Темная материя - 12

***

Назавтра днем Малышка дефилировала у забора, отделявшего дом Антиповых от дома Богатыревых, сквозь живую изгородь высматривая выход хозяев и гостей во двор. Как только они появились она влезла на забор и залихватски приветствовала их, спрашивая о планах.
- Привет, красотка! – отвечали ей. – Будем думать, приходи к нам! Может, в волейбол перекинемся. Платона бери!
Малышка только того и ждала. Брать Платона ей не хотелось, но он уже все равно был рядом.
Быстро натянули сетку и разделились на команды. Кирилл был за противников, но это и к лучшему – можно смотреть ему в лицо.
Игра прошла замечательно, но после нее Платон умудрился испортить настроение и вынудил ее уйти домой. Уставшим игрокам дали полчаса, чтобы переодеться и вернуться в шатер к самовару. У Богатыревых был настоящий самовар, который согревали углями. Чай из него получался какого-то волшебного вкуса. Громоздкий агрегат на ведро воды ставили каждый день на полдник. Уже слышно было, как он шумит. И разносился аромат жарящихся на двух сковородках пирожков, судя по запаху, с повидлом и с мясом. Малышка не пошла домой переодеваться, боялась, что какая-либо причина задержит ее. Платон тоже остался с ней. За игру он изрядно надоел Юлечке, потому что постоянно обращался к ней, подавал ей мяч. И не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы не заметить жадность, с которой он смотрел на нее. И теперь, когда они вдвоем расположились у самовара, и Малышка придвинула к себе большую чашку с самым глубоким блюдцем, Платон раздражал ее тем, что искал ее взгляда.
- Юль! – жалобно позвал он.
- Чего? – фыркнула Юлечка.
- Ты соскучилась по мне? Я хочу тебя обнять.
Юлечка возвела глаза долу:
- Не надо устраивать концерт на людях, хорошо?
- Соскучилась? – еще жалобнее проскулил Платон.
- Соскучилась! - прошипела Юлечка. – Но мы ведь договаривались не выдавать себя! А ты?
- Знаю, просто ты на меня совсем не смотришь, как будто меня нет.
- А ты хочешь, чтобы всем стало понятно?
- Нет, но…
- Ну и все.
- Значит, ночью?
Снова Юлечке захотелось здесь и сейчас оборвать связь с ним самым решительным образом, но как? Он же устроит истерику. Все эти вопросы, разборки, уговоры, слезы. Фу! Ей даже нехорошо стало.
- Да, ночью.
- Я буду ждать, - утешился Платон.
Ее передернуло.
За чаепитием Малышка так и не смогла вернуть себе хорошее расположение духа, ее мысли уносились в предстоящую ночь, тяготясь назревшим объяснением. Она сидела хмурая.
- Что-то наша зажигалочка потухла! – заметила хозяйка дома. – Устала?
- Да и Платон не в своей тарелке, - подхватил кто-то из гостей. – Вид у него какой-то виноватый. Ты что, дорогая, отчитала юношу на правах тетушки?
Юлечку резанула и тетушка, и юноша. Она поняла, что лучше уйти подобру-поздорову, а то, не дай бог, они выдадут себя.
- Да, кажется, я устала. Пойдем, Платон? Спасибо за прекрасную игру и за угощение!

***

До ужина Ирина отправилась выгулять Алтая. Когда они проходили мимо Богатыревых, ее окликнул Кирилл. Он стоял, облокотившись о каменную ограду, имитировавшую развалины стены, заросшую чудеснейшими цветами, и любовался всей этой красотой.
- Поработал человек, правда? – заметил он Ирине, кивнув на чудо садового искусства.
- Да, постарался на славу!
Кирилл впервые видел Ирину не в элегантном платье и с нескрываемым удивлением разглядывал ее. Она подняла свои тяжелые волосы в высокий пучок, отчего ее лицо стало тоньше, юнее и беззащитнее. Белая хлопковая блузка без рукавов, с коротким отложным воротничком и светлые джинсы с драными коленями на толстом коричневом ремне лишь подчеркивали своей задиристой отвязностью ее округлые женственные формы. Необычное сочетание свежести ее лица и подтянутости линий фигуры вкупе с явным знанием жизни, которое читалось в ее взгляде, и неизбежной для опытности осторожностью производило сильный и неоднозначный эффект. Свежая прелесть Ирины манила к флирту с ней, а ее прямой взгляд и манера речи останавливали, к такой на расхожих фразочках не подкатишь.
