Мышление в постмодерне

Вступительная часть
         Представим себе, что у нас в руках калейдоскоп с калейдоскопическими картинами мира. Мир этот ячеист. В первой картине ячейки заполнены разными народами мира. Во второй картине в каждой ячейке общество. Все эти общества одного феодального типа эпохи премодерна. В третьей картине все общества одного капиталистического или современного типа, эпохи модерна.
         Вторая и третья калейдоскопические картины мира хронологически связаны, хотя исключают друг друга, так как картина, относящаяся к эпохе премодерна, сменяется в истории картиной эпохи модерна. Они в разном времени. Реально же мы можем наблюдать их сосуществование в виде идеологий, консерватизма и либерализма, этакий парадокс времени или парадигмальный парадокс, поскольку премодерн и модерн это парадигмы по мысли нового теоретика евразийства А.Дугина.
Парадигма
         Считается, что термин «парадигма» введен в научный оборот американским учёным Т.Куном (1922–1996) . До него этим термином пользовался философ-позитивист Г.Бергман.   
         На самом же деле «парадигма» это фундаментальная философская категория в дуалистическом учении древнегреческого философа Платона, обозначающая не только саму систему идей, но и то, что именно эта система подлинна, аутентична, а не система их копий, вещей. При этом идеи вечны, нетленны и неизменны, а копии, вещи не вечны, тленны и изменчивы. Тленность вещей обязывает их воспроизводиться по образцу и подобию идей, что обуславливает их изменчивость, те или иные отклонения от образца при воспроизведении.
         Получается, что парадигма Платона это матрица вещного мира.
         Аутентичность, подлинность мировой матрицы из идей обеспечивает ей первичность по отношению к вещам, материи, следовательно, идеалистичность учения Платона. И это не субъективный, а объективный идеализм, так как Платон не говорит, что идеи принадлежат субъекту, человеку, что он их сгенерировал, произвёл.
         Становясь гегельянцем, парадигму можно мыслить как абсолютную идею пред отчуждением её в природу, когда она  на первой стадии своего развития представлена множеством идей.
         С теософских позиций парадигма -  это замысел божий.
         Уйдя от идеализма к материализму, признавая первичность материи, природы приходится соглашаться с подлинностью не идей, а вещей. В этом случае идеи становятся не копиями вещей, а их отражениями - знаниями о вещах, о бытие, то есть эпистемой. Парадигма материализуется, оказывается материальной, естественной изначально. Бытие, в том числе, общественное бытие приобретает объективную парадигмальность, так как идеи, мысли в этом представлении никем не генерируются, не производятся. В результате и знания не производятся. Знания открываются. Поэтому отрасль по производству знаний не должна существовать. Также человек не властен над природой, общество развивается само собой, объективно.
         Получается, что человек не изобретал каменного топора и языка. Также и такие социальные парадигмы, как феодализм с капитализмом, премодерн с модерном  не его рук дело.
         В целом мы подошли к тому, что на парадигму вообще и на социальную парадигму, в частности, может быть идеалистический взгляд и материалистический взгляд даже при сохранении дуалистического подхода. В одном случае появлению общества, цивилизации, формации предшествует создание проекта, во втором случае общество, цивилизация, формация возникает сама по себе, человечество лишь изучает это явление – научно описывает и объясняет и даже пытается предсказывать, хотя не создаёт.
         Поскольку ныне известный русский философ А.Дугин называет премодерн, модерн и постмодерн парадигмами, то стоит разобраться, какой смысл вкладывается в них, они создаются людьми, или только изучаются ими. Появление знания, эпистемы об этих парадигмах предшествует появлению самих парадигм, или, наоборот, появление парадигм предшествует появлению знанию о них.

