Атланта. Глава 4. 3

There are many things that I would
Like to say to you
But I don;t know how
Because maybe
You;re gonna be the one that saves me
And after all
You;re my wonderwall

Oasis — Wonderwall

В госпитале их встретили настолько радушно, что можно было подумать, будто «старая гвардия», холодно относившаяся к Лобову в последние дни войны, словно забыв о былых «прегрешениях» заносчивого парня, казалось, была действительно рада его видеть вместе со сводной сестрой на территории этого заведения.

Сейчас его помнили только как сына истинного патриота Конфедерации — бывшего владельца госпиталя в Атланте, и что он тоже пострадал вместе с остальными, когда Юг потерпел поражение. Поэтому парню было выгодно, чтобы такое мнение о нем продержалось как можно дольше, пока он не испортил свою репутацию очередной выходкой, на которую был способен благодаря своему взбалмошному характеру.

Несмотря на радость от оказанного им с Чеховой приема, Лобову было немного не по себе.

Он все время опасался, как бы кто из коллег не заметил, что это был единственный его приличный костюм, поскольку позволить себе щегольнуть, как раньше, при тех скудных средствах, которыми они обладали сейчас, он не мог.

Правда, парня немного успокаивала мысль, что другие были одеты ещё хуже, чем он. Это только больше укрепило его в мысли, что с нищетой надо завязывать, и чем скорее, тем лучше, а остальные пусть продолжают жить такой жизнью дальше, раз их все устраивало.

После капитуляции Юга целые толпы солдат двинулись домой, но будучи практически на последнем издыхании, нередко заходя на крыльцо госпиталя в поисках помощи, впоследствии ни были вынуждены останавливаться здесь на неограниченный срок.

Тертель, в который раз проявив свой характер, сформировала вокруг себя команду помощников, и чтобы забредавшая толпа оборванцев не занесла в госпиталь какой-нибудь заразы, предприняла для этого соответствующие меры. Даже нашествие саранчи не было столь впечатляющим зрелищем по сравнению с картиной забредавших в госпиталь солдат!

Воинственно, словно исполняла священный долг перед отечеством, она наскоро замешивала отвар и поила им бедолаг, переступивших порог заведения, а потом, стаскивая с них рубище, заставляла как следует вымыться, и пока те принимали «душ», помощники хватали снятую с них одежду, и подвергали её самой беспощадной «дезинфекции».

И хотя подобное обхождение с солдатами некоторые считала кощунственным, сам Новиков в вопросах гигиены придерживаясь точки зрения завхоза, ничего страшного в подобных мерах не видел.

Преследуемая страхом, что какая-нибудь шустрая вошь ускользнет от ее зоркого глаза, (или хуже того, обнаружить её на себе), Тертель ужесточила свои требования к забредавшим в госпиталь солдат, и когда Жукова, на правах нового начальства приказала ей помягче обращаться с этими людьми, игнорируя все её требования, та продолжила следовать своей тактике, которая ни разу её за это время не подвела.

— Лера, — обратилась как-то к Чеховой Шостко, когда после тяжелого рабочего дня, наполненного однообразными обязанностями, у неё возникла необходимость переброситься с кем-то парой-тройкой фраз, чтобы отвлечься от одолевавших её горестных дум, — какая участь ожидает теперь наших девушек?

— Что ты имеешь в виду? — не поняла её Валерия, равнодушно стаскивая с себя чепец.

— То, что я сказала, — повторила она, уставившись на неё округлившимися глазами. — Что будет со всеми нами? Ведь нам теперь не за кого выйти замуж, и мы обречены умереть старыми девами.

— О, бога ради, перестань, Валь! — воскликнула Чехова, удивляясь её наивности. — Ну, что ты такое говоришь… Да разве брак — это так важно?

— Тебе легко говорить! — разозлилась Шостко так, что её лицо побагровело от приступа гнева. — За тобой всегда ухаживал Рудаковский, а каково мне, подумай?