- В лес? -  спросил Кирилл.
- В лес.
- Можно с Вами?
- Пойдемте.
Кирилл приготовился перемахнуть через развалины, но Ирина удержала его:
- Цветы!
- Ладно, обождите! – он пошел в обход.
- Обожду, - усмехнулась Ирина устаревшему слову. Подобными перлами их забавлял Платон. Нашелся еще один любитель изящной словесности. – Тут, в сенях, и обожду!
- У нас Платон очень любит язык, - сказала она, когда они поравнялись. – На днях застала его в библиотеке с таким лицом, будто он только что заглянул в Марианскую впадину. Сказал, не может понять, почему у древних народов всегда великолепный по богатству язык и какие-то кочевники создают такие шедевры как Ветхий Завет, Библию и что-то там еще, а нам, умникам, остается удивляться их речи. И он не понимает, почему получается, что чем старше язык, тем он проще и примитивнее, скоро, мол, все мемами будут общаться.
- Правда? Платон такими вещами интересуется?
- Да, только, к сожалению, редко удостаивает нас своими беседами. Он очень развитый юноша, думающий, впечатлительный. Все изучает связи между языком, культурой, цивилизацией, мозгом.
- Какое редкое увлечение! И Вы знаете, я совсем недавно серьезно встрял примерно в эту же тему. Разбираю Евангелие от Луки и поражаюсь емкости языка. Понимаю далеко не с пятого раза даже с толкованием! Шифровка какая-то, честное слово, но какова сила воздействия!
- Узнаю интонации Платона! – улыбнулась Ирина.
- Да вот к примеру, увидел я Евангелие с толкованиями, старое, замусоленное, думал: брать-не брать? Открыл наугад, стих 19:26: «Сказываю вам, что всякому имеющему дано будет, а у неимеющего отнимется и то, что имеет» Нашей логике это совершенно противоречит, но ежу ведь понятно, что не все так просто! И привет, я встрял! Разбираю теперь это чудо с увлечением фанатика. Бездна мудрости, бездна! Так что Платон тот еще умница.
- Когда мы ему об этом говорим, он огорчается, - улыбнулась Ирина. – Что его интересы не прикладные, а потому неценные. Говорит, хотел бы увлечься чем-то инженерным или вроде того, но его несет в умствования.
- Не всем же у станков стоять.
- Не всем. Платон почему-то смущается масштабности своего мышления. Но Миша приходит в совершенный восторг от разговоров с ним и вызвался оплатить ему любое обучение, хоть Гарвард, хоть Оксфорд, и мальчик стал доверять своему увлечению.
- Какое счастье, когда молодые люди понимают свое призвание или, на худой конец, свой интерес! Остается только двигаться в нужном направлении. Ваши девочки себя нашли?
- О, эти барышни все в Монополии, менеджменте и бизнес-стратегиях, других игр не признают. В их случае пока все очень прикладное, - улыбнулась Ирина. – Со следующего года Миша обещал им летнюю занятость в фирме, они так этого ждут, как другие дети поездки в Диснейленд.
- Преемницы растут.
- Не меньше.
Какое-то время они шли по лесу молча.
- Иду рядом с Вами и мне мирно и покойно, - Кирилл шел на шаг впереди Ирины и, говоря, обернулся к ней. На лице его была та легкая улыбка, которая появляется у людей, когда они сосредоточены на своих ощущениях и решили поделиться сокровенным. – Как вчера за ужином. Бальзам, а не человек!
- Мне тоже приятно Ваше общество.
- Наверное, Вам часто это говорят.
- Далеко не все стремятся облекать свои чувства в слова, поэтому нет, не говорят.
- А я стремлюсь.
- Я заметила. Эта особенность свойственна людям, склонным к рефлексии.
- Что есть, то есть! Но Вы ведь тоже любите оценить себя или я ошибаюсь?
- Не ошибаетесь. Люблю. Это позволяет мне понимать происходящее.
- Значит, Вы не боитесь правды?
- Я боюсь не узнать правды. Правда обычно мне вполне по плечу.
- В этом мы с Вами похожи.
- Но Малышку Вы оставили в неведении! - пылко и с упреком сказала Ирина, неожиданно для самой себя.
- Уверяю Вас, не оставил! – опрометью, почти с испугом вскликнул Кирилл. Он сам удивился, что для него важно не оставлять неясностей для Ирины, и уже спокойно договорил: - Не терплю недосказанности, поэтому и ее не мучил. Полагаю, Юлия просто не приняла мои объяснения за существенные.
