Андрей Голов как языкова личность. Цикл Назарянин

Андрей Голов как языковая личность
(на примере Евангельского цикла «Назарянин»)
Герасимова С.В., доцент РГУ им. А.Н.Косыгина

Аннотация: Предметом изучения в статье является цикл Андрея Голова «Назарянин». Тема исследования – реализация языковой личности поэта в нем. Цель исследования – зафиксировать связь между вербально-семантическим и когнитивным уровнями языковой личности. В основу эмпирического исследования положен метод компонентного анализа. Для изучения выбран такой компонент, как отрицательная метафора. Использован структурный анализ: отрицательная метафора осмыслена как часть гомеоморфная целому, то есть языковой и психологической личности поэта. Языковая личность изучалась с опорой на труды Юрия Николаевича Караулова и его многочисленных последователей. В результате исследования были получены данные, которые можно использовать в педагогической деятельности. Результатом исследования стал вывод, согласно которому способность отрицательной метафоры обретать в тексте все новые смыслы, которые становятся глубже и масштабней, отражает специфику языковой и психологической личности Андрея Голова. Поэт обладал жаждой духовного роста. Наиболее ярко чувство пути проявляется в том, как от широкого спектра тем, отраженных в мультикультурной лексике, поэт восходит к утверждению в поэзии христианской истины.
Ключевые слова: «всемирная отзывчивость», Достоевский, отрицательная метафора, личность, мученики, развитие.

