Фарисей. Блаженный Федор или необычайное приключ-е

              Роман "Фарисей" (продолжение)

Знакомая до последнего столба дорога раскручивалась перед взором Станислава Сергеича набившей оскомину кинолентой. На порядочной скорости он проскочил панельный девятиэтажный дом с гастрономом в цокольном этаже, потом приземистые корпуса Института народного хозяйства, окруженные провинциальным милым садиком, задержался у светофора, пересек улицу Луговую и зашагал вдоль бетонного высокого забора конфетной фабрики.

Над фабрикой стояло леденцово-карамельное облако. Ее трехэтажные корпуса, сложенные из красного кирпича, казались пришельцами из прошлого века, а тянувшаяся по-над забором аллея старых разросшихся лип манила прохладной тенью. Процесс ходьбы всегда доставлял Станиславу Сергеичу особую мышечную радость, взбадривал его, давал простор мысли.

Сегодня он размышлял о предстоящем через две недели худсовете, на который прибудет представитель заказчика. Многое должно решиться, многое... Думал Станислав Сергеич, пружинисто отталкиваясь от асфальта ступнями. Почву я взрыхлил и удобрил — что ж, посмотрим, какой вызреет плод!.. В сущности, мне может составить реальную конкуренцию только Оршанский — но он не дипломат. Нельзя, конечно, исключить, что может залететь птичка и со стороны. На сей счет, однако, данных пока нет... Перед его внутренним взором на миг предстал главный инженер Оршанский, и Тропотун невольно усмехнулся, ибо тот был один к одному череп с плаката "не влезай - убьет!", который так популярен в среде энергетиков.

Внимание его привлек мужчина под липой, который пристально рассматривал ствол, почти приникнув к нему лицом. Был он худощав, в обтрепанных брюках и дешевых сандалиях. Густые волосы с сероватыми прядями седины свисали до плеч. В мозгу Станислава Сергеича забрезжило какое-то далекое воспоминание, но не смогло пробиться сквозь толщу лет и погасло.

Ощутив взгляд Тропотуна, мужчина поелозил лопатками и обернулся. "Откуда я все-таки его знаю?" — подумал Станислав Сергеич, проходя мимо. "Славка! Тропотун!" — вдруг заорал мужчина, кидаясь ему наперерез. Станислав Сергеич остановился, заулыбался, даже протянул руку — и только тогда узнал в обтрепанном типе бывшего однокурсника Федора по прозвищу Блаженный.

Да, это был именно он, Блаженный Федор. Человек со странностями, который бросил институт на четвертом курсе и отправился изучать жизнь. Судя по всему, изучаемый предмет здорово намял ему бока.

— А я тебя сразу признал! — быстро говорил Федор, тряся его руку и заглядывая снизу вверх в глаза, — ты почти не изменился. Гляжу — ба! — Тропотун идет! Ха-ха-ха… — искренне рассмеялся он, обнажив источенные кариесом зубы. — Славка Тропотун!

— Я тебя тоже узнал, — приподнятым тоном отозвался Станислав Сергеич, которого неприятно поразила происшедшая с Федором перемена.

   Стороной до него доходили слухи, будто Федор спился, попал в тюрьму за какое-то пьяное дело, а потом сделался истово верующим, окрестился и чуть ли не стал монахом. Слухи были противоречивы, отрывочны и, в сущности, не особенно занимали терпеливо строившего свою собственную карьеру Тропотуна. И вот теперь перед ним стоял Блаженный Федор собственной персоной и радостно, почти счастливо улыбался. Боже мой! Промелькнуло в уме Станислава Сергеича. Что делает с нами жизнь!.. Тонкое одухотворенное лицо институтского Федора с огромными прозрачными глазами отрока Варфоломея с картины Нестерова, которое всегда хотелось назвать ликом, никак не совмещалось у него с этим заросшим трехдневной щетиной, красным и одутловатым рылом, изборожденным глубокими морщинами. Был святой — теперь падший ангел… С иронией подумал Тропотун и бодро поинтересовался:
 
   — Ну, что ты? Как жизнь?

   — Да ничего, спасибо!.. — задумчиво отозвался Федор. — Ты на работу? Я тебя провожу…

Они неторопливо зашагали липовой аллеей. Станислав Сергееич подумал, что глаза у Федора, пожалуй, прежние, хотя красные прожилки на белках сильно портят то потустороннее выражение, которое так облагораживало их когда-то.

— Вот ты идешь со мною рядом, — негромко и без обиды заговорил Федор, — а сам, поди, думаешь: эк его жизнь-то потрепала!.. Потрепала, согласен. Но только вот на что прошу внимание обратить — я сам сделал свой выбор!

