Фрейя Мэтьюз - Лекция 2
ДОСТАТОЧНО ЛИ ПОБЕДИТЬ ДУАЛИЗМ? НУЖНА ЛИ ТАКЖЕ ХОЛИСТИЧЕСКАЯ ПЕРСПЕКТИВА?
Как может выглядеть холистическое описание реальности?
Возвратимся к проблеме мировоззрения – к тому, что не так с Западным мировоззрением – в свете нашей новой гипотезы, что вселенная не столько состоит из базовых частиц - о чем предполагалось в классической физике – но прежде всего, что это неделимое целое. Давайте посмотрим, куда это новое метафизическое предположение нас приведет.
Когда мы задумываемся о вселенной не как о случайном наборе частей, но как о непрерывном целом, возникает вопрос: почему эта вселенная, простирающаяся от нас по всем направлениям в захватывающем интер-галактическом великолепии, едина (universe) и почему в ней все согласуется очевидным образом? Задавая этот вопрос, мы невольно возвращаемся к нашему негласному допущению, что реальность сложна, что она состоит, как выразился философ восемнадцатого века Дэвид Хьюм, из логически «различных экзистенций», и напрашивается вопрос, почему эти различные экзистенции держатся вместе? Если мы вообразим напротив, что реальность состоит не из различных экзистенций, каким-то образом удерживаемых (всегда случайными) законами физики, но что она уже представляет собой единое неделимое целое, тогда различные аспекты вселенной предстанут как единый феномен (salient).
Мы будем поражены таким взглядом на единство не столько присутствие различных тел – звезд, планет, камней, песчинок песка, клеток и т.п. – сколько тем, что находится в промежутках между этими телами. Другими словами, мы будем поражены тем фактом, что вселенная – это пространство, и что все наблюдаемые тела удерживаются, так сказать, в пространстве и что это пространство само представляет собой неделимый континуум. Материя, напротив, кажется явно разделенной: мы можем разрезать ее до самого уровня субатомных частиц, но мы не можем разрезать пространство. Мы можем различать различные районы пространства, обращаясь к телам, которые, занимают их, но мы не можем отделить «одну часть» пространства от другой [1]
Если пространство выступает как первичная данность, отдельные случаи материи могут рассматриваться как местные и непостоянные искажения пространства. Пространство рассматривается как внутренне динамическая область волнообразного движения – рябь, течение, завихрение, водоворот и поток. Такое движение волнообразное, поскольку волна -это форма, которую принимает движение в среде, не оказывающей сопротивление: она распространяется с постоянной скоростью по всем направлениям. Такие волнообразные нарушения природы пространства и паттерны, формирующиеся при этом, проявляются для наблюдателей как физические силы разного рода и ,в их наиболее устойчивых конфигурациях, как материальные феномены. Такая геометродинамика , или «пространственный вид материи», - феномен, который привел к эйнштейновской Общей теории относительности, хотя это было невозможно в высшей степени разделенной физической парадигме, в которой был вынужден работать Эйнштейн (Mathews, 1991).
Если считать пространственный аспект вселенной главным свойством, а не изолированным случаем материальности, первым вопросом будет не какова природа материи, а какова природа пространства? Как можно понять этот бесконечный континуум? Ответить на этот вопрос нельзя принимая обычную практику объяснений, мы должны искать природу пространства другим способом.
Один из путей понимания безграничности и единства пространства - его прямая аналогия с полем, предположение о его внутреннем измерении субъективности, или разума. Если пространство не просто физический, а психофизический феномен, имеющий внутренний, а также внешний аспект, тогда все случаи материи - простые возмущения в этом психофизическом комплексе, и ее интегрированность объясняется внутренней природой ментального, или субъективного, измерения, поскольку его характеристика - полевая, холистическая, внутренне взаимосвязанная, неделимая. Субъективность не может восприниматься атомистически, как агрегат отдельных частиц опыта или даже как продолжение этих частиц. Если субъективность, или в более общем случае ментальность, такая же начальная форма вещей как материальность, тогда физическое существование должно отражать неделимую природу разума. Материальность должна проявляться в такой же полевой манере, как и разум (Mathews 2003, 2011).
Другой вопрос, который сразу же возникает, почему сознание должно быть полевым и неделимым? Возможным ответом будет то, что ментальность это функция смысла.
