Темная материя - 19

***

В субботу вечером Кирилл и Гарик сидели с Антиповыми в низких глубоких садовых креслах под дубом. Иногда покидать патио и располагаться где-нибудь в саду было их способом поменять обстановку. После ужина Михаил спровадил дочек, Малышку и Платона выгуливать Алтая и во дворе было тихо. Прошедшая неделя отличилась достаточным количеством трудностей, потребовавших от Михаила с Гариком немалого нервного напряжения. Оба все дни проводили в разъездах и не всегда возвращались в Новый Свет. Ирина тоже всю неделю была в институте и вернулась в Аврору лишь в пятницу. Дом оставался на Малышке, и она не отпускала от себя близняшек, чтобы отгородиться от Платона. Они даже спали в ее комнате. К обеду субботы стало известно, что для Михаила и Гарика все благополучно разрешилось, друзья выдохнули и позволили себе расслабиться. Обычно после подобных тревог им хотелось покоя и мира, и они предпочитали тихое уединение в узком кругу. Сейчас, после ужина, всеми владела сытая ленивость, разговор не завязывался, но они в нем и не нуждались. Им было хорошо и спокойно, заслуженно хорошо и спокойно.
По возвращению с рыбалки Платона распирало вдохновение, он светился счастьем чувствовать себя мужчиной, вдобавок, мужчиной, любящим женщину и мечтающим взять ответственность за их будущую совместную жизнь. Ему так хотелось рассказать Юлечке, что он узнал на острове, какие разговоры там велись, какие открытия он для себя сделал. Как он любит ее и что до конца дней будет ей верен. Как дядя Миша тете Ире. Но Малышка его не слушала. Несколько дней, что они не виделись, снова вытеснили Платона из круга ее забот. Обнаружив его рядом с собой она ловко оборонилась от него близняшками, не отпуская их от себя, забрав их ночевать в свою комнату, и ей еще даже не начало досаждать его присутствие. Ее заботил Кирилл, все очевиднее ускользающий от нее. Она не видела его всю эту неделю, мысленно проигрывала десятки сценариев их встречи и разговора, непременно заканчивающиеся долгожданным хэппи-эндом и млела от воображаемого счастья. Юлечку оскорбляло, что сейчас, независимо от ее мечтаний о нем, Кирилл спокойно сидел и общался со всеми, кроме нее. Она страдала и в своем страдании переходила от желания страстно обнять его до не менее страстного вцепиться ему в волосы и расцарапать его прекрасную физиономию. Она дошла до того, что у него мог быть только один выход: или заключить ее в объятия, или умереть. Но никак не жить в свое удовольствие без нее. Ей было невыносимо, что он прекрасно себя чувствует, приходит к ним в гости, ест, пьет, общается, смеется как ни в чем не бывало, при том что она рядом. Рядом, но для него будто бы не существует.
Девочки с Алтаем убежали вперед, Малышка с Платоном неспешно шли за ними. Юлечка совсем не слушала что-то увлеченно говорившего Платона, лишь кивала, когда было ощущение, что он ждет от нее подтверждения.
Послышался пронзительный визг девочек, Юлечка с Платоном припустили к ним. Оказалось, Алтай нашел какую-то яму, полную грязи, и вымазался в этой гадости полностью, оставив чистыми только нос, глаза и уши. Девочки, с ног до головы заляпанные черным, верещали и махали на пса руками. Увидев его Платон и Малышка в голос закричали:
- Фу, Алтай! Фу! Не подходи!
- Не отряхивайся возле нас, черт такой!
- Алтуха, зараза!
Но было поздно. Оба вмиг оказались облепленными вонючей, черной грязью, и все пятеро помчались домой.
Юлечка и девочки сразу отправились в душ, а Платон, держа пса за ошейник, не давая ему подбежать к хозяевам, тащил его к садовому шлангу.
- Ну ты отличился сегодня! – укоряла Алтая подошедшая Ирина, стоя на безопасном расстоянии. – А еще воспитанный парень! – Пес виновато поскуливал и рвался приласкаться. – Потом приходи! - строго велела ему хозяйка и вернулась под дуб.
