Рыцарь... - 40

Обещанная мудрость

Май и начало июня выдались на удивление жаркими и сухими. Поговаривали, если и дальше так пойдет, торфяники могут задымиться. Инна уже несколько дней жила у Макса на Кропоткинской, наслаждаясь прохладой огромных комнат.
Они лежали в полумраке зашторенной пятидесятиметровой спальни, лениво переговариваясь.
- Двенадцатое скоро, праздник. Надо будет куда-нибудь податься, - сказал Макс.
- Угу, - промычала разомлевшая Инна.
Она никогда ничего не предлагала, Макс сам фонтанировал идеями и ставил ее перед фактом: едем туда или сюда. И сейчас явно что-то придумывал. Придумает – скажет, а она обрадуется.
В поездках и путешествиях ей по-прежнему только и нравилось быть рядом с Максом, то, что он принадлежал ей круглые сутки. По-прежнему не надоедало смотреть, как он улыбается, говорит, ест, спит, одевается, причесывается. Он такой красивый! Каждый раз, остановив взгляд на его лице, руке, груди, волосах, неважно на чем, Инна думала: «Боже!» - и сердце ее щемило от любви к этому живому великолепию, по-кошачьи пластичному и гибкому. Когда Макс потягивался, Инна была готова расплакаться от восторга, таким прекрасным и сильным был его торс и уязвимым мягкий живот. Она любила видеть его в такие моменты, потому что он не был прикрыт правильными манерами и не застегнут на все пуговицы, по-домашнему открыт и безоружен. Однажды после душа с него упало полотенце, и Инна чуть не захлебнулась счастьем быть причастной к интимной стороне его жизни, видеть его, обычно такого рафинированного, в чем мать родила.
К новым впечатлениям, к которым всегда рвался Макс, Инна была равнодушна. Ну, пальмы, ну, острова, и что? Экскурсии и музеи вводили ее в тоску, она не испытывала жадного любопытства к обычаям и нравам других народов, их культуре, одежде, кухне и обычно думала: «И что? Да ну, фигня какая-то! У нас не хуже. Пельмени вкуснее» Ее удивляло, что Макс выискивал информацию об истории страны, в которую они летели, покупал журналы, путеводители, читал в интернете. Оно ему надо? Лично она слушала его вполуха, и тут же все забывала, а Макс этого не замечал, потому что Инна всегда с ненасытным интересом смотрела в его глаза, впитывала его красоту и горячность и млела, млела, млела от его неотразимости.
Еще только уезжая Инна уже скучала по своему дому и всегда мысленно сравнивала кровати, белье, полотенца, ванную комнату в отелях со своей любимой квартирой. У нее было лучше, уютнее, красивее, и со второго дня поездки Инна в душе вздыхала и печалилась, что далеко от своего гнездышка и горячо хотела скорее оказаться в своей кухне и посидеть на родном унитазе. Дома ей было по-настоящему хорошо, такое совершенно самостоятельное законченное удовлетворение, дарящее чувство защищенности, завершенности и неприкасаемости. Как в детстве, когда после заветного выкрика: «Чик-чирик, я в домике!» была нерушимая уверенность, что теперь ты неуязвим и тебя никто не тронет, так и у себя в квартире Инна была изолирована от всех земных несчастий и перипетий. Дома она даже выздоравливала в два раза быстрее.
Своих мыслей и чувств Инна не раскрывала, и Макс, к которому она в поездках непрестанно ластилась и заглядывала в глаза, был уверен, что ей так же интересно и здорово, как и ему.
- В прохладу хочется, остыть бы чуть-чуть, - выразила Инна пожелание.
- В прохладу, так в прохладу, - поддержал Макс и открыл ноутбук.

