Темная материя - 13

***

Богатыревы позвонили извиниться, им потребовалось поехать в Москву.
- Нас будет представлять Кирилл, если вы не против?
- Конечно, но если быстро управитесь, милости просим!
- Мы там заночуем, утром надо будет уладить кое-что.
Тесная компания всегда вызывала у Михаила ностальгическое настроение. Вот и сейчас они с Кириллом предались воспоминаниям молодости: от института до первых лет предпринимательства. Сначала все за столом слушали их, но потом близняшки принялись шептаться о своем; Ирина часто отходила в кухню, потому что сегодня сама готовила ужин; Юлечка явно была не в своей тарелке и  как будто чем-то недовольна; Платон по обыкновению молчал и заискивающие поглядывал на нее. Антиповы-старшие еще до ужина заметили напряжение между Малышкой и Платоном, и списали это на обычное препирательство двух упрямцев, ведь все хорошо знали о боевых наскоках Малышки на всякого, кого ей вздумается подчинить, и о глухой упертости Платона, переубедить которого в чем-либо еще никому не удалось. Молодую поросль, как называл их Михаил, старшие оставили вариться в собственном соку и не вовлекали в свой разговор. Малышка считала, что вечер для нее потерян и даже не пыталась перетянуть внимание на себя.
Зато Кирилл с Михаилом чувствовали себя преотлично, оба наслаждались хлопотами Ирины, ее трепетным вниманием хозяйки к каждому из них. Ее манера касаться руки того, к кому она обращалась или предлагала блюдо, в этот вечер сделала настроение мужчин сентиментальным, оба размякли, и им, строго говоря, вполне хватало друг друга и Иры. Они прикончили две бутылки вина и привычно запросили перерыв перед чаем. Девочки попрощались и убежали к себе в комнату. Юлечка букой забилась в угол дивана в ожидании десерта. Платон было подсел к ней, но она таким зверем зыркнула на него, что он перебрался в подвесное кресло. Ирина управлялась в кухне.
Чай растянулся чуть ли не на час, потому что закончившая с блюдами Ирина подсела к мужчинам и с удовольствием слушала их, чем вызвала новый всплеск воспоминаний. Их троих охватило то великолепное ощущение единства и понимания, какое бывает у ровесников. Общались они очень тепло и видно было, что им хорошо. Малышка с Платоном сидели словно на чужом пиру. Платон делал знаки Малышке, чтобы они ушли и остались наконец вдвоем, но Юлечка его игнорировала.
- Ир, петь же хотели! – встряла она наконец в разговор.
- Ой, что же мы! Да, давайте петь! Сейчас я уберу со стола и начнем.
- Юлечка, не хочешь помочь Ирочке? – спросил Михаил тем тоном, который исключал отказ. – Она намаялась уже с ужином. Убери, пожалуйста, все сама и приходи к нам. Платон, помоги! А мы пока разогреемся!
Малышке ничего не оставалось как встать и подчиниться. Платон подкатил посудную тележку и они принялись собирать со стола. Остальные перешли на диваны к камину. В виду прекрасного теплого вечера огонь не разводили, свет выключили, зажгли несколько толстых свечей в пасти камина, отчего стало таинственно и душевно.
Ирина закончила класс гитары в той же музыкальной школе, которую бросила Юлечка. Продолжала играть только старшая сестра, младшая к инструменту не притрагивалась. Ирина полагала, это потому, что у Малышки отсутствовал голос. У самой Ирины голос был небольшой, но приятного тембра. Про нее говорили, что она поет душой. Она любила романсы. Зато у Михаила, прикоснувшегося к музыке только в браке, открылся чудесный баритон, и он с удовольствием выводил «Подмосковные вечера» и все, что могла саккомпанировать ему дражайшая супруга. Одним словом, Антиповы были музыкальны.
Когда Юлечка освободилась и вернулась в каминную патио, застала весьма теплое трио, пребывающее в самом лирическом настроении. Их освещали только уютно потрескивающие свечи, от воска хорошо пахло чем-то старинным. Ирина сидела в кресле напротив мужчин, расположившихся на диванчике, и пела цветаевское «Мне нравится, что Вы больны не мной» Ей очень шла гитара. Женственные линии ее фигуры, мягкий поворот головы лишь выигрывали, когда она держала инструмент. Ее лицо стало очень одухотворенным и от нее невозможно было оторвать взгляда, потому что, когда она пела, то уходила в себя, и тогда казалось, что видна ее душа и это было прекрасно. Михаил смотрел на супругу влюбленными глазами, его восхищение ею не ослабевало.  Каждый шар в его фигуре и лице – круглая лысая голова, нос, щеки, животик, - уютно покоился один на другом и блестел в свете пламени, животик блестел пуговицами на рубашке. Рядом с атлетичным Кириллом Михаил выглядел комично, но очень родным, дорогим и надежным. Кирилл тоже смотрел на Ирину, понять его взгляд Малышка не смогла, он был непроницаем. Похоже было, что он чем-то глубоко удивлен, но чем? Малышка знала, что голос у сестры далеко не концертный, и она не столько поет, сколько приговаривает, однако всякий, кто слышал ее, бывал покорен тембром. Тембр проникал в самую душу. Особенно, когда она пела романсы и песни военных лет, «Бьется в тесной печурке огонь» или «Синий платочек» Кирилл слышит ее впервые? Похоже на то. Малышка с детства не любила, когда сестра пела, в эти мгновения та была слишком Ирина, это вызывало в младшей беспокойство и желание вернуть сестру на ее привычное место блюстительницы их интересов.