Кресла Михаила и Гарика пустовали, Кирилл объяснил, что они ушли в кабинет посмотреть какие-то пришедшие на почту документы.
- Что, Алтай дал жару?
- Не то слово. Им всем теперь отмываться и отмываться. Хочешь чего-нибудь?
- Нет, не беспокойся, присаживайся.
- Я так довольна, - призналась вдруг Ира. – Безумно довольна! Уже несколько дней вдохновлена. Виделась с Сашей, бывшим мужем Юлечки, он работает в Штатах и приехал ненадолго. Так вот он подкинул мне одну идею для моей работы и материала столько предоставил, что я просто сама не своя, прямо с ног на голову перевернул меня! Теперь вся в думках! Как же это здорово!
- Саша? Не его ли я встретил у Юлии в квартире?
- Да, Малышка говорила, что вы встретились. Хороший парень, правда?
- Не понял. По-моему, я увидел его не в лучший момент, и он моментально ушел.
- Почему не в лучший? Такой спокойный, вежливый парень.
- Когда я его увидел, он был красный, смущенный, растерянный, осталось впечатление, что он воспользовался моим приходом, чтобы убежать. И убежал.
- Господи! – огорченно выдохнула Ира, разом поняв, что Малышка отличилась.
- Они что, ругались? Этого не хватало!
- Не думаю. Ругаться не в натуре Юлии.
- Тогда что?
- Мне показалось, что она хотела его съесть, - словно шутя ответил Кирилл, по паучьи изогнув пальцы.
- Съесть? - повторила Ира.
Прибежал Алтай, ему нужно было удостовериться в прощении хозяйки, и он ласкался.
- Не буду тебя трогать, поросенка такого, - выговорила ему Ира, - ложись рядом, хватит с тебя. Псу этого оказалось достаточно, он успокоился, улегся у ее ног и закрыл глаза.
- Как ты понял ее характер? – вдруг спросила Ирина, самим вопросом показав Кириллу, что ранее думала над его словами и сейчас поняла, что он имеет ввиду. – Если я, знающая ее всю ее жизнь, не видела того, что увидел ты? Как?
- Ты замечала, что один и тот же человек за одно и то же получает от разных людей совершенно разную аттестацию? Так и с Юлей. На самом деле ты знаешь ее не хуже моего, просто даешь другие названия ее особенностям. То, что ты в ней называешь поисками любви, я называю поисками аффектов. Для тебя она бесстрашна и открыта для нового, для меня – не имеет совести и вечно в поисках добычи. Ты восторгаешься ее умением обрубить прошлое и двигаться вперед, я вижу только отсутствие морали и чувства вины. Понимаешь? – Кирилл взглянул на Иру. Она задумчиво скатывала пальцами опавший листок. – В одном я с тобой согласен, ее обаяние просто сверхчеловечно, такого поискать и не найдешь. И оно обманывает людей, жестоко обманывает. Очаровательная Малышка, солнечная, жизнерадостная. Такой все ее считают и такой она в определенном смысле и является. Но это лишь обертка от конфетки, на этом хорошее заканчивается, самой конфетки нет. Ее суть в пустоте, и эта пустота, как ненасытная утроба, требует новых и новых жертв. Заметила, других женщин для нее не существует, зачем они ей? У нее нет подруг, она просто не понимает смысла дружбы, ей нечем делиться, да и ее утроба не выносит дележки. Для заполнения пустоты ей должен принадлежать весь мир, а миром правят мужчины, значит, они должны принадлежать ей. Все. Получив одного из них, она теряет к нему интерес и переходит к другому. Ее гонка без финиша, потому что не имеет ни приза, ни цели. Это процесс. Вечный голод, понимаешь? Есть Вечный Жид, и есть, видимо, Вечные Утробы.
Они обменялись взглядами, свидетельствовавшими об их особом отношении друг к другу: Кирилл сказал то, что не сказал бы никому другому, и она выслушала его как саму себя. Между ними не стало барьеров.
- А ты? Как же с тобой?
