Атланта. Глава 4. 4

— Мы уже почти стали забывать, что такое настоящее веселье, — лепетала взволнованная от счастья Маша. — А сегодня в нашем доме больше смеха, чем за последние четыре года вместе взятые!

В тот день они с Новиковым сыграли свадьбу, и этот момент совпал с возвращением Рудаковского и Смертина домой. Не грех было по такому случаю отметить сразу два радостных события.
Впервые их знакомые оказались почти все в сборе; полузабытый смех гостей наполнял гостиную.

Рудаковский с Толиком, смуглые и худые, особо внешне не изменились. И хотя улыбка Смертина оставалась такой же яркой и озорной, как в прежние времена, в его взгляде появилось что-то жесткое.

Исходив столько миль пешком, Вовка чудом не лишился сапог, а Толик, хоть и остался босой, зато домой вернулся верхом на муле.

Огонь в камине давно догорел, но каждому хотелось поделиться с гостями своими впечатлениями, и многое вспомнить. Эти двое восхищали публику своими рассказами, а девушки, не на шутку заинтересованные их приключениями, то и дело засыпали ребят вопросами, не дожидаясь ответа.

На мгновение весь состав гостей при свете тусклого мерцающего огня масляных ламп словно перенесся в безвременное место, где никогда не было военной бойни.

Чтобы гости не ели из разрозненных предметов посуды, накануне чета Новиковых приобрела новый сервиз, однако на фоне остальных потрепанных предметов он выглядел настолько нелепым, что не замечать этого не могла одна лишь новобрачная.

Счастливая, что им с Рудольфом, несмотря на пережитые тяготы, таки удалось пожениться, сияя от радости, недостатков ни в интерьере нового дома, ни в посуде, из которой ели гости, Маша не замечала.

Казалось, ни война, ни тяжелая работа в госпитале не разрушили мягкой её безмятежности взгляда, и выражение её лица осталось таким же, как во времена беспечного девичества.
 
«Раньше я никогда не замечала своих коллег. Они всегда казались мне серыми и скучными. Поэтому я не обращала внимания и на Рудольфа, — размышляла она, на правах хозяйки переводя взгляд с одного гостя на другого. — Теперь я вглядываюсь в их лица и пытаюсь понять, что это за люди, как собираются жить они дальше, и о чём мечтают…»

Остановив взгляд на Олькович, новобрачная невольно задумалась:

«Вика мечтает, чтобы все парни влюблялись только в неё, а девушки завидовали. А вот Шостко хочет быть такой как она».

Тут она перевела свой взгляд в сторону ещё одной задумчивой гостьи, которая как обычно, мысленно находилась где угодно, только не на этом празднике.

«Трудно представить, о чём мечтает Валерия Чехова, — ей особенно бросилось во внимание застывшая грусть в её глазах. — Она непростая девушка. И вообще, при одном взгляде на неё у всех складывается такое ощущение, будто она всё время ждёт чего-то плохого от жизни. Наверное, к таким людям как раз и притягивается все плохое…»

Тут до неё донеслись голоса Толика и Глеба, обсуждавших новые поправки сводки правил о вольных неграх, недавно выпущенных Бюро вольных людей*. Акцентировав внимание на сводном брате Чеховой, Маша слегка нахмурилась:

«Очень неоднозначный человек — Глеб Лобов. Он приступил к работе в госпитале сравнительно недавно, но уже успел со всеми испортить отношения…»

Наблюдая за ним со стороны, она не переставала удивляться резким перепадам его настроения. Как бы он не устроил здесь политический диспут, перебрав спиртного, который мог бы закончиться дракой, а чтобы пустить в ход кулаки, для этого ему не нужен был даже повод.

Пока Глеб сидел тихо и спокойно, лишь молча кивая в ответ, то производил впечатление учтивого и приятного в обхождении человека, но стоило ему затронуть тему разговора, разжигающую ненависть у оппонента, как ненавязчивая беседа очень скоро превращалась в жаркую дискуссию, угрожающую завершиться рукоприкладством.

То была его стихия. Он мог часами спорить с оппонентом, приводя в качестве аргумента тот или иной факт, но не потому, что ему действительно хотел докопаться до истины, а скорее действовал так из духа противоречия. И быстро вспыхивая, «заражал» своей горячностью окружающих, так что наблюдая в такие моменты за его попытками взбудоражить здешний народ, новобрачная начинала жалеть, что вообще пригласила их с Чеховой на свадьбу.

