Бамовские рассказы Корейский лесоповал

Отрывки о БАМЕ ( Чегдомыне – Верхнебуреинский район) из : романа « На переломе эпох»: http://www.proza.ru/2014/04/02/43
скачать: https://ridero.ru/books/naperelomeehpoh/
 

Корейский лесоповал
Май 1978 г. пос. Чегдомын, Верхнебуреинской р-н, БАМ.
Тайга.
Багряным цветом багульника пылали сопки. Ещё не было листвы. Но уже тысячи цветов наполнили этот суровый край своим великолепием. Всё благоухало. Корни тысяч растений цеплялись за пяти-десяти сантиметровый слой почвы, в местах по суше, на сопках, превращая его в сплошное сплетение корневищ, которое было невозможно вскопать, да и разрубить обычной тяпкой которое было не под силу.
– Женька! Да не чеши ты как лось! Сбавь ходу чуток! – взмолился упитанный Петька, едва поспевающий за проворным другом. Остановился, снял запотевшие очки, беспомощно пощурился на тут же расплывшийся мир вокруг, вытер пот под переносицей, натёртой до красна дужкой очков.
– Сам ты лось! Ну, ладно, давай, подгребайся быстрее! Жду!
– Женька, а ты вот лучше скажи, ты чё, и правда на Динку запал, что ли? – переводя дыхание, спросил Петька и снова нацепил очки.
– А чё, если и так?
– Да не чё! А мне вот Маринка нравится, – Петька мечтательно поднял глаза к пушистым облакам, плавно скользящим по безмятежной небесной реке.
– Да ладно, а мне вон эта сопка нравится, пошли?! – Женя дёрнул за верх одну из множества тонких берёз, прогнувшихся арками, едва не задевающих землю своими макушками. Не все берёзы здесь вырастали толстыми. А тонкие, так вот гнулись до земли, под весом собственных крон. Берёза закачала укоризненно вслед ходокам молодыми салатовыми почками.
– А Маринка твоя уже знает, что ты по ней сохнешь?
– Не-а, – Петька тяжело вздохнул, – я боюсь, она будет смеяться. Вот ты Динке записку сунул. Теперь вся школа ржёт.
– Да плевал я на них!
– Ладно, пойдём! А то уже скоро темнеть будет! Пора выбираться отсюда!
– Пить охота, Женька! А воды нет!
– Речка, Петька, скоро уже!
Мальчишки спустились с сопки к реке. Быстрой, прозрачной и холодной. Найдя место помельче, они отправились вброд. Ноги в резиновых болотниках осторожно ступали по скользким камням на дне. Ледяная вода пробиралась холодом насквозь, больно сдавливая ледяными тисками ноги. Мальчишки остановились, уперевшись ногами поудобнее, жадно пили, ломящую зубы прозрачную водичку, зачерпывая её ладонями.
– Там корейская дорога. Идём, словим лесовоз! – Петька почти взмолился.
– Что, ноги не тянут? Ладно, потопали! – согласился Женька.
При виде банки тушёнки, корейский лесовоз остановился.
Ребята залезли внутрь. Машина, с прицепом из брёвен, тронулась. Кореец кинул банку с тушёнкой себе в загашник. Его глаза выражали испуг. Он с волнением озирался по сторонам.
– Капитана,.. капитана!!! – худосочный кореец, приставил ладонь к своему горлу, таким образом, объясняя причину своего страха – это был страх перед его начальством, неким «капитана». Он жестами умолял ребят нагнуть свои головы в кабине, так, чтобы редкие случайные встречные корейские машины не засекли ребят в кабине. Мальчишки пригнулись.
–Тяжела жизнь корейцев, – Бедиев смотрел на друга, ковыряясь в носу.
– Не то слово. Хоть у нас здесь им, небось, получше, чем у себя на Родине, я прав, Женька? – Петя снял очки протереть.
– Не то слово. Они многие хотят у нас остаться!
– Так чё не остаются тогда?
– А тут останешься! Я вон слышал, тут один в прошлом году захотел к нам в Союз перебежать. Так его забили свои же до смерти.
– Да ну?
– Точно тебе говорю. Возили по лесоповалам в клетке и лупили палками. Пока не помер. А потом кинули в яму и трактором зарыли.
– Я слышал, они так всех своих хоронят. А дохнут они тут десятками каждую зиму. Одеты-то вон как никудышно для наших мест.
– Да. Наверное. В каких-то кедах, курточках, да кепчёнках ходят. Вместо валенок, унтов, да нормальных шуб и шапок, – Женя украдкой направил свой большой палец в сторону водителя лесовоза, который совершенно ничего не понимал из их разговора.
– Когда они домой едут, то на радостях всё скупают. У нас-то в магазине полным-полно всего! – зажмурившись, произнёс Петька. – Мы для них самая, что ни на есть «заграница»!
– Ага! И сидят потом на корточках под моими окнами. У нас магазин внизу. Из-за коробок самих не видно. А кореец тот, которого забили, пришёл к нашим, просил, чтоб его оставили. Только его выдали назад.
– Как так? Почему?
– Говорят, наши местные власти его прятали, а из Москвы пришёл приказ... Не хотели портить отношения с Кореей…
– Что? Вот так вот безо всякого сожаления, взяли и отдали?
– Да нет, с сожалением. Огромным сожалением. Едва ли не со слезами. Выхода не было. Его сперва прятали долго там, где бы его ни один кореец искать бы не додумался.
– Где это?
– Да в милиции. В КПЗ* (* КПЗ – камера предварительного задержания).
– Это в камере? – Петька едва не поперхнулся.
– А ты что думал? А то у нас секретный отель тут имеется! Для него это место раем казалось. Говорят, он ноги целовал, лишь бы там ещё посидеть. Он там жить был готов остаться! Это был для него настоящий санаторий!
– Ну, дела! А ты это всё откуда знаешь? – Петька наклонил подозрительно голову набок.
Но Женя лишь закашлял в ответ на собственный вопрос.
– Да ладно, знаю я,..– Петька проницательно посмотрел на Женьку.
– А ты, Толян, сам-то никому не трепись. Это я тебе так, как другу, по секрету рассказал! Понял!
– Я – могила! – Петька резанул себе ладонью по горлу, как это делал недавно кореец.
Кореец тут же как-то испугался. Глазки забегали. Он что-то нервно заверещал на своём...
 
Мужская тайна
Лето 1979 г. пос. Чегдомын, Верхнебуреинского р-на, БАМ.
Лето после выпускного.
Бедиев поднимал высоко ноги в болотниках, утопая во мхах мари. Он динамично пробирался сквозь рододендроновые кустарники, резкий запах которых кружил ему голову. За поясом был топорик. За плечами – рюкзак с банкой тушёнки, сгущёнки, кирпичиком серого хлеба...