Кирилл пребывал во власти голоса Ирины и даже прикрыл глаза. Он вдруг почувствовал ее до конца, понял, чем его завораживало ее обычное спокойствие: это было вовсе не спокойствие, а некая внутренняя собранность, сосредоточенность. Такая сосредоточенность характерна тишине природы, в ней чувствуешь разницу между суетным и истинным. Ирина несла в себе нечто, дающее понимание этой разницы, и от осознания этого у Кирилла зашлось за грудиной.
Когда смолкли последние звуки Юлечка энергично зааплодировала и все вздрогнули. Волшебные чары рассеялись и троица заулыбалась словно спросонья.
- А может, Цыганочку? Да с выходом? – вскочила Юлечка. Схватила с кресла легкий плед и развела в качестве то ли шали, то ли юбки, резво и игриво приосаниваясь.
Ирина заиграла, Михаил захлопал по своим коленям, негромко гикая, а Малышка энергично и страстно прошлась туда-сюда, выделывая коленца и потрясая плечами. Всем ее танец очень понравился, все бурно аплодировали, а Платон даже вскочил с кресла и кричал: «Браво!» Однако, как только все успокоились, тут же почувствовалось, что они хотят вернуться к прежнему настроению. Малышке в нем не было места.
Михаил исполнил «Не пой, красавица, при мне», расчувствовался и вдруг сказал Кириллу:
- Вот на такой женщине надо жениться, - он показал на супругу. – Чтобы могла и научную защитить, и ужин приготовить, и художника по картине узнать, и тебя запросто постричь, и на гитаре сыграть, и латку поставить, и голову перебинтовать! А доброты сколько!
Они рассмеялись.
- Кто спорит, кто спорит? – согласился Кирилл.
Платон вдруг встал и безапелляционно заявил:
- Все, Юль, прощайся, мы уходим!
Это было так неожиданно и так нехарактерно для молчаливого юноши, что на какие-то секунды на террасе повисло молчание, а потом раздался взрыв смеха.
- Ну мальчик, ну отжег! – хохотал Михаил.
- Платон, удивил! Вот что значит мужчина! – вторила супругу Ирина.
Оба смотрели на смутившегося юношу с тем одобрением, которое чувствуют родители, вдруг получившие свидетельство возмужания собственного ребенка.
- Характер если есть, то обязательно проявится, - резюмировал Михаил. – Антиповская кровь не лаптем щи хлебает! Правильно, скучно – бери подругу и идите, чего сидеть, зевать?
Юлечка была поражена не меньше остальных. Теленок стал бычком и бодается? Она еще не пришла в себя, как Платон, получивший поддержку от старших, окончательно осмелел, подхватил ее под руку и буквально поволок в дом.
- Я тоже ненадолго отойду, если не возражаете, - поднялся Михаил.
- Выключи в кухне свет, пожалуйста, - попросила его Ирина. – Слишком уж много мошкары.
В наступившей тишине, без падающего из кухни света, обстановка преобразилась, теплая ночь вплотную обступила Ирину и Кирилла, сделала их уединенными, обособленными. Ирина отложила гитару, Кирилл встал, налил ей немного вина, пересел в кресло рядом с ней. Они склонились друг к другу, чокнулись, улыбнулись глаза в глаза, откинулись в своих креслах и расслабились. Нервы Кирилла были словно обнажены, его рука лежала на подлокотнике в сантиметре от ее руки, и он чувствовал ее тепло, ее магнетизм. Они молчали, но никогда еще он не был полон женщиной так, как сейчас ею, женщиной, которой не касался. Ее спокойное дыхание тянуло его в ее обычную сосредоточенность. В нем разлился необыкновенный покой и умиротворение: век бы пребывал рядом с ней, в ее тепле, и даруемым ею дивным ощущением, будто достиг конечной цели своего пути. Он не хотел спугнуть эти чувства, прикрыл глаза и осознал, что вот сейчас он окончательно счастлив, больше желать нечего.