Зеркало Анхелики - 26

«В субботу я все же отправился в контору, а вечером заглянул к брюнеточке. Ее мастерское кокетство не приводило меня в восторг, казалось притворным и фальшивым. Наперед знал, что она непременно откинет шейку и будет обмахиваться веером, демонстрируя нежность линий. Что сядет на софу, чтобы выставить туфельку, опуститься на банкетку, чтобы смотреть на меня снизу доверчивым, ласковым или каким-нибудь еще взглядом, и непременно будет «мило» заправлять за ушко «непослушный» локон, специально выбитый из прически. Одно и то же! Были бы они в чадре, обязательно бы «нечаянно» открывали или роняли ее. Меня взяла досада, и я «упустил» возможность припасть к ручке, порхавшей у моего носа, чем оставил даму в недоумении. Не хотел ничего этого, быстро сбежал. Хотел росы и прямого взгляда и это вызвало недовольство самим собой: что я такое? Что мои друзья такое? Мы пьем женщин. Хотим вина – выбираем хмельных дам, кокетливых, игривых, вздумается испить чистой воды – ищем чистых, чтобы вымыться в их чистоте и оставить после себя грязь. Мы не становимся лучше, мы загрязнем их. Мы так придирчивы к опрятности других, вместо того, чтобы себя блюсти строже! Я был сам себе противен»

- Перерождается мужик, - вставила Ольга Ивановна.
- В следующий раз я принесу скотч! – прошипела Роза Моисеевна.
 
«Воскресенье провел в кабинете и увидел Анхелику уже в экипаже, когда мы отправились на городской балл. Она сидела напротив меня и завела обычный разговор, мое напряжение спало. Видимо, за прошедшие дни она убедила себя, что мои чувства ей показались. Я старался вести себя непринужденно, как и полагается доброму родственнику. Отвечал ей, смотрел на нее, улыбался – все как и хотел все эти дни, только по-родственному.
- Тоже Бруно? – спросил я про платье.
- Да, - улыбнулась она, - у него удивительный вкус!
- Удивительный, - согласился я. Платье шло ей необыкновенно. Как и первое, оно было холодного оттенка, отчего ее фарфоровая кожа и золото волос казались особенно яркими, живыми, теплыми.
На балу я старался не упускать ее из виду, насколько это позволяла мне моя брюнетка. Никогда не встречал такой навязчивой особы! Она просто взбесила меня! Ей нужно, чтобы я смотрел только на нее! Невыносимо!
Анхелика все время танцевала, в перерывах кавалеры обступали ее плотным кольцом, старясь услужить. Она вызывала зависть у остальных дам, ее украдкой разглядывали. Иногда она искала глазами и успокоено улыбалась, встретив мой взгляд. Так мы негласно держали связь друг с другом. Наверное, от этого ей становилось легче в незнакомом обществе большого приема.
Потом случилось чудо: распорядитель бала объявил белый танец, Анхелика с улыбкой сказала что-то своим ухажерам и направилась прямо ко мне. Во мне все и струсило, и возликовало! Я в тот момент – юнец, должный напоминать себе, что являюсь свекром. Проявил чудеса пластики, но вывернулся из цепких лапок своей брюнетки и пошел навстречу Красоте. Она вложила свою руку в мою, и мы закружились. Знаю, мы выглядели мило, сыновья и дочери, приглашающие на танец своих родителей, всегда вызывают особое умиление, это как прилюдное признание в любви и почитании. Но в душе моей было другое: я держал в руках единственную нужную мне женщину на земле. С нужной мне душой, голосом, глазами, жестами, улыбкой, самой своей сутью. Я мельком фиксировал все детали производимого ею на меня впечатления, знал, что потом буду смаковать их в воспоминаниях, и ликовал от счастья в целом, без нюансов. При этом я не мог снять с лица маски снисходительного, добродушного и покровительствующего батюшки. Через прикосновение я слышал ее, слушал себя и у меня было тайное ощущение, что она внутри себя уже моя. Может, это потому, что она весь вечер искала встретиться со мной взглядом, что пригласила меня, что доверительно вложила свою руку в мою? Правда, видимо, в том, что Анхелика подчеркивала нашу родственную связь, показывала всем, мне, себе, что я для нее именно радушный батюшка, опекающий ее на время отсутствия законного супруга.
Анхелика захотела пить, я подвел ее к столу с прохладительным, она отпила, поставила бокал и, приглашенная, снова ушла танцевать. Я украдкой взял ее бокал и пригубил в том месте, в котором касались ее губы. Мне не понравился перехваченный взгляд брюнетки, которым она смотрела на меня – насмешливый, ревнивый, злой. Она поняла. Я тут же решил расстаться с ней. Еще не хватало сплетен и грязи! Не мешкая, представил ей своего приятеля, заранее шепнув ему про знойность ее темперамента. Найти надоевшей любовнице нового любовника – лучший способ расставания»

- Ну и циник! – не удержалась Ольга Ивановна. – Господи, душу мужчин лучше не знать!
- Известный прием.
- У французских классиков это хорошо описано!
- Женщины не лучше. Люди одинаковы, - нравоучительно резюмировала учительница литературы Роза Моисеевна, - в одном человеке будут и души прекрасные порывы, и ведро помоев.
Все вздохнули: что правда, то правда.

