Зеркала. История четвёртая

     Начало событиям, излагаемым в этой статье, было положено летом 1906 года, когда над большинством регионов нашей необъятной страны тревожным заревом горели отсветы Первой Русской революции.
 
    Отслуживший царю службу в Маньчжурии, солдат  N-ского пехотного полка Иван Рудавин, 30-ти с лишком лет от роду, происхождением из крестьян, старообрядческого православного вероисповедания, уроженец Московской губернии, возвращался на Родину в милую  его сердцу родную деревню.
 
   Военные коменданты на станциях практически бездействовали из-за известных всем событий. Никакой помощи в обеспечении посадки и в получении довольствия уволенным в запас  официальные представители военной власти  оказать не могли или не изъявляли желания, поэтому бывшему рядовому Рудавину и его сослуживцам-землякам, сорганизовавшимся в маленькую артельку, приходилось   уповать лишь на себя да на Николая Чудотворца, известного покровителя всех путешественников.   Из-за царившей в то время в стране смуты, путь домой оказался долог: поезда ходили не регулярно то из-за бунтов местного населения, то из-за забастовок железнодорожников, которые иногда вообще останавливали всякое движение по Транссибу. 
            
     Часто попутный поезд, вёзший солдат к очередному более-менее крупному городу, на долгие часы замирал на каком-нибудь забытом Богом полустанке, вот как раз в таком медвежьем углу и началась эта весьма загадочная история.

     ..Паровоз, несколько раз судорожно дёрнул состав и, наконец, шумно выпустив, как вынырнувший из океанских  глубин кит, серую струю пара, замер возле невзрачного деревянного здания, считавшегося местным вокзалом. Привычные к долгому пути пассажиры, большинство из которых составляли запасные из центральных губерний России, вооружившись котелками, чайниками и прочей пригодной для этого случая тарой, дружно устремились к титану с кипятком. Иван не стал отставать от товарищей и тоже выбрался из вагона размять ноги, разжиться кипяточком, а если повезёт - раздобыть съестного, а если вообще очень сильно повезёт, то и узнать, сколько тут простоит уже всем изрядно опостылевший поезд. Сильно ему повезло или нет, судить вам, мои многоуважаемые читатели: по собравшейся у титана очереди порывом ветра пронёсся слух, что поезд застрял тут до вечера -  где-то на линии снова бастовали железнодорожники.

     Кто-то из пассажиров уже проведал, что поблизости от станции есть довольно большое село, в нём имеются торговые лабазы, в которых можно не просто купить, а   выменять на вещи необходимый товар и съестное.
      Отдав свой котелок попутчику, Иван и ещё несколько десятков демобилизованных взяли в руки  свои  солдатские «сидора» с  затрофеенными в Маньчжурии полезными в хозяйстве штучками и направились в посёлок.  До него и впрямь было недалеко, встреченный по дороге словоохотливый местный житель показал путь к лавкам торговцев, сообщил, у кого дешевле и лучше товар, кто продаёт только за деньги, а кто согласен на мену. К лавкам «согласным на мену» большинство и отправилось, скажите мне: когда на Руси у простого солдата водились деньги?

     В приглянувшейся путешественникам лавке шумела и шевелилась многоголовая людская толпа, в помещении было душно, пахло какими-то старыми тряпками и несвежей рыбой, поэтому Иван и ещё один солдат из его  артельки решили выйти на улицу, дождаться, пока нахлынувший вал покупателей немного спадёт, а заодно справить малую нужду в каком-нибудь укромном местечке. Для этого они выбрали заросший густой разнообразной растительной негодью узкий проулок между глухой стеной лавки и какой-то полуразрушенной постройкой. Сделав своё дело и собравшись уже возвращаться назад, солдаты услышали то ли писк, то ли тихий плач, раздававшийся из  зарослей.  Приятель Ивана, решив, что там запуталось какое-то животное и, будучи по складу характера сердобольным человеком, без промедления полез в чащобу. Через несколько секунд он позвал дружка:
- Глянь-ко, Ванька, чегой-то я тута нашёл!
     С этими словами он протянул товарищу скрученный из каких-то пёстрых тряпок и звериных шкур свёрток. Иван осторожно взял попискивающий кулёк и с изумлением увидел выглядывающее из ветоши личико ребёнка.  Выйдя из зарослей на свет, Иван рассмотрел найдёныша. Светлая грязная кожа, густые, чёрные, как смоль, волосы и внимательно рассматривавшие его тёмные миндалевидные глаза. Поудобнее перехватив находку, Рудавин направился к крыльцу лавки: надо было узнать, что за нелюдь бросила ребятёнка в таком дурном месте? Растолкав уже  изрядно поредевшую очередь, солдат подошёл к прилавку, положил на него найденного младенца и спросил вьющегося вьюном перед небывалым наплывом покупателей, приказчика: не их ли это ребёнок? Приказчик оказался парнем сообразительным, пулей метнулся куда-то вглубь помещения и через секунду появился в сопровождении дородного бородатого мужчины, оказавшегося владельцем лавки. Удивлённо рассмотрев лежащий на прилавке свёрток, хозяин заявил, что понятия не имеет, откуда взялся ребёнок возле его заведения, посоветовал разыскать здешнего помощника околоточного надзирателя и доложить ему о находке.

