Менеджер от искусства

Я увлекаюсь беллетристикой. Ещё в восьмом классе вместо сочинения на тему «Как я провёл лето» я притащил своей любимой учительнице по литературе опус о путешествии по Австралии. Всё лето я собирал материал об этом загадочном континенте и в итоге получилась повесть размером с ученическую тетрадь с описанием приключений золотоискателей с подробностями из флоры и фауны по маршруту из Мельбурна в Перт, по всему южному побережью Австралии. Однако помимо очередной «пятерки» и возвращенной рукописи с исправленными ошибками последствий этот первый опыт не имел, но запал не угас. Вскоре начали появляться стихи и пара из них вышла в школьной стенгазете и уже тогда за мной закрепилось звание первого романтика класса. В институте всё завертелось по-другому и тот словесный хлам, что иногда появлялся, благополучно затерялся во времени, осталось две-три песни, но такие, что мне дороги и сейчас. После мощного диплома, развернулась столь же могучая работа, статьи выходили одна за другой, хотя были грамотно сделаны, но душу не грели, и в итоге при поступлении в аспирантуру и начала работы над диссертацией, их набралось более десяти, но все строго научного характера. Конечно диссертация – это было основное из всего, что я написал, и эти двести с небольшим страниц вместе с рисунками, семами, графиками и фотографиями заняли почти три года моей жизни, но как потом выяснилось ещё что-то потихоньку капало в заветный ящичек письменного стола и вот после защиты диссертации, получения свой лаборатории появились новые мысли, свободное время и, наконец, деньги, чтобы попробовать издать своё заветное творчество. А накопилось за всё это время что-то порядка ста стихов, из которых были выбраны шестьдесят лучших на мой взгляд, кстати, туда вошли два школьных произведения и уже через месяц вышел тираж моей первой книжки в количестве пятисот экземпляров. Уж я их дарил по поводу и без повода, на днях рождения и годовщинах свадеб, на переговорах и приемах, во время встреч выпускников в институте и всё равно половина тиража до сих пор хранится в моей библиотеке. Конечно в отличие от диссертации, которая выдержала все атаки оппонентов, книжка получилась сырая, без должной редакции профессионала, с ошибками в строе стихов, но в то же время такая милая и душевная, о чем друзья вспоминают до сих пор. Ну что ж, процесс, как говорится, пошёл. Я менял работу, получал должности и звания, авторские свидетельства и патенты, но заветный ящичек письменного стола регулярно пополнялся новыми стихами, они уже были написаны более профессионально и в новую книжку вошли почти все (пять или шесть всё-таки были забракованы), а их было снова шестьдесят. Тираж был существенно меньше, но расходились книжки теперь парой и было видно, как вырос автор, что творческий задор не угас, а вскоре оказалось, что к изданию готова новая книжка, тоже с шестьюдесятью стихами или несколько меньше. Она уже была грамотно отредактирована, практически лишена ошибок в стиле и выглядела очень закончено и профессионально, но мне уже показалось тесно в поэтическом жанре, захотелось попробовать свои силы в прозе, так родилось несколько рассказов, которые очень понравились близким мне людям. А тут подошёл юбилей окончания школы и всем классом мы дружно решили собраться и торжественно отметить этот грустный праздник. Всё получилось просто замечательно, я даже не мог представить, что в наших отношениях после стольких лет безмолвия сохранилось столько любви и доброты. Это событие не оставило меня равнодушным  и захотелось создать что-то эпическое в память о прошедшем. До сих пор не могу понять почему, но мне показалось, что самым правильным отражением действительности будет пьеса. Уже много позже я понял насколько самонадеянным был этот шаг вторгнуться в драматургию, но он был сделан и сделан весьма осознанно. Итак, пьеса. Фабула вроде проста – это новые отношения людей, много лет назад случайно собранных в едином коллективе, проживших весьма драматичную жизнь и сохранивших чувство уважения друг к другу. Мне захотелось