В свои ещё достаточно молодые годы она стала теперь законченным «синим» чулком. Блеклые, почти без ресниц глаза Вали Шостко смотрели на мир прямо и бескомпромиссно, а тонкие губы были всегда высокомерно поджаты. Держалась она теперь гордо, и с достоинством, но это шло ей куда больше, чем былая наигранная мягкость.

— А может, не стоит его вспоминать? — не на шутку всполошилась суеверная Маша, краем уха прислушиваясь к их разговору. — Может, Вовы уже нет в живых?! А то как бы дух мертвеца не повадился таскаться сюда по ночам… А я ведь страх как боюсь всяких привидений!

И только скептически настроенный к мистике Глеб, будучи в курсе, что Шостко перевернет небо и землю, лишь бы выйти замуж, (до такой степени боялась она остаться старой девой), попытался развеять её горестные думы трезвым прагматизмом:

— Да, не хнычь ты! Вернется твой Рудаковский! Может, он где-то застрял, а может…

Отлично понимая, к чему он клонит, вообразив на мгновение своего босоногого жениха, бредущего по холоду пешком, Шостко чуть не расплакалась.

Это другие могли позволить себе приковылять в госпиталь, обернув ноги тряпьем, но не её обожаемый Рудаковский! Её последний шанс выйти замуж!

Думать, что он мог быть низведен до такого же унизительного состояния, как и остальные солдаты, забредавшие в госпиталь, было для неё невыносимо.

— Шостко, ненасытная ты наша, — вновь вмешался Глеб, не упуская возможности в очередной раз подшутить над ней, едва кто-то из окружающих касался столь щекотливой темы, — а ты пыталась хоть раз отвлечься от «драгоценной» персоны нашего коллеги? Неужели вокруг мало тех, на кого можно было обратить внимание?

Девушка бросила на него испепеляющий взгляд.

— Ты на кого это сейчас намекаешь? — уточнила она, выпрямляясь.

— Ну, хотя бы на тех солдат, которые стояли сегодня у входа одного из госучреждений. Помнишь, я ещё показывал тебе на них с утра.

— Так я с ними уже успела познакомиться! — осадила она его, и тут же вздохнув, обреченным тоном добавила: — Только ребята оказались какими-то неразговорчивыми. Один так вообще, как истукан стоял, пока я с ним разговаривала, —  и слова из него лишнего не вытянешь. Эмоции отсутствуют абсолютно. Пенек с глазами…

— Да этот солдат тебе бы ничего и не сказал, — отозвался Глеб, скрывая усмешку. — Он же на карауле стоял. Ему не положено с дамами разговаривать на посту.

— А почему ты меня раньше не предупредил? — возмутилась Шостко, догадавшись, что опять стала жертвой его розыгрыша. — Наоборот, сказал мне подойти к нему и познакомиться, а то видишь, «каким изголодавшимся взглядом он смотрит на тебя»!

Удрученная тем, что так легко попалась на элементарной шутке, оказавшись под прицелом  насмешливые взглядов коллег, девушка мгновенно вспыхнула от стыда. А ведь раньше она и вправду считала, что он печется о её «статусе», предлагая кандидатуры выгодных «женихов». 

Как же она заблуждалась!

Глеб, похоже, ни капли ни изменился с прошлых времен: как был наглецом, так и продолжает крутить ту же «волынку», вынуждая её с завидным упрямством наступать на одни и те же грабли, так и не постигнув ни одного урока из прежних ошибок.

— Мне все прощают из-за моей внешности, — спустя время отметил вслух он, довольный тем, что его недальновидная коллега «попалась» на такой ерунде. — Будь я уродом, ты бы не стала со мной церемониться.

— Я и так церемониться с тобой не буду, — отчеканила Шостко, подавляя желание наброситься на него и выцарапать ему глаза.

— Если бы у всех была возможность выбирать себе внешность и место рождения, думается мне, на земле не осталось бы ни одного бедного и уродливого человека, — заметила Олькович, останавливая на нем свой осуждающий взгляд.

