Колыбельная для победителей

КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ ПОБЕДИТЕЛЕЙ

В общем-то, он никогда не считал себя добрым. И не думал о добре, просто жил. Но стремился не делать зла. Не обижать людей, особенно девушек. Во всяком случае, осознанно. Знал, что нрав у него лютый, достался от деда с материнской стороны. Привык держать себя в узде, насколько возможно. Но ярость, опасная горячая темная ярость, всегда жила в нем, была им, или он был ей, поэтому порой он взрывался. С дедом случалось также. Держался, держался, а потом огонь прорвался наружу и больно обжигал всякого, кто попадался под руку. И Ивана, единственного внука, конечно же, тоже.   Только Иван вспыхивал в ответ. Ничего не боялся. Дед внука уважал. Скрытно уважал. Пацан малой, а не трусит.

После школы Иван поступил в технический колледж, стал наладчиком высокоточного оборудования. Мог, в принципе, починить, наладить, что угодно. Поэтому всегда подрабатывал, сколько нужно, на две недели отдыха в дорогом отеле на море, например, чтобы ни в чем себе не отказывать. С деньгами проблем не было. Только с характером.

Характер как раз и не давал по-настоящему глубоко сблизиться ни с одной девушкой. Иван решил, что никогда не женится. Даже не то, что не женится – вообще ни с одной девушкой не уживется. Что же, вполне в современном ключе. Много, порой каждый день, занимался в круглосуточном спортзале, серьезно работал с «железом». Чувствовал, что на него засматривались женщины, и ровесницы, и постарше. Время от времени знакомился с одной из них. Включал обаяние сильного молодого мужчины, это было не сложно. А глаза Ивана, холодные, серые, никогда не теплели.  При расставании девушки высказывали ему много неприятного и обидного, особенно ровесницы.  Он не спорил. Но напоминал, что с самого начала не обещал ничего большего, чем встречи, свидания, секс по взаимному согласию. Совместный отпуск, если так удобно им двоим.  Да, но я думала… Взрослые женщины старше Ивана уходили тихо, не омрачая образ молодого любовника тенью ссор.

Близких друзей у Ивана не было, только приятели, кружок любителей силовых упражнений в спортклубе. После службы в армии Иван пару лет поддерживал связь с сослуживцами, но те со временем женились, появились дети, позднее в их семьях начались нелады, разводы. Свободный от каких бы то ни было обязательств Иван их не понимал, они не понимали его.

К тридцатилетию Иван подошел спокойным, замкнутым человеком. С двадцати трех жил отдельно от родителей, сначала снимал квартиру, хватало, потом умерла бабушка с отцовской стороны и оставила внуку «однушку» в панельном доме поздней советской постройки. Ничего не собирался менять. Какой есть, такой есть.

Когда Ивана мобилизовали, он испытал облегчение. Вот оно, настоящее. Мужское дело. Пообещал матери вернуться живым и ушел.

* * *

Он воевал третий год, так? Терял товарищей боевых. Видел убитых гражданских. Расстрелянную в упор легковушку с семьей на вражеском блокпосту, например. Казалось, привык к близости смерти.  К близости и к неизбежности. Меня все равно не станет, или сегодня в бою, или десятилетия спустя, но не станет. Иван свыкся с этой мыслью, черпал в ней силу. Раз все еще жив, нужно жить. Сражаться в память о тех, кто уже ушел. Примерно так.

И все же, в подземной тюрьме только что взятого, отбитого у врага исконно русского города Ивана охватил безысходный ужас.   Мысль пришла ниоткуда, что не успели, а могли спасти. Если бы… Если бы добрались до спрятанного глубоко под поверхностью лабиринта камер раньше, то успели бы. Знал, что не могли успеть, видел, что людей казнили несколько дней назад, а мысль жгла.   

