Забайкалье моё, Забайкалье

          В этом году я решил в последний раз съездить на свою малую родину, где не был более пяти лет. Почему последний? Да потому, что мне далеко за семьдесят, и на подобные поездки всё меньше остаётся сил и времени. Прожитые годы, увы, здоровья не добавляют. Дом, в котором я вырос, местные власти определили под снос, а пока он есть, зайду, прикоснусь к его стенам… Побываю на кладбище... Постою у могил близких мне людей, попрощаюсь и с ними…

          По приезде в Читу, оформив проживание в гостинице, еду в посёлок Кенон. Собственно, посёлком он был когда-то, сейчас это пригородная зона. Населённый пункт расположен на берегу одноимённого озера, название которого якобы произошло от эвенкийского слова «красиво», а, отсюда, «красивое озеро». Так это или нет, но озеро на самом деле красивое.

          Тёплый октябрьский день. Сидя на песчаном берегу, вспоминаю, как ловил здесь рыбу, купался в чистой прохладной воде. Сейчас делать это не рекомендуется: эксплуатация ТЭЦ, построенной в шестидесятых годах без учёта всех норм и правил, разрушило экосистему водоёма. Объект работает на буром угле, в результате чего образуется шлак и зола с содержанием тяжёлых металлов. Пыль с золошлакоотвалов попадает в озеро, загрязняя тем самым воду. Помню, как после запуска в эксплуатацию ГРЭС (первоначальное название сооружения) к берегу несколько дней прибивало мёртвую рыбу. Подобное происходило и в последующие годы. Говорили, что рыба гибла в результате сброса в озеро химических веществ, используемых в очистке турбин, но что на самом деле было тому причиной – не известно. Вся правда о подобных происшествиях в то время скрывалась.

          Посёлок за прошедшее время изменился мало. Всё те же бревенчатые дома, среди которых есть заброшенные, с наглухо зарытыми ставнями. В центре несколько многоквартирных пятиэтажек, построенных в шестидесятых годах. Неподалёку – кирпичное здание школы, в которой я учился с первого класса. Директор школы организовала мне встречу со школьниками. Дети слушали внимательно, задавали вопросы, в том числе как я стал писателем. Затем мы прошли по школе. Заходили в узнаваемые мной классы, за окнами которых, как и в пору моей школьной юности, сверкала водная гладь осеннего озера.

          За время поездки я сделал всё, что планировал, и даже побывал в Нерчинском Заводе – старинном забайкальском селе на российско-китайской границе. Однако вначале о печальном месте, куда я прихожу каждый раз, когда бываю в Чите – массовом захоронении политзаключённых, расстрелянных в период сталинских репрессий, в том числе моего деда Кириллова Петра Антоновича.

          Лето 1991 года. В Советском Союзе «перестройка». Народ получил возможность не только говорить, что думает, но и право знать о многом из того советского прошлого, что скрывалось от него десятилетиями. Одной из таких тайн была и тайна судьбы арестованных в 1937-1938 годах жителей Забайкалья, которых забирали по ночам сотрудники местной госбезопасности, куда-то увозили, и, многих с концами. Спросить о них тогда боялись, а после развенчания культа личности Сталина родственникам сгинувших в застенках НКВД приходили ответы, вызывающие сомнения в своей достоверности. Изменившаяся с началом перестройки ситуация в доживающей свой век стране, дала надежду людям узнать всё правду о мрачном периоде политических репрессий.

          По предложению редактора газеты «Комсомолец Забайкалья» Виктора Васильевича Курочкина, в 1988 году в Чите создали Комитет памяти жертв политических репрессий, в который вошла группа сотрудников Управления КГБ. Центральный орган КПСС, которому осталось «руководить» и «направлять» не более двух лет, не одобрил его действия, полагая, что он подрывает авторитет партии. Однако члены комитета, исходя из того, что мрачные годы политических репрессий – это история их страны, и приукрашивать и переписывать её незачем, продолжили свою работу. Получив доступ к архивам, изучали секретные документы, опрашивали уцелевших свидетелей, анализировали письма арестованных.

          После трёх лет работы, 22 июля 1991 года, на основании полученных данных, обнаружили место массового захоронения людей – сосновый лес в пяти километрах от села Смоленка Читинского района. На относительно небольшом участке находилось свыше 50 тайных захоронений. Сотрудники правоохранительных органов совместно с представителями комитета, в присутствии журналистов, вскрыли одно из них, в котором нашли останки 51 человека. Судя по пулевым отверстиям в черепах, все они были убиты выстрелами в затылок, что впоследствии подтвердила и проведённая в рамках уголовного дела судебно-медицинская экспертиза. При осмотре обнаруженных в могиле предметов нашли футляр от очков с документом одного из казнённых. По протоколу № 1, хранившемуся в архиве КГБ, узнали дату его расстрела – 17 ноября 1937 года, а также фамилии 72 человек, казнённых с ним в эту ночь. Сколько в лесу под Смоленкой всего захоронено людей, установить до сих пор не удалось. По некоторым данным – не менее 8 000 человек. Учитывая, что общая численность расстрелянных и умерших в лагерях забайкальцев в 1937-1938 годах определяется в 16 311 человек, получается, половина из них.

          Жуткая правда! Правда, которая открылась в результате кропотливого труда многих людей, в число которых входили сотрудники Управления комитета государственной безопасности Александр Иванович Князев, Анатолий Петрович Криницин, Владимир Андреевич Назаров, Алексей Владимирович Соловьёв…

          После вскрытия захоронения приняли решение другие могилы не вскрывать, в чём убедили и родственников репрессированных. Осознавая трудности, связанные с эксгумацией большого количества жертв, полагаю, сделано это без достаточных оснований. По факту обнаружения захоронения возбудили уголовное дело. Следовательно, в соответствии с законом, для выяснения всех обстоятельств и принятия окончательного решения, требовалось проведение осмотра места происшествия, то есть каждой братской могилы, с установлением количества казнённых, описания повреждений на останках, как это было сделано в первом случае, когда на черепе расстрелянных обнаружили отверстия, характерные для пулевого ранения, изъятия предметов, которые могли являться вещественными доказательствами.