через диалоги вывернуть наизнанку их жизни, показать всю прелесть бытия. Во время работы в банке мне удавалось находить общий язык с очень непростыми людьми, помогать и отказывать, убеждать, но не обижать. Почему-то я был уверен, что всё получится. Так за три недели напряженного труда было написано это произведение и тут же не редактируя работу я отправил её своим коллегам и, что самое удивительное, из двадцати адресатов были только одни восторги, ни одного критического отзыва, хотя в тексте иногда использовалась достаточно жесткая лексика для конкретных персонажей, прежде всего в изменённых именах себя узнали все, но, конечно, были пожелания и я их все постарался учесть во время редактирования рукописи. Поскольку пьеса была посвящена Зеленограду, его нелегкой судьбе, я решил попробовать получить отзыв профессионала на свой труд. Со стороны начинающего драматурга-дилетанта это был достаточно нахальный шаг, но мне было уже трудно остановиться и я позвонил главному режиссёру Зеленоградского театра «Ведогонь», которого впрочем хорошо знал и оказывал в своё время его театру значимые услуги, объяснил ему суть проблемы и отправил рукопись для анализа и оценки. И буквально через пару недель он мне позвонил и назначил встречу в своём театре. Не то, чтобы я очень ждал этой встречи, но для меня это был своеобразный «Рубикон», перейдя который надо было отдавать отчёт о собственных возможностях, а я в себя верил. Наконец встреча состоялась и началась она с неожиданного монолога режиссера с подробным описанием его нового театра, репертуара и открывающихся возможностей роста и я вдруг понял, что он видит перед собой не автора обсуждаемого произведения, а члена Попечительного Совета театра от уважаемого банка, где я когда-то занимал пост заместителя Председателя Правления и курировал театр, но постепенно всё вернулось на круги своя и он жёстко и честно высказался о пьесе в общих чертах, признав, что это хорошая повесть с отсутствием каких-либо драматургических качеств. Он упомянул и отсутствие характерных конфликтов и нечётко поставленную сверхзадачу, так, что я почувствовал себя неким несмышленышем перед солидным специалистом, а в качестве положительных моментов, кроме актуальности зеленоградской тематики, он выделил диалоги героев пьесы, как профессионально скроенные и с нужной смысловой нагрузкой. В общем, по-моему, пьеса ему не понравилась, да и было очевидно, что ознакомился он с ней наспех, а теперь ему нужно было поставить меня на место, но не дай Бог, чтобы я почувствовал себя обиженным. Ну и в конце беседы он пригласил меня посмотреть новый театр, но теперь уже мне пришлось вежливо отказаться, так как вдруг мне всё это стало неинтересным. На прощание он посоветовал кое-что поменять и всё-таки номинировал мой материал  как повесть. Признаться, мне хотелось бы более детального диалога, но после недолгого размышления я понял, что мы находимся по разные стороны баррикады и не стоило затягивать этот разговор. В итоге прощание получилось очень доброжелательным, но довольно холодным. Страница перевёрнута, забудьте! Но во мне что-то перевернулось, я как будто увидел свою пьесу другими глазами, да-да, именно пьесу. И, знаете, она мне понравилась. Я увидел, как она должна выглядеть и вернувшись домой взялся за переделку, а точнее за её дополнение. Были включены новые персонажи с конфликтной составляющей, добавлены новые сюжетные линии и в итоге пьеса увеличилась почти в полтора раза, но зато я отредактировал каждое слово, каждый акцент и понял, наконец, что мне нужна консультация настоящего и заинтересованного профессионала, желательно связанного с театральной литературной частью. За свою долгую жизнь человек приобретает огромное количество связей нужных и не очень, но подчас знаковых. Одним из таких знакомых стал мой соратник по институту Михаил, младший брат известного театрального режиссера, работавшего во МХАТе, но к сожалению уже ушедшего от нас. Когда на очередном вечере встречи выпускников он, узнав о моей проблеме, предложил свои услуги в части выхода на театральную