Переводы с польского. Юзеф Баран. 15

Юзеф Баран (р.1947), польский поэт


Письмо


темнота бросила на берег
лучи света
далёкой планеты
засушенные незабудки
потухшего дня
поставленные
в вазу с водой
начинают оживать
и вот пахнет твоим днём
во всей комнате
и ты возникаешь
из раскрывшихся лепестков
чаши  пространства
я поднимаю к губам  тёплую облатку тела


Страх


ночью незрячей
в космическое путешествие
отправиться
на ощупь
без билета
без тела
на лазерной снежинке души


Вновь…


вновь меня выбрасывает
рассвет на берег
словно раковину
из клубящегося океана
в голове моей как в раковине
всю  ночь гудело
Вечностью  и  Снами
всё смешалось со всем
и все были всеми
и не было ещё нарочитого разделения
на живых и мёртвых


Ах сердце…

ах сердце
ночная бабочка безумная
покинутая  в тёмных долинах
у подножия разума
трепещешь
опалёнными крыльями
в погоне за тем
что велико и ярко
а всё же
могла бы вспорхнуть выше
чтобы как на ладони увидеть
какое малое
трухой светящееся
это твоё
воображаемое солнце


Потихоньку

Потихоньку
раскрылись
ставни сна
и со всех сторон
повеяло грустью
на подоконник
сел белый ворон бессонницы
не ты  ли во сне думаешь обо мне
среди ночи


Ноктюрн

Бог так одинок в предутренней рани
что играет на скрипке грусть
в завешенных паутиною стенах   
любовники пробудились от сна
 
 
затаили дыханье слушают скрипку
растёт в них безмолвно отдельность
(в стёклах старых зеркал отражается тьма
в ней белую смерть прядут пауки)


затаили дыханье нарастает ноктюрн
опадают ночи пустые руки
когда болен одиночеством Бог 
все слова уже не нужны
 
только свечу на ощупь зажечь
и сжигать в той свече две  сплетённые тени
пока Бог облегчённо не выпустит скрипку из рук
и ввысь упорхнёт над ветшающим домом


Баллада об эмигрантах

1
просыпаются среди ночи
отсечённые от пуповины своей страны
с замкнутыми устами
не чуя земли
под ногами
в течение минуты
смутно угадывают в них
затонувшие титаники детства
2
уже после трансплантации языка
длится трансплантация мозга
только пересадка сердца
всё никак не удаётся
и хотя старое слишком большое
похоже придётся с ним умереть
3
опадает с глаз шелуха
и постигают они
что подлинная судьба
в непрерывном изгнании
с мест поочерёдно освоенных
начиная с зачарованных
горизонтов детства
и созревают до мысли
что смерть тоже эмиграция
за последнюю границу тела

              Стокгольм, сентябрь 1995



Пьеса дом


поднимается занавесь двери
папа одетый  под молодого пана
переносит через порог маму
красивую как лилия

сзади публика  весёлые гости
оркестр играет марш
занавесь опускается

занавес поднимается
вваливаются крышки гробов
исчезает дедушка  наряженный в костюм
как камень в воду падает в вечный сон бабушка
занавес опускается

поднимается
крик сестры в колыбели
занавес
поднимается
брат с ручек
занавес
открываются мои глаза

занавес поднимается
со стула отец переодетый
под  старого мужчину
благословляет молодую пару кланяется
уходит с подмостков
занавес

деревья на одной ноге заглядывают из сада
в окно аплодируя листьями
–  это всё
было вчера  –
упирается мама


Школьная фотография


Как взглядом постичь пору и время
мы  –  миллионеры времени

смерть не осенила ещё крылом
фон фотографии
разбрасываем время
полными горстями

в кармане бренчит связка ключей
от ста незнакомых ворот

жизнь светит нам прямо в лицо
сказкой из тысячи и одной ночи
мир ещё существует
и всё
буквально всё
может случиться



Солнце движется


солнце движется в панике
день ото дня
убывает его сила и всё раньше
трепещет в окне  тьма ночи
земля склоняется к осени

ибо заволакивает туманом  зеркало неба
в этом зеркале словно брошенный хлам
отражаемся мы в уменьшении

ибо отцвели в нас  душистые метафоры
и в ладони насыпана горсть пепла
всех вдохновений майских

ибо грохочут в нас поля маковые
как размышляющие над тщетою мира
философов засушенные головы



Полёт


Даже не ведаю когда
был запакован в белую капсулу
перетащен с кровати
через взлётную полосу
больничного коридора
надут наркозом
разогнан
запущен
лечу
пикирую
наподобие ракеты
в космос в небытие в чёрт знает что
со вскрытым животом
в котором грифы–скальпели
в белых кителях инопланетян
выклёвывают внутренности
лечу
пикирую
вокруг ни Бога
ни чёрта
ничего
режут меня
хотя нет меня
на земле
на небе
ни одной звезды
час
два
три
режут меня
разве это ещё я
разве это ещё меня
ждёт внизу Земля
и несколько любимых лиц
чтобы по возвращении стащить за ноги
на посадочную площадку жизни?



Баллада предосенняя


Лето  и уже полетье
засверкало и померкло
уже катится
медленно
через пустынное поле
его отсечённая в жертву Небу
голова
осень подкрадывается крышами
желобами дымоходами
шелестит шуршит
трещит
в садах–взволнованных морях
наполняет паруса-листья
навевает тысячу подозрений
сто  неясностей
воздух полон расставаний
от аистов собирающихся улетать
пауки на паутинах
ткут липкие воспоминания
в садиках неподвижно свисают
одетые  в чёрные мысли
головы икаров-подсолнухов
которые не выдержали
поединка с солнцем
вижу
и всё чаще слышу
как
трудно расстаются с ветвями
перезрелые ренеты
и время от времени
здешние люди
падают недалеко
от яблони
Бог спрятался
за облака
за Вселенную
Которая Существует
за последние небеса
и делает вид что его нет



Учусь у муравья


когда глаза слабеют
и мне кажется
что все наши дневные дела
ни к чёрту
присматриваюсь с восхищением
к безымянному муравью
этому миниатюрному
культуристу судьбы
влекущему под горку
песчинку  Веры
с такой решительностью
как будто от него
зависит
будет ли Земля
по-прежнему вертеться
                2019
            
Два неба


Небо дробится
и крошится
на мелкие
малые звёздочки
холодные искры далёких пространств
ика;рки небесные
летящие навстречу
а иногда
как  будто ангелы слетающие
на откосы склонов горы
превращаясь
в сонную
метелицу
в эскадрах
елей
какие тайны
скрываются
в снежных письменах
косых вьюжных
сшивающих
белыми строчками
небо с землёй
чтобы превратить её
в иное небо
прикрытое как бы
чашей
спускающегося
парашюта
музыкой белой тишины
         
Закопане, в Кошчелицкой долине,
12-19 января 2019




Снова хочется жить


клён на равнине
отдыхает в
собственной тени
и двое пенсионеров
наконец-то господа в собственном
владении времени
носятся в облаках воспоминаний
на парковой скамейке
между землёй
и небом
по солнечному газону
пролетает радостное отражение
галок
кипит пчёлами
черешневый садик
открывая раз в году любовь
всем и неизвестно кому
конский каштан-камердинер
в зелёной ливрее выносит
письма
на тысяче подносов
тысячи
горящих  канделябров
освещающих
голубое утро
с сиренями
проходами
в
небо
ах взойти в тот
божий сад
однажды
набрать как в саду соседа
в давние мальчишеские года
полную пазуху черешни
и карманы
лучезарной надежды!