Мемуары Арамиса Часть 368

Глава 368

Кольбер страстно желал узнать, кем был секретный узник д’Артаньяна. Он подозревал, что этим узником был я, а поскольку он знал, что я объявлен государственным преступником и Король желал бы меня схватить, он решил, что мой побег из Бастилии был случайным, что Король был этим очень огорчён, и что лишь благодаря помощи д’Артаньяна я был вновь арестован и направлен в Пиньероль под его конвоем. В этом случае Кольбер счёт, что если бы удалось меня убить, это было бы выгодно ему лично, а также был уверен, что такое решение проблемы удовлетворило бы и Короля лично. Ведь он решил, что Король направил узника в Пиньероль лишь потому, что выбрал эту крепость для содержания самых опасных преступников, так что смерть опаснейшего преступника не может не радовать. Казнь не была назначена лишь по причине того, что Король не желал прослыть жестоким правителем, но случайная смерть при попытке к бегству, по-видимому, была бы исходом, который только обрадовал бы Короля.
Так рассуждал Кольбер. Выждав время, достаточное для того, чтобы известия о нападении на конвой, могло бы стать известным от лиц, прибывших из тех мест, он решил всё же сообщить Королю об этом событии, причём сообщить в тех красках, которые были бы выгодны ему. Он не мог признаться, что направил шпионов по следу капитана, выполняющего приказ Короля, поэтому он решил свалить вину на разбойников. Если выяснится, что такое нападение Королём решительно осуждается, тогда можно будет легко откреститься от соучастия, а де Трабюсона и его соратников изловить, секретно поместить в тюрьму, выжать из них всю информацию, после чего удушить. Если же Король обрадуется гибели узника, что, по мнению Кольбера, было весьма вероятным, тогда можно будет намекнуть, что это сделали его люди, но по чистой случайности. Далее Король мог бы либо вознаградить их, либо простить, либо отнестись к этому нейтрально, а Кольбер, смотря по реакции Его Величества, мог бы приписать себе львиную долю заслуг, если это действие трактовалось бы как заслуги, либо осуществить поимку виновных, если бы они были признаны виновными.
— Ваше Величество, мне донесли, что неподалёку от Лиона на кортеж из кареты в сопровождении двадцати мушкетёров было осуществлено нападение, — сказал Кольбер. — Всех подробностей дела я ещё не знаю, но, кажется, кто-то стрелял в сумерках из засады в капитана и в его узника, когда они выходили из кареты, чтобы заночевать в гостинице.
— Это ваши происки, Кольбер, и вы за это ответите, — спокойно ответил Филипп. — Если кто-то из этих людей пострадал, вы проведёте остаток дней в Бастилии, а если кто-то из них убит, вы будете казнены.
Кольбер побледнел. Он видел, что Король произнёс эти слова совершенно бесстрастно, так что это не могло быть эмоциональной вспышкой. То, что человек сказал в порыве страстей, может быть отменено, но то, что сказано спокойным тоном, бесстрастно, является хорошо осознанным решением, от такого решения Король не откажется, вымолить прощение будет невозможно.
— Ваше Величество, далеко не всё то, что случайно происходит во Франции, является делом рук моих людей, — сказал Кольбер. — Я бы никогда не осмелился устраивать нападение на кортеж мушкетёров Короля!
 — Предположим, что так, я это проверю, — ответил Филипп. — Если д’Артаньян жив, он вернётся и расскажет мне все детали этой поездки, я в этом не сомневаюсь. Если он погиб или погибнет, я узнаю правду другими путями. Если погибнет узник, которого сопровождает д’Артаньян, погибнет от рук нападавших, кем бы они ни были, и если к этому нападению кто-то из моих придворных имеет отношение, все виновные будут казнены на Гревской площади, причём, главный заговорщик будет казнён в точности так же, как был казнён Равальяк.
Ужас охватил Кольбера.
«Во что я ввязался? — подумал он. — Этих болванов всего лишь повесят, а меня будут истязать часами, по частям отрывая мою плоть? Затем четвертуют, труп сожгут, снесут мой дом до основания? Что будет с моей семьёй? Боже, избавь меня от этой участи!»
— Ваше Величество, я не имею никакого отношения к этому нападению, а, кроме того, кажется, узник не пострадал, но я не знаю подробностей, до меня дошли лишь слухи, а это очень недостоверная информация, — сказал Кольбер.
— Для какой же цели вы сообщаете мне недостоверную информацию, господин Кольбер? — спросил Филипп. — Соберите достоверную информацию, или я узнаю всё необходимое другим способом.
Филипп в этом разговоре попытался испытать воздействие своего тона и настроения на тех, с кем ему придётся иметь дело. Он помнил, что я, который освободил его первый раз, и д’Артаньян, который освободил его вторично, оба не жаловали Кольбера. Филипп намеревался постепенно избавиться от Кольбера, но точно также, как Людовик не мог избавиться от Фуке одномоментно, просто по той причине, что слишком много дел исполнял Фуке, и ещё больше дел контролировал, теперь его место полностью занял Кольбер, и по той же самой причине его положение было весьма крепким. Избавиться от Кольбера можно было лишь в результате длительной работы по лишению его некоторых функций, одна за другой, с передачей их другим людям, более верным и более надёжным. А этих людей Филипп ещё не присмотрел. Он мог бы в других обстоятельствах воспользоваться советом, моим или д’Артаньяна, но оба мы были далеко от него. Так что Филипп решил попробовать силу своего слова, своего неодобрения и своего недовольства. Опыт удался, поскольку Кольбер удалился в печали, даже не думая протестовать или сколь-нибудь серьёзно оправдываться.
Кольбер же понял, что его интерес к конвоируемому д’Артаньяном узнику, был не приятен Королю, он осознал, сколь опасную игру он затеял, но он был в недоумении в отношении того, с какой бы это стати Король мог бы быть настолько недоволен в случае гибели пленника, и что это был за таинственный пленник, свобода которому не полагалась, но жизнь которого была столь ценной, что за убийство этого пленника главу заговорщиков казнили бы так же точно, как убийцу Генриха IV, цареубийцу Равальяка.
Он поспешил к себе в кабинет, где написал два послания Оливии де Трабюсон следующего содержания:

«Распоряжаюсь выяснить, что за люди совершили нападение на капитана королевских мушкетёров д’Артаньяна, приложить все силы к тому, чтобы изловить разбойников, арестовать и доставить в Бастилию. Особо беречь жизнь и здоровье узника, организовать его охрану тайно, дополнительно к охране, организованной капитаном д’Артаньяном. Кольбер».

— У голубя из Лиона на лапке привязана красная нитка, у голубя из Гренобля – синяя. — сказал себе Кольбер. — Это письмо отправится в Гренобль.

Это послание ему было нужно лишь для того, чтобы оправдаться перед Королём в самом плохом случае. Он велел секретарю сделать копию этого письма, после чего велел при свидетельстве двух пажей привязать это письмо к голубю, имеющему на лапке синюю нитку, после чего выпустить этого голубя на волю. Это и было выполнено.

Второе послание, написанное им, гласило следующее:

«Узника, которого препровождает д’Артаньян, отбить и живым доставить в Париж, исключив его общение с кем-либо. Сообщите подробности о трагической гибели капитана д’Артаньяна. Ж.-Б. К».

Это послание он самолично привязал к голубю с красной ниткой на лапке и выпустил его на волю.
«Вот это-то письмо и прибудет в Лион к Оливии де Трабюсон, — подумал Кольбер. — Надеюсь, у неё хватит ума сделать верные выводы из этого текста».
Он нарочно игнорировал сообщение Оливии о том, что узник убит, делая вид, что не понял сообщения. Он не желал принять этой новости. Он надеялся на то, что, быть может, он только ранен, а на случай, если узник убит, это письмо также могло бы быть хоть каким-то оправданием ему, ведь если о письме станет известно и он сможет его показать Королю или его следователям, тогда такое письмо будет доказательством того, что убийство узника произошло случайно и уж точно не по его приказу. Оно будет косвенным подтверждением того, что Кольбер получил сведения о гибели д’Артаньяна, а не о гибели узника, и якобы полностью поверил этому сообщению.
«Если Оливия достаточно сообразительна, она поймёт, в чём дело, и они предпримут все меры для того, чтобы был убит д’Артаньян, а если узник остался жив, сообщат об этом, — решил Кольбер. — Если же у неё не хватит ума разгадать такую простую загадку, тогда она в качестве шпиона мне не подходит, так что будет разумным избавиться и от неё, и от её мужа, и от оставшегося в живых гвардейца».
 