богему, с которой он активно общался, и действительно буквально через пару недель, после того как я отправил ему своё детище, он перезвонил и передал мне телефон Александра Владимировича Субботина*, заведующего литературной частью одного из московских театров, и сообщил, что ознакомившись с текстом тот выразил желание пообщаться с автором, обратив внимание на ряд нетривиальных диалогов в пьесе, также он добавил, что представил меня как академика. Для меня уже одно это было словно покорение новой вершины и собрав все свои литературные пожитки я позвонил уважаемому человеку. Миша был абсолютно прав в выборе, именно такой человек мне был просто необходим. Показалось мне или нет, но он ждал моего звонка и мы быстро договорились о встрече в его театре, во внеурочное время свободное от репетиций и долгих театральных дискуссий. Театр располагался в самом центре, недалеко от Бульварного кольца, и хорошо зная этот район, но тем не менее пропетляв по улицам Москвы, я аккуратно припарковал машину в тихом московском переулке рядом с театром. После моего звонка Александр Владимирович Субботин* встретил меня у служебного входа. Был он немного старше меня, с взлохмаченной седой шевелюрой, крупным носом и хищными глазами из-под густых бровей. Хорошо поставленным чуть хрипловатым голосом, выдававшим его артистическую карьеру в прошлом, он пригласил меня в свой кабинет на втором этаже. Театр был практически пуст, как бы набираясь сил перед вечерним спектаклем. Небольшой кабинет был очень компактно и удобно устроен, заполнен бесконечными шкафами с книгами, папками и рукописями, но конечно выделялся огромный письменный стол, на котором были только старомодный телефон, лампа с зелёным абажуром и несколько фотографий. Он напомнил мне кровожадную плаху, на которой должна свершиться очередная казнь. После того, как я представился, передал свою визитку и удобно устроился напротив стола, то неожиданно услышал негромко, но очень выразительно:
«Два мира властвуют от века,
Два равноправных бытия,…»
Я немного растерялся , но вдруг понял – это же Афанасий Фет, его «Добро и зло» и слегка улыбнувшись я продолжил:
«Один объемлет человека,
Другой – душа и мысль моя!»
Конечно пауза была, однако крайне небольшая. Брови поползли вверх, хитрая улыбка осветило лицо. Он явно не ожидал такого и пробормотал: «Однако…», а я просто признался, что Фет один из моих любимых поэтов и он очень повлиял на моё творчество. Но этих слов можно было и не произносить. Как говорится, пароль был произнесён и ответ соответствовал истине. Две родственные души нашли друг друга. Некоторое напряжение, если оно и было, снялось само собой. Завязалась очень непринуждённая беседа. Я даже забыл зачем собственно приехал. Но тут моя рукопись была извлечена из глубин полок и легла на стол, но как иногда бывает он начал с конца.
  - Знаете  у Вас во второй части очень много стихов, прямо как у Юрия Живаго, наверное, хотелось соответствовать?
- Конечно. Пастернак  повлиял, ведь все стихи мои, просто столько мыслей было в последней книжке, жаль было их не использовать. Я, кстати, принёс Вам свои книжки, как маленький презент.
- Ну что ж стихи очень неплохие и вроде к месту использованы, а сколько уже у Вас стихов?
- Из напечатанных порядка двухсот, правда, я начал уже четвёртую рукопись…
- Я спросил не из праздного любопытства. Знаете я очень интересуюсь статистикой стихотворных форм и выявляются просто удивительные вещи. Вы знаете, конечно, Агнию Барто, так вот, детский писатель, ненавидящий детей, имеет в активе только сотню опубликованных стихов, точнее, девяносто девять. Корней Чуковский, то бишь Николай Корнейчуков  - 108. Сергей Есенин – меньше четырёх сотен. Пушкин не набрал и 800 произведений. Маяковский – 1200, а самый плодовитый, как Вы думаете, кто? (пауза) Игорь Северянин – более 3 тысяч. Ну это так, к слову пришлось. Давайте теперь о Ваших делах. Если коротко, конечно, то, что Вы мне прислали никуда не годится, но это на первый взгляд. Диалоги хороши, я бы даже сказал, мастерски написаны. Вы где-то этому учились?