Модерн
         В Большой российской энциклопедии модерн, современность (от франц. moderne – новый, современный), в социальных науках (гл. обр. в социологии), предельно широко понимаемая эпоха социального развития человечества, совпадающая исторически с Новым временем, а также обобщённая характеристика обществ современного типа в их противопоставлении традиционному обществу. Во втором значении термин «модерн» употребляется наряду с более специальными (индустриальное общество, капитализм и т. п.).
         Как можно видеть, в данном определении парадигмы модерна используются два разных подхода, от чего это не одно, а два его определения, как эпохи, в одном случае и как общества, в другом.
         Поскольку «в терминах советской историографии ХХ века историко-культурному понятию западной школы философов культуры «модерн» соответствует понятие «капиталистическая общественно-экономическая формация», то становится понятно, что, во-первых, «модерн» это понятие философов культуры, а не философов экономики. Во-вторых, в эпохе модерн находится не общество вообще, а капиталистическое общество. Это эпоха капиталистического общества. И парадигму имеет капиталистическое общество, а потому и эпоха, хотя названа она не капитализмом, а модерном из-за смешения двух подходов, культурологического и экономического. В-третьих, «модерн» - продукт культурологов западной школы, которые изучали уже сложившуюся западную культуру, но не участвовали в её создании.
         В целом получилось, что эпохи премодерн и модерн отображают культурологический подход к истории западного общества, историю западной культуры.

Постмодерн
         Есть мнение, что по ряду причин в Новое время в Европе, на Западе появилось разочарование модерном, и на смену этой эпохи пришёл постмодерн, другая эпоха, хотя капитализм как явление погони за прибылью не исчез. Ну, а разочарование это не объективное, а субъективное явление.
         Получается, что субъективное разочарование в культуре модерна, капитализма, индустриального общества, точнее, разочарование в буржуазной культуре само собой, объективно привело к появлению совершенно другой культуры -  постмодерна, которая по логике должна была иметь отношение к постиндустриальному обществу. В этом обществе по той же логике вместе с буржуазной культурой не должно было быть буржуазии – признака капиталистического, индустриального общества.
         То есть разочарованием эта постмодернистская культура не создавалась, просто, как считают теоретики постмодерна, следствием разочарования в модерне стало появление  к нему иронии. Как бы ирония к модерну и есть постмодерн.
         Однако есть мнение, что «как философско-эстетическая категория ирония характеризует выявление смысла через нечто ему противоположное, иное», то есть, можно думать, через отсутствие смысла или через нужду в смысле, которая даётся в ощущении как смысловое отсутствие. А это отправляет нас к «Философии нужды» А.Витязева, которая подводит нас к поиску такого термина для начала учения, о котором можно было бы сказать, что он один, но не один, двузначен и нет, а также, что его нет, но он есть: нет как есть, ничто как нечто, ничто есть нечто, А есть Б, хотя А есть, а Б нет.
         Тождество А есть Б, которого нет раскрывает нам антиномийную кривую логику, где утверждение А есть Б само по себе антиномия, которая усиливается тем, что А есть, а Б нет, поскольку это равносильно утверждению, что небытие есть бытие. 
         В Большой российской энциклопедии мы находим, что «в философии и эстетике постмодернизма ирония предстаёт как выражение ничем не компенсируемой утраты смысла». (П. М. де Ман). С антиметафизической установкой Р. Рорти связана его концепция иронии как универсального способа овладения «случайностью» (образ «либерального ироника», который постоянно не только заново интерпретирует мир, но и заново инициирует себя самого)».
         Приведённые слова Р.Рорти наводят на мысль, что либеральный ироник заново интерпретирует именно либеральный мир, значит, иронизирует по поводу модерна, буржуазного капитализма. А иронизировать – не значит ниспровергать старое, или создавать нечто новое. «Главное достижение постмодерна — критика модерна», которая требует аналитического мышления.
         Кроме этого мнения есть и такое, в котором «важной особенностью постмодернистского мышления является его оценка изначальных философских категорий метафизики как пустых абстрактов, конструктов, симулякров, прячущих собой концепты господствующей культуры, обслуживающей интересы господствующей Системы».