Говоря о смысле, я не просто имею в виду смысл слов или других коммуникативных жестов, но глубокое чувство смысла, находящегося в центре всех вещей, заинтересованных в своем существовании. Для вещей, или точнее существ, сформированных такой поддержкой своего существования, все, что происходит вокруг них, потенциально важно. Разные явления вызывают у н их разные отклики. Некоторые согласуются с их существованием, некоторые угрожают ему, но большинство из них нейтральны. Существа, заинтересованные в своем существовании, регистрируют – понимают – различные аспекты своего окружения и по разному относятся к их изменению, и в этом состоит смысл и корни понимания. Смысл, другими словами, входит в мир как размерность само-значимости (self-mattering). Но смысл по своей природе неделим – различные смыслы проникают друг в друга, изменяются согласно контексту. (Подумайте о поиске смысла в отдельных строчках поэзии, не доступной анализу!). Разум, как пространство смысла, должен иметь такую же полевую природу неделимости (Mathews 1991, 2007).
Если разум/сознание связано таким образом со смыслом, а смысл в свою очередь связан с чувством значимости (meaningfulness) существ с внутренней (intrinsic) инвестицией в свое собственное существование, тогда тогда наша линия догадок о том, что вселенная обладает очевидной полнотой, а следовательно разумом, должна также инвестировать в свое собственное существование.
Идея, согласно которой существо с природным инвестированием в свое собственное существование, не такая уж мистическая, как это может показаться с первого взгляда. Вглядевшись в наше окружение, мы можем заметить существ, инвестировавших в свое собственное существование, и следовательно в непрерывное чувство собственной значимости. Здесь на Земле, мы в самом деле окружены такими существами: они включают организмы, а также системы более высокого порядка, такие как экосистемы и возможно саму Землю. Живые системы – системы, настроенные на то, чтобы активно поддерживать свое существование собственными усилиями – изобилуют в природе, и мы конечно уступаем им по количеству.
Из этого сразу следует, что вселенная как система представляет собой существо подобного рода: она организована системно так, чтобы поддерживать свое существование с помощью самореферирующих усилий. У философа семнадцатого века, Баруха Спинозы, был термин для такого самостоятельного существования: conatus или интенция (conativity). У интенционального существа или системы существует учредительный интерес к самореализации – самоактуализации, самоподдержке, и саморазвитии. Я называю таких интенциональных существ или систем – самостями (selves).
Если разум, как функция смысла и, в конечном счете, само-значимости, относится к самостям, а у вселенной как цельности, ест ь внутреннее, ментальное измерение, как предполагает ее неразрывная полнота, тогда вселенная в целом также должна быть отнесена к самостям – весьма особого типа, или Самости, - само-актуализирующей, само-сохраняющейся, и само-развивающейся.
Весь проявленный, или эмпирический мир, от мельчайшей детали до необъятного размера, должен с этой точки зрения представлять собой «внешнее» проявление внутреннего поля конативного опыта, опыта космологической Самости. Поскольку это внутреннее поле ментальное и, следовательно, обязательно неделимое и само-согласующееся, внешняя вселенная будет также участвовать в этом согласии и нераздельности, образуя холизм, о котором мы предполагали с самого начала.
Осторожный читатель может спросить, как вселенную в целом можно наблюдать «извне», поскольку ничто, по гипотезе, не может существовать вне ее? На это можно ответить,что хотя вселенная стремится к единству, она также очевидным образом претерпевает само-дифференциацию: она не просто поле «пустого» пространства, но скорее подвержена возмущениям в бесконечных динамических комбинациях и пермутациях. Такая внутренняя само-дифференциация конативной системы должна далее пониматься как аспект ее само-реализации и само-развития.
Ее полевая ткань сворачивается и разворачивается локально, формируя динамический набор. постоянно меняющихся конечных конфигураций, подобно волнам и завихрениям на поверхности океана. Заимствуя еще один термин у Спинозы, мы можем назвать эти изменчивые, локальные конфигурации «тканью реальности», «модами» космического единства поскольку они не представляют собой отдельные дискретные сущности, но возмущения космической реальности.*
Среди этих мод или различий, мы обнаруживаем некоторый – особый набор – который претерпел значительные (хотя всегда относительные) индивидуации, т.е. само-реализующиеся конфигурации, отличные от остальных и окружающего поля. Такие особые моды представляют собой локальные паттерны базисного психофизического поля, сформировавшиеся благодаря собственным усилиям, несмотря на внешние силы, на манер относительно устойчивых волн, возникающих в жидкости. Моды этого типа составляют (относительные) самости. Именно благодаря таким относительно самостоятельным самостям, находящимся внутри более широкого поля, но активно отличающихся от него, можно сказать, что реальность выступает как «внешняя» сущность.