          В современной России на территориях, оккупированных во время Великой Отечественной войны 1941-1945 гг., до сих пор находят массовые захоронения казнённых немецко-фашистскими захватчиками советских людей. По фактам их обнаружения возбуждаются уголовные дела, проводятся следственные действия с последующим рассмотрением материалов в судах, по которым выносятся решения, в том числе о признании действий оккупантов в отношении советских граждан геноцидом. Кроме того, на период времени обнаружения братских могил действовали рекомендации Комиссии Политбюро ЦК КПСС от 25 декабря 1988 года, согласно которым Советам народных депутатов, органам внутренних дел и прокуратуры, государственной безопасности предписывалось при строжайшем соблюдении действующего законодательства проводить тщательное расследование по каждому заявлению о предполагаемом наличии подобных захоронений.

          Если же говорить о расстрелянном 19 февраля 1938 года моём дедушке, то для его жены (моей бабушки), сыновей и дочерей, да и для меня, как внука, остаётся ощущение какой-то недосказанности. Помню, как после 9 августа 1991 года, когда состоялось перезахоронение казнённых из первой братской могилы (этот день решением Читинского областного Совета народных депутатов объявили Днём памяти жертв политических репрессий), мы с Александром Петровичем, младшим сыном его расстрелянного отца, свозили бабушку на место захоронения. О том, что мужа расстреляли, она знала, так как до этого мне удалось ознакомиться в КГБ с так называемом «делом» в отношении него, и я назвал ей дату приведения в исполнение постановления «тройки» – органа внесудебной расправы НКВД. Мы ходили по сосновому лесу и как могли объясняли пожилой женщине, которая просила подвести к могиле мужа, почему не можем это сделать. При вскрытии всех могил был бы какой-то шанс узнать фамилии захороненных в них людей, возможно, и моего деда.

          Тогда мы не знали ответы на многие вопросы, в том числе кто, где и как приводил постановления «троек» в исполнение, пока я не ознакомился с воспоминаниями А.В. Соловьёва – человека, много сделавшего для установления правды о массовых репрессиях на территории Забайкалья. Прослуживший в органах госбезопасности с 1967 по 1991 год, он в звании полковника ушёл на пенсию. Сейчас много времени уделяет общественной работе. Почётный гражданин города Читы. Член Союза журналистов России. Воспоминания Алексея Владимировича о деятельности читинского комитета памяти жертв политических репрессий, статьи и очерки о работе органов госбезопасности написаны с позиции правды и представляют большой интерес для широкого круга читателей.

          В 1980 году, вспоминает Соловьёв, к нему, как заместителю начальника УКГБ по Читинской области, пришёл на приём бывший майор госбезопасности. Заручившись обещанием сохранить его фамилию втайне, посетитель рассказал, что в 1937 году работал в читинском управлении государственной безопасности, когда начальник управления сообщил, что ему поручают расстреливать врагов народа. «Я воспринял это как приказ и не собирался отказываться. Нам на политбеседах читали выступление Сталина о коварных делах империалистических разведок и необходимости борьбы с их агентурой, проникшей во все учреждения и отрасли народного хозяйства. Меня переполняла ярость к этим людям: сволочи, советская власть им всё дала, а они зажрались!»

          На приёме бывший сотрудник НКВД рассказал, что расстрелы проходили по ночам в тюрьме на улице Ингодинская,1. Комендант получал список подлежащих расстрелу, причём каждый раз составлялись новые списки. Обречённые на смерть об этом не знали, так как дела рассматривались заочно и решение «тройки» им не объявлялось. Конвоир, якобы для допроса, вёл арестованного в полуподвал, где была специальная камера с воронкообразным полом, и «как только приговорённый заходил в расстрельную камеру, я стрелял из револьвера ему в затылок. Дело быстрое. Человек не успевал осознать происходящего. На каждого осуждённого три патрона, но хватало одного. Промаха не было. Человек падал, кровь стекала в воронку. Мы расстреливали почти каждую ночь, не исключая праздников».

          Казнённых, как удалось установить Соловьёву, вывозили на трёх машинах-полуторках, не более двадцати пяти на каждой, закрыв тела брезентом. Место захоронения соблюдали в строгой тайне, никаких письменных документов на этот счёт не составлялось. Расстрелы производились также и в дорожно-транспортном отделе НКВД на улице Калинина (ныне Амурская), куда автор заходил в 1985 году и видел там в одном из помещений сохранившиеся на стенах следы от пуль.

          В современном обществе до сих пор ведутся споры о вине тех, кто организовал политические репрессии. Ответ на этот вопрос, полагаю, следует искать в официальных документах, а также свидетельствах заключённых, выживших в аду сталинских лагерей.

          Как известно, тема политических репрессий впервые прозвучала на Пленуме ЦК ВКП(б) 3 марта 1937 года, на котором секретарь Центрального комитета партии И.В. Сталин заявил следующее.

          «Необходимо разбить и отбросить прочь гнилую теорию о том, что с каждым нашим продвижением вперед классовая борьба у нас должна будто бы все более и более затухать, что по мере наших успехов классовый враг становится будто бы все более и более ручным. Это не только гнилая теория, но и опасная теория, ибо она усыпляет наших людей, заводит их в капкан, а классовому врагу дает возможность оправиться для борьбы с Советской властью. Наоборот, чем больше будем продвигаться вперед, чем больше будем иметь успехов, тем больше будут озлобляться остатки разбитых эксплуататорских классов, тем скорее будут они идти на более острые формы борьбы, тем больше они будут пакостить советскому государству, тем больше они будут хвататься за самые отчаянные средства борьбы как последние средства обреченных».