Мерзлота. Вечная мерзлота делала эту таёжную землю такой ни на что не похожей. Постоянно подтаивая летом, она питала множество мхов и лишайников, превращающих эту землю в мягкое покрывало.
Позади десятый класс! Позади – первый выпускной, к которому так же трепетно готовились не только школьники, но и их родоки! Отец достал по такому случаю шоколадные конфеты «Белочка» и «Грильяж». А Петькин – даже шампанское! Так, на один глоток, но всё же! Вот она, новая жизнь! Взрослая жизнь! Но кем быть, Евгений всё ещё не решил. Голова была полна мыльных розовых пузырей, но было совершенно не ясно, что и как нужно делать, что бы превратить эти юношеские «мыльные» фантазии в действительность. А ещё Динка... Сердце тянуло так, что в висках пульсировала досада на жизнь, себя, её, хотелось уйти на край земли от всего этого!..
Вчера, на выпускном, он решился-таки пригласить её на танец! Его ладони лежали на её, отдающей страстное тепло талии. Он ощущал пальцами её гибкое тело. Его щека была в каких-то ничтожных сантиметрах от её раскрасневшегося личика. И с вожделением он чувствовал её нежные пальчики, аккуратно прикасающиеся к его плечам. Евгений танцевал молча. В полумраке попеременно мигали три лампы цветомузыки, освещая разными оттенками её божественные локоны, собранные и подвязанные сзади белым бантом. Вдруг Дина, приподняв подбородок, вскинула руки, сняла бант, распустив чудесные волосы по полуоголённым плечам.
– Держи, – она опустила руку с бантом Жене на грудь. Он сжал тонкую ленту в ладони. Музыка закончилась.
– Динка! Хорош смущать Бедиева. Он и так видишь, как рак! – подскочил Шахов. Раздались смешки под громкий аккомпанемент «Бони Эм».
– Чё, Бедиев! Хош её «на клык», да-а? – Кандалов поддержал издёвки Шахова, под радостное шакалье повизгивание рядом шестёрки-Кольки...
А уже на очередном «медляке» Динка висела на шее у Шахова, который бессовестно держал свои ладони, совсем не так робко и трепетно, как Бедиев, а конкретно и пошло прямо на выпуклостях её аккуратной попы, что не вызывало у неё почти ни какого возмущения или, разве что только так...Что было дальше, Евгений не знал. Остаток праздника он провёл уединённо в беседке, рассматривая мерцание далёких звёзд. Он сжимал в руке её бант, вдыхал его чудесный аромат, упиваясь сердечной тоской, подобно мазохисту…
В его голове снова и снова прокручивались эти сцены. Ему хотелось уединения. Хотелось идти куда глаза глядят сквозь тайгу. Даже с Кривченко не хотелось ничем делиться.
И вот новый день, и вот он один. Шуршит уже несколько часов по бесконечным ковровым марям, дурманящим резкими запахами рододендронов...
Впереди он увидел насыпную корейскую дорогу, проложенную корейцами для лесовозов. В этой глуши эти дороги были самыми ровными. Корейцы трепетно и регулярно латали на ней каждую ямку при помощи совка, ведра с песком, ну и, конечно же, неограниченных человеческих ресурсов...
Спина покрылась потом, а в голове успокаивались мысли, утихала досада.
«Да ну его! Пора назад, домой! – наконец подумал юноша, вытерев пот со лба. – Надоело топать уже! Дождусь-ка здесь лесовоза, что ли!»
Бедиев сменил свой курс прямо на дорогу. Метров в ста от цели под ногами зачавкало.
В эту минуту послышался шум идущего лесовоза. Клубья пыли тянулись за ним как хвост за кометой. Бедиев ускорил шаг.
Но его сапоги стали погружаться в мокрые мхи всё глубже и глубже.
«Болото, кажись, итит твою за ногу! Чёрт!»
Но лесовоз неожиданно остановился.
– Чётко! – Женя было кинулся искать путь вокруг заболоченного участка. Но снова послышался звук идущей машины. Это летел зелёный УАЗик. Женя узнал в нём машину, которая не раз его вывозила с отцом на рыбалку, за ёлками, за грибами.
«Во дела! – подумал он. – Вот они-то меня и подберут!»
УАЗик остановился возле лесовоза. Дверь открылась, вышел мужчина в клетчатой рубашке, в котором юноша узнал очертания, вроде бы своего отца.
– Пап! – крикнул он издалека, без уверенной надежды быть услышанным.
Но тот лишь окинул марь* невидящим взглядом и направился к лесовозу.
(*Марь – заболоченная территория в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке России, покрытая редкостойным угнетённым лиственничным лесом, перемежающимся участками безлесных болот.)
Из лесовоза выскочил навстречу кореец в серой корейской робе, прыгнул в УАЗик. Вдали запылил другой лесовоз. Увидев его, отец кинулся назад. Внутри УАЗика началась какая-то спешная суета. Вдруг дверца распахнулась и оттуда выскочил Чон. Тот самый Чон! Он был почему-то в серой корейской робе, которая буквально трещала на нём, а кепка напоминала больше тюбетейку. (Советские корейцы серьёзно отличались габаритами от своих сородичей с КНДР.) Он неуклюже прыгнул в кабину лесовоза вместо того корейца, запустил двигатель и в следующую минуту лесовоз уже мчался по гравийной насыпи. Из-под бешено крутящихся колёс УАЗика полетела галька, и тот тоже рванул, но в противоположную сторону. Кроме отца в кабине тряслась щуплая корейская фигура в штатской одежде, вероятно, принадлежавшей ранее Чону. Женя, обогнув топь, вышел на твёрдое покрытие насыпи. Лесовоз, который недавно пылил вдалеке, уже приближался к нему. Два напряжённых корейских лица, четыре прищуренных глаза смотрели на него из кабины…
Женя вытащил банку тушёнки, поднял вверх, но машина промчалась мимо, лишь обдав юношу газами и дорожной пылью…
Изрядно вымотавшись, Евгений лежал на диване без задних ног. Уже стемнело, когда вернулся отец. Усталый. Лицо красное, воспалённое. Сосуды на лбу, казалось, вот-вот лопнут. Под лёгким «шафе».
– Ты чё, Жень, в лесу сегодня делал? – с порога бросил он сыну.
– А ты чё там делал?
Отец кинул на вешалку корейскую кепку.
– Сынок. Мне нужно с тобой поговорить как мужчина с мужчиной.
Они закрылись в Жениной комнате.