Философия постмодерна      
         «Симуляция (от лат. simulatio — видимость)  — понятие постмодернистской философии, фиксирующее феномен тотальной семиотизации бытия вплоть до обретения знаковой сферой статуса единственной и самодостаточной реальности».
         От этого слова происходит слово симулякр. «Симулякр — ключевой термин постмодернистской философии, который означает изображение, копию того, чего на самом деле не существует». Копия без оригинала, без парадигмы Платона, без Абсолютной идеи и её отчуждения в природу Гегеля. Это ополовиненный объективный идеализм, что не исключает возможность ополовиненного невульгарного материализма, а также шанса связать постмодернистскую философию с субъективным идеализмом.
         Дело в том, что философия постмодерна неразрывно связана деконструктивизмом.
         Деконструктивизм (или деконструкция, или постмодернизм) - самое последнее по времени направление современной западной философии. Расцвет его пришёлся на 60-е – 80-е годы 20 века и связан он с деятельностью таких французских философов, как Жак Деррида, Жиль Делёз, Феликс Гваттари, Жан Бодрийяр, Пьер Клоссовски, Морис Бланшо, Жак Батай.
         Деконструктивизм находится в радикальной оппозиции не только к классической философии, но и к неклассической (т.е. 19-го и первой половины 20-го веков).
         Деконструктивисты всю предшествующую философию отчасти пренебрежительно называли «метафизикой присутствия».
         Деконструктивисты считают, что реальность (даже если она существует) неизбежно, неотвратимо ускользает от нас, она никогда нам не дана. Уже тот факт, что «картинка» мира возникает в нашем сознании с некоторой отсрочкой во времени, неопровержимо об этом свидетельствует. Бытие ускользает, откладывается во времени. Нам дан не мир, а его след, отпечаток, что, следует заметить, уводит нас к «чистой доске» сенсуалиста, субъективного идеалиста Д. Локка.
         Однако если классическая философия надеялась, что можно проверить соответствие этого следа, отпечатка реальности, то неклассическая философия в этом сильно засомневалась, а деконструктивисты вообще поставили на этих надеждах крест. След, считают они, указывает не на вещь, не на событие, а на их отсутствие. Бытие отсутствует как объект познания, а значит для человека – вообще, в принципе. Его нет ни для разума, ни для органов чувств».
         Но, заметим, хотя вещь, бытие отсутствует как объект познания, его нет для человека, тем не менее, не для человека, не для познания бытие есть. То есть это «вещь в себе» И.Канта. Этим деконструктивизм напоминает субъективный идеализм. Однако присутствие в учении «отпечатка» противоречит субъективному идеализму Канта.
         В то же время, поскольку «след, отпечаток указывает не на вещь, а на её отсутствие», то это не сенсуализм Д.Локка.
         Поскольку ополовиненный идеализм можно найти у английского философа, епископа Д.Беркли (1685 - 1753), отрицающего вещь в принципе, также как и её отпечаток, след, а этого нет у деконструктивистов постмодерна, то они не вписываются в перечисленные направления идеализма. Методология, логика их мышления как бы другая. Но чтобы разобраться в этом, надо сравнить философию эпохи модерна с философией эпохи постмодерна.
         Сравнение же этих философий указывает на то, что дело не только в разочаровании и критике. Постмодернисты попытались создать другую, новую философию, отказавшись от таких основополагающих понятий, как бытие (материя, вещь) и идея (мысль, смысл) или предмет и понятие, поставив на их место текст и интерпретацию.
         Поскольку текст состоит в конечном итоге из знаков, то получилось, что знак этот пустой, так как он не указывает на предмет, вещь, лишая её имени. Также в постмодернистском тексте нет никаких идей. В то же время интерпретанта это не что иное, как копия. В итоге мы подходим к дуализму, если допускаем интерпретацию.