Научной базой статьи послужили труды Ю.Н.Караулова и его последователей. Современные ученые изучают профессиональные [Ворожбитова 2017; Sattarova 2021; Sergeeva 2021], национальные [Гурулева 2017], возрастные [Мурашов 2019] и культурологические [Халупо 2013; Buryak 2021] аспекты языковой личности.  Связь языковой и речевой (дискурсивной) личности [Матвеева М.А., Лобачева Н.А 2016].
Концепция языковой личности позволяет вести междисциплинарные исследования. Караулов полагал, что круг его интересов соприкасается с психолингвистикой. Именно в этом ключе ныне развиваются его идеи: «Установлена обратная корреляция частотности глаголов с такими факторами, как “экстраверсия” и “открытость опыту”, и прямая  – частотности прилагательных с фактором “открытость опыту”» [Сизова, Семенова 2023: 307]. Язык художественных текстов может свидетельствовать о качестве личности автора. И эта важнейшая идея, положенная в основу данной статьи. 
Однако в стихах запечатлен лирический герой – образ, созданный автором. Языковая личность литературного героя – это еще один важный для нашего исследования вектор развития идей Караулова: «Thus, a comprehensive analysis of the levels of the linguistic personality of the artistic character gives an idea of his worldview, along with his values, behavioral motives and mental judgments» [Pavlov 2022: 63]. Сквозь призму «language dominants» (языковых доминант) [Karmazina 2023: 237] осмысляется языковая личность Раскольникова. В поисках языковой личности И.С. Жухова исследует роман «Мартин Иден» Дж. Лондона и киноязык [Zhukova 2022: 24]. Понять языковую личность академика Д.С. Лихачева через категории его языкового сознания предприняла Т.В. Романова [Романова 2006]. Следуя сложившейся традиции, постараемся уяснить некоторые черты языковой личности поэта Андрея Голова.
Выделяются три уровня языковой личности: вербально-семантический, когнитивный и прагматический [Караулов 2010: 56]. Цель статьи – на примере поэзии Андрея Голова показать, как поэт, выражая уникальную прагматическую задачу, может реализовать в творчестве связь между вербально-семантическим и когнитивным уровнями, - ту связь, которую на языке литературоведения мы называем единством формы и содержания,  а также как, анализируя эту связь, исследователь может задокументировать уникальность человеческой личности, подобную неповторимости каждого лица или определяющего его духовного гена, который в данной статье станет метафорой личности.
Статья посвящена юбилею Андрея Голова (1954-2008), которому в феврале этого (2024) года исполнилось бы 70 лет, точнее – анализу его цикла «Назарянин».
Кроме общеупотребильных слов, вербально-семантический уровень представлен в цикле христианской лексикой, например: «самарянин», «скиния», «опресноки», «мытари» и «ромеи» (таково самоназвание греков),
а также церкоснославянизмами: «лобзанье», «возлюбившие», «ланиты».
Указывая место этого лексического пласта в системе языка поэта в целом, нужно отметить, что его лексический запас мультикультурен, а душа поэта, как выразился Достоевский о Пушкине, наделена «всемирною отзывчивостью» [Достоевский 1995: 438]. Андрей Голов разбил свои стихи на тематические циклы: метод стратифицированной выборки позволяет выявить группы лексем, свидетельствующие о спектре интересов поэта.
В тематических циклах встречаются реалии китайские:
Ицзин (древний текст, усвоенный конфуцианством), цзюнь-цзы (т.е. норматив конфуцианской личности), имена деятелей культуры (поэт Ду Фу и др.), географические названия (река Хуанхэ и др.);
японские: гора Фудзияма, поэтическая антология «Манъёсю», сатори;
буддийские: трипИтака;
арабские: аллах, шах (эти два слова рифмуются в стихотворении «Магриб»; в нем также рифмуются «Шираз» и «намаз», появляется слепой муэдзин с минарета); хафизитское бельканто, ятаган и кораническое письмо, чалмы и суфийские пальмы («Махди»); сулх (т.е. разрешение – обычно проблем), дервиш, пери и гурии, посох суфийского шейха и Симург («Арабские каллиграфы»).
Эти примеры охватывают лишь часть мультикультуной лексики поэта, отражающей присущее ему чувство пути и вектор духовного роста. Поэт двигался от культурных широт к духовным высотам Православия, совершая восхождение, неотделимое от духовного подвига, аскезы и самоограничения.   
Уникальный духовный ген поэта проявляется в умении видеть, как смысл одних и тех же слов-реалий течет сквозь различные жизненные ситуации и увиденный сквозь их призму изменяется. Обычно повтор, как якорь, становится знаком устойчивости, привлекающим внимания к смыслу повторяющихся слов ради закрепления их в памяти. В поэзии Андрея Голова лексический повтор становится маркером изменчивости смысла, привлекает внимание именно к ней – к изменчивости. Возникает, как выражался сам поэт, разница потенциалов между устойчивой формой слова и его текучим значением, восходящим ко все более и более сложным смыслам.
Текучий смысл метафоры становится частью, отражающей целое, то есть личность поэта, способного «оперировать знаковыми системами» [Караулов 2010: 62]. Метафора гомеоморфна целому, то есть душе поэта, которая живет чувством пути, духовного становления, поиском истины.
Первое стихотворение цикла «Назарянин» написано на мотив, заимствованный из Евангелия от Матфея: «Трость ли, ветром колеблемую?» (Мф.,  11:7). Евангелие становится прецедентным текстом, ибо «человек всем своим земным бытием адресован Богу – своему Творцу и главному Прецеденту и Тексту» [Антонова 2005: 141].
В стихах Евангелия (Мф., 11:7-9) использована отрицательная метафора: «не трость, а пророк Иоанн Креститель». Метафора появляется, когда Спаситель вопрошает народ, не на трость ли все ходили смотреть в пустыню, и Сам отвечает: на пророка. В результате риторический вопрос Спасителя перерастает в отрицательную метафору Иоанна Предтечи. 
В первом стихотворении Андрея Голова трость, колеблемая ветром, – риторический вопрос, при ответе на который этот библейский фразеологизм становится отрицательной метафорой, которая постоянно изменяет свой смысл. Проанализируем диалектическое единство повторов и изменчивости смысла.
В первом четверостишии:
в первой строке: не на трость, а  на народ смотрит Иоанн, то есть на самарянина, грека, иудея. «Трость» – отрицательная метафора народа.
в 4 строке: не на трость, а на земли пустыни выпадала небесная манна. «Трость» – отрицательная метафора пустыни, то есть сакрального пространства, спасительного для народа:
На трость ли, колеблемую ветром,
      Господь направил взор Иоанна,
Когда он крестил во Иордане
      Самарянина, грека, иудея?
На трость ли, колеблемую ветром,
      Выпадала небесная манна,
Которой сорок лет вы питались
      В пустыне по зову Моисея?