Через пару дней Инна проснулась по будильнику на работу. Макса в постели уже не было, он вставал чуть свет и рано уезжал в офис. Инна умылась, оделась и отправилась в столовую завтракать. В гостиной неожиданно увидела Макса. Он сидел на диване в непривычном для этого часа виде: в пижамных штанах из шелковистого струящегося трикотажа, в белой футболке и тапках. Инна улыбнулась и хотела пошутить, но замерла с открытым ртом. В фигуре Макса было что-то ненормальное, какое-то напряжение, как будто он был чем-то поражен и замер от неприятного открытия. Сердце Инны остановилось от нехорошего предчувствия, сразу затошнило, и спина стала липкой. Макс на нее даже не глянул. Она подошла к нему на ватных ногах, преодолевая ощущение наступившей катастрофы. Макс оставался сидеть в том же положении, глядя себе на руки. Инна увидела, что он держит ее российский паспорт и все мгновенно поняла. На столике перед ним стоял ноутбук с открытой страницей туристического сайта, предлагавшего речные путешествия. И открытым был Skype, Инна увидела фото Олега, начальника службы безопасности Макса, в переписке выхватила слово «Швейцария». Макс намеревался вбить ее данные для путевки и взял из сумочки паспорт. Они всегда летали за границу, и данные загранпаспорта у него были. В этот раз она сама попросила отправиться в прохладу, вот он и выбрал Россию. И взял ее российский паспорт, и увидел, что она замужем. Но он так просто не сдался и поручил Олегу узнать все про Инну. Вот Олег и узнал, что ее муж в Швейцарии. Их роман начался как раз в те дни, когда Андрей уехал. Получалась чудовищная картина. По Босху. Когда действительность в силу каких-то причин представлялась искаженной и чудовищной, Елена Аркадьевна всегда говорила: «По Босху».
Инна стояла рядом и не знала, что делать, как быть. Молчание в комнате было парализующим. Сказать жалкое: «Все не так, как ты подумал»? Он спросит: «А как я подумал?» Не скажешь же, что да, все выглядит так, будто она закрутила роман на время отсутствия мужа, а на самом деле любит его. «Я так и подумал. Сразу полюбила, как муж в командировку уехал» Нет, она не оправдается и не отмоется в его глазах.
Инна продолжала молча смотреть на Макса, а он все так же сидел, не шелохнувшись.
Оказывается, молчание весьма красноречиво. Никто ничего не говорил, но ясно, что происходит - это конец. Конец их отношениям.
Это невозможно. Невозможно. Дурацкое преломление по Босху. Она должна быть счастлива и получить любовь, мужа и троих детей!
Ужасно хотелось выпасть из этой ситуации, из этого мгновения. Спасением было бы грохнуться в обморок, но не грохалось. Наоборот, сознание ясно и настойчиво пульсировало: «Конец!» Сердце громко выстукивало: «Это все». В груди было холодно и кристально чисто и перед глазами дымкой плыло слово «Безвозвратно».
Через какое-то время Макс встал. Он не смотрел на нее, положил паспорт на стол. Инна уловила отрешенность в выражении его прекрасного лица. Он вышел, закрыв за собой дверь так, что стало ясно, идти за ним не надо, это последнее их общее мгновение и ей здесь больше делать нечего.
Инна была совершенно спокойна. Ненормально спокойна. Заледеневшая. Она не плакала, не истерила, не ломилась к Максу с объяснениями. Села на диван, немного посидела. Было слышно, что в столовой слуги-невидимки накрывают или убирают стол. Судя по звукам - двое. Инна взяла свой раскрытый паспорт и посмотрела на штамп о браке. Потом встала и вышла из квартиры. Знала, что уходит навсегда.
Ноги сами привели ее на работу. Инна села за стол, и стала складывать все попадавшиеся ей бумаги в одну стопку. Пришла Марина и недоуменно сказала, что Инна не за своим столом. Инна встала и хотела выйти из кабинета, но ударилась лицом о стеклянную дверь и опустилась на колени. Она закрыла лицо руками и ее плечи сильно задергались. К ней подбежали испуганные странностью ее поведения коллеги и подхватили под руки, не сразу поняли, что она плачет.
- Инна Михайловна, Вам больно?