- Да, нет. Скорее это практика банковской работы. С кем только не приходилось договариваться в течение более десяти лет.
-Ну и, наверное, в научных кругах тоже…
И только сейчас я понял, что Миша, дорогой, сосватал меня Александру Владимировичу, как академика, решившего на досуге развлечься драматургией, правда, действительного члена Международной академии Информатизации, но по большому счёту, какая разница, и я не стал его разочаровывать.
- Да, конечно, и в научных кругах тоже. Ведь сколько людей – столько мнений и до каждого нужно донести своё, причём достаточно аргументировано.
- Вообще-то, Владимир Юрьевич, я хотел, чтобы Вы поняли объём нашей работы, так в месяц к нам попадает от 10 до 20 рукописей как в электронном виде, так и на бумажных носителях. Мои ребята разбирают эту почту, сообщают мне своё мнение, по некоторым произведениям работа продолжается, некоторые отвергаются в самом начале и в итоге ко мне на стол ложится два-три опуса с отметками, замечаниями и предложениями моих сотрудников. Я привожу их в осмысленный порядок и докладываю на художественном совете театра. Главный, как правило, заранее знает о них и уже потом определяет судьбу пьесы. Скажу честно, половину всего материала можно ставить, нужно просто найти человека, который бы мог освоить материал, не каждый режиссер на это способен. Вот Ваш труд вполне мог бы получить дорогу в жизнь, вот навскидку, я мог бы предложить идеи, чтобы обострить материал, например, у Вас есть персонаж, получивший срок, так вот можно придумать его встречу в ресторане с тем, из-за кого это случилось, или ещё, владелец транспортной компании мог бы устроить скандал с интеллигентными представителями «белых воротничков», да мало ли ещё чего можно придумать. Как правило эту работу осуществляют уже режиссёры. Знаете сколько провинциальных театров кормится у нас, им только доведённую до ума рукопись дай! Так вот,  моя задача – не только работать с автором над его детищем, но и найти режиссёра, способного сделать из этого материала спектакль, а для этого их надо соединить и показать перспективы сотрудничества. К тому же всегда надо держать в голове кадровые возможности труппы, не часто можно решить эти вопросы приглашёнными со стороны. Вот Вы скажите, как начинающий автор, кто из драматургов самый популярный сейчас в России?
- Я думаю, не ошибусь, если назову Чехова. Нет, даже уверен.
- Вы абсолютно правы, а почему?
- Пьесы Чехова – это своеобразный трансформер, из них можно сделать что угодно, было бы желание.
- А вы, молодец, верно оцениваете великого Антона Павловича. Правда, я бы назвал его пьесы как трафарет. Функции у персонажей вроде есть, а вот вдохнуть в них жизнь – это талант режиссёра. Ведь Вы, наверное, знаете, что первая постановки «Чайки» с треском провалилась, причем режиссер потом признался, что посчитал пьесу самодостаточной и не разобрался в деталях, а ведь без этого любой текст, любой диалог будет бесцветным.  Знаете, вы мне симпатичны, ведь прежде всего Вас рекомендовал очень уважаемый мной человек да к тому же прошли тест на Фета, поэтому не удивляйтесь, что я столь подробно с Вами беседую. Обычно это делают мои ребята.
- Ну, что Вы, правда, всё это очень необычно. Вы мне открыли глаза на многие театральные тайны. Не знаю, будет ли это иметь какие-то последствия, но мне очень хочется, как Вы сказали, довести мой труд до ума.