- Всего лишь не может допустить поражения. Для нее неприемлемо, чтобы кто-то не отдал себя ей. Я соскочил с ее очарования, не получилось съесть меня, поэтому не может успокоиться. Это не любовь, это злобный, упертый поединок самой с собой, запишет меня в поверженные или нет. Я объявил о разрыве, получается, некое моральное преимущество за мной. Она не может допустить этого. Бросить должна она.
- Хорошо, если это так, то почему? Откуда это может быть в человеке?
- Откуда этот голод? От внутренней пустоты. Откуда пустота? От отсутствия морали. Юлия аморальна. Для нее нет святого.
- Но почему? Разве мы с Мишей учили ее плохому?
- Я думал об этом, много думал. Это, действительно, загадка из загадок, почему одни рождаются прекрасными, а другие нет. По-моему, воспитание тут мало что дает, с этим багажом приходят в жизнь.
- Ты что, мистик?
- Я, конечно, люблю философию, - усмехнулся Кирилл, - да и широкий взгляд на мир мне не чужд, но… мистик… это звучит как клеймо недалекости! Средневеково, бессистемно и ненаучно, - он смешно сморщил нос. – Просто я думаю, что жизнь сложнее, чем кажется. Есть не только людские законы. Так что я, скорее, эзотерик.
- Понимаю тебя, Миша тоже так считает, - кивнула Ирина. – Я хоть и материалист, но чувствую, что с Малышкой не все ладно, и наверное можно судить о ней так, как судишь ты. Я чувствую ответственность за нее.
- Ой, Ира, не взваливай на себя чужую ношу!
- Хочу помочь, предостеречь, удержать от того, что нельзя.
- Во-первых, в этом не будет ценности. А во-вторых, бесполезно. Структуру личности не переделаешь.
- Но почему? И разве не лучше удержать человека от плохого?
- Лучше. Но ценности нет. Слышала, говорят, что Бог не видит людей, Бог видит души? И Он видит, сама душа отказалась от плохого или ее удержали. Юле надо самой прекратить хавать людей и заполнить свою пустоту чем-то хорошим. Поэтому, возможно, ты права. Может, если Юлия вдруг уразумеет свои особенности, то захочет удерживаться от дурного? Кто знает, чудеса же случаются.
Ирина вздохнула.
- Зато меня любит, нас всех.
- Ты ей как мать, мать нужна всем. Но, Ира, не приведи господь тебе или кому-либо подкинуть ей идею записать Мишку в поклонники! И на тебя не посмотрит, и на него, и на девочек, и на все ваши узы! Аморальна! У тебя отобьет мужа, чтобы увериться в своей значимости. Но считать будет, что это святое чувство, поэтому она на него имела право. И еще тебя же будет призывать понять ее! Я содрогаюсь, когда вижу ее манеру считать себя безгрешной, только потому, что она нуждалась в съеденном человеке. Поймите ее и не вините, жалейте и налейте еще!
Ира отяжелела.
- Опять мы с тобой говорим о ней, как будто нет приятных тем! – воскликнул Кирилл.
- Считай, у нас консилиум. Я хочу помочь ей, и не понимаю в чем и как! Я вот слушаю тебя и как будто глубоко внутри, наверное, согласна, что можно так о ней думать. Но, понимаешь, мы, например, видим только ее свет и неудачи. Сначала порывистое счастье, обновление, надежды, а потом слезы. Может, просто ей не везет? Может, она всего лишь наивна до невозможности и слепа? Кидается на каждого? А все, что ты сказал, слишком сурово и не про нее?
- Это только мое мнение, ни больше, ни меньше, без претензий на истину. Я не вмиг понял ее так, как понял. Поймал на двуличии. Она так огорчилась, расплакалась, кричала, я даже не сразу сообразил, что она не кается, не сожалеет, не оправдывается, а досадует. Ее выводило из себя, что ее разоблачили, что все открылось. И только. Ей не было ни стыдно, ни неловко. Только досадно, что разоблачили и требуют ответа. Она никогда не осуждает себя. Никогда. Мне от этого страшно. Она разрешает себе все. Совсем все.
Ира закрыла лицо руками.
