Шум далеких волн

Коростень… Почему-то, когда я впервые услышал, что поеду именно в этот город, мне вдруг послышалось в его названии что-то похожее на тихое шуршание прибрежной гальки, перебираемой ленивыми волнами, вероятно, Атлантического океана, где-то на краю света, быть может даже на Огненной Земле или на островах Тристан-да-Кунья. И в этом наблюдался известный парадокс, поскольку, в сущности, я сам выбрал это место для будущей преддипломной практики и по вполне простой причина: оттуда можно было добраться до дома – на поезде или перекладных – часа за три с небольшим, и если повезет, то всего с двумя недолгими пересадками. В общем, городок тот, как ни странно, казался и далеким, и близким одновременно. В моем сознании также имела место некая историческая неопределенность, поскольку знал я об этом городе лишь то, что он практически ровесник Киева, и что существует легенда, будто в незапамятные времена его сожгла дотла сама княгиня Ольга, за какое-то серьезное неповиновение.

Но, так или иначе, мне предстояло провести там несколько странных месяцев, по большей части унылых, хотя, в общем, и не совсем. Одним словом, в некий прекрасный или не очень день, я очутился в этом весьма странном месте. Странном настолько, что я и представить себе не мог, что в наше время, да еще и при советской власти такое вообще возможно… И, тем не менее…

***

Мамаев развалился в пластмассовом кресле на немного вихляющихся алюминиевых ножках, и, почесав, как всегда небритую, но веселую рожу, снова раскурил, уже в третий раз погасшую цигарку «Прима».

- Да… и вот, короче, ночь на дворе, кажись, часа два было, а самосвалы все не едут и не едут… - продолжил он одну из своих многочисленных баек, которыми потчевал смену – практически сплошь женскую - каждый раз перед выходом. Все его истории были, как одна, донельзя скабрёзные, переполненные отборным казарменным юмором, но при этом, и впрямь - довольно забавные и даже, можно сказать, временами - жизнеутверждающие. А общем, вся – повторюсь - женская смена не только не протестовала против мамаевского разговорного жанра, но напротив -  с явным удовольствием все это слушала, не перебивала, не возмущалась откровенными подробностями, и лишь время от времени какая-то из сменщиц не выдерживала и, опустив глаза, смущенно хихикала.

Мамаев был мастером смены, но на время прохождения моей практики охотно уступил мне свой пост, а сам стал вроде как моим наставником. Несмотря на весь его бандитский вид, и взбалмошный характер, Коля был замечательный мужик, и действительно – весьма полезный учитель. На вид ему было немного за сорок, и при этом казалось весьма очевидным, что жизнь его не раз перетирала через мелкое сито. На лице и руках у него было множество шрамов и размытых, не то тюремных, не то армейских татуировок, и, ко всему, он еще явно немного прихрамывал на правую ногу.

Я никогда от него слышал чего-то, вроде «чему вас там только в институтах учат?», хотя поводов это сказать было предостаточно. Он всегда перехватывал инициативу, если случалась авария на конвейерах или сортировке. Он всегда сам ругался с водителями и другими мастерами, за что я был благодарен отдельно и безмерно, поскольку на тот момент мой рабочий лексикон, крайне необходимый для подобных дискуссий, по сравнению с Колиным, был не просто беден. Это было нечто убогое и хлипкое, почти как попытки младенца описать окружающую реальность!

- В общем, - Мамаев затянулся и через секунду выпустил дым в потолок, - собрался я пойти на весовую, чтобы узнать, какого хрена машины к нам не едут? Может, думаю, Валька на весовой заснула или перепутала чего-нибудь? С этой дурой всякое бывало.  В общем, прихожу… все машины внизу, стоят… красный свет у них горит, и у Вальки на весовой темно!

Мамаев снова смачно затянулся, и, выпустив носом две толстенные струи дыма, сделал драматическую паузу, обведя начальственным взглядом притихших по лавкам баб. Они, как и всегда, затаив дыхание слушали новую серию «детективно-эротического сериала» в Колином исполнении.
- Ну и чего там? – не выдержала Фира.
 
