Специальный факультет

 
                Глава первая
    Урок подходил к концу. Владимир Ланин, преподаватель Балайского горного техникума, посмотрел на часы. Оставалось не более пяти минут.
- Какие будут вопросы? – обратился он к студентам, - Всё понятно?
- Владимир Максимович, а когда мы получим темы для дипломных работ? – спросил один из студентов, - механики то уже получили.
- Не волнуйтесь. Получите вовремя. Темы уже пришли и в ближайшее время вы их увидите.
- А вы их видели?
- Да видел.
- А Вы не можете нам сказать, хотя бы приблизительно, на какую тему эти темы, -    скаламбурил остряк группы Сергей Чемезов.
- Эти темы, на разные темы, - в тон ему ответил преподаватель, - есть и по электрооборудованию, есть и по электроснабжению, есть и по автоматике. Потерпите. Завтра всё узнаете.
   Прозвенел звонок, Владимир взял журнал и вышел из класса. Он зашел в учительскую, оделся и собрался идти домой, но его  задержала Ирина Калашникова, молодая, стройная женщина с высокой причёской, секретарь директора.
- Владимир Максимович! – скороговоркой начала она, - Вас просил зайти директор.
- Зачем я ему понадобился?
- Чего не знаю, того не знаю.
- Ладно, зайду.
Владимир, не раздеваясь, пошёл за Ириной.
   Директор техникума, Михаил Петрович Кудашов, друг и приятель Владимира, встретил его весёлой улыбкой.
- Проходи, проходи, ведущий преподаватель. Ты что- то давно ко мне не заходил. А почему в пальто?
- Так я же домой собрался, а тут меня твоя Ирина изловила. У меня срочные дела, а ты задерживаешь, да ещё улыбаешься.
- Ну, положим, Ирина не моя, а улыбаюсь я потому, что у меня есть хорошая новость. Для тебя, - уточнил Михаил Петрович.
- Какая ещё новость? Может, зарплату добавишь?
- Добавлять зарплату не в моей власти. Для тебя есть нечто другое.
- Ты долго будешь говорить загадками? Что ты мне хочешь сказать?
- Не спеши, - директор пододвинул Владимиру стул,- садись и слушай. Ты в Ленинграде бывал?
- К сожалению, нет, - Владимир сел на предложенный ему стул, - а причем здесь Ленинград?
- А притом. Мы же с тобой технари. Наше дело – производство, а занимаемся обучением молодёжи. А молодёжь должны учить педагоги.
- Что ты мне мозги компостируешь? Какие могут быть педагоги в технических институтах, техникумах, училищах? Там нужны специалисты, инженеры.
- А специалисту, инженеру ещё бы добавить и педагогическое образование, то было бы совсем  неплохо. Короче. Мудрые начальники проявили о нас, бестолковых, заботу и организовали при Ленинградском пединституте факультет педагогической подготовки инженерно-технических работников, или, по-другому, специальный факультет. На наш техникум пришла разнарядка на одного человека. Вот и решили отправить тебя. Ты  же у нас самый продвинутый.
Владимир удивленно уставился на Михаила.
- Вы что же, без меня решили? Никуда не поеду. Я и без педагогического образования справляюсь со своей работой. Не так ли? Как я могу оставить семью на несколько лет?
- Да не шуми ты! – директор положил руку на плечо Владимира, - какие там несколько лет? Всего четыре месяца. Зарплата сохраняется, командировочные выплачиваются. Организуем еще и пособие на приобретение школьных принадлежностей, - директор засмеялся и сел за свой стол, - так, что не спорь с начальством. Начальству, как известно, виднее.
- Заманчивое предложение, - опять заговорил Владимир, - но ведь я пробуду в Ленинграде всю весну, а кто, же будет заниматься весенними работами на даче?
- Как кто? Жена с сыновьями.
- Сыновья ещё жидковаты, а жена не сможет ни вскопать землю, ни устроить парник.
- Твоей жене мы обязательно поможем. Это я тебе обещаю.
- Но мне всё равно надо посоветоваться с Машей.
- Советуйся на здоровье, только я уже с ней говорил. Она согласна.
- Ну, вы даете! – опять возмутился Владимир,- Все   уже согласовали, не спросив меня.
- Ладно, не ерепенься. Я же для тебя старался. Поедешь в наш лучший город. Увидишь дворцы, музеи, парки… А что касается учебы, я думаю, она для тебя не составит труда. Ты же инженер.
- И когда же нужно ехать? – стал сдавать свои позиции Владимир.
- Ехать, или точнее лететь, нужно было еще вчера. Занятия начинаются с 1-го февраля, а у нас сегодня 30 января, но с приказом получилось какая-то заминка. Но ничего страшного. Поедешь послезавтра. Так что день тебе на сборы и на прощальный ужин. Не забудь только пригласить меня.
- Тебя забудешь! Как же!
 Сборы были не долгие, но прощальный вечер затянулся до поздней ночи. Много пожеланий, напутствий, советов выслушал будущий студент специального факультета.
- Будешь в Эрмитаже, обязательно посмотри   «Мадонну» Рафаэля, - советовал доморощенный знаток живописи.
- Обязательно съезди в Петергоф, - толковал любитель садово-парковой культуры, - там самые лучшие в мире фонтаны.
- В Мариинский театр сходи, - тянулся с рюмкой заядлый театрал, не видавший никого, кроме заезжих артистов.
Отъезжающий со всеми соглашался, все обещал исполнить и не забывал   наполнять рюмки.
   Сыновья хлопотали о своем.         
- Пап, а пап, - теребили они отца, - купи нам финские хоккейные клюшки и канадские коньки.
- А ты что молчишь? – спросил Владимир у загрустившей жены.
- Да ничего мне не надо, но если увидишь японский зонтик, то купи.
Женская логика. Отъезжающий твердо обещал выполнить все наказы и пожелания и   опять  наполнил рюмки и фужеры. Фужеры вином, а рюмки водкой.
- Надо на прощание спеть хорошую песню, - предложил кто-то из мужчин, - Абитуриент, - обратился он к Владимиру, - начинай.
Владимир взял в руки гитару, подстроил её и, перебирая струны, запел,

                Последний  нонешний денёчек
                Гуляю с вами я друзья,
                А завтра рано, чуть светочик,
                Заплачет вся моя семья.

- Никто о тебе плакать не будет, - перебил песню директор техникума, - Маша, хоть отдохнет от тебя, изверга. Начинай хорошую песню
- Давайте споём о Ленинграде, - предложила Маша.               
Все ее поддержали  и запели так, что гитарного  аккомпанемента слышно не было.

                Город над вольной Невой,
                Город нашей славы трудовой,
                Слушай, Ленинград, я тебе спою
                Задушевную песню мою.

 После «города над вольной Невой», пели ещё много песен, не таких патриотических, но душевных.
 На следующее утро нужно было ехать в аэропорт, садиться в самолёт и лететь до Красноярска. После прощальной вечеринки болела голова, и никуда ехать не хотелось, но надо, значит надо.
Владимир выпил стакан крепкого чая, что-то поел и заявил, что он готов к труду и обороне.
- Не хорохорься, - одернула его жена, - не загуляй в Красноярске со своим братцем. Я вас, алкоголиков, знаю.
- Ну что ты Маша, какие мы алкоголики, а в Красноярске мне пить нельзя. Перелет до Ленинграда долгий.
- Собирайся, - Маша падала ему рубашку, - вон уже кто-то звонит. Наверное, за тобой приехали.
  Приехал сам директор техникума, чтобы лично, как он выразился, отвезти абитуриента в аэропорт и посадить на самолёт.
- А ты Маша поедешь с нами? - спросил он, - машина у меня свободная. Можешь и детей взять с собой.
- Конечно, поеду, – отозвалась Маша, - спасибо Вам, Михаил Петрович.
  В аэропорт приехали за полчаса до прилета самолета. Уже шла регистрация. Владимир зарегистрировал свой билет, и вся компания по полю пошла к самолету. Порядки в Балайском  аэропорту  были патриархальные и провожающим  даже можно было заходить в самолёт.
Но на этот раз заходить в самолет не стали. Владимир попрощался с женой, с детьми, с Михаилом  и стал подниматься по трапу.

                Глава вторая

   Продолжительность полета до Красноярска чуть больше часа, но Владимир успел всё - таки немного вздремнуть.
В Красноярске сразу пошел к кассам.
- До Ленинграда есть билеты? – спросил он в одной из касс.
- Есть на сегодня. Самолет отправляется через три часа.
- Дайте мне билет, если можно, на завтра.
  Кассир выдала билет, и он поехал на троллейбусе к сестре, но её дома не оказалось. Тогда решил ехать к двоюродному брату. Взял такси и через полчаса был уже у нужного дома.
  Поднялся по лестнице на четвертый этаж, подошел к двери квартиры и хотел уже нажимать на кнопку звонка, но вдруг услышал из-за двери громкие голоса, какой   гам и даже звуки не то гармони, не то баяна. Что такое? Что за праздник? Может квартирой ошибся? Посмотрел на номер – 18. Тот, что нужно.
Постоял, послушал и нажал на кнопку звонка. Через некоторое время дверь открылась и на пороге показалась жена брата, Юля.
- Володя, ты! – удивленно воскликнула она,- откуда ты взялся?
- Откуда, откуда.… На самолете прилетел. Из дома.
- Михаил, - закричала Юля, повернув голову в сторону квартиры, - Иди сюда, встречай брата!
- Какого еще брата? – пробурчал Михаил, подходя к двери, - Во, Володька! Заходи, заходи!
- Здравствуй Юля, здорово Михаил. Что это у вас за шум?
- Никакого шума нет. У нас праздник.
- На календаре вроде бы никакого праздника нет.
- На календаре нет, а у нас есть. Юбилей  у нас,  десять  лет совместной жизни.
- В таком случае поздравляю и желаю всего, всего…
- Раздевайся и проходи, - Юля взяла у Владимира шапку и шарф, - пальто вешай в шкаф.
- Давай быстро за стол! – скомандовал Михаил, - Дорогие гости представляю вам своего двоюродного брата  Зовут Владимиром. Налейте – ка ему штрафную.
- Миша, мне нельзя пить.
- Это почему же? Жена запрещает?
- Причем здесь жена?  Я от вчерашних проводов еще не отошел, а мне завтра в Ленинград лететь.
-В  Ленинград? Это зачем?
-Учиться?
-Учиться?  Зачем и чему тебе учиться? Ты и так вон какой ученый.
-Начальство думает по-другому.
-Ну и Бог с ними- и с начальством, и с учебой. Давай выпьем и за наш юбилей, и за Ленинград.
  И  понеслась гулянка дальше. Всё как положено. По-русски, по-сибирски. Михаил притащил откуда-то гитару и сунул её Владимиру.
- Ну-ка,   брательник, сыграй и спой что-нибудь такое, разэтакое…
- Что я один-то буду петь. Помогайте.
- Поможем, поможем, - заверили гости.
Владимир подстроил гитару, взял несколько аккордов и запел.

                Сибирь, Сибирь люблю твои снега
                Навек ты мне родная дорога;
                Моей ты стала судьбой, нельзя расстаться с тобой, 
                Мой милый край, моя тайга.   
   Первый куплет Владимир пел один, но припев пели уже всем застольем.

                Рек перекаты, ветер в соснах
                Вольная ширь;
                Край наш богатый, златоносный-
                Сказка – Сибирь.   

     После «Сибири» пели еще песни, а потом, под гитарный перезвон, плясали «Цыганочку» и  «Барыню».
Как закончилась гулянка,  как легли спать, Владимир не помнил. Проснулся он с больной головой, с тошнотой, слабостью во всем теле.
- Ну что, братуха, живой? – услышал он голос Михаила, - Вставай, лечиться будем.
-Полечиться бы, конечно, не помешало, но мне, же нужно лететь в Ленинград, а это шесть часов полету. Тяжело будет.
- Я же не предлагаю тебе пить. Выпьем понемногу для здоровья, позавтракаем, а потом сходим в баню. Попаримся, выгоним винные пары. И, кроме того, у меня появилась идея. Тебе ведь не срочно? Никуда твоя учеба не уйдет. Она, я думаю, тебе и не нужна. Ты и так вон, какой умный. Давай перенесем вылет на завтра или даже на послезавтра. Я сейчас позвоню, и мои помощники обменяют твой билет. Ты хорошо отдохнешь и со свежей головой полетишь в свой Ленинград.
- Ленинград не мой, а наш, но в твоих словах есть резон. Если можешь, обменяй билет, только на завтра.
- Хорошо договорились. Пошли за стол.
   Как договорились, так и сделали. Подкрепили угасающие силы водкой, поели и сходили в баню. После бани Владимир почувствовал себя значительно лучше. За обедом Михаил предложил ему выпить, но он отказался.
- Хватит. И так два дня сплошная пьянка.
- Ну, хорошо. Настаивать не буду. Тебе виднее.
После обеда Владимир погулял по городу, сходил в кино и рано улегся спать.

                Глава третья

     На следующий день, в три часа, он уже сидел в самолете и ожидал взлета. Взревели турбины. Самолет разбежался и взлетел. В иллюминатор Владимир видел знакомые места – улицы, горы, Енисей… Красноярск был для него почти родным городом – здесь он жил, дружил, учился…
Неожиданно у него в голове зазвучала песня.

                В далекий край товарищ улетает
                Родные ветры вслед за ним летят;
                Любимый город в синей дымке тает –
                Знакомый дом, зеленый сад и нежный взгляд.

  А город плавно уплывал  назад. Вот уже видны  корпуса и рощи студенческого городка. Сколько здесь  было и хорошего, и плохого, но больше, конечно, хорошего.  .

                В нашем студгородке, где зеленые рощи
                Под гитару мы пели в весенние ночи.
                Мы ходили на берег, хоть тучи густели
                И купались в холодной воде Енисея.

   Всё это было совсем недавно, но в тоже время, кажется, что это было очень давно. Давно или недавно, но всё это было. Были друзья, были подруги, были праздники и студенческие будни.

                Мы. конечно же, грызли граниты науки,
                Над чертежными досками двигались руки
                За кефиром и хлебом неслись в гастрономы,
                Мы любили   наш город, до боли знакомый.

  Пока Владимир предавался воспоминаниям, самолёт улетел далеко и от Красноярска, и от студгородка, и от Енисея.
Владимир  достал книгу и попробовал читать, но почему-то не читалось. Тогда он поудобнее  устроился в кресле и попробовал задремать. Это у него получилось. Он не просто задремал, а уснул, и причем крепко. Проснулся от того, что кто-то пошевелил его за плечо.
- Ремни нужно пристегивать. Посадка, - сосед показал на горящее табло.
- Что, уже в Ленинград прилетели? Здорово я поспал.
- Да нет, - улыбнулся сосед,- промежуточная посадка в Тюмени.
   Самолет вскоре приземлился в Тюменском аэропорту. По селектору объявили, – стоянка самолета 40 минут. Пассажирам можно выйти.
Владимир, вместе с другими пассажирами, спустился по трапу  и направился в аэровокзал. Там он нашел буфет, выпил стакан кофе и съел бутерброд. Делать больше было  нечего  и он вернулся в самолет. Вернулись и остальные пассажиры. Вслед за ними появился и экипаж. Пассажиры стали готовится к взлёту. Прошло довольно много времени, но двигатели не запускались.
   Открылась дверь кабины, и пассажиры первого салона увидели, что летчики   копаются в панели приборов. Видно было, что у них в руках отвертки и ещё какие-то инструменты, а на креслах лежат мелкие детали.
    По самолету зашелестел шепот,- самолет не исправен, летчики занимаются ремонтом. Вышла стюардесса и объявила.
- Все нормально, скоро полетим.
   Но полетели не скоро. Самолет простоял около двух часов и все это время пассажиры находились в нем. Все порядочно переволновались и устали.
   Наконец зарокотали двигатели. Самолет вырулил на взлетную полосу и вскоре взлетел. Никто не знал, что ремонтировали летчики, но предположений было много и они не способствовали спокойствию пассажиров.
   Владимир больше не спал. Слушал разговоры, смотрел в иллюминатор и думал о том, что из-за задержки самолет прилетит в Ленинград вечером, а ему нужно найти институт и определится с ночевкой.
- Через 30 минут прибудем в Ленинград, - объявила стюардесса, - прошу пристигнуть ремни.
   Владимир посмотрел в иллюминатор, но ничего не увидел. Самолет летел в сплошной, густой мгле.
- Как же в таком тумане самолет садиться будет? – подумал Владимир и невольно поежился.
  Несмотря на опасения Владимира и других пассажиров, самолет благополучно приземлился, пробежал по взлетной полосе, взревел моторами и остановился. Открылись люки и люди стали подниматься с кресел и пробираться  к выходам.
  Поднялся и Владимир. Спустился по трапу и вместе с другими направился к какой-то галерее. Внутри неё оказался эскалатор. Он быстро довез пассажиров до аэровокзала.
  Вскоре прибыли вещи. Владимир взял свой чемодан и вышел на привокзальную площадь. На автобус он садиться не стал. Решил взять такси.
- Придется, наверное, выстоять немалую очередь, - подумал Владимир, но оказалось, что никакой очереди нет, да ещё и какие-то пронырливые мужички предлагали свои услуги.
- Садись ко мне! У меня дешевле, чем на такси, - кричал один.
- Сибиряк! – призывал другой, - Поехали со мной. Покажу город-герой Ленинград.
Не внял Владимир призывам и обещаниям крутых мужиков. Поехал на обычном такси.