Во  втором четверостишии трость становится соответственно отрицательной метафорой Земли Обетованной, осмысленной как вселенская Скиния Завета, а затем отрицательной метафорой Христа как Нового Адама, который соотнесен с Адамом Ветхим, взятым из праха. Поэт подчеркивает трагизм ситуации, когда народ надеется не на Христа, а на людей:
На трость ли, колеблемую ветром,
      Опускается пугливая птаха,
Свивая гнездо, птенцов лелея
      Под лучистой скинией мая?
На трость ли, колеблемую ветром -
      На могущество взятого из праха -
Вы надеетесь, упрямо и тщетно
      Упованье на людей возлагая?

Только в третьем четверостишии тростинка становится не отрицательной а прямой метафорой, указывающей на Христа как на царя Небесного, но, может быть, указывающей и на земного владыку. Смысл метафоры двоится, так как Христа, царя Небесного, облачили перед крестными страданиями в царскую порфиру и сочли по своей человеческой гордости никчемной тростинкой. Суд человеческий над Христом страшнее Страшного Суда Бога над человечеством. Но вместе с тем, метафора тростинки может быть воспринята и как указание на правителя земного. И тогда получаем иной смысл: народ не узнал Царя Небесного и поклонился царю земному:

А они вином, елеем и кровью
      Заливают века и ступени,
На тростинку, колеблемую ветром,
      Надевая гордыни порфиру,
И до гроба не смеют обернуться
      На свои кроваво-черные тени
В лучах жизнедарного сиянья
      Того, Кто сказал: - Аз есмь Свет миру.    

Если перед нами метафора царя земного, то она перерастает в метафору антихриста и последняя строфа указывает на апокалипсическую сущность истории человечества.
Подвижность смысла метафоры в тексте отмечал еще В. Виноградов. Цель данной статьи иная: показать, как подвижная метафора может указывать на чувство пути, ставшее доминантой личного самосознания поэта, и являться частью, отражающей целое.
В результате вектор поиска истины объединяет вербальный и когнитивный уровень стихотворения. Оба эти уровня реализуют прагматическую задачу, именно она становится первым стимулом к написанию стихотворения. Чтобы поэзия не превращалась в графоманию, поэту должно быть, что сказать. Лотман как-то обмолвился, что банальных вещей не стоит бояться, ибо они истинны. Однако истинная банальность убьет поэзию. Чисто психологический взгляд на феномен мученичества заключался в том, что христиане умирали не только за идею «я христианин», но и за убеждение «христианин – это я». Но умереть за право быть личностью невозможно без Благодати, требующей отречения от своей самости. В страдании за Христа присутствует утверждение личности человека, но не его самости. Я люблю Христа  настолько, что готов умереть во имя своей любви, - говорит нам мученик на языке своих страданий, риторики /поступков, жизненного выбора. Аналогичный перевертыш банальной истины происходит и в первом стихотворении цикла. Поэт не столько пишет о том, что народу нужно искать Христа, сколько о том, что Христа нашел сам поэт: «Я нашел, и я готов поделиться своим чувством пути ко Христу».  Поэт показывает, как отслаиваются побочные смыслы отрицательной метафоры и прорастает прямой смысл, указывающий на Христа. Но прямой смысл не вербализован, читатель должен прийти к нему самостоятельно и самостоятельно подобрать слово. В этом проявится торжество личности читателя. Поэт делиться с читателем своим чувством глубоко личностного бытия и личностного восприятия Личности Творца.
Следующие стихи цикла также построены на принципе повтора евангельской строки, которая из строфы в строфу обогащается все новыми смыслами. Стихи фиксируют связь между вербально-семантическим (словосочетание) и когнитивным (метафора) уровнями текста. Чувство пути, присущее личности поэта, материализуется в первом стихотворении цикла в виде отрицательной метафоры, смысл которой постоянно меняется, усложняется и в последней строфе разрешается в сфере утверждения. Поэтическая речь отражает уникальность языковой и психологической личности поэта, поэзии удается задокументировать чувство личностного бытия поэта. Следуя прагматической задаче – засвидетельствовать евангельскую истину, поэт выражает также и неповторимые черты собственной личности. Отрицательная метафора становится частью, отражающей целое, - специфику языкового и психологического самосознания поэта, присущего ему чувства пути.