Да, надо сказать, что Коростень был исключительно еврейским городком, и персонажей вроде Мамаева там водилось от силы треть от всего населения. А потому, встретить женщину по имени Фира на карьере было делом весьма обычным.
- Ну… я, понятно, решил, что случилось чего-то… пригнулся, - на этом слове Мамаев и правда театрально пригнул голову и понизив голос почти до шепота, продолжил, - подхожу... тихо так открываю дверь, ну, чтоб не шуметь, а то – мало ли что…  а там…

- Что? – взвизгнули от нетерпения уже несколько баб.

Мамаев победоносно откинулся на спинку стула и еще раз окинув баб взглядом торжествующего полководца, изрек:

- А там - Валька лежит на лавке без штанов! Ножищи свои раскинула, а сверху… - Мамаев кашлянул и снова сделал паузу.

Бабы снова ахнули, справедливо предвкушая заслуженную сенсацию.
- Директор! – подавшись вперед и понизив голос, как бы для пущей секретности, сообщил Мамаев, - И сует ей и сует! А Валька только повизгивает як то порося…
- Да ну тебя! – бабы, изображая крайнее смущение замахали на Мамаева руками.
Но тот невозмутимо продолжал:

- Я постоял так немного, но потом думаю, - пускай себе! Что я директору буду это дело ломать? Ну и тихо вышел, дверь за собой прикрыл так, чтоб не скрипнуть… Пошел, в общем, включил зеленый, и стал всех на наш завод посылать. Стою, значит, как тот уличный попка, только полосатой палки у меня не было, руками махал…

- А как же весы? – удивилась одна из баб. – Как ты их без веса сюда присылал?
- Дело большое!  - парировал Мамаев и почти презрительно хмыкнул, - Посчитал машины, потом записали по среднему… Да и директор минут через пять вылез. Подошел, как ни в чем небывало, и говорит, мол, как Мамаев служба идет?
 
- Нормально, - отвечаю, — вот машины развожу, а то сломалось там у Вальки что-то со светофором!

- Молодец, - говорит, - Дам тебе премию в конце квартала!

- И как? Дал? – не выдержала Маша Берман.

- Ага! Держи карман шире! – отрезал Мамаев. – Ну все! Давайте по местам, скоро начнут приезжать! Работницы засуетились и двинулись к выходу.

И точно по команде около приемного бункера остановился первый самосвал, и, дав привычный гудок, скинул гранитные глыбы в жерло бункера и после, оставив за собой облако дыма, ушел на вторую ходку.

Все разбежались по местам, я закрыл журнал с заполненными только что нарядами на смену. Мамаев меня уже не проверял, поскольку, за редчайшим исключением, каждый день писалось практически одно и тоже.

- Ладно, - сказал он, вставая, - пошли пройдемся по линиям. Не хрен тут сидеть… Мы вышли из прокуренной бытовки в ночь. Стало холодать и как всегда, ближе к полуночи стал опускаться холодный плотный туман. Звезды померкли, становилось зябко даже в телогрейке. Я шел за бодрым Мамаевым и с непривычки зевал. Мне уже не раз приходилось работать в ночные смены, но все равно, мамаевой бодрости мне достичь пока что не удавалось: спать хотелось всякий раз просто зверски.
Наставник мой шел широким шагом, размахивая правой рукой, в которой была зажата сигарета. На меня он внимание не обращал и только что-то бухтел себе под нос, мол, то не сделали, это не залатали, хотя им сто раз уже говорили, и все в таком же духе.

Вдруг конвейеры резко остановились и стало как-то невероятно тихо, словно шум весь разом испарился или даже внезапно просто улетел куда-то в космос, устремившись к тускнеющим в тумане звездам. Мамаев подбежал к ближайшему телефону, прикрепленному к стойке одной из дробилок и схватив гигантскую чугунную трубку, заорал:
- Что там такое у тебя?

Ответа я не услышал. Затем он, уже спокойно сказал:
- Понял, сейчас исправим! – повесив трубку на чугунный корпус телефона, он повернулся ко мне и сказал:
- Иди к главной дробилке. Глыба там застряла.