Эта интуитивная линия аргументов, которая началась не с вопроса о строительных кирпичиков реальности, а скорее о факте ее очевидной согласованности (self-coherence) возвращает нас к снова к панпсихизму, но теперь к его космологической версии, которую я называю панпсихизмом живого космоса (Mathews 2017a). Согласно моему представлению о живом космическом панпсихизме – который я во многом заимствовала у Спинозы – эмпирический мир, мир наших чувств - это внешнее проявление внутреннего чувствительного поля субъективности, где субъективность понимается как чувство само-присутствия, как предварительное условие опыта. Реальность с этой точи зрения одновременно единство и набор конечных мод, Она и Множество, видимое изнутри, это чувствительное глобальное поле субъективности. Со своей конативностью – желание реализовать себя и продлить свое собственное существование. С точки зрения конечных мод, однако, или тех из них, которые сконфигурированы как наблюдатели, это внешний пространственно-временной набор, который мы воспринимаем нашими чувствами (Mathews 2003) [2]
Когда конечные самости понимаются как моды космоса – большей Самости – структурируемой в соответствии со своей собственной конативностью, мы можем предположить с некоторой уверенностью, что эти самости должны в свою очередь вносить свой малый, но особый, вклад в существование более общей схемы космоса, ее само-реализацию и само-развитие.
______________________________
[2] Космологические версии панпсихизма в настоящее время появляются как теоретическая опция философии сознания (Goff 2019; Shani 2015; Nagasawa and Wager 2016),но у такой опции существуют более глубокие корни в истории Западной мысли (Skrnina 2005) В истории подобные теории возникали не столько как ответ на проблему сознания, сколько как размышления по поводу реальности. Именно эти более древние и первоначальные истоки вдохновляли мой собственный поиск (Mathews 1991)
* Здесь я вижу удивительную аналогию с теорией электромагнитного поля, как потоком, имеющим различные моды движения (течения, вихри и пр.). Известно, что электромагнитная теория заимствует для своего описания математический аппарат гидродинамики (формула Стокса и др) - ВП
_______________________________
Как соответствовать Живому Космосу ?
Как могут конечные самости вносить свой вклад в разворачивающуюся космическую конативность? Как мы, в частности людские самости, можем вносить вклад в эту реальность?
По-видимому два пути эманируют из такой перспективы живого космоса: во-первых, нам нужно обнаружить и рефлективно выстроить себя в соответствии с тем, что можно было бы назвать Законом; и во-вторых, нас призывают к коммуникации с живым космосом. Объясню.
Закон
Будучи центром конативности, живой космос уже сам организован в соответствии с осью ценности: его само-структурирующаяся активность предполагает, и в то же время составляет, первичное добро, а именно собственное продолжение и само-развитие. Это форма, в которой ценность как таковая берет свое начало. Как моды конативной ткани космоса, мы конечные самости также подпадаем под эту ценность: мы должны обнаружить как нам лучше соответствовать этому первоначальному добру, как лучше всего вносить свой вклад в происходящую актуализацию и развитие само-согласующегося (self-cohering) космоса. В этом смысле существует императив «должны» в самом центре живого космоса, о котором мы, конечные самости, должны помнить. Это «должны», или имманентная нормативность, может быть названа Законом (Mathews 2019a, 2021) Ключик к природе Закона, внутренний паттерн развития (unfolding), который поддерживает живой космос, можно найти опять же в живых системах. Это синергический паттерн двух взаимно приспосабливающихся конативностей, или как я называю его, паттерн, характеризуемый двумя родственными принципами (i) конативностью и (ii) адаптацией (accommodation) и наименьшим сопротивлением (Mathews 2011a, 2019a). В биосфере, поведение большинства видов в целом согласуется с этими двумя принципами, стратегией сохранения энергии, логически следующей из естественного отбора.
