Зеркало Анхелики - 17

***

Общение по скайпу было редким, примерно раз-два в месяц, и живым его назвать было никак нельзя. Они смотрели друг на друга в экране мониторов, пока кто-то не прерывал молчание.
- Все хорошо у тебя?
- Хорошо.
- Аншлаги?
- Полные.
- Занята выше крыши?
- Выходной во вторник. У тебя все по-прежнему?
- Да.
- Как погода?
- В деревне Гадюкино опять идут дожди.
Катерина улыбнулась:
- Мы с Ольгой Ивановной никак не привыкнем к теплу в это время года.
Они снова замолчали.
- У тебя есть кто-нибудь? – спросила Катерина.
- Пока нет, но дальше, думаю, будет. А у тебя?
- Тоже, кажется, намечается. Тупо хочется разрядки.
- Американец?
- Испанец. Баритон.
- Смешно, как ты людей воспринимаешь.
- Поет со мной.
- Как Ольга Ивановна?
- О! Ольга Ивановна в таком ажиотаже! Ей все нравится, все интересно, завела кучу знакомств с нашими эмигрантами, ходит в гости, водит подружек за кулисы. Сколотила кружок для игры в преферанс, собираются по пятницам. Короче, куролесит! За кошкой своей скучает, а в остальном просто на зависть!
- А ты?
- Тебя не хватает. Хорошо, что работы много, думать некогда. Ты скучаешь по мне?
- Скучаю.
- Приехать не хочешь?
- Сезон, балетные каждый день ходят.
- Не болеешь?
- Нет, что мне будет? Ты?
- Я тоже в порядке.
Снова молчание.
- Как твоего зовут?
- Хулио.
- Ну и имечко!
- Нормальное, испанское.
- С Юлькой встречаешься, значит.
- Твоя кто?
Андрей пожал плечом:
- Кто-то, какая разница?
Катерина опустила взгляд, потом спросила:
- Может, все-таки прилетишь? Я скучаю по тебе.
- Нет, не прилечу.
- Не хочешь залетных встреч?
- Не хочу.
- И бегать за мной не хочешь?
- Не мальчик.
- Но я же девочка.
- Я не люблю девочек, ты знаешь.
Катерина удержала гримасу досады. Андрею нужна равноценная ему разумная женщина, сердцем выбравшая его, а не все блага мира. Он не будет бороться за нее, он желает добровольную принадлежность ему; уговоренную, соблазненную, побежденную он не будет ценить. Она же равноценная ему разумная женщина, выбравшая блага мира и предлагающая ему войти в набор ее приобретений для полного душевного комфорта. Вот и вся закавыка. Можно назвать это его идеализмом, их эгоизмом, тупостью, как угодно, но это они, и они с этим живут.
- Еще увидимся?
- Конечно, созвонимся как-нибудь! Удачи!
- И тебе!
«Зашибись, наговорились! Прямо от души! Еле оторвались от экрана!» - язвительно думала Катерина, глядя в закрывшееся окошко скайпа. Столько всего было внутри, а сказать друг другу нечего! Как и почему это вышло? Знала, почему: оба шли только своим путем, смотрели только своими глазами. То ли цельные натуры, то ли упрямые мулы. Поди, разбери! Она представила, как было бы, откажись она от своей карьеры и отдав себя Андрею. Вздохнула: хорошо было бы… до поры, до времени… пока внутренняя сила не извела бы ее и не вытолкала на сцену. Она не могла не петь, это было что-то добровольно-принудительное, должна и все. Какая уж тут принадлежность мужчине? Сил не остается ни на что. Вроде, чего проще: хочешь петь – пой? Но сцена забирает чуть ли не все, получается, что теряешь личную жизнь, принадлежишь публике, прессе, все на виду, кому это понравится? Вдобавок о тебе выстраивают представления, имеют ожидания и обижаются, ругают, если ты им не соответствуешь. Сколько неожиданного она о себе узнавала? Родители и Ольга Ивановна постоянно ссылались на статьи в журналах и газетах, из которых следовало, что она смертельно больна, снова собирается замуж, бросила очередного миллиардера и все в таком духе. А она репетирует и поет, вот Хулио появился, посмотрим, что будет и все. Катерина поджала губы и захлопнула крышку ноутбука.