Я кивнул и пошел к главному бункеру, который располагался почти что над воротами завода. Это была небольшая, и даже не авария, а так - скорее некая загвоздка, которую я уже мог ликвидировать самостоятельно. Просто иногда, огромная с кубометра полтора глыба гранита падала не тем боком, и дробилка начинала буксовать, перекатывая ее туда-сюда, словно леденец за щекой. Тогда, как научил Мамаев, нужно было спустить сверху огромный самодельный крюк на толстенной цепи, и орудуя кнопками, поддеть глыбу и направить ее куда нужно – в щель дробилки. Все это было, скорее, похоже на довольно дурацкую игру, но я всякий раз даже немного радовался случившемуся, поскольку это вносило хоть какое-то разнообразие в чудовищную, почти в какую-то муссонную монотонность заводского бытия.
 
Я шел к главной дробилке не торопясь, но и не особенно медленно. Именно так, как надлежит настоящему мастеру. Этому меня тоже научил Мамаев. Излишняя суетливость, по его теории, может повредить авторитету среди подчиненных, а медлительность – наоборот – создать впечатление, что ты – тормоз по жизни, а в некоторых случаях может даже стоить и премии.

В общем, я шел обычным шагом, глядя под ноги, дабы не споткнуться в темноте о какую -нибудь железяку.  Спать, как я и говорил, хотелось очень сильно, поскольку я только что вернулся из Киева и днем прикорнуть хоть на пару часов мне так и не удалось: по пути из Киева в Коростень, со мной ехал табор цыган. Они галдели, пили водку, да и за вещами тоже следовало присматривать в оба.
Внезапно я четко услышал короткую автоматную очередь, и даже остановился от неожиданности. Очередь, казалось, была выстрела на три. Стреляли довольно далеко, наверное, километра с полтора от меня, а учитывая туман, так и все два. Затем, спустя секунд пять последовала другая очередь, чуть длиннее – выстрелов на пять. Но самым поразительным мне представлялся тот факт, что этот звук не принадлежал обычному «калашу». Я мог поклясться, что стреляли из немецкого МР-40, именуемого в народе - «Шмайсером».

Дело в том, что последние школьные годы я проводил много времени с родителями на съемках военных фильмов, очень дружил с пиротехниками, и этот факт дал мне возможность весьма близко познакомиться практически со всеми видами стрелкового оружия второй Мировой, как советского, так и немецкого. В общем, я легко отличал звуки выстрелов одного оружия от другого.
Я постоял пару минут, прислушиваясь, но тут снова загремели конвейеры и дробилки, и за поднявшимся шумом уже было невозможно сказать, стреляли потом еще или же нет.

***

В обед, как обычно, все собрались в бытовке. Мамаев жевал нечто, завёрнутое в промасленную газету. Разговаривать он был явно не расположен, но я все-таки спросил, слыхал ли он выстрелы? Тот даже удивился и, отвинчивая крышечку термоса, спросил немного рассеянно:
- Ну да, и что с того?

- Что значит «что с того»? – на этот раз удивился я. – Тебе нормально, что ночью стреляют из немецкого автомата?

- Так это тут часто… - он махнул рукой, - Оружия у народа выше крыши… Особенно немецкого.

- Как это? – Я был, можно сказать, шокирован такой новостью.

- Немцев, когда прогнали, они, как потом оказалось, оставили по лесам много небольших, скорее всего, батальонных складов. Оружие всякое, гранаты, мины… Что-то удалось изъять, но по большей части все расползлось по рукам. Лет пять назад, к примеру, накрыли банду, которая налеты на инкассаторов устраивала. Вся с ног до головы - с немецким оружием! А с год назад вообще случай смешной был! – он заржал и обратился к Маше – Ты помнишь, Маня, того сруна в лесу?
Маша равнодушно кивнула, жуя большой бутерброд.

- Какого еще сруна? – переспросил я.

- Ладно, расскажу! Дело так было… - начал было Мамаев, по обыкновению откинувшись на спинку своего кресла, и прихлебывая чай из стаканчика – крышки термоса. Похоже, он снова «оседлал любимого конька».
 