Рассмотрим эти два родственных принципа несколько более детально. В мире живых организмов, виды, известные как инженеры экосистем, представляют собой возможно наилучшие примеры того, как конативность, определяемая требованием адаптации и наименьшего сопротивления обеспечивает полноту и стабильность больших систем. Поскольку термин «инженеры» имеет механические коннотации, несовместимые с конативным характером экосистем, давайте заменим его термином «строители ладшафтов». Классический пример экологического строителя ландшафта – бобер. В поисках укрытия от наводнений и хищников, бобры перекрывают водные пути и создают тихие заводи, в которых спокойно строят убежища. Плотины бобров изменяют и перенаправляют течение реки, при этом орошают ландшафт, ослабляют наводнение, фильтруют стоки и создают болота, способствуя созданию среды обитания для мириад растений и видов животных. Эти биоразнообразные и здоровые болота в свою очередь создают необходимые условия для здорового течения и здоровья самих бобров (Goldfarb 2018)
Здесь в Австралии. экологические строители ландшафтов включают также «маленьких копателей», отряд небольших сумчатых и однопроходных («первозверей»), таких как кроличьи бандикуты, короткомордые кенгуру и ехидны, а также лирохвосты (Fleming 2013,Maisey 2021). Эти животные выкапывают трюфели, земляных беспозвоночных, клубни и семена, муравьев, и небольших животных. В процессе выкапывания, они переворачивают и насыщают кислородом землю в больших масштабах; одна птица лирохвост способна перекопать 155 тонн детрита, (1 га/год), что эквивалентно 11 стандартным грузовикам. Аэрация способствует усилению микробной активности и скорейшему разложению детрита, задержке влаги, и предотвращению эрозии почвы. Высокие темпы разложения уменьшают объем детрита, разгружают лес, и делают их более резистентными в случае пожара. Переработка почвы этими животными также служит круговороту питательных веществ и углублению и прорастанию семян. [3]
________________________
3 См Accessed 3 Jan 2022
________________________
Различными способами эти животные, просто действующие согласно своим наклонностям, помогают обеспечить будущее леса и следовательно будущее ресурсов, от которых сами зависят. Здоровый лес, со своей стороны, свободно отдает то, в чем нуждаются эти животные, не требуя от них особых усилий по поиску пищи. Когда каждая часть биомы приспосабливает свою конативность к конативности соседа, ожидая от него лишь то, что он желает отдавать сам, все участники поддерживают себя с минимальными затратами энергии, тем самым повышая свои шансы на выживание. Отношение экологического строителя ландшафтов к своему окружению – классический пример синэргии, если понимать процесс синэргии как процесс, в котором « оба участника соединяют свои конативности для создани новой ситуации, в которой обе конативности cоединяются, но в то же время и расширяются» (Mathews 2011a, 373).
Конфликт, конкуренция и хищники, конечно, случаются в природе. Часто паттерн синэргии очевиден только на уровне популяции, а не на уровне индивидуального организма. Хищники, например, важны для предотвращения вытаптывания травоядными лугов, от которых они зависят, хотя отношения между хищниками и жертвой на индивидуальном уровне вряд ли можно считать синэргией. В случаях, когда стороны вообще не могут достичь синэргии, ни на индивидуальном, ни на популяционном уровне, возникает конфликт. Но поскольку такой конфликт всегда повлечен за собой затраты энергии, на индивидуальном, либо на популяционном уровне, моды такого конфликта будут стремиться к принципу наименьшего сопротивления: противники предпочтут эффективные, но малоpатратные способы борьбы согласно логике естественного отбора. (Военные искусства следуют этой модели: практикующие их учатся сохранять свою энергию с помощью обращения силы оппонента против самого оппонента). В конце концов, императива желать того, в чем нуждаются другие, и приводит к том, что каждое живое существо, без усилий, следует своим намерениям, и в то же время, способствует поддержанию более крупной системы.
Внутри конкретных экологических условий, таким образом, такая адаптация к потребностям других помогает сформировать морфологию и функциональность каждого организма. Работая сообща, два принципа приводят к сложным синэргиям взаимного приспособления: каждый организм ищет свое собственное существование способами, помогающими продлить существование окружающих. Вместе, такие взаимно приспосабливающиеся организмы строят крупные, само-поддерживающиеся системы. Это не значит, что новые мутации, производящие новые жизненные формы, не способные следовать принципу адаптации к другим, не возникнут, но возникнув, они с помощью естественного отбора будут лишены существования.
Именно поэтому принцип адаптации к другим путем адаптации к своим собственным желаниям обеспечивает жизни регенерацию и продление.
Хотя логика синэргии применим к нам самим так же, как и к другим формам жизни, наша высокая степень рефлексии позволяет иметь необычную степень свободы в отношении наших желаний: последние зависят от изменчивых культурных влияний и могут не следовать инстинктивным паттернам, заложенным эволюционными процессами. Такие культурно обусловленные желания, могут в конце концов отойти от принципов синэргии и столкнуться с желаниями других. То есть, мы можем выбирать между усилиями, потраченными на конфликты с другими и наградой, ожидаемой от действий согласно своему выбору. Как существа, наделенные высокой степенью рефлексии, мы можем отходить от Закона и действовать в режиме «проб и ошибок». Нам удалось проводить такой режим без ущемления себя только потому, что мы использовали внешние источники энергии, наподобие домашних животных, рабов и, в последнее время, ископаемого топлива. Тем не менее, само-разрушение, было только одним из селективных следствий режима «проб и ошибок»; другим было разрушение окружающей среды, которая поддерживала нас. Выбранные нами действия в конце концов лишают нас нашего существования, т.к. препятствуют конативности систем, стремящихся его поддержать.