                Глава четвертая

   От аэропорта до института путь неблизкий и можно было насмотреться и на Пулковские высоты с обсерваторий, и на пригороды, и на улицы самого Ленинграда, но ничего это Владимир не увидел. Всё закрывал туман.
- Туман, сырость, слякоть – вот чем меня встречает Ленинград, - подумал Владимир, - как бы ни заболеть.
Машина остановилась, около какого - то большого здания.
- Приехали, - сказал водитель, - вот вам институт.
Владимир вышел из такси и направился к проходной.
- Вот сейчас устроюсь на ночлег, схожу  в какую – ни будь столовую или кафе и завалюсь спать, - такие приятные мысли вертелись в голове Владимира, но его ждало разочарование.
  Женщина, дежурившая в проходной, объяснила ему, что это, конечно, институт, но не педагогический, а физический и называется он ИФЛИ, а нужный ему институт им. Герцена находится на Мойке.
- А далеко до него? – спросил Владимир.
- Нет, не далеко, - ответила женщина, - перейдешь, мостик через канал Грибоедова и пойдешь в сторону адмиралтейства. Дойдешь до речки. Это и есть Мойка. Повернешь налево и увидишь в глубине ограды красивый дом. Это дворец Разумовского. В нем и расположен твой институт.
    Владимир поблагодарил привратницу и пошел на поиски нужного ему учреждения.
Между тем наступал вечер. Уличные фонари тусклыми пятнами светили сквозь туман. Где мостик? Где адмиралтейство? Где Мойка? Ничего не видно и ничего не понятно. Нужно еще раз подробно расспросить.
- Вы не подскажете мне, как пройти к Мойке? – обратился Владимир к женщине средних лет, с небольшой сумкой в руках, - мне нужен институт имени Герцена.
- Институт имени Герцена? – переспросила женщина, - Педагогический?
- Да, педагогический. Я только что приехал и не знаю, в какую сторону идти .
- Понятно, понятно… - женщина оглядела Владимира, - Вы, наверное, впервые в Ленинграде?
- Да, впервые.
- До Мойки и до института не далеко, но… - женщина еще раз посмотрела на Владимира, - Будет лучше, если я Вас провожу.
Она взяла Владимира за руку и повела за собой. Прошли мостик со львами, прошли какую-то площадь, прошли арку и вскоре подошли  к реке.
- Вот это и есть Мойка, - женщина отпустила руку Владимира, - а вон то большое здание, в глубине ограды- нужный Вам институт.
- Огромное Вам спасибо! – Владимир тронул женщину за руку, - без Вас я бы, наверное, долго плутал по городу.
- Не за что, не за что. Будьте здоровы.
  Женщина ушла, а Владимир долго стоял и смотрел ей вслед. Он был наслышан о характерных чертах  ленинградцев, - мягкости , вежливости , готовности  прийти на помощь и вот сам убедился в этом.
В проходной дежурная объяснила, что в институте уже никого нет и нужно идти в общежитие.
- Вон направо, видите дома, - показала она на здание внутри ограды, - вот туда и идите. Там Вас встретят и устроят.
  Владимир взял в руки чемодан и отправился в указанном направлении.
В общежитии ему объяснили, что для студентов специального факультета есть другое общежитие, где – то на Выборгской стороне и значит нужно добираться туда.
- Я с дороги, устал и должен опять плутать по городу в поисках нужного общежития? – Владимир стал уже возмущаться, - а вы даже и адреса точного не знаете.
- Успокойтесь, успокойтесь, - миролюбиво заговорила дежурившая в общежитии женщина, - я все понимаю и постараюсь Вам помочь.
Она куда-то позвонила, встала и пригласила Владимира.
- Пойдемте. Комендант разрешила временно Вас поселить в этом общежитии. Только на одну ночь, - добавила она.
- И на этом спасибо, - сдержанно поблагодарил Владимир.
Дежурная провела его в комнату на втором этаже, где он увидел две заправленные кровати, стол и несколько стульев.
- Располагайтесь, - женщина, сопроводившая Владимира, указала на одну из кроватей и ушла.
  Не успел Владимир оглядеться и одуматься, как в комнату вбежал молодой человек, явно кавказской национальности.
- Привет, привет, - протянул он руку, - Тимур Ахметов, аспирант. Приехал сдавать экзамен. Ты тоже аспирант?
- Нет. Я инженер. Приехал учиться на факультете педагогической подготовки.
- А… - разочарованно протянул Тимур, - но ничего. Будешь и ты аспирантом. Давай сходим в ресторан, выпьем, познакомимся поближе.
- Нет. Спасибо. Я устал с дороги и хочу отдохнуть.
  Шустрый аспирант убежал, а Владимир посидел еще немного и тоже вышел. У дежурной он узнал, что Невский проспект совсем рядом и там можно поужинать хоть в столовой, хоть в кафе, хоть в ресторане.
  Выйдя на Невский, он повернул налево и вскоре увидел арку главного штаба, а за ней и Александровскую колонну, и Зимний дворец, но поворачивать на Дворцовую площадь не стал. Дошел до конца Невского проспекта и только тогда повернул к Эрмитажу.
  На Дворцовой площади он был впервые, но чувствовал, что здесь ему все знакомо до мелочей. Все он это видел на сотнях фотографий, в десятках фильмов, читал во множестве книг.
  На Владимира как бы  дохнула история, а тут еще мимо него пролетели машины начала века. На одной из  них  стояли матросы. Было ясно, что снимался какой-то исторический фильм. Владимир подумал, что, возможно, и он попал в кадр, но, сколько он позже не  присматривался к похожим кадрам, себя так и не увидел.
  Через арку Главного штаба он вернулся на Невский и зашел в какое-то кафе. Перекусил, почувствовал себя бодрее и решил еще немного погулять. Прошел до Аничкова моста, посидел в сквере у Александринского театра и направился в обратную сторону.
  На следующее утро Владимир Ланин проснулся довольно рано. Сказывалась разница во времени. Кавказский джигит похрапывал на соседней койке.
- Когда он пришел? – удивился Владимир, - Как это я его не услышал?
  Он решил пойти в какую-нибудь забегаловку в магазине, а они открывались рано, попить чаю или кофе, а потом уже отправляться в институт.
Нашел открытый магазин, нашел кафетерий, попил кофе, съел бутерброд и в девять часов уже входил в здание института.
  Он знал, что это дворец гетмана Украины, князя Разумовского, фаворита императрицы Елизаветы Петровны и поэтому не был удивлен ни внешней красотой здания, ни роскошностью его интерьеров. Умели красиво жить и императоры, и императрицы, и их приближенные.
В канцелярии он объяснил служащей кто он такой и показал документы.
- Документы мне ваши не нужны, да и Вы сами тоже не нужны, - ошарашила его раскрашенная девица.
- Как так? У меня направление в институт имени Герцена. Я приехал учиться на факультете инженерно-технических работников, а Вы мне заявляете, что я Вам не нужен. Мне что, назад ехать?
- Вы меня не правильно поняли, - заговорила другим, более мягким голосом девица, - дело в том, что специальный факультет образован действительно при  институте имени Герцена, но расположен в другом месте, по Лиговскому проспекту, за обводным каналом. Вот туда и нужно ехать. Вот адрес. – барышня подала листок.
Ланин взял листок, и хотел было уже уходить, но в это время к нему подошли двое – мужчина и женщина. Мужчине было лет сорок. Он, по  всей вероятности, был якут или бурят, а женщина русская, лет тридцати, высокая и симпатичная. Во время беседы Владимира с институтской барышней они стояли неподалеку и прислушивались к разговору.
- Простите, - обратилась женщина к Владимиру, - мы услышали ваш разговор и поняли, что мы с Вами коллеги. Нам тоже нужно где – то устраиваться. Давайте объединимся в ударную группу и будем действовать сообща.
  Голос женщины был глубокий и какой-то музыкальный. На Владимира пахнуло чем-то близким, знакомым и хорошим. Не успел Владимир ответить, как она опять заговорила.
- Для начала, я думаю, нужно познакомиться, - женщина протянула руку Владимиру, - Свешникова Раиса Анатольевна, а это мой товарищ и земляк.
- Семен Тагирович Аскаров, - мужчина в свою очередь тоже подал руку, - мы из столицы Башкирии, города Уфы. Живем в одном городе, но познакомились только сегодня.
- А я из Сибири,- наконец-то заговорил и Владимир,- Ланин Владимир Максимович.
- Я думаю, - женщина продолжила  владеть инициативой, - мы можем называть друг друга по имени, без отчества. Мы же теперь вновь студенты.
- Я абсолютно согласен, - улыбнулся Владимир. У него на душе стало и теплее, и светлее. Общение с Раисой доставляло ему удовольствие.
- Ну а я тем более, - кивнул   головой Семен, - пойдемте ловить такси.
  Тройка новоиспеченных студентов, а может пока еще и абитуриентов, вышла на улицу в надежде быстро поймать такси. Поймали, но не быстро. Таксист, через короткое время,  нашел нужное им здание. Оно совершенно не было похоже на дворец Разумовского. Старый, обшарпанное  дом, с какими-то  флигелями и пристройками.
  Справа от главного входа висела табличка,-«Факультет переподготовки ИТР института им. Герцена. Четвертый этаж». Раиса, Семен и Владимир поднялись по лестнице и зашли в широкий коридор. Нашли канцелярию. Встретили их не очень приветливо.
- Что же вы, уважаемые товарищи, опаздываете? Занятия идут уже третий день, а вы только появились. Раздевайтесь и проходите в аудиторию.
- Как раздевайтесь? – возмутился Семен, - нам же нужно где-то устроиться, побриться, помыться.
- Так вы еще и в общежитии не были?
- Конечно, не были.
- Ну, так идите, устраивайтесь, а завтра к девяти приезжайте на занятия.
- А где же искать это общежитие?
- На Выборгской стороне. Улица Смолячкова 14. Это угол улицы Смолячкова     и Лесного проспекта.
Тройка студентов или пока еще абитуриентов, вышла на улицу и стала совещаться.
- На трамваях или автобусах мы, наверное, полдня будем кружить по городу, - Владимир посмотрел на своих новых друзей.
- Нужно ловить такси, - заявил Семен, - ведь надо еще и вещи собрать. Твои где? – спросил он у Владимира?
- В общежитии на Мойке.
- А твои, землячка, где?
- На Васильевском острове, шестая линия.
- Ну а мои на Петроградской стороне, недалеко от мечети. Покатаемся по городу.
  Поймали такси и поехали. Сначала на Мойку, затем на Васильевский остров и наконец на Петроградскую сторону. Пока Семен ходил за вещами, Владимир спросил у водителя, -Далеко еще до улицы Смолячкова и в честь кого она так называется?
- Ехать совсем недалеко, - ответил водитель,- а называется в честь снайпера – героя войны.
  Выехали на Лесной проспект и вскоре были у нужного угла.
- Вот ваш дом, - показал рукой водитель, - всего доброго.
Он развернулся и опять по Лесному проспекту поехал в сторону Невы, а Семен Владимир и Раиса, выйдя из такси, остановились пред домом, в котором им предстояло жить четыре месяца.

                Глава пятая

    Да, в этом доме им предстояло прожить немалое время, вдали от семьи, от друзей, от привычной работы. А дом был большой, но неказистый. Со стороны Лесного проспекта в нем располагался большой магазин, а со стороны улицы Смолячкова, во внутренний двор приглашала большая арка.
- Ну что, друзья, студенты, коллеги, - Семен даже снял шапку, - пойдемте занимать апартаменты.
  Прошли через арку, зашли в подъезд и поднялись на четвертый этаж. Их встретила пожилая женщина – комендант общежития.
- Проходите, проходите, товарищи студенты, - она повела их по коридору, - вот здесь у нас красный уголок, - она показала рукой на двухстворчатую дверь, - заходите.
  В красном уголке стоял большой стол, было около десятка стульев и диван. На тумбочке, в углу, шумел маленький телевизор – «Родина».
Комендант села за стол и достала толстую, амбарную книгу.
- Так. Что у нас осталось. Вы, - обратилась она к Раисе, поднимайтесь на пятый этаж, в комнату номер  двенадцать. Там уже живут женщины, но одна койка свободная. А вы, - она подняла глаза на мужчин, - будете жить на этом этаже в комнате номер семь. В неё только что вселился мужчина из Кисловодска. Жить будете втроем. Комната хорошая. Кухня рядом. Устраивайтесь.
  Раиса кивнула головой и ушла. Семен и Владимир тоже пошли в назначенную им комнату. Их встретил пожилой, довольно импозантный мужчина в толстом халате.
- Проходите, проходите. Рад видеть своих сожителей, - приветствовал он Владимира и Семена, - зовут меня Василий Петрович. Фамилия- Романов, но к царской династии никакого отношения не имею.
  Семен и Владимир назвали себя. Пришла женщина – комендант и принесла постельное белье.
- Вам мужички постелить, или сами справитесь?
- Конечно, справимся.
- И вот еще что. Выберите кого-нибудь старостой комнаты.
- Какой еще староста? – возмутился Семен,- нас всего трое. Над кем командовать?
- Такой порядок. В каждой комнате должен быть староста. Выберите и сообщите мне.
- А мы сейчас выберем, - Владимир повернулся к Романову, - Василий Петрович, Вы у нас самый старший, Вам и быть старостой. Семен, ты согласен?
- Обеими руками за.
- Да Вы что? – Василий Петрович возмущенно махнул рукой, - Какой я вам начальник?
- Никакой, но, как говорит товарищ комендант, так положено, - успокоил его Владимир, - Вы у нас будете почетным старостой. Товарищ комендант записывайте – Романов Василий Петрович, староста комнаты номер семь. Ещё есть вопросы?
- Смотрите, чтобы в комнате был порядок.
-  Не волнуйтесь. Порядок будет обеспечен.
Комендант ушла, а жильцы стали соображать, что делать дальше.
- Мужики, - обратился староста к своим подчиненным, - надо пообедать, да и отметить наш союз на целых четыре месяца тоже желательно. Как вы думаете?
- Предложение дельное, - поддержал Владимир,- Я, разумеется, за, а ты Семен?
- Ну как я могу быть против такого полезного мероприятия. Может в ресторан пойдем?
- Ресторан нужно еще найти, - резонно выразил Василий Петрович, - да и, честно говоря, не хочется мне в ресторан. Устал я с этой поездкой. В нашем доме, вы же видели, есть гастроном. Давайте спустимся, купим чего-нибудь съестного и горячительного, да и посидим в тесном кругу.
  Так и сделали. Сходили в магазин, купили водку, закуску. Накрыли в своей комнате стол и уселись вокруг него по-домашнему.
Выпили по первой, по второй и постепенно разговорились. Водка она, конечно, зеленый змий, враг здоровья и так далее, но она же, в разумных, конечно, дозах, снимает присущую русскому человеку зажатость, делает его добрее и общительнее.
  Разговорились члены студенческой коммуны. Каждый рассказал кое что о себе. Семен сообщил, что он по специальности строитель, но работает преподавателем в профтехучилище, учит уму разуму будущих столяров-плотников.
   Василий Петрович – экономист, но в последнее время тоже работает в профтехучилище, готовит бухгалтеров. Он фронтовик, артиллерист. Воевал в Прибалтике и в Восточной Пруссии. Участвовал в штурме Кенигсберга.
Рассказал о себе и Владимир.
- Мужики, а в каком звании мы теперь состоим?-спросил Семен, подливая всем водки.
- А черт его знает, - отозвался Василий, - еще вчера были служащими, преподавателями, а сегодня студенты, не студенты,  абитуриенты, не абитуриенты и слушателями не назовешь. Слушатели обучаются на курсах, а у нас все-таки факультет, к тому же еще и специальный. Да и какая нам разница?
С этими словами согласились все.
- Вы - то вот молодые, - продолжил Василий Петрович, - вам это учеба к делу, а мне зачем? Скоро уходить на пенсию.
- Так почему же Вы согласились поехать? – спросил Владимир.
- Почему, почему…- директор уговорил. Съезди Петрович, отдохни, посмотри на красоты Ленинграда.  А я, старый дурак, и уши развесил.
- Ничего, Петрович, - Семен, выполняя роль тамады, опять налил водку в стаканы (рюмок у них, конечно, не было), - поучимся. Поглядим, может, и поумнеем, -   он поднял свой стакан, - Будем здоровы!
За столом сидели долго. Говорили обо всем: о работе, о семьях, о политике.
- Ребята, - наконец сказал Василий,- а не пора ли нам на боковую? Ведь завтра вставать рано – добираться-то до нашей академии далеко.