– Короче, пошел тут один в лес за грибами. Ну то-да-се… в общем - приспичило ему. Это ж дело такое... ждать нечего… Он штаны скинул, да и уселся у пенька, когда вдруг слышит выстрелы, и пули мимо жопы свистят! И какие пули! Стреляли явно из пулемета, и какая-то из пуль даже дерево снесла, толщиной с руку! – Мамаев для убедительности даже выставил перед собой запястье, со сжатым волосатым кулаком. В общем, тот дядька, что за грибами ходил, как был, отполз, штаны потом кое как подтянул, корзину бросил, и – давай тикать с того леса! Прибегает к ментам, мол, так и так… в лесу стреляют... и все им рассказал, как было.

Менты его на смех подняли сначала, но потом видят, что человек и впрямь чуть в обморок от страха не падает. Быстро обзвонили кого надо, подняли военную часть по тревоге, лес тот оцепили, и в общем – поймали стрелков тех. И что ты думаешь? История там такая была... – Мамаев даже зажмурился, словно предвкушая удовольствие от собственного рассказа, - Сколько голов тогда полетело! Чуть не до ЦК дошло… Не передать, в общем!

Мамаев пару раз кашлянул, глотнул чаю и продолжил:
 - Короче, жили тут на окраине два кума. У одного была немецкая винтовка «Маузер», с затвором, и вроде как даже с прицелом снайперским, тоже немецким. Редкая штука, слов-то нет… И он, болтали, будто бы иногда с той винтовкой даже браконьерил помаленьку. А другой кум все завидовал и хотел такой же стол, да все никак не получалось ни купить, ни выменять. В общем, он предложил, мол, давай меняться: я тебе – немецкий же «гевер» - тоже, кстати- отличная штука, а ты мне – свой маузер. Кум ни в какую не соглашался. Однако, после долгих упрашиваний, вроде как согласился сменять маузер, но не на «гевер», а на пулемет, который ставят на БТР. 

Сначала они даже поссорились – где ж его возьмёшь такой пулемет? Ну а кум только плечами пожимает: не знаю, мол... не хочешь – не надо. Короче, стал кум тот чесать репу: пулемет-то на земле не валяется, где его взять? В общем, стал он искать концы в части, что недалеко отсюда. Там, в основном склады НЗ и техника на хранении. В общем, то, что нужно. Стал носить самогон одному бойцу. На том и скорифанились. В общем, дядька тот и говорит бойцу, мол, давай я пулемет свинчу с БТР, тебе все равно на дембель через месяц-другой. Кто заметит? А под брезент мы палку засунем, так, что со стороны и не отличишь. Боец тот поупирался маленько, но кум ему и деньжат пообещал, и вообще клялся, что будет ему море самогона, вагоны сала и колбасы до самого дембеля… С три короба, короче набрехал… В общем, одной ночью, когда боец тот стоял в карауле, они пулемет вдвоем и свинтили. Прикрепили вместо него какую-то швабру, брезентом замотали, и в общем, никто и правда не кинулся искать, вплоть до того самого случая.
Мамаев сладко затянулся сигаретой и, выпустив дым в потолок, по-прежнему улыбаясь, словно кот, продолжал:

- В общем, тех двоих взяли. Они, как потом оказалось перед самым обменом, решили все же испытать пулемет в лесу, а то вдруг кум решил обдурить и металлолом какой-то хочет подсунуть… Такие вот дела… В общем, если бы тому мужику, что грибы собирал, не приспичило, может и по сей день бы ничего не всплыло…

- А пулемет тот, - добавила Соня, которая дежурила на второй сортировке, - он у себя в котельной прятал. В куче с углем!

- Да ну! – я своим ушам не верил. Тогда, по наивности, я полагал, что уж где-где, а в армии-то точно царит порядок! Но мне оставалось пребывать в этом приятном неведении еще совсем недолго, всего-то с полгода.
 
- Точно! – ответил за Соню Мамаев. – Тогда большой рейд сделали по всем его друзьям и знакомым! Чего только не нашли! Наверное, штук двадцать разных стволов: от пистолетов до пулемета MG-2. Видал в кино, их на мотоциклы немцы ставили? Болтали даже, что у кого-то был в подвале спрятан фауст-патрон. Хрень такая – против танков. – пояснил Мамаев.