- Ирочка, не расстраивайся так! Я бы не откровенничал с тобой, если бы не узнал тебя. Не принимай на себя ответственность за другого человека, хочешь, подскажи ей, поддержи, но ответственна она сама. Одни приходим в этот мир, одни уходим, слышала такое?
- Нет, я не верю, что она такая. Не верю. На зло и аморальность она не способна! Ветренная, быстро воспламеняющаяся – да. Зато смелая и всегда честно говорила своим мужчинам, что ошиблась и уходит.
- Разумеется, я могу ошибаться, я же обычный человек. Может быть, ты права, а я нет. Время покажет.
- Но что беспокоит меня? Что не дает покоя? Она всегда так бесстрашна, мой оловянный солдатик! А теперь ты называешь ее бездушной и я… сомневаюсь в себе.
- Мы из одних и тех же данных делаем разные выводы, Ира. В каких ситуациях она бесстрашна?
- Буквально во всех! От простого, когда не вздрагивают от испуга, до непростого, когда решаются изменить жизнь. Малышка ничего никогда не боялась, не дрожала, не трепетала, не бледнела, не краснела, не потела, она как будто бы даже не знает, что такое опасность, волнение. У нее просто стальные нервы! И всегда могла принять самое кардинальное решение, отсечь то, что ей не нравилось.
-  И ты называешь это бесстрашием?
- Да.
- Лично я вижу в этом эмоциональную скудность. – Кирилл протестующе поднял руку. – Давай закончим этот разговор? Не хочу, неприятно.
Ира улыбнулась:
- А мы на ты! Даже не заметила, когда сползли.
- Здорово же!
Она кивнула.
Их разговор прервали своеобразные звуки совсем рядом. Они поспешили в кусты, откуда доносились звуки. Платона рвало в гортензиях.
- Боже, дорогой, что с тобой? Давно тебе плохо? – Ирина склонилась над юношей, приложила руку к его лбу. – Давно тошнит? Что ты ел, кроме ужина? Грязь в рот попадала? Алтай, поросенок такой!
- Ничего, - поспешил успокоить ее Платон. – Просто неожиданно что-то нашло. Совсем не тошнило. Так, вдруг.
- Пойдем, надо выпить воды, угля, полежать. Понаблюдаем за тобой.
Платон не сказал, что вышел после душа в поисках Юлечки, в комнате которой не горел свет, и услышал их разговор. Он не пропустил ни слова, сказанного о Малышке, но в волнении даже не понял, что о ней говорилось, лишь каждое услышанное слово тяжестью падало в его грудь, проваливалось в желудок и разрасталось, сдавливало, подпирало солнечное сплетение, мешало дышать и соображать. Он ловил ртом воздух, пытаясь осмысливать слова, но они не поддавались ему, а тяжесть распирала, пока не вышла тошнотой. В волнении его всегда рвало.
До ночи Платон пролежал в своей комнате, был разбит, опустошен. Когда Ирина наведывалась к нему, делал вид, что спит. Ему было плохо, он страдал целиком, словно небеса обрушились на землю и раздавили его, и невозможно было отделить душевную боль от физической. Он ни о чем не думал и не мог вспомнить, что слышал, в его сознании было одно ощущение: словно он заглянул в беспредельную черноту, где нет жизни, и сначала ему было страшно, потом пусто.
На следующее утро Платон еще сохранял некоторую бледность и слабость, но ему самому вчерашнее происшествие уже казалось сном, и по детской привычке, привитой мамой, он несколько раз в течение дня пробубнил: «Куда ночь, туда и сон» Так и ожил, не мог не ожить, ведь молодости свойственен оптимизм и короткая память. Он знал Юлечку только с самой сладостной стороны и чужие оценки были ему ни к чему.
К вечеру воскресенья его огорчали уже только ее месячные. Когда он улучил момент и обнял ее, она отстранилась и сказала про месячные. Сначала он смутился этого некрасивого препятствия для их близости, но скоро преисполнился сознания взрослости и набрался терпения дождаться, когда же они закончатся. Он еще не знал, что у Юлечки для него будут болеть живот и голова. По очереди.