          Партийный руководитель страны говорил тогда о многом, в том числе о троцкистах, превратившихся в «беспринципную и безыдейную банду вредителей, диверсантов, шпионов, убийц», в борьбе с которыми нужны «не старые методы, не методы дискуссий, а новые методы, методы выкорчевывания и разгрома. Заканчивая свой доклад, он сказал (что вызвало шквал аплодисментов): «Мы наметили далее основные мероприятия, необходимые для того, чтобы ликвидировать эти недостатки и обезвредить диверсионно-вредительские и шпионско-террористические вылазки троцкистско-фашистских агентов иностранных разведывательных органов. Спрашивается, можем ли осуществить все эти мероприятия, есть ли у нас для этого все необходимые возможности? Безусловно, можем. Можем, так как у нас есть в нашем распоряжении все средства, необходимые для того, чтобы осуществить эти мероприятия. Чего же не хватает у нас? Не хватает только одного: готовности ликвидировать свою собственную беспечность, свое собственное благодушие, свою собственную политическую близорукость. В этом загвоздка. Но неужели мы не сумеем разделаться с этой смешной и идиотской болезнью, мы, которые свергли капитализм, построили в основном социализм и подняли великое знамя мирового коммунизма? У нас нет оснований сомневаться в том, что, безусловно, разделаемся с ней, если, конечно, захотим этого. Разделаемся не просто, а по-большевистски, по-настоящему. И когда мы разделаемся с этой идиотской болезнью, мы сможем сказать с полной уверенностью, что нам не страшны никакие враги, ни внутренние, ни внешние, нам не страшны их вылазки, ибо мы будем их разбивать в будущем так же, как разбиваем их в настоящем, как разбивали их в прошлом».

          Итак, куда ни глянь – всюду враг! Нетрудно догадаться, что присутствующие на Пленуме сделали необходимые выводы: «Исправим!» «Разделаемся!» И разделывались: «по-большевистски», «по-настоящему», не чета Красному террору послереволюционных лет, о чём свидетельствует количество вынесенных в 1937-1938 годах смертных приговоров.

          После состоявшегося Пленума, 2 июля 1937 года вышло Постановление ЦК ВКП(б) за подписью И.В. Сталина с адресами рассылок, в том числе народному комиссару внутренних дел. В документе говорилось о необходимости расстрелов и высылок «зачинщиков всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений», а также решении судьбы арестованных по ускоренной процедуре, то есть посредством не судебной системы, а созданных для этой цели троек. Дословно: «ЦК ВКП(б) предлагает всем секретарям областных и краевых организаций и всем областным, краевым и республиканским представителям НКВД взять на учёт всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные, менее активные, но все же враждебные элементы были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД».

          Во исполнение решения ЦК ВКП(б), народным комиссаром внутренних дел Н.И. Ежовым 30 июля 1937 года был издан приказ «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». В соответствии с приказом все репрессируемые разбивались на две категории: первая – наиболее враждебные элементы, которые подлежали немедленному аресту и, после рассмотрения дел тройками, расстрелу; вторая – все остальные, менее активные враждебные элементы, которые также подлежали аресту и, в зависимости от решения тройки, заключению в лагеря или тюрьмы на срок от 8 до 10 лет.

          Сталинский террор – великая трагедия советского народа. В 1937-1938-х годах было вынесено невероятное большое количество смертных приговоров, чего за все годы коммунистического правления не было. По некоторым данным, с 15 августа 1937 года по ноябрь 1938 года в стране ежедневно казнили от 1 200 до 1 500 человек.

          Для понимания масштабов политических репрессий тех лет, необходимо обратиться и к такому документу, как «Записка Комиссии Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в период 30-40-х – начала 50-х годов».

          По итогам своей работы, комиссия в декабре 1988 года установила, что в период 1930-1953 гг. по возбужденным органами ОГПУ, НКВД, НКГБ-МГБ 2 578 592 уголовным делам было подвергнуто репрессиям 3 778 234 человека, в том числе осуждено к высшей мере наказания (расстрелу) 786 098 человек. При этом комиссия констатировала, что именно Сталин был инициатором и организатором массовых арестов, расстрелов без суда и следствия, депортации сотен тысяч людей. «Самые грубые нарушения социалистической законности, – указано в документе, – введение в повседневную практику деятельности НКВД применения методов физического воздействия, пытки и истязания арестованных, которые приводили к так называемым «признательным показаниям» и оговорам невинных людей, были открыто санкционированы Сталиным от имени ЦК ВКП(б). Судя по документам, Сталин лично осуществлял контроль за репрессивной деятельностью».

          В массовых политических репрессиях партийная комиссия признала виновным и сталинское непосредственное окружение. Назову имена некоторых из них:

          В.М. Молотов – Председатель Совета народных комиссаров СССР. Ответственен за репрессии работников центрального советского аппарата, многие из которых были арестованы и уничтожены по его личной инициативе. Отмечены случаи, когда в списках, поступивших на утверждение, Молотов, вместо санкции на тюремное заключение, напротив фамилий лиц (впоследствии реабилитированных за отсутствием состава преступления) ставил отметки о применении к ним высшей меры наказания – то есть расстрелу.

          Л.М. Каганович – Нарком железнодорожного транспорта. С санкций этого государственного деятеля происходили аресты работников железнодорожного транспорта и тяжелой промышленности. Материалы «дел» в отношении них впоследствии фальсифицировались, и арестованные осуждались к высшей мере наказания либо длительным срокам тюремного заключения.

