Исповедь у старца

Эпизод из биографической повести «ИМЯ БОГА»

...Я шла через какое-то большое помещение старинного здания с очень высокими потолками, заполненное ожидающими приема людьми. В воздухе висело тягостное напряжение. Мужчины, в основном с бородами, и женщины в длинных одеждах и повязанных на голове платках, - кто стоял, кто присел на корточки или кому удалось найти стул, - были сосредоточены и даже мрачны. Давно ждут, устали, душно. На меня глянули десятки недовольных глаз: «опять своих ведут, по блату, без очереди».

Я шла к Старцу, одному из последних в Лавре, надеясь найти ответ на свой главный вопрос — как мне жить дальше.

После страшной аварии, в которой я чудом выжила, после потери своего Учителя и наставника, после самоубийства близкого друга, после многих бед, враз свалившихся на меня, я растерялась, испугалась, заметалась. По совету православной знакомой: «как увезут в морг, сразу иди в церковь, там помогут...», - я в отчаянии кинулась в церковь за помощью, за защитой. И меня там приняли, выслушали, успокоили, взяли на духовное попечение. Я стала воцерковленной, стала прилежно исповедаться и причащаться Христовых таинств... Я стала жить той самой христианской жизнью, на которую возлагала столько надежд. Я думала, что я такая великая грешница, коли подвергнута стольким испытаниям в жизни, что их тяжесть уже стала непосильной для меня.

Но я все никак не могла почувствовать, осознать свое воцерковление. Чего я ожидала от того, что я пришла в церковь, к Богу? Да и пришла ли я к Богу, став воцерковленной?!

- Чего вам еще надо?! - все удивлялся моим настойчивым вопросам о смыслах мой первый священник, сразу назвавший себя моим духовником.

Он, похоже, искренне не понимал моих метаний в поисках Истины. Вот же она, эта Истина — Христос-Сын Божий. «Я есьм Путь и Истина, и Жизнь». Живи, как Он учит. ...«Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим... возлюби ближнего твоего, как самого себя. На сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Мф. 22, 37-40). Вся суть — в этих двух главных заповедях.

Но я не знаю, кто есть Бог, какой Он. И как любить Его, не ведая. Мой духовник сказал, что для этого есть Его Сын, Его заповеди. Что через ближнего — спасение... Посетил болящего — посетил Меня, помог немощному — помог Мне, подал нищему — подал Мне. Но я и не воцерковленная помогала многим, особенно просящим... Меня моя мать с младенчества учила ставить свои интересы на последнее место. Сначала — помощь более слабому, более старшему... В чем разница? А разница в том, чтобы вовсе отвергнуться себя и следовать путем Христа, уповая только на Его милость. Тогда придет и спасение, - увещевал меня мой новый наставник.

Оказалось, что в церкви все болящие, все немощные, все старшие. И я только успевала помогать, раздавать, посещать и принимать в своем дому входящих, как посланников Божиих...

За эти мои добрые дела все страждущие бабульки-дедульки и просто прихожане за меня молились. Мой духовник тоже молился за меня, а я помогала ему и его семье всем, чем могла. Его семья с неработающей матушкой с тремя, а потом и четырьмя детьми нуждалась во всем. А я, после смерти моих ближних, одинокая, и мне не нужно многого, поэтому отдавала свои заработанные деньги, покупала одежду и детям, и взрослым. Даже взяла дополнительную работу, потому что моих денег на их нужды не хватало. Меня, конечно, благодарили и еще подбадривали: - так спасешься! «Спасешься» - означало, что Бог простит все мои грехи, и я попаду в Его Царствие после земной жизни.

В церкви я познакомилась с пожилыми женщинами, которые стояли у подсвечников возле икон со святыми. Каждая у своего подсвечника. Они поправляли свечки, которые, крестясь, ставили прихожане, чистили эти подсвечники от растаявшего воска. У подсвечников стояли лавки, где можно было отдохнуть. Мне, как немощной, послеаварийной, дали место. Мой духовник подсуетился и передал меня одной старушке на попечение. Он называл ее «мать Александра». Я тоже так стала ее звать. Мать Александра на первых порах вводила меня в курс церковной жизни, показывала, как правильно надо вести себя на службе, когда вставать, когда склонять голову перед кадилом, с которым священник обходил по кругу все иконы и попутно попыхивал на прихожан. А те, сложив руки горсточкой, ловили священный дымок от кадила и как бы умывались им. Я тоже так стала делать, - может, и на меня сойдет немного благодати...

Мать Александра постоянно и очень участливо расспрашивала меня о моей жизни, о делах и проблемах, давала молитвы на каждую потребу — то от напастей бесовских, то к Ангелу-Хранителю, то для дел чисто мирских, в которых главным помощником был святой Спиридон Тримифунский. Так я узнавала и православных святых, и свою главную святую Валентину, их жития, их праздники — дни их мученической кончины. А кончина почти у всех святых была мученической — за веру страдали, гонимые супостатами.