— Понятно, — неопределенно заметил Станислав Сергеич.

— Есть в жизни дороги торные, — продолжал Федор серьезно, а есть извилистые, петляющие тропы, на которых тебя подстерегает неизведанное. Я выбрал такую тропу.

— Ну, ты поэт!

— Не претендую, — отрицательно мотнул головой тот.  – Я много видел, колесил по всей стране. Ты даже представить себе не можешь, где я бывал!.. — он помолчал. — Хотел понять что есть жизнь!

— Хмм… — многозначительно произнес Тропотун. Потом спросил: — Ты женат?

— Я?! — Этот вопрос, казалось, безмерно удивил Федора. — Да кто же за меня пойдет?.. Ни кожи, ни рожи, ни бытовых условий. Проживаю в комнате, один из четырех хозяев в четырехкомнатной квартире. Дому в обед сто лет — все течет и обваливается. Ванна аж позеленела от старости. А женщины меня давно не занимают. Ты, может, слышал, пил я крепко! — И, словно оправдываясь, быстро прибавил: — Теперь все, завязал!..

Станислав Сергеич с сомнением глянул на него.    
 
— Может тебе помочь чем-то? — без особого энтузиазма поинтересовался он.

— Помочь? Мне?.. — Федор расхохотался и долго не мог остановиться, а просмеявшись спокойно пояснил: — Когда человек выбирает абсолютную свободу, рано или поздно за это приходится платить. Свой выбор я сделал раз и навсегда!
— На что же ты живешь? — задетый смехом этого странного субъекта, спросил Тропотун. — На паперти побираешься?

— Приходилось и побираться, — беззлобно отозвался Федор. — я ведь лес валил на Севере, моржей бил на Чукотке, бродяжничал по Средней Азии, в послушании ходил в Загорске. Да-да!.. Не веришь?.. Едва постриг не принял. Ну а теперь оператором в котельной служу. Сутки дежурю — двое дома. Сидишь там, один, пламя в топке гудит — хорошо!.. Я с собой рукописи приношу, читаю. Живность там у меня всякая калечная прибивается, подкармливаю, напарники тоже жалеют, не выгоняют.
 
— Получается, от общества ты все-таки зависишь? — запальчиво вопросил Станислав Сергеич и сам поразился собственной запальчивости.

— «Свобода есть осознанная необходимость», — отбарабанил тот и усмехнулся. — Только не надо меня жалеть. Это я вас всех жалеть должен! Все вы — словно амебы бессознательные. Живете, расталкивая друг друга локтями, чтобы повыше залезть, а нет чтобы о высшей цели своего земного существования думать! Чем дольше я живу, тем больше удивляюсь красоте и гармоничности мироздания. Животворный поток Дао, в котором я пребываю, несет меня из бесконечности в бесконечность...
Э, да он с приветом! Подумал Станислав Сергеич. Впрочем, и в институте был тоже...

— Я не шизик, — проницательно заметил вдруг Федор. — Если человек ищет смысл жизни, его обязательно причисляют к сумасшедшим! А весь прогресс человечества движим такими людьми!

И сверхценная идея при нем... Констатировал про себя Тропотун. Ну а как иначе? Разве признаешься самому себе, что загубил жизнь в погоне за призраком?
— Когда ты меня увидел, я божью коровку рассматривал, — продолжал Федор негромко, словно общаясь сам с собою. — У нее брюшко хитиновое, блестит как антрацит, лакированная оранжевая спинка с крапинками черными. Вот зачем ей эти крапинки на крыльях?.. Это ведь даже не крылья, надкрылки. Поднимет она надкрылки, расправит крылышки, нежные, бежевые, полупрозрачные и — жжж... полетела... Как душа человеческая...

— Как — что? — переспросил Станислав Сергеич.
— Душа!

— А, ты метафорически...

— Метафорически? — удивился Федор. — Впрочем, пусть метафорически! — усмехнулся он и остановился. — Мне сюда. Почему-то мне кажется, что мы еще встретимся. Запомни мой адрес: Крылова, 18, квартира 18. Очень просто: 18-18!

— Я запомню, — кивнул Станислав Сергеич.