          А.А. Жданов – один из членов Политбюро ЦК ВКП(б), наделённый правом визировать расстрельные списки. Активный участник гонений представителей советской художественной культуры и науки, а также организации расправ с партийным и советским активом местных партийных организаций. Так, за период с 1935 по 1940 гг. в ленинградской организации было репрессировано 68 880 человек, причём только по спискам, лично подписанным Ждановым, 879 человек. Посетив, например, Оренбургскую область, где за пять месяцев 1937 года было репрессировано 3 655 человек, из которых половина приговорена к высшей мере наказания, он, полагая репрессии недостаточными, направил Сталину телеграмму о необходимости усиления репрессий. Послание сделало своё дело: в области последовали многочисленные аресты, результатом которых стало репрессирование ещё 598 человек.

          К.Е. Ворошилов – народный комиссар обороны СССР. Активно участвовал в уничтожении кадров высших военачальников и политработников Красной Армии. По санкциям Ворошилова «были уничтожены: из 5 маршалов – 3, из 16 командармов первого и второго ранга – 15, из 67 комкоров – 60, из 199 комдивов – 136, из 4 флагманов флота – 4, из 6 флагманов первого ранга – 6, из 15 флагманов второго ранга – 9. Погибли все 17 армейских комиссаров первого и второго ранга, а также 25 из 29 корпусных комиссаров».

          Н.С. Хрущёв – занимающий в 1936-1937 гг. пост первого секретаря Московского горкома и обкома ВКП(б), лично давал согласие на аресты значительного числа партийных и советских работников, а также сам направлял документы с предложениями об арестах руководящих работников Моссовета, Московского обкома партии. В период его работы органами НКВД Москвы и Московской области было репрессировано 55 741 человек.

          М.И. Калинин – советский государственный и партийный деятель. Как Председатель ЦИК СССР, подписал Постановление «О внесении изменений в действующие уголовно-процессуальные кодексы союзных республик» от 1 декабря 1934 года, которое облегчило проведение репрессивных мер, сделало возможным рассмотрение дел без арестованных и немедленное исполнение решения об их расстреле.

          По заключению комиссии, в годы массовых репрессий «…получила широкое распространение преступная практика, заключавшаяся в том, что НКВД составлялись списки лиц, дела которых подлежали рассмотрению в Военной коллегии Верховного суда СССР или "особым совещанием" НКВД, притом заранее определялось "наказание". Эти списки направлялись лично Сталину. В списках определялось три категории наказания: первая – расстрел, вторая – тюремное заключение от 8 до 25 лет и третья – заключение до 8 лет и высылка. В настоящее время обнаружена лишь часть списков, которые направлялись НКВД лично Сталину. Так, обнаружено 383 списка за 1937-1938 годы, в которые были включены 44 тысячи видных работников партии, военных деятелей, хозяйственников. Из этого числа 39 тысяч должны были быть осуждены по первой, категории, 5 тысяч – по второй и 102 человека – по третьей. На этих списках имеются собственноручные резолюции Сталина и других членов Политбюро, в частности из 383 списков Сталиным подписано 362, Молотовым – 373, Ворошиловым – 195, Кагановичем – 191, Ждановым – 177…»

          Теория пролетарского беззаконья являлась основой политического строя пришедших к власти большевиков. В августе 1918 года Ленин в своей телеграмме на имя уполномоченного комиссариата продовольствия РСФСР указывал: «…советую назначать своих начальников и расстреливать заговорщиков и колеблющихся, никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты» (В.И. Ленин. Полн. собр. соч. т. 50. с. 165). По признанию вождя мировой революции, «революционная диктатура пролетариата есть власть, завоеванная и поддерживаемая насилием пролетариата над буржуазией, власть, не связанная никакими законами» (там же, с. 245).

          О необходимости скорого и справедливого суда над врагами партии большевиков говорил в то время и председатель революционного трибунала РСФСР К.Ю. Данишевский, заявляя, что «военные трибуналы не руководствуются и не должны руководствоваться никакими юридическими нормами. Это карающие органы, созданные в процессе напряжённейшей революционной борьбы». Следует сказать, что в 1937 году Данишевский был арестован по обвинению в контрреволюционной террористической организации и, спустя время, расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР. Такая же участь постигла и соратника вождя мировой революции Н.И. Бухарина, мечтавшего создать нового коммунистического человека путём репрессивной деятельности революционных органов. «Пролетарское принуждение во всех формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, – утверждал этот старый большевик, – является методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи».

          При ознакомлении с биографией Бухарина, меня удивило, насколько долго «любимец всей партии» не попадал в маховик массовых репрессий. Не соглашаясь с Лениным, он выступал против подписания мирного договора с немцами в Брест-Литовске, являлся противником политики коллективизации, а в декабре 1918 года, как член центрального комитета РКП (б), требовал устранения в деятельности всероссийского чрезвычайного комитета (ВЧК), печально известного своими внесудебными казнями, ограничить произвол этой организации, «напичканной преступниками, садистами и разложившимися элементами люмпен-пролетариата». После прихода к власти Сталина, Бухарин, в противоречие позиции вождя, ратовал за продолжение новой экономической политики (НЭП). Тем не менее в марте 1938 года он, как и Данишевский, закончил свой жизненный путь на расстрельном полигоне в Московской области – бывшей даче народного комиссара внутренних дел Г.Г. Ягоды (при рождении Енох Гершевич Иегуда), незадолго до этого тоже расстрелянного за антигосударственную деятельность.

          Произвол Сталина и его окружения, констатировала комиссия, способствовал произволу и других лиц. «В инструмент массовых репрессий были превращены органы ОГПУ – НКВД, прокуратуры, суды. В проведение репрессий были втянуты руководители партийных органов на местах». Что касается Забайкалья, то здесь следует особо сказать о начальнике УНКВД Читинской области, занимавшем свой пост в 1937-1938-х годах, майоре госбезопасности Г.С. Хорхорине.