– Понимаешь, сынок, это моя работа. Я бы хотел тебе рассказать больше. Но не могу! И ты не должен никому ничего говорить! Даже маме.
– Чего говорить-то?
– Да ничего. Ничего из того, что когда-то видел или слышал! Знай, – он начал озираться по углам квартиры, – нас могут прослушивать! Ты ведь знаешь, где я работаю! Если будешь болтать, с меня не только погоны снимут, но и отправят куда-нибудь, что ни ты, ни мать меня больше никогда не увидите! Да и тебе жизни никакой не будет! Ты уж поверь, я знаю о чём говорю! – отец сделал глубокий хмельной выдох.
– Короче, сынок, это будет наша с тобой мужская тайна! Договорились?!
– Ага!
– Болтун – находка для…
– Для шпиона, – Женя закончил любимую присказку отца.
– Да, и вот ещё что!
– Что? – Женя не любил общаться с отцом, когда тот был «под шафе». Не любила этого и мама, от того то её даже небыло ни видно ни слышно. Так что Женя «брал удар на себя».
И всё же Женя мечтал пойти по стопам отца. В голове его всплыли слова профессиональной отцовской песни:
Эти люди военные ходят в форме так редко,
В орденах появляются лишь в особые дни.
Их работу нелёгкую называют разведкой,
И нечасто до старости доживают они...
Припев:
Каждый миг начеку, каждый шаг начеку
Даже в мирные дни – вечный бой!
Чекисты, незримого фронта солдаты –
Готовы на подвиг любой!
Эти люди военные любят петь и смеяться,
И грустят, как гражданские, по любимой своей,
Только чаще приходится им с семьёй расставаться,
Только реже приходится обнимать сыновей…
Припев...
Эти люди военные – каждый славы достоин,
Имена их до времени в строгой тайне хранят.
Доказали не раз они, что один в поле воин,
Доказали не раз они – нет для смелых преград….
 
– Помнишь, как ты во втором классе сломал дверцу серванта, чтобы мой «Макаров*» (*«Макаров» – пистолет Макарова ПМ) достать!?
– Ну, помню, – засмущался он.
– Так вот, ты теперь уже взрослый, сынок! И я решил тебя посвятить в ещё одну тайну. Только пообещай, что будешь держать рот на замке!
– Обещаю! – Женькины глаза заблестели.
Отец откинул половик в сторону, потянул за кольцо люка погреба.
– Лезь за мной!
Они спустились в пахнущее плесенью и гнилой картошкой тёмное углубление под полом.
Отец разгрёб картошку и сунул руку в песок, нащупав там какой-то свёрток, вытянул его. Развернув кусок брезента и масляной ветоши, он выложил перед опешившим сыном оружие в разобранном виде.
– Что это?
– АКС!* В разобранной виде. Я боялся, что а вдруг ты найдёшь сам это вот. Больно ты любознательный и непоседа. Ещё беды потом не оберешься!
(*АКС– Автомат Калашникова складной).
Женя молча вертел в руках ствол автомата с удивлением, пограничным с ошеломлением.
– Зачем это тебе?
– Сейчас очень не спокойно. Так. На всякий случай. И ты будь осторожен сам. Мало ли что! Всяко может случиться! Ладно, смотри сюда! – отец взял ствол с каркасом, быстро присоединил сверху какую-то короткую толстую трубку с деревяшкой, соединил вместе замысловатые железки с поршнем, впихнул куда-то в каркас, всунул вслед пружину, закрепил, захлопнул крышку, передёрнул за скобу, нажал на курок – раздался щелчок.
– Держи! Можешь сам попробовать! Но! Видишь это?
Отец потряс в воздухе выгнутыми рожками, набитыми патронами.
– Это «магазины». Вот это никогда не трогать даже! И вообще. Вот щас со мной поиграйся столько, сколько душе угодно. А потом мы это спрячем туда, откуда я это достал и ты даже не приближайся сюда один. Захочешь, попроси меня, я снова тебе достану автомат. И никому, даже маме, ни-ни! Договорились? Это наша большущая тайна! Хоккей? * (*О’ кей).
– Хоккей, папа, хоккей! Всё будет чётко, не переживай! – Женина усталость куда-то исчезла, равно как и депрессия. Мир уже не казался таким грустным и тотально безнадёжным! Он ощущал себя секретным агентом, хранителем тайны, которую ему по-взрослому доверил отец.
«Ты уже взрослый, сынок», – эта отцовская фраза с упоением прокручивалась в голове юноши снова и снова.
«Эх, Динка, Динка! Если бы я мог похвастаться своим друзьям, они бы утерли в миг свои сопливые носы, особенно этот твой Шахов! Но я не могу. А поэтому уже завтра в школьной беседке все будут, включая девчонок с восхищением слушать их рассказы о том, как они после выпускного круто бух;ли из чайника или что-то около того, а мне будет нечего рассказать, совсем нечего!..» – его веки сомкнулись, и он провалился в бездну сна...
 
 
Бомбоубежище
Май 1976г. пос. Чегдомын, Верхнебуреинский р-н, БАМ.
***
Где-то багульник на сопках цветет
Кедры вонзаются в небо
Кажется, будто давно меня ждет
Край, где ни разу я не был…
Возле палатки закружится дым
Вспыхнет костер над рекою
Вот бы прожить мне всю жизнь молодым
Чтоб не хотелось покоя…
Знаю, что будут наверно не раз
Грозы мороз и тревога
Трудное счастье находка для нас
К подвигам наша дорога…
Автор текста: Морозов И.,
композитор: Шаинский В.
В тот холодный майский день ещё лежали островки снега в тенистых местах. Но вся природа активно пробуждалась от долгой зимней спячки. Сопки вспыхнули алым цветом феерично цветущего багульника, хотя листвы ещё не было. Стоял щебет птиц. Женя Бедиев натянул хромовые сапоги и отправился в школу. Сегодня вместо занятий будет тренировка по Гражданской Обороне. А это значит, одежда должна быть такой же, как это обычно бывало для всех школьных сборов металлолома, макулатуры, работ на пришкольном участке, просто, походов в лес. Бедиев гордился своими остроносыми хромовыми сапогами отца. Это было куда круче обычных резиновых, в которых ходило подавляющее большинство...
За соседней партой сидела она, Дина. Женя лишь бросил беглый взгляд. И нахмурился, заметив, как весело болтала она с кучерявым Шаховым с задней парты. В этого разбитного пацана, похожего на античного голубоглазого грека, были влюблены почти все девчонки. Женя тяжело вздохнул и задал сам себе нелепый вопрос: «Для чего существуют девчонки?»