Несмотря на то, что ест логика синэргии, ее скорее следует понимать как нормативный принцип, а не детерминистский. Вот почему я пишу его Законом с заглавной буквы: Закон живого космоса. Хотя это не закон, регулирующий каузальные феномены, известные из физики, и тем более не закон в юридическом смысле, применяемый на Западе, он лежит в самом центре загадки существования. Поскольку это язык энергии, конативной энергии, ищущей существование на первом месте. Адаптация и наименьшее сопротивление представляют собой логику, сохраняющую и увеличивающую конативное поле, поле бытия. Поэтому я думаю, не будет преувеличением сказать, что Закон в этом смысле «должен» быть корнем космического « существования».
Отметим еще и то, что с точки зрения Закона нет существенного различия между людьми и остальной природой. В самом деле, «природа» понимается с этой точки зрения не как «деревья», «камни» и все отличное от человека, но процессуально, как вещи следующие паттерну синэргии, родственным принципам конативности и адаптации/наименьшему сопротивлению. Существа с высокой рефлексией, как мы с вами, подверженные различным культурным влияниям, могут, как мы уже отмечали, выбирать: подчиняться или не подчиняться Закону. Когда наши желания отходят от Закона, мы становимся посторонними, не принадлежим более природе. Когда мы подчиняемся Закону, мы опять становимся частью природы, независимо того, где мы находимся: посередине города или в диком отдаленном месте.
Коммуникативность
Почему живой космос дифференцирует себя таким образом, что конечные самости (selves), под руководством Закона, способны оставлять след в его ткани? Есть ли у самостей особая роль в самореализации космоса? Одна из возможностей та, что существование таких самостей предлагает коммуникативную возможность самому космосу – возможность обмениваться смыслом и перспективной с теми из самореализующихся мод, которые способны на такой обмен. Это в свою очередь может представлять возможность для космического само-развития в том смысле, что саморазвитие происходит не только в количественном отношении, но и как расширение или усложнение пространства во внутренней или смысловой плоскости, как углубление собственного смысла (self-meaning) Вселенной. Такое углубление разумеется может быть достигнуто только посредством коммуникативного обмена перспективой с другими. Наш собственный случай в этой связи показателен: мы знаем, что сознание человека, лишенное возможности коммуникативно общаться с другими людьми, непоправимо портится. В самом деле, если смысл вытекает из отличия ценностей, которые конативное существо, занятое самосохранением и продолжением своего существования отводит различным аспектам своего окружения, осторожно прокладывая путь в мире, тогда каким смыслом должна обладать космическая Самость, для которого не существует такого окружения? Если космос формирует конечные самости внутри себя через процессы само-дифференциации, тогда эти относительные самости становятся координатами смысла, с которыми космос коммуницирует и само-актуализуется как субъективное поле. В этом отношении, создавая внутри себя созвездия из относительных самостей, и далее находясь с ними в коммуникативном обмене, космос возможно так проявляет свою актуализацию.
Но как может происходить такой коммуникативный обмен? В этом контексте, мы могли бы говорить о возможности поэтического порядка – порядка поэтического откровения – раскрывающегося наряду с более знакомым каузальным порядком событий. Под «поэтическим порядком» я подразумеваю порядок смысловых конфигураций обстоятельств, которые выстраиваются как результат призыва (invocation) с нашей стороны: когда мы как конечные самости обращаемся к миру в терминах, характерных для нашего конкретного нарратива или поэтических координат (loci), мир может выбирать ответ, подстраиваясь под эти термины. Я имtю в виду термины, которые будут неизбежно поэтическими, в метафорическом смысле, поскольку единственно доступный «язык» для мира, это язык вещей/событий. Мир не может буквально обратиться к нам с помощью речи, но он может синхронизировать конкретные частности в смысловую конфигурацию подобно тому, как поэзия и сны используют образы для создания и передачи смысла. Случаи такого поэтического обмена между самостями и миром можно описать как случаи онтопоэтики (Mathews 2017a). Данный поэтический порядок превзойдет каузальный порядок, т.к. привнесет смысл в ответ на конкретные случаи – и он не будет противоречить каузальному порядку.