          Историк А.В. Соловьёв, основывая свои выводы на архивных данных, указывает, что на совести палача тысячи расстрелянных людей. В своей команде Хорхорин не держал забайкальцев, все они были из других регионов страны. Заместителем у него был капитан государственной безопасности Н.Д. Крылов – пьяница и морально разложившийся тип, стремившийся расстрелять как можно больше людей. На должности заместителя начальника Особого отдела – старший лейтенант госбезопасности А.Д. Видякин, проявляющий невероятную жестокость при допросах арестованных. На должности заместителя начальника 4-го отдела – старший лейтенант государственной безопасности А.М. Белоногов – «самый страшный садист», как отзывались о нём арестованные. Должность начальника дорожно-транспортного отдела занимал капитан государственной безопасности И.Ф. Мартынов, который, истязая людей при допросах, заявил своим подчиненным, что арестованных следует допрашивать сапогом. За время работы садиста с октября 1937 года по август 1938 года в Забайкалье арестовали почти 3 000 железнодорожников, из которых расстреляли каждого третьего.

          «Хорхорин, – пишет в статье «Страшная тройка» Соловьёв, – включил в "работу" по разгрому "контрреволюционного подполья" районные отделы-отделения НКВД, в которых были сосредоточены функции госбезопасности и милиции. В ноябре-декабре 1937 года арестовывали до ста человек ежесуточно. Особая Тройка заседала ежедневно: краткий доклад – справка на арестованного занимала не более четверти машинописного листа – и участь человека была заочно решена. В январе 1938 года в докладной записке на имя наркома Ежова Хорхорин доложил о выполнении приказов по репрессиям: всего на промышленных объектах изъято 1 396 человек, на железнодорожном транспорте и в районах, примыкающих к линии железной дороги, арестовано 1 999 человек, в деревне изъято 2 503 человека. Но этого Хорхорину показалось мало, и он попросил выделить лимит на арест трёх тысяч человек, из них на расстрел – две тысячи. Изъяли всех секретарей райкомов и горкомов партии, председателей райисполкомов, многих руководителей предприятий и колхозов, комсомольских и профсоюзных работников, тысячи рабочих и крестьян. Серьёзный урон понесла интеллигенция. Хорхоринская команда особенно люто расправлялась с красными казаками, составлявшими ядро партизанского движения в Забайкалье…».

          «Людей, – указывает Соловьёв, – убивали каждую ночь, в том числе и в праздники. В ночь с 6 на 7 ноября 1937 года по приказу Хорхорина были расстреляны колхозники Балейского района и пастухи колхозов Агинского Бурят-Монгольского национального округа (всего 24 человека). В день сталинской конституции 5 декабря 1938 года по приказу Крылова расстреляли 72 человека. Хорхорин лично подписывал списки приговоренных к высшей мере наказания и указывал дату расстрела».

          За свою кровавую деятельность на посту начальника УНКВД Читинской области, Хорхорин в 1937 году был награждён орденом Ленина, а на следующий год избран депутатом Верховного Совета РСФСР. Однако в ноябре 1938 года высокопоставленного чекиста вызвали в Москву, где арестовали, как врага народа, и поместили в тюрьму. На втором же допросе с использованием приёмов и методов, которые он сам применял и поощрял в работе своих подчинённых, Хорхорин признался в шпионаже и участии в заговоре, но, так и не дождавшись решения тройки, умер в тюремной больнице от сердечной недостаточности.

          Выводы комиссии, безусловно, обоснованы. Вместе с тем, помимо уничтожения невиновных людей, следует учитывать, что были сломаны и судьбы членов семей репрессированных. В соответствие с приказом НКВД, в лагеря и ссылки отправляли их жён, родителей, а малолетних детей помещали в детские дома. Взрослые дети, искренне веря или в угоду своему будущему, зачастую отрекались от своих репрессированных родителей, что для находящихся в неволе было страшнее смерти. Под страхом оказаться в жерновах сталинского террора, происходило и духовное растление народа. Люди писали доносы на соседей, друзей, знакомых, коллег по работе, жён, мужей… Не выдерживая пытки, надеясь спасти себе жизнь, оговаривали на допросах и себя и других людей.

          По воспоминанию Катуковой Екатерины Сергеевны – жены легендарного маршала бронетанковых войск Катукова Михаила Ефимовича, после того, как в 1938 году был арестован и расстрелян её первый муж (реабилитирован в 1957 году), она тоже была арестована как член семьи врага народа. Во время следствия женщина полтора года содержалась в переполненной тюрьме. Следователь НКВД по фамилии Эпштейн, в производстве которого находилось дело, во время допросов бил её ремнём, насиловал… Многие, со слов Катуковой, не выдерживали допросов, и когда возвращались в камеру, у них начиналась истерика: женщины плакали и признавались в том, что оговорили невиновных людей. А как иначе? Признание обвиняемых в то время являлись царицей доказательств. Ещё в июне 1918 года в интервью газете «Новая Жизнь» председатель Всероссийской чрезвычайной комиссии Ф.Э. Дзержинский и его первый заместитель Г.Д. Закс охарактеризовали деятельность руководимого ими органа так: «Мы судим быстро. В большинстве случаев от поимки преступника до постановления проходят сутки или несколько суток, но это, однако, не значит, что приговоры наши не обоснованы. Конечно, и мы можем ошибаться, но до сих пор ошибок не было, и тому доказательство ; наши протоколы. Почти во всех случаях преступники, припертые к стене уликами, сознаются в преступлении, а какой же аргумент имеет больший вес, чем собственное признание обвиняемого».

          Доходчиво… Нечего сказать… У меня лично нет никаких сомнений, что за сутки так называемого «следствия», в каждом протоколе «припёртого к стене уликами обвиняемого», содержатся признательные показания в совершении преступления против советской власти. Допрашивали, надо сказать, далеко не всех арестованных. Моего деда, например, расстреляли безо всякого допроса. Напомню, в 1937 году Закса арестовали по обвинению в контрреволюционной шпионской деятельности и, несмотря на непризнание вины, по традиции расстреляли.

