Исповедь

      
             Скрывающий свои преступления не будет иметь успеха;
                а кто сознается и оставляет их, тот будет помилован.
 
                Книга Притчей Соломоновых   

1
В санатории было по-зимнему тихо. Отдыхающих в такую пору немного – не сезон.
– Кто Вы? – спросил меня при знакомстве сосед за столом.

Я представился, сказал, что родом из посёлка Беково Пензенской области, после окончания Военно-медицинской академии в Санкт-Петербурге служил на флоте военным врачом, а сейчас живу в городе Николаеве. Последнее время окунулся в литературу и пишу книги.

– Как интересно, я тоже врач-онколог, заведую хосписом в Перми.

– Незавидная специальность! Оказание помощи неизлечимо больным в последней стадии… Не страшно?

– Согласен, не очень приятно провожать пациентов в последний путь. Поначалу действительно было жутко, но… Человек ко всему привыкает. А с другой стороны, кто-то должен этим заниматься. О чём вы пишете? – перевёл он разговор на другую тему. Было видно, что данная проблема мало доставляет ему удовольствия.

– О разном… Весёлое и грустное, о флоте и жизни, о счастье и горе… Я подарю вам свою книгу, а вы, прочитав, вынесете мне свой вердикт.

– Договорились!

2
Встретился с новым знакомым я лишь за обеденным столом, не видел его на процедурах.

– Знаете, – он весело затряс мою руку, – всю ночь читал вашу книгу, лишь под утро уснул. Честно, скептически отнёсся к вашему ремеслу. Посмеи-ваясь, думал, мол новый Чехов взошёл на писательском небосводе. А сейчас в корне изменил своё мнение, прекрасно пишете! Я в восторге! Читал всю ночь... Это о многом говорит! Приглашаю вечером прогуляться на свежем воздухе. Я расскажу вам очень любопытную и трагичную историю – историю жизни и смерти человека, прожившего жизнь, не принеся никакой пользы обществу. Думаю, вы сможете изложить это на бумаге, у вас получится.

3
Мы шли с Олегом Петровичем, так звали моего нового знакомого, по заснеженной аллее, освещённой матовыми фонарями.

– Несколько лет назад к нам из онкологии привезли умирающего больного, – начал он без предисловия, – куда он был доставлен из мест заключения, человека без определённого места жительства. Рак желудка IV степени.

Я осмотрел его. Вячеслав, как он представился, тихо лежал на спине, пронизывая мир рассеянным и отрешённым взглядом. Впалые бесцветные щё-ки, лихорадочно блестящие глаза и растрёпанные грязно-пепельные волосы довершали всю эту печальную картину.

При пальпации верхней половины живота отмечались сильные боли в районе желудка. Ни таблетки, ни уколы уже не помогали. В диагнозе врачей не приходилось сомневаться, а что-либо делать было уже бессмысленно.

Вдруг мужчина приподнял тяжёлые веки и тихо спросил: «Олег, это ты?». Его рот исказила страдальческая гримаса.

Я пригляделся. Передо мной лежал истощённый, с впалыми щеками че-ловек, наколки сплошь покрывали его тщедушное тело. Я не узнавал его. И вдруг как током ударило.
– Слава? Оноприенко? Ты? – голос предательски сделался хриплым.

– Я! Я уже и сам себя не узнаю…

Я молчал, не зная, что сказать. Узнать в нём былого героя-любовника, красавца, было практически невозможно.

– Слава, я сейчас очень занят, если сможешь, приходи ко мне после обе-да, часа в два… Посидим, поболтаем… У меня есть хорошая водка…

– Договорились, приду, – он медленно приподнялся и, не оборачиваясь, направился к выходу.
 
4
Ровно в четырнадцать часов дверь отворилась и без стука вошёл Слава Оноприенко. Глаза его лихорадочно блестели. Он был выбрит, в чистой застиранной рубашке. Было видно, что он готовился ко встрече со мной.

– Сегодня ушёл в мир иной сосед мой по палате, Михаил Петрович, – начал он без подготовки. – Рак толстой кишки забрал его. Очень страдал му-жик, сильно кричал от боли. Наверное, хорошо, что ушёл, мучиться, бедный, больше не будет. Да и пожил на этой земле целых 64 года, а мне всего 54. Скоро и моя очередь! – со стоном выдохнул он. – 54! Что видел, чего достиг? А ни-че-го! 54 года... – прошептал он сухими губами, – из них 19 провёл в местах не столь отдалённых. Ни впереди, ни позади никого и ничего… И родители тоже давно умерли… Я им в этом помог сильно, – глаза стали влажными. – Где твоя вкусная водка?

Мы выпили.

– Курить у тебя можно?

– Кури. Мои вкуснее, – я протянул ему пачку дорогих сигарет.
 
– Нет, я к своим привык, этими не накуриваюсь, – и он затянулся «При-мой», наполняя кабинет зловонным дымом.

 – Спасибо тебе, Олег, что разместил меня в хо;списе. Эко какое название, без пол-литры и не выговоришь. А если вдуматься – учреждение, где поддерживаете умирающих от онкологических заболеваний, а то бы непременно сдох где-нибудь под забором.

