Пророк

Пророк

Из цикла «Рассказы из прошлой жизни»


Рассказывали, будто незадолго до войны в Карамышеве объявился старик, который предсказывал будущее. Был он приземист, широк в кости и носил длинную желтую бороду, за которую получил прозвище «Брадобрей». Жил он одиноко в выкопанной им самим землянке на берегу реки. С год или около того Брадобрей работал скотником в коровнике, пока его не выгнали за пьянку. Он продолжал существовать безо всякой полезной работы, кормясь плодами своего баснословного огорода (ходили слухи, что где-то за рощей растил он свои травы для «зелья») да приношениями двух старух, свято веривших в его способность к ясновидению.
Из всех прорицаний Брадобрея сохранилось одно-единственное. Говорят, что старик предугадал точную дату начала войны и напророчил, на свою голову, что победа наступит ровно через месяц по его смерти.
Когда сбылась первая половина пророчества, кое-кто в Карамышеве стал подозревать, что старик Брадобрей есть немецкий диверсант. Осенью Брадобрей вдруг пропал и вернулся только к первому снегу. Грязный и пьяный, шлялся он по деревне, ловил женщин за подолы, крича о себе как о государственном человеке.
Для Павла Сыврадова личность Брадобрея представляла тем больший интерес, что его пропавший без вести сорок лет назад четырнадцатилетний дядя, Федор Сыврадов, оказался причастен к убийству пророка. Федор числился в партизанском отряде с момента, как фашисты вступили в Карамышево. После освобождения деревни в марте сорок четвертого Федор вернулся, но уже через день вновь исчез вместе с другими подростками. Существовала версия, согласно которой Федор догнал свой отряд и был убит при освобождении Александровки, хотя на обелиске, высившемся перед правлением колхоза в Александровке, фамилии Федора не было, как не было и фамилий его товарищей.
Весной сорок второго, когда партизаны сожгли здание сельсовета, приспособленное немцами под комендатуру, Брадобрей пропал во второй раз. Появился через месяц, весь покалеченный. Фашисты заподозрили его в связи с партизанами и долго пытали, пока не решили, что перед ними просто-напросто выживший из ума старик.
После того как сбылось предсказание о начале войны, вера в мистические способности старика Брадобрея распространилась на женщин в Карамышеве и соседних селах. В ожидании смерти старика выражалась их надежда на избавление от фашистов, от войны, горя и лишений. Случалось, даже спрашивали друг у друга:
 — Не умер еще?
 — Живет, чего ему, постылому, сделается… — и прятали глаза. Ждали. Две старушки, прежде подкармливавшие Брадобрея, перестали ходить к нему.
А он жил. Целыми днями не выходил Брадобрей из землянки, призывая смерть. Молодые женщины стали пугать им детей, вместе с детьми пугались сами и передавали о Брадобрее самые невероятные слухи: то будто он каждую ночь ходит на кладбище и разговаривает с погребенными, а то однажды видели, будто из трубы его землянки поднялся к небу красный столб, а по этому столбу полез кто-то худой и черный.
Помогала Брадобрею бабка Манефа. Она приходила к старику ночью, кормила чем придется, меняла повязки, умывала, топила печку, но говорить с ним — не говорила и торопилась поскорее уйти.
Манефа дожила до глубокой старости, выучилась грамоте, и Павел провел у нее в доме не один вечер. Старуха поила его чаем на мяте, читала по слогам Библию, справляясь у гостя о значении непонятных ей слов или фраз. Сыврадов был ей плохим толкователем и ждал момента, когда бабка отложит Библию и начнет рассказывать о Брадобрее.
Видно, слух о его пророческой силе дошел и до фашистов, и как-то, после первых налетов нашей авиации, кто-то из сельчан видел, как два немецких солдата входили в землянку с вещмешком. Один был высокий эсэсовец, который, по слухам, прежде пытал старика. Второй — косноязычный венгр, а может, финн или румын. Ночью вещмешок с салом, тушенкой и хлебом Манефа, холодея от страха, перенесла к себе, и следила за тем, чтобы Брадобрей не ел ничего из того, что приносили ему враги. Те были у старика еще раза два-три, а с наступлением весны пришли наши войска и освободили деревню.
В ночь перед тем появился связной от партизан предупредить, что жителям лучше уйти в лес, потому что будет бомбежка. В Карамышеве остался один Брадобрей. Думали, он погибнет во время бомбежки. Брадобрей не погиб. Он лежал у себя в землянке, ошалев от грохота, и звал Манефу. Когда сельчане вернулись, старика нашли возле воронки, зиявшей на месте его жилища. Он истекал кровью и был без сознания.
А потом четырнадцатилетний Федор убил его. Через окно он пробрался в школу, куда поместили Брадобрея вместе с ранеными партизанами.
Следователь, который начал это дело, рассудил, что психологически мальчишку можно было понять, и когда война кончилась и прошло еще несколько лет, а о Федоре Сыврадове ничего не было слышно, дело было сдано в архив. Павел хотел увидеться с человеком, который вел следствие, но выяснилось, что тот умер прошлой весной. Почти два десятка лет бывший следователь возглавлял колхоз «Звезда» в соседнем районе. Колхоз стал передовым, и Павел почему-то удивился, узнав от учителя истории Николая Рожнова, что следователем этим была тогда еще молодая женщина из Ленинграда. Рожнов и она любили друг друга. У нее родился от Рожнова сын, который раз в год приезжает к отцу из Москвы. «Он тоже никак не женится», — сообщил Рожнов, когда они с Павлом пытались отыскать легендарную делянку за рощей, где, по слухам, старик Брадобрей растил до войны свои травы и корни.
Никакой делянки они не нашли. Мудрено было отыскать ее через четыре десятка лет. Павел, в отличие от Рожнова, не верил в ее существование. Манефа тоже не верила, и ветеран труда, оператор машинного доения, веселая старуха Евгения Петровна Зыкова, о которой Павлу Сыврадову было поручено написать очерк в областную газету, — та тоже не верила. Узнав, что у Павла агрономическое образование, Зыкова корила его тем, что он работает в городе не по специальности, и звала жить в Карамышево.
Прощаясь с Рожновым на станции, Павел вдруг поймал себя на том, что в образ Брадобрея неосознанно вложил черты учителя истории. Когда поезд тронулся, Павел, глядя в окно на дикую болотистую местность, вдруг почувствовал, насколько реальны могут быть слова старухи Зыковой о новом местожительстве. «Конечно, сразу это не делается, но смысл определенно есть», — подумал он.