И тут же без колебаний ответил сам себе: «Только для того, чтобы нас мучить!». Потом выдрал лист из тетради и быстро нацарапал стих, перефразированный им из любимой пушкинской поэзии.
«О, Дина! Сжальтесь надо мной. Не смею требовать любви.
Быть может, за грехи мои. О, Дина! Я любви не стою!
Но притворитесь! Этот взгляд всё может выразить так чудно!
Ах, обмануть меня не трудно! Я сам обманываться рад!»
– Дети! Скорее выходим! – «классуха» торопила детей на улицу, где их уже ожидали автобусы.
Задержавшись на подножке, Женя быстро сунул в руку опешившей от неожиданности Дине записку и, опустив глаза, поспешил вглубь автобуса.
Шахта, к которой привезли школьников, была оборудована под бомбоубежище. Они спустились на самый начальный уровень. Длинные скамейки вдоль мрачных стен.
Пахло сыростью. Подобие железной дороги посреди прохода.
Маленькие вагонетки, способные доставить кого угодно в самое «чрево» убежища, где на случай войны и должны были все они укрыться. Где их ждали запасы одежды, еды, воды и прочего, самого необходимого. Но для учений и этой глубины было пока достаточно!
– Одеть всем противогазы! – раздались возгласы руководителей «учений». Дети, смеясь и задираясь друг к другу, дёргая своих товарищей за «хоботы» и тыча друг в друга пальцами, одели их и тут же стали похожи на слоников, что ещё больше добавило всеобщего веселья.
– Тише! Бедиев! Сядь на своё место! – зашипела «классуха».
Всё происходящее вокруг воспринималось школьниками как приключение. Женя не верил в реальную угрозу ядерной войны. Он, как и многие другие, был уверен в мощи Советского Государства и его Армии, способных не допустить этого, а если что, то и дать решительный отпор агрессору! Женя чувствовал свою защищённость и всеобъемлющую заботу Партии и Правительства о них, о всех и вся. Вспоминались фрагменты недавно прочитанной «Улицы младшего сына» про Керчинских партизан. Там тоже были шахты, шурфы и подростки, сражавшиеся наравне с взрослыми с фашистскими захватчиками... Он вообразил себе, как бы он героически спасал Дину от «ядерной угрозы» в глубинах этой шахты, что ему даже на миг захотелось, чтобы это всё случилось на самом деле, но, как бы, на самом деле, но понарошку. Ну, так, чтобы потом, конечно, вернуть назад, и всех близких, и всё вокруг…
– У Кривченко шесть глаз! – оборвала его размышления подружка Динки Катька, уже снявшая противогаз.
Петька покраснел. Он сильно застеснялся своих очков, которые попытался было пристроить поверх противогаза. Он сунул очки в карман, снял противогаз и зло сплюнул, демонстрируя глубочайшее презрение насмешнице.
– Смотрите, а у Бедиева нос белый, как клюв! – не могла угомониться веселушка Катька при виде Женькиного носа, выпачканного тальком, которым был присыпан, видимо, противогаз.
Женька услышал Катькин гогот и её, Дины, обидный смех! Повернув голову, Женя увидел, как подруги, вдобавок, весело начали читать его, Женину записку, которую он писал, преисполненный ранимыми чувствами подростковой влюблённости. Ему стало ещё обиднее. Жутко обидно. Он сидел на скамейке. Всё происходящее вокруг стало словно за стеклом, словно в кино. Его сознание было как бы под наркозом любовной горечи, что он даже ощутил чувство мазохистского удовольствия от самопоедания собственного «эго».
«А что, если она вдруг ответит мне взаимностью? – подумал он.– Ну что тогда? Ну, приду я к ней? И? Она станет со мной играть в пластилиновую крепость с солдатиками или отправится в поход в тайгу? Ну, поцелуемся мы, а что потом?» – он не смог найти ответов на все эти вопросы. Он был готов, в большей степени, к чему угодно, но только не к принятию ответных девичьих чувств! Что ж, это было уже не впервой. Сама мысль о возможном свидании приводила его в жуткий ступор.

Ноги становились ватными, и сердце начинало выбрасывать бурные потоки крови с адреналином, помутняя его разум. Скорее он был готов больше к очередному отвержению, каким бы горьким привкусом оно не наполняло его, ещё совсем детскую душу!
– А Женька влюбился! Ха-ха-ха! – тут девчонки нашли себе новый повод для весёлого обсуждения. Громче всех снова гоготала Катька. Бедиев стал пунцовым от смущения.
Однако, это была горечь обиды, даже ненависти, смешанная с чувством определённого облегчения. Труднообъяснимая подростковая любовь!..

и, и сердце начинало выбрасывать бурные потоки крови с адреналином, помутняя его разум. Скорее он был готов больше к очередному отвержению, каким бы горьким привкусом оно не наполняло его, ещё совсем детскую душу!
– А Женька влюбился! Ха-ха-ха! – тут девчонки нашли себе новый повод для весёлого обсуждения. Громче всех снова гоготала Катька. Бедиев стал пунцовым от смущения.
Однако, это была горечь обиды, даже ненависти, смешанная с чувством определённого облегчения. Труднообъяснимая подростковая любовь!..
 
 
***
Снежная целина. Тайга. Стройные пирамиды хвойных деревьев. И тишина…
Раздался сухой хлопок, срикошетив звуком по звенящим морозом стволам деревьев. Это Чон пальнул из своей вертикальной двустволки* (*это когда два ствола, вероятно, разного калибра располагаются одно под другим) по рябчику. Попал! Птица свалилась в снег.
– Молодец, Чон! – похвалил его Петрович.
– На изюбра* (*Изюбр – благородный олень) бы выбраться! – мечтательно ответил тот.
– Выберемся ещё!
При словах взрослых про изюбрятину, Женя почти осязал ароматный запах зраз* (*котлеты с начинкой из яйца с жареным луком), который наполнял комнату, когда мама на праздник доставала горячий противень из духовки с пылу-жару. Всё это подавляло чувство жалости к несчастному великолепному зверю, красота которого достойна того, чтобы лишь украшать собой леса, убийство которого должно быть лишь обычным кровавым убийством для человека разумного. Но они, живущие на «подножном корме», убивающие далеко не удовольствия ради, не могли тогда думать о сиих возвышенных материях.
Чон подошёл к снежной лунке, достал из снега добычу, показал Женьке.
– Жалко! – тот только и выговорил при виде мёртвой птицы.
– Жалко?! Ничего, вот когда мамка тебе пожарит такого красавца, жалко не будет! Будет жалко одного – что мало! Так что надо бы ещё добыть! Вообще, рябчика нужно в снегу искать. Как это делают филины!
– Почему в снегу? Ваш ведь на дереве сидел.