Перед сном снова думала об Андрее. Даже если отказаться от светских мероприятий, она не будет той женщиной, которая нужна ему. Дело в распределении энергии. Все ее силы, ежедневный эмоциональный запас тратится на пение и выступления, домой она возвращается уставшей, пустой, ей только до себя. Что будет видеть Андрей? Ее интересы и мысли, направленные на что и кого угодно, только не на него? Он хочет получать ее всю. Как он говорил? Замкнуться друг на друге. Да, это было бы классно. Ничего у них не выйдет.

***

Утро было бесподобным! Катерина забыла задернуть на ночь нижние плотные, темные шторы и после девяти проснулась от заливших спальню солнечных лучей. В это время солнце показывалось из-за соседнего небоскреба и наискось попадало в панорамные окна ее квартиры. Катерина не выспалась, но радость утра и ясность небесной лазури наполнили ее праздником и энергией. Она сладчайше потянулась на каждом боку, по-кошачьи прогибаясь и растопыривая пальчики на ногах, отбросила одеяло и поспешила к окну. Расплющила губы и нос о стекло и, задрав сорочку, повернулась и завертела задом, дразня воображаемого злого дядьку, подглядывающего за всеми в подзорную трубу. Затем накинула невесомый пеньюар, шелковые ночные тапочки и отправилась завтракать. Есть ей всегда хотелось зверски, особенно из-за того, что она старалась не располнеть и ела понемногу.
Ольга Ивановна еще не встала, по старой театральной привычке она поздно ложилась и поздно поднималась. Катерина достала йогурт и мюсли, открыла шкафчик, чтобы взять чашку и увидела, даже, скорее, сначала унюхала, половинку Бородинского. Ольга Ивановна терпеть не могла американский хлеб и ездила в русские продуктовые магазины, в которых был весь привычный ассортимент, от манной крупы до иваси и хренодера. Наличие черного хлеба означало и что-то, к чему этот хлеб был куплен! Ольга Ивановна была продуманной хозяйкой. Катерина мгновенно забыла о здоровом питании и захлопала дверцами в поисках того, к чему покупался хлеб. В нижнем ящике холодильника (ха! в сторону хитрой Ольги Ивановны, считающей съеденные Катериной калории и прячущей от нее вкуснятину) обнаружила бумажный пакет с куском родимой Докторской колбасы, баночкой щучьей икры, пучком зеленого лука, пол-литровой бутылкой нерафинированного подсолнечного масла и ядреной горчицей. Надо было видеть плотоядную улыбку Катерины в этот момент! Она достала все это богатство, водрузила на обеденный стол большую разделочную доску, накромсала колбасы, порубила лучка в икорку, капнула туда ароматного масла, открыла горчицу и, жмурясь, мыча и покачиваясь от удовольствия, принялась уминать все это за обе щеки.
Удивленное: «О!» - произнесенное голосом Ольги Ивановны на мгновение вернуло ее на землю, она слабо улыбнулась, показала бутерброд с колбасой в одной руке, с икрой в другой и снова прикрыла глаза и замычала от удовольствия. Ольга Ивановна, перебравшись в Нью-Йорк, сменила имидж: отстригла куколь, волосы теперь у нее были до плеч и, заложенные за уши, красиво вились тугими белыми локонами, красить их она категорически отказывалась, впрочем, седая белизна ее только освежала, особенно вкупе с яркостью вставных зубов. Вот и сейчас она смотрелась этаким наливным яблочком, а нежно-голубой ночной халатик только усиливал ее неувядаемую нежность.
- А я еще яичко всмятку хочу, - выразила готовность полакомиться Ольга Ивановна.
- И мне! – одобрила Катерина.
Через несколько минут они гурманствовали уже вдвоем.
- Как хорошо! – тяжело отдуваясь и откидываясь на мягкую спинку глубокого стула с подлокотниками, сказала Катерина.
- Согласна, - подтвердила Ольга Ивановна.
- Что будем, кофе? – она любовно смотрела на старушку, всегда удивительно свежую, особенно по утрам.
- С удовольствием.
- Сначала посидим, надо дух перевести!
- Однозначно надо, что-то мы как с цепи сорвались.
Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.
- Ну и видок у тебя, Катюша! Шелковый пеньюар с натуральным кружевом и амбре лука с колбасой!
- Зато как хорошо!
- Хорошо, не спорю. Но и хорошо, что Хулио нет, а то бы обалдел, он тебе ручки целует, примадонной называет, а тут лук!
- Что русскому хорошо, то испанцу жесть! – согласилась Катерина. – Предлагаю кофе пить на балконе! Погода какая, видели?
- Видела, давай!