- Это на нее похоже, - улыбнулась Ирина, словно извиняясь за сестру и свою бесцеремонность. – Но признаться, я тоже обескуражена тем, что Вы назвали ее безнравственной.
- Вы как никто знаете сестру.
- Но безнравственной! Это слишком чудовищно, а Малышка не чудовище. Она непосредственна, как дитя, и импульсивна. Верит, что ее ждет чудо и летит на каждый огонек, как мотылек, в надежде обрести какое-то ведомое лишь ей одной счастье. Вот и все ее грехи.
- Такую форму ее грехи имели в детстве. Сейчас они развились именно в безнравственность. Вы не заметили? – сказав это Кирилл снова удивился сам себе. Зачем он обсуждает Юлечку и их отношения? Неужели ему хочется оправдаться перед Ириной?
- Господи! – вспылила Ирина. – Да что Вы имеете ввиду?
- Боюсь, мои слова будут Вам неприятны, а я не хотел бы с Вами ссориться. Да и вообще, обсуждать отношения… Давайте, просто будем считать меня подлецом, охмурившим и бросившим барышню?
- Не будем, - твердо ответила Ирина. – Подлецов я чувствую. Вы не такой. Но и не пойму какой. Я спрашиваю не из праздного любопытства, а чтобы понять и уметь помочь сестре. Кто, как не Вы объяснит мне все, случившееся между вами? Скажите как есть, уверяю, правдивость вызовет лишь мое уважение.
- Хорошо, хотя не скажу, что это приятно. - На какое-то время Кирилл замолчал. Ему потребовалось собраться с мыслями, Ирина это заметила и почувствовала, что он в душе своей весьма далек от Малышки. Он заговорил. Ирина шла теперь вровень с Кириллом, но смотрела вперед, а не на него. Он тоже ни разу не глянул на нее, пока говорил, лишь отводил ветви своими длинными руками. – Хочу, чтобы Вы понимали, между нами все бесповоротно. По моей вине, капризу, вредности, самомнению, назовите как угодно, но поворота назад нет. Наверное, я поступил легкомысленно, став встречаться с ней так вдруг. Я опытнее и ответственность на мне, не спорю. Видимо, и на старуху бывает проруха. Юлия сначала меня очаровала, ослепила, а потом стала… вызывать желание… уберечься от нее? Я начал уставать от нее в прямом смысле, обессиливать, понимаете? Словно она вытягивала из меня жизненную силу. Со мной такое впервые и я не сразу понял в чем дело. Стал присматриваться. Случайные слова, выражение лица, нюансы интонаций, не сразу и не явно, исподволь, понемногу отрезвляли меня, заставляли прислушиваться, присматриваться к ней. Нет, она не сквернословит, не имеет опасных привычек, не скандальна или что-то еще. Она просто поверхностна. Я боюсь людей, которые способны испытывать лишь… аффекты. Не чувства, а аффекты, понимаете? По-настоящему им ничто неинтересно и никто не нужен. Такие люди, как бенгальские огни, всегда яркие, просто ослепляющие, но их свет не греет и быстро гаснет. Этакий салют. Я понял, что устаю, обессиливаю от ее постоянной игры, требующей отдачи зрительного зала, то есть меня. В ней самой при всей ее бурности нет энергии чувств, только энергия реакций. Она заимствует, пьет, ест энергию других людей. Ее чувства и эмоции всегда поверхностны, как рябь на воде. Не говорю, что это плохо. Кому-то наверняка нравится. Но я этого касаться не хочу.
Ирина какое-то время осмысливала услышанное, она разволновалась и это мешало.
- Аффекты… То есть она бездушна?
- Можно и так сказать.
- Если она бездушна, что же, по-Вашему, вызывает весь тот поток эмоций, который она постоянно выдает? – спросила Ирина. – Разве они не идут из источника, из души?
- У нее нет. Ею движет дух соревновательности, запальчивости. В отношениях она заинтересована до момента победы. А в общении с людьми – чтобы питаться их восхищением. Если будет кто-то лучше, интереснее нее, она сольется.
Ирина даже остановилась. Эти слова поразили ее и вызывали в памяти те мимолетные сомнения и страхи, которые она испытывала в отношении сестры, когда та была еще школьницей.
- Соревновательности?
- Да. Это ее единственное подлинное чувство – всех обойти, обскакать, победить. Хотя зачем и сама не знает.
Ирина прижала руки к груди.