Мать Александра так незаметно стала вторым, после духовника, моим наставником. Она поправляла меня, когда я что-то не так делала. Когда я пошла было исповедаться к другому священнику, потому что у моего была большая очередь, она остановила меня: — Духовник должен быть один, и он тебе достался по Божьему провидению! К тому же он с духоносными дарами!

- А что это за дары такие? - удивилась я.

- Это значит, что по его молитвам ему Господь дает, что он просит. И тебе будет по его молитвам, - заключила она.

Я не понимала, почему мне по моим молитвам Господь не может давать. Почему только через духовника... Мать Александра объяснила, что я еще новоначальная, и должна быть испытана Богом на веру. Хотя в качестве поддержки мне тоже что-то будет даваться Богом. Надо только просить и ждать.

Я обратила внимание на то, что и сама мать Александра, и ее родные, и еще некоторые прихожане исповедаются только у моего духовника и стараются даже причащаться из Чаши в его руках. Все они, как и я, были его чадами. Я познакомилась с этими прихожанами. Оказалось, что несколько из них работают в прокуратуре. Надо же! Православные прокуроры! Значит, я на правильном пути, коли такие люди в церковь пришли.

Мне тогда все церковные люди казались добрыми, участливыми. Одна бабулька мне принесла платок от мощей святой Матроны — повяжешь его, и как под ее покровом будешь! Другая — маслица от святой Ксеньюшки Петербургской — для болящей ножки, третья — защитный поясок от Богородицы. Эти святыньки я бережно брала, прикладывалась, благоговея, к ним губами и относила в дом на особое место. Конечно, у меня дома появилось это особое место, где стояли иконы и лежали святыньки, где я молилась, читая ежедневно утренние и вечерние молитвы, а также молитвы ко Причастию, когда причащалась.

В моей мирской жизни произошли перемены. Мне неожиданно предложили довольно большую должность — директора информационного центра в структуре одного министерства, где я работала советником. Я была уверена, что, конечно, это случилось по молитвам моего батюшки. Правда, в моем послужном списке уже были высокие должности в аналогичной сфере — руководитель информслужбы мэрии одного областного центра, а также замруководителя аналогичной структуры в правительстве одной из бывших республик Союза. Но я все равно все заслуги в этом карьерном повышении отдала молитвам батюшки. Ведь ничто не происходит без воли Божией! Да и мать Александра подтвердила, - именно батюшке даются святые дары!

Постепенно я стала приходить в себя от потерь и несчастий. Ритм жизни не оставлял времени на долгие переживания. Ответственная работа, церковные службы, помощь страждущим и, прежде всего, батюшкиной семье. На работе к моему православию отнеслись с пониманием. Ну, православная... Бывает... Работе не мешает. Ответственная.

Однако я стала уставать, загоняться. Здоровье ухудшилось, потому что некогда мне было заниматься им. Да и к тому же я надеялась на молитвы, в большей степени на батюшкины, который с духоносными дарами. Но, видимо, я слишком грешная, так как легче мне не становилось. Ходить из-за аварийных травм стало совсем сложно. Пришлось взять трость. Потом и этот костыль перестал помогать. Стал вопрос о серьезной операции — об искусственном суставе, иначе я вообще не смогу ходить.

Я обратилась к батюшке — есть ли на то воля Божия, чтобы делать мне операцию или дальше молиться и ждать?! Надо сказать, что его матушка (в миру — супруга) была доктором. Но все мои попытки получить у нее совет по здоровью, ничего не дали. Может быть, она давно не работала и все забыла... А батюшка как-то странно говорил, что, де, мы помолимся, а поступим, как врачи решат. А что говорит на это Бог, - он мне так и не ответил.

Я думаю, что я для него была сложным чадцем, как он меня называл. Я не оставляла его в покое, я постоянно спрашивала совета, даже по рабочим делам, особенно, когда нужно было принимать решения на грани совести и морали, такие, как теневая зарплата, которую мне предложили за переработки. И странно, но он не находил это аморальным. Говорил, что будет отмаливать меня за эти неизбежные в работе огрехи.

Деньги я по-прежнему относила ему, потому что потребности его семьи росли в прогрессии. Надо было строить дачу для малых деток, чтобы росли они на свежем воздухе. Причем, дача должна быть крепким двухэтажным домом со всеми удобствами и постоянным теплом. Надо прикупить еще землицы — для простора. Батюшка называл меня уже родным человеком, и даже допустил в свою семью. Я поначалу обрадовалась этому: может быть, я стану не только духовным чадом, но и обрету в них родных людей. Я еще более стала усердствовать в помощи батюшке и ближним. Деньги за проданную после смерти отца квартиру я тоже отдала батюшке.

Однако дальше — больше: эти ближние уже не просили, а просто давали мне задания. Отказывать я не смела. Но и отвергнуться себя и следовать путем Христовым не получалось. Я стала унывать, особенно когда я оставалась одна в своем пустом одиноком жилище. И в сердце стали приходить сомнения: а пришла ли я к Богу, или я только примерила православие на себя, подобно тому, как надевала длинные юбки и повязывала платки, идя в храм Божий?! Почему таким непосильным оказался для меня этот крест?