Мировые религии и народные традиции открывают перед нами сокровищницу примеров онтопоэтики, ритуалов и церемоний, которые могут активизировать коммунитативный аспект космоса. Ветхий Завет изобилует такими примерами – начиная с Горящего куста (“Неопалимая купина”), увиденного Моисеем, до Облачного Столпа при исходе евреев, и радуги, увиденной Ноем при отходе Потопа. Такие «знаки» можно рассматривать как отнопоэтический ответ на еврейские нарративы, касающиеся конкретных действий или призывов – конкретных церемоний древнего еврейского народа. В самом деле, радуга по-видимому существовала как онтопоэтический знак во многих традициях, начиная от ауры просвещенных лам Тибета до появления Радуги-Змея у аборигенов Австралии и радуг как мостов, соединяющих миры в скандинавской и японской мифологиях.
Но онтопоэтический лексикон, описывающий конкретный акт или призыв не обязательно должен приходить из нарративов принятых религий или народных традиций. Индивидуумы могут обнаружить на протяжении своей жизни историю или загадочный образ, который, как им кажется, отвечает на их конкретную правду – и служит им в качестве направляющего символа или мифа. Он может происходить из некоторого древнего источника или приходить из Большого Сна, видимого индивидуумом. Он или она могут затем использовать эту историю как символ или поэтическую основу для церемонии – или интенцией для призыва - принимающей различные формы, включая паломничество или путешествие. Путешествия или паломничество действительно имеют особую онтопоэтическую силу. Но большие ритуальные собрания, проводимые на природе, также могут быть эффективными. Как и более формальные академические исследования, посвященные конкретным обменам с реальностью (Kurio and Reason 2021; Poelina and Wooltorton 2020, 2021). Откуда бы ни приходил онтопоэтический призыв, от богов или Бога, от предков или тотемов, гор или ландшафтов, геометрических исследований, духов или Мистерий или личных снов, онтопоэтический ответ приходит (если приходит) из внутреннего аспекта живого космоса, из неизмеримых глубин его субъективности, никогда не исчерпываемых одиночными проявлениями.
Таким образом, мы пришли к метафизическому, или космологическому, паттерну, который выше ньютонианского паттерна, лежащего в основе инструментализма современной промышленной цивилизации. Ясно, что мы далеко ушли от ньютонианского паттерна чтобы освободиться от мировоззрения инструментализма. Недостаточно просто отказываться от дуализма путем «возвращения» сознания животным, растениям, экосистемам или даже таким объектам как камни или крупицы песка или всевозможные микро- частицы.. Такой ход оставляет предположение о том, что реальность состоит из составляющих, и строится снизу вверх. Но такая онтология «отдельных экзистенций» не может, как мы видели, показать, как мы рефлексивные существа, имея собственную конативность, должны действовать. Только увидев холистический аспект реальности, мы в состоянии понять, что конативный центр космоса это фактически и наша конативность; будучи модами космо-конативности, мы сами подпадаем под всеобщий императив: мы Должны соответствовать космосу - и это Закон, пронизывающий ткань реальности.
Аборигенный Закон и панпсихизм Живого Космоса
В до-аграрных обществах люди жили глубоко разделяя синэргию с местными экосистемами, и не пытались превзойти их своими собственными проектами; такой нормативный паттерн ткани реальности был самоочевиден и часто описывался как Закон. Закон признавался всеми - и признается сегодня многими людьми, которым удалось сохранить преемственность способов жизни коренных народов – имманентных ткани Творения.
Мы возвратимся к обсуждению Закона в Лекции 3, уделяя особое внимание параллельному понятию Дао, которое, я полагаю, все еще питает глубокие корни китайской цивилизации. А пока, предварительно, давайте сравним Закон с его вариантом в современных до-аграрных сообществах.
Аборигенная Австралия предоставляет широкую возможность в этой связи. Согласно Деборе Берд Роуз и ее классической этнографии Динго делает из нас людей, основанной на исследовании народа Ярралин, живущего на Северной Территории, Закон можно характеризовать в терминах четырех норм: баланса, симметрии, автономии и ответа.
Баланс должен быть достигнут между конкурирующими интересами или противоборствующими силами, поскольку все они должны рассматриваться симметрично, то есть равными, по отношению к моральной стороне, причем ни одна сторона не может умаляться или быть подчинена другим. Каждый, другими словами, должен рассматриваться как «босс для себя самого», как сущность, наделенная автономными функциями. Все эти функции должны адаптироваться к более широкому функциональному полю, которое их окружает, путем непрерывной двусторонней активной коммуникации. Как отмечает Роуз, когда эти четыре нормы – эффективно вращающихся на оси баланса – выполняются, сохраняются устойчивые отношения между людьми и между людьми и другими видами, между разными видами, между видами и страной, между разными странами. Космос, управляемый Законом в этом Аборигенном смысле, это нормативный порядок, пока у каждого существа, человека или не-человека, есть воля (конативность) и он (она) может выбирать принимать ли участие в поддержании системы отношений. Неподчиняться Закону – значит позволить космосу развалиться (Rose 1992).
