Перед нею часть третья

Но посещение горы было завершающим пунктом моих ежеутренних обходов. Начинала я со двора. Далее сад, потом шла в деревню, безлюдную и давно бездомную (дома после людей уже много лет как разрушились и утонули в природе). Храм на горе всё ещё стоял. Когда я была небогата днями рождения, Храм уже разрушался, зарастал – природа брала своё, медленно, ветер за ветром. Но с того дня двухлетней давности, как Неизвестность сконцентрировалась близ Земли, природа будто взяла Храм под защиту. Деревца и кустарники покинули его крышу, заросли вокруг здания перестали заглядывать в окна, освободили двери. Храм успокоился: бывая в нём, я больше не слышала падения кирпичиков. Природа словно погрузила Куполодержца в ауру неприкосновенности. Неизвестность чтила этот намёк, в радиусе километра я не видела вытащенных Ею кусков Земли. А вот в деревне они были: в моём саду, на серёдке и на том краю, от которого начиналась дорога на выпас. Если отъём в моём саду завис и длится, то два других изъятия произошли мгновенно: рухнула почва, и осталась дыра. В первый раз заглянуть за край обрыва было страшновато. Теперь хвалю себя за решительность. А за краем не было ничего, кроме… живых органных труб пАзори – полярных сияний. Зелёные, розовые, фиолетовые гипнотические проплывы!

Сейчас я как раз подхожу к серёдке. Вижу, как по заросшей дороге идут в мою сторону двое. Люди? Земные или пришлые?

Я не стала прятаться. Женщина и ребёнок приблизились… Это пришлые. Вокруг них, совсем близко от их кожи, дымится тонкая, почти незаметная аура мира, в котором они, как сами сейчас думают (судя по их поведению), не перестают находиться. Верно, это дочка и мама. Меня они не видят, хотя я стою прямо перед ними. Мама напоминает дочке о правилах превращения (я понимаю речь):
– Обратись в атомы. Ты этому научилась, знаешь  слаженность. А дальше, подойди к любому костерку, поздоровайся, покажи свой свет и попроси, чтобы пилигримы-атомы нашли в своих торбах тот мир, частью которого ты хочешь стать. Они найдут, сами станут этим миром и тебя с собой возьмут. Ну, придумывай. Кем ты хочешь обратиться?
– Космосом!
– Ух ты. Так сразу? – улыбается женщина.
– Я хочу быть космосом, который внутри моей игрушечной подзорной трубы!
– А-а… Хорошо. Тогда пойдём к атомам. Встретимся в космосе! Раз, два, три…
Мама и дочка исчезли.

Мне захотелось ещё с ними встретиться. Я окунулась в воспоминания о сыне.

Вынырнуть помог ледяной порыв ветра. Раньше я назвала бы его злым. Сейчас – он родной. Для чего нам имена? Зачем крепить какие-то буквы к себе? Буквы и прочие символы – это неправда. Меня называет то состояние, в котором пребываю или пребывала, но хочу остаться.
– Как тебя зовут?
– Ирина.
Или:
– Как тебя называть?
– Правда…

И вот, я на горе… А ощущения – будто обрабатываюсь вместе со своей реальностью в полусломанном миксере. Квинтэссенция движения! Выпрыгивают из воздуха и бесследно исчезают поезда (в окнах вагонов зачарованные лица), океан сталкивается с тайгой, ледокол на миг утюжит волны пустыни, самолёт пролетает по коралловой глубине, городской фрагмент в виде сферы скачет по арене горизонта, как каучуковый мяч… Страны, зЕмли, безлюдье и час-пики на миг встречаются, а дальше компоновка меняется, и не счесть вариантов смешений. Я сажусь, достаю из торбы термос и, потягивая кипяток, жду. Жду, когда Неизвестность покажет мне фрагмент, в котором есть родной человек.