                Глава шестая 

   Добираться от улицы Смолячкова до улицы Новгородской было действительно далеко да, к тому же, приходилось делать две пересадки. Позднее купили карту маршрутов общественного транспорта и нашли более  подходящий вариант, с одной пересадкой, но все равно на дорогу уходило очень много времени.
   Владимир привык дома, пред работой, проходить пешком два, три километра. Решил он это проделывать и здесь, в Ленинграде. Но как это сделать? Он нашел оптимальный вариант. Самый быстрый вид транспорта в городе – метро. На схеме линий метро он увидел, что самая близкая от места учебы станция «Пушкинская», около  Витебского вокзала, а садится на поезд можно на Финляндском.
  От улицы Смолячкова до Финляндского вокзала примерно три километра. Как раз то, что нужно. Правда, от  Витебского вокзала до Новгородской улицы тоже немалое  расстояние, но это не пугало Владимира.
  Он быстро освоил свой маршрут, а через некоторое время к нему присоединились и многие другие слушатели спецфакультета, но Семен и Василий составить ему компанию не захотели.
   В первый день, придя в здание своего факультета, Владимир и его сожители долго изучали расписание занятий. Чего в нем только не было! И методика, и педагогика, и психология и еще множество предметов малознакомых инженерам.
- Скучно нам ребята будет, - заметил Василий, прочитав расписание.
- Хорошо хоть истории КПСС и марксистко-ленинской философии нет, - отозвался Владимир.
- Наверное, учли, что эти предметы нам еще в институте надоели до чертиков, - засмеялся Семен.
- Вы, друзья, сильно-то не болтайте, а то не ровен час…- урезонил своих друзей Василий.
- Все-то мы боимся и оглядываемся, - удрученно сказал Владимир, - пойдемте в аудиторию.
  Первый день занятий показался Владимиру и его друзьям долгим и утомительным. Непривычно было им чувствовать себя в роли учеников и отвечать на вопросы преподавателей, многие из которых были моложе своих слушателей.
  Занятия, наконец, закончились. Жильцы седьмой комнаты пообедали в ближайшей столовой и вышли на Лиговский  проспект.
- Ну что, студенты-абитуриенты, куда пойдем? – спросил Василий, - Домой вроде бы рано, да и что там делать?
- Давайте погуляем по городу, - предложил Семен, - только вот куда пойти? Город то мы не знаем.
- Я коммунист, - вдруг заявил Василий,- и хочу, прежде всего, посмотреть Смольный – штаб революции.
- Ну что же, Смольный, так Смольный, - поддержал его Семен, - только как же до него добираться?
- Нужно доехать до Московского вокзала, - заговорил Владимир, - а дальше можно пешком.
  Доехали друзья до Московского вокзала, посмотрели карту, которую купили в  киоске, и подались далее по Ленинградским улицам, дошли до Таврического дворца.
- Надо зайти, - сказал Василий, - это же историческое здание. В нем заседала Государственная дума, а матрос Железняк с красногвардейцами разгонял здесь Учредиловку.
- Да, Учредительное собрание разгоняли по указанию Ленина и лишали народ России надежды на достойную жизнь, - заметил Владимир, - а строила этот дворец Екатерина вторая для своего фаворита, Григория Потемкина.
- У тебя, Володя, какие - то не совсем советские взгляды, - заметил Василий, - ты, наверное, диссидент? 
- Никакой я не  диссидент. Пойдемте.
Они направились к входу. Но, во-первых, увидели надпись «Посторонним вход  воспрещен», а во-вторых, дорогу им преградил охранник.
- Сюда нельзя,- заявил он.
- Почему нельзя? – взъерошился Петрович.
- Здесь расположена высшая партийная школа, - пояснил ему охранник.
- Ну  и что? Мы иностранцы что ли?
- Я же вам русским языком говорю, нельзя.
- Пойдем Петрович, - Владимир взял Василия за руку, - нельзя значит, нельзя. Пойдем хоть Таврический сад посмотрим. Я читал, что он очень красивый.
Но в сад их тоже не пустили.
- Посторонним не положено, - объяснили им стоящие в воротах солдаты.
  Спорить с ними было бесполезно.
И пошли они дальше «солнцем палимые», как шли крестьяне в известном стихотворении А. Некрасова. Но и солнца не было. Был туман, было пронизывающая сырость и было, соответствующее такой погоде, настроение.
  Подошли к  пропилеям Смольного. Сквозь туман вырисовывались очертания большого здания.
- Вот он  штаб революции, - почти умиленно заговорил Василий Петрович, - Отсюда Ленин руководил Октябрьской революцией, отсюда уходили отряды красногвардейцев на штурм Зимнего дворца, на захват банков, телефонных станций и мостов.
- Да не руководил Ленин революцией, - возразил Владимир, - Он в то время находился на конспиративной квартире, недалеко от нашего общежития. Заправлял всем Троцкий, бывший в то время председателем революционного комитета. А что касается штурма Зимнего, то его по большому счету, и не было. Там и войск то не было. Был женский батальон и кадеты. Их арестовали и увели в казармы, а революционеры стали грабить дворец и пьянствовать. Да и революции то, таковой не было. Был обыкновенный, причем почти бескровный переворот. Власть  валялась под ногами и большевики её схватили.
- Да как ты можешь так говорить? – возмутился Василий, - Это знаешь, чем попахивает?
- Догадываюсь, но, я надеюсь, вы не побежите на меня доносить.
- Не побежим, но ты немного думай, прежде чем такое говорить.
- Я, уважаемый Василий Степанович, имею привычку думать, прежде чем что либо говорить, но в данном случае я еще и полагал, что разговариваю с образованными людьми,  а не с оболваненными сталинско-брежневской пропагандой роботами. Может быть, я ошибаюсь?
Семен, до этого молчавший, не вытерпел.
- Мужики, да вы что! Давайте этот разговор продолжим дома. Пойдемте смотреть Смольный.
 Мужики притихли  и пошли за Семеном. Василий, с большевистской решимостью, опередил всех и направился к входу в Смольный.
- Степаныч, ты, куда это торопишься? – поинтересовался Семен.
- Хочу посмотреть кабинет Ленина.
- Вряд ли нас туда пустят, - заметил Владимир.
- Как это не пустят? Я коммунист. У меня в кармане партийный билет.
Но правоверного коммуниста в здание не пустили. Дорогу ему заступили два высоких охранника с пистолетами на боку.
- Посторонним вход воспрещен, - прозвучала привычная фраза.
- Я не посторонний, - гордо заявил Василий Степанович, - я коммунист. Вот мой партийный билет, - он вытащил из кармана красную книжицу и протянул одному из охранников, но тот даже не взглянул на него.
- Прошу отойти от дверей, - заявил охранник.
  Семен и Владимир поспешили увести разгневанного большевика. Он еще долго ворчал и возмущался.
  Друзья обошли Смольный и оказались на берегу Невы. От исторического объекта их отделяла   внушительная, кирпичная ограда, или вернее, стена.
- Посмотрю-ка я на Смольный с этой стороны, - заявил Василий.
  Он взобрался на камень и приподнял голову над оградой. В ту же минуту с внутренней стороны ограды появились две головы в солдатских ушанках.
- Куда лезешь? Что тебе нужно?
Василий резво отскочил от забора. Владимир и Семен  засмеялись.
- Что Степаныч? Неласково тебя встречают твои однопартийцы?
- А пошли они все на…
- Вот это другой разговор, вот это по-нашему, по-русски, - засмеялись мужики.
- Поехали домой, - решительно заявил Василий, - от такой погоды, да от таких встреч можно и заболеть.
- Поехали, поехали, - поддержал его Семен, - возьмем бутылку, что-нибудь сварим и посидим, как люди.
  Владимиру ничего не оставалось, как согласиться с ними.
Разговор  начатый у Смольного, продолжили за столом, в общежитии.
- Ты, Владимир, всё-таки диссидент, - начал Василий, - твои речи прямо таки  антисоветские. Где ты всего этого нахватался?
- Где, где… кое - что то читал, кое - что слышал, и не кое - что, а многое видел своими глазами. Да и вы все это видели. Сегодняшний день является тому примером.
- Верно, верно, - заговорил Семен, - до чертиков надоели лозунги, демагогия  и  болтовня. А на работе, бардак, а в магазинах дефицит, а партийные боссы жируют. А у вас, Степаныч, не так что ли?
- Да, конечно, так, но, я думаю нельзя в одну кучу валить глупости сегодняшних партийных деятелей, различные недостатки  и  идеи Ленина.
- А какие великие идеи были у Ленина? - спросил Семен.
- Нет, нет. Что не говорите, а Ленин великий человек. Он  из  простого народа, наш русский, написал десятки томов сочинений и совершил такую революцию.
-Он  далеко не из простого народа и никакой революции, как я уже говорил , он не совершал. Это была не революция, а обыкновенный переворот и сами большевики долгое время это откровенно признавали,  То,что ты, Степаныч, говоришь о Ленине- 
 это легенда, которую создал Сталин и которую десятилетиями вдалбливали в головы народа. Согласно этой легенде Ленин с детства знал, что нужно делать. Помните знаменитое,- «мы пойдем другим путем».
- Конечно, этого не могло быть, - согласился Василий.
- Вот, вот. Сколько музеев Ленина в нашей стране? Сотни, а может тысячи. И в каждом из них есть его личные вещи, в том числе и знаменитая кепка. Так сколько же вещей было у него?
- А ведь, правда, - засмеялся Семен.
Василий молчал.
- Что касается его происхождения. Отец его выходец из калмыков, а со стороны матери были, и евреи и датчане и бог знает кто еще.
- Об этом я слышал, - заметил Семен, - но как  то не предал этому значение.
- Вы, ребята, не коммунисты что ли? - удивленно спросил Василий.
- Я в партию не вступал, хотя на меня и нажимали, - ответил Владимир.
- Я тоже никогда коммунистом не был, - сказал и Семен, - меня как-то не тянуло в партию.
- Вот поэтому вы так вольно и рассуждаете. Ну а то, что Ленин написал гениальные работы, вы же не будете отрицать?
- А ты, Василий Степаныч, читал его гениальные работы?
- Нет, как-то не пришлось.
- Ну, а я читал. Не все, конечно, но такие как «Материализм и           эмпириокритцизм» и «Государство и революция» читал. Ничего гениального в них нет. В первой он разносит всех философов, и не просто разносит, а ругает их площадными словами. Все они, по его разумению, неправильные, плохие, только он один и правильный, и хороший. Ну а в «Государство и революция» он сделал   действительно   «гениальные открытия». При социализме, как он полагал , каждая кухарка сможет управлять государством и не будет ни армии, ни полиции, ни судов. И что же сбылось из его гениальных предвидений? Да ничего. И армия осталась и суды и полиция (милиция). Кроме того появились и трибуналы. и В.Ч.К. А кого допускают к управлению государством, вам рассказывать не надо.
- Максимыч, - заговорил Василий, - ты же не будешь отрицать преимуществ социализма перед коммунизмом?
- А ты полагаешь,  что у нас социализм? Я в этом очень сомневаюсь. В Швеции действительно социализм, а у нас не что иное, как махровый тоталитаризм. Вся власть у партийных чинов.
- Ну как же? Мы уже вторая экономика мира. У нас бесплатное образование, бесплатная медицина, у нас свобода.
- Правильно, правильно Василий Степаныч.

                Еще мы делаем ракеты
                И перекрыли Енисей,
                И  даже в области балета
                Мы впереди планеты всей.

  Все это так. Только все эти достижения нисколько не улучшили жизнь людей. По уровню жизни отсталая, царская Россия входила в пятерку самых передовых стран, а сейчас мы  находили в середине седьмого десятка вместе с самыми отсталыми странами Африки. Ладно, мужики. Эта тема болезненная и нескончаемая, но, говоря высокими словами, Россия наша Родина и другой у нас нет, и не будет. Давайте ложится спать. Утром ехать на учебу.

                Глава седьмая

     Утром на учебу Владимир не поехал. Он заболел. Поднялась температура, появился кашель, болела голова.… Да и как было не заболеть. Из холодной, но сухой Сибири он окунулся в ленинградскую сырость. На дворе был февраль,в Сибири трещали морозы, а в Ленинграде стоял такой туман, что не было видно домов противоположной стороны улицы.
Под ногами хлюпала слякоть, а по Неве,  Фонтанке, Мойке, по другим рекам и каналам плыли льдины.
    Комендант общежития вызвала врача. Он приехал после обеда и диагностировал ОРЗ. Выписал лекарства и велел несколько дней лежать в постели.
- Хорошо бы вам поставить банки, - сказал он на прощание, - поговорите с комендантом.
    Коменданта Владимир просить не стал, но Семену и Василию рассказал о совете врача. Друзья посочувствовали больному, сходили в аптеку за лекарствами и попутно купили бутылку водки.
- Вот самое лучшее лекарство, - заявил Семен, показывая бутылку, - выпей стакан с перцем и все пройдет.
Он сходил на кухню, принес пачку молотого перца и быстро приготовил снадобье.
- Пей, - протянул он стакан Владимиру.
Но Владимир выпить не смог. Он почувствовал отвращение к водке. Его тошнило.
- Да, дела неважные, - загорюнился  Семен, - надо ставить банки.
Но ставить банки, ни он, ни Василий не умели.
- Надо искать знающего человека, - вынес решение староста комнаты. И он нашел.
На следующий день, к вечеру, когда Владимир лежал в каком-то забытье, раздался стук в дверь.
- Войдите, - отозвался Семен.
Дверь открылась, и Владимир услышал или скорее почувствовал, что в комнату вошла женщина.
- Здравствуйте, - раздался очень знакомый голос,- показывайте больного.
Владимир почувствовал, что все в нем как-то радостно встрепенулось.
- Больной лежит справа от тебя, землячка, - суетливо заговорил Семен, -   пользуйте его в меру своих способностей.
- А ты иди на кухню и проследи за банками, - в свою очередь сказала она ему, - они кипятятся в кастрюле.
    Владимир открыл глаза и увидел женщину, с которой он познакомился в канцелярии института имени Герцена, на другой день после приезда.
- Раиса Анатольевна? - удивленно сказал Владимир, - Что Вы здесь делаете?
- Вы не очень - то вежливы Владимир Максимович, но Вам простительно, Вы же больной. Снимайте майку и ложитесь на живот.
- Это зачем же?
- Так мне удобнее будет Вас  лечить.
- Я ничего не понимаю. Что это за лечение, когда я буду лежать вниз лицом.
- Банки тебе будут на спину лепить,- засмеялся Семен, только что вернувшийся из кухни, - давай не спорь, делай то, что тебе говорят. С каких это пор больные стали перечить врачу?
   Делать нечего. Владимир снял майку и лег так, как ему велели.
- Несите банки, - услышал он голос Раисы.
Через некоторое время Владимир почувствовал, что ему на спину ставят что-то очень горячее.
- Ой-е-ей, - невольно воскликнул он, - спину-то мне сожжете.
- Ничего, ничего, - вежливым голосом сказала ему Раиса, - нужно немного потерпеть.
Она быстро прилепила банки и села на стул рядом с Владимиром.
- Вы спокойно лежите, а я Вам спою песню.
И она запела.

                Видишь, вон там журавли пролетели
                За горизонтом растаял их крик;
                Если ты болен, прикован к постели,
                Пусть тебе снится целебный родник.

  Голос Раисы был очень мелодичный  и Владимиру казалось, что он проникает ему в душу. А песня продолжилась.

                За родником белый храм,
                Кладбище старое.
                Этот забытый край
                Русь нам оставила.

   Закончилась песня, закончилась и лечебная процедура. Целительница собралась уходить.
- Рая, Раиса Анатольевна, спойте еще что-нибудь, - тихим голосом попросил Владимир.
- Ну, что Вы, - засмущалась Раиса, - я ведь спела для того, чтобы облегчить Вам боль.
- Спойте, Раиса Анатольевна, - попросил и Василий Степанович, - очень Вас просим.
- Проходи, землячка к столу, - заговорил Семен, - попей с нами чаю. У нас есть печенье и конфеты. А, ты, пожалуйста, спой.
Накрыли мужики стол, усадили гостью, подали ей стакан с чаем, пододвинули печенье и конфеты, и притихли в ожидании песни.
Раиса отхлебнула чай, откусила конфетку, посмотрела на лежащего Владимира и запела.

                Позарастали стежки-дорожки,
                Где проходили милого ножки;
                Позарастали мохом, травою,
                Где мы гуляли милый с тобою.

     Пела она с такой грустью, с такой душевной болью, что мужчины поняли- в жизни этой женщины что-то не ладно. А, Раиса, прикрыв глаза, продолжала петь.

                Птички певуньи, правду скажите,
                Весть про милого мне принесите;
                Где милый ходит, где пропадает.
                Девичье сердце плачет, страдает.

   Владимир лежал под одеялом и чувствовал, как от Раисы к нему протягивается какая-то ниточка. Ему было тревожно и сладостно.
   Песня закончилась. Раиса встала, поблагодарила за угощение и ушла, а трое оставшихся мужчин еще долго говорили о гостье. Она всем пришлась по душе.
 Или банки помогли, или лекарство, а может быть вылечили болящего песни домашнего врача, но на следующее утро Владимир почувствовал себя лучше и решил ехать на занятия.
- Какие тебе занятия? - заворчал Василий,- отлеживайся.
- Нет, друзья мои. В нашей комнатушке одному с ума можно сойти от скуки. У нас даже книг нет.
- Книги я тебе найду, - заявил Семен, - возьму у женщин. Я видел у них. Какие не знаю, но, то, что есть- это точно.
- Нет, мужики, поеду с вами.

                Глава восьмая

  И окунулся Владимир, а вместе с ним и другие мужчины и женщины в учебу, от которой  давно отвыкли. Они уже немалое время учили других, а тут на тебе…. Сами стали учениками.
  Это было как-то непривычно и как будто даже унизительно, но со временем и привыкли, и втянулись. Все пришло в свою норму.
  Занятия проводились либо в здании на Новгородской улице, либо в институте им. Герцена. Предметы были разные и преподаватели разные - от молодых до убеленных сединой корифеев.
  Слушателей специального факультета несколько удивляла какая-то  несерьезность предметов. Они, в большинстве своем, окончили технические ВУЗы и помнили очень трудные предметы - сопромат, начертательную геометрию, теорию вероятности и прочее, а тут педагогика, методика, социология…. Как общаться с учениками, как писать планы уроков, как говорить и как ходить.
  Все это они постигли на своей работе и писали на разные темы методические разработки, готовили доклады, а тут с ними зачастую обращаются как с какими-то несмышленышами  и тривиальную истину преподносят, как великое открытие. Это приводило к стычкам между слушателями и преподавателями.
  Историю педагогики вела молодая, но самоуверенная и экстравагантная женщина,  Наина Павловна Остроумова. Свой предмет она считала самым главным, а себя чуть ли не академиком. К слушателям относилась с долей пренебрежительности.
  Шло очередное занятие. Наина Павловна с пафосом рассказывала о каком-то очередном, педагогическом гении. Мало кто из слушателей внимал её речам. Одни дремали, другие смотрели в окно, третьи думали о чем-то своем.
  Владимир читал какую-то книгу. Книга оказалась интересной, он увлекся и совсем забыл о Наине Павловне. Вдруг слышит не то крик, не то визг .
- Встаньте.
   Владимир приподнял голову и увидел разъяренную Наину Павловну.
- Вы это мне кричите?
- Да, да! Именно Вам. Встаньте и повторите то, о чем я сейчас говорила.
  Владимир встал, и хотел было, что - то сказать, но она не дала ему и слова произнести.
- Лучше помолчите. Я знаю, что Вы меня не слушали и читали книгу. Что я плохо рассказываю?
 Владимиру надоело это раскрашенное лицо, он чувствовал неловкость своего положения, видел, что все повернулись в их сторону, и он не выдержал.
- Вы не просто плохо рассказываете, вы не умеете  вести занятия  и не умеете разговаривать  со  взрослыми людьми, многие из которых, в том числе и я, старше Вас.
  Наина Павловна удивленно расширила глаза,  что-то забормотала, у неё изо рта брызнула слюна и  попала  на пиджак Владимира. Слушатели затаили дыхание.
- Да ты, ты…. Ты знаешь…
- Что я должен знать?
- Да ты знаешь что-либо о настоящих великих педагогах?
Владимир вытер носовым платком пиджак, вышел из-за стола, поставил перед собой стул и оперся на него руками.
- Во-первых, не «ты», а «Вы». Педагог должен быть вежливым, чего не скажешь о вас, а во-вторых, я знаю имена многих известных педагогов. Могу специально для вас назвать  Каменского, Ушинского, Локка. Педагогами были и Платон, и Руссо, и Лев Толстой.
- А вы знаете великого педагога Песталоцци ?
- Знаю, и даже что-то читал из его сочинений, а вот вы едва-ли.
- Может быть, Вы на мое место встанете?
- У меня есть свое место, чужого мне не надо, а вот Вы, любезная Наина Павловна, явно не на своем месте. Вы не понимаете, что перед вами сидят люди с высшим образованием, их кругозор значительно выше вашего и, кроме того, все они преподаватели и могут вести уроки значительно лучше и интереснее, чем Вы.
- Я на Вас напишу докладную ректору института и сообщу на вашу работу.
- Пишите и сообщайте, но помните, что я тоже умею и писать, и говорить, да и мои сокурсники меня поддержат, в чем я совершенно уверен.
- Правильно, - раздался, чей - то голос, - непременно поддержим.
- Вам, уважаемая, лучше отказаться от преподавательской работы. Идите в секретари, или в продавцы.
- Не дождетесь! – громко заявила Наина Павловна и вышла из аудитории, хлопнув на прощание дверью.
  Некоторое время стояла тишина. Наконец раздался голос старосты группы, Сергея Пономаренко.
- И что же, господа-товарищи будем делать? Из-за одного умника пострадает вся группа.
- А ты не за группу переживаешь, - зазвенел высокий женский голос, - ты за себя боишься.
Раиса, это была она, встала, посмотрела сначала на Владимира, затем добавила
- Ты самый настоящий трус.
Она хотела еще что-то сказать, но махнула рукой и села.
- А вы что думали? – староста вскочил и почти бегом направился к столу преподавателя.
- А вы понимаете, чем это грозит? Это ведь не игрушки. Ланина, конечно, выгонят, но и за остальных возьмутся. Мы, взрослые люди, позволили   оскорблять женщину-- преподавателя.
- Не ври, староста, не ври, - опять заговорила Раиса,- не Владимир оскорблял Наину, а она его. Мало того, она плюнула, пусть и непроизвольно, на него и даже не извинилась.
- Чего, ты мелишь, Пономаренко! – заговорил очередной оратор, - за кого ты заступаешься? За эту мымру, которая насмехается над нами. Её давно гнать нужно. И мы должны это сделать. Иначе стыд нам.
  Поднялся Василий Степаныч. Он был самый старший в группе, к тому же единственный фронтовик.
- Ну чего расшумелись? – Василий помолчал, посмотрел на всех и продолжил, - Владимир  поступил, может и необдуманно, но правильно. Давно надо было избавляться от этой крали. Мы что студенты – первокурсники? Конечно, это ошибка руководства института, что подсунули нам такую красавицу, но я думаю, что все обойдется. Не совсем же дураки работают в институте. А ты, Владимир, не бойся  - в обиду мы тебя не дадим.
- Да ничего я, Степаныч, не боюсь. Просто тошно и обидно, что мы позволяем обращаться с нами таким образом.
  На следующий день все ждали последствий вчерашнего инцидента. Но ничего не случилось. Во всяком случае, с группой никто не разговаривал, и никого никуда не вызывали. Однако результат был. Наина Павловна больше не появлялась. Её заменил другой преподаватель.
  Разные преподаватели работали на специальном факультете: молодые и старые. Женщины и мужчины, увешанные лаврами и званиями и безо всяких знаний.
Были и доктора наук, такие как, Василькова Вера Ивановна. Она вела курс психологии. Вела умно, познавательно и интересно. Слушатели чувствовали, что получают большую пользу от её лекций и семинарских занятий.
  Большим уважением среди слушателей специального факультета пользовался Максим Федорович Смирнов. Пожилой, полноватый, лысый, кандидат педагогических наук. Он вел курс «Культура речи» и вел блестяще.
- Учителю, преподавателю нельзя плохо говорить, - внушал он своим студентам, - стыдно русскому человеку, тем более образованному и тем более учителю мямлить, жевать, не уметь пользоваться богатством русского языка. А таких учителей, преподавателей и в нашем институте не мало.
- Например, Наина Павловна,- подсказал кто-то из слушателей.
- Ну да, - согласился Максим Федорович, - в том числе и она. И учтите, все они не просто преподаватели, а старшие преподаватели, доценты и даже профессора. А что бы хорошо владеть языком, нужно много читать и читать не что попало, а классиков. Читайте Пушкина, Толстого, Гоголя.
  Он разговаривал со слушателями вежливо, с юмором и с большой доверительностью. Между ним и теми, кто сидел за студенческими столами не чувствовалось никакой дистанции.
  Как-то пришел он в аудиторию, сел за стол и долго  глядел на своих, взрослых учеников.
- А ведь я вам, друзья, завидую, - проговаривал он с грустью.
- Чему завидовать? – раздался чей-то голос,- сидим как школяры за партами и боимся, как бы нам двойку не поставили.
- Ну, двоек вам никто не ставит и не поставит – у вас особый статус, а завидую я потому, что вы, мои коллеги, преподаватели хоть на короткое время возвратились в юность, вновь стали студентами.
И он продекламировал.