Дабы как-то отвлечься от приступов ревности, осаждавших его каждый раз, когда он поворачивался в сторону камельку, напротив которого расположились мирно беседующие о чем-то Рудаковский с Чеховой, время от времени обмениваясь незначительными репликами со Смертиным, Глеб старался не обращать на них внимания.

Раньше ему казалось, что он разогнал всех поклонников своей «сестры». Как выяснилось позже, это было далеко не так.

Так и не сумев за весь вечер подойти к ней и обмолвиться хотя бы парой слов, он раздумывал теперь о том, как бы отвадить от неё столь назойливого поклонника, жалея в глубине души, что Рудаковский так и стал жертвой шальной пули, таская раненых с поля боя.

Соскучившись по Чеховой, Вовка суетился вокруг девушки, квохча словно курица над вылупившимся цыпленком, а той ничего другого не оставалось, кроме как принимая его заботу, отдавать должное знакам внимания застенчивого парня.

С каждым часом настроение Глеба ухудшалось, и как не пытался он относиться к происходящему с философской отстраненностью, скрывать свое раздражение дальше было невмоготу.

С презрением наблюдая за коллегами, он снова почувствовал себя посторонним на этом празднике, будто окружающие разговаривали на каком-то непонятном для него языке. И сколько он не всматривался в своих знакомых, пытаясь найти в них признаки мужества или несгибаемой гордости, ничего, кроме глупого чванства, и хвастовства, обнаружить ему так и не удалось.

Пусть другие «вдохновляются» прошлым, он будет строить планы на будущее. Слава богу, в этот раз у него хватило ума держать свой рот на замке, и не делиться с ними радикальными мыслями в открытую.

Не без любопытства рассматривая интерьер, он не раз ловил себя на мысли, что наверное сгорел бы со стыда, если бы ему пришлось принимать гостей в доме, где отсутствовали шторы, ковры, а на гостей не хватало стульев, чашек и ложек. А вот сами Новиковы, впервые обзаведясь собственным жилищем, недостатков в убогой обстановке, не замечали. Напротив, вели себя так, словно жили в респектабельном особняке.

Почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, Чехова обернулась, но сделав вид, будто он внимает речи Толика, Лобов с той поры старался больше на неё не смотреть. Рудаковский же, не замечая ничего дальше своего носа, растрогавшись тем, что давняя подруга не отвергает попыток его заботы, как ни в чем не бывало продолжил рассказывать ей о своих приключениях в составе санитарного отряда, но Чехова слушала его уже невнимательно.

Совсем недавно сводный брат зарекомендовал себя в её глазах вроде бы адекватным человеком, а позавчера на него вновь что-то нашло, и он начал в насмешку заигрывать с Шостко, плавно переключившись на Олькович, которой его внимание было не так уже неприятно.

Причем когда рядом никого не было, и отсутствовала возможность перед кем-нибудь порисоваться, Глеб вел себя вроде бы адекватно, но стоило появиться третьему собеседнику, как его снова начинало «нести не в ту степь», и на смену ему приходило какое-то злое и жестокое «эго», до боли похожее на него самого.

— И о чем ты только думаешь, хотелось бы мне знать?! — оборвал ход его размышлений Смертин, заметив, какие заинтересованные взгляды тот бросает в сторону Чеховой и Рудаковского, тщетно пытаясь скрыть эту свою заинтересованность в них от окружающих. — У тебя все в порядке на личном фронте?

Устало улыбнувшись, Глеб еле заметно кивнул.

— Неужели? — ухмыльнулся Толик, не подозревая о его домогательствах к Олькович, в котором она не спешила пока признаваться, опасаясь ревности со стороны жениха. — Что-то слабо верится…

Приблизившись к нему, парень указал на Чехову, не подозревающей, что в эту минуту о ней распространяют сплетни.

— Короче, Чехова влюбилась в меня так, что души во мне не чает, — с заговорщическим видом подмигнул ему Глеб.

— Что, правда? — переспросил Смертин, отказываясь верить услышанному, тем более по самой Чеховой что-то было не видно, чтобы она тщательно следила за своим сводным братом, ревностно высматривая, с кем он там общается, целиком и полностью поглощенная болтовней с Рудаковским.