Закон народа Ярролин, более того, согласно Роуз, закодирован не только в эмпирических отношениях и соответствиях местному ландшафту, но и в историях, эманирующих из каждого аспекта и элемента ландшафта. Это указывает на смысловую размерность, лежащую внутри видимого мира: внешний ландшафт выражает внутреннее единство между сущностям, от самой малой до самой большой. Несмотря на то, что есть много слов для этой размерности на аборигенных языках, у каждого есть свой набор уникальных коннотаций, в целом переводимых на английский термином Dreaming (Сон); истории, открывающие этот внутренний смысл людям, известны как Dreamings (Сновидения).В интервью Роуз, Муссолини Харвей из Залива Карпентария в северной Австралии так это объясняет:
Сновидения сотворили наш Закон.... Этот Закон – способ нашей жизни, наши правила. Этот Закон – наши церемонии, наши песни, наши истории; все они пришли из Сна.... наш Закон не похож на европейский закон, который всегда изменяется – новое правительство, новые законы; но наш Закон никогда не изменяется. Не мы его сделали. Закон сделан Сновидениями много, много лет назад и дан нашим предкам. А они дали его нам... Сновидения - наши предки, кем бы они ни были рыбой, птицами, людьми, животными. ветром или дождем. Эти Сновидения сотворили наш Закон. У всех вещей в нашей стране есть Закон. У них есть церемонии и песни... (Harvey quoted in Rose 1996, 26)
Философ и старейшина клана Комбумерри, Мэри Грээм, так объясняет Аборигенный Закон, что согласуется с определением Закона Ярралин, данным Роуз. Указывая на сложность и разнобразное толкование Закона на всем континенте, она подчеркивает два общих момента. Во-первых, Закон вышел из земли, он не простой человеческий конструкт. Во-вторых, он основывается на четырех принципах: взаимопомощь, локализм, автономия м баланс. Вместе эти принципы обеспечивают взаимность, не иерархию, между людьми и между людьми и их местной экологией. Закон, таким образом, согласно определению Грээм, эманирует из внутренней реляционной структуры реальности: люди, пишет она не одиноки. “Они соединяются и сотворяются путем отношений с широким набором существ». Аборигенный народ сознает существенную реляционность благодаря своей способности воспринимать «психический уровень природного поведения, поведения природных сущностей» (Graham 2019, 6)
Аборигенные понятия Закона и Сна следовательно гармонируют с панпсихической точкой зрения, согласно которой внутренняя размерность смысла, нормативности и коммуникативности всецело принадлежит само-организующемуся, само-согласующемуся само-развивающемуся живому космосу.
Так что же такое цивилизация?
Когда европейцы впервые колонизировали Австралию более чем двести лет назад, они посчитали аборигенные народы «дикими» и , стыдно сказать, эта точка зрения существовала на протяжении всей колониальной истории Австралии. Австралийская мысль редко включалась в современный философский дискурс. И все же, у аборигенной культуры самая продолжительная история из всех человеческих обществ. По крайней мере 50 000 лет и оценки ее существования продолжают пересматриваться в сторону увеличения. Культура, просуществовавшая так долго и выдержавшая колоссальные климатические и геологические сдвиги, безусловно обладает исключительной адаптивностью. У аборигенных обществ, во время встречи с Европой, имелась самая простая из известных материальных технологий. У них было мало одежды, зданий или транспорта. Их материальные инструменты, несмотря на свою оригинальность, были минимальными - палки, бумеранги, каное и посуда из коры деревьев, сети для ловли рыбы, жернова и диджериду. Но это было обманчивым: у них были другие «технологии», не видимые для европейского глаза, потому что не состояли из артефактов. В эти «технологии» входила интенциональное и весьма утонченное использование огня и воды, а также регенеративные техники ручного разведения видов.
