Мыслящий художник Борис Григорьев

Живописец Борис Григорьев долгое время был забыт на родине. Его произведения удалили из музеев и заперли в архивах запрещённых произведений искусства и литературы, известных как «Спецхран». Но так было не всегда. Мыслящий художник, как называл его поэт Александр Блок, имел грандиозный успех портретиста в 1910-х.

Выдающийся живописец и виртуозный график первой половины ХХ века Григорьев не смог принять новую власть. Он, как и его коллега по творческому цеху Константин Сомов, выступал в различных журналах с неприятными публикациями о Советской России. Родина такое не простила.

И Борис Григорьев продолжил работать на Западе. В 1921 году вместе с семьей перебрался из Берлина в Париж, потом в Ниццу. Свою виллу близ этого прибрежного города он назвал «Борисэлла». Супруги Григорьевы много путешествовали. Были в Финляндии, Германии, США и Южной Америке. В последние годы жизни художник работал как никогда интенсивно – до полного физического изнеможения и нервного истощения.

Возвращение
Шутка или приступ гордыни, только Григорьев несколько надменно говорил тогда о себе: «Сейчас я первый мастер на свете…». В конце октября 1938 года он попал в больницу, где ему была сделали операцию. Не помогло… Страшная болезнь прогрессировала. Художника не стало 8 февраля 1939 года. В последний путь его провожали всего семь человек.

А на родину мыслящий художник вернулся лишь на волне перестройки в 1989 году. При поддержке тогдашнего председателя Советского фонда культуры Дмитрия Лихачёва в Пскове прошла первая персональная выставка Григорьева. Затем его представили публике в Русском музее на выставке «Три петербургские коллекции». Сейчас его работы можно увидеть и в Государственной Третьяковской галерее.

Автопортрет
Григорьев много экспериментировал с материалами, пробовал разные техники. Автопортрет, который занимает особое место в его творчестве, он написал в 1916 году. Спустя год показал его на выставке «Мира искусства». Прекрасно вылепленное лицо мужчины в широкополой шляпе выражает презрение и превосходство, рука энергично сжата в кулак. Редкая композиция поколенного портрета словно возвышает героя над зрителем, а смещение фигуры вправо усиливает неравновесность, подчеркивает исходящую от неё тяжесть и угрозу.

Не надо быть специалистом, чтобы понять, насколько творчество Григорьева было новаторским. Он резко выделяется на фоне других мастеров своего времени, имеет собственный неповторимый стиль. Кстати, этот автопортрет находится в Третьяковской галерее.

Григорьев
Борис Григорьев был внебрачным сыном царскосельского мещанина Дмитрия Григорьева. Он был бухгалтером, служил управляющим Рыбинским отделением Волжско-Камского коммерческого банка. Мать Клара фон Линденбер, шведка по национальности, была дочерью морского капитана, дослужившегося до вице-губернатора Аляски.

Когда Борису исполнилось четыре года, его официально усыновили, но клеймо незаконнорожденного осталось. После окончания школы по настоянию семьи он поступил в Московскую практическую академию коммерческих наук. Однако любовь к живописи победила и Борис выбрал Строгановское художественно-промышленное училище. Обучался в классе русского живописца-импрессиониста Дмитрия Щербиновского. В 1907 году за успехи в учёбе юношу наградили заграничной поездкой. Вместе с ним в Мюнхен отправляется и выпускница Строгановского училища Елизавета Григорьевна фон Браше. Вскоре они становятся мужем и женой.

Вернувшись в Россию, Григорьев много и плодотворно работает и становится одним из самых дорогих и престижных портретистов России 1910-х годов. Заказать у него портрет считали за честь известнейшие люди того времени. Никого не останавливал гротеск, который он часто использовал в работах. Тем более, что приём этот у него был скорее лукавым…

Это хорошо заметно в удивительном двойном портрете Всеволода Мейрохольда, запечатлевшем эпизоды репетиций. В красной одежде лучника Мейерхольд показывает как надо убивать, а потом, взбежав на сцену из зала во фраке и цилиндре, демонстрирует как надо умирать. Портрет режиссёра кисти Григорьева потом назвали пророческим.

Однако лучшей работой сам Григорьев считал портрет писателя Максима Горького. Он изобразил писателя в роли кукловода, манипулирующего персонажами пьесы «На дне».

Революция
Борис Григорьев пытался найти себя в новом времени. Он даже вступил в профсоюз художников. Пытался преподавать, занимался праздничным оформлением Петрограда осенью 1918 года, сотрудничал с большевистскими журналами… Но!

«Моя душа полна смятения, — писал он 14 сентября 1919 года Василию Фёдорову, заведующему декорационной частью Большого театра, на сцене которого планировалась постановка «Снегурочки» с его декорациями, — …сейчас я совершенно ненормален, потому что вокруг меня вся жизнь ненормальна».

В итоге, Григорьев всё-таки бежал из Советской России. В Отделе изобразительных искусств Наркомпроса Петрограда он имел неосторожность высказаться против монополизации искусства государством. Художника сразу обвинили в контрреволюционных взглядах. Понимая, к чему это может привести, он и покинуть Родину, чтобы больше никогда не вернуться. Так мыслящий художник стал эмигрантом, забытым на родине на десятилетия.

К слову, за рубежом у Григорьева не всё получалось гладко. В середине 1930-х во время поездки по странам Южной Америки его пригласили преподавать в одну из академий художеств. Но самоуверенность, так называемые «вольности» и стиль настолько шокировали начальство, что Григорьева отлучили от преподавания по контракту, заключённому на три года.

Насколько расстроился Борис Дмитриевич сказать сложно. Известно только, что в Америке, осталось немало его работ, написанных с местным колоритом и неподражаемым гротеском. К сожалению, все они находятся в частных собраниях и зрителям недоступны.