– А рябчик обычно так делает. Посидит себе на ветке, а потом – бух и в снег сиганёт. Только его и видели. Вот такие у него прятки! Спит потом себе там спокойненько. Но филин это знает. Летает ночью над целиной, ищет, где рябчик зарылся!
– Ух, мороз! – поёжился Андрей Чон. – Охотнику, чтобы ночью выжить, нужно не просто костёр развести, а положить в огонь бревно или лучше пару брёвен, а по мере сгорания, ночью, пододвигать. А ещё лучше, вдобавок спалить большой пень, вынуть угли и в образовавшиеся углубления от корневищ всунуть ноги.
– Так ведь вымажешься в грязи? – удивился Женя.
– А по-другому ночь не переживёшь! Тут уж выбирать не приходится...
– Пап, а ты обещал дать пострелять! – Женька вытер варежкой сосульку под носом.
– Обещал, значит постреляешь! Будешь у меня настоящим «Ворошиловским стрелком»! – отец улыбался, продолжая хрустеть унтами по белоснежной целине, тяжело поднимая ноги…

***
Там, далеко, на сопках хмурых,
Лежат пушистые снега.
А на реке, под льдом Амура,
Бежит игривая вода.
Там ветви инеем покрыты.
То ветер свищет, то – покой,
Снегов объятия раскрыты,
Там мир далёкий, Мир иной…
Изюбр, ветви задевая,
Бежит, не чувствуя земли.
За ним несётся волчья стая,
Поджав косматые хвосты
Там рябчик, с дерева упавший,
Уснул в снегу под вой ветров.
И филин, крылья распластавший,
Исследует простор снегов…
Там соболь медленно крадётся,
Виляя бархатным хвостом,
Там заяц маленький трясётся,
Скрывая уши за кустом….
Там, далеко, морозной ночью,
Костёр не гаснет до утра.
Пока луна покинет небо –
Ночная кончится пора.
 
1.84 (84.09.)
«Мышкари»
Сентябрь 1984 г. пос. Чегдомын.
Верхнебуреинского р-на, БАМ.
Лес окутан белой дымкой, ветер листья ворошит.
Туча хмурая гуляет в небесах седых, молчит.
Тишина, лишь где-то тихо слышно пенье ручейка,
И тоскливые берёзки наклоняются слегка.
Ручеек бежит, искрится, лижет камушки на дне,
Средь коряг прогнивших рыба засыпает в глубине.
Слёзы свежие сверкают на завянувшей листве,
Ветер листья обрывает и гуляет в серой мгле.
Вся природа словно плачет, осень дышит дремотой
по земле таёжной скачет, принося тайге покой.
Автор В. Земша 1981 г.
Осень в этих краях, подобна красочной вспышке. Природа торопливо отдаёт вызревшие плоды короткого лета, бурно увядая на глазах, сопровождаясь массовым бегством всего живого! Это напоминает смелое массированное наступление зимы на быстро и трусливо капитулирующее лето.
Но всё же, не всё живое покидает эти края! Есть тот, кто, преодолевая сотни и тысячи километров, наоборот стремится сюда, выбиваясь из сил, преодолевая немыслимые преграды! Это тернистый и неблагодарный путь, забирающий жизни большей части этих беззаветно преданных зову своей совершенно неласковой Родины! Это путь к местам своего рождения! Путь на нерест лососевых! Хоть и совершенно не ласково встречают их здесь! Кровью и потом проложен этот путь, подобный восхождению на Голгофу! За что послал господь этим тварям божьим такие немыслимые мучения? Каков в этом великий замысел творца? А, не так ли всё и у нас, у людей!? За что нам, людям русским столько страдать отмерено за право на своё место под солнцем? А всё же нет ничего краше её, суровой и неласковой, но всё же родной и единственной на всём белом свете Родины! Росси-и-я! Видимо на то его, Г;спода, особая воля, принять которую нам суждено во имя нашего же спасения. Спасения же души нашей, но не тела тленного!.. И за это мы должны быть ему безмерно благодарны!..
– Вставай, сынок! – Женя услышал голос отца. Солнце ещё не встало, за окнами была кромешная темень.
Женя поёжился, тепло одеяла покидать явно не хотелось. Но впереди была рыбалка! Женя подскочил. Умылся под струями ледяной воды. Через полчаса, они с отцом, экипированные по-таёжному, уже грузились в подошедший УАЗик.
– Что Женька! Разбудили? Спать бы и спать ещё, а? – Андрей Чон, сослуживец отца, подмигнул сонному мальчишке.
– Ага!
– Да ты залезай, да спи себе дальше на заднем сидении!
Женька отодвинул лежащий на сидении АКС – автомат Калашникова со складным прикладом, устроился подобней и продолжил прерванный сон...
Уазик прыгал по ухабистой насыпи, извивающейся среди сопок и марей, среди дикой природной стихии, разбросившейся своими бесконечными просторами, ещё не освоенными человеком, вырывая мощным прожектором из мглы желтые бугры гравия, глинистые борозды от колёс, чавкающие лужи, палки и брёвна. Светало. Всё ярче и ярче проступали на небе очертания сопок и хмурые макушки сосен. Отступала мгла и солнечный свет совершал, словно волшебное превращение мрачного жутковатого леса в лес, наполненный жизнью и сказочным таёжным великолепием, полным загадок и открытий.
Женя увидел сбоку от дороги высокую насыпь, шпалы.
– Это что, железную дорогу строят?
– Её самую.
Вскоре показались солдатики в «мабутовской*» форме. (*Форма солдат-стройбатовцев). Они возились на насыпи, укладывая шпалы.
– А где комсомольцы? – удивился Женя.
– Какие ещё комсомольцы?
– Которые БАМ строят.
– Комсомольцы, сынок, поселки строят. Свой собственный быт облагораживают. У них там всё. И больницы, и детские сады, и кинотеатры. Всё, что нужно для жизни! Каждый их посёлок так и называется для украинцев – «Укрстрой», для тех, кто из Узбекистана – «Узбекстрой», ну и тому подобное! А магазины там полны дефицитных товаров! Но всё это только для этих комсомольцев, местные жители там ничего не могут купить!
– Почему?
– Потому, что это только для приезжих «комсомольцев» с «Запада»*, (*Западной и Центральной части СССР) они получают талоны на работе и могут их там отоваривать! А через три года работы, каждый из них, в добавок, возвращается домой с кучей денег, дефицитных вещей и с талоном на автомобиль!
– Ничего себе! А я могу тоже пойти туда работать, когда вырасту?
– Не можешь.
– Почему?
– Ты – местный. А это только для приезжих, я же говорю!
