Повесть о матери

         
    

 ГЛАВА1

     Я стою на невысоком пригорке, едва ли на полметра - метр возвышающимся над остальной частью местности. Природа совсем недавно освободилась от снега, но почва уже сухая, даже в низинах нет остатков талой воды, как всегда бывает в это время. Молодой сосновый бор не затеняет землю, полон щедрого весеннего солнца и дает простор невысоким березкам, весело шевелящим мелкими, еще клейкими листочками.

      Я не замечаю красоты уголка скупой сибирской природы. Мой взгляд обращен вниз на небольшой могильный холмик со скромным обелиском. На нем фотография пожилой, но еще красивой женщины. Это не та яркая и броская красота капризных красавиц, заставляющая совершать безумные поступки, ломающая характеры и судьбы. От этой красоты веет надежностью, верностью, спокойствием, невозможностью предать…

-Здравствуй… мама…Я пришел…-

Предательски щиплет глаза, в горле комок, не дающий высказать слова.

-Прости, что меня долго не было… Я знаю, ты простишь, ты всегда

умела прощать, хотя, бывало, доставалось мне ремешка. Но я всегда чувствовал твою справедливость и не обижался, ведь ты сама, после этого, чуть ли не со слезами на глазах спрашивала:

-Тебе не больно сынок?

-Нет-уже радостно отвечал я.

     А прощать было кого, ведь нас у тебя шестеро: Лена, Валя, Тамара, Зина, Я, и Саша. Лену мы не знали, она ведь умерла еще ребенком там, на Украине. Это была твоя первая трагедия. Потом был Урал, где мы все родились. Вспоминая твои рассказы, я понимаю, что это было самое счастливое время в твоей жизни.
     Отец донбасский шахтер, передовик производства, бригадир стахановской бригады – был вызван к руководству шахты и, в присутствии двух молчаливых незнакомцев, получил назначение на работу в уральских рудниках. Согласия не спрашивали. Так ты оказалась на Урале. Отец добывал в шахте руду. Что это была за руда, никто не спрашивал, спрашивать было нельзя. Руду выдавали на« гора», грузили в вагоны и увозили.
     Время было тревожное,предвоенное. Планы добычи увеличивали, крепежники отставали от проходчиков и торопились в ущерб безопасности. Случались и обвалы породы, несколько раз в них побывал и отец, что не добавило ему здоровья. Но он приносил хорошую зарплату и в семье был надежный достаток, а это было основным в то тяжелое время.

Ты как могла, старалась вносить свою лепту в благосостояние нашей семьи. Я смутно помню, что за огородами текла небольшая речка, но рыбы там было, видимо, немало. Вы с соседкой, тоже женой шахтера, организовали рыбную ловлю. Ловили, жарили карасей, и продавали на местном рынке. Это был, наверное, первый кооператив в истории Советского Союза.



      В нашей семье частенько вспоминается забавный эпизод, связанный с рыбалкой. Как то старшие сестры пошли на речку стирать мои пеленки и обнаружили на мелководье выбившуюся погреться на солнышке, огромную рыбину.Преодолев страх, они сумели выбросить ее на отмель и скрутили в мои пеленки. Этот эпизод достоин уважения, так как рыбина была не меньше их роста, и они с трудом донесли ее домой, порой падая под ударами ее хвоста.

     Потом грянула война,отец получил бронь от призыва на фронт и все страшные четыре года давал стране руду. Ты рассказывала, какой ценой это ему доставалось. Все людские ресурсы подбирала война, приходилось работать за двоих, троих, четверых. Рубить породу, крепить своды, грузить вагонетки и откатывать их. Приходил с работы как с креста снятый, но никто не сетовал, не жаловался…» Война». Уже много позже ты говорила:

-Лучше бы на фронт взяли его, пусть хоть калекой бы пришел, да живой.

Менее чем за год до окончания войны появился на свет и я. Ты вспоминала, как счастлив был отец. Да! Сын - наследник, продолжатель рода. Желанный ребенок для любого отца.

