Конец високосного года 53

- У меня ещё никогда не было такого пакостного Рождества, - устало признаётся Блавски, снимая защитный костюм закрытого типа. - Этот пациент просто излучатель паники, причём она проходит сквозь стены и передается везде: в трансплантологию, в детское, особенно, конечно, в психиатрию. Я сегодня целый день занимаюсь тем что успокаиваю и вытираю слёзы, проливаемые каждым первым по поводу "мы все умрем".
- Самое гадское в этом, - замечает Хаус - он тоже в фильтре и сейчас заступает на смену согласно графику Ней, - что сам господин Сатана своей паранойей не страдает а наслаждается. Серьёзно, ему нравится играть роль инфернального ужаса. Я даже заподозрил было, что он вообще здоров, и всё это чистая симуляция.
-И что тебя разубедило?
— Сжёванная пробирка. Можно заучить задом наперёд Ветхий завет, если задаться целью, но хрупать стекло на голом энтузиазме немножко слишком. Послушай, Уилсон, мне на трость тоже скафандр надеть? Ты на свою будешь надевать?
- Я, если ты заметил, без трости.
На самом деле, я не всегда без трости. Трость у меня есть, и с ней я почётный член нашего хромого квартета: Хаус, Корвин, Буллит и я. Правда, из всех четверых обходиться совсем без трости не может только Хаус - остальные, даже безногий на протезе Буллит, пользуются подпоркой лишь время от времени.
- Протри её спиртом, - говорю.
- Ты в своём уме? Ходить с пьяной вдребезги тростью - это хуже, чем сесть пьяным за руль. Ну, что, пошли?
Резкий запах дезинфекции - и мы в заразной зоне. В самом деле, в таком костюме трость Хауса кажется нелепой.
Мы уже работали в условиях карантина в прошлом году - это совершенно особый режим работы. Например, смещается представление о разделении манипуляций на врачебные и сестринские – всё выполняет тот, кто умеет, тот, кто в костюме, тот, кто в заразной зоне. Я знаю, что Хаусу работа, не связанная с милыми его сердцу диагностическими задачами, поперёк горла, но поделать ничего не могу. В условиях карантина новых поступлений и, соответственно, новых загадок нет, остаётся только стратегия ведения имеющихся пациентов. Конечно, загадки попадаются и там – например, почему Рубинштейн в коме – но они очень частные, очень включенные в общий процесс. И Хаусу тоже приходится в него включаться на рядовых ролях. А он этого страсть, как не любит.
За четыре рабочих часа успеть можно многое, когда подопечных всего трое. Сначала перевязка у Айо. Этого Блавски не делала, потому что занималась только своей обожаемой психиатрией и немного скорректировала терапию. А нам приходится. По времени. По состоянию повязки.
– Всё так, как я вам говорил, - хрипит Сатана. - Тьма сгущается, смерть сужает круги - я чувствую этот огонь вот здесь, внутри, – он кладёт костлявые пальцы на область нижнего края грудины поверх хирургической наклейки
– Конечно, чувствуешь, идиот, – окорачивает его Хаус. – Ты же стекло глотал, всё там изрезал себе.
Но мне делает знак поглядеть на кривую кардиограммы. А там желудочковый комплекс по-кошачьи выгибает спинку.
– Допрыгался, – говорю одними губами.
Самое время сейчас войти в коронарную артерию, растолкать покрытые бляшками стенки, установить пружинную конструкцию – стент. Мы столько раз предотвращали таким образом некроз сердечной мышцы – Чейз делает это проще, чем иной ставит подключичный катетер. Но общее состояние Айо не позволяет, его, честно говоря, тронуть страшно - так что пока только медикаментозно. Медсестры с нами нет, и мы «по законам военного времени» сами-сами-сами. Подкалываюсь дополнительно в кубитальную вену, потому что катетер-то у него стоит, но не всё можно смешивать в одном флаконе.
- Ничего, - говорит Сатана. - Вон тот, - тычет пальцем в сторону палаты Харта, - меня переживёт, а вон тот, - такой же указывающий жест в сторону Орли. – Нет.
– Друг, – почти нежно просит Хаус, - Заткнись а? Мы верим, что у тебя полная голова тараканов - хватит уже их выгуливать. Кстати, у тебя от болтовни сатурация падает - знаешь?
Он надевает на Сатану кислородную маску и задумывается вслух: «Может, скотчем примотать?».
Харт всё ещё загружен, и показатели его не радуют, он тоже на кислородной поддержке.
- Джонсон-беби, - говорит Хаус, и я не могу понять, шутит он или говорит серьёзно. - Уже разработал новую вакцину на основе вируса насморка обезьян. Такие уже применялись от Эбола, но там побочка: неудержимое желание спариваться с макаками. Запроси в ЦКЗ опытную партию, привьём сотрудников, мартышек обеспечу, а начнём с Блавски, заодно и посмотрим, выдержишь ли ты конкуренцию с орангутаном.
- У меня хороший дантист, - говорю. - Дать тебе телефон? Потому что, если не заткнёшься, понадобится.
Шутки наши грубые, на грани фола, потому что настроение у нас и кислое, и тревожное. В защитном скафандре душно. Рубинштейн в коме, а за окнами сумерки, и первая звезда вот-вот взойдёт.