– Это не честно! – Женьке стало обидно. Не за себя, а за всех своих земляков вместе взятых.
– Да. Не честно! А честно, что дорогу-то вон, в тайге солдаты строят, да зеки. Никакими «комсомольцами» здесь и не пахнет ни близко. И льгот за этот адский труд они не имеют. Зато везде только и трезвонят что про комсомольские трудовые подвиги!..
– Ладно!.. Перекусить пора бы! Пообедаем у стройбатовцев? У тех самых настоящих строителей железной дороги. А, Петрович? – Чон предложил Жениному отцу.
– Устал, что ли? Ну, давай! – согласился Женин отец на предложение Чона.
Металлические ворота со звёздами разъехались, открывая путь в чрево воинской строительной части. Какой-то капитан, полный гостеприимного радушия, любезно встречал нечаянных гостей.
– Прошу вас, пройдёмте в офицерскую столовую!
Он слегка суетился, шугнул бойцов в коридоре, распахнул дверь в небольшую комнату, в которой стояло несколько длинных столов, накрытых клеёнчатыми скатертями. На каждом столе было по горшку с пучками брусничных веток, прочими незамысловатыми лесными рослинами. Всё чисто, аккуратно.
– Присаживайтесь! Обед у нас уже прошёл, но мы щас что-нибудь быстренько организуем!
– Да ты не беспокойся, капитан, мы не привередливые! – Женин отец по-приятельски похлопал по плечу офицера.
Гости расселись на деревянные лавки.
Спустя несколько минут в комнату вошёл солдат в белом фартуке и поварском колпаке. Поставил на стол бачёк с борщом и с коричневой жареной картошкой, немного странной на вид и на вкус.
– Картошка у нас сушёная! Солдатская! – улыбнулся капитан.
– А ты ел когда-нибудь солдатскую картошку? – он похлопал по спине Женю.
– Не-а! Немного странноватая! Но вкусно! – мальчик явно преувеличил вкусовые данные этого блюда, съедобного, разве что с голодухи или в случае какого-то особого вкусового пристрастия к суррогатным продуктам, коим сегодня обладает подавляющее число молодёжи.
– Сперва сушёная картофельная стружка размачивается, а потом мы её жарим! А борщ – у нас тоже консервированный, из банок, – поделился нехитрой кулинарной технологией капитан.
– А пива будете?
– У вас и пиво есть?
– А как же! Правда, оно тоже восстановленное из порошка! У нас здесь всё на консервах и концентратах! – усмехнулся капитан.
– А как же градус? – удивился Чон.
– А градус в этом пиве мы водкой регулируем! – рассмеялся капитан. – Не желаете попробовать?
– Ну, давай! – Петрович с Чоном весело переглянулись.
(Что ж, в этих краях кроме бешеного буйства диких растений на пятисантиметровом слое почвы, ничто культурное не могло произрасти в короткий период мимолетного лета. В поселок ещё иногда привозили свежие овощи и фрукты. Но не часто. Да и то по кусачим ценам. Три рубля за килограмм обычного репчатого лука! Военные же строители и того не видели.
Оттого-то по осени все местные направлялись в леса за ягодами, грибами, на охоту и рыбалку. Этот «подножный корм» составлял едва ли не основу рациона проживающих здесь! Собирали грибы, ягоды, охотились, ловили рыбу.)
Женя откусил последний кусок пластилинового солдатского чёрного хлеба, отдававшего кислятиной и вызывающего часто дикую изжогу, опрокинул в завершение стакан компота из сухофруктов.
– Ух! Наелся! – так или иначе желудок был приятно наполнен.
Снова УАЗик медленно заковылял по ухабам, вдоль строящейся железнодорожной ветки, оставляя позади обитель военных строителей. Казалось, этой дороги не будет конца…
– Ну вот, приехали! – УАЗик остановился перед недостроенным железнодорожным мостом через Амгунь.
Быстрая дикая река несла прозрачные ледяные воды по отшлифованным камням, петляя среди уходящих вдаль сопок, в направлении Амура-батюшки.
– С приездом! – воскликнул появившийся откуда-то немолодой бородатый мужчина в свитере, на его голове гордо красовался десантный голубой берет с красным треугольником сбоку.
– Привет, Архипыч! Как ты здесь поживаешь?
– Да вот, живу, хлеб жую!
– А как жёнка твоя?
– Спасибо, жёнка хорошо. Уже с третьим на сносях!
– Ну, ты, молодчина! Когда только успеваешь?
– А чем тута ещё в тайге заниматься-то! – усмехнулся в бороду Архипыч. – Ладно, – он махнул рукой, – давайте, выгружайтеся! Я уже палатку зробил. Костёр развёл. Щас будем ужинать! А посля – на тайменя* пойдем!
(*Тайме;нь (лат. Hucho taimen) – самый крупный представитель семейства лососёвых, достигающий 1,5-2 метров длины и 60-80 килограмм веса. Обитает в пресной воде: реках и проточных холодноводных озёрах – и никогда не выходит в море. Встречается в России на обширной территории: от Предуралья (бассейны рек Печоры и Камы) до восточных окраин Якутии и юга Дальнего Востока (реки Яна, Алдан, Уда, Тугур, Амур с их притоками)).
Мужчины расселись напротив костра, вдыхая аромат шипящей на сковороде тушёнки с луком.
– Ну что, за то, что добралися, за встречу! – Архипыч разлил по рюмкам водку из фляги.
Мужчины оживленно закусывали, говорили, снова шла фляга по кругу. Солнце быстро подкатилось к сопке, и день пошёл резко на убыль. От шумной реки резко потянуло холодом.
«Ну, вот! А кто-то «на тайменя» собирался!» – подумал Женя, всё больше и больше беспокоясь за оживлённых раскрасневшихся отца, Чона и Архипыча.
– Женька! Сгоняй к реке. Водички набери! – отец протянул Жене пустую флягу.
Недолго думая, Женька незаметно сгрёб несколько фляжек, включая и те, где плескалась «огненная водичка» и быстро спустился к реке. Вошёл сапогами по колено в ледяную воду и стал фляжку за фляжкой опускать, наблюдая за вырывающимися наружу пузырьками воздуха….
– Ну! За рыбалку! – Архипыч открутил крышку с фляги, разлил.
– Стукнулись железные кружки, мужчины опрокинули содержимое внутрь, поморщились. Архипыч понюхал хлеб, потряс головой. Женин отец сделал глоток воды из другой фляги. Чон закинул ложку тушёнки в рот и как-то загадочно посмотрел на Архипыча.