Со Славой мы учились в одном классе в славном городе Волгограде.

– Олег, ты был тогда ничем не приметный мальчик, а сейчас – заведую-щий отделением, кандидат медицинских наук. Хороший человек, уважаемый… Вот ведь как жизнь складывается! А я… Да что я… Видишь, каким стал, самому противно. Налей ещё немного…

Он снова закурил.

– Я в церковь не хожу, а хочется напоследок кому-то излить свою душу… Жизни осталось... Два раза в туалет сходить! Когда-то я много читал, так у Рика Уоррена есть замечательное выражение: «Мы продукты своего прошлого, но мы не обязаны быть заложниками этого прошлого». Будь, Олег, моим духовным наставником, выслушай мою долгую исповедь. Прошу тебя! Я не буду говорить о «прелестях» зоны, это не интересно, а о романтизме только писатели пишут, да песни слюнявые поют. Расскажу тебе что-то живое и действительно для меня интересное.
Я махнул головой.

5
Мои мысли принялись перелистывать страницу за страницей истории детства и юности. Наши родители общались, а вот у нас со Славой отношения были не более чем: «Привет – привет!».

Со Славой мы жили на одной лестничной площадке, поэтому я о нём много знал.
Родился Вячеслав премиленьким ребёнком. Если я был посредственным мальчиком, то Бог наделил Славу не только сказочной красотой, но ещё и умом, и силой. Жила в нём и врождённая интеллигентность.

Учился он легко и свободно.

С раннего детства мама привила ему любовь к литературе. Он знал мно-жество стихов, прочитал несметное количество книг, интересовался космосом, загадками и тайнами планеты. Но… его всегда манила к себе улица.

Если мы жили очень скромно, то Слава не знал ни печалей, ни забот, ни трудностей.
Его отец Геннадий Петрович был крупным областным партийным работником. В обкоме КПСС он возглавлял отдел пропаганды.


Я отчётливо помню его отца. Это был высокий брюнет с большими карими глазами, огромными ресницами и крупным носом. Выглядел Геннадий Петрович всегда респектабельно – изысканный костюм, модная рубашка, галстук, обувь… И всё это тщательно подобрано. Геннадий Петрович держал себя всегда надменно, уверенно, ходил неторопливо, держа голову прямо, оставляя шлейф дорогого арабского парфюма.
С работы он часто возвращался поздно, с запахом коньяка, имел нескончаемое количество любовниц. Слава даже дважды заставал его с молоденькой студенткой, что жила тремя этажами ниже. Это, собственно говоря, и стало поводом к их раздору.
Мама – полная противоположность отцу. Она работала в школе учительницей русского языка и литературы. Красотой и привлекательностью не блистала, была высока, суха, строга и до тошноты правильна. У Елены Максимовны были необыкновенно голубые глаза, но в них никогда не светились радость и нежность, зато выделялась она большим умом, интеллигентностью и эрудированностью. Говорила резко, чётко, не стеснялась делать замечания. Презирала невеж и ставила в пример великих. Её походка была как у солдата – чёткая, уверенная, твёрдая. Одеваться Елена Максимовна не умела: старомодные юбки и кофты, стоптанная обувь, растрёпанные волосы…

Всё это я запомнил чётко. Косметикой и духами она никогда не пользовалась.
Знаю твёрдо, что Слава с матерью почти не общался и презирал её за постоянное занудство, надоедливость и неряшливость. И отец тоже стеснялся свою жену и не любил её, но как руководящий партийный работник развестись с ней не мог. В быту всегда называл её почему-то «Скомороха».

Я слышал, как одна соседка говорила другой, что его отец женился на матери не по любви, а ради карьеры. Её отец был в Совете Министров крупным начальником, он и двигал Славиного родителя вверх по лестнице.

Помню, к десятому классу Вячеслав был высок и очень красив: 190-сантиметровый широкоплечий брюнет с карими глазами и большими ресница-ми. При улыбке на щеках появлялись ямочки. А голос – бархатный, красивый, ласковый баритон. И обувь носил 44 размера. Он играл на гитаре, имел каллиграфический почерк, неплохо рисовал. И особенно обожал рисовать карикатуры на учителей и товарищей, запоем читал (в их доме была огромная библиотека), занимался боксом и накачивал мускулатуру.
Повторюсь, девочки в буквальном смысле носили его на руках.

6
– Олег, ты же помнишь, – продолжил свой рассказ Вячеслав, – как жили большинство советских граждан 70–80-х годов, всё было в дефиците. А я ни в чём не нуждался, ходил в фирменных джинсах, имел японский магнитофон, музыкальные пластинки зарубежных исполнителей, за которые обычных фарцовщиков сажали в тюрьму, да и всё остальное… На столе каждое утро была красная икра и чёрная изредка появлялась.
Девочки меня просто боготворили, влюблялись без памяти и быстро да-рили себя. В седьмом классе с Мариной Лебедевой из 10 класса я впервые по-знал прелести девичей любви, стал мужчиной и воочию почувствовал красоту своего тела.