         Хотя это дуализм претендует на особенность, в основе его та же логика, что и в дуализме эпохи модерна. Здесь первичен текст, а интерпретанта вторична, производна. В итоге «весь мир предстаёт как совокупность знаков, текстов». «Знак указывает на другой знак и ни на что более. Выхода к реальности нет. Знак отражает другие знаки, существует в виде бесконечных отношений с другими знаками. Выйти за пределы знаков невозможно».
         В итоге «всё есть знак». Поскольку это выражение очень похоже на утверждение «всё есть бог», на пантеизм, то можно было бы назвать философию постмодерна пансемантизмом от слова сема-знак. Тогда нам пришлось бы согласиться с тем, что постмодернистская философия сумела уйти от дуализма к монизму, к учению с одним началом, которым является знак. Однако то, что «знаки являются самостирающимися, ибо указывая на другой знак, знак как бы уничтожает сам себя», следовательно, начало, этот момент уводит к апофатической философии, в которой после снятия всех предикатов, слов и знаков с текста ничего не обнаруживается, кроме полного агностицизма, отсутствия знания, эпистемы.
         В конце мы пришли к тому, что ирония по отношению к онтологии и эпистемологии уводит западных лингвистов, занявшихся философией к нигилизму. Хотя они так не считают.
         Они думают, что в лице деконструктивизма «философия постмодерна обосновывает невозможность избежать плюрализма творчески познающего сознания и  предполагает отсутствие тотализующего начала, что означает - отсутствие организующего центра. А так как текст не может обладать целостностью в силу его принципиальной незавершенности и является лишь одним из текстов в пространстве интертекстуальности, или культуры, и имеет места «разрывов», отсылающих к другим текстам, то принципы децентрации и фрагментарности также выступают как характеристики современности. Деконструкция выступает методом преодоления логоцентризма старой метафизики».
         Таким образом, метод «преодоления логоцентризма старой метафизики» выражается «в отсутствии тотализующего начала» и «невозможности избежать плюрализма». 
         Поскольку тотализующее начало обеспечивает учение целостностью, то в соответствие с логоцентризмом таким началом должен был бы быть один родоначальный знак. От него-то и пытались избавиться деконструктивисты но не методом апофатики.  Вместо снятия всех предикатов, слов и знаков текста они утвердили их множество как незавершённый текст, применили катофатику и плюрализм. Однако этот плюрализм знаков оказался однородным, а не разнородным, не эклектическим. А однородное, единое множество есть одно, служащее тотализующим началом, от которого думали избавиться через плюрализм.
         Также множество знаков, это тоже, что множество идей, или вещей. Всё это монистический, а не эклектический плюрализм. Поэтому эклектика здесь невозможна, а потому и разрывы текста.
         Вообще-то для соблюдения логоцентризма, делая заимствования из философии Гегеля, следовало бы на первом этапе допустить развитие родоначального знака во множество знаков, а затем допустить отчуждение их в природу, в нечто противоположное.
         Но поскольку деконструктивисты «преодолевали логоцентризм», то ничего противоположного знаку и знакам не допустили. Они не допустили даже дуализма, который относится к разновидности эклектического плюрализма.
         В общем, надо согласиться, что деконструкция не смогла выступить методом преодоления логоцентризма старой метафизики.

Заключительная часть
         Говоря о мышлении в модерне и постмодерне, следует иметь в виду их методолгию, логику. Поскольку логоцентризм был названием метода старой метафизики, то метод преодоления его можно было бы назвать алогоцентризмом. Так это название указывало бы на преодоление логики, используемой старой метафизикой - традиционной логики с её законом тождества А есть А.
         Поскольку преодолеть логоцентризм не удалось, то и метод его преодоления нужно признать не состоявшимся. Дело в том, что текст это не хаотическая смесь пустых разных слов, не словесная окрошка, характерная для терминальной стадии шизофрении.