– Ну, ещё по одной и пора ехать! – Чон поднял рюмку, понюхал, покачал головой, опрокинул почти синхронно с остальными. Все снова крякнули, сморщили лица. Женька смеялся про себя, видя весь этот спектакль! Лица у каждого по-своему вытянулись. Чон стал пристально смотреть на Архипыча и нюхать свою рюмку. Отец как-то странно качал головой и о чём-то задумался, глядя на пустую кружку. Лишь один Архипыч увлечённо жевал тушёнку, не выказывая удивления. Потом он отложил ложку и первым произнёс:
– Петрович! А тебе не кажется, что водка какая–то слабая стала?
– И мне так показалося! – первым откликнулся Чон.
– Вот-вот! И мне тоже! – Петрович взял водочную флягу, понюхал, попробовал на вкус. – Да здесь воды больше, чем водки!
– Так это чё! Мы тут воду что ли хлещем?! Ну и дела-а-а! А я чувствую, что-то не то, но все морщатся, закусывают, я думаю, мож это у меня что-то с рецепторами! – Архипыч развёл руками.
– С рецепторами у него! Будь у тебя рецепторами что, ты бы детей столько бы не настрогал! – все расхохотались.
– А как это получилось? Куда водка-то делась? – отец посмотрел по сторонам, его взгляд остановился на блуждающем весёлом нашкодившем взгляде сына, старающегося загадочно смотреть в сторону…
– Женька, чёртёнок! Твоя работа?!
– Ага, – буркнул Женька, – вы ведь на рыбалку собирались, так зачем же пить?!
– Молодец, чертяка! Вот, молодец! Заботится о папке! – Архипыч поднялся. – А и то верно, мышковать* пора! Уже темнеет!
(*«Мышковать» – ловить рыбу «на мыша». «Мышь» – кусочек деревяшки, обшитый шерстью и с тройником. Чисто русский способ рыбалки. Ещё в давние времена люди заметили что Таймень, да и Лен;к любят схватить с поверхности барахтающегося мелкого грызуна. Речной хищник чётко реагирует на образующийся водный клин от плывущей мыши, выходит из ямы и атакует! Бывали случаи когда Таймень хватал с поверхности даже утку!)
– Ух, выпороть бы тебя, Женька! – усмехнулся беззлобно Петрович.
Все засобирались. И через несколько минут моторная лодка неслась по шумной извилистой таежной реке, среди отмелей и кос* (*Коса; – намывная полоса суши.), едва не черпая бортами воду на резких крутых поворотах. Шум мотора и бурной реки глушил уши. Вокруг ничерта не видно.
– А-а-архи-и-ипы-ы-ыч! – орал во всю глотку Женин батька, перекрикивая шум воды.
– Что-о-о-о, Петро-о-ви-ич!? – орал тот ему в ответ.
– Ка-ак ты-ы о-ориенти-ируешься-я-а?
– Со-опки! – только ткнул Архипыч пальцем в сторону сопок, сочленявшихся макушками с небом.
Для этого таёжного жителя этот «сопочный рельеф» был подобен карте. Он летел не глядя, ведомый лишь этим путеводителем! Лишь «сопочной навигацией»!
– Что, мышкари, приехали! – лодка, сбавив обороты, медленно двигалась в темноте.
Раздался скрежет гальки и все, находившиеся в лодке, подались вперёд от резкого толчка.
Сильный гул мощной реки, казалось, усилился, не споря более с рёвом моторки!
– Архи-и-ипы-ы-ыч! – кричал во всё горло Женин батька.
– Што-о-о, Петро-о-ови-и-ич?! – орал тот в ответ, стараясь пробиться своими звуковыми волнами сквозь стихию дикой природы...
Вскоре, вооруженные снастями, в кромешной мгле, ориентируясь лишь по отдельным фрагментам, блёкло отражающим лунный свет, рыбаки рассредоточились вдоль береговой линии.
Женька, наконец, запулил своего «мыша» в бурлящую черную пучину, принялся крутить катушку спиннинга...
На десятый раз нечто тюкнуло за леску, та напряглась, как струна, удилище изогнулось дугой, вырываясь из рук мальчишки. Женя закричал.
– Пойма-а-ал! Пойма-а-ал! Пойма-а-ал! Па-а-апа-а-а! Архи-и-ипы-ы- ыч! Пойма-а-ал!
– Споко-о-ойно! Где-е сачо-ок?
– Не рви-и-и!
– По ти-и-иху тяни-и-и! – Петрович уже бежал к воде. Взволнованный Женька боролся с удилищем. В тёмной кипящей ледяной пучине что–то неистово бесновалось, словно стремясь перетянуть канат не себя. Женьке показалось в эти мгновения, что это не он вытягивает рыбу, а та пытается затянусь его в свою жуткую речную бурлящую обитель! Вдруг словно резкий удар и всё. Леска словно лопнула, удилище выпрямилось и катушка стала вращаться свободно без усилий.
– Со-орва-ался! Чё-ёрт! – досадовали рыбаки.
– Здоровый был, чертяка!
– Здоровый! Но это был ещё не таймень! Таймёшка! Килограмм на 7-8. С этим нужно осторожно! Бывает, попадётся килограмм на 28 и более! Мне раз такой зверь лодку перевернул, чуть самого в реку не утянул! Думал уже – капут пришёл! – Архипыч похлопал Женю. – Осторожненько рыбачь! Зови, если только клюнет! А лучше тягай себе ленк; да хариуса!
– А как? Оно само там хватает!
– И то верно!
Женька, переполненный адреналина и азарта, спешно стал забрасывать удилище вновь и вновь...
Но вдруг острая боль пронзила его щеку. Он машинально схватился за место «укуса» и нащупал лохматую болванку «мыша» с висящими на нём «тройниками». Один из крючков крепко вошёл в щеку и не хотел выходить. Теперь мальчишка чувствовал себя пойманным тайменем или «Таймышонком»! Вот ведь как оно бывает! Казалось, что этот дьявольский Таймень таким образом отмстил ему за всё! Что ж, не рой другому могилу!..
– Да-а-а! Крепко вошёл! Так просто не вытянешь! Нужно ехать в избу! Заражение может быть! Это очень опасно! Вот, отомстил нам тайменище! – Архипыч светил фонарём в лицо ошарашенного пацана.
Увидев в руке Архипыча острый здоровенный охотничий нож, Женя отпрянул.
– Не боися! – он перерезал леску, – придерживай рукой мыша! Поехали! Снова лодка летела во мгле среди рельефа сопок, проступившего более отчётливо. Едва близился рассвет где-то ещё очень-очень далеко! Горе-рыбаки везли свой «горе-улов»!
– Мария! Грей воду! Ещё водку и зелёнку давай! – Архипыч с порога крикнул жене.