Хотя я и рос с родителями, а родного дома не имел. Он был для меня чужим. Улица стала ближе и родней, она магнитом манила к себе. Меня прельщал её шум, просторы, весёлые и разбитные ребята, нравилось быть первым…

Нравилось захаживать в пивной бар. Здесь часто собирались мужики, враждующие с законом. Я слушал их и впитывал в себя весь их сленг, на котором они общались. Это мне нравилось.

Запомнилась фраза одного вора по кличке Шаман: «Деньги лежат везде, надо только умело шевелить мозгами, чтобы ими завладеть». Он нравился мне своим умением говорить и цепко владеть аудиторией, производил на меня огромное впечатление. Это он взял меня на ограбление продовольственного магазина и учил жить по воровским законам. Именно тогда и зародилась у меня мечта, стать вором в законе.

Книги читать мне нравилось. Уже в шестом классе прочитал «Милый друг» Ги де Мопассана, «Красное и чёрное» Стендаля и понял, что мой мир должен состоять только из радостей, любви и наслаждений. Моими кумирами на всю жизнь стали герои этих романов – Жорж Дюруа и Жюльен Сорель. На книге Стендаля я даже каллиграфическим почерком написал: «Я хочу быть таким!».

Любил детективы. В них я жалел воров и ненавидел работников правопорядка. 

7
– Я учился в девятом классе, когда на танцах, – Вячеслав потянулся за очередной сигаретой, – ко мне подошёл парень лет тридцати.

– Ты Слава Оноприенко?

– Да, а в чём дело?

– Хорошо зарабатывать хочешь?

– А что надо делать?

– Да ничего… Удовольствие получать. Женщин взрослых и богатых удовлетворять.
Как оказалось, в СССР существовала такая глубоко засекреченная под-польная услуга, как мальчики по вызову.

И стал Вячеслав этим мальчиком! Не работа – одно удовольствие… И денег не надо.
Все эти дамы были из высшего общества. Не всегда обаятельные, не все-гда рассудительны, хотя… встречались и умные, красивые и очаровательные особы.
Для всего этого красоты было недостаточно, требовалось много знать: и историю, и литературу, и общие знания. Приходилось читать не только книги, но и научно-популярные журналы. Лёгкая музыка, алкоголь, вкусная еда пре-вращали Вячеслава в баловня судьбы.

Платили за это очень хорошо, да ещё и благодарные клиентки неплохо одаривали.

8
– Расскажу тебе сейчас, Олег, о своём первом курортном романе. Их у меня потом было превеликое множество, но этот я никак забыть не могу.

Чтобы как-то оторвать меня от улицы, после девятого класса отец пода-рил мне путёвку в ялтинский санаторий, и я поехал к морю. Деньгами отец то-же снабдил, что и позволяло жить безбедно.

Как-то на пляже санатория, искупавшись, я вышел из воды, сделал не-сколько упражнений, лёг на спину и, закрыв глаза, погрузился в приятную дремоту. Рядом лежала блондинка лет сорока, я на неё не обратил никакого внимания.
Вдруг я почувствовал на плече лёгкое прикосновение.

– Молодой человек, ваша фигура похожа на фигуру Антея, – женщина нежно погладила меня рукой.

Открыв глаза, я увидел лицо блондинки.

Высокая, стройная женщина не была красавицей, но и непривлекательной её тоже нельзя было назвать. Её лежащая на моём плече рука слега подрагивала, свидетельствуя о некотором волнении. Лучики морщинок у глаз были тщательно скрыты косметикой. В её облике было что-то юное, простодушное и наивное, хотя это могло быть наигранным обманом. Взгляд жив и открыт. Она смахивала на простушку, но таковой не была.

Опыт общения со взрослыми дамами у меня уже был. Я с интересом взглянул на неё. Из прищуренных глаз потоком бил необузданный огонь страсти и желаний. Я ждал дальнейшего её хода.

Женщины обладают довольно проницательным взглядом и за считанные секунды способны распознавать необходимые ей качества, как внешние, так внутренние. Она смотрела на меня оценивающе, слегка разомкнув губы, дыхание сделалось прерывистым.
В моём юном лице она видела силу, независимость, чувство собственного достоинства, желание бороться и добиваться цели. Угадала и пытливость ума, твёрдую волю, юную мечтательность, решительность и не по годам зрелую целеустремленность.

Я, слегка прищурив глаза, тоже смотрел на неё немного улыбаясь. Пер-вое, на что женщина обращает внимание в мужчине, – на его улыбку. Второе, что ценят они – ум и красоту, разумеется. Хотя… умный человек всегда красив, а вот красивые гораздо реже бывают умными. Спортивное телосложение она уже успела также оценить.
– Как зовут Вас, мой юный Жюльен Сорель? – спросила блондинка улыбаясь.
– Вячеслав. А Вас, дорогая Луиза де Реналь?

От услышанного её глаза широко распахнулись.

– Мой юный друг знаком со Стендалем, его романом «Красное и чёр-ное»? – задорно рассмеялась она. – Меня зовут Мила.