- Вы меня простите, но я буду честен с Вами. Вы не сумеете довести пьесу до ума, Вы уже всё сделали и Вам нужен не помощник, а, наоборот, ведущий, а это режиссёр, который согласится поставить пьесу и уже с ним по обратной связи сможете, что-то сделать. Это уже моя функция – найти Вам единомышленника, если хотите, вот такой я менеджер от искусства! Более того, я очень удивлён, что наш зеленоградский коллега отказал Вам в сотрудничестве, ведь насколько я знаю, они у себя совсем не ставят современных пьес, только уже опробованную классику. Вообще-то, Вы знаете у нас сейчас очень пренебрежительно относятся к текстам. Приведу пример, у нас по телевидению часто показывают телеспектакль по пьесе Оскара Уайльда “ The importance to be honest “ или иначе “The importance of being honest” ( Как важно быть честным ), причём фабула пьесы основана на практически одинаковом произношении слов  “honest” – честный и   “Ernest” – имя Эрнест, так вот герой пьесы по имени Эрнест – легкомысленный шалопай, откровенный враль устраивает свою жизнь во лжи и обмане и терпит фиаско, вот почему, так важно быть честным, и под каким же названием вышел спектакль у нас, не знаете, пожалуйста «Как важно быть серьёзным». Всё фабуле пьесы конец, почему? Да потому, что такую пьесу Оскар Уайльд не писал. Кстати, Вы где-нибудь учились литературным изыскам, я чувствую, что даже помимо диалогов у Вас живая сбалансированная речь?
- Да, нет, впрочем, у меня есть гуманитарное образование – это университет марксизма-ленинизма, так что лексика наших классиков мне близка и понятна. Но если серьезно, то это скорее склад ума и к тому же у меня масса вопросов и далеко не тривиальных, на которые ответа найти не могу. Если позволите, я задам всего один и связан он с театральной классикой. Знаете, я хотел разобраться в феномене Шекспира?
- Ну, дружище, этого хотят все или, точнее, практически все, поскольку некоторые считают, что уже разобрались, но, как понимаете, это иллюзия. По мне, творчество Шекспира – это плод коллективного разума умнейших людей своего времени, его современников. Но, всё-таки, в чём вопрос?
- Ещё со студенчества хотел понять суть «Трагической истории Гамлета – принца Датского». Даже пытался читать этот труд в оригинале, но старый английский - это тот ещё язык, в общем, не получилось. И доверился поэтическому гению Пастернака, но не могу понять, зачем возвышать человека, одержимого маниакальной жаждой мести и который  заставляет всех вокруг себя страдать. Он же натуральный убийца. Да не только убийца, а предатель Родины, поскольку фактически отдал её в руки норвежского принца!
- Конечно таких категоричных оценок я воспринять не могу, но … в чём-то Вы правы. Но, давайте так, знаете прежде, чем начать детальный разговор, хочу убедиться, что Вы в теме, усвоили материал. Маленький тест: как звали отца Гамлета?
- Это простой вопрос для человека, страстно пытающегося вникнуть в суть проблем пьесы. Его звали Гамлет.
- Что же, похвально. Кстати, 95 % моих студентов, я ведь ещё преподаю в литературном институте, этого не знают. Постойте-ка, в своей пьесе Вы очень критично прошлись по интерпретации Высоцким роли Гамлета и, Вы знаете, я с Вами полностью согласен. Хотя я понимаю, что это коллективное детище Любимова и Высоцкого, но роль не получилась, это скорее Хлопуша в Датском Королевстве, ну да ладно, Бог ему судья. Ну так, всё-таки, что Вас интересует?
- Александр Владимирович, дорогой, меня интересует буквально всё, но главное, помните Евстигнеев Смоктуновскому фразу бросил: «Вы только не забудьте «быть или не быть» сказать!», ну, действительно «Ведь быть или не быть, вот у чём вопрос…» Наш герой шествует мимо библиотеки после тревожной встречи с Афелией в апартаменты матери и беседует сам с собой. Что это: раздумье о судьбе бедной девочки, а может он думает о встрече с матерью и хочет понять её роль в смерти отца, а может ему всё надоело «… уснуть, забыться и уснуть…», а может…
- Владимир Юрьевич, остановитесь, только Вы сами можете ответить на этот вопрос, никто другой. Ведь одна из сверхзадач автора - это заставить Вас стать участником его пьесы. Вот Вы сами, как это воспринимаете?