      Что ж, делать было нечего, Иван взял свёрток с ребёнком на руки и направился к указанному лавочником большому дому с железной крашеной крышей, в котором проживал полицейский чин. Внезапно на вокзале засвистел паровоз, шедшие в сторону станции солдаты и штатские пассажиры ускорили шаг. На вопрос Ивана:
- Что случилось?  - ему ответили, что поезд отправляется.

      Бывший солдат в растерянности остановился: идти в участок – на поезд опоздает, когда следующий будет неизвестно, да ещё и вещи в вагоне остались, бросить ребёнка на улице – не по-христиански как-то. Смачно сплюнув на землю, Иван опрометью бросился к станции, крепко сжимая в объятьях неожиданно свалившийся ему на голову «гостинец».
      В вагоне «артелька» встретила его смехом, шутками и вопросами: - Гляньте на него, он суму с хабаром даже не тронул, а пришёл с прибытком.
     -  Ага, видать, на исподнее  сменял! Ну, хват!
    -  Да ты хоть глянул, пеняжник, кого  тебе тама  подсунули, парнягу аль девку?
      Ребёнок оказался крохотной  девочкой трёх-четырёх месяцев от роду, сильно истощённой, но с виду абсолютно здоровой. На вопрос товарищей, что делать с ней будешь, Иван, почесав в затылке ответил:
 - Домой заберу в дочки. Своих детей нам с женой Господь не дал,  теперича видно Он услыхал наши молитвы и так выказал Свою волю.

        Проходившая по вагону немолодая женщина, увидев суетящихся возле вагонной полки солдат, полюбопытствовала о причине столпотворения.  Узнав в чём дело, она сразу всё взяла в свои руки, отругав этих глупых  непутёвых мужиков из-за того, что они до сих пор не перепеленали и не помыли  бедную дитяшечку; да ещё, (виданное ли на свете дело, люди!): эти охламоны даже и  не подумали  про то, что её надо хоть чем-то покормить!   
    Через час девочка был чиста, завёрнута в свежие пелёнки, сделанные из подручных материалов и, причмокивая, сосала через  чистую тряпочку «жёванку» из хлеба…

     …Жена Ивана, Елена, приняла «гостинец» радушно, истосковавшаяся бездетная женщина отдавала нечаянно появившемуся у неё ребёнку всё тепло своего сердца. Односельчане, по крайней мере, подавляющее большинство, тоже отнеслись к поступку Рудавина с пониманием, считая такое нечаянное появление дитя в семье истинным Божьим промыслом. Из-за нехарактерной для среднерусской деревни внешности и из-за того, что солдат привёз ребёнка «с японской войны», местные острословы  сразу прилепили ей уличное прозвище - «Японка». При крещении девочке дали имя Евдокия.

      Видимо и вправду за добро в мире платится добром, потому что у Рудавиных в 1907 году родился сын Герасим, а на следующий год ещё один мальчишка, названный Павлом. Жизнь пошла по накатанной колее, детишки росли, маленькая Евдокия-Японка была первой помощницей по хозяйству, в три года уже пасла гусей и прочую водоплавающую пернатую живность, в возрасте 5 лет уже полноценно трудилась на хозяйстве: нянчилась с братьями, по мере сил работала на огороде, особенно охотно возилась со скотиной.

