Зеркало Анхелики - 29

«Умение принимать все, преподносимое жизнью, как должное и не роптать – это моя Анхелика. Пока я был в больнице, она сняла для нас дом на полгода, перевезла туда вещи из гостиницы, навела уют.
Наша жизнь потекла замкнуто, мы почти не общались с европейцами, прислуга была приходящей, кухарка готовила нам вкусную китайскую еду, от которой мы быстро устали и мечтали о Хильдиной стряпне. Вечерами, оставаясь одни, то в доме, то в саду, мы располагались на подушках плетеного диванчика, я клал голову на колени Анхелики, и мы подолгу беседовали. О чем? Не могу вспомнить, находили, о чем. Часто она пела мне. Наш сад был тропически богат и живописен, я шутил, что мы в нем, особенно по вечерам, в тишине, в благоухании цветов и пении птиц, как Адам и Ева в Эдеме. Это был странный период боли, тревог и счастья. На местный манер Анхелика прикрепляла к волосам живой цветок и одевала легкую китайскую одежду из длинной рубахи и брюк. Я помню ее такой, экзотичной, изящной, прекрасной.
Во влажном и жарком климате рана долго затягивалась, стало понятно, что Анхелика поступила правильно, сняв дом на полгода, ведь поначалу я был полон надежд встать на ноги через месяц-другой.
В заботах обо мне Анхелика не сразу заметила, что беременна. Не передать нашу радость и опасения от этой новости! Ребеночек – какое счастье! Бог благословил нас! Но как представить его свету? Мы снова начали писать письма в посольства, консульства, концессию в поисках Бруно, но без толку, его нигде не было, никто не мог сообщить о нем даже самую малость. Я запросил его банк с просьбой указать, какой адрес Бруно оставил для переводов ренты. Шанхайское отделение ответило, что мой мальчик в последний раз обращался за деньгами как раз после нашего с Анхеликой прибытия в Тяньцзин. Мы разминулись!

Анхелика переносила свое положение легко, расцвела, вся светилась особенным внутренним светом, который исходит от здоровых беременных женщин. Она не хотела регистрировать ребенка в посольстве, ведь там знали, что мы не нашли Бруно, поэтому выдать его за законного отца было бы скандально, жизнь малыша не должна начинаться со сплетен и пересудов. Анхелика хотела родить на судне, там можно было сказать, что она возвращается от мужа»

- Они все равно обречены на скандал! Даже если бы развелись с Бруно и оформили свой брак, каково бы их встретили в Вене? Как это у католиков? У нас, в православии, это считается инцестом. Поди, докажи, что с Бруно не спали! Обнародовать, что он голубой? Тоже не ах, какой вариант, – снова не смолчала Ольга Ивановна.
- Да уж, ситуация, - согласились все.
- У нас снохачество еще как было распространено, просто все старались, чтобы было шито-крыто! Главное, не признавать публично!
- Тут не наше снохачество, тут любовь!

«Анхелика была уже на сносях, когда я смог ходить с тростью. Она настаивала на отплытии, нашла китайского доктора, в свое время жившего в германском Циндао и говорившего на немецком, он согласился сопровождать нас до родов, это обошлось недешево, но вселило в нас такую уверенность, за которую стоило заплатить. Я сдался! Вещи были уложены, каюты оплачены. Отчалили рано утром, до самой Манилы стоял штиль, путешествие шло легко, Анхелика с удовольствием гуляла по палубе, не могла надышаться морским воздухом, вообще, была очень воодушевлена отплытием и только и говорила о доме.
Наша дорогая Австро-Венгрия к этому времени уже находилась в состоянии войны чуть ли не со всей Европой. Из слухов и газет мы узнавали новости и понимали, что не увидим больше страну, которую покидали –  все изменилось. Некоторые наши знакомые были убиты на полях сражений, ведь призыву подлежали все военнообязанные мужчины, включая аристократов. Даже женщины не остались в стороне: графиня Кински, баронесса Мюльверт-Гертнер и другие высокородные дамы работали в госпиталях сестрами милосердия. Кто бы мог подумать еще год назад, что эти изысканные женщины будут выносить утки, обрабатывать раны, утешать перед смертью. Какая ирония: еще в прошлом сезоне контессы  были бы бесповоротно скомпрометированы, останься они наедине с мужчиной в комнате, теперь они мыли их покалеченные тела, оставив девичью скромность. В лазаретах лежали вперемешку князья и крестьяне, пули с титулами не считались. Все смешалось!
В Маниле без задержек догрузились и через сутки отправились в Лиссабон.
Перед Сингапуром начались роды. У меня сохранилось мало воспоминаний о рождении Бруно, но появление Леонарда я помню очень хорошо! Эти сутки дались мне тяжело, я так переживал, что роженица успокаивала меня, а доктор сердился и предлагал удалиться в салон. «Выкурите сигару!» - кричал он, выталкивая меня за дверь. «Я не курю!» - тоже кричал я в щель дверного проема. Его удивляло мое горячее участие, а я боялся оставить Анхелику одну. Не знаю почему, но мне хотелось непременно самому перерезать пуповину, и я разразился горячими слезами, сделав это. Доктор сказал, что я самый любящий и сумасшедший дед из всех известных ему. Дед!
Капитан зарегистрировал Леонарда Герца, сына Бруно и Анхелики Герцев. Я – дед, это рвало мне сердце.
Роды прошли без осложнений, молоко пришло как раз к кормлению, доктор не нашел необходимости сходить на берег. Капитан связался с властями и по моей просьбе заказал доставку коляски и люльки на борт, в Сингапуре мы их получили. Одна из корабельных горничных, португалка, согласилась быть нянькой. Мы продолжали путь со всем возможным комфортом. Леонард родился крепким розовым малышом с отличным аппетитом. Я с удовольствием держал его «торчком» после каждого кормления, дожидаясь, чтобы он отрыгнул. Это нас очень смешило. Какое умиление в малышах вызывает все то, что у взрослого становится верхом неприличия! Лео с рождения был похож на Анхелику – ее волосы и лоб, нос, пока еще похожий на фасолинку, тоже обещал обрести горбинку у самой переносицы. От меня достались глаза, подбородок и плотное телосложение. По-моему, он очень красивый.
В Лиссабоне мы задержались на несколько месяцев, Лео и нам надо было адаптироваться  к новому климату, отдохнуть, моя культя часто ныла, отекала, мне еще тяжело было подолгу находиться на ногах, бывали дни, когда я не мог втиснуться в туфли. Не понимаю, как так получилось, что сросшиеся кости сделали ногу короче, это меня огорчало больше, чем потеря половины ступни. Хромота меня старила, хотя Анхелика утверждала, что она добавляла мне значительности и таинственности. «У этого человека есть история» - по мнению Анхелики такое впечатление я производил на людей. Если так, то мы оба с ней люди с историей, я много раз видел внимательные взгляды на мою красавицу, попытки разгадать, что скрывает ее глубокий взгляд, чистый строгий лоб и характерный нос. Ее молчание всегда выглядит многозначительно и красноречиво, я сам ловлю себя на желании узнать, о чем она молчит.