– Очень мило, Мила, – тоже засмеялся я.

Между нами сразу возникли самые дружеские отношения, будто мы были знакомы тысячу лет. Мы лежали и болтали обо всём на свете.

– Какими судьбами ты здесь? – спросила она.

– Поправляю пошатнувшееся здоровье.

– И чем же ты болен?

– Страдаю от хандры и скуки.

– Если позволишь, я буду твоим врачом. Пойдём искупаемся. Морские ванны входят в рецепт исцеления от уныния. А потом… Потом вечером я повезу тебя в один ресторанчик на берегу моря, где великолепно готовят рыбу. У военных есть такая фраза: «Делай так, как я сказал».

Я почувствовал в груди неистово рвущееся наружу трепещущее сердце, разносящее клокочущую кровь по всему телу, и потерял чувство реальности времени и пространства. Никогда в жизни я не ощущал столько женской нежности, трепещущей ласки, никогда поцелуи не были столь обжигающе пламенны…

Выйдя из лифта, она повелительно двинулась вперед, а я с замирающем сердцем безропотно последовал за ней.

В её шикарном номере пахло дорогими духами и было душно. Задёрну-тые шторы не спасали от палящего солнца.

– Миленький, сладенький, любименький… – тихо шептала Мила, покрывая меня жаркими поцелуями, – делай со мной что хочешь, ласкай меня… Я хочу любить тебя, любить так, как никого и никогда не любила!

Я был безумен и ничего не соображал. В одну минуту я сорвал с неё ту-нику и всё, что на ней было. От загорелого бронзового тела со светлыми полосками от купальника мой взор лишился рассудка, всё потемнело в глазах. Я в каком-то исступлении бросил её на кровать, глаза ничего не видели, тело конвульсивно содрогалось. Страсть была необузданной…

Мила тоже вся рванулась ко мне, прижалась горящим трепетным телом. На белой подушке алели щёки, и молнии сыпались из расширенных глаз.

Казалось, дивная сказка любви будет вечной. Мила творила чудеса. За две недели я испытал всё, что может дать мужчине женская любовь. Повторюсь, в своей грешной жизни у меня было множество представительниц слабого пола, но того, что дала мне Мила, потом со мной никогда больше не было.

9
Была суббота. Ранним утром Мила разбудила меня:

– Славик, я хочу попросить тебя об одном одолжении. Обещай, что вы-полнишь.
 – Что я должен сделать?

– Я тебе дам деньги на такси, а ты съезди в Севастополь и передай посы-лочку, – и она назвала адрес.

– Почему ты не хочешь поехать со мной?

– Милый, мне нужно привести себя в порядок. Я с твоей помощью вы-гляжу как выжатый лимон, и скоро ты меня разлюбишь…

– Не…

– Не капризничай и помоги мне. Мой ключ у тебя есть, дверь откроешь, а я… Я буду тебя ждать!

Она страстно поцеловала меня.

– Ступай, вот деньги, возьмёшь такси.

10
Не найдя адресата, – хозяева сказали, что такие здесь не живут и никогда не жили, – злой и усталый, через четыре с половиной часа я вернулся в санаторий (в то далёкое время мобильных телефонов ещё не было). Дверь была заперта на ключ.
Быстро открыв замок и войдя в номер, я остолбенел. В комнате царил беспорядок, шкафы открыты, Милиной одежды и вещей нигде не было. На столе лежала записка «Всё найдёшь у себя в номере. Я тебя буду любить всю оставшуюся жизнь, ты большая умница! Меня не ищи!!! Целую!».

Я стремительно пошёл в свой номер, на столе лежала записка и конверт.
«Милый мальчик, – читал я, – вот и пришло пора нашего расставания. Как стремительно летит время, порой хочется, чтобы оно застыло! Не сердись на меня… Семья и всё, что с этим связано… Придёт время, и ты поймёшь, как порой это важно. Я тебя любила и буду любить всю жизнь! Ты вернул мне молодость, вновь пробудил давно погасшие чувства любви, радости и счастья. Пусть это теперь живёт во мне вечно… Ты повзрослеешь и поймёшь, как я права. Я очень не хочу потом разочаровываться… Ненаглядный мой, не ищи меня, не надо. Ты ещё так молод и у тебя всё впереди… Ты обязательно найдёшь и любовь, и радость, и счастье… Не могу больше писать, иначе разрыдаюсь, прости. Я положила тебе на мелкие расходы немного денег… Пусть у тебя всё будет хорошо. Помни меня!

Целую!

Прощай!!!».

В моих глазах стояли слёзы. Я раскрыл конверт. В нём лежало несколько сот рублей – по тем временам это было целое состояние.

Ожесточённо и с нескрываемой злобой я тратил эти деньги на развлече-ния.
Спустя неделю вернулся домой.

11
– Родители, понимая сложный характер сына и его привязанность к со-мнительному миру, настояли, чтобы я пошёл в военное училище. И как я ни противился, после окончания школы меня повезли поступать в Московское высшее общевойсковое командное училище. Но сложный характер и здесь сыграл свою роль, на первом же экзамене я отказался отвечать и получил двойку. Не хотел я ходить в подчинённых, отдавать честь двумя руками, тянуть носок и есть глазами начальника…
Хотелось свободы!