     Деревенские старожилы вспоминали,  что когда выпадал «жеребий» на выпас  Рудавиным,  все знали, если  от семьи пошла пасти стадо маленькая Японка, то ни одна, даже самая супротивная животина не пропадёт и в чужой огород не залезет. Когда Евдокия  со стадом возвращалась с выпаса, скотина не мчалась по деревне как обычно, позадрав хвосты  бешеным аллюром, а степенно ступала по центральной улице без спешки, не шарахаясь по проулкам, сворачивая строго к своим дворам. Люди говорили, что животные ходили за ней, как дрессированные, повинуясь любому жесту или окрику, а  все местные собаки, даже самые страшенные и злющие цепные кобели, завидев Японку, ластились к ней, как  игривые щенята.

      …Девочка росла, с виду она была обычным ребёнком, как и множество других её сверстников и сверстниц, но однажды с ней произошёл непонятный инцидент, который, вообще-то, должен был бы встревожить её приёмных родителей. Однако тогдашние крестьяне были далеко не чета нынешним городским жителям, трясущимися над каждым волоском своего ненаглядного чадушки, посему  на странный  случай старшие Рудавины особого внимания не обратили. Мало ли чего в жизни случается?

      Дело было так: однажды Иван по какому-то важному делу пошёл к богатому торговцу Лёвкину, прихватив с собой едва научившуюся ходить дочурку. Всю дорогу он нёс её на руках, войдя в избу, он опустил ребёнка на пол и, чтоб она не мешала взрослым беседовать, повернул её к окнам, между которыми висело здоровенное зеркало и показал ей на него пальцем, дескать, погляди-ко, кто тама? Девочка подняла взор на  блестящий  сияющий стеклянный прямоугольник, и страшно закричав, кинулась к закрытой тяжёлой двери, колотя и пытаясь отворить её своими  слабенькими ручонками. Иван едва успел её перехватить и, гладя по спинке, попытался успокоить, но до тех пор, пока он не вынес бьющуюся девочку из комнаты  в сени, она не унималась. В сенях она намертво вцепилась в шею отца, а при попытке спустить её на землю, снова заходилась в рёве. В этот раз запланированный разговор не состоялся, Иван отнёс ребёнка домой и передал на руки матери. Что с ней случилось, никто так и не понял, позвали местную знахарку Клавдею, она пошептала на воду и сказала, что  не понимает в чём дело, возможно кто-то сглазил девчушку, но это не точно. Тем всё и закончилось. Благо большого зеркала в избе у Рудавиных не было.  Елена для своих бабьих нужд обходилась небольшим осколком, вмазанным в стенку русской печи, а Ивану оно вообще было без надобности. Поэтому ещё раз провести опыт и узнать, что так напугало дочку, было невозможно, да им, собственно, узнавать было и незачем.

         …Время шло, старший Рудавин, завершив сев, отправлялся летом на отхожие промыслы работать плотником, подраставшие ребятишки во главе с матерью как могли, управлялись с хозяйством. В 1908 году на Нижегородской ярмарке Иван познакомился с такими же,  как он, староверами-плотниками из одной северной губернии. Оборотистые мужики  скупали у себя дома лес на корню, изготавливали из него срубы и прируб для изб и прочих построек, затем, разобрав, плотами сплавляли по реке в южные регионы страны, где с древесиной были проблемы. Там всё продавали с барышом, а если их же и нанимали на сборку строения, то заработок за сезон  получался совсем недурной.  Работящий, непьющий и некурящий единоверец  им приглянулся, и они зазвали его в свою артель.
       В дом Рудавиных пришёл достаток: вместо лавок появились фабричные стулья, вместо домотканины хозяйка и детишки по праздникам щеголяли в добротной покупной одежде.  На потолке мягко засветилась лампа-семилинейка, на стене пристроились ходики с кукушкой, был закуплен в хозяйство качественный сельский инвентарь, хорошая молочная тёлка, посуда и прочее необходимое в  нехитрой  крестьянской жизни добро.
     Осенью 1913 года Иван, получив расчёт у выдобщика,  приобрёл на ярмарке большое зеркало в деревянной резной раме, которое и привёз с собой.  Дома никого не было, Иван, взяв молоток и гвозди, водрузил покупку в простенок перед «красным» углом и вышел на двор, дожидаться своих.

