Рыцарь... - 42

Предсказанное

Инна не была дома уже много лет. Как уехала учиться, так и не была. С порога для нее начались открытия. Прежде всего – запах родного дома. У каждого жилища есть свой запах, и Инна узнала свой, родной. Обстановка была та же: накрахмаленные занавески, вязаные подстилки на стульях и диване, ковер на стене. Появился только большой плоский телевизор.
Оказавшись за столом, Инна еле уняла подступившие слезы, потому что мама поставила перед ней тарелку борща с толстым слоем смальца на поверхности и пампушку с чесноком. Сто лет не ела такой вкуснятины! Пампушки в последний раз еще для Васи готовила. Зачем отказывалась от этого? Непонятно. Перед Андреем вредничала, а Максу боялась показать, что надоел ей заморский минестроне или пустой консоме. Хотела ему соответствовать. Какая глупость! Нет ничего лучше, чем быть собой.
«Полюби меня такой,
Полюби меня такой,
Полюби меня такой,
какая я есть…» - пела Могилевская по радио, по-прежнему висевшему в кухне на стене.
- Мам, дай немножко смальца с черным хлебом!

Сквозь смех и слезы смотрела на родителей. Они все так же препирались друг с другом, кричали и беззлобно ругались. Только теперь мама была в авторитете и напирала на папу, а он больше уступал. Раньше было наоборот: мама ходила как на построении, хотя и пилила папу, но не сильно, так, из-под угла. Было видно, что они приросли друг к другу и являются одним целым.
- Доня, давай за приезд! – говорил папа и ставил ей рюмку.
- Миша, ты шо? – фурией подскакивала мама. – Тебе лишь бы зенки залить!
- У меня радость, ко мне доца приехала, имею право! – настаивал папа.
И они начинали спорить, отбирая друг у друга бутыль с бабушкиным самогоном. Инна смеялась.
- Убила бы паразита! – выдыхалась мама.
- Вот же ж горгона! - наполнял рюмку папа, выйдя из боя победителем.
- И мне тогда наливай! – говорила мама.
- Це дило! – улыбался отец.
Инна смеялась, вытирала подступавшие слезы и предлагала выпить за их здоровье и долгие годы жизни.
Папа украсился сильной проплешиной и отрастил весомое брюшко, но оставался крепким и юрким, жизнелюбия не растерял. С утра пораньше, еще лежа в постели, Инна слышала, как он, стоя на балконе, кричал кому-то внизу, что какой-то Витька, пальцем деланный, и руки у которого не из того места растут, напортачил с машиной и все мужики вечером собираются в его гараже на переделку. Папа так горланил, что весь дом, наверное, был в курсе непутевости Витьки, деланного пальцем. Инна отвыкла от подобной простоты общения. Наверняка этот Витька уже про себя чего только не наслушался и не в обиде, раз всех к себе зовет.
А мама мало изменилась: та же завивка на голове а-ля Сергей Минаев, та же дородность. Только ради дочки новый байковый халат надела, это значило, что она нарядилась. Инна представила, как мама, например, выносит мусор и встречает соседку, так та непременно бы отметила, что мама наряженная и спросила бы по какому поводу такая красота. «Так дочка приехала!» - «А! Поздравляю! Зайду глянуть на москвичку нашу!» Здесь все просто.

А как ей спалось на собственной кровати! Инна уже не помнила, когда так сладко спала в последний раз. Чистым, крепким, здоровым сном человека со спокойной совестью, который уверен, что его любят.
Правда, редкое утро проходило без криков или шума. Вот и сегодня Инна проснулась не сама.
- Шо, шо ты наделала, Рая? – чуть не плакал папа.
Он был повязан старой простыней и бегал от одного зеркала к другому, стараясь рассмотреть свой затылок.
- Да шо ты переполошился? –«не понимала» мама.
- Ты глянь, ты же мне клок выстригла!
- Та и где? – продолжала «не понимать» мама.
- Вон за левым ухом! Как мне теперь мужикам показываться? Посмотрят, а у меня за ухом проплешина!
- Ну не знала, что при встрече вы друг другу за уши заглядываете! – изобразила мама удивление.
- Доня, глянь! – призвал папа Инну в свидетели.
Он повернулся спиной и Инна увидела хорошо выстриженную проплешину. Мама делала Инне «страшное» лицо, призывая ее в сообщники.
- Ой, пап, тут немножко неровно, но не катастрофично. Остальное подравнять под машинку и все.
- Доня, сделай, а то я этой вредительнице не доверяю.
- Как же, - подала голос вредительница, - всю жизнь доверял, а сейчас не доверяет!
 И так по пять раз на дню. Инна давно столько не смеялась.
- Завидую вам, - сказала она.
- Ой, да чему тут завидовать? Это же ж сплошные нервы! – кричала мама.
Раньше Инна не замечала, что мама не умеет разговаривать тихо, всегда кричит.
- Та в больнице привыкла! – сказала мама. – Там же ж с одного раза никто не понимает!
- А стол почему от окна отодвинули? – спросила Инна. - Ты же любила в окно смотреть.
Мама выглянула в коридор и туда же громко, чтобы услышал отец, ответила:
- А потому я, доня, стол сдвинула, шо некоторые порося руки об занавески вытирали!
Инна снова рассмеялась:
- Эх, мам, скучно я живу в сравнении с вами.
- Ну, если в Москве скучно, то я не знаю, шо за нас говорить!

Инна навестила всех своих одноклассниц. Продавщица из «Детского мира» улыбалась ей как родной, потому Инна покупала подарки детям каждый день.
- Вы мне месячную выручку уже сделали, - говорила она, - приезжайте чаще!
Почти все жили так же, как ее родители: поругивались, покрикивали, но любили друг друга. Инне у них нравилось, чувствовалось, что люди живут семьей, где основное слово «мы», а не «я». И проблемы у них были на зависть: что у одного ребенка запор, а другой с горшка не сходит, что летом до Медового Спаса на Волгу на неделю дикарями хотели съездить отдохнуть, но не успели и отдых накрылся медным тазом.
- А после Спаса почему не поехали?
- Так потом пророк Илья в воду пописал и все, купаться уже нельзя, ты же знаешь.
Инна знала, только забыла. Это было правило из ее детства, им тоже не разрешали купаться после дня пророка Ильи. Бывало, что они сбегали без разрешения, и обязательно простывали, уши болели или нос закладывало, их ругали и пугали Ильей. Надо же, кто-то помнит все это и соблюдает.
Удивила деликатность людей. Когда Инну спрашивали, как она живет, Инна не скрывала, что развелась. Так все как один говорили, что ничего страшного, все еще будет и не задавали лишних вопросов. Ни от кого ничего злорадного или неискреннего Инна не почувствовала и не увидела, ей было стыдно, что в свое время думала о них плохо и ставила себя выше.

При прощании папа сказал:
- Доца, какая-то ты другая стала!
- Лучше или хуже?
- Спокойная, чи шо? Не пойму.
- Да, пап, я успокоилась.
- Це дило.