Темные коридоры. Электричества нет.  Сердце ухает, не знаешь, что за каждой дверью, за каждым поворотом. Ищешь мины, любые провода, любые ниточки, лесочки. Чисто. Палачи хотели, чтобы освободители увидели тюрьму, если найдут, увидели Зло. И чтобы Зло увидело их, обнюхало, взяло след русских парней.

Тьма. Свет фонарей выхватывает какие-то жуткие знаки на стенах. Чем они начерчены, кровью?! Господи, что здесь происходило?!

А затем… Откуда-то снизу…  неужели есть ярус и глубже… едва уловимый звук такой, как будто скребется кто-то.  Тихо-тихо скребется.

Дико заныло сердце. Живой кто-то. Бежать на звук. Нет, не бежать. Идти, соблюдая все правила безопасности. Но скорым шагом.

Время стало липким. Кошмар наяву. Или подземная тюрьма и есть жуткий сон? Меня уже убили, я в аду?

И почему рации не работают, треск один?

Нет времени думать.

- Я вниз, - крикнул Иван своим, - там есть кто-то, я слышу.

И потерялся в темноте.

Да где же лестница!

Господи, помоги, помоги!

Лестницы и не было. Ощутимый уклон бетонного пола. Иван понял, что спускается на ярус ниже.   Под ногами захрустела какая-то щебенка, и он остановился, чтобы послушать, продолжается ли скреб. Тихо. Примерещилось?!

- Есть кто живой? – Иван хотел крикнуть, но получился хриплый шепот.

Однако и этого хватило, кто-то живой услышал его и яростно начал скрестись.

Жуткие мгновения, пока Иван определял, откуда шел звук. Луч фонаря едва прорезал тьму.

Звук шел из-под груды камней, и Иван начал их разгребать, отбрасывая с стороны.

- Я близко, близко, - говорил он кому-то, заточенному под камнями, - еще немного.

Камни скрывали бетонный саркофаг, закрытый мощной, не под силу одному, плитой.
Теперь человек в саркофаге скреб изо всех сил. Иван это чувствовал.  Он
попробовал сдвинуть плиту.  Завыл от бессилия.

И в это момент появился Аквила (Федор, Нижний Новгород). Аквила всегда именно появлялся, и неизменно вовремя.

- Там человек, - Иван вновь взялся за плиту. – Мины нет, вроде.

- Лом нужен, - Аквила тоже взялся за плиту, - не сдвинем. Прут. Любой рычаг. Бегу искать. В крайнем случае, с рембазы привезем.

-Я остаюсь, остаюсь, - Иван наклонился к каменному гробу, к тончайшей щели у дальнего края, - город мы взяли.  Ищем лом крышку сдвинуть.

Тягостное ожидание Аквилы.

Затем топот.

Аквила и Баюн (Николай, Тюмень) со стальным прутом.

Их тоже охватил ужас. После всего пережитого, после всех смертей, всех потерь, после казенных наверху спасение именно этого человека стало вселенски важно.

Прут сперва погнулся, но появилась более широкая цель.

Иван приложил пальцы к зазору, и до его руки дотронулся погребенный заживо.  Непереносимо.

В конце концов, крышку сдвинули наполовину.

Достаточно, чтобы из мрака появилась рука.

Женская рука со странно торчащими в стороны скрюченными пальцами.

Сломаны, - ахнул Баюн, - пальцы сломаны.

Еще один дикий рывок обезумевших от горя мужчин, и из саркофага поднялась женская головка.

Затем бег наперегонки со смертью.

Иван подхватил женщину на руки.  Невесомое тело. Наверх, наверх, наверх.
Где-то рядом шел бой, в городе еще оставались очаги сопротивления.

Мимо жутких камер. К свету.

Рации заработали. Связались с медиками. Те находились через две улицы. Забирали раненых.

Тем временем, Иван поил женщину из фляги, поднеся горлышко к ее пересохшему рту. Пальцы сломаны на обеих руках, ей ничего не удержать.