Л И Т Е Р А Т У Р А
1. Антонова С.М. (2005). Прецедентная языковая личность - когнитивный сценарий креативной компетенции языковой личности // Вестник Кузбасского государственного технического университета. № 6 (51). С. 136-145.
2. Ворожбитова А.А. (2017). Категория "языковая личность россиянина": материалы анкетирования как репрезентация профессиональной языковой личности филолога // Язык: история и современность. № 4. С. 13-38.
3. Гурулева Т.Л. (2017). Речевой портрет этнической языковой личности (сопоставительная характеристика китайской, русской и английской языковых личностей) // Культура и цивилизация. Т. 7. № 3A. С. 196-205.
4. Достоевский Ф.М. (1995). Пушкин (очерк) // Малое академическое собрание сочинений: в 15 тт. Ленинград: Наука. Т. 14. С. 425–440.
5. Караулов Ю.Н. (2010). Русский язык и языковая личность. М.: Издательство ЛКИ.
6. Матвеева М.А., Лобачева Н.А. (2016). От языковой личности к личности дискурсивной // Перспективы науки - 2016. материалы III Международного заочного конкурса научно-исследовательских работ. С. 245-248.
7. Мурашов А.А. (2019). Личность языковая, личность риторическая: детская речь и взрослые проблемы // Народное образование.. № 4 (1475). С. 165-170.
8. Романова Т.В. Языковая личность Д.С. Лихачёва как элитарная языковая личность русского интеллигента // Мир русского слова. 2006. № 4. С. 7-13.
9. Сизова Н.С., Семенова Н.Д. (2023). Взаимосвязь личности и языка: концепция языковой личности в клинико-психологическом дискурсе // Психиатрия, психотерапия и клиническая психология. Т. 14. № 3. С. 301-309.
10. Халупо О.И. (2013). Лингвокультурная личность как носитель языкового и культурного опыта (лингвокультурный аспект в определении лингвокультурной личности) // Язык и культура (Новосибирск). № 4. С. 97-101.
11. Buryak N.Yu. (2021). Сonceptual approaches to the study of the culture of the linguistic personality in the linguistic paradigm // International Journal of Humanities and Natural Sciences. № 9-1 (60). С. 62-65.
12. Karmazina I.S. (2023). Dominants of the cognitive level of Rodion Raskolnikov's linguistic personality in the novel by F.M. Dostoevsky "Crime And Punishment" // Оригинальные исследования. Т. 13. № 4. С. 233-237.
13. Pavlov D.V. (2022). Language personality of an artistic character (based on the novel “the wanting seed” by anthony burgess) // Kazan Linguistic Journal. Т. 5. № 1. С. 55-64.
14. Sattarova R.V. (2021). The linguistic personality of a political leader // Актуальные научные исследования в современном мире. № 11-11 (79). С. 88-89.
15. Sergeeva O.V., Semenova S.N. (2021). Aspects of teacher’s linguistic personality: statics and dynamics // Russian Linguistic Bulletin. № 2 (26). С. 79-82.
16. Zhukova I.S. (2022). Linguistic personality: speech as a reflection of a person’s character // Russian studies without borders. Т. 6. № 2. С. 24-30.

Abstract: The subject of the article study is Andrei Golov’s cycle “The Nazarene”. The topic of the study is the realization of the poet’s linguistic personality in it. The purpose of the article is to study the connection between the verbal-semantic and cognitive levels of linguistic personality. The empirical study is based on the method of component analysis. The component chosen for study is negative metaphor. Structural analysis was used: the negative metaphor is interpreted as a part homeomorphic to the whole, that is, the linguistic and psychological personality of the poet. Linguistic personality was studied based on the works of Yuri Nikolaevich Karaulov and his many followers. As a result of the study, data was obtained that can be used in teaching activities. The result of the study was the conclusion that the ability of a negative metaphor to acquire new meanings in the text, which become deeper and broader, reflects the specifics of the linguistic and psychological personality of Andrei Golov. The poet had a thirst for spiritual growth. The sense of the path is most clearly manifested in that how the poet ascends from a wide range of topics reflected in multicultural vocabulary to the affirmation of Christian truth in poetry.
Key words: “worldwide responsiveness”, Dostoevsky, negative metaphor, personality, martyrs, development