          В годы массовых репрессий казнили тысячи невиновных людей, но ещё больше их гибло в лагерях ГУЛАГа, разбросанных на просторах советской страны. Об одном таком месте мне хотелось бы сказать особо.

          В 1929 году на малоосвоенных территориях Колымского края был создан рабочий посёлок Магадан. Статус города он получил за два года до начала войны. В последующие годы, как центр системы исправительно-трудовых лагерей НКВД, расположенных на северо-восточных территориях страны, на которых постоянное население практически отсутствовало, обеспечивал промышленную добычу полезных ископаемых. Во время войны будущая Магаданская область дала стране более 50 процентов всего добытого золота в Советском Союзе На золотых приисках, как известно, в основной своей массе, работали ссыльные заключённые. Например, в первый военный год их число составляло 116 579 человек, то есть 78,6 процентов от всего количества рабочих. Про лагерный быт подневольных людей вспоминает В.Т. Шаламов в книге «Колымские рассказы», изданной в конце 80-х годов, так как в советское время публиковать воспоминания автору запрещалось.

          «В лагере для того, чтобы здоровый молодой человек, начав свою карьеру в золотом забое на чистом зимнем воздухе, превратился в доходягу, нужен срок по меньшей мере от двадцати до тридцати дней при шестнадцатичасовом рабочем дне, без выходных, при систематическом голоде, рваной одежде и ночёвке в шестидесятиградусный мороз в дырявой брезентовой палатке, побоях десятников, старост из блатарей, конвоя. Эти сроки многократно проверены. Бригады, начинающие золотой сезон и носящие имена своих бригадиров, не сохраняют к концу сезона ни одного человека из тех, кто этот сезон начал, кроме самого бригадира, дневального бригады и кого-либо ещё из личных друзей бригадира. Остальной состав бригады меняется за лето несколько раз. Золотой забой беспрерывно выбрасывает отходы производства в больницы, в так называемые оздоровительные команды, в инвалидные городки и на братские кладбища… Работали тогда по шестнадцать часов, и нормы были рассчитаны на шестнадцать часов. Если считать, что подъём, завтрак, и развод на работу, и ходьба на место её занимают полтора часа минимум, обед – час и ужин вместе со сбором ко сну полтора часа, то на сон после тяжёлой физической работы на воздухе оставалось всего четыре часа. Человек засыпал в ту самую минуту, когда переставал двигаться, умудрялся спать на ходу или стоя. Недостаток сна отнимал больше силы, чем голод. Невыполнение нормы грозило штрафным пайком – триста граммов хлеба в день и без баланды… Если ко всему этому прибавить чуть не поголовную цингу, выраставшую, как во времена Беринга, в грозную и опасную эпидемию, уносившую тысячи жизней; дизентерию, ибо ели что попало, стремясь только наполнить ноющий желудок, собирая кухонные остатки с мусорных куч, густо покрытых мухами; пеллагру (авитаминоз, примечание моё) эту болезнь бедняков, истощение, после которого кожа на ладонях и стопах слезала с человека, как перчатка, а по всему телу шелушилась крупным круглым лепестком, похожим на дактилоскопические оттиски, и, наконец, знаменитую алиментарную дистрофию – болезнь голодных, которую только после ленинградской блокады стали называть своим настоящим именем...»

          За годы, проведённых в исправительно-трудовых лагерях ГУЛАГа (в общей сложности более девятнадцати лет), Варлам Тихонович испытал все «прелести» трудовой жизни на Колыме, в том числе на прииске «Джелгала», считающийся лагерем смертников. О своих первых днях нахождения в «сталинском Освенциме», как называл прииск Шаламов, вспоминает и общественный деятель М.И. Миндлин, который с 1941 по 1945 годы отбывал свой срок на Колыме.

          «Выдали кайла, лопаты, колеса с осью от тачек, ломы и другие инструменты. Получили мы сухой паек на два дня. Под усиленным конвоем нас отправили на машинах. Через некоторое время нас высадили на дороге и повели узкой тропой. Шли мы среди мелколесья и густо разросшегося по болотистой местности кустарника. Колонну замыкало около десятка лошадей, нагруженных вьюками с продуктами. Нетрудно было догадаться, что нас ожидают необжитые места, следовательно, ничего хорошего это переселение не предвещает. По прибытии на место мы узнали, что здесь работают несколько сот товарищей по несчастью, привезенных незадолго до нас. Одни из них занимались вскрытием торфов, под толстым слоем которых находились золотоносные пески, другие пробивали в вечной мерзлоте колодцы-шурфы, разведывая новые залежи проклятого золота. Две бригады строили большой барак, кухню, склады и другие помещения. Ночевали у костров. Три раза в день выпивали из жестяных мисочек баланду, сваренную без соли. Каждый день по два раза – утром до работы и вечером после работы – взбирались на сопку и на себе стаскивали заготовленные там специальной бригадой бревна для строительства лагеря и производственных помещений нового прииска. Он, как мы потом узнали, назывался "Джелгала", что означало в переводе с якутского "Долина смерти". Лагерь наш на "Джелгале" оказался "особо режимным". Это мы почувствовали с первых же дней. Продукты поступали не вовремя. Часто мы оставались без пайки хлеба, так как муки в запасе не было. Все это сказалось на нас. Прошло немного времени, и с ног валились уже не одиночки, а целые звенья и бригады. Цинга и голод свирепствовали. Вошь заедала. Каждый из нас с ужасом ожидал "досрочного освобождения". Ширился лагерный погост...»

          Согласно архивам Магаданской области, общее количество погибших и умерших в колымских лагерях насчитывается более 120 000 человек, из которых в пределах 10 000 были расстреляны. Люди умирали от многих болезней. В 1942-1943 гг. смертность, например, от авитаминоза на некоторых приисках достигала 90 процентов!

