Горбун

Слухи, слухи, слухи, слухи… Как много значат они в нашей жизни, как много они могут сотворить тихим шёпотом. Иной раз разрывы бомб, сотрясающие землю, не могут так перевернуть историю, как это может сделать вовремя сказанное и хорошо про(и)думанное слово.
В ньюльсельском замке на шёлковых шитых простынях умирал король ВолОкит VIII. Жизнь медленно, по каплям, оставляла его тело, но разум ещё держался за реалии земного бытия. Ещё язык был способен отдавать распоряжения, ещё глаза узнавали своих подчинённых. Свита, ожидающая предрешённого исхода, беспокойно перешёптывалась: что будет дальше? Повод для беспокойства был основательный, у короля не было ни одного наследника. Не было и завещания, выражающего волю правителя, кому передать всю полноту власти в случае кончины Богом данного монарха.
Ньюльсель – огромный город. Даже в те времена, о которых идёт речь, когда в крупнейших столицах Европы жило не более ста тысяч человек, и тогда это было крупнейшее поселение со времён наших пращуров Адама и Евы. Даже Вавилон во времена, когда произошло столпотворение, круто изменившее ход всемирной истории, не мог сравниться с Ньюльселем по величине. А уж что говорить о каких-то там парижишках или мадридишках…
Чем крупнее город, тем ярче виден контраст между нищетой и богатством. Рядом с роскошными виллами ютятся в картонных коробках побирушки, не способные заработать себе на жизнь. Эти коробки, как пчелиные соты, жмутся к высоченным каменным заборам с тыльной стороны, оставляя фасад благопристойным и глазорадующим.
В одной из таких коробок прятался ночами молодой Жан-горбун. Его облик был столь отталкивающ, что даже собратья по попрошайному ремеслу сторонились его. Кроме того, что спину Жана уродовал огромный горб, он был крив на левый глаз, косорот, хром на правую ногу и, если бы не две руки, ловко шарящие по карманам добропорядочных граждан Ньюльселя, Жан-горбун не выжил бы в этом мегаполисе. Над уродством этого несчастного потешались все. Даже мальчишки, завидев Жана на улице, считали своим долгом скорчить ему рожицу, прикрыв один глаз и скосив рот, и изобразить прихрамывание. Самые же наглые сорванцы швыряли в калеку камнем и убегали, прекрасно зная, что догнать он их не сможет.
Между тем томительное ожидание исхода неизлечимой болезни ВолОкит VIII затронуло все слои населения Ньюльселя. Информация о состоянии здоровья короля стала основной темой  для разговоров. Народ начинал день с известий из дворца, ими же и кончал. Даже когда ньюльсельцы заходили в бар выпить превосходного ньюльсельского виски, то обязательно поднимали один тост за короля – кто за его выздоровление, кто за благополучное избавление от мучений. Если спрашивали компанию выпивох, что за повод для выпивки, то они неизменно отвечали:
- Отец наш король умирает.
Жан-горбун тоже не прочь был выпить. При его доходе позволить такое он мог не часто, но если в кармане появлялся лишний волокитдор, то почему бы не пропустить рюмочку, тем более, что бар был, наверное, единственным местом, где никто не обращал внимание на уродство Жана. Он сидел возле стойки и маленькими глоточками цедил своё виски.
В тот вечер Жан выпил несколько больше, чем надо бы, и когда бармен задал ему традиционный вопрос:
- За что пьёшь, Жан?
Тот, заплетаясь языком, ответил:
- Отец умирает.
- Какой отец?
- …там, во дворце…
- Ну, ты даёшь, Жан. Тебе пора идти домой и выспаться, а то ты уже стал проглатывать половину слов.
На этом всё и кончилось бы, но ведь в баре Жан с барменом были не одни. А среди прочих всегда найдутся такие, которым чужие разговоры интереснее своих. Нашёлся соглядатай и в тот раз. Я уж не знаю, что толкнуло этого наушника, но пересказал он эту непримечательную историю другим таким же сплетникам, как и он. К вечеру следующего дня она обросла такими подробностями и измышлениями, что изначального смысла не осталось вовсе. Что же раскрыла народная молва? Оказывается, у ВолОкита VIII был внебрачный сын! Король даже собирался жениться на любовнице, родившей ему наследника, но когда Его Величество увидело бастарда, то ужаснулось уродству и приказало спрятать подальше от глаз, отдав на воспитание в бедную семью. Король рассчитывал, что хилый ребёнок в нищенской среде быстро погибнет, и в его смерти некого будет винить. Но наследник престола выжил и готов занять трон. Как вы уже догадались, под наследником имелся в виду Жан-горбун.