Европа была охвачена войной, управляющий писал, что фабрика работает и дает доход, но в столице, как и в стране в целом, неспокойно и чем все это закончится неизвестно. Настроения были самыми пессимистическими, начались брожения в народе и чувства безопасности не было ни у кого, все, кто мог, вывез детей за пределы страны.
В 1916 году умер кайзер Франц Иосиф. Монархи всегда уносят с собой целую эпоху, но в данном случае все мы растерялись, мог ли кронпринц Карл вдохновить своих подданных и укрепить государство? Мы как раз добрались до Швейцарии, я настоял остановиться в этой нейтральной стране, пока не закончится война и в Австро-Венгрии станет безопасно. Наш с Анхеликой патриотизм выражался в сочувствии нашему народу и всем, втянутым в войну. Я отправил распоряжение герру Генриху отдать обе наши коляски городскому лазарету и часть прибыли перечислять в фонд помощи женщинам с детьми, оставшимся без средств к существованию – это по просьбе Анхелики. В нашем положении как еще мы могли помочь нашему народу? На баррикады уже не хотелось, ведь война не была освободительной, так, безумная и бессмысленная политика. Миллионы жертв – к чему, для чего? Становилось все непонятнее и раздражало все больше. Чьи-то амбиции стоят жизней стольким людям, что из них можно было составить государства. Хотелось мира и труда, созидать, любить, растить детей, а политиков послать к черту.
В то время в Швейцарии было много эмигрантов и жить здесь дозволялось только обещая не вызывать политического и дипломатического скандала. Я – хромой, и Анхелика с коляской не возбуждали у властей подозрений.
Настроения в австро-венгерском обществе становились пугающими: все признавали бессмысленность войны и боялись радикальных настроений, народ клокотал. Мы с затаенным страхом разворачивали утренние газеты. Шок не заставил себя ждать: в марте 1917 года российский император Николай II отрекся от престола. В июле 1918 всю царскую семью расстреляли, мы еще переживали эту страшную весть, как в ноябре сначала немецкий кайзер отрекся от престола, потом наш император Карл «отстранился от управления государством» Казалось, мир перевернулся. Была провозглашена республика. Те, у кого эта новость не вызвала ликования, неустанно подчеркивали, что император подписал именно «отстранение от дел», а не "отречение", как это сделали российский император и немецкий кайзер. И проигранная война, и падение монархии были ударом по нашему сознанию, казалось, всему наступил конец.
Бесконечные революции в субъектах Австро-Венгрии, демонстрации в Вене, взрывоопасные настроения удерживали нас от возвращения домой. Я так желал счастливого, спокойного детства для Лео!
Мы переживали и за себя – как нам с Анхеликой не выдать себя в родном городе, где нас знают? За прошедшие годы мы оба уже изрядно устали контролировать свое поведение в доме и на людях. Какая же это тягота скрывать свою личину! Лишь ночью мы могли смотреть друг на друга так, как нам хотелось, говорить теми интонациями и теми словами, что рвались из наших сердец. Это невероятно тяжело. Детская Лео была с двумя смежными комнатами: слева - моя спальня, справа - Анхелики. Так я ходил к ней через ребенка, чтобы не ходить через холл и не быть замеченным няней. Мы опасались, что Лео внезапно проснется и прибежит к маме. Или няня вдруг надумает зайти проведать его и увидит или услышит нас. Тайная жизнь – тяжелая, изматывающая ноша. Как нам быть потом, когда Лео подрастет, когда мы вернемся домой?
О Бруно так и не было никаких новостей. За все эти годы банк в Шанхае ответил нам один раз, что посыльный от его имени снял все поступившие на его счет деньги и предупредил, что скоро переоформит переводы в Африку. В Африку! Чем он там занимается? Почему не пишет? На него это не похоже. По крайней мере, раз снимали деньги, значит, Бруно жив. Я предпочитал так думать.
Причин для беспокойства было множество, и личных, и политических. Тем не менее, я бы не хотел жить как прежде, без Анхелики, нет, с ней зажегся свет в моей душе и пришел Лео – мой смысл.