Бог с нами

Посреди райцентра, на площади, между задрипанным зданием районного совета с облупившейся плиткой, покосившимися елками в отдалении и лучащемся всеми красками радуги павильоном секонд-хенда водружен прямоугольно-серый параллелепипед, почти куб.
Параллелепипед настолько несуразный и чуждый всякой гармонии или логике - что раздражает больше, чем облезлая районная администрация, кургузые елки  и даже ямы на площади.

Меньше всего он раздражает, пожалуй, молодежь. Во-первых, молодежь с рождения к нему привыкла.
Во-вторых, в школе учительница ведет и язык и литературу и историю и ботанику, и даже до хрестоматии добираются в лучшем случае полкласса. Быть может – это и к лучшему. Образность мышления, чувство прекрасного (что, по идее, должны развивать гуманитарные науки в школе) – это как в тонкой юбке выйти в вьюжную ночь, захлопнув дверь на замок. Английский.
Людей среднего возраста в городке почти нет. Большинство умотало, подальше от родных мест, в столицу. Оставшиеся в основном тихо, реже – громко - спиваются, и до диссонанса в центре, равно как и до самого центра,  им дела нет. Хотя фактор,  вызвавший к жизни и алкоголизм и куб – вообще-то один.
Сооружение чем-то похоже на обрубок туловище - без головы, рук и ног.  А пустое место на его верхней грани настолько очевидно, что даже девочки, играющие вокруг  (и, пожалуй, наиболее адекватные в силу  своего возраста и все еще сильных архетипов в сознании и особенно восприятии) - не рискуют класть на него веночки из желтых одуванчиков. Настолько лишними они будут на неровной верхней поверхности.
Должно быть, это памятник Пустоте.
И в таком случае - окружающие его секондхенд и ямы, молодежь и алкоголики – не досадные отдельные элементы ландшафта, а части единой композиции с весьма зловещим смыслом.
Если мы, подобно поклонникам карго-культа, хотим таким образом послать знак небесам –то мне страшно подумать, как свыше может быть истолкован этот знак.
И даже если не хотим – то все равно ведь посылаем.