«В коляске, когда мы возвращались домой, я шутливо поинтересовался, много ли она получила приглашений, что, видимо, теперь мы редко будем видеть ее дома.
- Завтра я поеду к папе, хочу побыть с ним немного, он приболел.
- Надолго? – я огорчился. Наш дом сразу представился мне пустым без нее.
- На неделю-другую, пока он не окрепнет. Папа скучает по мне, и я по нему.
- Возьми нашу коляску.
- Я люблю поезда. И чай в вокзальном буфете.
Из-за этого поезда и вокзального чая мне представилось, что Анхелика уезжает далеко и стало еще грустнее.
- Дай телеграмму, как доберешься.
- Конечно.
- И как соберешься назад, ты ведь вернешься? – мне вдруг стало страшно, что она останется там до вызова Бруно.
- Конечно вернусь, папа не понял бы. Он у меня в некоторых вопросах большой традиционалист.

Анхелика уехала и наш дом ожидаемо опустел. Я вел свой обычный образ жизни, занимаясь текущими делами и встречаясь с приятелями, но все утратило свою прелесть и значение. Дела прекрасно решались управляющим герром Генрихом, весьма умным и деятельным человеком, и без меня. Так любимые мной разговоры друзей, в которых мы все любили показать себя знатоками женской природы, теперь казались мне пошлыми и оскверняющими нас, мужчин, и женщин, я больше молчал.

У нашего приятеля появилась новая пассия, и он устроил званый ужин в ресторане, чтобы похвастаться перед нами. Мы, четверо друзей, должны были явиться со своими любовницами, но я пришел один, потому что брюнетка была из света, в подобное общество ее не приведешь, к тому же она уже «переходила» к другому и напоминать ей о себе мне было некстати, и я никого не хотел и не терпел около себя в последнее время.
Прехорошенькая блондиночка в белом платье первого бала была так юна и свежа, что только ее присутствие в нашей компании и краткое сообщение, у кого она «отбита», свидетельствовали о том, что она не девушка. Мне было грустно, как грустно бывает смотреть на растоптанный цветок. Мужчины поглядывали на нее оценивающе, как на лошадь перед забегом, дамы – с некоторой горечью и сочувствием, видимо, вспоминая себя в этом возрасте.
В тот вечер я превратился в объект для шуток, из-за моей угрюмости женщины заподозрили меня во влюбленности, и внимание компании с прелестной виновницы ужина переместилось на мою особу. Что за чутье у женских сердец? Я отнекивался и утверждал, что головная боль делает меня неразговорчивым, но кого я пытался обмануть? Действительно, я думал об Анхелике. Даже не думал, а оберегал ее в себе. Вольно и невольно лелеял то наполнение ею, которое осталось во мне от ее близости, слов, пения и не хотел отвлекаться на другое, боялся растерять ее влияние на меня и запачкаться. Анхелика, невероятная красавица! Знали бы вы ее! Дамы моих друзей были не менее красивы, на чей-то вкус, может, и более, но они отказались от своей внутренней красоты и тем ставили себя много ниже Анхелики. Отказались из-за нас, мужчин, чтобы нам хотелось платить им, безденежным. Ведь мы не платим за внутренний свет, мы платим за свое удовольствие.
Я смотрел на юную прелестницу того вечера, в ней еще было сияние, но она теперь постоянно будет выставлять свою красоту мужским взорам, эти нескромные, оценивающие взгляды отполируют ее, и полироль заглушит нежность души. Вот бы всем женщинам на свете быть обеспеченными, чтобы не было нужды продавать себя!
Скорее бы вернулась Анхелика! Я хандрил и чтобы отвлечь всех от своей персоны задал тему:
- Вы все подшучиваете надо мной, милые дамы, но почему же от любви непременно надо быть грустным?
Начался гвалт, я постучал вилкой по фужеру, призывая к тишине, и спросил:
- Дамы и господа, что есть любовь? Пусть каждый из нас ответит как он понимает это чувство, но чтобы мы не погрязли в рассуждениях, прошу ответить одним словом!
- Бернхард, у каждого оно будет свое и может быть смешным остальным, ты это понимаешь?
- Конечно понимаю, тем и интересно.
- Даже у каждого из нас всякая новая любовь будет определяться новым словом, не повторяя прошлого!
- Понимаю. Так что?
Все мы ненадолго призадумались, потом воззрились на юную участницу нашего кружка, ожидая от нее первого ответа. Она смутилась и покраснела.
- Любовь – это восхищение, - почти прошептала прелестница через секунду.
- Это жар крови, - ответил ее покровитель, сверкая на нее глазами.
- Это полет, - сказал другой наш приятель.
- Это зависимость, - вставила его дама.
- Прям любовь-любовь? – уточнил третий друг. - Не хочу любовь-любовь! Это страдание. Хочу фейерверк!
- Надежда, - добавила оставшаяся красавица.
- Почему ты сам не отвечаешь, Бернхард?
- Я еще ищу ответ на этот вопрос. Мне кажется, любовь – это завершенность.
- Завершенность? То есть без любви ты не завершенный?
- Мне кажется, да. Без любви мы не знаем себя и не видим женщину.
- Боже! Наш Бернхард влюбился!
- В кого?
- Ни в кого. Просто я размышляю об этом.
- Не надо размышлять, надо целовать! И надо выпить! – крикнул уже хмельной устроитель ужина.
- Только размышляешь? – недоверчиво улыбнулась одна из женщин.
- Я читал Цвейга, теперь все думаю, думаю, - объяснил я. Накануне как раз, действительно, читал его новеллы.
- А мне нельзя думать, - сказала эта же красавица.
- Почему?
- Умереть от себя хочется.
В этих словах была вся боль и драма женщин полусвета, и мы знаем это, но продолжаем делать вид, что им нравится их жизнь.