Решили меня сразу отправить в армию, но я убелил отца, что буду зимой готовиться и на следующий год поеду учиться, и непременно поступлю. И так убедительно это говорил, что чуть сам в это не поверил.

Слова остались словами, но всё же улица победила. Я часто не ночевал дома, пил, гулял, воровал и дебоширил. Было два привода в милицию, но оба раза выручал отец.
А весной, по «протекции» того же родителя, меня всё же забрали в ар-мию, в Среднеазиатский военный округ.

Но и здесь я не пропал. Помнишь, у меня был каллиграфический почерк, я неплохо рисовал, мог сложить стих и что-то сочинить. Меня быстро перевели в штабную команду, и я стал художником, редактором стенгазеты и боевого листка. Командование во мне души не чаяло и многое прощало. Всё делалось быстро и качественно.

Ленинская комната, где я работал, была рядом с библиотекой. Заведовала ею жена начальника штаба, женщина молодая, привлекательная и очень себя ценившая. Мы с ней очень быстро подружились. Она каждый день приносила мне пачку дорогих сигарет, что-то вкусненькое, а порой первое и второе блюдо, кормила с ложечки и очень переживала, если я куда-то исчезал. Она где-то раздобыла матрац и постельное бельё, на котором между стеллажами мы предавались любовным утехам. Не служба была, а сказка! Так служить, как говорил наш командир, можно 108 лет!

12
– А сегодня днём, выйдя от тебя, я на лестнице столкнулся с Верочкой Семёновой. Эту девочку я любил и до сих пор люблю. В моей грешной жизни это было самое чистое, светлое и непорочное создание…

Да как, собственно, столкнулся? Поднимался по лестнице на второй этаж, чтобы немного передохнуть, согнулся, уперевшись руками в колено и стену.
Сверху послышался шум шагов. Женщина, видимо, торопилась.

– Извините, пожалуйста, я немного вас потревожу, спешу, – очень быстро проговорила она.

Лица я её почти не увидел, но голос… Был только голос, её голос, слегка глуховатый, с придыханием… В нём присутствовал какой-то свой, только ей свойственный оттенок.

Я повернул голову. Она, обдав меня каким-то ароматом, буквально паря в воздухе, быстро исчезла – лёгкая, стремительная, свободная и импозантная.

13
После возвращения из армии я, чтобы не только отдохнуть, но и подзаработать в обществе беспечных и скучающих дам, поехал в Одессу, где и встретил её на пляже Аркадии. Белоснежная кожа свидетельствовала о том, что девушка только недавно приехала на юг откуда-то с северных мест. Её длинная русая коса свисала до пояса, черты лица правильные и красивые. Девушка была совсем юной и неискушённой.
Она сидела на лежаке, смотрела на лазурное море и с таким аппетитом ела варёную кукурузу, что и у меня невольно потекли слюнки.

Казалось, она была полностью отрешена от всего этого грешного мира. Лишь её огромные карие глаза на почти детском лице с умилением смотрели на это великолепие, излучая восторг. Было в ней что-то чистое, непорочное, целомудренное, как алмазный блеск утренней росы, дурманящий запах ландыша, свежесть и чистота воздуха после грозы.

Я наблюдал за ней и любовался. Милая, прекрасная, нежная, удивитель-ная, очаровательная, лучезарная, обворожительная, неотразимая… Только эти эпитеты роились в моей голове. Ей можно было только восхищаться и говорить о её обаянии и красоте.

Купив пять кукурузин, я подошёл к ней, опустился на колени и протянул их ей.
– Нимфа, примите от меня этот скромный подарок Северного Причерноморья. Вы воплощение изящества и очарования! Позвольте мне смотреть на вас подобно богу вдохновения и религиозного экстаза Дионису.

Девушка быстро посмотрела на меня и зарделась.


– Я не нимфа, – прошептала она.

– Кто же вы тогда, сказочное создание? – засмеялся я.
 
– Вера.

– Нет! И ещё раз, нет! Отныне для меня вы только нимфа! Вы знаете, кто такая нимфа?

– Какая-то богиня, – её щеки стали просто пунцовыми.

– Правильно! Нимфа, в переводе с латинского, означает «невеста». В древнегреческой мифологии это божества природы в виде девушек. Каждая из них покровительствовала определённым предметам и явлениям природы.

Я говорил и говорил, прекрасно понимая, что влюбляюсь в неё всё больше и больше, твёрдо зная, что влюбляю её и в себя. Именно это мне удавалось очень даже хорошо.
Оказалось, что Вере шестнадцать лет, она приехала сюда отдохнуть на десять дней к тёте из Пензы. Её тётя очень строгая и не разрешает ей вечерами гулять. На следующий год после окончания школы она будет поступать в ме-дицинский институт…
За пять минут я узнал о ней буквально всё.