-  И чем все закончилось? - честно говоря, я не мог в это все поверить.
- Ну, как чем… Тому, который пулемет спер – влепили десятку. Остальным – кому пять, кому три… Некоторые уже вернулись даже… Но все равно – то, что тогда отобрали — это лишь капля в море. Оружия по-прежнему – завались. Болтали даже, что снова какая-то банда вооруженная появилась, но это неточно… Хотя, ничего странного тут и нет, - заключил Мамаев.

Перерыв закончился, и все двинулись по местам. По дороге к первому бункеру, я все пытался выспросить у Маши, не врет ли Мамаев?  Она устало отвечала, что, нет, не врет, и что здесь всякого такого очень много: стреляют часто, но так, чтобы кого-то убили – это редко, может раз месяц от силы такое и случается…

***

Как-то в один из четвергов, я вернулся с дневной смены и завалился спать. Я не то приболел, не то сильно устал. Мне даже расхотелось идти в столовую, и, в общем, я как был – так и упал на кровать, да и тотчас уснул. Проснулся уже где-то под вечер от того, что меня тряс за плечо мой сосед по комнате Олег.
 
- А, проснулся! – констатировал он, - вставай! Гости у нас!

Он почему-то заржал во всю глотку. Я сел на кровати и протёр глаза. Кроме Олега в комнате было еще трое. Один из них – Степка – жил в соседней комнате. Кажется, он работал на экскаваторе. Двоих других я не знал. Немного оглядевшись, я обратил внимание, что стол был аккуратно застелен газетами, а на них стояли открытые консервы, дымилась кастрюля с картошкой и посреди стола возвышалась трехлитровая, но не полная банка с прозрачной жидкостью, вероятно, это был самогон.

- По какому случаю празднуем? – спросил я, зевая.

- Да вон, у Витьки дочка родилась! – Олег, нарезая хлеб, кивнул в сторону одного из незнакомцев.

Я подошел к столу, и мы познакомились. Одного из незнакомцев, как и сказал Олег, звали Витей. Это был парень лет двадцати пяти, не очень высокий, но очень широкий, почти квадратный. Видимо, он в свое время сильно увлекался классической борьбой. Второй из гостей оказался каким-то не то братом, не то кумом этого самого Вити, и звали его Серегой. Был он на вид немного постарше, или же просто вел себя как-то солиднее, и тем самым, словно бы «возвышался» над родственником. Впрочем, он и правда был довольно высокий, и крепкий, и судя по татуировкам, служил в десанте. Протягивая мне руку, он, стащил с головы изрядно засаленный картуз и швырнул его на кровать Олега.

- Накатим по первой? – предложил Степка уверенным тоном.

Витя с Серегой лишь пожали плечами. Степка привычным движением протер несколько граненых стаканов краешком вафельного полотенца и принялся наливать примерно до половины каждый. Я пить не собирался. Я вообще никогда не пил на практиках, а тем более – в общаге, и тем более – самогон.

- А ты чего? – спросил Серега, — это хорошая смага! Сам делал из абрикосов! Для себя! Давай, присоединяйся!

- Нет, спасибо, я не могу, мне нельзя.

— Это почему? – поинтересовался Витя.

- Торпеда зашита… - ответил я, как обычно и многозначительно кивнул на правое плечо.

- Не бреши! – веско отзеркалил мою "причину" Серега, - Откуда у тебя торпеда? Я зашитых с закрытыми глазами отличить могу!

Надо сказать, что это был первый раз, когда моя отговорка не сработала.
- Короче, давай бери – он протянул мне стакан, - Витьку поздравим и разбежимся. Завтра всем на работу вставать!

Я как-то почти машинально взял протянутый стакан и немного смутился.
— Вот! Другое дело! – одобрил Серега. – Ну… - повернулся он к Вите, - Пусть растет здоровенькая и папке на радость! Назвали уже? – уточнил он как бы между прочим.