                Студенты весело живут,
                Дружить мы мастера;
                Я тоже вспомнил институт
                И споры до утра.

    В аудитории стоял абсолютная тишина. Никто не смел, даже пошевелиться. А Максим Федорович продолжал читать и с грустью и, в тоже время с очень тонким юмором.

                Теперь я кандидат наук
                И вместо шевелюры вдруг
                Ни пуха, ни пуха, ни пуха, ни  пера.

  Он погладил свою лысину, а слушатели дружно зааплодировали.
- Ладно, ладно, - остановил он своих учеников, - мы не в театре. Давайте заниматься делом.
  И он по-настоящему занимался делом. Заставлял всех по очереди читать, рассказывать, декламировать, а потом подвергал все это разбору и критике.
   На одном из занятий он попросил нескольких слушателей прочесть свои любимые стихотворения. Пришлось читать и Владимиру.
  Вышел он к доске, повернулся лицом одновременно и к Максиму Федоровичу, и к своим однокурсникам, и начал читать давно знакомое ему, есенинское стихотворение.

                Отговорила роща золотая
                Березовым веселым языком;
                И журавли, печально пролетая,
                Уже не жалеют больше не о ком.

      Прочитал Владимир стихотворение, сел на свое место и стал ждать приговора. Он видел, что сокурсникам его стих понравился, кто-то даже захлопал, но что скажет главный судья.
- Хорошо прочел, хорошо, - произнес преподаватель, - но можно было лучше. О чем говорит автор стихотворения? О печали – «журавли печально пролетают», «стою один среди равнины голой» и так далее. Значит, нужно было эту печаль подчеркнуть – голосом, интонацией, жестом. Но расстраиваться не нужно. Вы же не драматический актер.
  Таким образом было разобрано еще несколько выступлений, а в заключении Максим Федорович сказал,
- А теперь позвольте мне, старику, прочесть одно стихотворение. Написал его хорошо известный вам поэт, ленинградец, Самуил Яковлевич Маршак.
    Слушатели удивленно переглянулись. Сразу вспомнились знакомые  с детства стихи: «Дама сдавала багаж- диван, чемодан, саквояж», «Вот какой рассеянный с улицы  бассейной, «Где обедал воробей? -  в зоопарке у зверей»…
     Слушатели, конечно же  их помнили, а многие уже читали своим детям.
Максим Федорович, несомненно, это заметил, а может быть как раз и рассчитывал на это.
- Самуил Яковлевич Маршак, - опять заговорил он, - написал много хороших стихов для детей, но у него есть и замечательные стихи для взрослых. Вот вы ходите по нашему городу, любуетесь дворцами, памятниками, да и просто красивыми домами, а ведь каждый дворец, каждый особняк, каждый дом имеет свою историю. В них жили люди и оставляли частичку своей души в этих зданиях, в парках, садах и во всем, что они создали. Вот об этом и написал Самуил Яковлевич Маршак в стихотворении «Все то, чего коснется человек».

                Все то, чего коснется человек
                Приобретает нечто человечье;
                Вот этот дом, нам прослуживший век
                Почти умеет пользоваться речью.

  Читал Максим Федорович мастерски. Многие из слушателей подумали, что ему бы не со студентами заниматься, а выступать со сцены театра имени Пушкина. Но он в данный момент читает стихи для них и они благодарны ему за это.

                Давно стихами говорит Нева,
                Страницей Гоголя  ложится Невский
                Весь Летний сад Онегина глава,
                О Блоке вспоминают острова,
                А по  Разъезжей бродит Достоевский.

                А там еще живет Петровский век
                В углу между Фонтанкой и Невою;
                Все то, чего коснется человек,
                Заговорит его душой, живою.

  Закончилось стихотворение. Замолчал Максим Федорович. Молчали и слушатели. В аудитории    долго стояла тишина…

                Глава девятая

   Особые отношения сложились у слушателей специального факультета с преподавательницей эстетики Морозовой Ольгой Николаевной.
     Однажды, придя на занятия, слушатели обнаружили, что в расписании стоят   четыре часа эстетики. Причем стоят они последними. Этого предмета еще не было, и кто его будет вести студенты не знали.
В ход пошли всякие предположения и догадки.
- Преподаватель собрался в отпуск и вот хочет поскорее избавиться от нас, - утверждал  одни .
- Да нет. Предмет этот очень важен – ведь эстетика-то не простая, а марксистко-ленинская, нужно более углубленное изучение, вот и ставят сразу по четыре часа, - высказали свое соображение  другие.
- Я не знаю, по какой причине ставят сразу по четыре часа, - густым басом заговорил студент из города  Казани, татарин, - но мне эта эстетика до чертиков надоела в институте. Я думал, хоть здесь - то ее не будет.
- А я о ней думать не собираюсь. – веселым голосом заявил Паша Логинов, приехавший в Ленинград с далекой Камчатки, - я просто сбегу.
- Сбегать нельзя, - урезонил его староста группы, - занятие первое, нужно посмотреть.
- Ну и оставайся, - отрезал Паша,- смотри, сколько вздумается.
   Прозвенел звонок и все пошли в аудиторию. Занятия шли как обычно. Подошел обед. Сходили в столовую, вернулись назад. Как ни странно, но никто не сбежал.
     После звонка все расселись по своим местам. Открылась дверь, вошла новая преподавательница и все онемели. Такую красавицу слушатели еще не видели.    Молодая, с изящной фигурой, в скромном, но очень красивом платье. Лицо, как у «Незнакомки» Крамского, но не надменное, а доброе. Глаза карие, волосы темные, руки аристократические. Лет ей было, по всей видимости, не более двадцати пяти.
- А ты сбегать собирался, - толкнул Семен Пашу в бок.
- М… да. Ну откуда я мог знать, что увижу такую красавицу.
- Здравствуйте, - поздоровалась преподавательница,- зовут меня Ольга Николаевна.
   Голос ее тоже был приятный, мягкий, глубокий. Ольга Николаевна внимательно, но доброжелательно осмотрела аудиторию, и опустилась на стул. Ото всей ее фигуры, от выражения лица, глаз, движения рук чувствовались  воспитанность, образованность , культура. Все ощутили обаяние и очарование молодой, красивой женщины.
- Как вы уже догадались, - заговорила она, - я буду вести эстетику. Слово вести, не совсем точно указывает суть моей работы. Я буду не столько «вести», сколько показывать, ну и немножко рассказывать. Вы, конечно, удивлены, что в расписании стоят целых четыре часа эстетики. Это сделано по моей просьбе. Мы с вами находимся в городе, который пропитан культурой. И поэтому, я полагаю, что чем сидеть в аудитории и рассуждать о прекрасном, лучше увидеть все это собственными глазами. Сегодня мы пойдем смотреть сокровища Русского музея. Одевайтесь и на городском транспорте подъезжайте к музею. Сбор у входа.
    Удивленные слушатели, громко переговариваясь, пошли в раздевалку. Разговоры о новой преподавательнице продолжались и по дороге к музею. Как то так получилось, что в автобусе Владимир оказался на одном сиденье с Раисой.
- Ну как, Володя, (она впервые назвала его Володей) тебе показалась Ольга Николаевна?
- Ну, что тут сказать? Сразу видно, что женщина и умная. и хорошая.
- Пропали наши мужчины. Всех она покорит, все в нее влюбятся.
    Владимир внимательно посмотрел на нее, а она тоже внимательно, но с грустью в глазах на него. И опять между ними протянулась ниточка полного понимания и доверия  друг к другу.
  У главного входа в музей их ждала Ольга Николаевна.
- Сейчас разденемся в гардеробе, а потом пойдем по залам. С нами будет экскурсовод, но вопросы можете задавать не только ему, но и мне.
   И Владимир и Раиса, да и остальные слушатели в залах Русского музея были впервые. Они, конечно, видели репродукции известных художников, но здесь все было настоящее, живое и, кроме того, с ними были люди, которые хорошо понимали живопись и умели рассказывать о ней.
   Подопечные Ольги Николаевны с большим интересом рассматривали картины Саврасова, Перова, Левитана и других русских художников, с увлечением слушали экскурсовода и свою преподавательницу, но объем увиденного и услышанного был настолько велик, что уже через час все начали уставать. Это заметила Ольга Николаевна, и когда подошли к картине К. Брюлова «Последний день Помпеи» она сказала экскурсоводу, - Спасибо Вам за все. Можете нас оставить.
    Экскурсовод ушла, а Ольга Николаевна попросила своих студентов подойти к ней поближе и даже сеть на скамейки. Скамеек было мало, но для женщин хватило. С ними устроились только двое мужчин – староста и Василий Степанович.
- Друзья мои, я вижу, что вы устали, - начала Ольга Николаевна,- Я не буду вам рассказывать об истории создания картины. Вы, конечно, знаете, что её написал Карл Брюллов. Написана она в Италии и рассказывает о гибели города Помпеи, во время извержения Везувия. О содержании картины пусть вам расскажет Александр Сергеевич Пушкин.
    Слушатели невольно переглянулись, а некоторые даже заулыбались, - как это Пушкин, причем здесь Пушкин?
   А Ольга Николаевна тоже улыбнулась и начала читать стихотворение.

                Везувий зев открыл – дым хлынул, клубом - пламя
                Широко развилось, как боевое знамя.

  Студенты мгновенно поняли, о чем читает их наставница. Они слушали Ольгу Николаевну и одновременно смотрели на картину. Было интересно сравнить слова Пушкина и то, что они видели на полотне.

                Земля волнуется, - с шатнувшихся колонн
                Кумиры падают! Народ,  гонимый страхом
                Под каменным дождем, под воспаленным прахом
                Толпами, стар и млад, бежит из града вон.

  Закончила Ольга Николаевна читать стихотворение, помолчала, посмотрела на картину, на своих слушателей и спросила,
- Все верно описал Пушкин?
- Лучше не опишешь, - сказал кто-то из студентов,- не нужно и экскурсовода.
- И я так думаю. Добавлю только, что с этой картины началась, по-настоящему, русская живопись. Об этом очень хорошо, сказал поэт Баратынский: «И стал последний день Помпеи, для русской кисти первым днем».
После К. Брюлова пошли к картине И. Репина.
- Вот перед вами, пожалуй, самая знаменитая картина Ильи Ефимовича «Бурлаки на Волге», - Ольга Николаевна встала сбоку от репинского шедевра, - рассказывать я о ней ничего не буду, вы и сами все знаете. Стойте и смотрите.
Но стоять уже было трудно. Устали.
- Ладно, друзья мои, на сегодня хватит. Я только хочу напомнить вам стихи А. Некрасова на эту же тему.

                Выдь на Волгу, чей стон раздается
                Над великою,  русской рекой?
                Этот стон у нас песней зовется,-
                То бурлаки идут бичевой.

- Не забыли, откуда эти строки?
- «Размышления  у  парадного подъезда» – послышался голос одной из женщин, - но Репин прочитал эти строки уже после написания картины, о чем часто сокрушался.
- Приятно работать с такими слушателями, не то, что с обычными студентами, которых совершенно не интересуют ни Репин, ни Пушкин.
Следующего занятия по эстетике все ждали с нетерпением, но в расписании его все не было и не было.
- Когда же придет наша Оля, - вопрошали мужчины.
- Никакая она не ваша, - возражали женщины, - у вас есть жены, вот и думайте о них.
- Шутки, шутками, но почему, же в расписании нет эстетики.
- А потому что ваша и наша Оля подкапливает часы, чтобы опять нас куда-то сводить.
  Второе занятие по предмету «Эстетика» состоялась только через три недели после первого. В расписании опять было отведено четыре часа.
Ольга Николаевна, придя в аудиторию, объявила,
- Сегодня мы пойдем в Эрмитаж.
Слушатели радостно встретили это известие, а преподаватель добавила.
- Скоро подойдет автобус, а пока поговорим об этом музее, главном музее страны. Я не сомневаюсь, что вы хорошо знаете его историю. Я только хочу рассказать о некоторых фактах.
   И она коротко рассказала об Эрмитаже времен блокады. Рассказала как сотрудники музея, голодные и холодные, работали на пределе сил, спасая от бомб и пожаров музейные сокровища.
  Автобус что-то долго не приходил, а она все рассказывала и в заключении прочитала стихотворение.
- Вы, конечно, знаете поэта – барда, Александра  Городницкого, который написал известную песню «Атланты». У него есть и другие стихи об Эрмитаже. Я вам прочту стих, который называется «Блокадный Эрмитаж».

                Минувшее с годами ближе
                На фоне нынешних руин,
                Я Эрмитаж блокадный вижу –
                Пустые рамы без картин.

  Читала Ольга Николаевна великолепно. Слушатели были очарованы и ее манерой чтения, и ее голосом, и по-настоящему благородным обликом.

                Уничтоженья злая участь
                Не обошла бы Эрмитаж
                Когда б ни бился за живучесть
                Его голодный экипаж.

   Все забыли про автобус и с упоением слушали Ольгу Николаевну, а Владимир неожиданно подумал: - Везет же мне в Ленинграде на хороших женщин. Одна из них вела меня за руку по городу в день приезда, другая, красавица и умница, великолепно читает стихи, да еще и Рая.… А что Рая, что Рая? Кто она для меня? На этот вопрос ответа он не нашел. А голос Ольги еще звучал,

                На выставках и вернисажах
                Припоминайте иногда
                Бойцов безвестных Эрмитажа,
                Что в те жестокие года,
                Вернув музею облик прежний,
                Отчизны отстояли честь.
                И значит, есть еще надежда,
                Пока такие люди есть.

    Стихотворение закончилось, но поговорить о нем не успели, открылась дверь, вошла секретарь и объявила.
- Автобус ждет у подъезда.
  Все быстро оделись и вышли на улицу. У подъезда стоял небольшой автобус – Пазик, как ласково его называли.
От Новгородской улицы до Зимнего дворца путь не близкий. Ольга Николаевна использовала время поездки в своих, педагогических целях. Сначала рассказывала что-то о Лиговском проспекте, по которому шел автобус, а потом предложила.
- А давайте споем песню.
- Вы, Ольга Николаевна, начинайте, а мы подпоем – поддержали ее женщины.
- Хорошо. Я вам читала стихотворение А. Городницкого, а сейчас давайте   споем его песню. Она вам хорошо известна - «Атланты».
И она запела.

                Когда на сердце тяжесть
                И холодно в груди,
                К ступеням Эрмитажа,
                Ты в сумерках приди.

    Пела она тоже великолепно. Ее насыщенный, модулированный голос ласкал слух. Сначала все внимательно слушали, но вот послышался голос Раисы, а затем и других женщин. Мужчины благоговейно молчали – боялись испортить такой неожиданный и замечательный концерт. Мужчины молчали, а женщины во главе со своей солисткой – Ольгой Николаевной продолжали петь.

                Там без питья и хлеба,
                Забытые в веках,
                Атланты держат небо
                На поднятых руках.

   Автобус подошел к Московскому вокзалу и повернул на Невский проспект. За окном автобуса проплывали дворцы и храмы, театры и выставочные залы, памятники и скверы, но некогда было преподавателю рассказывать о достопримечательностях. Она самозабвенно пела, и также самозабвенно пели с ней женщины, на короткое время ставшими студентками.