- Пальцы сломала, когда пыталась крышку сдвинуть,- объяснила женщина. – Кто-то жив из наших?

Иван понял, что она говорила о казненных.

- Нет, только вы, - лучше сказать правду.

Женщина заплакала, и Иван вдруг увидел, что она молодая, его ровесница, не старше.

- Мы были подпольем, - она постаралась вытереть глаза сломанным указательным пальцем, - всех вычислили. Сдал кто-то из своих. Нужно тела ребят сохранить. Или сфотографировать. Кого среди нас нет, то и предатель.

- Медики едут, - сообщил Баюн. – Так мы им навстречу. Подвезем вас, девушка, если вы не против.

- Не против, - девушка кивнула. – У меня начинается шок, не пугайтесь. Это не страшно. Я – врач. Анастасия.      

И ее начала бить дикая дрожь.

- Ручку, - с дикой тоской крикнул Иван, - ручка нужна или карандаш, и на чем писать!

Мужчины снова запаниковали. Ручка! Карандаш! Да где их тут найдешь!

Нашли.

На обрывке бумаги Иван написал все о себе, что успел.

Имя, фамилию, зачем-то адрес проживания, адрес электронной почты, телефон.

Не представлялось возможным просто взять и навсегда расстаться с этой девушкой.

Вложил обрывок Анастасии, уже затихшей, провалившейся то ли в сон, то ли в забытье, но дышавшей ровно и глубоко, в какой-то кармашек.  Больше ничего сделать было нельзя. 

Теперь навстречу с медиками. Быстрее, быстрее, гоним.

И все.

Дальше, вперед.

На следующий день Ивана ранили. Проникающее грудной клетки. Пауза. Не финал, не финал- пауза.  Анастасия потерялась в прошлом. Ты жива, девочка?! Я о тебе вспоминаю. Впервые тогда нес девушку на руках. Ты выжила?!

… Звонок раздался через полгода. Иван как раз входил в свою однокомнатную квартирку. Осторожно, чтобы ничего не раздавить, поставил на пол пакет с продуктами. Вздохнул, снял, не расшнуровывая, кроссовки. Стянул куртку-пуховик. К мирной жизни он привыкал с трудом. И почему-то стал бояться за сердце, вообще всего бояться, шума, тишины, скопления людей, одиночества, тщательно скрывая ото всех страх. Вернулся и к работе, и к тренировкам, но осторожно. Да и он как-то перестал быть своим среди прежних приятелей в спортклубе. Те не воевали, а тут он. С тревожной манерой замирать и, не двигаясь, смотреть далеко-далеко, в пустоту будущего, ничем не наполненного. Некоторые решили, что Иван употребляет запрещенные вещества. Стали его сторониться. Чудным стал, мы без него лучше.

Кто там названивает?!

Отвечу, отвечу. Минутку. Номер незнакомый. Реклама?

- Здравствуйте, - сказал безупречно вежливый женский голос. – Я говорю с Иваном Демцевым?

- Да, - Иван сел на пол, - Я- Иван.

- Я – Анастасия,- продолжила женщина, - прошу меня извинить, если звонок не уместен. Вы меня спасли и оставили свой номер.

- Звонок уместен, - Иван закрыл глаза, прислонился к дверце шкафа, - звонок уместен, Настя.  Счастлив вас слышать.


* * *

Иван убедительно говорил себе, что остановится в Настином городке проездом. Лето, едет он в Крым, в отпуск, только вот такой дорогой, что проедет через Настин городок. Маршрут такой, своеобразный. Однако что-то помешало забронировать в Крыму гостиничный номер. А, приеду, найду что-нибудь на месте.  Дел-то.

Он так и сказал ей по телефону, заеду на день, увидимся. Выйду на связь с дороги, расчетный день прибытия – суббота.

С того первого Настиного звонка они так или иначе общались каждый день. Вернее, каждую ночь.  Потому что, уж так вышло, что именно Насте Иван признался:

- Сплю плохо. А снотворное принимать не хочу.