— Не веришь? Тогда спроси у неё об этом сам.

— Ага, сейчас! — ретировался Толик. — Буду ходить тут и спрашивать, когда она, видишь сам, занята Рудаковским.

— Лучше скажи, что у тебя с Олькович? Свадьба, случаем, не намечается? — как бы мимоходом напомнил он ему на бывшую невесту, словно предлагая приятелю последовать примеру новоиспеченной чете Новиковых.

— Нет, — отрицательно кивнул Анатолий, расплываясь в улыбке от одной мысли об этой блондинке. — Вика мне просто нравится.

— «Просто нравится?» Смертин, сколько я знаю твою натуру с довоенных времен, — иронично усмехнулся Глеб, — тебе нравятся ВСЕ ПОДРЯД, лишь бы шевелилась.

С этими словами оставив спиртное недопитым, так ни с кем не попрощавшись, он направился к выходу из помещения. Праздник навевал на него скуку, и оставаться здесь дольше, чем он наметил для себя заранее, Глеб не собирался.

Однако не успел он одолеть расстояние до прихожей, как дверь распахнулась, и на пороге появилась какая-то молодая женщина с двухлетним ребенком на руках.

Узнав Толика, (уроженке Саратоги пришлось преодолеть немало препятствий, чтобы добраться до отца своего дитя), она подошла к нему и, вручив парню под удивленные взгляды окружающих эту живую ношу, направилась прочь с таким видом, словно выполнив свою задачу, могла теперь больше ни о чем не беспокоиться.

При виде ребенка Олькович стала бледнее мела.

«Вот видишь! Я тебе говорил!» — подмигнув ей Лобов, застыв у порога. Вот чем обернулся мнимый побег Смертина в Техас.

Олькович ничего другого не оставалось делать, кроме как взять позже эту девочку к себе на воспитание, и растить её как собственную дочь, потому что самому Толику было наплевать на ребенка.

Позже уроженка Саратоги так охарактеризует своего сбежавшего любовника: «Он был типичным южанином: чрезвычайно элегантный и обходительный».

«Альфонс и алкоголик», — такого мнения была о нем теперь Олькович, в тот же вечер отдавшись его приятелю вопреки данному накануне обещанию никогда не изменять своему жениху.

Её тетка задержалась у гостей, собираясь остаться там с ночевкой, что позволило Глебу беспрепятственно проникнуть сначала в дом, а позже в спальню подруги Чеховой, куда Олькович сама его провела, запирая за ним двери, как только мероприятие у Новиковых закончилось и все гости разошлись по домам, включая саму Чехову, которой перед своим уходом сводный брат загадочно намекнул, что сегодня задержится, и она может поужинать без него, перехватывая многообещающий взор горячей блондинки.

На посторонние раздумья и какие-либо колебания попросту не оставалось времени. И опешив в самом начале от столь легко доставшейся ему победе, на которую он даже не рассчитывал, все ещё сгорая от ревности из-за Рудаковского, Лобов до последнего не верил, что сегодня должно было свершиться то, о чем он всегда мечтал, втайне любуясь невестой Толика.

Едва он осознал, что происходящее ему не кажется, и эта девушка была готова добровольно ему отдаться, слегка выпив, (благо, на столе стояла припасенная по такому случаю бутылка вина), он в два счета оказался напротив Олькович, опомнившись, когда та, подхватив запястья его рук, устроила его ладони на своей упругой груди, начав самостоятельно расшнуровывать собственное платье, а он продолжил эти действия, не сдерживая больше своего подспудного желания обладать этой девушкой.

Глеб догадывался, что таким образом Олькович пыталась отомстить своему жениху за измену, а вовсе не потому, что действительно его хотела, как бы это не льстило его самолюбию, но когда оба, лихорадочно раздеваясь, и разбрасывая по всему помещению одежду, продолжая при этом обмениваться страстными поцелуями, не в состоянии оторваться друг от друга, повалились на постель, торопливо срывая с неё покрывало, ему показалось, что от этой самой мести не осталось и следа. И теперь Олькович хотела просто насладиться с ним близостью, жалея, что не стала его любовницей раньше, а по-прежнему продолжала хранить верность своему незадачливому жениху, когда решение проблемы оказалось до банальности простым.

Кто же знал, что все повернется именно так! И чего она так долго противилась, корча из себя целомудренную деву, коей никогда не являлась?