- Нет пока… - ответил Витя смущенно, - А хотел Оксаной назвать, как бабку мою, а Ирка... жена, то есть, хочет – Анжеликой, как в кино…

- Какая еще Анжелика? – возмутился Серега, - Оксана – самое то! По-нашему!
Он разом сглотнул полстакана и потянулся за хлебом. Все с той же прытью осушили свои стаканы, и стали шумно выдыхать и нюхать хлеб. Я попробовал. Самогон был градусов пятьдесят или даже больше, и, казалось, и вправду немного отдавал абрикосами.

- До дна! До дна! – потребовал Серега.
Деваться было некуда и я повиновался. Внутри все обожгло, я схватил хлеба и кусок сала. Минут через пятнадцать, все уже хохотали, шутили и вновь и вновь поздравляли новоиспеченного папашку, который, похоже, был уже заметно пьянее остальных. Мы разговорились. Серега оказался водителем грузовика, но не на карьере, а где-то в городе.

- А я вот, наверное, никогда машину водить не научусь, - заявил я.
Честно говоря, я не то, чтобы не верил в свои способности, но просто не видел в этом никакого смысла. В условиях советской действительности, машина мне казалась лишь сплошной головной болью и нескончаемым источником разного рода проблем.
 
— Это еще почему? – удивился Серега, явно поняв меня по-своему. – Хочешь научу?
- Что прямо сейчас?
- А когда еще? Пошли! – он был явно настроен решительно.
Я не понял, что он имеет в виду, но все же встал. Мы вышли из общаги в ночь. Посреди двора стоял под единственным тусклым фонарем изрядно обшарпанный ЗИЛ-130 со стандартным открытым кузовом.

- Иди за руль! – решительно потребовал Серега.

- Я ж сказал, что не умею!

- Иди, иди, сейчас научишься! – Серега был серьезен и деловит. Он залез на пассажирское сидение и, вертя головой, стал что-то поправлять внутри кабины.
Все это было донельзя нелепо и более всего походило на дурацкий розыгрыш, но Серега еще раз жестом показал мне иди за руль. Делать было нечего, и я повиновался: демонстрировать малодушие мне совсем не хотелось. Далее Серега на полном серьезе, в общем, уже исключающем возможность розыгрыша, провел некий теоретический урок, не вдаваясь, впрочем, в глубокие детали, а затем приказал:
- Заводи!

Я стал поворачивать ключ, но мой наставник тотчас меня одернул:
- Ты проверил, на какой передаче машина? Мы сцепление выжал?

Я проверил, что машина на нейтралке и выжал сцепление.
- Ручной тормоз! – напомнил Серега.

Я проверил и отжал ручник.
- Теперь все! Можно заводить!

Я повернул ключ. Машина сначала завизжала, а потом взревел двигатель.
- Не газуй! – подсказал Серега.
В общем, через пару-тройку движений, грузовик тронулся и через пару же секунд резко заглох.

- Не бросай сцепление так резко! Потихоньку отпускай, но и не тяни слишком! – он вцепился в мою руку и затем стал постепенно отпускать. – Вот примерно так! – пояснил он.

Я попробовал еще раз и еще, и наконец, машина медленно покатилась вдоль двора общаги. Серега потребовал развернуться, и мы выехали со двора на дорогу, которая огибала карьер. Местами она подходила к краю так близко, что можно было даже рассмотреть экскаваторы на самом дне.
 
За полчаса мы объехали карьер и вернулись к общаге, и тогда Серега потребовал сделать еще круг, но немного быстрее. При этом напомню, что мы были, мягко говоря, не вполне трезвы, и я даже не представляю, что бы с нами сделало ГАИ, попадись мы им тогда на дороге. Не говоря уж о довольно реальной опасности просто свалиться в карьер. И тем не менее… к концу второго круга я уже рулил гораздо более уверенно, и тогда Серега великодушно согласился прекратить экзекуцию.
— Вот! А ты говорил! – подытожил он. – Я кого хочешь научить могу!

Я не спорил, мне хотелось поскорее все это закончить, пока мы-таки не вляпались в какую-то историю.