                И сеть еще надежда
                До той поры, пока
                Атланты держат небо
                На каменных руках.
Закончили одну песню,начали другую.
 Так, с песней, повернули направо с Невского проспекта, проехали  Дворцовую площадь и остановились у входа Эрмитажа на набережной Невы.
 На этот раз обошлись без музейного экскурсовода. Все рассказывала и объясняла сама Ольга Николаевна, и это получалось у нее, по мнению ее слушателей, лучше, чем у профессионалов.
 Экскурсия была, конечно, обзорной и поэтому долго нигде не задерживались.
- Приходите сюда почаще, - говорила преподавательница, - и осматривайте все повнимательней.
  В одном из залов были выставлены картины импрессионистов. Ольга с  воодушевлением стала говорить о них, но вскоре замолчала. Ее учеников импрессионисты не очень заинтересовали.
- Товарищи студенты. Вы только посмотрите. Какие краски, какая насыщенность!    Это Моне. С его картинами можно беседовать, разговаривать. Не то, что с медведями В. Шишкова.
Студенты согласно кивали головами, но Ольга Николаевна видела, что  убедить их она не сумеет.
  Посреди зала стоял большой стол, на котором были выставлены небольшие эротические скульптуры  Родена.
 Мужчины окружили стол и с интересом рассматривали скульптурные фигуры. В это время к ним подошла небольшая группа женщин, приехавших, по всей вероятности, из какого-то колхоза.
- Вот, посмотрите, - заговорила одна из них, - на что смотрят мужики. И не стыдно Вам?
- А вы - то куда смотрите? – парировал один из мужчин - и что в этом стыдного?
- Фигуры, конечно, эротичные, - послышался голос Ольги Николаевны, незаметно подошедшей к столу, - но сделаны они с большим вкусом и с большим мастерством. Мне кажется они не вызывают никаких  низменных чувств, а наоборот, облагораживают душу. В этом сила искусства.
 Мужчины с благодарностью посмотрели на свою преподавательницу, а женщины-колхозницы сконфуженно отошли от стола.
 Ольга Николаевна часто останавливалась у картин старых западно - европейских мастеров и рассказывала о них. Рассказывала живо и увлекательно. Чувствовалась, что она хорошо знает и любит живопись.
  Посмотрели картины Тициана, Рафаэля, Леонардо да Винчи, других мастеров, и остановились у «Данаи» Рембрандта .
- Это особая картина, - начала объяснять Ольга, - большинство людей ее сразу не воспринимают, но когда рассматривают часто и подолгу, она раскрывает свои тайны.
  Советую прийти сюда еще раз и посидеть подольше.
Владимир, слушая Ольгу, решил: - Приду сюда еще раз и посижу столько, сколько нужно.
Ольга Николаевна еще что-то говорила о «Данае» и о Рембрандте, но все уже устали и слушали не внимательно.
- Ладно, товарищи студенты, - наконец сказала она, - будем заканчивать. Зайдем еще в один зал, а затем домой.
Зашли еще в один зал. Это скорее был не зал, а галерея, вся завешанная портретами генералов.
- Я думаю, - опять заговорила Ольга, - вы узнаете многих из этих генералов. Это герои Отечественной войны 1812 года. Я ничего рассказывать не буду, поскольку вы устали, но стихи все-таки прочту. Их написал Александр Пушкин и именно об этой галерее, или палате, как он ее называл.

                У русского царя в чертогах есть палата:
                Она не золотом, не бархатом богата.

 Многие знали это стихотворение, но все слушали Ольгу с большим вниманием, Ее очарование , ее голос, да и сама атмосфера способствовала этому.

                Толпою тесною художник поместил
                Сюда начальников народных  наших сил,
                Покрытых славою чудесного похода
                И вечной памятью двенадцатого года.

   Закончила читать Ольга Николаевна, зашевелились, заговорили слушатели, посмотрели еще раз на знакомых и незнакомых генералов и направились  к выходу.
  А Владимир через несколько дней, утром пришел к самому открытию музея, купил билет и быстро направился к «Данае». Около картины никого не было. Он уселся на скамейку и стал смотреть на «Данаю». Смотрел долго и упорно, но ничего особенно не высмотрел.
- Видимо, не дано мне понять Рембрандта,- подумал Владимир, вздохнул удрученно и пошел бродить по залам Эрмитажа.
 Водила Ольга Николаевна своих взрослых учеников и в храмы, и в театры, и в филармонию, а в мае, когда все уже цвело, она опять выхлопотала автобус, и повезла их в город Пушкин, бывшее Царское село.
   Ехали весело, с разговорами, с шутками, с песнями. Заводилой всего этого была опять же Ольга Николаевна.
- Вот это учитель, - шепнул Семен Владимиру.
- Да, такую женщину редко встретишь, - ответил тот, - она не просто учитель, она прекраснейший человек.
Между тем автобус подошел к Екатерининскому дворцу. Все вышли.
- Сейчас мы пойдем во дворец, - сказала преподаватель, а потом походим по парку. Автобус, к сожалению, нас ждать не будет. Придется нам возвращаться на поезде.
Во дворец   попасть не удалось. Он, по какой-то причине ,был закрыт.
- Жаль, очень жаль. – опечалилась Ольга Николаевна. В другой раз нам приехать уже не удастся.
- Не расстраивайтесь, Ольга Николаевна, - заговорили студенты,- дворец мы посмотрим самостоятельно, а сегодня покажите нам парк и расскажите о нем.
- Хорошо. Так и сделаем. Погода прекрасная. Ходить по дворцу даже и не хочется.
- Вот видите. Погуляем на свежем воздухе.
- У нас получилось как в пословице «Не было бы счастья, да несчастье помогло».
  Долго ходили студенты со своей преподавательницей по Екатерининскому парку и нисколько не жалели о том, что не попали во дворец. Екатерининский парк – это огромный музей под открытым небом . Студентам казалось, что Ольга Николаевна не только знает каждый уголок этого парка, она знает все и обо всем.
   Около  Нижней ванны решили отдохнуть. Уселись кто на скамейке, а кто и прямо на траве.
  Вокруг царствовала красота. С одной стороны красовался Екатерининский дворец, один из самых красивых дворцов страны, да и всего мира, с другой простирался парк- чудо садово-паркового искусства.
  Студенты, молча, любовались на это чудо. Молчала и Ольга Николаевна. Но вот она заговорила.
- Я очень люблю этот парк. Люблю его дорожки, мостики, пруды. У меня не хватит слов, чтобы  рассказывать вам о нем. Поэт может сделать это лучше. Я вам прочту стихотворение Константина  Фофанова. Сейчас его мало кто знает, но в свое время он был широко известен.

             С природою искусство сочетав.
             Прекрасны вы, задумчивые парки:
             Мне мил ковер густых, хранимых трав
             И зыбкие аллей прохладных арки.

  Студенты,  стараясь   не помешать своей Ольге, потихоньку стали пододвигаться к ней и, наконец, окружили ее плотным кольцом. Они стояли вокруг нее, а она, сидя на скамье читала.
 
             Где слаще мир мечтательных забав,
             Где тень мягка и где лучи не ярки,
             Где веет все забытым сном
             И шепчутся деревья о былом.

 Мужчинам и женщинам, окружившим  Ольгу,казалось, что липы Екатерининского  парка действительно шепчут о царях и царицах, о фрейлинах и камергерах, о Пушкине и об Ахматовой, которые бродили когда-то здесь, по этим дорожкам, по этим аллеям, по этим мостикам.

             Сад, как вино – чем старше, тем милей,
             Тем больше в нем игры и аромата.
             Особенно он дорог для очей,
             Когда искусство несколько помято.

- Как точно сказано, - подумал Владимир, - «искусство несколько помято». В живописи Малевич, со своим «Черным квадратом», в поэзии Бродский с тяжеловесными стихами, на эстраде царствует Алла  Пугачева, не спевшая ни одной хорошей песни, но успевшая прославится своими скандалами.

             Он дорог мне, он нужен для людей
             Природою, которая богата
             Нарядностью  и чудной красотой
             И гордостью, доступной ей одной.

   Закончилось стихотворение. Замолчала Ольга Николаевна. Молчали окружившие ее люди, молчал дворец, молчал Царскосельский парк…
   Поездка в Царское село было последним занятием по эстетике. Не водила больше Ольга Николаевна студентов специального факультета по музеям и паркам, не читала им стихов, не пела песни, но в памяти Владимира, Раисы, Семена, да и всех остальных, кто знал и любил ее, она осталась на всю жизнь.

                Глава десятая

В Царскосельский парк ездили в мае, а в конце февраля и начале марта в городе был всё тот же туман, всё та же сырость, всё та же слякоть. Студенты знакомились между собой, устраивали вечеринки, бродили по улицам и проспектам.
   Перед самым праздником 8-ое Марта, погода как бы сделав подарок женщинам, улучшилась, и не просто улучшилась, а стала хорошая. Туман исчез, потеплело, запахло весной.
  Накануне праздника, вечером, в комнату номер 7 пришла Раиса.
- Господа мужчины, - обратилась она к жильцам, - женщины нашей комнаты приглашают вас завтра, в 17,00, к себе, на званый ужин.
- А что у вас, землячка, намечается? – спросил Семен, - банкет что ли?
- Банкет, ни банкет, но стол будет накрыт. Посидим, поговорим, может и песню споем.
- Хорошо, Раиса Антоновна, - мы придем, - отозвался Владимир.
- А что ты за всех говоришь? – возмутился Степаныч, - я может не пойду. Староват я для банкетов.
- Пойдешь, как миленький. Выбрали тебя старостой, так ты уж и зазнался. Нельзя начальнику отрываться от коллектива.
- Приходите, Василий Степаныч, обязательно приходите. Мы вас будем ждать.
- Спасибо, Раиса Анатольевна, - Степаныч галантно поклонился, - приду. Не могу же я отказать красивой женщине, тем более в женский праздник.
- Хитрый у нас староста, - засмеялся Семен,- ему нужно особое приглашение.
- Ну, ладно, мужчины. Ждем вас завтра, а мне пора идти. У нас дел по горло.
Раиса ушла, а Василий, Семен и Владимир стали соображать -  с чем им идти к женщинам.
- Я вот что думаю, мужики, - заговорил Степаныч, - сколько у них в комнате женщин? Шестеро. Так вот. Нужно взять шесть букетов цветов и один большой торт. Согласны?
Мужики, естественно, согласились.
- Ну а раз согласны, то дуйте за цветами и тортом. Да не забудьте купить шампанского и водки.
- Ну вот это мы никак не забудем, – ответил ему Семен.
На следующий день, ровно в пять часов, аристократы же, джентльмены, тройка кавалеров стояла  перед дверью комнаты № 12. Семен постучал.
- Входите, - послышался женский голос.
Кавалеры вошли.
- Здравствуйте девушки, здравствуйте красавицы, - поприветствовал дам Василий Петрович.
  Было заранее уговорено, что именно он, как самый старший и самый галантный произнесет приветственную речь.
- Поздравляем Вас с Международным женским днем 8- ое   Марта и желаем…
Пожелания ему высказать не дали.
- Хватит, хватит, - засмеялись женщины, - мы все поняли и оценили. Просим к столу.
   Посреди комнаты, впритык, стояли два стола, накрытые плотной, бордовой скатертью. А на столе.… А на столе красовались и красивые тарелки, и бокалы, и фужеры, и рюмки. Было в достаточном количестве и ложки и вилки. От закусок стол не ломился, но все - таки кое-что было и в немалом количестве.
- Девчонки, какие вы молодцы! – воскликнул Семен,- где вы всю эту роскошь достали?
- Ладно, не выдумывай, - ответила ему Раиса,- какая там уж роскошь? Но чем богаты, тем и рады. Берите мужчины руководство спиртным в свои руки.
Мужчины не заставили себя уговаривать. Семен открыл бутылку шампанского и наполнил фужеры.
- А кто же речь произнесет? – спросил Василий.
- Как кто? – вопросом на вопрос ответил Владимир,- вот ты и произнесешь. Ты  у нас самый красноречивый, да, к тому же, и староста, а начальству положено го  произносить заздравные речи.
- А ты у нас самый умный и самый хитрый, - ответил ему Василий, - но сейчас тебе этот номер не пройдет. Я, как твой начальник, как староста комнаты, поручаю тебе произнести поздравительную речь от имени всех нас, мужчин.
    Делать нечего. Пришлось Владимиру исполнять поручение строгого    начальника. Он поднялся, взял в руку фужер, посмотрел на собравшихся за столом, задержав несколько взгляд на Раисе, и начал свое выступление.
- Я не люблю и не умею произносить пафосные речи, поэтому позвольте мне заменить торжественную речь чтением стихотворения.
- Валяй, - милостиво разрешил Степаныч.
- Просим, просим, - зашумели женщины.

                Мы прекраснейшим только то зовем,
                Что созревшей силой отмечено;
                Виноград стеной иль река весной,
                Или нив налив, или женщина.

  Владимир замолчал. Все ждали продолжения этого, но Владимир после паузы начал другой стих.

                А женщина – женщиной будет,
                И мать и сестра и жена.
                Уложит она и разбудит,
                И даст на дорогу вина.

                Проводит и мужа и сына.
                Обнимет на самом краю
                Мужчины, мужчины, мужчины,
                Вы слышите песню мою?

 - Слышим,- негромко сказал Василий Петрович.
А Владимир продолжал.

                Я слухам нелепым не верю-
                Мужчины, теперь говорят,
                В присутствии сильных – немеют
                В присутствии женщин – сидят.
                А рыцарства нет и помине,
                Я думаю – это вранье.
                Мужчины, мужчины, мужчины
                Вы помните званье свое?

- Помним, Максимыч, помним, - опять сказал Петрович.
- Ну, раз помните, так давайте выпьем за женщин. С праздником дорогие женщины! Счастья вам и радости.
 Все дружно выпили шампанское. Василий Степаныч поковырял вилкой в тарелке и заговорил.
- Ну и хитер же ты друг, Максимыч. Заставлял меня произнести речь, а сам вон что выдал. Разве я бы так сумел? Я и стихов то не знаю.
- А скажите, пожалуйста, чьи стихи вы читали? – спросила сидящая напротив Владимира, молодая женщина, Лена.
- Первое четверостишье, это отрывок из стихотворения грузинского поэта Георгия  Леонидзе, а все остальное Владимира Солоухина.
- Спасибо Владимир за такой красивый подарок, - заговорила пожилая женщина, Полина, староста комнаты, -  у меня даже слезы набежали.
- Ну, ладно. Хватит речей, хватит стихов, а то, пожалуй, и все мы заплачем,- Василий взял в руку рюмку, - Семен, наливай!
Семен не заставил себе ждать. Он наполнил водкой рюмки и сухим вином бокалы.  Звякнули рюмки,  зазвенели бокалы.
- За вас, наши красавицы, - произнес Василий.
 Все выпили и принялись за закуску. Через некоторое время выпили еще. Мужчины выпивали до дна, а женщины чуть-чуть отпивали из своих бокалов. Выпили немного,  но все почувствовали себя свободнее. Зашевелились, заговорили.
Дошло дело и де песен. Владимир увидел висящую на стене гитару.
- А кто это у вас играет на этом инструменте? – спросил он  у женщин.
- Это гитара Лены,- ответила староста комнаты.
- Лена, возьмите гитару,- попросил Владимир, - сыграйте нам  что-нибудь.
- Простите меня, но играть я не умею. Я ее купила для своего младшего брата. Может быть, кто другой поиграет?
- Разрешите мне попробовать.
 Владимир поднялся, подошел к стене и снял гитару. Посмотрев на нее, он понял, что гитара не ахти какая, да еще и с металлическими струнами.
Владимир умел играть и знал нотную грамоту. Его обучал настоящий мастер, Геннадий Тарло, который учился в консерватории у известного гитариста Иванова  -Крамского.
С трудом, но, все-таки, настроив гитару, Владимир сыграл русскую народную песню «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина». Грустная песня заставила всех задуматься, особенно женщин.
- А теперь пусть кто-нибудь споет, - попросил Владимир,- а я постараюсь подобрать аккомпанемент. Раиса Антоновна, спойте что-нибудь. У вас такой хороший голос.
- У нас в комнате все женщины певуньи, - ответила Раиса, - но ведь сегодня наш праздник! И поэтому спеть для нас должен кто-то из мужчин.
- Нарвался, Владимир Максимыч, - засмеялся Василий, - я не певец, Семен тоже не очень. Значит, петь тебе.
- Хорошо. Я спою. Только вы уже меня строго не судите. Песня называется «Глобус». Авторов ее я не помню. Когда-то она было гимном геологов, а я в юности работал в геолого-разведочной партии. Это было в Горной Шории. Места там удивительно красивые – горы, тайга, реки… Специальность у меня была звучная – оператор – радиометрист. Таскал на шее тяжелый прибор и замерял радиоактивность горных пород, искал радиоактивные руды. Одну, так называемую аномалию, нашел. Получил за нее премию -700 рублей (на теперешние деньги это 70 рублей). Премию мою друзья-геологи дружно пропили. Итак «Глобус».
Владимир поудобнее устроился на стуле, взял несколько вступительных аккордов и запел.

                Глобус крутится, вертится
                Словно шар голубой,
                Но не знаю где встретится 
                Нам придется с тобой.
                И мелькают города и страны,
                Параллели и меридианы,
                Но таких еще маршрутов нету,
                Где придется нам бродить по свету.

 Пел Владимир не громко, но отчетливо. Гитара, тоже не громко, вторила ему. Рядом  с ним и перед ним сидели красивые женщины, но видел он только Раису и пел только для нее, а она, прикрыв глаза, внимательно слушала.

                Кто бывал в экспедиции,
                Тот слыхал этот гимн;
                Мы его по традиции
                Называем своим,
                Потому, что мы народ горячий.
                Потому, что нам нельзя иначе
                Потому, что нам нельзя без песен,
                Потому, что мир без песен тесен.

   Закончилась песня, замолчала гитара. Некоторое время стояла тишина, а потом хозяева и гости захлопали в ладоши.
- Молодец, - заговорил Василий, - я и не знал, что у нас в комнате есть такой талант.
- Ладно, не смейся,- Владимир отставил гитару,- талант, талант.… Возьми да и спой сам что-нибудь. У тебя, конечно, лучше получится.
- Чего не могу, того не могу, - засмеялся Василий.
- А скажите,- вмешалась в их шутливую перепалку Лена, - девушки в вашем отряде были?
- Конечно, были, - ответил ей Владимир, - и геодезисты, и радиометристы и коллекторы. Отряд был большой.
- А у тебя там, в твоем отряде, любовь не с кем не завязалась? - полюбопытствовал Семен.
- Была там у меня Семен, девушка, была, но она не работала в отряде. Она жила в соседнем поселке «Шора» и училась в Абаканском педагогическом училище. Звали ее, кстати, тоже Лена. Она была моей первой любовью.
- Ну а что было дальше? – допытывались женщины, - наверное, были и планы на будущее, мечты и надежды? А может она и до сих пор с вами?
- Были мечты, и надежды, но…

                Но мечты и надежды не сбылись,-
                Замели их метель и пурга,
                Но ведь были, конечно же, были,
                Наши горы и наша тайга.