          Начальник политуправления «Дальстроя» (Главного Управления строительства Дальнего Севера НКВД СССР) И.К. Сидоров, занимающий эту должность в 1941-1945 годах, вспоминал:

          «В 1938 г. Сталин пригласил представителей «Дальстроя» в Кремль для вручения наград за перевыполнение плана добычи золота. Начальники приисков Виноградов, Анисимов и Ольшанский позже рассказывали, что затем Сталин вызвался побеседовать с ними. Он спросил: «Как на севере работают заключённые?» – «Живут в крайне тяжёлых условиях, питаются плохо, а трудятся на тяжелейших работах. Многие умирают. Трупы складывают штабелями, как дрова, до весны. Взрывчатки не хватает для рытья могил в вечной мерзлоте», – ответили ему. Сталин усмехнулся: «Складывают, как дрова… А знаете, чем больше будет подыхать врагов народа, тем лучше для нас».

          В 2021 году городу Магадану присвоили почётное звание Город трудовой доблести, жители которого, проявляя массовый трудовой героизм, внесли весомый вклад в достижение Победы в Великой Отечественной войне. Интересно, а заключённые золотоносных приисков, разбросанных по всей малонаселённой территории будущей Магаданской области, то есть за пределами административной границы города, давшие рекордное количество золота, они кто? Тоже «жители» и «труженики тыла», совершавшие под дулами автоматов конвоиров свои трудовые подвиги? А те, кто их расстреливал? Кто, требуя выполнения нормы труда, избивал до полусмерти?..

          Почётное звание Город трудовой доблести установлено 1 марта 2020 года в целях увековечения подвига тружеников тыла во время Великой Отечественной войны. Страны, которая вышла из войны победителем, нет, и хотя её правопреемницей является Россия, как по прошествии многих лет принимать решения о заслугах части городов из всех городов бывшего государства, в котором действовали свои законы? И – главное: во время войны, когда «…день и ночь у мартеновских печей не смыкала наша Родина очей», когда весь советский народ, в каждом городе, в каждом селе… на заводах и фабриках, в шахтах и рудниках, в лесах и полях… своим самоотверженным трудом приближал День Победы, одни города наделяют почётными званиями Город трудовой доблести, другие его не удостаиваются. Понятно, что после первых присвоений почётных званий, последуют присвоения и другим городам, но тем не менее… На память приходят строки из книги А.В. Жигулина «Чёрные камни», которые, правда, касаются другого почётного звания: «…я знаю, – говорил автор, – жизнь, судьба часто бывает несправедлива не только к отдельным людям, но даже к целым городам и народам. Киев держали 75 дней – присвоили звание город-герой. Через Воронеж восемь месяцев проходила линия фронта, восемь месяцев шли тяжелые, упорные бои. Но Воронеж наградили лишь орденом Великой Отечественной войны. Почему?»

          По итогам своей работы, направленной на реабилитацию жертв политических репрессий, партийная комиссия рекомендовала Президиуму Верховного Совета СССР законодательным актом признать противоречащими Конституции СССР, социалистическим принципам и нормам морали действия и решения «троек», «двоек», «особых совещаний», списки и прочие формы массовых репрессий. Объявить все такие акты незаконными, а вытекающие из них правовые, политические и гражданские последствия, ущемляющие права граждан и уничтожающие их достоинство, – не имеющими юридической силы, а, отсюда, всех жертв несудебных решений реабилитировать автоматически. При этом комиссия подчеркнула, что подобные решения не должно распространяться на особый порядок рассмотрения уголовных дел о грабежах, разбоях, бандитских нападениях и прочих преступлений в годы Великой Отечественной войны, когда за такие преступления проводился расстрел на месте без суда и следствия. В отношении изменников Родины и карателей периода Великой Отечественной войны, нацистских преступников, участников националистических бандформирований и их пособников, на работников, занимавшихся фальсификацией уголовных дел, а также на лиц, совершивших умышленные убийства и другие общеуголовные преступления, как уточнила комиссия, действует установленный законом порядок по обжалованию и рассмотрению вынесенных приговоров.

          В Чите издана многотомная «Книга Памяти жертв политических репрессий в Восточном Забайкалье», в которую, в соответствии с вышеназванными рекомендациями, не включили лиц, осуждённых за убийство активистов в годы коллективизации, предателей Родины, уголовников, бандитов и прочих, на руках которых кровь советских людей, то есть реабилитация проводилась персонально и избирательно.

          Установив вину Сталина и его непосредственного окружения в массовых репрессиях, комиссия рекомендовала органам власти отменить ранее принятые указы и постановления, связанные с присвоением имён этих лиц городам, районам, посёлкам, улицам, предприятиям, колхозам, совхозам, воинским частям, кораблям, судам, учебным заведениям, а также другим учреждениям и организациям.

          После октябрьского переворота в 1917 году большевики, наряду с разграблением храмов и церквей, приступили к переименованию городов и улиц в честь себя и своих партийных товарищей. В большой многонациональной стране один за другим появились такие населённые пункты как, например, Киров, Кирово, Кировское, Кировоград, Кировакан, Кировабад… переименованные в честь советского политического деятеля С.М. Кострикова, более известного по партийному псевдониму Киров. В честь того же И.В. Сталина переименовали города: Юзовка (Сталин), Новокузнецк (Сталинск), Царицын (Сталинград), Душанбе (Сталинобад), Новомосковск (Сталиногорск), Новокузнецк (Сталинск), Цхинвал (Сталинир), Хашури (Сталиниси)… Собирались переименовать и столицу союзного государств город Москву в город Сталинодар, но по какой-то причине это не сделали. Переименование коснулась и коммунистических стран: румынский город Орашул и болгарский город Варна, переименовали в город Сталин, польский Котовице – в Сталингруд, германский Айзенхюттенштадт – в Сталинштадт, венгерский Дунауйворш – в Сталинворш…

          В Нерчинском районе Забайкальского края есть село, которое до пришествия большевиков называлось Монастырское. В 1923 году его переименовали в Калинино, в честь Председателя ЦИК СССР М.И. Калинина, одного из активных участников политических репрессий, и, несмотря на рекомендации партийной комиссии, до сих пор не вернули своё историческое название. Сейчас говорить о переименовании села, как, впрочем, и известного крупного города, названного в честь того же политического деятеля, уже не приходится.