- У тебя дети есть? – спросил я просто так, чтобы как-то поддержать беседу.
- Нету, - ответил Серега, - я вообще не женат пока.
- Понятно, - ответил я, - а то если что – могу научить как их заделать. У меня вот тоже три месяца назад родилось такое же чудо!

Серега засмеялся:
- Сам справлюсь! Дело нехитрое!

Мы зашли в общагу. В комнате, за время нашего отсутствия, мало что изменилось, разве что вся компания стала еще менее трезвой и была занята каким-то жарким и, похоже, весьма принципиальным спором. Серега, не вдаваясь в суть происходящего решительно подошел к столу и разлил самогон по стаканам.
- За нового водилу! – Громко объявил он и все тотчас на него уставились, явно не понимая, куда тот клонит.

- Ага! – продолжил он, — Вот только что из студента шоферюгу сделал! – Он, улыбаясь, кивнул на меня, и опрокинул стакан.

Все повернулись ко мне, в ожидании объяснений.
- Точно! – подтвердил я, - Научил меня Серега рулить в два счета! Пару раз даже карьер объехали! За классного учителя! – добавил я и поднял стакан в ответ.

При этом Степка заморгал и уставился на меня, словно на привидение.
- Ты чего это? - не понял я.

- Так дорогу же закрыть должны были!

- Почему это? – удивился я.

- Ночная смена же взрыв готовит! Обширный! Поди на полкарьера… А там накрыть может, когда взрывают… Тебе что не говорили?

- Нет, а с чего это они ночью взрывать собрались? – удивился я.

- Так план же горит! До утра ждать не могут… Планируют часов в десять-одиннадцать рвануть, а через пару часов, как обычно – все на погрузку…

Я посмотрел на часы. Было без двадцати одиннадцать. И тут раздался оглушительный взрыв, и в комнате задрожали окна. Мне показалось, что, в какой-то из соседних комнат даже лопнуло и вывалилось стекло, а еще спустя несколько секунд на крышу общаги посыпались мелкие камни… Как потом выяснилось, после взрыва, дорога та, что с Севера карьера, вовсе перестала существовать из-за необычно широкого оползня… Как раз там, где мы упражнялись в вождении. Говорят, что дуракам и пьяным почему-то особенно везет в жизни. Тут похоже, было двойное везение…

***

В сущности, это должен был быть последний мой приезд в Коростень. За пару дней мне нужно было собрать все недостающие бумаги и подписи, сложить и оформить чертежи, а также дописать дневник практиканта. Шел я с вокзала бодро, минуя многочисленный торговый люд с их семечками, орехами и кукурузой. До общаги можно было проехать пару остановок на автобусе, но торопиться было некуда, и я решил пройти пешком, благо утро выдалось на редкость ясным и по-осеннему приятно прохладным. Город оживал, понемногу на дорогах появлялись машины и люди, которые суетясь, спешили на работу.

Я оказался в общаге где-то в половине девятого. Олег пока еще не приехал. Он добирался откуда-то из-под Фастова, и потому наши маршруты не всегда совпадали. Я зашел в комнату и уселся на кровати. Распаковывать вещи было, в сущности, незачем. Через день-два, а если повезет - то и раньше, мое пребывание здесь должно было завершиться окончательно. Я решил заварить чаю и вышел на кухню за водой. Там Степка, стоя ко мне спиной, видимо, жарил яичницу. Он крутился у плиты, энергично двигая плечами. На нем была надета лишь обвислая, не очень чистая майка и совсем уж затрапезные спортивные рейтузы бордового цвета. На моё появление он внимания не обратил.
- Привет! – сказал я, но Степка не обернулся.

Я подошел ближе и схватил его за плечо:
- Эй! Привет, говорю!

Он медленно повернулся, и я чуть было не сел на пол от изумления. Левая половина его лица представляла собой сплошной бордово-фиолетовый синяк, глаз заплыл, а над бровью сверкал относительно свежей зелёнкой обширный, стежков на десять, хирургический шов.
- Что с тобой случилось? – только и сумел спросить я.