После того, как де Трабюсон со своей супругой и старший лейтенант д’Эльсорте предприняли неудачное нападение на д’Артаньяна и его узника, оставив на месте преступления сражённого пулей капитана лейтенанта де Лорти, они заночевали в трактире Два Пистоля. Они знали от Кольбера, что карета следует в Пиньероль, поэтому вместо преследования эскорта предпочли обогнать его и сделать засаду, что и произошло накануне, когда Оливия стреляла в Короля, не зная, кто именно – тот таинственный узник, которого конвоирует капитан д’Артаньян. Неудача, по мнению четы Трабюсон и оставшегося в живых гвардейца, была лишь частичной, ведь один из двух людей, которых следовало уничтожить, упал сразу же после выстрела, так что они считали его убитым. О потере де Лорти они не слишком печалились, в этой шайке сочувствие отсутствовало даже между супругами Трабюсон. Итак, трое шпионов, а теперь уже и разбойников, вновь обогнали эскорт на его пути в расчёте повторить нападение из засады. Но мадам Оливия взяла командование экспедицией на себя.
— Дидье, поджидайте здесь в трактире Два Пистоля карету капитана, а я еду в Лион, — распорядилась она.
— Не лучше ли нам всем вместе подождать карету д’Артаньяна здесь, в трактире? — спросил де Трабюсон.
— Не лучше, — ответила мадам Оливия. — Мы не знаем, поедет ли он дальше, или же решит вернуться назад. В любом случае д’Артаньян не бросит карету, ведь это его личная карета. Следовательно, мы всегда сможем его догнать. Но нам желательно узнать, не поступило ли уточнение ранее полученного приказа или, быть может, получен новый приказ от господина Кольбера. Голубятня находится в пригороде Лиона, мне хватит часа для того, чтобы доехать туда и обратно. Но этот приказ может оказаться очень важным для твоей карьеры. Я еду.
— Мне тревожно отпускать тебя одну, — солгал де Трабюсон, который не прочь был бы овдоветь, настолько опостылело ему опека жены, хотя он и признавал её правоту в каждом отдельном случае.
— Ерунда! — отмахнулась мадам Оливия. — Это мне тревожно оставлять тебя фактически одного против капитана д’Артаньяна.
— Но я не один! — воскликнул Дидье. — У меня есть старший лейтенант д’Эльсорте!
— Ты разве не заметил, что д’Артаньян тоже не один? — удивилась Оливия. — У него двадцать мушкетёров и ещё тот малый, который так похож на него. Впрочем, с тебя достаточно одного д’Артаньяна, он попадёт в тебя даже в сумерках из мушкета с первого выстрела, а на шпагах тебе лучше и не пытаться его одолеть. Ты до сих пор не понял, как метко он стреляет даже на звук, в темноте, и как быстро вытаскивает свой пистолет, который держит заряженным? Де Лорти, как минимум, тяжело ранен, но думаю, что убит, ведь он не издал ни звука, рухнул как подкошенный. И его охрана из двадцати мушкетёров теперь настороже, они поняли, что их миссия – не просто почётный конвой для своего капитана и его арестанта, а защита его от неожиданного нападения, дорогой Дидье. Они примут боевой порядок, их оружие будет наготове. Даже быть у нас такое же количество гвардейцев, нам с ними не справиться. Нужна какая-то хитрость, чтобы убить д’Артаньяна, а поскольку его спутник очень на него похож и фигурой, и лицом, думаю, лучше будет убить обоих. Сразу. Одним залпом. А на хитрость ты не способен, тут нужен мой ум.
— И что же ты посоветуешь мне в такой ситуации, Оливия? — спросил Дидье.
— Чтобы советовать, необходимо знать. Поэтому я и еду за письмом от господина Кольбера. Сидите тихо, не нападайте, если карета капитана остановится в этом трактире, не показывайте носа из комнат, запритесь на щеколду. Просто собирайте сведения. Впрочем, я полагаю, что, потеряв узника, он повернёт на Париж. Мы его догоним, и вы его убьёте, если мы выработаем хороший план. Если я его выработаю. Мне лишь требуется подтверждение этого приказа от господина Кольбера. Ждите.
С этими словами мадам Оливия решительно вышла из комнаты и направилась в конюшню. Бодро вскочив в седло своего коня, она выехала на прямую дорогу в Лион и дала шпоры, поднимая коня в галоп.

Подъехав к небольшому домику на окраине Лиона, мадам Оливия соскочила с коня, бросила поводья встретившему её крестьянину и взбежала по лестнице, ведущей к голубятне. Взяв с жердочки недавно прилетевшего голубя, она ножом разрезала нитку на его ноге, размотала записку и прочитала следующее послание Кольбера:

«Узника, которого препровождает д’Артаньян, отбить и живым доставить в Париж, исключив его общение с кем-либо. Сообщите подробности о трагической гибели капитана д’Артаньяна. Ж.-Б. К».

— Чёрт бы его побрал! — воскликнула мадам Оливия. — Я выстрелила не в того человека. Что ж, будем исправлять свои ошибки. Узника уже не оживить, но может быть он только ранен? Нет, исключено, я целилась в голову, он упал, следовательно, я попала, а от таких ран не оправляются.

После этого мадам Оливия сбежала по лестнице вниз, вновь вскочила на коня и помчалась обратно в трактир Два Пистоля.

(Продолжение следует)