В случае огня, например, аборигенный народ умело и весьма селективно поджигал ландшафт, используя ротацию для различных экосистем и даже для различных растений, применяя огонь таким способом, который соответствовал сезонным, географическим и другим релевантным условиям. Такие режимы огня позволили стране оставаться продуктивной для потребностей аборигенного народа и модифицировать экосистемы без их деградации. Поджигание было в особенности чувствительным для паттернов водных потоков в стране, для необходимости поддерживать впитывающих влагу глубоких и верхних слоев и обеспечения гидратации ландшафта (Gammage 2011; Steffensen2020). Катастрофическая практика обращения с огнем, водой и почвой в пост-колониальной Австралии привела к увеличенной дегидратации и рискам пожаров, а также к экологической деградации в континентальном масштабе. Мудрая практика использования огня и воды и изобретение простых, но оправданных методов вскапывания и селективного разведения видов при сохранении дикой растительности не только позволили увеличить популяции видов, но и пошли на пользу людям и всей экосистеме в целом. (Pascoe 2014). В этом смысле они действовали в согласии с природной ситуацией, подстраивая свою собственную конативность под потребности других видов.
Таким образом это было знание, а не усложненная материальная культура, позволившее аборигенному народу процветать в Австралии на протяжении геологического времени; именно глубокое понимание и коммуникативное взаимодействие с естественными процессами позволило направлять их таким образом, чтобы они служили всем аспектам экосистемы. Материальная простота подобной культуры, отвергнутая европейцами, была главной ценностью: чтобы процветать людям не надо было ничего, кроме этого знания. Будучи не скованы материально, более того, они могли свободно перемещаться при климатических нарушениях или других природных катастрофах. У них не было никакой материальной «суперструктуры» или «цивилизации», грозящей обрушиться в будущем при нарушениях климата.
Тем временем, аборигенные общества представляли собой пример человеческих обществ, для которых бедность, политическое подчинение, социальная маргинализация, криминал и масштабные войны, т.е. достижения так называемой цивилизации, были неизвестны. Они унаследовали родственную культуру, каждый член которой – видимый и невидимый - имел неотъемлемое и почетное место в Правовом космосе. Такой подход, фактически, обеспечил безопасность аборигенному народу и лучшее питание, это могли сделать другие цивилизации. В 1770 г. Капитан Кук, моряк и исследователь, заявивший о праве на австралийский континент от имени Британской короны, описывал аборигенов Австралии как «счастливейших людей, когда либо ходивших по земле» (Lucashenko 2013).
Европейцы приравнивали цивилизацию не к счастью, не к человечности, или родству с Землей и экологическому процветанию, но к материальной культуре – с ее нагромождением удобств, пришедших обычно благодаря богатству, часто награбленному режимами, отличающимися жестокостью, неравенством, эксплуатацией и бесчеловечностью. Будучи ослепленными этим богатством, европейцы оставались бесчувственными – до последнего времени - в отношении утонченной аборигенной культуры. Факт этой тонкости сейчас наконец осеняет не-аборигенных австралийцев, и их готовность использовать аборигенную философию как увеличительное стекло, с помощью которого они могу критиковать современный культурный контекст (Yunkaporta 2020). В свете сказанного, пожалуй, пришло время пересмотреть сам концепт цивилизации.
Понятие города ключевое для цивилизации: слово «цивилизация» происходит от латинского слова civitas, означающего город. Города связаны с сидячими, экономически и социально стратифицированными, обычно грамотными, административно централизованными обществами, основанными на зародившихся в неолите аграрных обществах, и доминирующих сегодня в мире. Такие общества обычно характеризуются монументальной архитектурой, сложным оружием и производством, сделавших возможным создавать сложные системы с разделением труда и специализацией, системы которые со временем прошли через индустриализацию и образовали современную цивилизацию.
Цивилизация, описываемая таким образом, противостоит обществам охотников-собирателей и другим натуральным формам общества. Но термин «цивилизация» используется также для обозначения более продвинутой стадии развития, чем в небольших натуральных обществах. Именно это соединение описательного и предписываемого аспектов цивилизации создает определенные трудности в ее пересмотре. Аборигенный пример показывает, что общество может быть экономически и социально нестратифицированно, административно децентрализовано, основано на заботе о земле и методах, не совпадающих с традиционными определениями агрикультуры и направляемых мнемоническими, а не литературными системами, и несмотря на это более «продвинутых», чем общества традиционно относящихся к парадигме цивилизации. В самом деле, если мы примем аборигенный пример в качестве предписания для радикальной смены концепции цивилизации и создадим общества, способные поддерживать здоровье, долголетие, безопасность, достоинство и joie de vivre народа с помощью культуры, основанной на глубоком понимании присутствия смысла в космосе, а не в материальном производстве, тогда можно утверждать, что наша цивилизация будет выше.
Свидетельство о публикации №224062901455