Сиротка. Гл. 84

Стояли первые дни месяца июля 1794-го года от Рождества Христова. В новой революционной Франции этот месяц именовался термидором или «месяцом жары», и он полностью оправдывал свое название. Уже с самого утра воздух был сухим и горячим, становясь к полудню и вовсе раскаленным. Белое слепящее солнце беспощадно заливало парижские улицы, блестящие красновато-коричневые черепицы крыш, серые булыжники мостовой. Торговки цветами и революционными атрибутами - трехцветными розетками и кокардами, изнывая от жары, старались найти места в тени. Большинство фонтанов в революционной столице не работало, но у тех работающих, которые можно было пересчитать по пальцам, каждый день неизменно скапливалась толпа страдающих от жары парижан. Как и вдоль каменных набережных. Жара изнуряла и оглушала и лишь поблизости от воды можно было найти хоть какое-то временное облегчение. Дряхлые старики говорили, что на своем веку не могли припомнить столь жаркого лета. И действительно, природа как будто обезумела, словно пытаясь соревноваться в этом с людьми. Революционный террор в это лето усилился до крайности, давно уже перейдя ту черту, которая называлась «здравым смыслом». Парижские тюрьмы были переполнены и люди, которыми забивали камеры, спали вповалку, буквально друг на друге. Казни происходили ежедневно и регулярно, как по-конвееру, но на месте покинувших тюрьму тут же появлялись другие арестанты, чтобы в этот же день или на крайний срок – утром следующего предстать перед трибуналом и сразу же отправиться на эшафот. Оправдательных приговоров почти не выносилось, а единственным наказанием при установлении «вины» стала смертная казнь. Адвокатов и защитников полностью упразднили за ненадобностью, ибо критерием при вынесении приговора стало «революционное чутье» присяжных. Безумие словно висело в раскаленном воздухе, который с каждым днем наэлектризовывался всё больше и больше…

В эти июльские дни Жаннет, бывшая на пятом месяце беременности, сильно уставала от жары и разнообразной работы, которую приходилось выполнять в гостинице. С одной стороны, она даже радовалась этому. За постоянной работой оставалось меньше времени для грустных мыслей. Иногда она уставала так, что, быстро перекусив чем-либо на ужин, придя в свою комнатку и раздевшись, сразу же валилась в постель и засыпала тяжелым сном. Живот ее значительно увеличился, и Жаннет радовалась, что у нее есть широкая кофта, которую она теперь всегда накидывала поверх платья или блузки. Кажется, мадам Кавиньи ни о чем пока не догадывалась. А как бы она отреагировала, узнав о ее беременности… об этом Жаннет пока старалась не думать. Она держалась особняком от остальной прислуги и почти ни с кем не общалась из-за осторожности. Но не только поэтому. После всего пережитого что-то сильно изменилось во всем ее характере, привычках и мыслях. Мало что теперь могло заставить Жаннет порадоваться или даже просто улыбнуться. Почти каждый день с тяжестью в сердце она думала про Тьерсена. Вспоминала она и Себастьена Рокуара, который так помог ей. И несчастного Доминика Грасси, единственной просьбой которого было найти его рукопись.

Из всей прислуги «Красного петуха» она немного сблизилась лишь с Жюли Картье, смешливой девятнадцатилетней девушкой с милыми чертами лица, светлыми кудряшками и легкими быстрыми движениями. Жюли работала в гостинице уже год, жила она на соседней улице и ночевала дома. Но иногда, после работы она заходила в комнату Жаннет немного поболтать.

-  Ты, наверное, устаешь, да? – с сочувствием в голосе поинтересовалась Жюли как-то вечером, выразительно кивнув на живот своей собеседницы.
- Почему ты так решила? – спросила Жаннет, проследив за ее взглядом и мгновенно подобравшись. Инстинктивным движением она запахнула кофту, застегнув все пуговицы.
- О, я же не слепая, просто заметила, - Жюли лукаво улыбнулась ей, - ты ведь ребеночка ждешь, Сюзанна?
Жаннет облизнула пересохшие губы, понимая, что лгать этой проницательной девчонке бесполезно.
- Да, - она кивнула, рассеянно думая, что отвечать на последующие вопросы. И они не заставили себя ждать.
- А… где же его отец? – осторожно спросила любопытная Жюли.
-  Мы с ним расстались, - тихо ответила Жаннет и, повернувшись, взяла девушку за руку, сильно сжав ее, - только не говори мадам Кавиньи, что я беременна… прошу тебя!
-  Мадам Кавиньи не такая уж бессердечная, она никуда не выставит тебя до родов, - отозвалась Жюли, - но будь спокойна, Сюзанна, конечно, я ничего ей не скажу.
- Спасибо, - Жаннет слабо улыбнулась, - наверное, она скоро, и сама все поймет, живот ведь не спрячешь.

На следующий день, подавая в таверне еду, Жаннет вспоминала этот разговор, размышляя о том, проболтается Жюли мадам Кавиньи или нет.
«На всякий случай надо отложить немного денег, если вдруг придется срочно искать другое место», - тяжело вздохнув, подумала девушка.
Она подошла к очередному столику, ставя на него заказ - кувшин с охлажденным вином и жареную курицу.
- Благодарю, красавица, - улыбнулся ей пожилой седовласый мужчина с красным морщинистым лицом, - жара-то на улице какая. Сегодня еще жарче, чем вчера. Наверное, в аду как раз такое пекло, а? Пока шел сюда, думал, сжарюсь заживо.
Он шумно выдохнул и, подняв кувшин с вином, щедро плеснул в кружку и сделал большой глоток.
- Холодное, хорошо…  - удовлетворенно произнес он, причмокнув языком.
 
И в этот момент из открытого окна, у которого стоял столик, раздался тяжелый, равномерный и протяжный звук.  Жаннет сначала и не поняла, что это. А прислушавшись, догадалась, что это набат. Гул его продолжался и, казалось, стал еще громче и сильнее. Одновременно с этим с улицы послышался и какой-то шум, выкрики, раздалось несколько беспорядочных выстрелов.
— Это еще что такое… - растерянно пробормотал гражданин с красным лицом, в упор уставившись на Жаннет, словно именно она была виновницей всех этих событий. – Что там еще стряслось, красавица?
- Я… не знаю, - пролепетала девушка, подходя к окну, отодвинув серую полупрозрачную занавеску с вышитым на ней красным петухом и осторожно выглядывая наружу. Из-за прилавка к ней уже поспешила встревоженная мадам Кавиньи. Опередив Жаннет, она также высунулась в окно, щуря глаза от белого слепящего солнца. Набат бил все также громко и не переставая.
- Давай-ка закроем окна от греха подальше, - сосредоточенно бросила мадам Кавиньи в сторону Жаннет и потянулась рукой к раме, закрывая окно на тяжелую щеколду. – Ну, что стоишь, глупая, закрывай другие окна! Погрома нам еще не хватало, - буркнула она.

Жаннет побежала к противоположному окну. Остальные посетители таверны заволновались, громко обсуждая услышанное. 
               
- Пойду-ка, посмотрю, что там на улице, - возбужденно бросил краснолицый мужчина и кинув на тарелку недоеденную куриную ножку, быстро направился к выходу.