Да она всегда хотела испытать на себе его ласки, стараясь особо не афишировать своих наклонностей, дабы не расстроить впечатлительную Чехову, которая, по мнению самой Алькович, имела на своего привлекательного сводного брата куда больше прав, чем она, брошенная блудным кавалером прекрасная блондинка.   

Будучи не в состоянии больше бороться с собственным влечением, сгорая от страсти, которая могла её погубить, она, тем не менее, с горячностью откликнулась на чувственност парня, с восторгом принимая его жадные ласки и поцелуи, от которых у неё все переворачивалось внутри.

Его властная хватка пришлась ей по душе, и не испытывая ранее ничего подобного в объятиях Толика, Виктория потеряла счет времени, когда перестав контролировать собственное тело, она снова и снова достигала пика, отдаваясь Глебу и постепенно утоляя свой голод по плотским утехам; становясь более податливой в его руках.

Находясь под влиянием то ли ревности к Чеховой, то ли на него так повлияло пригубленное накануне крепленное вино, Глеб больше себя не сдерживал. И даже не подозревая о том, что строптивая блондинка так быстро падет в его объятия, наслаждался одержанной над ней победой, снова и снова овладевая ею, и втайне прислушиваясь к её стонам, которые Олькович больше не старалась сдерживать, судорожно скользя по его телу руками, отбросив прочь всякий стыд.

Покинул её Глеб ближе к полуночи, когда вволю насладившись друг другом, умиротворенные и утомленные бурными любовными играми, какое-то время они просто лежали в постели, приходя в себя среди общества беспорядочно разбросанных вокруг них одеял и подушек, одна из которых оказалась у Олькович прямо под ногами, но её это ни капли не смущало.

Разомлевшая и выглядевшая ещё прекрасней, чем была, Виктория осознавала, что изменила только что Толику, и леди после такого случая называться в глазах общества она точно не будет, но дороги назад больше не было. Что сделано, то сделано.

Она осознанно пошла на такой шаг, соблазненная этим типом, но вполне отдававшая отчет последствиям своего импульсивного поступка, ей нечего было сожалеть теперь о свершившемся.

И в который раз отматывая назад свои воспоминания, где насмехаясь над ней, Глеб говорил, что рано или поздно она станет его любовницей, потому что не сможет слишком долго быть без мужчины подобно своим подружкам, а она все отрицала, стараясь скорее убедить в этом саму себя, нежели его, и так видевшего её насквозь, Олькович не переставала поражаться тому, насколько прав он в итоге оказался, быстро раскусив её подлинную натуру, когда любая другая девушка на её месте обходила бы его десятой дорогой, стараясь держаться от него подальше, дабы не стать жертвой собственного соблазна.

Впрочем, все, что имело для неё тогда значение, был он сам, его крепкие объятия и гибкое тело, дарившее ей невероятное наслаждение, которого ей так не хватало бессонными ночами, проведенными без Толика, на остальное же ей было абсолютно наплевать.

Да, ранее Виктория его ненавидела и презирала за то, что он почти всегда её игнорировал, пока она не встретила более отзывчивого кавалера. Теперь же все изменилось. И её ожидания, можно сказать, наконец воплотились в действительность, когда сама она ожидала этого от судьбы как раз меньше всего.

Насмешливый и недосягаемый для таких как она девушек сноб стал её любовником, но радости от осознания этого факта ей не добавляло. Ведь теперь она предала Толика.

Тем не менее эта ночь все изменила, и теперь она не знала, как ей следовало относиться к ним обоим, в частности, к Глебу, из-за которого её тело все ещё болело под влиянием столь бурной схватки, когда овладевая ею с новой силой, он долго не мог ею насытиться, оставив её в покое лишь тогда, когда почти теряя сознание от очередного приступа экстаза, роскошная блондинка с томным взглядом почти первой оттолкнула его от себя, неохотно выскальзывая из его объятий.

Но если бы ей суждено было повернуть время вспять и поступить в этот раз по уму, она бы повторила свою ошибку, ринувшись все той же дорогой, но ни разу не пожалела бы о происшедшем, когда изнемогая от переизбытка наслаждений, она продолжала отчаянно цепляться за этого парня, сливаясь с ним в одно целое в унисон их горячему шепоту и безустанным поцелуям.   