- Хватит говорить обо мне. Сегодня не мой праздник, а ваш, дорогие хозяйки. Давайте еще выпьем за ваше счастье, а потом вы, я надеюсь, тоже что-нибудь споете.
Налили, чокнулись, выпили.
- Ну, кто же нас порадует песней? – спросил Василий, - а может, споете хором?
- Хором споем потом, - ответила за всех Полина, - а сейчас мы попросим нашу Раю, чтобы она спела для всех нас. Мы, - она обвела взглядом женщин, - все поем неплохо, но с Раей никто сравниться не может.
- Ну что ты говоришь, Полина, - засмущалась Раиса, - я же не Майя Кристалинская.
- Майя Кристалинская, конечно, хорошая певица, но и ты Раиса, тоже кое-что можешь. Не стесняйся. Пой.
- Просим, Раиса Антоновна,- поддержал Полину Василий, - мы уже слышали твой голос. Он замечательный.
- Ну, хорошо. Что же вам спеть? Знаете, я недавно слышала новую песню Александры Пахмутовой. Она мне понравилась. Называется «Надежда».
- Красивое название, - заметил Семен, - спой землячка.
- Владимир, попробуйте подыграть, - попросила Раиса.
- Хорошо, попробую.
 Владимир опять взял гитару в руки, сел рядом с Раисой, и приготовился.
Раиса запела.

                Светит незнакомая звезда
                Снова мы оторваны от дома;
                Снова между нами города,
                Взлетные огни аэродрома.

Владимир некоторое время прислушивался к мелодии, а затем все увереннее и увереннее стал аккомпанировать. А Раиса пела.

                Здесь у нас туманы и дожди,
                Здесь у нас холодные рассветы, -
                Здесь на неизведанном пути
                Ждут замысловатые сюжеты.

  Все, затаив дыхание, слушали. Песня явно всем понравилась. Некоторые женщины стали потихоньку подпевать,  но слов не знали. А песня набирала силу.

                Ты поверь, что здесь, издалека
                Многое теряется из виду;
                Тают грозовые облака,
                Кажутся нелепыми обиды.

                Надо только выучиться ждать
                Надо быть спокойным и упрямым,
                Чтоб порой от жизни получать
                Радости скупые телеграммы.

  Женщины без слов, но с воодушевлением подпевали. Раиса пела уже в полный голос, в полный голос  звучала и гитара.

                Снова между нами города,
                Жизнь нас разлучает, как и прежде;
                В небе незнакомая звезда
                Светит, словно памятник надежде.

  Слова припева знали уже все и поэтому пели тоже все. Пели женщины, пел Владимир, пели и Василий с Семеном. Пели так, что вероятно, слышно было на улице.

                Надежда – мой компас земной,
                А удача – награда за смелость;
                А песни довольно одной,
                Лишь только б о доме в ней пелось.

 Закончилась песня, отзвучали последние аккорды гитары, но и мужчины и женщины все еще находились под впечатлением хорошей песни и замечательного голоса Раисы.
Наконец Семен произнес.
- Песня очень хорошая, а моя землячка выше всех похвал. Знай наших, уфимских!
- А ведь Раиса Антоновна песню – то спела про геологов, - заметил Степаныч, - что это Володю и Раю потянуло на геологию. Это неспроста.
  Все дружески засмеялись, а Владимир и Раиса переглянулись.
Пытались еще петь песни, но все чувствовали, что это уже не то.
- Потанцевать бы, - вздохнула Лена,- люблю я танцы, но наш зал несколько маловат.
- Пойдемте, погуляем,- шепнул Владимир, наклонившись к Раисе,- погода – то отличная.
Она поглядела ему в глаза и кивнула головой.
- Дамы и господа, - обратился Владимир к присутствующим, - вы нас извините,- он взял Раису за руку, - но мы хотим погулять по городу. Кто желает, может присоединиться к нам.
  Желающих не оказалось. Василий и Семен понимающе переглянулись. Раиса и Владимир быстро оделись и вышли на улицу.

                Глава одиннадцатая

  Раиса и Владимир вышли на улицу. А на улице было просто замечательно. Тихо, по-весеннему тепло; светили звезды, а над Невой ярко сияла полная луна.
- Хорошо – то как, - напевно произнесла Раиса, - а куда же мы пойдем?
- Может быть,  к Неве?
- А мне все равно.
- Вот и хорошо.
  И они пошли по Лесному проспекту в сторону Финляндского вокзала. Некоторое время шли молча. Владимир взял Раису за руку. Она руку не убрала.
- Раиса Антоновна, - наконец заговорил Владимир, - давайте обращаться к друг другу на «ты».
- Я согласна.
- И разрешите мне вас называть Раей?
- Согласна. А я вас буду называть Володей.
- Вот и хорошо. Договор заключили. Пойдем дальше, Рая.
-  Пойдем, Володя.
  И они шли и шли по ночному городу, изредка перекидывались словами. И им было хорошо. Владимир чувствовал, что Раиса становится ему все более близкой и видел, что и она испытывает то же самое.
- Володя, расскажи немного о себе. Я должна знать, с кем я брожу по ночному Ленинграду.
- Ты не только имеешь на это право, но даже обязана это знать. Вдруг я какой-нибудь…- он замялся.
- Насильник, - подсказала Раиса.
- Или бандит, - подхватил Владимир, - хотя, что лучше, а что хуже, трудно разобрать. О себе рассказывать как-то неудобно, тем более красивой женщине и в такую чудесную ночь.
- Ладно, ладно, не увиливай. Рассказывай.
- Ну, хорошо. Как ты понимаешь,  я не летчик, не герой и не космонавт. Родился я в деревне, на берегу озера, из которого вытекает глубокая речка. На этой речке, мы, ребятня, и купались, и дрались, и ловили рыбу.
- А кем были у тебя отец и мать?
- Отец и мать были колхозниками. Жили очень скудно. Время было тяжелое, сталинское.
- Это понятно. Я ведь тоже из этого времени.
- Ну вот. Школу я кончал в районном центре, а потом работал, как я сегодня говорил, в геолого – разведочном отряде. Позже закончил сельхозинститут в городе Красноярске. по специальности инженер-механик.
- А почему ты не стал геологом?
- Мне сейчас трудно ответить на твой вопрос. Как то так получилось.
- Ну, хорошо, - она прижалась к нему плечом, - продолжай.
- Окончил институт и поехал на работу в Туву. Ты знаешь Туву?
- Слышала. Она где-то за Саянами.
- Правильно. Меня оставляли в институте и приглашали в НИИ, а я вот выбрал Туву. Видимо захотелось романтики. Тува ведь это и горы, и тайга, и реки и  озера.
- Я читала о Туве у Вячеслава Шишкова.
- Да. У него есть рассказ «Алые сугробы».
- Вот, вот. Продолжай.
- А что продолжать. Дальше была работа.
- А как же Лена? Как вы с ней расстались и почему?
- Лена, Лена.… Все очень просто и в тоже время сложно, как всегда бывает в жизни. Мы же были юными и не очень серьезными. Нет, я немного вру. Это я был не серьезным, а Лена была куда серьезнее меня. У нее была очень трудная жизнь. В сентябре она уехала в Абакан, а в октябре уехал и я. Некоторое время переписывались, а потом и переписка как-то прекратилась. Я стал студентом. Другие интересы, другие увлечения.
- А как ты стал преподавателем?
- Ну, Рая! Ты мне прямо таки допрос учиняешь. Работал я в совхозе. Работу не назовешь легкой, да и тувинская специфика…
- Я понимаю тебя.
- Вот, вот. В городе, расположенном недалеко от нашего совхоза открыли горный техникум. Преподавателей не хватало. Директор техникума, мой хороший знакомый, уговорил меня.
- А кого готовит ваш техникум?
- Горных механиков и энергетиков.
- Но ведь ты сельский инженер?
- Сельский инженер – это универсал. Он обязан знать всё: и машины, и разное оборудование, и энергетику, и автоматику. Всего и не перечислишь.
- А дети у тебя есть?
- Есть. Двое мальчишек. Жена – агроном. Я, кажется, Рая, всё тебе рассказал. Всё что нужно и не нужно.
- Для меня все нужно и все интересно.
- Но все-таки давай-ка  и ты расскажи о себе.
- У тебя, Володя, жизнь благополучная, а у меня…
- Может быть тебе тяжело рассказывать? Так я не настаиваю.
- Спасибо, но я все-таки хоть немного, но расскажу. У меня нет ни родителей, ни мужа, ни детей.
- Как так нет?
- Сейчас объясню. Отец не вернулся с войны, мать умерла, а дети и муж…
Раиса на какое-то время замолчала, а потом  продолжила,
- Родилась я в Уфе. Отец до войны работал механиком на автобазе, а мать, там же, бухгалтером. Отец уходил на фронт, когда меня еще и на свете не было. Как мама меня вырастила и выучила, я до сих пор не понимаю. Но я окончила школу и поступила в институт. Получила диплом технолога- машиностроителя. Работала какое-то время на заводе, а потом перешла на преподавательскую работу. Вышла замуж за военного. Мой муж погиб.
- Как погиб? Где?
- в Чехословакии. В 1968 - ом году. Ты же знаешь о событиях, которые происходили там в то время.
- Ну, в пределах того, что нам преподносили газеты, радио и телевидение и кое-что из передач «Голос Америки» и «Радио свободы», но им тоже полностью верить нельзя.
- Конечно, Володя, конечно. Но я сама в те дни была в Чехословакии, и многое видела собственными глазами. Видела, как бросали бутылки с зажигательной смесью в наших солдат, видела, как стреляли из окон и с чердаков, видела и то, как наши разозленные танкисты давили толпу! Не дай бог никому все это видеть.
Раиса помолчала и добавила.
- Вот тогда – то и погиб мой муж. Где погиб и как погиб, я не знаю. А детей мы завести не успели.
- Прости меня Рая, за то, что я заставил все это вспомнить.
- Ничего, ничего. Мне нужно было тебе рассказать.
- Вот мы с тобой по-настоящему и познакомились.
Они подошли уже к Финляндскому вокзалу. Остановились около входа в метро.
- Рая, ты не замерзла? – спросил Владимир и взял её руки в свои, - руки то холодные.
- Ну что ты, Володя! В такой теплый вечер замерзнуть трудно.
  А между тем был уже не вечер, а самая настоящая ночь, но действительно теплая. Она к тому же была еще и светлая, пусть далеко еще не белая, но все же. А звезды по-прежнему светили, а луна все также висела над Невой, немного сместившись в сторону Финского залива.
- Куда же мы направимся дальше? – спросил Владимир, - домой в общежитие, мне что-то не хочется.
- Я тоже не хочу. Надоело мне это общежитие. Пойдем к Неве, а потом прогуляемся по ее набережным. Я хочу посмотреть крейсер «Аврора».
- «Аврора» стоит не на Неве, а на Малой Невке.
- Все равно. Пойдем и к Малой Невке. Какая нам разница? Сегодня ведь наша ночь? Правда?
- Конечно, Раюша, наша.
  Владимир рукой привлек Раису к себе. Она не отстранилась.
Подошли к  Неве. Полюбовались ее мостами, дворцами на той стороне, шпилем Петропавловского собора…
Около воды ощущался ветерок, но он был слабый и совсем не холодный.
- Как хорошо, - опять проговорила Раиса.
- Да, и погода чудесная и вид замечательный. Прекрасен город Ленинград. Я уже успел полюбить его.
- Я тоже, - прошептала Раиса, - пойдем потихоньку.
Они пошли по Пироговской набережной, свернули на Малую Неву, перешли Сампсониевский мост и вот уже перед ними Нахимовское училище, а у берега возвышается громада  крейсера «Аврора»».
Рядом с проходной училища они увидели скамью и сели на нее.
- Ну вот, учитель Рая. Смотри и запоминай. Знаменитый, прославленный, воспетый в стихах и в песнях, показанный в кинофильмах «Крейсер «Аврора»» прямо перед тобой качается на невских волнах. Расскажешь своим ученикам?
- Ну что ты, Володя, иронизируешь. Это же действительно исторический корабль, и он действительно сыграл большую роль в Октябрьской революции, особенно при штурме Зимнего дворца.
- Да никакой он роли не сыграл, - возразил Владимир, да и выстрел – то был холостым.
- Но как же? – удивилась Раиса, - везде же написано, что с «Авроры» стреляли по зимнему дворцу .
- Рая, ты моя Рая, - Владимир привлек к себе женщину, - все истории Октябрьской революции, написанные в наших учебниках, это сплошной миф. И «Аврора», по-настоящему не стреляла, да и штурма, собственно, не было. Что там было штурмовать и с кем воевать? С женским батальоном, который быстро сложил оружие? Но не это главное.
- А что же?
- А то, что ночь сегодня замечательная, что пахнет весной, что за нами Нахимовское училище, а перед нами крейсер «Аврора». А мы сидим вдвоем на скамейке и нам хорошо. Не правда ли?
- Да, да. Нам хорошо.
- Но раз ты согласна со мной, значит, так оно и есть.
Владимир взял голову Раисы в свои ладони и поцеловал ее в губы.
- Владимир, что ты делаешь? – выдохнула Раиса, - мы с тобой влюбленные что ли?
- А кто мы? Конечно влюбленные. Об этом даже Семен с Василием догадались, не говоря уж о твоих подругах. Хватит нам в прятки играть. Ты мне с первой нашей встречи запала в душу.
- Да ты мне тоже.
- Ну, вот видишь. Случилось это с нами, а раз случилось, то, как же мне не целовать тебя.
Он вновь привлек ее к себе и прижался своими губами к ее губам.
Через некоторое время Раиса отстранилась от него, и, отдышавшись, сказала.
- Все-таки неудобно как - то. Мы же не юные.
- Что же здесь неудобного. Главное – нам хорошо, а все остальное ерунда. Давай споем песню?
- Песню? Ночью? На улице? Ну, Володя, ты знаешь кто…
Но кто он, она так и не сказала.
- Нам с тобой хорошо? Хорошо. Значит надо петь.

                Ах, весной до слез
                Счастья хочется.
                Надоел мороз
                Одиночества.

- Это что? Новая песня?
- Нет. Это просто стихи и я даже не знаю чьи они. Слышал где-то, вот и запали в голову. А песню мы всё-таки споем.
- А о чем же мы будем петь?
- Да какая разница? Вот хотя бы о крейсере «Аврора». Знаешь такую песню?
- Знаю.
- Ну и начинай, я подпою.
Раиса вполголоса запела.

                Дремлет притихший северный город,
                Чистое небо над головой;
                Что тебе снится, крейсер «Аврора»,
                В час, когда утро встает над Невой ?
      
 Владимир тихонько стал подпевать.

                Или ты видишь в тучах лохматых
                Вспышки орудий  видишь в дали,
                Или же снова в черных бушлатах
                Грозно шагают твои патрули.

   Они пели. И слушали их звезды на ленинградском небе, река, крейсер «Аврора»…               
А песня все звучала в ночной тишине.

                Волны крутые, штормы седые  -
                Доля такая у кораблей;
                Судьбы их тоже чем-то похожи,
                Чем-то похожи на судьбы людей.

  Песня закончилась. Аплодисментов не было, но неожиданно они услышали юношеский голос,
- Спойте, пожалуйста, еще.
  Раиса от неожиданности вздрогнула, а Владимир инстинктивно прижал ее к себе. Обернувшись, они увидели в глубине проходной двух часовых - курсантов.
- Привет ребята! Вы уж будьте  по - аккуратнее с ночными гуляками, а то вот напугали женщину.
- Мы не хотели пугать. Простите нас. Ваша песня нам очень понравилась. Спойте еще что-нибудь.
- Нет, ребята, нам пора идти, - Владимир встал и подал руку Раисе, - да и вам нельзя разговаривать с посторонними. Узнает начальство -  попадет вам.
- Не узнает, - заявил один из курсантов, - начальство спит.
- До свидания ребята, - Раиса помахала рукой, - успехов вам в учебе.
- До свидания, до свидания, - дружно ответили часовые, - всего вам хорошего.
  Владимир и Раиса отошли немного от Нахимовского училища и остановились.
- Ну что? Домой добираться будем? – спросил Владимир.
- Не хочу, - Раиса коснулась его руки, - сегодня наша ночь. Давай еще погуляем.
- Я тоже домой не хочу. Просто так спросил. Думал, ты устала или замерзла.
- Я не устала и не замерзла. И мне совсем не хочется в общежитие. Пойдем дальше. Только в какую сторону?
- Знаешь Рая, я очень люблю стрелку Васильевского острова. Там открывается такой потрясающий вид. Пойдем туда.
- Пойдем. А ты знаешь, как пройти к Стрелке?
- Да немного представляю. Я каждый день после занятий брожу по городу. Так что Ленинград я уже немного знаю, по крайней мере, центральную часть.
- А почему ты ни разу меня не пригласил? Я тоже люблю бродить по городу.
- Почему не пригласил? Не знаю. Знаю только то, что очень хотелось гулять именно с тобой. А не приглашал, наверное, потому, что как-то стеснялся. Мы же с тобой не были близкими знакомыми.
- Зато теперь стали ими. Без меня ты больше никуда не пойдешь.
И они, обнявшись, пошли дальше
- Двое в одну сторону, обнявшись, пошли, - пропела Раиса.
- Какая - то новая песня. Спой ее всю.
- Да не знаю я ее. Так, вспомнились две строчки. Там дальше что-то про рожь, которая шумит, качается. Стоп, вспомнились еще строчки.

                Рожь шумит, качается
                Не видать следа.
                Так вот получается
                В жизни иногда.