Она не забыла его отвратительных слов с момента их последнего взаимодействия, и теперь продолжала ему за это мстить, моментально переходя на сторону его оппонентов.

— Другое дело, что любая девушка, окажись она на Шостко месте, предпочла бы остаться старой девой, нежели становиться женой этого суслика в очках, — подхватив её мысль, Глеб снова все свел к несчастному Рудаковскому, который казалось не спешил возвращаться в объятия своей чересчур требовательной подруги.

Чехова с неприязнью на него посмотрела, но намеренно проигнорировав её взгляд, будто «сестренки» в помещении не было вовсе, тот подошел к коллеге вплотную, и словно преследуя цель окончательно вывести Шостко из себя, как ни в чем не бывало продолжил свою тираду, действуя ей на нервы:

— Но ты, видать, относишься к такому типу девушек, которые никому не нужны даже с приличным приданым, потому и рада уцепиться за любую возможность: отдаться хоть хромому, хоть рябому, но ЗАМУЖ.

У него просто не укладывалось в голове, что гордячка из гордячек, Валентина Шостко, всегда отличавшимся здравым смыслом, задумала всерьёз «подцепить» Рудаковского и женить этого бедолагу на себе.

Нервный, застенчивый и добропорядочный, Вовка не умел обращаться с девушками. Глеб не переставал удивляться притязаниям Шостко. Это же до такой степени надо было себя ненавидеть, чтобы загореться желанием свить «теплое гнездышко» со столь непутевым простаком?

И все же что-то Шостко в нем зацепило, раз она так сильно за него ухватилась. По крайней мере, Рудаковский — рыцарь в глубине души, и ей будет легче им управлять.

Некоторое время за ней, правда, пытался ухаживать лучший друг Рудаковского — Вадим Левицкий, шулер с речных пароходов, и сын мелкого лавочника по совместительству, однако неуклюжие ухаживания этого типа приводили её в такое раздражение, что ей стоило немалого труда держаться с ним учтиво.

«В конце концов, нищие не выбирают», — насмешливо подумал о ней Глеб, но вслух сказал ей следующее:

— Не понимаю, что тебя в нем привлекло. Если действительно замуж невтерпеж, то на роль будущего мужа можно было подыскать кого-то поприличнее…

— Но выходить сейчас замуж вовсе необязательно, — сама того не желая, «подлила масла» в огонь Маша, — ребеночка можно ведь и для себя завести, а муж… — тут она неопределенно взмахнула рукой. — Муж — он появиться как-нибудь потом. Так что, если ты не замужем — это еще не конец света, поверь.

— А ведь Капустина права, — подметил вслух Глеб, и устроив свою руку на плече взбудораженной Шостко, добавил в качестве «утешения»: — Ты зря подымаешь панику. Вот увидишь, скоро твой Рудаковский вернется и женится на тебе… — На его лице появилась ехидная улыбка. — Он достаточно для этого глуп.

Без особого интереса следя за исходом спора, Чехова теперь окончательно убедилась, что её сводный брат не умеет нормально общаться с людьми, а только провоцирует их на ссоры.

— А если не вернется, не знаю, как насчет мужа, но ребеночка обеспечить тебе я в состоянии.

— Не слушай его, — внезапно вмешалась Чехова; надо было прекращать эту «дискуссию», пока Шостко не заехала по его ушлой физиономии чем-то тяжелым. — Глеб это просто так говорит, а на самом деле…

Замерев на полуслове, словно не решаясь закончить свою фразу, она все же нашла в себе силы договорить, проигнорировав пристальный взгляд Лобова:

— На самом деле он… Он не стал бы с тобой спать даже за деньги.

Почувствовав себя оскорбленной до глубины души, Шостко рывком ринулась к двери. Она была готова услышать такие слова от кого угодно, но не от «добропорядочной» Валерии Чеховой, которую презирала в глубине души.