Инна судорожно содрогалась всем телом, все так же закрыв лицо ладонями. Было ясно, что это не потому, что она ударилась о дверь, слишком несоразмерно. Скорее, ударилась, потому что что-то случилось.
-У Вас что-то случилось? – спрашивали ее, но она не слышала.
Послали за директором.
- Горе какое-то, - сказала многоопытная Галина Ильинична. – Хорошо, что исток из сердца есть. Плачет, значит, приняла и не сопротивляется. Выплачется и все.
Инну посадили в такси и велели до понедельника не выходить на работу.
На следующее утро Инна вновь оказалась в офисе и еще больше всех напугала, потому что явилась нечесаная, не умытая, во вчерашней одежде, явно не спавшая и с совершенно безумным взглядом. Решили вызвать кого-то из близких. В ее телефоне постоянным входящим и исходящим был номер Киры, ей и позвонили. Кира быстро приехала и забрала Инну. Ей рассказали про вчерашний случай и сегодняшний. Спросили, что произошло. Кира не знала. Директор сам предложил внеочередной двухнедельный отпуск. Все поняли, что у Инны случилось горе. Наверное, умер кто-то родной.
Кира вызвала «Скорую». Инне сделали успокоительный укол и выписали таблетки. Инна уснула, и Кира сбегала в аптеку и позвонила домой, объяснив, что поживет у Инны.
Инна ничего не говорила и не хотела расспросов. Она или смотрела в одну точку, или плакала в подушку, иногда без слез, раскачиваясь из стороны в сторону. Благодаря дочке Ксенечке Кира различала множество видов плача и могла с первых слезных нот определить, почему или для чего рыдает человек. Слезы лились от обиды, от злости, из вредности, чтобы досадить другим, из жалости к кому-то, потому что плохое настроение и хочется испортить его всем, от боли, чтобы вытребовать свое и т.д.
Инна плакала сожалея. Это без сомнения. Еще она плачем прощалась, смирялась со случившимся и прощалась. Других оттенков Кира не уловила. Поняв это, она на подругу не наседала, ждала, когда та сама все скажет.
Вскоре Инна начала плакать с причитаниями, сожалениями и жалобами. Из всего этого Кира поняла, что Инна кого-то полюбила и обманула.
- Может, все еще образуется? – спросила Кира.
- Нет, - яростно замотала головой Инна. – Ты его не знаешь. Ты не видела, как он не смотрел на меня! Я для него теперь не существую!
- Да, может, подумает, подумает и ничего, помиритесь.
- Я его обманула! В лучшем чувстве! Я его подкосила, понимаешь? Он открылся мне всей душой. А я? Он же тысячу раз говорил, что устал ото лжи в отношениях! Как он цеплялся за искренность! Боже! Я сама все разрушила! И он теперь никому вообще не сможет верить! Мама!
Кира обнимала ее, успокаивающе гладила по спине и приговаривала как маленькой: «Ш-ш-шшш! Ш-ш-шшш!» Измученная, Инна засыпала.
Следующие несколько дней она все также непрестанно срывалась на слезы, но уже короче и смиреннее и могла связно разговаривать. Она рассказала Кире все-все об их отношениях с Максом, и Кира ее поняла. И Макса тоже поняла. И почему Инна не стремится с ним объясниться.
- Помнишь гадание? – спросила Инна как-то вечером. – Счастье закончится обильными слезами. Вот оно, значит, как сбылось.
- Значит, и все остальное сбудется. Помнишь, что будет новое счастье?
- Да откуда оно теперь возьмется?
- Да это теперь даже интересно стало!
Они невесело засмеялись.
- Да помиритесь, наверное, - подумав, сказала Кира. – Дети уже должны наметиться, судя по предсказанию.
- Ты же поняла, какой Макс. Нет, он назад меня не примет.
- Значит, другой кто-то нарисуется.
- Ой, мама дорогая, - отмахнулась Инна, - я бы и не смогла сейчас ни на кого глядеть. Я от Макса еще долго отходить буду, если вообще отойду.
- Ничего не знаю. Меньше двух лет для детей осталось.