- Да, - задумчиво произнес Владимир, - так вот и случается. Не видел тебя, не знал и на тебе…
- Что, на тебе? Лишнее беспокойство принесла?
- Спасибо за такое беспокойство!
Владимир прижал к себе Раису и поцеловал.
- Я благодарен богу и судьбе, что встретил тебя.
- Владимир, но у тебя же жена, дети?
- Рая, давай не будем об этом. Сердцу ведь не прикажешь. Разве я виноват в том, что встретил тебя? Я себя сейчас чувствую  молодым и влюбленным и что же в это плохого?
- Я думаю, Володя, ты прав. Ничего в этом плохого нет, но что из этого выйдет?
- Давай пока не будем об этом. Ты же сама сказала, что эта ночь наша. Поэтому не будем загружать себе голову разными вопросами.
- Не будем. Мы правильно идем?
- Думаю, что правильно.
Они прошли уже Петровскую и Кронверкскую набережные, и подошли к Малой Неве.
- Сейчас перейдем по Биржевому мосту и будем на Васильевском острове.
  Мост перешли, повернули налево, и подошли к Ростральным колоннам. Неподалеку от одной из них увидели скамью и уселись на нее. Владимир прижал Раису к себе и накрыл полой своего пальто.
- Володя, ты же замерзнешь?
- Не замерзну. Я же сибиряк. Вот как бы ты не простудилась.
- Подумаешь, сибиряк. А у нас в Уфе Крым, что ли?
- Ладно, ладно,  посмотри на ту сторону Невы. Вон Зимний дворец, вон    Адмиралтейство, а вон и  Исаакиевский собор.
- Да, все, как на ладони, хотя и ночь. А что это за яркая звезда?
- Какая звезда? Где?
- Да вон, над Исаакиевским собором.
- Постой, постой.… Да это же Бетельгейзе, самая яркая звезда на небе. Она находится в созвездии Ориона. Вон видишь как бы торс человека: две звезды вверху, две внизу и три посередине. Они образуют пояс Ориона.
- А как эти звезды называются?
- Верхняя  левая – Бетельгейзе, нижняя, правая – Ригель, а остальные я не знаю.
- Слушай, Володя. А ты стихи любишь?
- Конечно, люблю, но только хорошие.
- Почитай что-нибудь.
- А что же тебе почитать?
- Ну, хотя бы о звездах. Мы же с тобой влюбленные, а влюбленным положено читать стихи о звездах.
- Хорошо. Я прочитаю тебе стихи Николая Рубцова. Был такой поэт. Пьяница, дебошир, но стихи у него замечательные. Есть и о звездах. Вот одно из них.           .

                Звезда полей во тьме заледенелой
                Остановившись, смотрит в  полынью 
                Уже на часах двенадцать прозвенело
                И сон окутал родину мою.

                Звезда полей, в минуты потрясений   
                Я вспоминал, как тихо за холмом
                Она горит над золотом осенним.
                Она горит над зимним серебром.

  Сидела  Раиса, прижавшись к Владимиру, слушала его голос , смотрела на звезды и думала, - вот так бы сидеть с близким человеком долго – долго и не думать ни о чем плохом.
  А Владимир, обнимая Раису, негромко читал.

                Звезда полей, горит  не угасая
                Для всех тревожных жителей земли
                Своим лучом приветливым касаясь
                Всех городов темнеющихся в дали.

                Но только здесь, во мгле заледенелой
                Она горит все ярче, все светлей;
                И счастлив я, пока на свете белом
                Горит, горит звезда моих полей.

   Закончив читать стихотворение, Владимир некоторое время молча сидел на скамейке и смотрел на Неву, а в ней тоже были звезды. Молчала и Раиса. Наконец она заговорила.
- Красивое и грустное стихотворение. А как оно называется?
- У него и название красивое – «Звезда полей».
- Да… Лучше не придумаешь. А он жив этот Николай Рубцов?
- К сожалению нет. Ему не было и сорока лет, когда он ушел из жизни и не просто ушел, а его задушила женщина, некая Дербина, его любовница. Между прочим, поэтесса и даже не плохая.
- Ужас какой-то! Как это могло случиться?
- Я, конечно, всех подробностей не знаю. Знаю, только то, что все случилось из-за пьянки. Рубцов, как я тебе уже говорил, был пьяницей, да и Дербина мало отставала от него. Вот по пьянке все и произошло. Он в пьяном кураже, стал ее ревновать, стал бросать в нее горящие спички и окурки-вот она и не стерпела…К слову, он точно предсказал время своей смерти.

                Я умру в крещенские морозы,
                Я умру, когда трещат березы.

Так и случилось. В крещенские морозы 1971- года он и умер.
- Очень жаль и его, и Дербину. Ее, наверное, посадили?
- Да, конечно. У нас, на святой Руси ,смерть от пьянки– обычное явление. Сколько писателей, поэтов и артистов ушло из жизни по этой причине. Так было во все времена.
   Раиса и Владимир замолчали, но им и в молчании было хорошо. А между тем начинался рассвет. На востоке за Петропавловской крепостью засинело небо. Над Невой повис туман и над ним выступали верхние этажи дворцов. Мосты  едва просматривались в белесой мгле.
- Фантастическое зрелище, - прошептала Раиса, - я эту ночь никогда не забуду.
- Мы не забудем, - поправил ее Владимир.
Со стороны Васильевского острова послышался звонок трамвая.
- Пора Рая нам домой отправляться, а то действительно можешь заболеть. Чувствуешь, как похолодало?
- А ты не можешь заболеть? Кого это я совсем недавно лечила от простуды?
- Меня, меня, ты лечила доктор Рая и я тебе за это еще раз поцелую, - он прижал ее к себе и поцеловал, - но все – таки пойдем на остановку.
- А отсюда ходят трамваи в нашу сторону?
- Да, я однажды ехал на таком. Номера не помню, но знаю, что он шел с левого берега через мост Лейтенанта Шмидта, петлял по каким – то улицам и переулком Васильевского острова, но все - таки довез меня до улицы Смолячкова.
Они нашли остановку, сели в трамвай, идущий в сторону  Лесного проспекта, и поехали. Трамвай довез их почти до дома. Вышли из трамвая, поднялись в общежитие и разошлись по своим комнатам. Романтическая ночь кончилась.

                Глава двенадцатая

  Романтическая ночь кончилась, но не кончилось взаимное влечение Владимира и Раисы. Теперь они постоянно бывали вместе, на что обратили внимание и слушатели факультета, и пожилые женщины - вахтеры общежития. Раиса и Владимир даже однажды услышали пересуды дежурной и коменданта.
- Вот видите, что делается. У обоих, наверное, дома семьи, а они…
Раиса после этого стала стесняться заходить в общежитие вместе с Владимиром, но он быстро ее успокоил.
- Ты что, девочка, связавшаяся неизвестно с кем? Ты взрослая, умная женщина. И к тому же красивая, -  добавил он. Я тоже, далеко, не мальчик.
- И далеко не глупый, - добавила Раиса.
- Может быть и так. Я это все к тому, что нечего нам бояться, взглядов и пустых разговоров. Пусть говорят. На то они и женщины.
  А между тем в город пришла весна. Ленинград стал еще красивее и привлекательнее. Вокруг все цвело и благоухало. Цвела сирень на Марсовом поле и во всех скверах и садах, цвели маки, гвоздики и прочие цветы на множественных клумбах и цветниках, зацвели яблони и другие фруктовые деревья.
Преображались люди, они становились добрее и веселее. Весна - пора любви. «Любви все возрасты покорны», - сказал великий поэт, а он знал, что говорит.
Закрутились романы среди слушателей специального факультета. Каждый вечер пары разбредались по городу, по паркам и садам, по бульварам и скверам. Возвращались ночью, а то и утром.
   Владимир с Раисой однажды до ночи засиделись в Михайловском саду. «Влюбленные часов не наблюдают», - сказал поэт и сказал не зря.
- Володя, - вдруг обратилась Раиса к своему сердечному другу, - а почему это в саду никого не видно?
- Как не видно? - Владимир заозирался по сторонам, - и вправду никого нет? А сколько уже времени? - он посмотрел на часы, - ого, почти двенадцать. Пойдем, а то, как бы нас не закрыли. Но их уже закрыли.
   Что делать? Ночевать в саду? Оно бы, конечно, и можно, но к утру становится очень прохладно - Нева рядом,а они в легкой одежде.
     Пошли вдоль ограды, в надежде найти незапертую калитку или хотя бы место, где можно перелезть через ограду. Калитку не нашли, да и удобных для перелаза мест тоже не обнаружили.
И решили они перелазить через ограду возле храма «Спас на крови», хотя высота ограды   там  более двух метров. С трудом, но перелезли…
  Между тем подошли майские праздники. Многие слушатели разъехались по домам. Владимиру ехать было слишком далеко, и он остался. Была у него, конечно, и другая причина, но об этом он старался не думать.
Не поехали домой и Семен с Василием, не поехали и женщины  12-ой комнаты. Не поехала, разумеется, и Раиса.
   В один из этих дней запускались фонтаны Петергофа. Старые знакомые жильцы, 7-ой и  12-ой комнат, решили поехать вместе на этот праздник.
И Владимир, и Раиса уже бывали в Петергофе, но действующих фонтанов еще не видели. Все понимали, что в этот день Петергоф отправится масса народа и поэтому пришли пораньше к причалу, около площади Декабристов, чтобы сесть на теплоход.
    Им повезло. Без проблем купили билеты и заняли места в салоне «Метеора».
Теплоход отплыл от причала, проплыл под дворцовым мостом, повернул в Малую Неву и направился к морю, точнее к Финскому заливу. Залив встретил ветром, волнами и пеной.
- Хочешь, я прочитаю тебе несколько строк стихотворения?
- Прочитай.

                Катер знакомый ждал у причала,
                Буйно гуляла весна;
                С пеной встречала, катер качала
                В Финском заливе волна.

- Ой, как здорово, - воскликнула Рая, - это же про нас. Чьи это стихи?
- Да я уже забыл.
- Ой, врешь, Володька. Это же ты сочинил. Я по твоим глазам вижу.
- Ну, может и я. Ну и что? Подумаешь…
- Посмотрите на него! Напыжился. Прямо мэтр поэзии. Читай все стихотворение.
- В другой раз, Рая. Вон  видишь, в туманной дымке , силуэт большого здания. Это   Морской Никольский собор.
- Никольский собор? Вот бы съездить туда, посмотреть Кронштадт.
- Не получится.
- Почему?
- Это же база Балтийского флота. Простых смертных, как мы с тобой, туда не пускают. Слушай, Рая? Ты знаешь песню «Над Кронштадтом туман»?
- Знаю.
- Спой, пожалуйста. Мне эта песня, не знаю почему, но очень нравится.
- Как же я тебе спою? Мы на теплоходе. Люди кругом.
- Ну и что? Тебя в гуле двигателя, никто, кроме меня, и не услышит. А если кто-то и  услышит, то будет этому только рад. Все же на праздник плывут.
- Ну ладно, уговорил.
Владимир обнял Раису, прижал к себе и она тихонько запела.

                Над Кронштадтом туман, в синей дымке дома
                А вокруг тишина, тишина да огни маяков;
                И сама не пойму почему, почему
                Так близка, так близка, мне судьба моряков.

   Как не тихо пела Раиса, но ее услышали. Все разговоры смолкли, и даже, кажется, гул двигателя стал немного тише. И вдруг раздался мужской голос, - девушка, пожалуйста, погромче.
Раиса запела громче.

                Где то в море они, дни и ночи одни
                Далеко, далеко, далеко от родных берегов;
                И уметь надо ждать, ждать опять и опять,
                Чтоб любить, чтоб любить, так любить моряков.

  Люди в салоне теплохода почувствовали себя ближе и роднее. Раисины подруги, другие женщины и даже некоторые мужчины стали подпевать. Последний куплет пел весь салон теплохода. Пел и Владимир.

                Над Кронштадтом туман, в синей дымке дома,
                А вокруг тишина, тишина да огни маяков;
                Может быть оттого, что люблю одного
                Я за всех, я в ответе за всех моряков
                Может быть оттого, что люблю одного
                Я за всех, я в тревоге за всех моряков.

  Закончилась песня. В салоне раздались аплодисменты, а Владимир поцеловал певунью.
- Какая ты молодец! Спасибо тебе за эту песню.
- Девушка спойте еще, - раздались со всех сторон возгласы, - просим!
Но петь уже было некогда. Теплоход подходил к пристани и нужно было готовится к выходу, «Метеор» подошел к причалу, матрос перебросил сходни и пассажиры стали выходить на берег. Вышли и Раиса с Владимиром.
- Куда же нам пойти? - вопросительно проговорил Владимир, - сейчас девять часов, а запуск фонтанов в десять. Давай просто погуляем.
 И они пошли по аллеям парка. Вслед за ними пошли и Семен, и Василий, и женщины. Парк как бы спал. Молчали фонтаны, молчали скульптуры, молчал дворец. Молча цвели деревья, кустарники, цветы.
- Боже! Как же здесь красиво, - воскликнула Раиса, коснувшись руки Владимира.
- А что ты скажешь через час, когда оживут все фонтаны?
- Не знаю, что я скажу. Наверное, буду молчать, и любоваться красотой.
- Сколько же об этой красоте, об этих фонтанах и скульптурах написано стихов, поэм, элегий. Оно замечательно, это «Петра творенье».
- Ну вот и прочти мне что-нибудь об этом, пока фонтаны молчат.
- Да я ничего и не помню. Нет вру. Отрывок из «Руслан и Людмила» помню.
- А какая связь между поэмой Пушкина и Петергофом?
- Самая прямая. Описывая сказочный сад, Пушкин имел ввиду вот этот «Нижний парк» Петергофа.
- Тогда читай.
- Слушаюсь.

                Летят алмазные фонтаны
                С веселым шумом к облакам.
                Под ними блещут истуканы
                И, мнится, живы; Фидий сам,
                Питомец Феба и Паллады,
                Любуясь нами, наконец
 
- Пушкинское описание, конечно, замечательное, - задумчиво проговорила Раиса, - но отрывок из поэмы ты прочел несколько преждевременно- Фонтаны-то не работают.
Не обижайся. Это я так, к слову. А где же наши?
- Они недалеко от нас были.… Да вон они, - Владимир показал рукой в сторону скульптуры Евы,- видишь, сидят на скамейках. Давай-ка и мы с тобой немного посидим, отдохнем и пойдем занимать место поближе к «Самсону».
  Посидели, отдохнули и пошли к месту главного действия - к «Самсону». Вся их компания тоже поднялась со скамеек и пошла вслед за ними. А около «Самсона» уже было много народу. Компания студентов с трудом протиснулась к фонтану.
Ровно в десять часов, около   главного дворца «появились какие-то люди. Пожилой мужчина подошел к микрофону и начал говорить. Динамики разносили его голос по всему парку. Говорил он недолго, и вскоре прозвучала команда,- «Пустить
петергофские фонтаны». Владимир, Раиса и тысячи других людей увидели, как из пасти льва начала подниматься струя воды. Она поднималась все выше и выше, становилась все мощнее и мощнее и, наконец, главный фонтан Петергофа заработал в полную силу. Заработали и сотни других фонтанов, но Владимир и Раиса смотрели на атлетическую фигуру Самсона, на могучего льва, на мощную водяную струю, уходящую, как казалось, в небеса. А из репродукторов  звучали бравурные марши и песни, а затем какая-то женщина стала читать стихи.

                Опять благословенный Петергоф
                Дождям своим повелевает литься,
                И бронзовых героев и богов
                Младенческие умывает лица.

- Да это Белла Ахмадулина, - воскликнула Раиса, прислушавшись к голосу, - я ее в Уфе слушала. Она как-то приезжала к нам.
- А я, к сожалению, почти не знаю ее.
               
                Здесь жди чудес из тьмы, из соловьев,
                Из зелени, из замысла Петрова;
                Того гляди проглянет Саваоф,
                Покажет лик и растворится снова.

Голос Ахмадулиной замолк, зазвучали песни о Ленинграде, о весне, о любви…
  После выступления поэтессы, всей группой пошли гулять по парку. Гуляли долго. Любовались и Евой, и Адамом, и шахматной горкой, и множеством других фонтанов.
    Время перевалило за обед. Женщины заговорили о том, что не плохо бы перекусить. Мужчины были не против. Но как это сделать?
Работали различные ларьки, кафетерии и даже кафе, но около них было столько народу, что нечего было и думать выстоять такую очередь.
- Ничего, потерпим, - сказал Василий, отходя от очередного кафе, - сегодня у нас будет разгрузочный день. Это полезно для организма.
   Остаться без обеда неприятно, но это не большая беда. Подошла другая неприятность. Женщинам, да и мужчинам понадобился туалет. Туалет нашли, но вокруг него творилось нечто невообразимое. В мужское отделение еще можно было попасть, а вот в женское.… Тысячи женщин стояли около туалета, некоторые даже приплясывали, и по их лицам было видно, что они испытывают существенные проблемы. Что делать?
   И в этот напряженный, критический момент недюжинную находчивость проявил Василий Степаныч, бывалый человек, фронтовик.
- Пошли мужики за мной, - приказал он Семену и Владимиру, и направился к мужскому туалету, - Вы, женщины идите за нами.
Женщины недоуменно переглянулись, но пошли.
Василий подвел свою команду к мужскому туалету, встал на пороге и крикнул.
- Мужикам идти направо! Левое отделение закрывается!
Мужской туалет был разделен на две половины. В правой размещались         писсуары, а в левой были кабинки с унитазами. И в правое, и в левое отделение имелись отельные двери.
Команда Василия тоже не дремала. Владимир направлял мужиков в правую сторону, а
 Семен перекрыл дверь в левую.
Большинство мужчин поняли действия Василия и его команды и одобрили их, но некоторые стали возмущаться.
- Как, что? - зашумели они, - по   какому праву?
- С правами разберемся потом, а сейчас делайте то, что вам говорят, - резко, командирским тоном отвечал им Василий Степанович.
   Женщины поняли и оценили действия спасательной команды. Сначала смущенно и неуверенно, а потом все смелее пошли в мужское отделение. Вскоре Василий и его помощники оказались не  у дел.
   Проблема была решена, но долго еще вся компания обсуждала происшествие, возмущаясь подобной организацией праздника.
- А что вы, дамы и господа, возмущаетесь? - иронически рассуждал Василий Степанович, - где, в каком городе есть у нас нормальные туалеты? Ведь советский человек - это особый человек. Его не волнуют житейские проблемы. Он как ангел. Ему не нужны ни хорошие вещи, ни достойные зарплаты, ни туалеты…
- Он весь устремлен в коммунизм, - поддержал   Василия Владимир, - умные люди говорят, что культура начинается с кладбищ и туалетов, а у нас и кладбища не прибраны и с туалетами творится черт знает что.
- Зато мы первые в космосе, - вставил Семен.
- Нет, - возразил Владимир, -  мы уже и в космосе отстали.
- Что ты, Максимыч, говоришь! - возмутился Семен, - вон у нас какие космические корабли! А сколько у нас космонавтов? Много.
- Космонавтов много,но  и в Америке не меньше. А что касается кораблей, то наши «Союзы», ни в какое сравнение не идут с «Аполлоном». На «Аполлоне» американцы уже на луну слетали, а мы? Куда мы слетали?
- А ведь верно, - засмеялся Василий, - американцы были уже на Луне, а мы как-то забыли об этом и все хвастаемся своими достижениями.
- А потому забыли, - продолжил Владимир, - что с экранов телевизоров, из репродукторов, со страниц газет и журналов нам постоянно внушают, что мы впереди планеты всей. Другой-то информации нет.
- Я думаю, да что там думаю, я уверен, что вот таких историй с туалетами, в какую мы попали сегодня, в Европе быть не может.
- Был я в Европе, - опять заговорил Василий Степаныч, - видел и кладбища и туалеты. Такого бардака и такой грязи в Европе даже в войну не было.
  Между тем, время клонилось к вечеру. Все уже порядочно устали и проголодались. Решили отправляться домой. Возвращаться в город можно было или на поезде, или опять же на теплоходе.
- Лучше на теплоходе, - заявили женщины, - и быстрее и интереснее. Все - таки как ник как, но плыть то по Балтийскому морю.
- До моря далеко, - поправил их Семен, - это всего лишь залив, Финский.
Пошли к причалу, но подходя к нему, увидели, что вся пристань забита народом.
- Здесь нам и до утра не сесть на «Метеор», - удрученно сказала Раиса.
- А что же делать? - Владимир посмотрел на своих друзей.
- Да, история, - почесал затылок Василий, - не пешком же нам идти? Далековато…
- Придется идти на вокзал, - подал здравую мысль Семен.
- А ты думаешь там лучше? - возразил ему Василий, - людей-то понаехало в Петергоф, наверное, не меньше миллиона, и всем нужно добираться домой.
Но делать нечего. Решили идти на вокзал. Поднялись наверх, прошли по верхнему парку, вышли на какую-то улицу и тут увидели, что по этой улице, в сторону вокзала, идут толпы народа.
- Куда это народ  направляется? - наивно спросил Семен.
- Куда, куда? - усмехнулся Василий, - туда же, куда и мы, на вокзал. Ехать-то всем нужно.
- Да… - нахмурился Владимир,- трудно нам будет сесть на поезд.
  Но все оказалось хуже, чем они думали. В вокзал, к кассам пройти было невозможно, да кассы, вероятно и не работали. Перрон, привокзальная площадь, скверы, проходы - все было забито народом.
- Ну, друзья, - обратился Василий к Семену и Владимиру, - придется забыть на время о цивилизации, а то  будем  ночевать здесь. Вспомним  старые, добрые годы, когда штурмом брали вагоны. Не забыли еще?
- Не забыли.
- Вот и хорошо. Семен будешь в центре, ты самый массивный, Владимир слева, я справа. Идти вперед и не церемонится. Расталкивать, отбрасывать, двигаться  к вагонам. Женщины идут за нами. Только не отставайте. Забудьте на время свою женственность. Только вперед, только к вагону.
   Подошла электричка. Василий, Владимир и Семен ринулись в атаку. Кто-то кричал, кто-то ругался, кто-то даже вступал в схватку. Как бы там ни было, но сплоченная команда под руководством старого солдата, сумела затолкать в вагон женщин, а затем забрались и  мужики . А в вагоне людская масса так спрессовалась, что ни шагнуть, ни наклонится, ни повернуться было невозможно.
   Полуживые доехали до Балтийского вокзала, отдышались, размяли отекшие руки и ноги и на трамвае добирались до дома.
Около общежития мужчины пропустили женщин вперед, а сами задержались.
- После такого праздника…- начал Василий.
- После таких приключений… - продолжил Семен.
- После таких мучений… - добавил Владимир.
- Нужно обязательно выпить, - хором заключили друзья.
Сказано - сделано. Магазин рядом.