     Спустя четыре года на свет появился мой братик Саша. Радость отца перемежалась с печалью. Он уже начал чувствовать предел своих физических возможностей. Тяжелейшие условия труда, ядовитая пыль руды сделали свое дело. Слава передовика труда осталась позади, он уже не мог выносить тяжелую физическую нагрузку и был переведен на второстепенные работы. Сколько бессонных ночей вы с ним провели, обсуждая свою будущую жизнь.Возвращаться назад на Украину, в разоренную фашистским нашествием землю, было бессмысленно. Ты, мама, это хорошо понимала. Младший твой брат Ваня, сгинул в горниле войны. Старший брат Алексей вернулся живым и здоровым, но мужья сестер после тяжелых ранений. Жилья нет, все разбито и порушено, ютятся кто где. Помочь они не в силах.

     -Поедем Нюра на мою родину, будет тоже нелегко, но, все- таки, войны там не было. У меня четыре брата, помогут, если что…- наконец решил отец - Да и детям там будет проще,не будут чувствовать себя изгоями…как если бы там, в ваших краях… Ты согласилась, куда же было деваться, хотя сердце ныло - ехать в холодную, неизведанную Сибирь.

Да, твое сердце вещун. Как заныло оно там, уже на вокзале, когда я, еще не достигший пятилетнего возраста, испугавшись паровозного гудка подходившего поезда, закричал:

-Мама! Давай никуда не поедем. Пойдем домой.- С тех пор ожидание беды не покидало тебя, и она не заставил себя долго ждать.

Осенний Иркутск, встретил ненастной погодой. Ожидавшие нас два брата отца нашли попутную грузовую машину. Предстоял путь более сотни километров. Это сейчас, в комфортабельном автобусе, такое расстояние не является проблемой, но тогда передвигаться можно было только на открытых грузовых машинах. Тебе досталось самое лучшее место - в кабине водителя, на руках ведь еще грудной мой братик Саша. По улицам города бойко шла торговля спиртным, и водитель останавливался едва ли не у каждого киоска, «заправляясь» на дорожку. -Ты бы не пил много, людей ведь везешь -робко попросила ты -Не беспокойся красавица, довезу честь по - чести.На фронте всякое бывало но, как видишь, живой да здоровый пришел. Твой - то воевал?

-Нет, он шахтером был на уральских рудниках, бронь имел. Братья его, что нас встречали, воевали.

- Отлынил, значит, от фронта, отсиделся в тылу.

-Тебе бы так отсидеться, ты вон живой здоровый, водку хлещешь, пивом запиваешь. А он все эти годы под землей надрывался, ядовитой пылью, да газами травился, несколько раз под завалами был. Последний раз едва откопали.

- Да ладно, не заводись. Всем досталось и в тылу и на фронте - присмирел водитель -Я посмотрел, что там фашист натворил. Это как теперь все восстанавливать? Но и мы тоже постарались, когда на их землю зашли. Там у них город есть, Дрезден называется. Так американцы его с воздуха весь развалили. Когда мы подошли - там одни развалины, аж ужас берет. Но с другой-то стороны, какого хера он на нас полез? Вот и получай ответку. - Водитель надолго замолчал, переживая все заново.- Американцы всю войну союзниками были, вместе с англичанами танки, самолеты присылали, второй фронт открыли, помогли фашиста добить.А теперь врагами стали, что ли. Атомную бомбу придумали.Японцам и так уже конец был, мы им на Дальнем востоке вломили хорошо. Зачем было эту бомбу бросать?Не терпится показать нам кто в доме хозяин? Ну да, показали. Нам сейчас с ними воевать никак нельзя,хлеба вдосталь нету,многим задницу прикрыть нечем. Нищета - одним словом, А разруха считай до самой Москвы.

Водитель еще долго вспоминал прошедшие годы войны, ноты уже не слушала его. Думала про своих родных - мама, Оля,Нина - все были под немцем. Алеша на фронте был, а Ванечки уже нет, пропал без вести, как ушел на фронт, так ни одной весточки и не было. Светлых пятен в жизни, если оглядеться назад, по -хорошему ты и не видела. Отец сгинул на гражданской войне,командиром был у красных. Убить не убили, так тиф скосил. Весточку с оказией передали, что лежит в госпитале в Кривом Роге.Мать ездила к нему, но свалилась от тифа. Лежала в том же госпитале, но свидеться не пришлось. Сама выкарабкалась, а отец уже лежал в земле.
      Все хозяйство лежало на матери – суровой, властной женщине -да на подростке Алеше. Понятно, что и младшие сестры не отлынивали,всем находилась работа -птица, корова с теленком, рабочий вол, конь, да железный плуг с железной бороной – особая ценность в хозяйстве. Отец и все его три брата, умели хорошо играть на струнных инструментах, особенно на скрипках,которые сами и мастерили.Все сельские праздники не обходились без их участия, соответственно был дополнительный заработок, чему хозяйственная мать находила достойное применение.