    Когда домашние вернулись с поля, Иван   ввёл их в избу и, отворив дверь в горницу, торжественно показал на   купленную им «для форсу» вещь. Мальчишки  Пашка и Герка моментально бросились к зеркалу, крутясь и строя гримасы, Евдокия же замерла, как вкопанная, а затем, испустив нечеловеческий вопль, бросилась вон, едва не сбив с ног входившую в светёлку Елену. Девочка кричала и извивалась, глаза закатились, с ней, как говорили в те времена, «случились судороги». На все расспросы, чего она там испугалась, Японка отвечала, что в зеркале живёт страшный чёрт! Пришлось вместо праздника, по случаю встречи с супругом,  Елене бежать к Клавдее, которая, как и в прошлый раз, помогла успокоить ребёнка. Пошептавшись с немного отошедшей от испуга девочкой, знахарка  потом поговорила с Иваном и Еленой, рассказав всё, что узнала от  Евдокии:
 - Она боится, что её  заберут туда, в зеркало. Кто – не ведаю. Лучше спрячьте его от греха подальше куда нить или продайте. Оно-то к лучшему так будет. Жили без него и дальше проживёте.

      Зеркало немедленно перекочевало из передней в нежилую клеть, да так там и осталось висеть, пока кто-то из мальчишек, искренне любивших свою старшую сестру и знавших о её страхе, «совершенно случайно» не кокнул его в брызги, пока отец был на заработках. Дело вроде бы закончилось хорошо, но среди людей по округе гадким, вонючим дымком пополз слух, что девка у Рудавиных не в себе, порченая, зеркал боится...

       Все попытки сверстников и ребятишек постарше поддразнить или попугать зеркальцем Японку, регулярно заканчивалось грандиозной дракой, братья-погодки  стеной стояли за свою сестру. В конце концов, все, даже самые отъявленные хулиганы, оставили их в покое.

        …Империалистическая война, для семьи Рудавиных прошла практически не заметно, Ивана в армию не взяли, он так и продолжил заниматься своим промыслом до самой революции.  Смену власти в деревне приняли благожелательно: наконец-то  раскольников-беспоповцев перестали донимать церковные и светские царские власти в связи с  их полным упразднением, поэтому установление нового строя никого особо  не коснулось, кроме богатея Лёвкина, бесследно сгинувшего в 1918 году.

       Отгремела Гражданская, в пустовавшем доме купца Лёвкина был устроена изба-читальня, вскоре  избачи-активисты организовали  там и клуб, вечерами в нём устраивали для окрестной молодёжи танцы под гармошку, агитационные мероприятия или  простые обычные  деревенские  посиделки с песнями, разговорами, вязаньем и прочими атрибутами  старинной сельской жизни..

      Евдокия в 1922 году из  худенького ребёнка превратилась в невысокую ладную девушку, на диковинную красоту которой стали заглядываться все окрестные ребята.  На беду, обратил на неё своё внимание и непутёвый парень из соседнего большого села.
       Оно по сути, дело-то  молодое, житейское, но парняга был из «никониан», да к тому же проблемный, как говорили в то время – отпетая шпана, саврас без узды.
       Молодой человек начал оказывать знаки внимания цветущей во всей своей девичьей красе Японке, но она, уже зная от людей, что на самом деле он стоит, на лесть, посулы и все обещания  ухажёра твёрдо дала понять:  тут ему не светит ничего! 

     Гордость сельского апаша была уязвлена, поэтому он упрямо продолжил свои приставания, совсем не давая девушке прохода.   Наконец местным ребятам надоело наблюдать этакое непотребство, и они устроили ловеласу приличную взбучку. Несмотря на последующее примирение путём совместного распития обеими враждующими сторонами бутыли «первача», пьяных клятв в вечной дружбе, объятий и  признания в обоюдном уважении, негодяй затаил злобу и решил при случае отмстить. Отомстить не побившим его парням, а Евдокии.