— Да ты мной не брезгуй! — ухмыльнулся вдруг Федор. — Может я тебе еще пригожусь... — Он с вызовом оглядел с ног до головы Станислава Сергеича и бросил ему в лицо: — Все вы — рабы! Обстоятельств, условий жизни, привычек. Только я суть истинно свободен!.. — сплюнул презрительно на тротуар. — К примеру, взять тебя: дом-работа, работа-дом и — ни шагу в сторону. А почему? Время попусту растратить боишься, а только тем и занят, что попусту его транжиришь! Что эта ваша крысиная гонка за успехом как не потеря драгоценного времени жизни?.. Слепцы... Какие слепцы!.. — воскликнул он, круто развернулся и пошел восвояси, заложив за спину руки и низко опустив голову, полную, вероятно, тяжелых размышлений о судьбе человечества вообще и Тропотуна в частном случае.

Встретил однокурсника... С сожалением и сарказмом думал Станислав Сергеич, провожая глазами сутулую спину Блаженного Федора. Вот что значит не иметь внутри твердого стержня! Назидательно сказал он себе и направился своей дорогой.
Но чем дальше отходил он от места незапланированной встречи, тем сильнее и сильнее раздражали его слова Федора о его, Тропотуна, зависимости от жизненных обстоятельств. Ибо Станислав Сергеич считал себя стоящим выше обстоятельств и способным умело направлять их в нужное лично ему русло. Он пружинно шагал, слегка помахивая модным дипломатом, а в мозгу у него словно крутилась заезженная пластинка, застрявшая на единственной фразе: не свободен, не свободен, не свободен...

«Нонсенс!» — сказал вслух Тропотун, останавливаясь посреди тротуара. И мысленно добавил — как это то есть «не свободен»? Возьму, сейчас, сию секунду, заверну в парк! Это было совершенно лишено логики, какой-то детский неуправляемый порыв. Однако Станислав Сергеич с самым серьезным видом повернул к Центральному парку.
Парк был небольшой, старый, созданный на базе дореволюционного кладбища, постепенно оказавшегося в центре города. Нырнув под напоминавшие триумфальную арку ворота, он медленно пошел по асфальтированной дорожке, петлявшей под развесистыми березами. Ранним утром парк был практически пуст, однако карусель уже вращалась, неся в разноцветных люльках двух мрачных, бородатых мужиков, а на качелях благообразного вида старушка обречено и методично раскачивала капризничавшего внука.

На кой черт меня сюда занесло? Со злостью огляделся Тропотун. Что и кому я хочу доказать?.. Снова спросил он себя. Ноги же сами собой завели его в тупичок. Под деревьями стояла аляповато раскрашенная будка, у входа в которую мирно дремал контролер, обутый, невзирая на июль месяц, в подшитые валенки. Пляшущими яркими буквами надпись над дверью гласила: "комната смеха". Зачем-то Станислав Сергеич купил билет у проснувшегося деда и вошел.

Давненько он не видел кривых зеркал! Первое растянуло его фигуру до безобразия и сделало похожим на беловатый призрак, встающий над ночным кладбищем. Было почему-то не смешно. С чувством выполняемого долга Станислав Сергеич перешел к следующему. Теперь отражение его распухло и округлилось, оттопырились и разъехались по бокам головы уши, отчего лицо его сразу же превратилось в премерзкую рожу. Он скривился и сделал шаг к очередному хитрому стеклу. Переходя от зеркала к зеркалу и превращаясь то в жердь, то в блин, то в синусоиду, Станислав Сергеич, наконец, вернулся ко второму зеркалу и задержался возле него дольше, нежели возле остальных. Вглядываясь в собственный, трансформированный до неузнаваемости облик, он вдруг подумал, что кого-то себе напоминает. Кого-то напо... Ну, конечно — упыря из утреннего сна! С удивлением догадался Тропотун и даже хохотнул негромко, глядя в издевавшееся над его внешностью стекло. Хохотнул — и ошалело замер: отражение не смеялось!.. Более того, в зеркале он видел не собственное искаженное отображение, но именно того самого гнусного упыря из мерзкого утреннего сна, который теперь внимательно следил с той стороны стекла за неподвижным Станиславом Сергеичем.

Тропотун крепко зажмурился, постоял так, мысленно считая до десяти, и снова открыл глаза — наваждение продолжало пялиться на него как ни в чем не бывало. Оно даже обрело еще большую материальность, и теперь Станислав Сергеич отчетливо различал гладкую блестящую шерстку, ехидные антрацитовые глазки и весело ощеренную пасть с выдававшимися клыками. Что же это делается?.. Затосковал Тропотун. А все Федор!.. Он попытался отойти от зеркала, но ноги его не слушались.