Катерина принялась готовить, а Ольга Ивановна развернула пледы на плетенных креслах балкона и застелила столик салфеткой. Они уютно устроились и неспешно потягивали ароматный напиток, подливая из чайничка понемногу, чтобы не остывал. Торопиться было некуда, от приятной тяжести в желудке им стало лениво и миролюбиво, в голову забредали всякие умные, философские и банальные мысли про прелесть бытия, но говорить их было все-таки неохота. Они улыбались, по-кошачьи жмурились лучикам солнышка и молчали. Утренняя нега – блаженство.
Первой сдалась Ольга Ивановна, она начала поглядывать на Катерину, будто хотела что-то сказать, но не решалась.
- Что такое? – спросила Катерина через время, зная, что раз Ольга Ивановна ерзает все чаще, то от своего не откажется и проще пойти ей навстречу.
Ольга Ивановна поставила чашку на столик:
- Да вот, не знаю, как сказать.
- Что? Не пугайте меня!
- Да нет, не то! Просто я не могу до конца тебя понять, моя дорогая. Как вчера аплодировали твоей Любаше ! А что было после Дона Карлоса? Принцесса Эболи!  Нормальные певицы бы глаз не сомкнули и, проснувшись, искали бы отзывы о себе, а ты? Сразу спать, с утра поесть. Как-то ты отличаешься от всех знакомых мне артистов, а я ведь всю жизнь в театре! Всеми движет честолюбие, а тобой что? Не вижу я его в тебе, даже когда ты радуешься, не то это, как у всех. Давно тебя знаю, а не пойму! Все само в руку тебе идет, ты и не борешься ни за что!
Катерина улыбалась, слушая Ольгу Ивановну. Видно было, что она готовится сказать то, о чем сама не раз думала.
- Вы правы, не честолюбие. Непроницательному человеку, привыкшему мыслить стереотипами, кажется, что успех дается только тем, кто его жаждет. Я всегда не столько жаждала, сколько знала, что он у меня будет. Уверена была в этом. И пою я не для того, чтобы чего-то добиться, а потому что должна петь, словно это моя обязанность, вмененная сверху. – Катерина осторожно показала пальцем в небо. - Голос – мой дар, и если бы я не пела, а стала бы, например, врачом, то маялась бы, как преступник. Мой успех – всего лишь побочный эффект этого дара, этой отработки. У меня нет выбора, понимаете? Все уже предусмотрено. Я это хорошо чувствую и всегда чувствовала. И тружусь я не для того, чтобы вырвать успех у жизни зубами, а чтобы иметь чистую совесть, отработав дар. Вот так я сама себя чувствую.
Катерина посмотрела на Ольгу Ивановну, та задумчиво кивала листьям клена, росшего под балконом.
- Иногда я думаю, что, возможно, наступит момент, когда я буду освобождена от этой обязанности, и тогда смогу оставить сцену.
- Что? Разве ты хочешь оставить сцену? – вскинулась Ольга Ивановна.
- Кажется, мне не хватает честолюбия для этой жизни. Все чаще, получая аплодисменты, я чувствую не какая я молодец и звезда, а вопрос туда: вы довольны мной, все или еще нет? – Катерина снова осторожно показала пальчиком на небо.
- Как странно и одновременно как понятно! – приняла ее объяснения Ольга Ивановна. – Оказывается, ты живешь в боге, моя дорогая, вот чем отличаешься!
Они помолчали, снова жмурясь прелести утра и думая о своем.
- Чем же ты будешь заниматься, если оставишь сцену?
- Если я живу в боге, как Вы сказали, то мне укажут, сейчас еще рано об этом думать.
Ольга Ивановна закивала.
- Надо же, Катюша, какая ты глубокая!
- Семью хочу, наверное. Не прямо сейчас, но скоро. Детей. Кошку, собаку, цветы.
- Детей от Андрюши?
- Что сразу от Андрюши?
- А от кого еще можно хотеть детей, если знаешь Андрюшу? Я бы их очень любила, внучат от него!
- А не от него?
- Лучше от него.
- Сама хочу.
- То-то. Его еще заполучить надо.
- Ой, да чего его заполучать? Он тепленький лежит, бери да пользуйся!
- Чего не пользуешься?
- У меня еще и другие желания есть, подождет мой рыцарь в сияющих доспехах! – Катерина хлопнула ладонями об колени, меняя разговор. – Будем жить сиюминутными заботами! Надо теперь спасать окружающих от лука! Сегодня Хулио придет.