– Ох, боженьки ты мой! Угораздило же! А вы, архаровцы, куда смотрели?! – запричитала та, суетясь по кухне.
Архипыч только отмахнулся, дескать – «баба, что с неё взять! Пускай себе трындит на здоровье сколько влезет», но вскоре, всё же, не выдержал и прикрикнул на жену.
– Мария! Угомонися! Уже аж в ушах звенит от твоёвого гомона!
Та осеклась, надула губы, бухнула на стол водку с зелёнкой, поставила таз с тёплой водой и растворилась в избе, продолжая причитать, только уже гораздо тише, практически себе под нос и уже по новому поводу…
– Женя! Ты – настоящий мужчина! Настоящий мышкарь! Это твоё боевое крещение! Молодец! Не ноешь! Теперь потерпи, казак, малость, атаманом будешь! – Архипыч залил щёку подростка водкой, сверкнул острым ножом возле, резкая боль пронзила по кругу голову Жени, словно током, а Архипыч держал в руках выдранный тройник и улыбался довольной улыбкой себе в усы!..
Ночь минула. Женя потянулся. Утро золотистыми лучами проникало в запотевшие от утреннего тумана окна. Откинув мягкое пуховое одеяло в явно несвежем пододеяльнике, пахнущее каким-то особыми деревенскими запахами. Женя встал на прохладный деревянный, скрипящий половицами пол. Окинул взглядом малюхонькую выбеленную комнатку без каких бы то ни было излишеств, где, собственно только что и помещалось, то кровать и комод, прикрытый домоткаными белыми кружевами, да с фотографиями в рамках и разбросанными швейными принадлежностями сверху. В соседней комнате – кухня, где Хозяйка кромсала сырые грибы, с налипшими листиками и хвоинками прямо в сковороду, не утруждая себя их чисткой. Преимущественно белые, но попадались и подберёзовики и подосиновики...
Светлые кучерявые детские головы крутились тут же, выполняя нехитрые мамкины поручения. Они с любопытством разглядывали нарисовавшегося пред ними Женьку. В печи потрескивали горящие поленья, наполняя комнату теплом и каким-то особым запахом живого огня, от которого у Жени приятно кружилась голова. На плите уже скворчала другая сковорода с грибами. Смуглая белобрысая девочка с косичками, помешивала их ложкой, вылавливая невозмутимо вылезающих белых червячков. Женю передёрнуло. Этим лесным жителям всё природное естество было совершенно делом привычным! Оттого-то они и не пытались оградить себя от таких мелочей!
– А чё ето у тебя? – мальчонка ткнул тонким любопытным пальчиком Женю в повязку на щеке.
Женя зашипел от боли.
– Так, ерунда!
– Это не ерунда! Но ты, Женька, молоде-е-ец! Даже не пикнул у меня! Настоя-я-ящий казак! – появился Архипыч на пороге. Он держал в руках миску с красной икрой.
– Свежачо-о-ок!
Он бухнул миску на кухонный стол. Крупные лоснящиеся зёрна икры блестели, не вызывая у Жени никакого аппетита.
– Такая добрая икрянка попалася! Во! Килограмма три, не меньше! Только выпотрошил! Мария! Соли давай сюда!
– Возьми сам, чай не без рук! – та продолжала свои хлопоты.
– Вот скверная же баба! – Архипыч достал пачку с крупными серыми кристаллами соли. Посыпал икру, помешал.
Отбросил ложкой сгусток лососинной крови.
– Щас! Минут десять постоит и!.. – Архипыч смачно потянул носом воздух, поднимая одновременно голову, что означало нечто высшее...
К обеду за столом собрались все рыбаки. Чон, отец, Архипыч и ещё двое, которых Женя не знал. Здесь же сидело и всё плодовитое семейство лесничего.
– Мышкарям привет!
– Привет мышкарятам! – отец взъерошил волосы на голове сына.
– А кстати, мышкарями называют не только рыбаков «на мыша»!
– А ещё тех, кого ещё на «мыша» можно ловить? – усмехнулся Архипыч.
Чон добродушно улыбнулся. Петрович продолжил.
– А ещё город есть Мышкин. Где-то в Ярославской губернии. А его жители, соответственно, «Мышкари»!*
( * Мышь спасла жизнь уснувшего на берегу Волги князя. Пробежала у лица, пощекотав хвостиком аккурат в тот момент, когда подползала к спящему воину змея. Князь возблагодарил Бога за спасение. Поставил на берегу Волги часовню во имя Бориса и Глеба. Мышь тоже не была обижена. Вокруг храма сложился город. Получил название Мышкин. По административной реформе эпохи Екатерины Второй в 1777 году городской статус был подтвержден. С 1778 года герб города украшают две картинки: вверху «ярославский» медведь с топором, внизу мышь обыкновенная. Прославился город своими ремеслами, а также тем, что уроженец села Каюрова Мышкинского уезда Петр Арсеньевич Смирнов запатентовал русскую водку, как всемирно известный брэнд.)
– Во те раз!
– Во те – два! Ну, рыбаки, за улов! – стукнулись кружки с водкой.
– Ух, знатная икорка! – Женин отец запустил ложку в миску со свежими красными блестящими жемчужинами икры.
– Икорка у нас лучшая! А знаете почему? – Архипыч зажмурился от удовольствия, давя зубами лопающиеся икринки.
– Почему?
– Здесь лосось нерестится. Поэтому икра самая вызревшая, самая вкусная. Вон какая! Отборная! Икринка к икринке! Зато мясо лосося здесь бледное, как вы заметили, не такое красное и не такое вкусное. И это опять же от того, что рыба здесь идёт на нерест, уже уставшая от путешествия….
– Вот это грибочки! – Чон с явным аппетитом жевал лесные ароматные грибы, преимущественно белые – королевские.
Женя поморщился. У него эти лесные деликатесы, сдобренные «таёжными протеинами», не вызывали никакого аппетита, так же как и эта сырая, как Женя считал, икра. Он пододвинул к себе сковороду с жареным ассорти из рыбных «субпродуктов». Это было действительно вкусно! Печень, молоки, икорка…
Снова моторка бешено неслась по бурной своенравной реке. Усталые рыбаки сидели молча. Это был путь домой. Мокрые, пропахшие рыбой рюкзаки – битком набиты лесными трофеями. Женя наблюдал за макушками сосен, меняющими рельеф неба и сопок, словно пытаясь запомнить путь, подобно Архипычу. Щека под повязкой успокаивалась и уже почти не пульсировала. Яркий красный круг солнца медленно опускался, озаряя всё вокруг чудесным светом заката…
 
Отрывки из : На переломе эпох: http://www.proza.ru/2014/04/02/43