Степка выключил плиту, сбросил яичницу на тарелку, и сел на табурет. Он грустно ухмыльнулся и стал медленно рассказывать. Говорить ему было тяжело, видимо, у него также была повреждена и челюсть. Однако, я понял, что в субботу, когда в общаге практически никого не было, где-то к вечеру заявилась банда, человек пять. Все вооружены. Степка заметил у двоих по «шмайсеру», еще у одного была винтовка, тоже немецкая, с магазином… В общем, это был примитивный гоп-стоп. Но поскольку в общаге никого не оказалось, под руку подвернулся лишь Степка. Забрали все деньги, какие-то консервы, в одной из комнат сломали дверь, ничего не нашли, и напоследок избив Степку, и пальнув пару раз в потолок для острастки, исчезли. Степка, как был вылез на дорогу, где его подобрали и отвезли в больницу. Туда же вызвали милицию. Последние вроде даже приезжали в общагу, сфотографировали сломанную дверь и дыры от пуль в потолке, да на том все и замолкло пока что.

- В общем, дали мне покуда две недели больничного… - хмыкнув, подытожил Степка.
 – А ты давай дела заканчивай и вали отсюда! Нечего тут делать… Гнилое место… Я тоже вот думаю на Север податься…Как только оклемаюсь…

Но то были еще не все сюрпризы после выходных. Прийдя на карьер, я хотел попрощаться с Мамаевым, но его нигде не было. И тут Маша рассказала, что в субботу в парке были танцы. И там завязалась драка со стрельбой. Несколько человек ранили, включая и дочку Мамаева. Ей вроде в грудь попали…. Короче, Мамаев сейчас сидит с ней в больнице. Говорят, что она в реанимации…

Подробностей Маша не знала, и лишь, пожав плечами добавила:
- Такая вот тут жизнь… Вроде, как и советской власти никакой…

Все услышанное от Степки и Маши привело меня в какое-то странное состояние. Наверное, это был страх, подобный тому, когда сидишь рядом с тикающей миной, или с перегретым котлом, манометры которого уже давно зашкаливают…
Мне повезло, и я сумел собрать все бумаги в тот же день, и к вечеру, а точнее – уже ближе к ночи, был готов уехать. Еще пару недель назад, я бы остался переночевать, но тут, оставив Степке все свои припасы и немного денег, я все же двинулся на вокзал. Я знал, что в это время суток поездов было мало и ехать предстояло с тремя, а то и четырьмя пересадками, и в лучшем случае, я добрался бы до Киева лишь к утру, но это уже не имело никакого значения.
 
Эпилог

Спустя много лет, я снова оказался в Коростене по каким-то делам. Развлечений в этом городе было по-прежнему немного, и все, как правило «питейного характера». В общем, я подумал: а не заявиться ли на карьер? Вдруг там Мамаев работает по-прежнему, может вспомнит меня. И я взял такси и поехал туда. На заводе я застал другого мастера, а из всех, кого я знал, с тех времен, осталась лишь Маша Бергман, да и та уже дорабатывала последние перед пенсией месяцы. Нынешний мастер – молодой человек, лет тридцати пяти, Мамаева не знал.

Я дождался обеда, в надежде поболтать с Машей. Она меня сразу узнала, но никакой особенной радости по поводу встречи не проявила. Я спросил ее про Мамаева, и узнал нечто странное и даже страшное… Дело было в том, что какое-то время Коля искал того, кто устроил стрельбу на танцах, в результате которой его дочь так и не выжила. Он был просто одержим этой идеей. И он-таки нашел того негодяя, выследил и застрелил.

- А потом, - добавила Маша грустно, - дурак эдакий: пошёл и сдался! Ну, а менты рады стараться – повесили на него, как водится, еще несколько «глухарей», и Коле дали в конце концов - одиннадцать лет. Даже не знаю, когда вернется теперь… - Маша вздохнула, и, не сказав более ни слова, повернулась и пошла обратно на третью сортировку, где проработала всю свою тусклую беспросветную жизнь.

Прошло уже столько лет, а воспоминания все накатывают и накатывают на меня, словно бы далекие волны Атлантики, шум которых становится, впрочем, все тише и тише…

Hopetown, 2024