      На Рождество 1923 года, приехавшие из уезда агитаторы, в свете ведущейся в стране борьбы с религиозным дурманом, затеяли в клубе какое-то мероприятие, с подразумевающими в конце программы танцами и не под какую-то там гармошку, а под настоящий граммофон! Вскоре к клубу начали стекаться не только местные, но и подростки и молодёжь из соседних селений. Пришла туда и Японка с братьями. Ближе к вечеру в клуб завалилась изрядно подвыпившая компания, во главе которой был  отвергнутый ею «жених». 

    К тому времени  официальная часть программы была окончена, граммофонная игла легла на бороздки пластинки и из раструба полилась какая-то мелодия, под которую самые смелые девчата, постукивая каблуками, вышли на середину комнаты и пустились в пляс. Не отставала от них и юркая маленькая Евдокия. Внезапно к ней подошёл, покачиваясь от выпитого, несостоявшийся ухажёр и вежливо попросил её отойти, поговорить. Та, немного подумав, согласилась, что может случиться в доме, полном людей? Они вышли из большого помещения в тёмный холодный коридор, девушка, повернувшись к молодому человеку, спросила: что он от неё хочет? Она его не боялась, тем более в конце коридора затеяла возню какая-то парочка, негромко переговариваясь и  над чем-то смеясь.

– Сейчас узнаешь,– прошипел волокита. Он схватил Евдокию в охапку и подтащил к двери небольшой каморки, которая тут же распахнулась изнутри. Там их ждали четверо пьяных приятелей подонка, с обвисшими от чрезмерно выпитого самогона лицами.
     – Вот  и обещанное развлечение, робяты,-  громко произнес мерзавец и швырнул девушку внутрь, - Ступайте отсюда быстрее!
Те, громко смеясь и топоча, вывалились наружу.
       За ними выскочил и их главарь, предварительно крикнув:
 - Любуйся теперь  на себя вдоволь, сука! - в затворившейся двери щёлкнул запираемый замок.
       Евдокия подняла глаза и обмерла: на стенах висели два огромных зеркала, когда-то украшавшие горницу купца Лёвкина…

       Крики девушки люди, находившиеся в клубном зале, услышали даже через хрип граммофона, топот и людской гомон. Павел и Герасим сразу узнали голос своей сестры и ринулись к выходу.  Выскочив в коридор, они поняли, что их сестра попала в беду: её истошный вопль доносился из-за двери бывшей кладовой. Они двинулись к ней, но путь им перегородила пьяная компания:
      - Куды, сопляки? Камедь тока начинается!
       Гопник, произнёсший эти слова, ткнулся лицом вниз, тщетно пытаясь зажать рукой красную юшку, хлынувшую из разбитого кулаком Герасима носа. Павел тоже бросился в бой.  Братьям пришлось несладко: пятеро взрослых парней против двоих подростков, силы были неравными.  От сильного удара ногой Герасим упал, держась за живот, Павел с разбитым лицом,  в распластанной  в лоскуты косоворотке ещё держался на ногах.
    – Не устою,  - мелькнула в голове у парнишки отчаянная мысль.  Но сзади из раскрытой двери зала уже валом валили к ним на выручку односельчане и через несколько минут  гнусная шайка, скуля и  плюясь выбитыми зубами, была повержена на пол.

     Тяжёлую дверь, из-за которой несся непрекращающийся девичий  визг, вышибли ногами.  Когда створка рухнула, перед людьми открылась невероятная картина. Выгнутое  дугой  тело девушки висело в воздухе, раскинув крестом вывернутые из плеч руки. Из широко открытого в крике рта, носа и ушей сочились алые струйки. Евдокия медленно плыла по направлению к одному из зеркал. Оцепеневшим людям то ли показалось, то ли они и на самом деле увидели в блестящей стеклянной глади какую-то жуткую тварь, от вида которой душа уходила в пятки. Большинство молодёжи, сбивая с ног друг друга,  бросилось наутёк.

       - Оно пришло за моей сестрой!
         Павел рванул в комнату,  и голыми кулаками несколько раз  ударил вначале по одной зеркальной поверхности с прячущейся за ней нежитью, а когда та со звоном осыпалась на пол, проделал то же и со второй. Лишь только последний блестящий осколок звякнув, ударился о тёсаные доски пола, тело Евдокии тяжело рухнуло вниз.

