И увидим небо в алмазах. Тарханкут

На фото: Ирина и Юрий Ракша. Крым. Конец 1960-х годов.

                И УВИДИМ НЕБО В АЛМАЗАХ (ТАРХАНКУТ)
                рассказ

     Долгие годы я не знала как переводится это восточное, загадочное слово "Тарханкут". И лишь с годами  узнала, что в переводе с тюркского оно означает «чёртов угол». Интересно, почему "чёртов" и почему "угол"?
   Господь подарил мне такое богатство, такую судьбу, что в течение жизни мне пришлось побывать в самых разнообразных уголках планеты. В разных землях и весях. На Великой Китайской Стене, на Площади Тяньаньмынь, или в Париже на изысканных Елисейских полях в праздничный день взятия Бастилии рядом с трибуной самого Де Голля, до которого буквально было рукой подать. Или остров Врангеля в Ледовитом океане, называемый  "роддом белых медведей" или на святой горе Синай в Египте почти на жарком экваторе у монастыря святой Екатерины, где Моисей впервые услышал Господа Бога. И вот теперь я оказалась на Тарханкуте, в этом невероятном месте. Это, конечно, было очень давно, но сегодня я не могу не вспомнить об этом удивительном путешествии.
   Такой скверной дороги, как по голым полям Тарханкута мы не встречали от самой Москвы. Вернее это была не дорога, а сплошные колдобины, ямы и буераки, между убогих полей засохшей прошлогодней кукурузы соседних татарских колхозов. Конечно по карте мы знали (изучали ещё в Москве), что должны встретить Тарханкутский Маяк, построенный в 1816 году из светлого инкерманского камня с лестницей из 142 ступеней. Но этой исторической ценности, которая осталась в стороне, мы не увидели. А от самого крупного туристического селения Евпатории колёса нашей "копейки" не видели нормальной дороги. А у нас с собой одна лишь "запаска". И куда же это нас занесло? В какой  "чёртов угол"?
    Путешествовали мы втроём. Я и мой муж художник Юрий Ракша за рулём меняли друг друга, а сзади по-королевски, хотя и в обнимку в вещами, располагался наш приятель и сосед по дому Майлен Константиновский автор знаменитых КОАППов (Комитет Авторских Прав Природы) и других интересных книг о животных. (Майлен родился 1 мая и его мама, по моде тех лет, назвала его в честь  праздника всех трудящихся на планете, а так же в честь Ленина - вождя пролетариев.) И ехали мы на Тарханкут к его другу, профессору Бельковичу, много лет изучавшему  дельфинов. Он проводил исследования этих доисторических млекопитающих в естественных условиях обитания. Изучал функциональные характеристики дельфинов и их сенсорные системы. И их миграции из Чёрного моря в тревожные воды Каркинитского залива.
     За время пути мы с Юрой сильно устали, хоть и сменяли друг друга за рулём. Ведь в последний раз спали нормально в придорожном кемпинге под Харьковом. А здесь, среди пустынной сухой природы не на чем было даже глазу остановиться. Сухостой, саранча, камни. И вокруг не то чтобы магазина или какого-нибудь ларька не было, а сплошная стена пыли клубилась за нами. И даже скрипела на зубах и наводила тоску. Но наконец  вдали показалась какая-то постройка. "Ну вот, кажется мы и приехали"- весело воскликнул наш неунывающий спутник Майлен. А я буквально оторопела:"Куда приехали? Мы же едем к учёным, на станцию профессора Бельковича, где делают мировые открытия." Но, оказалось, действительно  мы приехали. С виду это был обычный сарай с окнами, глядящими во все стороны света. Наш Майлен торопливо выскочил из машины и кинулся к человеку, вышедшему из сарая на звуки нашего  мотора. "Сева, дорогой, привет!" "Майлен, здравствуй, дружище! Ну как, нормально доехали?" Одновременно восклицали они и крепко трясли и обнимали друг друга.
    За спиной появились и учёные. МНС, кандидаты и доктора, скорее  похожие на бомжей. В линялых майках и шортах. Вся  их  бригада  состояла всего-то из трёх-пяти человек. И все - помощники из отдела Бельковича. И по научной и по бытовой части. Универсалы. По работе ли со сложными агрегатами и приборами. Или по чистке-уборке "офиса". И все, конечно, шофёры - съездить например в Евпаторию за едой и водой. Я даже толком их не запомнила, кто есть кто. Поскольку мне хватало общения с мужем, с весёлым остряком Майленом или с  очкастым седеющим Бельковичем атеистом-марксистом... На географической карте Крыма их точка именовалась "Научно-исследовательская станция №...Москва - Тарханкут ". (А вот номера я не помню.)