В палате Орли нас ждёт новая неприятность - температура у него по шкале Цельсия подползла к тридцати восьми и собирается, похоже, за эту риску перескочить. Глаза красные, как у кролика. И он говорит, что чувствует запах аниса.
- Фантомный запах неприятностей и несчастий. Кто-то договорился с моим шестым чувством, и они вдвоём меня донимают. Когда я его чувствовал последний раз, Минна погибла с детьми в той автокатастрофе - помните?
Ещё бы мы не помнили!
- А я, признаться, думал, ты притворяешься, чтобы не разлучаться с милым очкариком, - говорит Хаус. - Но ты, как истинный лицедей, решил эту роль до конца прожить, да?
И снова получается, что пророчество Айо – не пустой звук. Может, у сумасшедших реально открыт канал с космосом или просто сейчас такая полоса, что бубни: «всё плохо, а будет ещё хуже» - и угадаешь?
- Уилсон, у него взяли анализ на полимеразные цепи?
- Да, но ведь результат не всегда достоверный - ты же знаешь. Ещё три дня назад было чисто. Я просил повторить по цито, но раньше завтрашнего утра не получим.
- Ладно, назначь ему ещё КТ лёгких. Знаешь, так, чисто по приколу. Я и без этого понял, что новый вирус передается половым путем. Но запись должна подтвердить это открытие юридически. Кстати, у Рубинштейн тоже надо поискать. По той же причине.
- Ищут.
- Значит, нулевой пациент точно Сатана, он со своими пророчествами уже всю больницу поимел.
Хаус стебётся чисто механически. Потому что так привык. А ещё больше потому, что к этому привыкли другие. И я. На самом деле ему ничуть не весело - вижу по глазам. И снова припоминаю, сколько у нас, действительно, рабочих приборов ИВЛ.
У Орли извиняющийся вид. Как будто сокрушается, что так напортачил, наглотавшись вирусов, и теперь причиняет людям ненужное беспокойство.
Неужели их всех, действительно, заразил Айо? Не тем путём, конечно, о котором ехидничает Хаус – обычным, воздушно-капельным, воздушно-пылевым... Ну, хорошо, не было настоящего бокса, но они же всё-таки были разобщены, между ними пластиковая перегородка, а переход продувается воздушной "шторкой"- это ведь бывшая гнотобиология. Или Леон все-таки подцепил это в "ПП", исполняя роль шофера? А может быть, и в самом деле, они заразились в гостиничном номере, или в кафе, или в подземном переходе - мало ли где в человеческом муравейнике дыхание одного муравья попадает в легкие другого? Цепляюсь за это предположение, потому что, если оно верное, налажал не я. Подозреваю, что выражение моего лица сейчас такое же, как и лица Орли – хорошо. что его не видно под маской «защитки».
Хаус выслушивает легкие Орли своим стетофонендоскопом. Почти ископаемым, ещё студенческим, по-моему. От старости резиновые трубки уже потеряли эластичность и не гнутся, но Хаус говорит, что стетоскоп, как гитара, должен попадать с пользователем в синхрон, а другого синхронного ему фонендоскопа он пока в продаже не видел. И этот человек издевается надо мной за любовь к старому негатоскопу!
Слушая, он закрывает глаза, как будто наслаждается музыкой. Современные врачи плохо умеют слушать – полагаются на показания приборов: всех этих энцефалографов, кардиографов, токографов. Но Хаус привык доверять себе больше, чем чему-либо. А слух у него абсолютный.
- Здесь, - говорит негромко - видимо, чтобы этой музыке не мешать. - Вся нижняя доля. Повесь на него оксиметр.
Оксиметр показывает девяносто шесть процентов.
- Сойдет. Прокапаем прямо сейчас и через шесть часов. Экс ювантибус.
Экс ювантибус – замечательный метод диагностики заболевания, от которого нет ювантибус-лечения. Не у постели больного я бы так и сказал. но Орли нас слышит, и я проглатываю насмешку и возражения. Тем более, что не знаю пока, что он собирается прокапать.
Но Хаус из своих намерений тайны не делает.
- У меня пневмония? - спрашивает Орли спокойно и бесстрастно.- Какой прогноз?
-Ты стараешься тоном показать, что тебе на него плевать, но при этом все-таки спрашиваешь, - замечает Хаус.- Попытка соврать, но что врет, вопрос или тон?
- Неопределенный, Орли, - говорю я. - Инфекция новая, она еще мало изучена, мы пытаемся прогнозировать по степени поражения легких, но все равно часто ошибаемся. Все очень индивидуально.
- И тот нередкий случай, - добавляет Хаус, раскрывая свой замысел, - когда высокий иммунитет не помогает делу, а, скорее, наоборот. Поэтому мы назначим препараты, подавляющие  иммунитет - такие же, какие применяем в наших схемах при комбинированной онкологии и трансплантации. Но должен предупредить, в редких случаях они вызывают повреждение рассудка.
- А этот странный фриковатый бедолага их получает? - кивает Орли в сторону палаты Айо.
- Да, но крыша у него потекла не от них. Лечение не самое стандартное, тебе нужно подписать согласие.
- Хорошо.
Он нам доверяет. И Хаус этим бессовестно пользуется – говорит, как о самом обычном, о том, что собрался капать.
- Ты охренел? – шиплю на него, выходя из палаты, но шиплю тихо. – Мало тебе Байкли?