Неделю мы проводили весело: гуляли по городу, купались, посещали музеи Пушкина и восковых фигур, спускались в катакомбы. В художественном музее любовались картинами Шишкина, Маковского, Айвазовского, Верещагина, Крамского… За день до её отъезда, я привёл Веру к себе в номер гостиницы «Большая Московская», где снимал шикарный номер. Тёте же она сказала, что идёт в театр.

После традиционной бутылки шампанского всё у нас и произошло...

14
Через месяц, чтобы не отрывать её от учёбы, я на выходные прилетел в Пензу.
Покрытая багрянцем осенняя Пенза встретила меня чудесной погодой. Клёны и дубы лениво начали осыпаться от легкого дуновения ветерка. Огнен-ные краски осени медленно укрывали собой парки и скверы коврами из опав-ших листьев, под ногами слышалось их приятное шуршание.

Встреча была бурной.

Слёзы счастья катились из наших глаз.

Верочка была просто великолепна, радостью пылали её щёки.

Мы гуляли по парку, катались на катере по Суре, ели мороженое, были даже в театре. Она познакомила меня с родителями, но её маме я явно не по-нравился, что было очень заметно. Расставаясь, я сказал Вере, что после окон-чания школы, я непременно на ней женюсь. Она плакала и клялась во вечной любви ко мне. Я звонил ей, писал практически каждый день. Это была моя единственная и светлая любовь в этой жизни, больше никого и никогда я так не любил.

Эта любовь живёт во мне и по сей день.

15
Но случилось непредвиденное.

В октябре в Волгограде с друзьями в ресторане я решил отпраздновать своё двадцатидвухлетие. Веселье переросло в грандиозную драку с поножов-щиной. Два человека были ранены. Я, как зачинатель этого побоища, – да ещё и на ноже нашли мои отпечатки пальцев, – получил свой первый срок.

Отец ничего сделать не мог, они с прокурором были непримиримыми врагами, отец был любовником его жены.

Отец предпринимал все меры, чтобы замять это дело, но прокурор был неумолим.
Блюститель закона был маленького роста, лысый, хромал из-за простре-ленной на охоте ноги и выразительно картавил. А вот его жена была просто красавица – стройная крашеная блондинка с высокой грудью. Привёз он её из Мурманска, где тогда работал. Злые языки утверждали, что прокурор замял какое-то громкое дело, связанное с хищением продуктов на продовольственном складе, которым заведовала его супруга и якобы за это она стала его женой. Сейчас она руководила большим гастрономом.

Я был очень зол на родителей, особенно на отца, будто не я, а он виновен в том, что я находился в тюрьме. Отец пару раз навещал меня в следственном изоляторе. Встречи были сухими и неинтересными. Единственное, о чём я просил его, – о встрече с Верочкой…

В записке к родителям я написал: «Сохраните эту девочку для меня, если у меня и будет в жизни жена, то это она, без неё жизнь бессмысленна!».

Верочку я очень просил приехать в Волгоград на суд, на оглашение приговора.
– Прошу тебя приехать ко мне, – писал я, – очень хочу видеть твои глаза!
Отец добился разрешения на свидание Веры со мной. Мы долго стояли друг перед другом, я слёзно просил прощения у неё, умоляя меня дождаться.

Мне дали три года строгого режима, хотя прокурор просил пять лет.

Из тюрьмы Верочке я писал каждый божий день. Это были письма стра-сти, любви и страданий.

Поначалу она отвечала часто, но спустя какое-то время письма стали приходить всё реже и реже, а потом и совсем прекратились. Её мама и здесь постаралась. Она перехватывала мою «корреспонденцию» и сжигала.


До меня доходили весточки с воли, что Вера закончила школу с золотой медалью, поступила в медицинский институт, вышла на третьем курсе замуж, родила ребенка и след её затерялся.

И вот сегодня встреча! Что она здесь делала, к кому приходила, она врач? Да какая теперь разница!

16
– И началась моя долгая-предолгая жизнь за колючей проволокой. Отец умер через два месяца после суда, его, как партийного работника, уволили. Он стал сильно пить, опускаясь всё ниже и ниже. Умер пьяным во сне. Единствен-ное, что успел сделать для меня, – через своего одногруппника по институту, прокурора Пензы, перевести в пензенскую тюрьму, но срок остался прежним и от этого ничего в жизни не изменилось.

Я был зол на весь мир и метался как загнанный зверь в клетке. После смерти отца я написал матери всего лишь одно единственное письмо: «Отец сдох, когда же ты отправишься на небеса?». Больше с ней связь никогда не поддерживал.

Так и началась моя лагерная жизнь, о которой я ещё ничего не знал, но в ней надо было выживать. Поначалу она мне понравилась. И снова помог каллиграфический почерк. А ещё в меня влюбилась тюремный врач Эльза Моисеевна Лепингольц – женщина некрасивая, незамужняя, но страстная.

Через год я сильно избил сокамерника и мне добавили ещё два года.

А дальше…

Что было дальше?

Ничего…

Радость сменялась разочарованием, веселье прерывалось скамьёй подсу-димых.