    Своим приездом мы, конечно, оживили их будничное существование. И хотя у них была своя машина, какой-то бэушный рафик, но наш бензин оказался очень кстати. Хотя даже воды, чтобы умыться и привести себя в порядок, шеф выделил нам совсем чуть-чуть. Пресная вода была на вес золота, вернее серебра. Поскольку он умудрялся украсить даже лабораторию. Между разных сложных ультра-звуковых аппаратов всегда стояла пол-литровая банка с водой с розовыми цветочками, то ли татарника, то ли иного репейника.  Уж такой был эстет этот профессор Белькович.
     Места для ночёвки в его  "хоромах" нам всем троим, конечно, не хватило. Только любимому другу Майлену, который расположился на надувном матрасе под столом. А мы с Юрой как прежде ночевали в нашей уютной, стоящей при входе, "копейке".
   Когда стемнело, ночью, я долго не могла уснуть. Вокруг, в пространстве, всё время возникали  неожиданные  звуки природы. Но это не были звуки моря. Оно было далеко внизу с его плеском волн, его приливами и отливами. А это рокотание не только рождалось, но  становилось всё упрямей и громче. То ли это пели цикады, мириады цикад. То ли звенели сверчки, то ли стрекотали кузнечики.  Хотя днём всего этого  хора совершенно не было слышно. А ночью в этом таинственном мире шла своя, совершенно особая жизнь. В ней неизвестной, загадочной шли свои войны, свои споры, свои слёзы и смех. Своя радость любви. 
Стараясь не разбудить мужа, я молча спустила ноги, нащупала тапочки и решила вступить в этот неведомый мир. Но, опасаясь змей,  остановилась неподалёку. И долго-долго стояла так в  круженьи чужих  неумолчных звуков. Я словно бы растворялась на этой сухой земле, на этом жарком краю света со странным названием "Тарханкут. Чёртов угол. ". Но почему он всё-таки "чёртов"? Сейчас он был  загадочен и красив. Необъятная степь на горизонте заканчивалась неровной линией развалин некогда живого татарского селения. Но почему, собственно, татарского? Может быть, генуэзского, или даже греческого? Может быть на этих, ныне мёртвых полях колосились плодородные нивы? А на зелёных лугах паслись тучные стада? И то и дело шли дожди, вода в достатке. Каналы, орошение. Древние, глиняные никогда не ржавевшие водоводы. И только  ночное небо оставалось прежним.  Оно куполом простиралось над планетой всё в ярких проколах звёзд. Да, да. Сейчас я видела "небо в алмазах", небо в которое сотни лет ударялись людские молитвы. С восходом зари солнце упрямо тушило эти звёзды. Но ночью опять вспыхивали эти проколы.      
     Я оглянулась на море. В темноте его горизонта не было видно, зато лунная дорожка скользила по морским гладям от самого его края. Дорожку, которую во все времена воспевали  поэты-творцы.  Наверно, ещё и до древних греков, эллинов и этрусков. "Когда в прозрачной тишине/ Луна скользит, лаская воду,/ Когда далёкая звезда/ ИскрОй мелькнёт по небосводу..."
     В тесных убогих хоромах профессора Бельковича мы  прожили пару счастливых недель  полных любви и гармонии. Словно в медовый месяц. Да и .  хозяевам мы были в радость. Даже провизии становилось больше, потому что мы с Юрой и Майленом на своей "копейке" то и дело ездили в Евпаторию за водой и едой.
     А днём мы "работали" вместе с океанологами. Все они ждали миграции дельфинов вблизи пролива. И все приборы в лаборатории были "настроены, нацелены" на это, только и ждали момента.  А дельфинов почему-то всё не было и не было. ..Однако мы с радостью  услышали их голоса, прежде записанные на плёнку. Оказывается, кроме ультразвуков, слышных только этим чудо-млекопитающим, они издают много иных  разнообразных звуков и голосов, которые доступны нашему уху. И профессор Белькович годами пытался расшифровать их "разговоры". И как с глиняных Шумерских табличек постичь немыслимое. Это и было его божественной задачей.