Настя вздохнула:

-Та же история. Не зашториваю окна на ночь, оставляю ночник. Стала бояться темноты. Темноты и тесноты.

Поэтому их переписка в мессенджере, а порой- долгие разговоры, начинались ближе к полуночи. О чем друг другу писали, о чем говорили? О повседневных вещах, ни о чем высоком.  Не вспоминали, как, собственно, познакомились. Настя вернулась к работе в восстановленной городской больнице, но не хирургом, руки не те и никогда прежними не станут, а заместителем главного врача по административным вопросам. Они начали смотреть один и тот же сериал, обсуждали перипетии жизни героев. Прошлое вспоминали только далекое, времена учебы. Смеялись над всякой чепухой. Убаюкивали друг друга. Слова складывались в колыбельные песенки. Спи, мир не страшен, я знаю, ты боишься, и я боюсь, и все же, мир не страшен, раз мы выжили.

Самое интересное, они не представляли, как выглядели в настоящем времени. Он видел ее только истощенной, в грязи и запекшейся крови. Она его – в полном снаряжении, в камуфляже, шлеме и так далее. Да еще в полумраке. Однако ни Иван, ни Настя и не предлагали обменяться фотографиями. Для их хрупкой дружбы не имело значения, начинал ли Иван лысеть (не начинал, даже близко), набрала ли Настя лишний вес.  Ее аватарка в мессенджере – синеволосая героиня аниме, его- восточный дракон.   

Уже отправившись в неблизкий путь к морю (к Насте, но Иван настойчиво говорил себе, что едет к морю), Иван начал убеждать себя, что Настя – толстушка.  Такая крепенькая, плотненькая, деловитая – ему такие женщины никогда внешне не нравились. Пусть и Настя окажется такой, рассуждал Иван, так спокойнее. Мы же друзья, верно? То есть, не признавались в дружбе, это же только в любви признаются, но друзья.

Они условились встретиться у фонтана на городской площади. В полдень. Много света, много открытого пространства. Не понравимся друг другу, так выпьем кофе и разойдемся, решил Иван. Если, конечно, там открылись кофейни. Не понравимся, и кофейни не открылись, так прогуляемся и разойдемся. Ты тоже, знаешь ли, Иван, можешь не вдохновить. Это когда-то был красавцем. Сейчас- обычный парень весьма средних достоинств, будем откровенны.   

Город встретил Ивана новостройками. Симпатичные пяти, семиэтажные дома с разноцветными балконами. Между домами – дворы, молоденькие деревца, клумбы, детские площадки, даже спортивные. Школы, детские сады. Все новенькое, свежее, только что сданное.

И нарядная площадь словно с картинки сошла.  В центре- цветник, современный фонтан вровень с землей, лавочки с навесами от Солнца и дождя. Торжество современной урбанистики.

Иван запарковал своего верного китайского друга, храбро пережившего суровую и снежную русскую зиму. Направился к фонтану. Никаких одиноких толстушек не наблюдалось. Народу было немного, жарко и рано, очевидно, площадь оживала позже, ближе к обеду, а то и к вечеру. Между струй фонтана с восторгом носились трое малышей, за ними присматривали мамы. Так, и где же Анастасия? Ну не может же она оказаться с ребенком?!Я не против, просто зачем скрыла? 

Но к Ивану легкой походкой быстро шла девушка, которую он не заметил сразу. Летящие темные волосы до плеч. Модные немного мешковатые джинсы, темная футболка, косынка на шее. И на руках – перчатки, эластичные спортивные перчатки с отрытыми кончиками пальцев. 

Она. Настя упоминала, что на людях носит перчатки. Не хочет пугать людей покалеченными руками, да и удержать что-нибудь, если вдруг откажут пальцы, проще в перчатках.   