- Но почему же тогда она так страстно ищет любви и бросается на каждого нового человека? – спросила Ирина, надеясь зацепиться за какую-то заминку в оценке Кирилла, такая заминка дала бы ей возможность слепо верить в сестру и ждать для нее чудесной судьбы. Своими словами Кирилл обозначал то, что она сама когда-то чувствовала несознательно, и отнимал у нее образ Малышки как милого ребенка.
- Я чувствую, как Вам неприятно и не хочу больше говорить об этом, - твердо сказал Кирилл. – Мне так жаль, простите меня!
- Что Вы! Я сама Вас просила быть откровенным. – Ирина выглядела опечаленной, встревоженной, хотя и старалась скрыть это. – Не извиняйтесь и не расстраивайтесь, пожалуйста. Это, правда, неприятно, но и … - Ирина не досказала. С языка так и не сорвалось, что она в глубине души, видимо, и сама все это знала. – Прошу, ответьте и оставим это.
- Кроме Вас, она никогда никого не любила, просто не умеет, не дано. Люди и их чувства ей нужны для собственной веры в себя, чтобы чувствовать себя. Без людей и их чувств она ноль. – Кирилл не скрывал недовольства от того, что говорил и нахмурился. – Это омерзительно, оставим эту тему!
Ирина пребывала в смятении и в несогласии одновременно, ей было и больно за сестру, и хотелось протестовать. Любимый облик солнечной Малышки по-прежнему умилял, но и омрачался смутными предчувствиями. Алтай почувствовал обеспокоенность хозяйки, подбежал, стал лизать ее руки, поскуливать, ласкаться. Ирина присела, и собака мгновенно облизала все ее лицо, тревожно лая.
- Все, Алтуша, все! Все хорошо, - успокаивала Ирина пса, успокаиваясь сама.
Кирилл стоял виноватый и растерянный. Ирина поднялась, взяла его за руки и, заглядывая ему в глаза, сказала:
- Благодарю Вас за Вашу правду. Благодарю. Это было нелегко и Вам, и мне. Никто никогда не отзывался о ней подобным образом. Ее всегда только любили. Она так чутка! Всегда чувствовала, настоящая ее любовь или нет. Искала настоящую. Нашла в Вас. Понимаете? Почему?
- Все прежние мужчины были вполне достойны? И искренне любили ее?
- Да.
- И в тот самый момент, когда можно было бы говорить о стабильности, она вдруг все разрывала?
- Да, так.
- Мне кажется, это от того, что подсознательно она знает себе цену, знает правду о себе. Это естественно, подсознание не обманешь. И она не может поверить, чтобы кто-то искренне любил ее, узнав со временем ее суть. Поэтому она боится продолжающихся отношений. Ей безопаснее в начале.
Они пошли дальше.
- А Вы?
- А я соскочил. Она просто упорствует, ей надо настоять на своем.
Они на время замолчали, Кириллу было более чем достаточно, Ирина думала.
- Нам она кажется просто идеалисткой, - наконец сказала Ирина. – Что такого она может знать о себе, чтобы пугаться себя? Пустоты? Не знаю, не знаю! Она всегда наполняет пространство вокруг себя светом и силой. Всем хорошо рядом с ней.
Кирилл взял ее за руки, пожал их.
- Значит, я ошибаюсь на ее счет. Но это ничего не изменит. Ира, мало когда-либо еще мне было так трудно, как в этот недолгий разговор. Я не хочу жалеть о нем.
- Понимаю. Жалеть не придется. Спасибо Вам.
Возвращались они молча, на тропинке Кирилл шел позади Ирины и тревожно поглядывал на нее. Он не желал, чтобы между ним и этой женщиной возникло отчуждение. Перед самым выходом из леса, когда уже слышны были голоса во дворах, Ирина обернулась к нему:
- Как правило, людям становится невыносимо общаться с теми, кто знает о них что-то плохое. Я не отделяю от себя Малышку. Но я бы хотела, чтобы все, что было сказано, не встало между нами, и мы с Вами остались друзьями. Да?
Кирилл кивнул.
- Тогда мы сейчас расстанемся, а вечером у нас поют, Вы поете?
- Я замечательно слушаю.
Милые лучики пролегли в уголках ее глаз.
- Тогда буду ждать Ваших аплодисментов. Круг узкий – Богатыревы, Вы и мы. Ужин легкий: дорада, печеная с овощами, десерты. У Вас нет аллергии на рыбу?
- Я абсолютно всеяден.
- Прекрасно.