Если присмотреться, то их вокруг много – памятников с там же смыслом.
Они не такие кричащие, как покинутые дома в Чернобыльском крае, где осины растут сквозь крыши, а цветные камыши – сквозь приглашения на свадьбу, рассыпанные по полу мародерами… Как детские игрушки в тех же домах и брошенных квартирах Зоны.
Они, на первый взгляд, не такие пронзительные.
Ведь никто, если разобраться, не умер. Люди как будто просто ушли. Ушли, оставив плоды рук свои –плотины, остановившие реки. Чудо-самолеты, настолько большие, что потомкам они оказались не нужны.
Я сижу у реки. Река эта стремила когда-то свои прохладные воды сквозь неширокое, но глубокое русло. И сновали по ней взад-вперед неутомимые самоходные баржи, пассажирские теплоходы и моторные лодки. Ведь водный транспорт – самый дешевый по себестоимости.
Вдобавок это было романтично. Несешься по водной глади, меж купин прибрежных ив – в мае ярко салатовых, как наша юность, в июле темно-зеленых, как наша молодость.
И, наконец, это было просто красиво. Земснаряд каждые несколько лет намывал новые пляжи – с почти-белым, лишь чуть желтоватым песком. Летом облепляли их пляжники – дети и взрослые. Потом река за пару лет смывала их, а люди снова намывали. Парадокс, но вот такой, на первый взгляд, сизифов труд окупался многократно – и в экономии дорожного полотна, которое не разбивали фуры, и в экономии на больничных за счет поправленного детского и взрослого здоровья.
Это было, в конце концов, просто удобно – сесть на быстроходный глиссер посреди города, разрезаемого надвое седым Днепром. И через полтора часа оказаться совсем в ином мире.
И все вместе это называлось одним словом – «прогресс».
Теперь река несудоходна.
Не ходят по ее поверхности ни баржи, ни «Ракеты», ни моторные лодки. Не манят песчаные пляжи по причине отсутствия таковых.
И более культурного слова, чем «регресс», для описания этого явления, не подберешь.
И что бы мне не говорили по телевизору и по радио, величайшим парадоксом бытия является тот факт, что страна, мечтающая когда-то об отмене «общего», мечтая о том, что наконец появится «хозяин», этого хозяина в результате утратила.
Общее «мы» не только распалось на сотни тысяч мелких «я», оно и утратило по дороге коллективный интеллект.
Подмена общего-частным, а разумного, рассчитанного, спланированного – сиюминутным, эгоистичным – дорого обошлось стране и ее народу. А иначе и быть не могло.
Река без хозяина пришла в свое естественное состояние. Но что это за состояние?
Оно сродни огороду без руки садовника. Вряд ли он будет радовать людей урожаем; вряд ли выживут на нем культурные растения, способные давать плоды для людей.
Выживут простейшие, вариабельнейшие. Только вот незадача – пользы от этого не будет никакой. Потому что каждый крестьянин знает, кто лучше всего выживает и быстрее всего вырастает на свежей почве. Сорняки.
И поэтому давным –давно люди, не надеясь на Божий промысел, потом и трудом, шаг-за шагом изменяли землю, отвоевывая свое право на существование.  И пололи сорняки, и сейчас, между прочем полют.
И только отсутствием коллективного разума можно обьяснить, что сорняки на социальном поле растут пышными купинами. Ибо совершенно понятно, что эффективность поля будет тем ниже, чем больше вырастет жадных, быстрых и приспособленных к выживанию – но совершенно ничего не продуцирующих видов.
Нет, в широком смысле польза от сорных растений тоже есть. Перегнивая, они увеличивают слой плодородной почвы – примерно на миллиметр в год.
Когда-нибудь  их разом вспашут, как Целину в 50-е, и снова засеют добрым, разумным, вечным. И хотя это доброе, разумное, вечное будет использовать в том числе остатки сорняков, корень от корня ничего общего между ними не будет. Разве что одно семейство, да и то не факт.
Иного пути нет. Вернее, есть – оставаться дикими среди ухоженных огородов соседей. Конечно, можно молиться на то, что у соседей урожай пожрет долгоносик, а твой среди бурьяна и не найдет. Но думающему и работящему хозяину, несмотря на страстное и понятное желание вредителей поживиться чужим урожаем на дармовщинку, Земля, как правило, всегда в конце концов отдавала сторицей. И поэтому издавна люди, не надеясь на Божий промысел, работали и учились, и снова работали. Пахали и строили,  мечтали и росли.

Если посмотреть на все эти знаки, временами создавалось четкое ощущение, что люди-великаны просто ушли однажды ночью. Где-то на стыке лета и осени. Ушли и унесли с собой песни и фильмы. Уплыли на «Ракетах» и «Метеорах».  Потому что однажды оказались (удивительно и смешно до горьких слез) - не нужны.
И, конечно, унесли с собой главное – мечты.
Мечты о полетах к далеким звездам. Мечты о бесконечном и бесплатном источнике энергии. Мечты о жизни в пятьсот лет. Да мало ли о чем мечтает человек, и что ему, человеку, нужно для счастья!..
А памятники ожили и ушли вслед за ними.
Ушли и унесли с собой песни о геологах и романтике. Книги о том, что надо быть добрым и не быть злым. О том, что добро побеждает зло и о том, что в единстве – сила. Что света много не бывает.
Говорят, летчики не умирают. Просто они однажды улетают и не возвращаются.
Так и люди, однажды постигшие, что  мечтать –  необходимый первый шаг для того, чтоб сказку сделать былью, не умерли. Они просто однажды ушли, в свой последний поход.
И унесли эту простую истину с собой.
Новые поколения, конечно, когда-нибудь снова изобретут велосипед.
 Бог с нами, с людьми.