Иван пошел ей навстречу. Господи, красивая! Пронзительно красивая! Какие глубокие светло-карие глаза!

На мгновение они замерли в полушаге друг от друга, смущенно улыбаясь, а затем крепко обнялись.   Легкое женское тело в руках Ивана, легкое, но сильное – Настя говорила, что каждый день занимается с утяжелителями, и резинками, купила на маркетплейсе.

Затем разомкнули объятия, пока те не перестали быть дружескими.

- Думал, волосы синие, - с наигранной укоризной сказал Иван.

- Ждала дракона, - парировала Настя, - смотрела на небо.

Они расхохотались.

Не хочу спешить к морю, понял Иван, задержусь здесь. Тем более, река поблизости.

- Насть, а у вас гостиница есть? Думаю, задержусь на пару дней, - только ничем не напугать ее, не встревожить. Боже, какая красивая.

- Так мне город дал двухкомнатную квартиру, - Настя улыбнулась, - я тебе писала, по-моему, две изолированные комнаты, холл и даже два санузла.

Она искренне рассмеялась.

- Думаю, у нас  в принципе однокомнатные квартиры не строят, зачем?! Вот и дали двухкомнатную. Я к тому, остановись у меня. Я тихая, и микрорайон тихий. Да мы здесь все негромкие. Любой шум некстати. Дети плохо переносят резкие звуки.

- Спасибо, буду рад, я тоже тихий. Если что-нибудь надо починить, только скажи.

- Пока не успела ничего сломать, - Настя снова рассмеялась. - Слушай, у нас открылась пиццерия. Очень хорошая. Позволь тебя пригласить?

- Пицца с тебя, вино – с меня, - согласился Иван.

- А-ха-ха, принимаю.

- Договор.

- Где запарковался?

- С той стороны.

- Отлично. Пиццерия  как раз в том направлении.  Пройдемся? Минут десять.

- Только рад размяться.

Они пытливо посмотрели друг на друга. Я тебе нравлюсь? Не жалеешь, что встретились? Очень нравишься. Не жалею. Ты - лучшее, что со мной случалось с войны.  Лучшее, что случалось в жизни.

По дороге к пиццерии Настя рассказывала Ивану о том, как шло возрождение города. Восстановили инженерные коммуникации, переложили трубы, один за другим сдавали жилые дома. В квартирах- базовый ремонт, заезжай и живи, переделать на свой вкус можно и позднее, если что-то не по нраву.

- У нас, по-моему, вся Россия трудится, - с улыбкой заметила Настя и рассмеялась, - и не только Россия.

Но все же Иван видел здания за строительной сеткой. Объекты второстепенной важности. Конечно, начинала с самого важного – где жить, где работать, где учиться, где лечиться. Несмотря на торжество жизни, город был полон глубокой печали. Помнил о боях. Помнил о погибших. О тех, кто ушел воевать и не вернулся. О тех, кто погиб здесь.

И о тех, кто сражался прямо сейчас, уже далеко от дома.

То здесь, то там стояли мощные наземные укрытия на случай воздушной тревоги.

Настя поймала взгляд Ивана:

- Под новостройками – укрытия. Надеемся, не пригодятся. А строят так. Прилетов давно не было.  Мои родители погибли в другом городе, я сама не местная, приехала после института- там прилет по рынку был. Я тебе писала, что они умерли, но их убили.  Поэтому я и пошла в сопротивление, когда город захватили бандеровцы. 

Иван осторожно взял Настю за руку. Она шла справа от него и не отняла руки.

- Сегодня новая серия, - Настя сменила тему, заговорив об «их сериале». – Я на компьютере смотрю, монитор большой. Подарок, кстати – и системный блок, и монитор. Никогда бы раньше не подумала, что стану принимать подарки от незнакомых людей.

Иван чуть сжал ее пальцы. Он… проникался это женщиной. Входил в ее мир, шаг за шагом, и она позволяла узнавать себя. Общение на расстоянии превращалось в живое, близкое. Захватывало. Завораживало. Прежний опыт встреч и расставаний утратил значение.