Я все чаще стала сомневаться и задумываться. У меня не сходилось в понимании Слово Божие, которое я уже выучила почти наизусть, я имею ввиду святое писание, и воцерковленная жизнь со всеми отступлениями от заповедей. Обильные трапезы с дорогим алкоголем в больших количествах... (Меня, как свою, уже стали допускать на трапезы.) Джипы и кроссоверы священников, которые, вроде как им подарили состоятельные прихожане... И тогда я решила найти Старца, который, непременно провидец, и он мне откроет, как мне жить. Я сказала своему духовнику об этом решении. Но его оно почему-то не обрадовало. Четкого ответа — почему не надо идти к старцу — я от него не получила. И продолжала настаивать. Тогда он все же благословил меня на этот поход. Но предупредил, чтобы я непременно прежде рассказала Старцу о том, что я воцерковленная, что исповедуюсь, причащаюсь, веду православный образ жизни и чтобы я задала ему только один вопрос — про операцию.

И вот я в Лавре. Высокопоставленный клирик подвел меня к двери кельи старца, как-то грустно оглядел меня с ног до головы и ушел.

Я тихо открыла потертую с обсыпавшейся краской старую дверь, спросила — можно ли войти, и вошла, так и не услышав приглашения. Келья представляла собой небольшую комнату с одним тоже небольшим окном; стол и стул и старый шкаф с книгами святых отцев.

Прямо напротив двери в глубоком кресле в полоборота сидел Старец. Он был в белых длинных одеждах, с четками в худых и очень бледных руках. Его густая серебряная борода кольцами ложилась на грудь. Его профиль можно было бы назвать аристократическим, с тонкими и правильными чертами на бледном почти белом лице. Взгляд — сверху вниз, даже сидя! Он был величествен и даже великолепен!

Он кивком головы показал мне на коврик рядом с его креслом - «на колени!». Я с трудом опустилась на колени, держась за свой костыль, подняла глаза и тут заметила совсем молоденького послушника.

- Ты будешь исповедаться, а он ( - на послушника) будет слушать, - сказал мне старец голосом, не терпящим никаких возражений.

Я все же попыталась выполнить наставления своего духовника, объяснить, что я не новичок в церкви, что я пришла за ответами. Но он рукой остановил меня.

- Ты когда-нибудь слышала о генеральной исповеди?!

Нет, я не знала, что такое таинство есть. Мне стало не по себе от его сначала показавшимся величественным, а теперь явно высокомерного голоса и обращения на «ты». Он еще раз сказал, что без генеральной исповеди я не спасусь. Поэтому сейчас он ее со мной проведет.

...Мои представления о старце, как о добром, тихом, благообразном и чудесном дедушке, не оправдались от слова «совсем». Я слышала и от церковных бабулек, и от клириков, что этот Старец самый настоящий, самый чудесный, а уж они-то знали... Я шла с ожиданием чуда. Я почти была уверена, что услышу через Старца Божественное указание.

Ну ладно, генеральная исповедь, так генеральная исповедь. Исповедуюсь генерально, очищусь от греховной скверны наверняка, - подумала я. И стала говорить о своих грехах, как я их понимала. По Писанию - «...делом, словом, помышлением, объядением, пиянством, тайноедением, празднословием.... и всеми моими чувствы... А закончила по Иоанну Златоусту: Господи, аз яко человек согреших, Ты же яко Бог щедр, помилуй мя, видя немощь души моея. Господи, посли благодать Твою ...

Старец резко прервал меня на полуслове и спросил, возвысив голос: - Блудила?

Я замолчала, потом кивнула головой — жила в так называемом гражданском браке.

 - Рассказывай, как ты это делала?

Я не поняла вопроса, взглянула на старца, потом на послушника, который стоял, как изваяние, не шевелясь. Старец повторил вопрос и уточнил: «Все в деталях рассказывай, кайся!» И - обратясь к послушнику - «А ты смотри, что за грязь и мерзость эти женщины.»

Больше я не могла вымолвить ни слова. Я смотрела на старца с ужасом. В ушах звучали его омерзительные определения, его оценки того, как он представлял себе мой грех блуда в ярких красках и картинах. Теперь он был похож скорее на старцев с известной картины Тинторетто «Сусанна и старцы», а вся моя исповедь — на тот самый сюжет Книги Даниила из Ветхого завета.

Собравшись с силами, я стала медленно подниматься с пола, держась за свой костыль. Но Старец в этот момент набросил мне на голову епитрахиль, похожий на фартучек, и сказал, что мои грехи отпущены и прощены.

...Я шла на дрожащих ногах снова через эту наполненную страждущими комнату, но теперь все эти люди мне казались безумными, их лица оскалившимися, и все они готовыми наброситься и растерзать меня.

Я ни слова не сказала тому высокопоставленному клирику, который привел меня к Старцу. Похоже, он и без слов все понял по моему состоянию. Нет, скорее всего он точно все знал. Он дал мне сумку со святыми книгами — от старца в подарок и ушел.

Я посидела некоторое время на воздухе. И побрела на выход за высокие резные ворота под звон колоколов. Начиналась вечерняя служба: Миром Господу помооооолимся!