И пристально следя теперь за тем, как он одевается, небрежно возясь с собственной одеждой, Олькович, кутаясь в простыню, чтобы скрыть от своего любовника наготу и параллельно любуясь его полуобнаженным телом, раздумывала о том, что было бы неплохо от него забеременеть и родить для себя красивого ребенка.

А для этого ей надо было почаще с ним встречаться, что проделать под неусыпным оком своей придирчивой ко всему и любопытной тетушки, отвечавшей за добрачную нравственность племянницы, было не так уже просто, как это могло показаться на первый взгляд.

Виктория едва смирилась с появлением в её жизни беспечного и легкого на подъем Толика, а теперь эта связь с парнем, который ранее даже никогда не смотрел в её сторону, намекая на её непутевых родителей…

От одной мысли, что её племянница стала чьей-то любовницей, без всякого намека на брак, тетушка, конечно, могла устроить им обоим хорошую взбучку, но раз Олькович пока не собиралась ставить её в известность относительно наличия у себя любовника, то им с Глебом подобный разбор полетов пока не грозил.

Поцеловав Викторию на прощание так, что её снова обдало волной чувственной страсти, с трудом разрывая поцелуй, он пообещал навестить её, как только она снова будет готова его принять в отсутствие своей дотошной родственницы. И взяв с неё обещание держать их связь в тайне, чему Олькович особо не противилась, улыбнувшись ей на прощание, Лобов неспешно покинул её уютную спаленку, чувствуя необычайную легкость на душе и в теле.

Теперь, когда она у него появилась любовница на постоянной основе, ему будет уже не так тоскливо коротать свои ночи в одиночестве.

Единственным для него пока препятствием для посещения любвеобильной и ненасытной подружки Чеховой оставалась её пожилая родственница, которая вряд ли позволит ему безнаказанно наслаждаться любовными утехами с её очаровательной племянницей, не обещая взамен никакого брака.

Но со временем, (Глеб в этом был почти уверен), ему удастся что-то придумать, чтобы избавиться от этой докучливой тетки, пока та не раструбила на всю Атланту об их запретной связи, тем самым испортив репутацию столь очаровательной девушки.

Прождав его всю ночь, и понятия не имея, где мог шататься в столь позднее время её ненаглядный сводный брат, Чехова услышала в прихожей какие-то шаги, и покинув в тот момент свою спальню, стала на лестнице так, чтобы Глеб не мог её видеть в полутьме, зато сама она могла хорошо его видеть, пребывая на лестнице.

Это действительно оказался он, и судя по его сияющему взору, растрепавшейся одежде и нарочито развязному поведению, включая то, с каким энтузиазмом он разбрасывал повсюду свои вещи, не особо переживая об устроенной им беспорядке в доме Степанюги, Глеб неплохо провел свое время, и скорее всего он был не один, а с женщиной.

А если бы Чехова соизволила спуститься вниз и изучить его внешний облик вблизи, то ей бы непременно ударил в нос аромат женских духов, принадлежавших её подруге, подтвердили правильность её догадок о бурно проведенной ночи сводного брата.

Поджав губы и частично понимая, что её подозрения оказались верны, Валерия какое-то время следила за ним с лестницы, не спеша заранее обнаруживать свое присутствие. И не издавая ни единого звука, на цыпочках вернулась в свою комнату, смутно переживая из-за любовницы Глеба, чье имя она вряд ли узнает, потому что у неё не хватит смелости спросить его об этом напрямую.

Сгорая от стыда за свои нескромные мысли, Чехова подошла к постели, и убежденная, что его тайная поклонница — невероятно счастливая особа, раз имеет в своей жизни подобный опыт, потому что ей сводный брат почти всегда казался самым невозможным человеком из всех, кто встречался когда-либо на её пути.

Сама же она никогда не фантазировала о нем как о потенциальном любовнике, так и заснула с мыслью, что подобные переживания ей вряд ли суждено изведать, и она умрет бесчувственной супругой какого-нибудь чопорного и педантичного джентльмена, для которого подобные вещи будут всегда находиться на втором плане в сравнении со всем остальным.

А если она попробует об этом заикнуться, он посчитает её слегка сумасшедшей, поставив её в один ряд с дамами легкого поведения, за которыми она так любила украдкой наблюдать, перемещаясь по улицам Атланты в дневную пору суток, избегая с ними прямого столкновения. 

Глава 4.5

http://proza.ru/2024/06/29/711