Пушкин. История Руси и России по лечебнику Карамзи
1) Правителю - Как искони мятежные страсти с волновали гражданское общество и какими способами благотворная власть ума обуздывала их бурное стремление, чтобы учредить порядок, согласить выгоды людей и даровать им возможное на земле счастие
2) Простому гражданину - Как примириться с несовершенством видимого порядка вещей, как с обыкновенным явлением во всех веках; утешает в государственных бедствиях, свидетельствуя, что и прежде бывали подобные, бывали еще ужаснейшие, и Государство не разрушалось; она питает нравственное чувство и праведным судом своим располагает душу к справедливости, которая утверждает наше благо и согласие общества
Итак, для обывателя рецепт Карамзина прост: появилось неудовольствие и злоба злыдни дня на текущие общественные дела или тотальное безделье, кроме неустанного казнокрадства, открывай любой том историка, узнавай, что было когда-то еще хреновее и на Болотную площадь мутить омут смуты не спеши … поскрипи, поворчи, поохай и … сходи в Пятерочку и возьми русскую горькую … Ну, а там как карта ляжет
Короче, фра: сколько актуально не горюй и не сокрушайся, что опять Россию угробили мракобесы единожовы, успокаивай себя тем, что всегда можно найти времена, когда было еще хуже, еще гаже, еще в большей безнадёге, и кончай посему роптать, ныть, причитать, пускать слезу в жилетку препода и пропода и рвать на себе исподнюю
Ибо на Руси хреново было всегда и иногда было еще хреновое. И хотя вам кажется, что вот он уже край пропасти, = «Не мочись в компот, Повар еще не мыл ноги». Сходи за второй или пошли внучека – пусть опыта набирается
Пушкин был «своим« в доме историка и, судя по «Эпиграмме (на Карамзина)» следующего содержания (Пушкин А.С. «Полное собрание сочинений в 10 томах», «Наука», Л., 1977-1979 гг., том 1, стр.209):
«Послушайте: я сказку вам начну
Про Игоря и про его жену,
Про Новгород, про время золотое,
И наконец про Грозного царя…»
– И, бабушка, затеяла пустое!
Докончи нам «Илью-богатыря»,
он имел доступ к рукописям историка и вполне мог написать и такой отклик на его труд о спасительной благости самодержавия на Руси
По одной dubia-версии Пушкину принадлежит и такая эпиграмма на Карамзина:
В его «Истории» изящность, простота
Доказывают нам, без всякого пристрастья,
Необходимость самовластья
И прелести кнута.
Из («Из автобиографических записок» (отрывок), не ранее июня и не позднее декабря (?) 1826 года самого Нашего Всего Пушкина в 1826 г:
«Это было в феврале 1818 года. Первые восемь томов «Русской истории» Карамзина вышли в свет. Я прочёл их в моей постеле с жадностию и со вниманием. Появление сей книги (так и быть надлежало) наделало много шуму и произвело сильное впечатление, 3000 экземпляров разошлись в один месяц (чего никак не ожидал и сам Карамзин) – пример единственный в нашей земле. Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную. Она была для них новым открытием. Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка – Коломбом. Несколько времени ни о чём ином не говорили. Когда, по моём выздоровлении, я снова явился в свет, толки были во всей силе. Признаюсь, они были в состоянии отучить всякого от охоты к славе. Ничего не могу вообразить глупей светских суждений, которые удалось мне слышать насчёт духа и слова «Истории» Карамзина. Одна дама, впрочем весьма почтенная, при мне, открыв вторую часть, прочла вслух: «„Владимир усыновил Святополка, однако не любил его..." Однако!.. Зачем не но? Однако! Как это глупо! чувствуете ли всю ничтожность вашего Карамзина? Однако!» – В журналах его не критиковали. Каченовский бросился на одно предисловие.
У нас никто не в состоянии исследовать огромное создание Карамзина – зато никто не сказал спасибо человеку, уединившемуся в учёный кабинет во время самых лестных успехов и посвятившему целых 12 лет жизни безмолвным и неутомимым трудам. Ноты «Русской истории» свидетельствуют обширную учёность Карамзина, приобретённую им уже в тех летах, когда для обыкновенных людей круг образования и познаний давно окончен и хлопоты по службе заменяют усилия к просвещению. – Молодые якобинцы негодовали; несколько отдельных размышлений в пользу самодержавия, красноречиво опровергнутые верным рассказом событий, казались им верхом варварства и унижения. Они забывали, что Карамзин печатал «Историю» свою в России; что государь, освободив его от цензуры, сим знаком доверенности некоторым образом налагал на Карамзина обязанность всевозможной скромности и умеренности. Он рассказывал со всею верностию историка, он везде ссылался на источники – чего же более требовать было от него? Повторяю, что «История государства Российского» есть не только создание великого писателя, но и подвиг честного человека. Некоторые из людей светских письменно критиковали Карамзина. Никита Муравьев, молодой человек, умный и пылкий, разобрал предисловие или введение: предисловие!.. Мих. Орлов в письме к Вяземскому пенял Карамзину, зачем в начале «Истории» не поместил он какой-нибудь блестящей гипотезы о происхождении славян, т.е. требовал романа в истории — ново и смело! Некоторые остряки за ужином переложили первые главы Тита Ливия слогом Карамзина. Римляне времен Тарквиния, не понимающие спасительной пользы самодержавия, и Брут, осуждающий на смерть своих сынов, ибо редко основатели республик славятся нежной чувствительностию, – конечно, были очень смешны. Мне приписали одну из лучших русских эпиграмм; это не лучшая черта моей жизни.
...Кстати, замечательная черта. Однажды начал он при мне излагать свои любимые парадоксы. Оспоривая его, я сказал: «Итак, вы рабство предпочитаете свободе». Карамзин вспыхнул и назвал меня своим клеветником. Я замолчал, уважая самый гнев прекрасной души. Разговор переменился. Скоро Карамзину стало совестно, и, прощаясь со мною, как обыкновенно, упрекал меня, как бы сам извиняясь в своей горячности: «Вы сегодня сказали на меня то, чего ни Шихматов, ни Кутузов на меня не говорили».
...»
В Полном собрании сочинений Пушкина в 17 томах, выходившим в свет в 1994-1997 годах, в томе 2.2 на с. 972 прямо указано:
«Включавшаяся до последних изданий в отдел Dubia эпиграмма «В его «Истории» изящность, простота», по всем данным, Пушкину не принадлежит».
(при м. Не сверяя, взял здесь: Приписанная Пушкину эпиграмма на Карамзина Н. М. Софрон Бурков)
Однако по самой пушкинской мысли об идейной стороне Истории Карамзина эта эпиграмма вполне адекватна пушкинской эпистолярной ее оценке
На рис. художник запечатлел сцену чтения историком вслух своих рукописей. Слушаи тели разделены на три группы (слева - направо) :
- республиканцы
- самодержавники
- колеблющийся
Колеблющийся - Пушкин:
ему недурно самодержавие, если его кнут его лично не касается,а кормушка вполне устраивает;
его звали Певец Свободы, но теперь он вовсе в противоположной стороне: он лишь хочет одного - восстановления прав дворян у корыто кормления основ и охранников самодержавности
Свидетельство о публикации №224062800348