- Я много думал об этом и склоняюсь к версии Достоевского. Вы помните у Раскольникова « …Кто я: тварь дрожащая или право имею…» Да и кончаются эти мысли одинаково, убийством. Кто-то старушку, кто-то Полония. Но смысл один!
- Послушайте, я сейчас услышал от Вас не слова автора, а режиссерский анализ мизансцены. Простите, господин академик, не ожидал от Вас такой глубины прочтения эпизода. А, впрочем, Вы знаете, что эта пьеса, я имею в виду «Гамлета» самая востребованная в театрах всего мира, все известные трагические актёры мира стремятся сыграть эту роль и затем считают её вершиной своей артистической карьеры, кстати и Высоцкий тоже, ну вот почему? Скажу по секрету, не понимаю! И более того, совсем не считаю эту пьесу шедевром ни с театральной, ни с человеческой точки зрения. Хотя многие со мной не согласятся, считая что принц Датский собирательный образ либерала-реформатора, преодолевающего трудности на пути к идеальному обществу, восхищаются его богатым духовным миром. В общем-то, всё правильно, сколько людей – столько мнений. Но в нашем театре этого спектакля точно не будет, пусть меня считают ретроградом, но нам бы одолеть тот литературный запас, который у нас накопился. Здесь я Вам не советчик!
- Я тоже очень сомневался в гениальности пьесы, Вы мне ответили на мои мысли, хотя в беседах с людьми из театрального мира понимания не было, на меня смотрели как на сумасшедшего дилетанта. Но я смотрю, Вы уже беспокоитесь о времени. Простите ради Бога, что так Вас задержал!
- Действительно, уже время поджимает, но знаете, я считаю нашу встречу очень полезной не только для Вас, но и для себя. Было крайне интересно с Вами побеседовать и думаю, что эта встреча не последняя. Я постараюсь кое с кем побеседовать по Вашему поводу и давайте через пару недель я Вам перезвоню и снова приглашу к себе. Не возражаете?
- Что Вы, я очень признателен Вам за эту беседу и буду с нетерпением ждать Вашего звонка!
Мы очень тепло расстались и я, под впечатлением беседы, поневоле строил восхитительные планы на перспективы нашего сотрудничества. Однако ни через две недели, ни через три звонка я не дождался. Проклиная свою легковерность я всё-таки набрал его номер, но телефон упрямо не отвечал и я решил набрать номер театра, ответила мне секретарь и на вопрос об Александре Владимировиче после небольшой паузы рассказала, что две недели назад, прямо в театре господин Субботин скоропостижно скончался из-за тромба в лёгочной артерии, как потом выяснилось, и даже «скорая» не успела приехать, похоронили его на Ваганьковском кладбище, и поинтересовалась какой у меня к нему вопрос. Я представился , рассказал о нашей последней встрече и уже совершенно растерянный пролепетал о личном характере разговора, произнёс дежурные слова соболезнования и повесил трубку. Я был просто морально раздавлен, всё-таки жизнь всё ставит по своим местам, иногда очень несправедливо и жестоко. Если уж не судьба, то надо это воспринимать, как должное. Мне уже не хотелось обсуждать наши разговоры с Александром Владимировичем, почему-то эти беседы показались мне такими личными, как сокровенные тайны, хотя , наверное, должно быть наоборот, ведь любая пьеса и её постановка явления сугубо общественные, но не этом случае. Может быть что-нибудь изменится. Прощайте уважаемый менеджер от искусства. Светлая память! Такова жизнь!
P.S. И всё-таки, звонок из театра состоялся. Где-то через месяц после описанных событий, мне позвонили и молодой голос, представившийся сотрудником Александра Владимировича, сообщил, что ему поручено разобрать «наследство» Субботина и он наткнулся на рукопись с визитной карточкой и благожелательными пометками мэтра. Однако планы театра по постановкам уже свёрстаны и руководство решило отправить рукопись в архив театра до лучших времён. Всего Вам доброго!




 *Имя , отчество и фамилия изменены.