Но из всего этого я помнил только Веру, которая была и осталась един-ственным светлым пятном в моей жизни. Когда находился на воле, меня раза два посещала шальная мысль найти её, но разум оказался сильнее, и разрушать ей жизнь я не захотел.

О жизни за решёткой вспоминать не хочу, ничего там хорошего нет. Нельзя сказать, что там испытываешь сильные лишения, но сам процесс пребывания за колючей проволокой просто угнетает. Да и знакомство с преступным миром не оставляет больших и радужных впечатлений.

Тем не менее блатной жаргон, наколки на теле и новые «друзья» попол-нили мой арсенал. А вот детская мечта стать вором в законе не осуществилась, – он закашлялся и хрипло засмеялся, – Участие в двух убийствах помешали мне это сделать… А когда воровская сходка наконец приняла по мне решение, я заболел и слёг в больничку. Видишь, и этого тоже не достиг.

После выхода на свободу в пьяном угаре пожирал жизнь с алчностью, пил её захлёбываясь и никак не мог напиться. Кражи и разбои вновь вели за колючую проволоку…

Вспомнить больше нечего.

Безрадостный итог – ни дома, ни семьи, ничего…

Я никому такого не желаю, упаси Господь…

Не судьба выбирает нас, а мы сами создаём себе эту судьбу. И нечего пе-нять на неё, ведь я сам сделал всё, чтобы она была такой. Прости, на филосо-фию потянуло, – горько улыбнулся он. – Я мог стать и военным, и художником, и врачом, в конце концов!.. Да мало ли кем, и ум был, и талант... Не то сказал, талант может и был, а вот умом Бог обидел. Ведь ничего не мешало быть порядочным человеком…
Я в своей жизни ни дня не работал… Улица, дурь и упёртый характер…

Для меня стало догмой делать и себе, и другим плохо. Вот какова моя миссия! – он всхлипнул, вытер ладонью глаза.

Долго молча курил. Я не мешал ему.

– 54 года…

Жизнь заканчивается по сути дела не начавшись. Жизнь без родных и близких на холодной больничной койке…

Люблю Владимира Высоцкого! Настоящий мужик был! В нём сила жизни сочеталась с любовью к этой жизни! Он мудро изрёк: «Никогда не суди с первого взгляда ни о собаке, ни о человеке. Потому что простая дворняга… может иметь добрейшую душу, а человек приятной наружности… может оказаться редкой сволочью…».

Он снова закурил, молча налил себе водки, выпил и не прощаясь вышел.

Ночью он умер…

17
Мы молча брели по заснеженному парку, говорить не хотелось.

– Вот она жизнь во всех её проявлениях, – размышлял я. – Человек, по своему умственному развитию способен сделать многое, но ничего не делает. И я, считая себя обычным человеком, сделал очень многое. Или жизнь была несладкой и голодной, заставляла выживать?.. А здесь?.. Не понимаю!.. По всей вероятности, комфорт играет значительную роль в формировании личности. Помнится, я встречал преподавателей Одесского медицинского университета, приехавших на выездные курсы, и спросил, учатся ли у них Ломоносовы? И этот вопрос их поставил в тупик, потому как даже зачёт, экзамен у обеспеченных студентов стоит от 100 долларов. И вдруг женщина припомнила, что сейчас на четвёртом курсе очень хорошо учится студентка, дочь технички института. Вот оно – подтверждение того, что этой девочке надо вырасти человеком, ибо у неё нет возможности расплатиться за бездарность.

– Что скажете? – наконец спросил Олег Петрович.

– Даже не знаю, как и что сказать… Можно я напишу, а вы оцените?

– Договорились. Пойдёмте спать, а то прохладно становится, завтра договорим.
А завтра и не было. Мой сосед неожиданно ночью уехал, что-то произо-шло дома. Ни его адреса, ни его телефона у меня, разумеется, не было.

****
Приехав домой, я изложил услышанный рассказ на бумаге и разместил на своей странице на proza.ru. Казалось, что он у меня ещё не до конца завершён.

Спустя полгода мне пришло кратенькое сообщение: «Здравствуйте Александр Витальевич, прочитала ваш рассказ "Исповедь". Я Вера. Если будете в наших краях, непременно хочу с вами встретиться». Ниже был написан телефон и адрес в Пензе.
Если честно, это сообщение меня просто потрясло. Найти меня, прочи-тать и узнать себя, это дорогого стоит.

В конце лета я поехал на родину. Было запланировано несколько серьёз-ных литературных мероприятий.

Будучи в Пензе, я позвонил Вере, и мы договорились встретиться в суб-боту во второй половине дня на улице Московской у памятника Белинскому.

С букетом белых роз я с трепетом стал ждать её прихода.

Узнал её сразу.

Передо мной стояла небольшого роста миловидная стройная женщина с огромными карими глазами, одетая в элегантный тёмно-синий костюм. Длин-ные прямые волосы с закрученными кончиками касались плеч. В ней чувство-валась уверенность и неуловимые качества, делающие женщину уникальной и привлекательной.