          На территории Мемориального комплекса жертвам политических репрессий под селом Смоленка установлен стенд с пояснительной информацией: «В этом лесном массиве в 1937-1938 гг. были тайно захоронены не менее 8 тысяч наших земляков, расстрелянных по ложному обвинению во время массовых политических репрессий». Осторожно подана информация… Кем расстреляны?.. Интервентами?.. Политических репрессий какой партии?.. Собственно, такая цензурированная информация объяснима: во время обнаружения захоронений «руководящая и направляющая сила советского общества» всё ещё находилась у власти.

          На территории комплекса родственники репрессированных забайкальцев установили памятники, деревяный стенд с фотографиями казнённых людей. На одном надгробном кресте фамилия человека – Герасимов Михаил Васильевич, 1886 года рождения и дата его ареста – 31 декабря 1937 года, и казни – 19 февраля 1938 года. Моего деда арестовали и расстреляли тоже в эти же дни. Не исключено, что после ареста обоих везли в одной машине, а, исходя из даты расстрела, и захоронили в одной братской могиле.

          После смерти И.В. Сталина происходила повсеместная реабилитация жертв политических репрессий. В ноябре 1958 года Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР приняла решение об отмене постановления тройки УНКВД от 31 января 1938 года в отношении моего деда. Как и по большинству жертв политических репрессий, «дело» прекратили производством за недоказанностью предьявленного обвинения. Мне трудно согласиться с таким решением. Прекращение дела за недоказанностью означает, что событие преступления всё же имело место, но достаточных доказательств вины человека не имеется либо представленные доказательства не позволяют со всей уверенностью сделать вывод о совершении преступления. Учитывая, что предварительное следствие и судебные разбирательства в отношении большинства арестованных не проводились, окончательные решения принимались несудебными органами, то есть в нарушение законов, в том числе конституции, всё это прежде всего является основанием для отмены и прекращения «дел» именно за отсутствиям в действиях репрессированных состава преступления.

          В 2006 году на мемориальном комплексе у села Смоленка неизвестные раскололи гранитную плиту с надписью: «Жертвам политических репрессий». Кто эти вандалы? Наследники тех, кто расстреливал «врагов народа» или те, кто всё ещё настальгирует по сталинскому прошлому? Неизвестно. Все попытки найти негодяев успехом не увенчались.

          По телевизору нередко демонстрируют документальные кадры прощания людей со Сталиным. На лицах многих слёзы по скончавшемуся вождю. На это событие была и другая, менее известная, реакция людей. В своей автобиографической повести «Чёрные камни» писатель Анатолий Владимирович Жигулин, осуждённый в июне 1950 года к 10 годам исправительных лагерей за участие в созданной школьниками организации под названием «Коммунистическая партия молодёжи», целью которой являлась борьба за возврат советского государства к «ленинским принципам», рассказывал, как осуждённые реагировали в колымском лагере на известие о смерти вождя всех времён и народов: «…мы отпраздновали смерть Сталина. Уже первое сообщение о болезни всех обрадовало. А когда заиграла траурная музыка, наступила всеобщая, необыкновенная радость. Все обнимали и целовали друг друга, как на Пасху. И на бараках появились флаги. Красные советские флаги, но без траурных лент. Их было много, и они дерзко и весело трепетали на ветру».

          Уверен, что и на том свете провожали своим взглядом закончившего земной путь генералиссимуса советской страны расстрелянные и умершие в лагерях в годы его массовых репрессий люди, когда он, проходя мимо, спускался в отведённое ему божьей волей место… Молча… И среди них был и мой дед – Кириллов Пётр Антонович, арестованный в предновогоднюю ночь 1937 года; единственный кормилец в семье, отец четверых малолетних детей, младшему из которых было всего четыре месяца.

          В Забайкалье живут замечательные люди. Много добровольцев из сурового края участвуют в специальной военной операции по освобождению Донбасса. Мне довелось познакомиться с некоторыми из них, поговорить. Запомнилось, как по дороге в Нерчинский Завод, на одном из железнодорожных полустанков, несмотря на ночное время, с цветами в руках стояли взрослые и дети, встречая приехавшего в отпуск своего героического земляка. Трогательная картина.

          Перед отъездом долго гуляю по вечерней Чите. Улица имени В.И. Ленина… Центральная площадь имени В.И. Ленина… Монумент вождю мировой революции – В.И. Ленину… Трудно даже представить, что в каких-то российских городах нет улиц или площадей, названных в честь этого политического деятеля. На фасадах зданий вывески магазинов, кафе, ресторанов… Многие – на английском языке. Мне это тоже непонятно. Заедешь порой в какой-нибудь посёлок, где и иностранцев-то сроду не было, а там названия магазинчиков, сосисочных да пивнушек-вагончиков чужестранными буквами прописаны. Вроде бы мелочь. Однако, когда сейчас «западный мир» запрещает там, у себя, книги классиков советско-российской литературы, вычёркивает из школьных программ для русскоговорящих жителей обучение на родном языке, когда говорить на нём в ряде стран становится опасно, подобная картина вызывает, по меньшей мере, недоумение.

          Вспоминая о своей поездке, мне хотелось рассказать и о Нерчинском Заводе – старинном забайкальском селе с его богатым историческим прошлым, окрестных сопках, в недрах которых добывали серебро и золото, моей охоте на одном из притоков реки Аргунь таёжной речке Уров, на берегах которой люди жили ещё в каменном веке, и, конечно, людях, с кем довелось общаться. Но, как говорится, время вышло, об этом в следующий раз.