Та сделала попытку её остановить, но Шостко с такой стремительностью выскочила из помещения, что оставшись стоять на месте, она лишь проводила её до дверей отрешенным взглядом, не решаясь догнать беглянку.

— Глеб, ты мастак раздавать всем советы, и они действительно не глупы, но раз ты такой умный, почему сам не женишься?! — вмешалась Олькович, едва первая волна «страстей» улеглась и она позволила себе вольность задеть его за живое.

— Можешь сказать своим любопытным подружкам, что я женюсь лишь в том случае, если заполучить ту, которая мне нужна, другим способом не получится, — отрезал он, невольно пресекаясь с ней взглядом. — А пока что ни одну девушку я не возжелал так сильно, чтобы на ней жениться. Ещё вопросы будут?

Хмыкнув, Олькович перевела недоумевающий взгляд в окно.

— Ну, а если Смертин вдруг тоже не вернется, обзаведясь новой женой и детьми, — Лобов поспешил свернуть на свою любимую тему, — я могу предложить тебе свою кандидатуру в качестве мужа. Так что подумай над моим предложением, пока я не положил глаз на Шостко. Потом может оказаться слишком поздно.

«Начинается…» — наблюдая издали за флиртом между этими двумя, Чехова отчасти считала себя виноватой в происходящем.

Что-то в последнее время её сводного братца понесло «раздаривать» себя направо и налево, причем все это выглядело достаточно подозрительно.

— Уж лучше тогда оставаться одной, нежели вступать в брак со столь безответственным разгильдяем, как ты, — улыбнулась Олькович, отлично понимая, что при всех раскладах он никогда не женится на ней, как говорил. Развлечься — всегда, пожалуйста, но не более того.

Он успел достаточно пасть в её глазах, когда пытался овладеть ею по пьяни в подсобке госпиталя, так что если бы не вмешательство Лебедевой, возможно ему удалось бы довести начатое до конца. Теперь же она считала его законченным негодяем, лишь для вида прикидывающимся простачком, и становиться его любовницей она не собиралась.

Ей даже страшно было себе представить, как бы отреагировал на подобный выпад Толик, узнай, с кем проводила она все это время ночи, если бы вернулся из Техаса. И он был вправе её в этом упрекать. Но пока что, слава богу, никакого казуса с ней не приключилось.

Как бы не соблазнял её Глеб, откровенно с ней флиртуя, шантажируя её, а иногда угрожая ей лютой расправой за отказ отвечать на его тайные домогательства, Олькович так и не стала его любовницей, хотя временами возникали такие моменты, когда будучи на краю, она была готова сдаться под его напором, истосковавшись по плотским утехам.

И только одна мысль о том, как она будет смотреть в глаза Толику после своей измены, останавливала её от соблазна дать наконец выход своей страстной чувственности и забыться в объятиях другого, который по совместительству был ещё лучшим его приятелем.

— И кстати, почему ты так уверена в том, что я не стал бы спать с кем-то за деньги? — лукаво усмехнувшись, осведомился он у Чеховой: — Ты с такой уверенностью об этом говоришь, что можно подумать, будто ты хорошо меня знаешь, либо…

— Либо что? — посмотрела она на него в упор, не отводя в сторону взгляда.

— Просто ревнуешь?! — ненавязчиво обхватив её за талию, Глеб попытался притянуть девушку к себе.

Отбросив в сторону его руки, Чехова устремилась прочь. С довольной улыбкой сопроводив её уход, он намеревался также покинуть помещение подсобки, поскольку теперь его здесь больше ничего не держало, но остановив мимоходом свой взгляд на Олькович, в замешательстве поглядывающей на него, бросил ей на прощание следующее:

— А ты все-таки подумай над моим предложением. Ради этого я даже готов простить тебе былую дерзость по отношению ко мне. В этом плане я не злопамятен. Но учти, упрашивать кого-то на что-то больше двух раз — такой привычкой я не обладаю. Так что выбор остается за тобой.

Глава 4.4

http://proza.ru/2024/06/28/739