Утром, когда слухи проникли даже во дворец, Жан вылез из своей коробки и с удивлением увидел, что его соседи почтительно расступаются перед ним и снимают шляпы. После несколькоминутного замешательства это стало забавлять горбуна. Он ведь ещё не знал, что происходит за его уродливой спиной. Шёпоток, сопровождавший каждый его шаг в то утро, казался ему очередной насмешкой над ним. Удивляло только то, что ни одного камня не было брошено ему вдогонку.
Но надо было идти добывать пропитание, а как это сделать, когда на тебя уставились тысячи глаз. По карманам прохожих не полезешь, на паперти сидеть неудобно.
Через час появился квартальный жандарм, который неоднократно задерживал Жана за бродяжничество. Горбун ожидал, что его и сейчас арестуют, но вместо этого жандарм предложил:
- Ваше Высочество, я понимаю Ваше нынешнее затруднительное положение, позвольте мне предложить Вам скромную помощь на первое время, - с этими словами квартальный протянул удивлённому Жану мешочек с волокитдорами. – Надеюсь, в будущем Вы не забудете своего старого друга.
- С чего это на меня свалилась такая милость? – удивлённо спросил Жан. – И с чего Вы меня называете Ваше Высочество?
- Полноте. Ваше инкогнито раскрыто. Ни для кого не секрет, кто Вы! Трон скоро будет Ваш. Для себя я могу лишь просить снисхождения, если я когда-либо чем-то обидел Ваше Высочество. Это было сделано не со зла, но лишь для поддержания порядка в Вашем королевстве.
«Ого! – подумал Жан, - они принимают меня за столь важную персону, что голова кружится. Пока они разберутся, что ошиблись, надо пользоваться случаем в свою пользу». И горбун взял деньги. Взял не ведая, что для наблюдавшей за ним толпы это стало подтверждением их домыслов.
Дальнейшие события развивались с быстротой тайфуна, налетевшего на скалистый берег. К Жану началось паломничество. Простой народ мял перед ним шляпы, знатные вельможи наперебой предлагали ему деньги и приглашали его отобедать у них. От денег Жан отказывался, ибо даже та сумма, которую он получил от квартального жандарма, казалась сказочно большой, а вот на обеды и торжественные приёмы ходил. Дошло до того, что даже министры из свиты короля стали оказывать горбуну знаки внимания. Тут же министр финансов предложил Жану свою дочь в жёны, на что Жан ответил сдержанным советом не торопить события. Впрочем, отказать он не отказал, и потому министр финансов, высоко задрав голову, стал коситься на остальную свиту и в мечтах уже видел королевских министров без голов. Нашлась очень знатная титулованная дама, которая признала в Жане сына. 
Так продолжалось не долго. Тайфун, как ни был он силён, утихает, не справившись с сушей. Когда события, происходящие в Ньюльселе, проникли в опочивальню короля, личный лейб-медик Его Величества через глашатая обратился к народу. В его речи, написанной на куске гербового пергамента и хранящегося теперь в Ньюльсельском музее  средневековой истории, есть такие строки: «…король ВолОкит VIII, лечением которого я занимаюсь с его младенчества, никогда не мог иметь детей вследствие врождённого заболевания».
Это заявление, прочитанное при гигантском стечении ньюльсельцев, произвело оглушающее действие. Народ в замешательстве долгое время стоял молча. Потом все повернулись к Жану, и каждый посчитал своим долгом ударить его. Били долго, били беспощадно. Тело горбуна валялось на брусчатой мостовой и только колыхалось под ударами. Кожаные сапоги ломали кости, и когда под кожей не осталось ни одного не раздробленного сустава, горбун впервые в жизни выпрямился. Он лежал окровавленным лицом к небу и уже не чувствовал ни ударов, ни боли, ничего. Только странное ощущение свободы, пришедшей к нему в последний миг его жизни.
Даже труп горбуна не стали хоронить, отвезли за город и бросили в лесу. Люди никогда никому не прощают своих же ошибок и заблуждений.

06-08.04.1999