Тем временем нагло ухмылявшийся упырь приподнял над головой несуществующий котелок в знак приветствия, а потом ни с того ни с сего вдруг саданул кулачком по стеклу. Зеркало со звоном лопнуло и пошло трещинами, в образовавшуюся дырку изнутри просунулись волосатые когтистые лапки и с силой раздвинули ее, миг — и вот уже упырь на полу. По-собачьи встряхнувшись, он поднялся на задние лапки и снизу вверх выжидательно уставился на Станислава Сергеича.

Тот стоял столбом, наблюдая свершавшееся на его глазах невероятие. Зеркало уже стало зарастать, как живое тело. Стянулось отверстие, в которое проскочил упырь, змеившиеся по стеклу крупные трещины превратились в еле заметные трещинки, а потом в тонкие, как бы нарисованные на стекле паутинки. И наконец девственно гладкое стекло безмятежно засияло отраженным светом люминесцентных ламп. Станислав Сергеич прерывисто вздохнул, обалдело глядя на охорашивавшуюся нечисть. Упырь слегка подрос, вразвалочку проковылял к Тропотуну на кривых своих лапках, громко цокая коготками по цементному полу, и цепко ухватился за его штанину.

— Попался! — удовлетворенно и радостно произнес упырь высоким, на грани дисканта, тенорком.

— Брысь! — неуверенно сказал Тропотун охрипшим голосом.

— Брысь! — передразнил его интонацию упырь и скривил рожу, — фи, какая проза!

— Ты откуда тут взялся? — в полной растерянности заговорил Станислав Сергеич, обращаясь к нечисти, как к реально существующему субъекту.

— Оттуда, — хихикнул упырь и кивнул на зеркало. Закрыв глаза, Станислав Сергеич со стоном потер лицо рукою. Бред! Галлюцинация! Чертов сон! Мелькало в его мозгу. Надо проснуться. Немедленно надо проснуться!

— Вот еще — бред... — слышал он обиженный тенорок. — Как чуть, так сразу бред! Не нравится им, видите ли...

Тропотун слегка раздвинул пальцы и приоткрыл глаза — кошмар оставался на месте. Может перекрестить его? Подумалось невольно.

Говорят, от нечисти помогает... А пальцы уже сами собою сложились в щепоть.

— Только без этого! — громко заверещал упырь. — Этого я не терплю! — Он запустил острые свои коготки в икру Станислава Сергеича. — От креста мне ни холодно, ни жарко — но у нас, упырей, тоже гордость имеется! Разожми пальцы, кому говорят! Разожми — укушу, — с неподдельной угрозой зарычал он.

И похолодевший от страха Тропотун послушно раскрыл обессиленные пальцы.

— Так-то лучше... — удовлетворенно произнес упырь. — Ну-с, что скажешь?.. В этот момент вконец замордованный Станислав Сергеич вдруг услышал чьи-то шаги.
Ободренный этими реальными человеческими шагами, которые явно приближались, он как спринтер рванул с места, на полной скорости пронесся мимо двух изумленных мальчишек и с воплем: «Безобразие! Спасите!» — выскочил на улицу.

— Где безобразие?.. Кто безобразит?.. — грозно поднялся во весь рост высохший дед-контролер. — Я  покажу, как в приличном месте безобразить!

— Да, безобразие! — фальцетом выкрикнул Тропотун. — Развел, понимаешь ли, упырей — житья нет! — и он подпрыгивающей заячьей трусцой устремился прочь от рокового заведения.

— Упырей? — повторил дед. — Упыре-ей... — нараспев произнес он. — Смотри-ка что делается! И где успел с утра пораньше? Не иначе одеколоном отоварился... — глубоко вздохнув, он потопал подшитыми валенками и стал устраиваться на насиженном месте.

А Станислав Сергеич хитрым каким-то зигзагом пересек весь парк и вновь очутился на людной улице, с которой неизвестно по каким мотивам свернул четверть часа назад. Обычное летнее утро настолько не вязалось со случившимся, что некоторое время он просто шел в сторону института, увлекаемый инерцией оживленного человеческого потока. Голова его отказывалась соображать. Но постепенно внутреннее равновесие возвращалось, и Станислав Сергеич попытался трезво проанализировать ситуацию. В сущности, что произошло на самом деле?.. Встретил бывшего сокурсника... Потом завернул в парк и посетил комнату смеха... Упырь?! Не будете же вы Станислав Сергеич, всерьез утверждать, что видели вылезавшего из зеркала живого упыря?.. Он заставил себя усмехнуться. Это сон! Убеждал он себя. Просто в комнате смеха я задремал!..

 Продолжение: http://proza.ru/2024/07/01/712