Обед прошел весело.  Заказали большую пиццу, Насте- бокал крымского красного, Ивану- лимонад.  Обстоятельно обсудили десерты. Выбрали мороженое.

Расплатились и вышли в горячий день. Когда Настя доставала из сумочки кошелек, у нее свело пальцы на правой руке, большой и указательный. Она усилием воли удержала кошелек и, поймав взгляд Ивана, подмигнула ему, очень довольная тем, что справилась. Иван же содрогнулся, представив яростную силу, с которой молодая женщина билась о бетон, зная, что ей никогда не сдвинуть крышку своего гроба. Билась, не замечая боли, ломая пальцы, не сдаваясь.

Мы заговорим об этом позже, понял Иван, сегодня же, но позже. Пока- свидание.   

- К реке? – предложила Настя. - Там есть дорожка в тени. Можно пройтись.

Они неторопливо вернулись к машине. Несколько раз с Настей здоровались шедшие им навстречу люди. Женщины, в основном, или мужчины среднего возраста, ближе к пятидесяти, за пятьдесят. Молодые воевали. Возвращались раненые, как Иван, те, кто уже не принес бы пользы в боевых условиях. И возвращались те, кто пал бою. Их тени всегда присутствовали среди живых.

У машины Иван замер. Взрыв где-то?! И вроде как в отдалении очередь автоматная. Он прислушивался, стараясь понять, откуда донеслась очередь. Бежать в укрытие?!

Настя спокойно стояла рядом с ним. Когда Иван рывком вернулся в настоящее, обняла. Ей не нужно было объяснять, что происходило.

- В дороге ничего не мерещилось, - смущенно объяснил ей Иван. – Ехал спокойно. Когда волнуюсь, накрывает. Но все реже.

- Будет становиться легче, - Настя погладила его по предплечью, - я сначала просыпалась раз по десять за ночь, снилось, что я – под плитой. Сейчас сплю хорошо, как правило. Но, как и у тебя, поволнуюсь – кошмар.

- Значит, будем реже волноваться, - предложил Иван.

- Полностью согласна, - кивнула Настя.

Над лентой реки дрожала знойная дымка. На другом берегу реки как раз и располагались кварталы новых домов, которые Иван видел при въезде в город. Там уже благоустроили пляж, на этой же стороне открыли парк, места для купания пока не оборудовали. Тишина, нарушаемая пением птиц.  Аромат горячей листвы и травы. Торжество великолепного летнего дня.

Иван и Настя присели на траву в тени раскидистого дерева.

- Я не могла не биться, - Настя смотрела вдаль, - я-врач, знала, что буду долго умирать в том каменном гробу. Щель для воздуха мне нарочно оставили, чтобы дольше мучилась. И все же билась.  Жуткая казнь, согласись.  Но решила, что, когда совсем не останется сил, постараюсь изловчиться и перегрызть себе вены на руках. Засыпала несколько раз или много раз. И каждый – просыпалась там же, в гробу. Начинала скрести обломком камня верхнюю плиту. Ты этот скреб и услышал.

- Чудом услышал, - отозвался Иван. – Меня как раз на следующий день и ранили. Иначе нашел бы тебя.

- Мы установили предателя, - Настя быстро взглянула на Ивана, - он ушел с бандеровцами. Мы его и там достанем, - по ее лицу прошла тень жестокости. – Земля – планета небольшая, не спрячешься.

- Я бы не смог, как ты, - признался Иван. – Не хватило бы мужества.

- Смог бы, - не согласилась Настя, - вижу, что смог бы. Я, кстати, представляла тебя другим.

- Разочаровалась?

- Нет, мне всегда нравились сероглазые, - с искренней улыбкой ответила Настя. – А тут, ты только представь, такой поворот судьбы. Сероглазый воин меня и спасает.