                Глава тринадцатая
   Подошел очередной майский праздник, День Победы. В этот день намечалось открытие монумента «Защитникам  Ленинграда». Об этом уже несколько недель трубили и газеты, и радио, и   телевидение. Владимир с Раисой, да и многие другие слушатели специального факультета, решили побывать на этом торжественном мероприятии.
  Долго, с пересадками добирались до площади Победы на Московском проспекте.
- А ты знаешь, Рая, - спросил Владимир, когда они ехали в автобусе, - что площадь Победы, куда мы едем, раньше называлась «Средняя Рогатка»?
- Что еще за рогатка? Впервые слышу.
- Мне наша дежурная, Анна Николаевна, рассказала. Рогаткой называли  заставу, которая   перекрывала  дорогу.         
- А почему «Средняя»?
- Всего рогаток было три - ближняя, средняя и дальняя. Ближняя  располагалась на месте нынешних Московских ворот, дальняя где-то под Пулковской горой, а средняя здесь, в конце нынешнего Московского проспекта. Кстати, Московский проспект совсем  недавно назывался проспектом имени Сталина и застроен он в стиле монументальной, сталинской архитектуры. Вон, посмотри на эти здания.
- Всё - то ты, знаешь. Прямо таки энциклопедист.
- Не очень - то много я знаю, но мы уже подъезжаем.
Автобус остановился и они вышли.
- Посмотри, Рая, какое грандиозное здание на той стороне улицы. Его строили как «Дом советов» и хотели в нем разместить все высшие инстанции Ленинграда, но почему  то, ни сделали этого. Наверное, партийные и советские органы не захотели уезжать из центра города.
- А сейчас что в нем находится?
- А черт его знает. Наверное, всякие городские учреждения, но я не знаю какие, да и знать не хочу.
   До монумента нужно было еще пройти порядочное расстояние. Владимир и Раиса пошли быстрым шагом, боясь опоздать на открытие. Пришли вовремя. Народу было, конечно, не столько, как в Нижнем парке Петергофа, во время запуска фонтанов, но, все-таки, много.
  Владимир и Раиса прошли в центр, к «Вечному огню» и оттуда смотрели и слушали
церемонию открытия монумента.
  Был военный парад, были речи партийных деятелей, были выступления блокадников и возложение венков. Раиса тоже положила, принесенные с собой гвоздики.
После торжественной части из репродукторов зазвучали военные песни, и они были   намного  душевнее , чем выступление ораторов.

                Мне все помнится - в ночи зимние
                Над Россией, над любимою страной
                Весь израненный, в белом инее
                Гордо высился печальный город мой.

Люди слушали и многие плакали, особенно пожилые, пережившие блокаду.

                Над Россиею , небо синее,
                Небо синее над Невой;
                В целом мире нет, нет красивее
                Ленинграда моего.

  А небо в этот день над городом, над монументом, над головами людей было действительно синее, а город был такой красивый,  что казалось -  нет в мире   города  красивее Ленинграда.
   А вечером небо над Ленинградом   расцветилось   огнями  праздничного салюта в честь тридцатилетия Великой Победы.
Владимир и Раиса смотрели салют, стоя на набережной Невы, у  Кировского моста.
 Орудия, производившие салют, были недалеко от них, у стен Петропавловской крепости.
  После салюта Раиса и Владимир вернулись в общежитие. Раиса ушла в свою комнату, а Владимир присел к столику вахтеров. Дежурила Анна Николаевна, с которой у Владимира давно завязались дружеские отношения.
  Владимир часто беседовал с Анной Николаевной. Ему было интересно слушать пожилую ленинградку, блокадницу. Много чего интересного она рассказала ему о Ленинграде, и о ленинградцах, и о войне, и о блокаде.
Вот и  на этот раз  он  хотел расспросить ее кое о чем, но она его опередила.
- Ходили на открытие памятника?
- Это не памятник, а монумент.
- А не все ли равно? Так были вы там?
- Были. Все видели и все слышали.
- Ну и как? Понравилось?
- Я не могу сказать понравилось или не понравилось. Это же не концерт.
- Я, наверное, не так вопрос задала. Ты уж прости меня, старую. Я хотела спросить - почувствовали ли вы великое горе и боль ленинградцев или нет?
- Да как вам сказать? Если честно, то нет. Слишком было все казенное, высокопарное, пафосное. Слов было много, а души не чувствовалось.
- Вот, вот.… Все как всегда. Много слов, много похвальбы, много заверений, а душевности, человечности нет. По газетным, книжным словам  все ленинградцы - блокадники герои, а ведь в Ленинграде во время войны народ был всякий - и хороший, и плохой. Выживали все, кто как мог. Какие же мы герои?
- Анна Николаевна! Вы сейчас сказали  то же самое, что и академик Борис Пиотровский, директор Эрмитажа. Он сказал: «Ленинградцы,блокадники, никакие не герои, а мученики».
- Верно, сказал академик. Не подвиги мы совершали, а мучились. Света не было, тепла не было, хлеба тоже не было.
- А у всех ли не было, Анна Николаевна?
- Ну что ты, Володя! У начальства все было. Я сейчас тебе кое-что расскажу. У меня была знакомая, Вера Бурмистрова. Ее муж, Леонид, работал в столовой Смольного. Так вот она рассказывала, что в правительственной столовой было абсолютно все, без ограничений, как в Кремле. Фрукты, овощи, икра, мороженое. Молоко и яйца доставляли из подсобного хозяйства во Всеволожском районе. Пекарня выпекала разные булочки и торты. Начальство жировало, а народ умирал с голоду. Вот так…
- Анна Николаевна! А как же выжили Вы? Вы как то говорили, что у вас были маленькие дети.
- Да, две девочки. Семи и пяти лет. Как мы выжили? Нас кормил большой начальник, который жил с нами на одной площадки.
- Такой добрый был начальник?
- Как же? Держи карман шире. Нужны мы ему были, как телеге пятое колесо.
- Но Вы  же сказали, что он кормил вас?
- Конечно, кормил, но как? На лестничной площадке стояла большая урна для мусора. И вот жена или домработница этого начальника вываливали  в эту урну, вместе с мусором всякие объедки. А я ночью выбирала из мусора все, что можно было есть и уносила домой. Грязно, унизительно, но детей я спасла.
- Ничего в этом, дорогая Анна Николаевна, унизительного нет. Наоборот. Это материнский подвиг.
- Может быть, можно и так сказать, но я в то время об этом не думала.
- Вы знаете, Анна Николаевна, всю правду о блокаде, о ваших мучениях, пока ни в книгах, ни в фильмах  не рассказывают , но  есть такие люди,  которые не боятся делать этого. Я прочту стихотворение, которое написал мой хороший знакомый. Зовут его Евгений. Стихотворение маленькое.
            
                Стынет город от  холода,
                Цепенеет  в апатии,      
                Ну а в Смольном не голодно
                Клану Ленинской партии.

                Им харчишки  кремлевские
                Шлют бортами по воздуху,
                А народ к Пискаревскому
                Тащит голых без роздыха.


  Прослушала старая женщина стихотворение, помолчала и промолвила
- Все так и было и даже страшнее. Молодец  Евгений. Передайте ему мое спасибо.
- Хорошо, передам. А скажите, Анна Николаевна, как так получилось, что такой большой город, с огромными запасами продовольствия в одночасье оказался без продуктов?
- Ну что, я тебе Володя, скажу. Я простая женщина и всего не знаю. Могу рассказать только о том, что видела сама и слышала от людей. Ты что-нибудь слышал про Бадаевские склады?
- Читал где-то, что их основал какой-то купец  и что они были самыми большими и в Петербурге, и в Петрограде ,  и в Ленинграде.
- Все правильно. Они были самые большие в городе.
- А где они находились?
- Ну, Московский проспект, ты конечно знаешь?
- Разумеется, знаю. Сегодня ехали по нему.
- Ну вот. Недалеко от Московских ворот есть Новодевичий монастырь.  За ним и находились те самые склады. Как я слышала от людей, на этих складах и хранилось все продовольствие , а немцы про эти склады узнали. Как они узнали, я сказать не могу. Может их разведка обнаружила, а может предатели помогли. Предателей в то время тоже хватало. Каждую ночь сигналили фонариками немецким самолетам. Вот немцы и разбомбили склады. Бомбили и днем, и ночью. Пожар был страшный. Сгорело все дотла. Вот и начался голод…
   С тяжестью в душе пошел Владимир в свою комнату. Разделся, лег в постель, но уснуть не мог. Он думал о блокаде, о голоде, об Анне Николаевне.
- Почему так получилось, кто виноват в гибели сотен тысяч ленинградцев: мужчин и женщин, детей и стариков, верующих и неверующих?
Ответ напрашивался сам собой, но признать его значило признать и полную несостоятельность властей того времени.
- А сейчас что происходит? Почему люди до сих пор живут в коммуналках? Почему везде и во всем дефицит? Почему страна отгорожена от всего остального мира? Во что верить русскому человеку, да и не только русскому, а всем людям огромной страны. Но верить во что-то надо. Иначе как жить?
И он внезапно вспомнил стихотворение.

                Но живет и будет жить Отчизна
                Светит солнце Родине моей,
                Я не верю в  «зори коммунизма»,
                Верю я в Россию и людей.
  Мысли Владимира потекли по другому руслу  и он уснул.

                Глава четырнадцатая

 Учеба на специальном факультете заканчивалась. Начались зачеты и экзамены  . Слушателей пугали, что они из-за прогулов, а прогулы с приходом теплых дней стали массовыми, не смогут успешно закончить учебу. Но, вопреки этим прогнозам, зачеты и экзамены слушатели сдавали успешно. Ни один человек, не завалил  ни одного экзамена. Даже такие, как Виктор Банников из Астрахани, который почти непрерывно пьянствовал и очень редко появлялся на занятиях, даже такие сдали все и получили дипломы.
  Многие слушатели, в том числе  Владимир и Раиса, Семен с Василием все сдали на отлично.
  Дипломы вручали в актовом зале института, во дворце  гетмана Разумовского,    Все было чинно и академично и в то же время нудно и скучно.
  Прощальный банкет организовали в одном из ресторанов на Итальянской улице. Здесь было значительно веселее: пили, пели, танцевали. Из ресторана выходили перед самым его закрытием. Была уже ночь, но какая ночь! Белая, теплая с ароматами цветов. Домой решили идти пешком.
  С песнями дошли до Кировского моста. И тут веселых обладателей новых дипломов ждал сюрприз. Мост стали разводить. Что делать?
 Самые храбрые ринулись вперед, остальные последовали за ними. Их никто не задерживал. Никакой охраны не было. Мост только начали  разводить  и поэтому щель между  створами  была еще не более двадцати сантиметров. Все благополучно перепрыгнули, даже не перепрыгнули , а просто перешагнули.
  Дальше никаких препятствий  обладатели  новых дипломов, не очень то и нужных, с песнями пошли мимо Финляндского вокзала, к Лесному проспекту, к своему общежитию, в котором они прожили четыре месяца, и который   завтра, послезавтра предстояло покинуть. Как бы там ни было, но все они привыкли к своему временному жилью, к своим комнатам, к красному уголку, в котором собирались  в ненастные дни, когда бродить по городу, не хотелось.
Но в общежитие они не пошли.
- Давайте встретим  восход солнца на улице - предложил кто-то.
Все согласились. Завернули в  Сампсониевский  сад и устроились на скамейках. У   запасливых  мужиков  нашлась и водка и закуска. Нашлось и вино. Праздник продолжался.
 На следующий день стали понемногу разъезжаться, но Раиса и Владимир задержались. Они никак не могли договориться - кому уезжать первому.
- Раиса ты должна уехать первой, - настаивал Владимир, - я, как мужчина, обязан проводить тебя.
- Нет, Володя. Я провожу тебя. Для меня это очень важно.
В конце концов, Владимир уступил.
Наступил последний вечер перед отъездом.
- Рая, пойдем в кафе или ресторан - предложил Владимир, - посидим, поговорим, выпьем немного.
Но Рая опять не согласилась.
- Я, Володя, хочу пройтись по тем же улицам и набережным, по которым мы бродили в ту, памятную ночь 8 - го марта. Хочу посидеть не тех же скамейках, посмотреть на Неву, на мосты, на Зимний  дворец  и на Исаакиевский собор.  Хочу побыть всю ночь только с тобой.
- Я тоже, Рая, этого хочу, но давай все-таки зайдем куда-нибудь и хоть на   скорую руку перекусим.
Они зашли в магазин, который был в  том же здании,  где было и   общежитие, прошли в кафетерий, выпили по стакану кофе и съели по бутерброду.
- Ну вот, энергией запаслись, - пошутил Владимир, - теперь можно  и отправляться по нашему маршруту.
- Пойдем, Володя, - Раиса не поддержала шутливый тон, - но давай сначала зайдем в Сампсониевский сад.
 Они вошли в ворота сада и уселись на скамейку под липой. Это была их скамейка. Они часто вечерами приходили сюда.
Посидели, помолчали.
- Пойдем Володя.
Вышли на Лесной проспект и направились, как в тот , весенний    вечер 8 - го марта,  в сторону Финляндского вокзала. Невесело было на душе и у Раисы, и у Владимира. Они перекидывались словами и репликами, но больше молчали.
 Вот и Финляндский вокзал. Сколько раз они проходили около него, сколько раз входили и выходили на этой станции метро. Отсюда, от Финляндского вокзала они ездили в Сестрорецк, во Всеволожск, в Репино. В этой столовой они часто обедали. Все это стало почти родным, и все это завтра придется оставить.
 Они пошли дальше. Прошли по тем же улицам, по тем же набережным, по тем же мостам. Посидели на скамейке у крейсера «Аврора», но песен не пели, и с курсантами не разговаривали.
  Вот и «Биржевой мост», вот и Ростральные колонны, вот и та самая скамейка, на которой они просидели до утра в ту, памятную для них ночь.
  Все было также, как  и тогда: стояли на своем месте Ростральные колонны, плескалась о гранит Нева, видны были и мосты, и Зимний дворец и купол Исаакиевского собора.
  Все было также. Но не было ощущения радости и ожидания счастья.
Присели Владимир и Раиса на свою скамейку и долго молчали.
- Рая, - заговорил, наконец, Владимир, - надо что-то решить, как-то определиться. Я думаю съездить домой, устроить там свои дела и приехать к тебе. Без тебя я уже не могу.
- Я, Володя, все эти дни думала о нас с тобой. Ты для меня очень дорог. Я счастлива, что встретила тебя, но я не могу и не хочу сделать несчастной твою жену и твоих детей. Пойми меня правильно. Если я это сделаю, то всю жизнь буду казнить себя. В этом случае счастья у нас не будет.
- Но что  же, Рая, делать?
- Что делать? Жить. Я тебе, Володя, не говорила, но у меня, наверное, будет ребенок. Наш ребенок .      
-Ребенок?-  вскрикнул Владимир,- почему же ты до сих пор молчала ?
- Я не была уверена в этом, да и  вообще не хотела говорить тебе.      
-Это как? Почему  ты не хотела мне  говорить?
- Я уже объяснила  тебе. Ты должен вернуться к своей семье.
  Они до самого утра и говорили, и спорили, и обнимались, но Раиса осталась при своем. Надо было ехать в общежитие, собирать вещи и отправляться в аэропорт.
  В аэропорту они почти не разговаривали, а только глядели друг на друга. В глазах Раисы стояли слезы, да и Владимир был готов заплакать.
   Объявили посадку. Последний раз обнялись и поцеловались. Владимир пошел к выходу. Он шел и оглядывался на сиротливо стоявшую у колонны Раису. Ноги у него за что-то цеплялись, а в голове   звучала, не весть откуда взявшаяся, песня.

                Провожала, руку  жала
                И глядела мне в глаза;
                И осталась  у вокзала 
                Сероглазая моя.

  Песня продолжала звучать и при посадке, и при взлете, и еще долго , долго…          А  в  глазах   стояла Раиса,  прислонившаяся к колонне и глядевшая ему  вслед.