      С рассечённых стеклом рук Павла заструилась густая тёмная кровь…

     Евдокия осталась жива, но нервное потрясение и внутренние повреждения оказались такими серьёзными, что её пришлось отвезти в уездный город и положить в больничку, оставив на несколько недель под присмотр профессиональных докторов. Может этот случай так и осталось никому не известным, а произошедшее списали б на выдумки перепившейся и передравшейся из-за девушки молодёжи, однако в клубе находились  городские агитаторы, которые настояли на открытии уголовного дела. Приехавший из уезда следователь, опросил всех участников этих событий, но о каких-либо сделанных им выводах и результатах мне неведомо. Да и были ли они вообще? Ну, пьяная драка, истеричная девица, что-то привиделось возбуждённым людям в слабоосвещённом помещении, и в чём тут криминал? Дело было завершено, даже не начавшись, однако в округе о происшествии теперь знали все, поэтому эта история и сохранилась в народной памяти до наших дней.

     Единственный человек, кто подошёл к случившемуся серьёзно и скрупулёзно, оказалась  местная знахарка Клавдея. Она тщательно собрала все осколки зеркал с места происшествия, какие нашла, и куда-то с ними отправилась. Поговаривали, что за реку к своей сестре, о которой шёл слух, как о  настоящей сильной колдунье, многое знающей и  умеющей. Вернулась женщина довольной, сразу пошла к Рудавиным и о чём-то с ними поговорила. Через некоторое время она вышла со двора, сопровождаемая сияющей Еленой, неся большую корзинку со снедью и торчащим сбоку отрезом ткани. Видимо,  родители Японки её  щедро отблагодарили за какую-то  неведомую, но значимую услугу.

     … Дом Лёвкина простоял до 70-х годов прошлого века, медленно разрушаясь, после чего был разобран на дрова, я его застал: огромный высокий пятистенок, помню, что, несмотря на то, что дом был деревянным, его потолки были покрыты искусно выполненной узорной лепниной.

     Дальнейшая судьба героев повествования сложилась по-разному.

     Несостоявшийся Евдокиин «жених»  через несколько лет умер, когда поздней осенью, напившись до скотского состояния, вышел помочиться с крыльца собственного дома, поскользнулся, упал,  не смог подняться и, уснув, замёрз насмерть в трёх шагах от двери.
      Иван и Елена Рудавины жили в  родной деревне и работали в местном колхозе до своей смерти в 40-е годы прошлого века. Их дом до наших дней  не сохранился.
      Герасим  погиб  в марте 1945 года в Венгрии, в боях близ озера Балатон.
    Павел на Отечественную войну не попал, так как осколками зеркал он повредил сухожилие на руке и поэтому  был признан негодным к военной службе. Жил и работал в Москве.

    Главная героиня повествования Евдокия-Японка, поправившись, уехала в Москву, где устроилась работать на какое-то промышленное предприятие. Кто и кем по рождению она была –  один Бог знает. Что она видела в зеркалах, почему они на неё так действовали и влияли ли они на неё  в дальнейшем -  тоже неизвестно. Но как рассказывали знавшие Рудавиных люди, Евдокия в Москве вышла замуж за  хорошего парня, учившегося на каких-то курсах,  в конце 20-х годов переехала в Ростов-на-Дону на родину мужа,  видимо, сестра деревенской знахарки всё сделала правильно, и  проблем у девушки больше не возникало.  Дальнейшие следы нашей героини окончательно теряются в годы  Великой Отечественной войны.

      Память о жившей в наших местах необычной девочке косвенно сохранилась до наших дней. Часть деревни, где стоял дом Рудавиных и по сию пору называется «японской слободкой». Ныне обитающие там приезжие московские дачники вряд ли вам расскажут, почему в обычном русском селении появилось такое странное название. Они об этом либо ничего не знают, либо  излагают какие-то совсем невообразимые вещи.
        Судя по всему, из оставшихся немногих местных и многих приезжих дачников, я один точно знаю, откуда «японская слободка» получила своё прозвание. Теперь и вы, мои достоуважаемые читатели, тоже об этом  знаете.

Фото из сети Интернет.