– Здравствуйте, Александр Витальевич, давайте знакомиться, я Вера, – она пожала мою руку и с благодарностью приняла букет. – Вы не против, если мы немного прогуляемся по Московской улице, мне так удобнее будет с вами разговаривать.

Я не возражал.

– Я очень люблю свой город, – продолжила она, – часто гуляю по его старым улицам. Но… Но с ним скоро придётся распрощаться… Спасибо, что приехали. Мне очень хотелось увидеть вас. О вас и ваших произведениях я знаю из странички на
proza.ru.

Меня очень заинтересовал рассказ «Исповедь». Когда его читала, моя душа снова вернулась в юность. Юность – удивительное время в жизни человека.
Мы не спеша шли вверх по улице.

– Знаете, я очень изумлена, что мы земляки... У вас много очень хороших рассказов.

– Спасибо, очень признателен, что вы их оценили.

Она продолжала говорить.

– В юности энергия молодости неудержима. Порой мы в ней совершаем как осознанные, так и бездумные поступки… постоянно удивляюсь сложности устройства нашего мира, какая сила в нём отводится энергии исповеди умира-ющего человека!

Прожив бесполезную бестолковую жизнь, он помнил в ней только одно лишь светлое и яркое, помнил меня… За это я ему очень благодарна!

 В Славу нельзя было не влюбиться. Красив, эрудирован, умел ухаживать, очаровывать… Профессионал, судя по его занятиям и оказаниям услуг дамам, о которых вы писали. Меня, если честно, это шокировало. Хотя… в настоящем времени это неудивительно.

Вы хотите спросить, любила ли я его? Да, очень. И если бы не эта беда, вышла бы за него замуж. И в хосписе в Перми я тоже была, вот только не по-чувствовала, что это был он.

Когда его осудили, в наш город прилетел его отец и остановился в гостинице «Пенза». Он позвонил мне, мы встретились на набережной, в сквере около гостиницы. Он передал мне письмо, о котором вы упомянули в рассказе.

Вдруг он встал передо мной на колени: «Девочка, – слезы блеснули в его глазах, – милая Верочка, прошу тебя, не бросай его, он у нас один. Я переведу его в Пензу, мне в этом поможет мой однокурсник, он прокурор…».

И я дала ему это слово.

Слава написал мне из Пензенского учреждения. Ему разрешили первое и единственное свидание со мной. Прилетела и его мама.

Я помню это свидание. Он лицом и ладонями прижался к стеклу, сквозь которое мы смотрели друг на друга и неотрывно глядел мне в глаза. После нашей встречи, продолжавшейся почти час, когда я вышла, у ворот стояла моя мама. Как она узнала, я до сих пор понять не могу…

– Ты зачем здесь?! – это был крик души моей дорогой мамы. Приехав домой, она заболела, у неё на нервной почве отнялись ноги, и она долго пролежала в больнице. Я просила прощения, ухаживала за ней, но всегда чувствовала себя виноватой. Больше я не хочу об этом вспоминать.

На третьем курсе я вышла замуж. Мой муж закончил Пензенское военное училище. А потом мы служили на Сахалине, затем в Хабаровске, Самаре, а затем вернулись в родной город по выслуге лет.

И ещё расскажу вам свой необычный сон. Это было с полгода назад. Вижу Славу в клетке, в тёмной одежде заключённого, а на клетке висит огромный замок. Он просит: «Верочка, помоги мне, пожалуйста». Я проснулась… Ведь прошло более тридцати лет, как я не общались с ним, и такой сон… Судя по вашему рассказу, это были последние дни жизни Вячеслава.

А ещё одну тайну раскрыла мне моя старшая сестра Лена. Она после смерти папы жила с мамой. Лена сказала, что Слава писал мне письма всю свою жизнь, но мама их сжигала и приказала ей никогда мне об этом не гово-рить.

О его смерти я узнала из вашего рассказа.

Она остановилась.

– Давайте расставаться, очень приятно было с вами познакомиться. по-явись вы завтра и не увиделись бы… И сегодня я буквально на полчаса, – она говорила быстро и суетливо.

– Почему? – удивился я.
 
– Завтра в шесть утра мы улетаем в Новороссийск на постоянное место жительства. Умерла моя тётя и оставила мне в наследство большой дом у моря в Дивномо;рском. Мне очень приятно видеть вас! – она попыталась улыбнуться. – Вы очень талантливо, доходчиво и правдоподобно описали все события, связанные со мной и Славой.
Знаете, в нашей земной жизни всё неслучайно. Я сейчас зайду в кафед-ральный собор, закажу панихиду и поставлю свечу за упокой души раба божьего Вячеслава! – было видно, как она спешит. – Спасибо вам! Извините ещё раз, много чего ещё нужно успеть сделать… Дайте мне свой телефон, как приеду, позвоню вам. И если издадите книгу, непременно пришлите её мне. До свидания, Александр, ещё раз простите меня, – она быстро развернулась и, опустив лицо в букет, быстро пошла в сторону Спасского кафедрального собора. Мне показалось, что она плачет. Проводить её я не осмелился.
___________