Вересковое зеркало

Когда он выходил на улицы города,
и его глаза искали пристанища
в одной из человеческих душ,
он боялся только одного:
встречи с самим собой.

… Шаги… Как шум осеннего дождя, сила и слабость которого – это то, что человек не способен оценивать в их жизни. Только слабость в разобщенности объединяет в единство для силы. Только сила поистине подвергается казни расщепления.
Замечая либо силу всеразрушающего ливня, когда он приобретает к своим серебряным нитям иглы, либо удивительную слабость моросящего дождичка, поющего о своей иллюзии свободы. Но как заметна его робость!
А не жизнь ли пенящегося океана ассоциируется со смертью ожесточенного своей короткой по меркам Вселенной жизнью солнца летними вольными днями; а не оживляющий ли даже зимой холод – с пробуждающим в человеке твердую смерть глыбастым льдом…
Шаги… Твердость которых так легко обнаруживает в себе желание и невозможность легкости. Сила которых так и не обуздала себя в необходимости нежности для любви…
Так шагал, вероятно, только я, и это меня пугало… Когда шаги приближаются, приближается опасность, приближается инстинктивно. Когда шаги знакомы, беспокойство возрастает прямо пропорционально их естественности…
Шаги… Откуда-то снаружи… А впрочем, чего бояться, когда закрыты все двери и окна… Они вели по той тропинке, по которой я всегда подходил к этому дому, останавливаясь, но далее без ожидаемого сомнения… Я почувствовал их близко.
А когда ключ, которым всегда открывали эту дверь, заскрежетал об обрамление замка, я понял, что этой встречи не избежать.
И тогда половина колоды карт выпала из моих рук, веером раскрылась и крылом упала, теряя перья синей птицы, которую я когда-то ждал, так тщетно и так опасно…

– Если ты сжигаешь себя, то ты сжигаешь и свои творения.
– Они – это и есть огонь.
– Они – это дым. Пламя – ты.
– Кого же тогда бросают в огонь?
– Тех, кто не хочет светить как отражение солнца в зеркале… Или тех, кто не являясь зеркалом слишком сильно ослепляет глаза.
– И сердце…

– Чем больше у тебя средств, тем больше ты любишь их, а не то, что на них можно купить.
– Наоборот. Если хочешь, от любви до ненависти один шаг.
– Это демагогия.
– Наверное… Но честным будет сказать, что это зависит от человека.
– От его окружения…
Разговор заходил в тупик. Он становился железным, но не как лезвие бритвы, по которому можно пройти, а как продукт токарной обработки. И он катился в кучу товаров…
– Как можно делать что-то для других, если ты ничего не можешь сделать для себя? – он ехидно улыбнулся.
– Для себя способны делать всё те, кто не делает ничего для других… Потом…
– Ты лжешь. Ты говоришь об одних и тех же людях. Сначала необходимо делать зло, чтобы потом добро.
– Категории, – смех разобрал меня, – о чем ты говоришь. Добро для одного – зло для другого и наоборот. Так всегда было и будет, хоть это и плохо.
– Нет. Если приносить другим добро – это добро для тебя.
– Для этого надо сначала чего-то достичь.
– Ты уверен, что через зло? Обязательно? Нет, нет…
Но вдруг он сделал выпад и нанёс мне смертельный удар…
И я слышал, чудилось мне это или нет, смех тех, кто, как я думал, должны были смеяться, и плач тех, кто, как я думал, должны были плакать.
И я проснулся. Светло-желтое как золото солнце, как перстень на чьей-то левой руке.
Рядом со мной не было никого. Где-то дальше были друзья, где-то нет. Надо было идти на работу, снова мчаться через живущий своими заботами город.



8 февраля 1993, 12 декабря 2001.