  ... Мне в жизни лишь дважды приходилось сталкиваться с " темой дельфинов". Здесь в  Тарханкуте - был случай второй. А во-первых, несколько лет назад в Коктебеле в предгории хребта  Карадаг. Там я не раз отдыхала в нашем писательском Доме Творчества. (Деревянные дачки там и сям разбросанные средь зелёных акаций.) А по ту сторону Карадага в посёлочке "Биостанция"был научный центр. И там крытый бассейн, где изучали дельфинов. Из любопытства я ездила туда. И на автобусе по шоссе вокруг гряды скал, а однажды даже перешла пешком по тропкам через вершину Карадага. Руководил этой биостанцией некто Занин (не помню имени).  Уж и не знаю какие он мог там делать открытия из жизни дельфинов, этих чудо-млекопитающих. Занин был  - человек развесёлый, многодетный, а главное сильно пьющий. От него всегда разило перегаром. Он плохо ухаживал за подопечными. Плохо и редко кормил, очевидно воруя. Редко, не по расписанию, менял старую морскую воду на свежую. И от всего этого его дельфины болели и не доедали. Но однако в неволе бассейна это не помешало им родить дельфинёнка, которого назвали "малыш". У Занина я каждый раз покупала ведро сырой рыбы и кормила дельфинов. Ах, какая это была радость общаться с этими умникми! Взяв зубами рыбёшку за   и перегнувшись через барьер, я склоняла лицо почти к самой воде. И дельфины, с разных сторон, громко дыша и пофыркивая, устремлялись ко мне за гостинцем. Но первым, кто получал рыбку был "малыш"(уже переставший питаться молоком матери). А взрослые полукругом в ожидании замирали. Оказывается дельфины отличные родители, они были по-человечески (а может и более) добры и мудры. И по-божески великодушны. Подплыв, "Малыш" первым очень робко поднимал ко мне из воды свою улыбчивую многозубую мордашку и аккуратно брал рыбку. А уж потом...потом  подплывали и остальные, взрослые.  А позже Малыш подплывал и без рыбы, привык...Ах, какое это счастье, погладив, ощутить ладонью их нежную гладкую ни на что не похожую кожу. Особенно на голове возле носа, возле дырочки-фыркалки. Как-будто рукою коснулся вечности. 
     ...Помню, на следующий год, приехав в Коктебель в отпуск, я с нетерпением, как на свиданье, отправилась  автобусом на "Биостанцию"навестить своих друзей. А главное любимца-Малыша. Воображала - наверно вырос уже? Узнает ли? Была уверена, что узнает. И, открыв высокую, как прежде скрипучую дверь станции, первое о чём спросила  дежурного вахтёра - о Малыше". Где он? Как он?  Незнакомый старый дядька, скучая, вальяжно сидел в ободранном, кем-то брошенном кресле и курил, опершись о деревянные подлокотники. Действительно, почему  на таком  важном посту надо сидеть на унизительной облупленной  табуретке синей окраски? А например, не в старинном с гнутыми ножками кресле? В кресле...это совсем ведь другое дело. Оно любому повысит авторитет. Особо, если рядом домашний  термос поставить на тумбочку. Чуть взглянув на меня, вахтёр продолжал дымить. (Хотя знаю, в дельфинарии курить строго  запрещено), Наконец он безразлично сказал:
  - А тебе-то зачем?..- и тише. - Его давно уже нету.
  - Как нету? - оторопела я.
  - А так, - не спеша он опять затянулся. - Ещё в прошлом годе Занин его задушил.
   У меня кровь отхлынула от лица: - Как задушил?
  - Как-как? Обыкновенно. ..Засосало его в трубу, когда шеф  воду с мужиками менял. Спускал грязную из бассейна. Ну, маленько напор и поддал. Видать, торопился. Не подрасчитал. Ну малОго и засосало в трубу. Не смог выбиться... Выбраться. Не хватило силёнок.
   ... Больше я ни разу не бывала на биостанции. Это был мой самый печальный в Коктебеле отпуск.
     ... У Бельковича по утрам до завтрака, пока все мужчины спали, для меня наступало самое лучшее время. Время купанья. Я стояла над скалистым обрывом, как на краю света. И три стихии -  Земля, небо и воды обнимали, окружали  меня. Среди них, человек был словно малый микрон, песчинка в   беспредельном мире. За спиной чутко "дышала" Земля. Над головой высилось бездонное небо. А впереди слепило глаза море, в котором словно купалось восходящее солнце. И щедро вспыхивало, сверкало мириадами искр. Впрочем до моря надо было ещё добраться. Внизу под обрывом оно было очень мелким. Сперва - узкая жёлтая полоска песчаного пляжа, почти без прибоя. И вода мелкая, тихая, прозрачная, просвечивающая до дна. И в ней  тут и там висят круглые серые, как зонты, медузы, которые разбрелись по лагуне, как стадо барашек. Наш начитанный умный Майлен уверенно назвал их -"ризостомы". (Хотя потом я узнала, что ризостомы совсем другие). Чтоб искупаться мне надо было спуститься с отчаянной высоты по еле видимой тропке. Цепляясь руками за сухие копючки, и опираясь буквально лишь на пятую точку и пятки, я всё же спускалась. И мне почему-то думалось "Наверно, вот так же первые христиане (возможно копты) добирались до своих пещерных жилищ, до пещер в горах Египта, Сирии, Палестины."