- О, понимаю, отличный сюжет.

- Точно. Для сериала.

- Они переписываются, но не знают, как выглядят.

- Именно. Пройдемся еще? Не устал?

- Нет, только-только размялся.

- Супер. Я долго не решалась тебе позвонить, Вань. У меня сохранился та бумажка с твоими данными. Да и не знала, кто ответит, что скажет. Думала, ты женат, детки. Возможно, воюешь еще.

- Но решилась.

- Ааа, когда вставила зубы, - неожиданно расхохоталась Настя. – Ваня, ничто женское мне не чуждо. У меня же нескольких зубов не хватало, выбили на допросах. А вставила и позвонила. А какие зубы – не скажу.

Иван тоже расхохотался.

Они погуляли еще с полчаса, затем поехали на рынок за фруктами. Там с Настей тоже здоровались, с любопытством смотрели на рослого Ивана, и Настя начала его представлять:

- Это- Иван, русский солдат, который меня спас.

В первый раз Иван смутился, потом принял серьезный вид. Он и был русским солдатом, верно?

С фруктами поехали к Насте, в ее новую квартиру. Четвертый этаж пятиэтажного дома. Опрятный холл, лифт.

- Я пешком, - застенчиво сказала Настя, - пока с маленьким замкнутым пространством не очень получается. А ты езжай. Наверху встретимся.

- Насть, так и я пешком. Мне только на пользу. Знаешь ли, мы – ровесники.

- Ладно, ладно. Чисто из вежливости предложила.

Они наперегонки побежали наверх, причем для честного соревнования Настя взяла у Ивана пакет с фруктами, оставив тому дорожную сумку с вещами.

Светлая, все еще необжитая квартира. Небольшой холл, в который выходили двери двух комнат. Кухня с выходом на незастекленный балкон и роскошь – две ванные, одна – большая, вторая – поменьше. Мечта даже и столичной семьи с ребенком. В комнатах почти нет мебели, полки с вещами, ряд книг, но целых три дивана, большие – в комнатах и маленький -в холле.

- Диваны подарили, - объяснила Настя. – нам очень много диванов прислали, целый вагон коробок со сборными диванами. Я отказываться не стала. Кому-то кровати важнее, кому-то- шкафы. Нам отовсюду присылали мебель. Но взрослую. А детской мало совсем. Мне в больнице рассказывали коллеги и пациенты.   Поэтому у меня здесь восточный стиль.

Иван поставил дорожную сумку в комнату, где на окнах были плотные шторы. В Настиной спальне шторы заменяли легкие полупрозрачные занавески.

Иван быстро принял душ, надел шорты и свежую футболку. Когда-то он был абсолютно уверен в своей привлекательности для женщин.  Не мог не нравиться. Но не теперь, после ранений, госпиталя, всего, что он пережил. Он не чувствовал в себе той силы, которая жила в Насте, притягательной силы человека, бросившего вызов смерти.

Смотрели сериал, сидя, конечно же, на диване, пили белое вино. Вышли на балкон, любовались на заходящее Солнце. Нашли в Сети запутанный боевик и так скоротали время до полуночи. Снова постояли на балконе. Близко, близко, и все же не касаясь друг друга. Звезды. Хрупкая тишина.

Что же, пора спать.

- Я оставляю у себя свет, - Настя застенчиво посмотрела на Ивана, - если будет мешать, подложи под свою дверь коврик из ванной.

И все, она ушла к себе.

Иван вошел в отведенную ему комнату.

Постоял в темноте.

Короткая летняя ночь, но и эти темные часы нужно пережить.

Пережить вдвоем.

Нам никогда не будет просто, подумал Иван. Мы оба ранены, но нам никогда не станет скучно друг с другом.

Но все это не важно сейчас.

Не важно в эти минуты.

Потому что настало время колыбельных.

Он чуть улыбнулся и пошел на свет, который пробивался из-под Настиной двери.