Солнце встает с востока. 61. Разгардияж

У Васи, как и у всякого другого, насчет себя были определенные мысли. И здесь, рассуждая сам с собой, он говорил: «Чего нет у меня такого, что есть у других?» - или: «А что со мной не так? Все так. Просто я другой» - и, при этом, ставил себя очень высоко. Нередко, паря над миром посредственностей, он выдвигал вперед нижнюю губу, которая и без того была заметно впереди,прямо таки лезла в глаза, из-за чего верхняя губа исчезала совершенно. Это должно было добавить его лицу важности, а если и тут произойдет осечка, то строгости. Но ничего у него не получалось. Подойди он в эту минуту торжества над миром к зеркалу в узком коридорчике как раз напротив двери в комнату, где сейчас на диване сидела Нина Николаевна, он увидел бы в нем сбитого с толку мужчину, как одетого перед голой девицей, мол, зачем, к чему это, то есть был в полной растерянности. Лицо глупое и по-детски заносчивое. Но он тоже мог обижаться, что, вообще-то, и делал, закрывшись в своей комнате: решили без него, он, конечно, не против, и с Верой обо всем договорился, но надо, чтоб Туренин просил его, или на худой конец сказал ему, что вот, мол, надо, а иначе, иначе нельзя, иначе будет больно. Хотя договариваться с ним не обязательно, и Туренин здесь не нужен – он тоже заразился идеей бежать с Украины.

В комнате, где сидела Нина Николаевна, на диване, на стульях какие-то простыни, полотенца, одежда, что в головах, то и тут – полный разгардияж. Но когда речь заходила о непорядке в их семье, Веру выносили за скобки. Во всем виноватым был Вася, о котором давно решили, что он пустейший человек. Он не в состоянии сосредоточиться на одной какой-то мысли. Его действия спонтанны. Он поступает по наитию. Еще о таких людях говорят, что без царя в голове. Но тут такая странность – он этим гордился, говорил: "Да, я не признаю авторитетов". 

Юра еще не одевался, как был в пижаме, так в ней и остался. В ней же он спускался в квартиру на первом этаже. Это обстоятельство выводило из себя Нину Николаевну, которая раз пять уже сказала ему, что скоро приедет дед и надо одеться.

Он сел возле Васи, который, тут же обнаружилось, смотрел сериал.

-Юра, куда ты мостишься? Сейчас уже уходим. Вася, скажи ему.

-Юрко, слухайся маму. Вы зараз їдете до тітки Тані.

-Не тітки, а тети.

-Ну, что? – спросила Нина Николаевна.

-Сейчас.

Нину Николаевну зять начинал злить, но она сдерживалась, была холодна, как  мертвая сталь: «Надо же, все собираются, а ему хоть бы хны, смотрит всякую ерунду. Ну, как ребенок. Или … да он больной! Что-то вроде альцгеймера».

Васе позвонили.

-Кто?

-Власюк.

-Вася!

Он встал и закрыл дверь в комнату.

-Это назло. Ему не нравится, что мы едем, а он остается. Будто я виновата. Когда можно было уехать, он все раздумывал.

Туренин и Нина Николаевна не хотели, чтоб он ехал. И он это чувствовал. Чувствовали Галина Яковлевна и Иван Петрович. Но не потому что были обижены, а назло запретили ему ехать. «Я – дурак? Или они, что Вася не поехал. Они о себе высокого мнения. Как же – где мы, а где они. А вышло, что дураки они. Но им это не объяснишь. Не скажешь им – вы дураки. Это надо как разозлить, что б так сказать. Но они доиграются», - Туренин. Нина Николаевна: «Уже сказал. И даже грозил убить». Туренин: «Помогло. После того случая они притихли». Нина Николаевна: «Ничего не помогло. Просто они заняты другим», - и так далее.

«Во всем беспорядок в этой семье: в головах, в комнатах», - думал Туренин и дальше в том же духе, что, когда к ним не придешь, негде сесть, везде навалены кучи всего.

Женщины и, может быть, писатели замечают в первую очередь детали, выделяя их из жизни и как бы заворачивая каждую в мягкую, похожую на ткань жатую бумагу, как елочные игрушки, укладывают в черепную коробку (если речь идет о женщинах, то грубо, потому что, где волосы, глаза и губы, а о писателях-мужчинах – как раз). Для Туренина дело немыслимое. Он видел беспорядок и искал ему объяснение. Оно в голове того, кто допустил его. То есть он не довольствовался фиксацией фактов, переводил их на другого, как в игре в переводного.

На улице никого. Город будто вымер. Он притормозил на повороте и, включив вторую передачу, повернул налево.