    По утру морская вода дивно свежа и прохладна. И до любой медузы буквально рукой подать. Порой даже хотелось похлопать её ладонью как лошадь или корову по тугому округлому боку. Только бок этот был скользкий. Но трогать её, неожиданно твёрдую, плотную, конечно, не стоит, поскольку потом будет долго, больно жечь руку. (А может, эти бессмертные твари своим языком через это жжение хотели мне что-то поведать? Доисторическое? А я земная тупица, их не понимала?) И плавала между этих Божьих творений, стараясь их не касаться.
    Интересно, а как себя с ними ведут дельфины? Встречаясь в открытом море? Такие разные сущности из одной стихии. Надо будет спросить у Бельковича и у Майлена. Уж эти умники наверняка знают.
    А сколько иных чудо - эмоций, ощущений, мне было подарено там. ...Но главное, в чём я вновь   убеждалась. Чувство - оно первично. Ведь это только у Бога, (как мы знаем из Библии) "вначале было  слово".  А у нас людей, , слабых тварей Божьих первичным бывает чувство. У нас чувства, эмоции -  начало начал. С первым отчаянно-испуганным криком дитя   явившегося на этот свет. Всё остальное - даже  мысль, даже и суть, даже и смысл бытия. Всё  это будет потом. Потом. А первое - это чувство.
... Вот стоишь ты над крымским простором и сотни чувств обуревают душу. Тебе так и хочется полететь птицей вдаль. И, распахнув руки-крылья, поймав поток ветра, недвижно и мягко лечь на него. И, замерев, острым глазом оглядывая дали вокруг, по-хозяйски парИть. ПарИть, и лететь, лететь к горизонту., где у времени уже потустороннее исчесление. 
    ...Однако, за эти полмесяца, что мы счастливо (как  в медовый месяц) прожили у Бельковича, профессор так и не сделал своих победных открытий. Конечно, стаи дельфинов, подавая сигналы,  не раз  проплывали  и вблизи и вдали берега. Но это никак не решало тех сложных задач, что ставились перед группой этих учёных. И вот тогда я, именно я и тогда, решила как-то помочь им.
Их доброму делу.
        У меня в машине на приборной панели всегда была прикреплена маленькая (на магните) путеводная иконка святого Николая Угодника. Дорогой Чудотворец  всегда смотрел на меня  с любовью, как бы поддерживая и укрепляя меня духовно. Во всём   
придавая сил. В общем, он стал в моей судьбе и  свидетелем, и соучастником... Во всяком случае, я уверена, именно помощи этого великого Святого в моей долгой жизни водителя ни разу не случалось ни проблем, ни аварий. Вот и теперь я забрала из машины эту копеечную, но намоленную бесценную иконочку на магните. С опаской оглядываясь по сторонам, прошла в лабораторию (святая святых станции) и, с радостным трепетом прилепила её на какой-то важный ультразвуковой аппарат. Лишь  железо звонко щёлкнуло по железу. "Ну, теперь, Николушка, старайся им помогать." Я очень была довольна собой.. Однако, в тот же день иконка из лаборатории исчезла. И вечером за общим ужином о ней почему-то никто ничего не сказал. Ну, ни слова. Я тоже молчала. Но с огорчением думала (да и сейчас думаю) - Наверно атеист профессор не Божией святости испугался, а попросту особенных свойств магнита. Его тянущих "притягательных" сил. Или каких-то иных - мешающих, "разрушающих"... Не знаю, не знаю. Я ведь гуманитарий...
 Интересно, а где теперь моя чудо-иконка? Жива ли? Где и кому теперь служит всесильный Угодник?..
Вскоре мы уезжали из Крыма - в Москве ждали дела. Шумно и горячо  со всеми прощались возле убогих стен этого храма науки, обещая друг другу обязательно встретиться. Дома. В конце сезона. Но, как часто это бывает, так и не встретились.
     Умер профессор Всеволод Михайлович Белькович осенью 2016 года Не где-то в экспедициях (которых у него было множество, и в Крыму, и на Кавказе) - Умер в своей постели. Так и не успев решить всех задач, ответить на многие  поставленные им же себе вопросы. Например, по поводу "Сенсорных систем и функциональных характеристик дельфинов". Воистину, пути Господни  неисповедимы! А скорее даже таинственно-непостижимы.
     Однако, я глубоко благодарна этому высоколобому учёному человеку, за то, что  однажды он открыл мне  этот уголок земли, с его чудо-дарами. Этот край света с древним и несправедливым названием "Чёртов угол - Тарханкут".