Анхелики не было четвертую неделю и, не исключаю, что поехал бы за ней, задержись она дольше. Телеграмма пришла вечером: завтра приезжаю. Каким поездом? Я кинулся к справочнику, поездов было несколько, все во второй половине дня, встречать каждый? Она позвонила в дверь около одиннадцати утра.
- Меня взял с собой папин сосед, он на автомобиле, это что-то!
- А мы гадали, с какого поезда встречать Вас, фройляйн! – суетилась Ханна.
- Не хотела никого утруждать.
- Вас долго не было, фройляйн!
- Папа болел.
- Надеюсь, отец Нолькен уже в порядке, - сказал я, входя в холл.
- Да, поправился и сегодня уже отправился в приход, - улыбнулась Анхелика.
- Здравствуй, Анхелика!
- Здравствуйте, герр Бернхард.
- Без Вас было пусто, - вставила Ханна. – Дом как умер. Даже цветы завяли.
- Истинная правда, - подтвердил я.
- Я тоже скучала, - она смущенно улыбнулась.
Что же, я узнал, как смущаются ангелы и как дом в одну секунду наполняется жизнью. И что больше не хочу с ней расставаться.

Анхелика ушла переодеваться с дороги, я отправился в кабинет, оставив открытой дверь, чтобы не пропустить, когда она спуститься к завтраку. Слышно было, как Ханна открывает окна в гостиной.
- Фройляйн привезла с собой весну! – воскликнула она.
Действительно, солнце старалось с самого утра.
- Что воробьи творят! Купаются! Ишь, как расшумелись! И землей запахло! Хорошо!
Я встал из-за стола, подошел к окну и приоткрыл его. На улицу высыпали толпы горожан.
- Какая чудесная погода, фройляйн!
- Да, наконец-то весна!
Я пошел в гостиную, Анхелика смотрела в окно.
- Надо идти гулять! – заявила она, оглянувшись на меня.
- Ты не устала?
- Моя кровь бурлит!
- А завтрак? – испугалась Ханна.
- Позавтракаем в кафе!
Мы быстро собрались и отправились пешком на Рингштрассе, намереваясь пройтись по Штадтпарку.
Мы шли под руку, радостно и уверенно, говорили и улыбались, улыбались и говорили. Мы были рады друг другу и смею утверждать, что именно тогда между нами возникла близость. Анхелика по своей привычке, говоря, заглядывала мне в глаза, и я не прятался, тоже смотрел прямо, приязнь прямо-таки лилась из меня, я сам это чувствовал, и она смягчалась и подавалась навстречу моему расположению. У Вотивкирхе мы подали монетку нищенке, на нас хлынул поток наилучших пожеланий с призывами вечной любви и кучи детишек. Мы смеялись, мое сердце заходилось от радости быть соединенным с Анхеликой хотя бы так. Зашли в кофейню, съели  по свежайшей бриоши с кофе со сливками, а когда вышли, Анхелика уже не просто держала меня под руку, она нависала на мне – это ли не лучшее доказательство искреннего принятия? Нам встречались знакомые, и мы с удовольствием раскланивались и желали доброго дня. Я не чувствовал ничего смущающего, страстного, только бесконечную близость и радость. Я был удивлен, как я, оказывается, жаждал подобной внутренней близости, именно она дает ощущение, что ты не одинок. Не постель, нет»

- Сейчас это называют эмоциональный контакт, - вставила Ольга Ивановна.
- Оля! – одернула ее Роза Моисеевна.
- Да, я знаю, я в журнале читала. Это важно.
- Мы все это понимаем, ты только мешаешь! Ты одна и перебиваешь!