После гражданско войны новая беда.В хутора, в села стали прибывать из города вооруженные отряды красноармейцев, назывались они продотрядами.Эти продотряды выгребали все зерно, в том числе и посевное.В результате разразился повальный голод...

Потом коллективизация, колхозы. Куда мать наотрез отказалась уводить скот. Более сведущие братья отца,перебравшиеся в город, уже давно настойчиво советовали ей продать весь скот и купить какое – либо жилье в городе. Но уговорить ее, весь смысл жизни, которой был в этом хозяйстве,было невозможно. Новая беда пришла с другой стороны… Ты рассказывала, как старшему брату Алеше доставалось от матери ремня за то, что покуривал и тайком носил соседу хлеб и сало в обмен на табачок. Сосед был настоящим бедняком, не имел никакого хозяйства, но особо и не утруждал себя, чтобы как- то улучшить положение своей семьи.Единственно, чем он занимался,это посадкой табака,который потом обменивал на продукты. Мать по доброте душевной, иногда помогала ему, но однажды терпение ее иссякло. Как то по весне после его очередного попрошайничества, она сказала ему:

-Дам я зерна тебе на посев, дам плуг и коня, как сама отсеюсь, хватит тебе голодранцем по селу ходить. Будь мужиком, посей да будь с хлебом. -Сосед зерно взял,но за конем и плугом не пришел. С тех пор она его на порог не пускала. Теперь же сосед стал председателем комитета бедноты.И тут грянуло раскулачивание. Все крепкие хозяева были признаны кулаками и подлежали лишению всего имущества и жилья. Одной из первых на раскулачивание назначили твою семью. На совете комитета бедноты все члены были против этого.

- Иван Скрыпник ведь красным командиром был,да и жинка его одна хозяйство ведет, никогда батраков не держала,все на ней да на детях.-На что председатель сурово спросил — Вы что, политику партии не поддерживаете? Колхозы вон никак не поднимутся. Весь скот и земля перейдут к нам, укреплять же надо. Хватит, пожировало кулачье, пусть теперь сами почувствуют, как беднота живет.- На что все члены только опустили головы.

Тревожные сигналы автомобильной сирены отвлекли тебя от невеселых дум. Фары встречной машины стремительно летели навстречу. Ты закричала и рванула уснувшего водителя за плечо, тот поднял голову и раскрыл глаза от ужаса, потом резко крутнул рулевое колесо.Машины разошлись, слегка зацепившись бортами. Заплакал проснувшийся братик.

-Ты что! Угробить нас всех захотел.

-Все, все, красавица…все. Извини,больше не повторится.Да, пивко на водочку нехорошо легло, но теперь все. Клянусь.Уязвленный водитель тараторил без умолку, стараясь смягчить свою вину. Проснувшийся братик никак не мог успокоиться, и ты долго баюкала его, пока он не затих. Водитель тоже умолк и напряженно вглядывался в набегающую ленту дороги. Двигатель пел свою монотонную песню, Саша уютно сопел, прижавшись к груди, и постепенно забылась и ты.

Страшный удар грузовика о стоящую на обочине машину,выбросил тебя из кабины . Сильная боль и потеря сознания. Очнулась под колесами чужой машины. Водитель, изрядно уже помятый братьями отца, сидел на обочине дороги, утирая кровь со лба. Саша надрывно плакал неподалеку. Чудо, что никто из детей и взрослых сильно не пострадал. Но отец лежал на земле, едва сдерживая стон. Спасая дочь Зину, которую держал на руках,он принял удар о землю на себя. Как результат, перелом трех ребер и разрыв легкого. Вот так нас встретила родина отца - Сибирь. Но это была только прелюдия...

Чуть восстановившись после переломов, отец всеми силами пытался обустроить быт своей немалой семьи. Но что он уже мог, оставив все здоровье под землей Донбасса и Урала. Некстати заболел маленький Саша. Пришедшая на прием врач осмотрела его и с делала заключение.

-Это свинка, немного поболит и пройдет. Грей в мешочке соль и прикладывай горячим.- Как хорошо мы сейчас знаем этот термин - врачебная ошибка. Ошибся учитель - ученики, студенты недополучили знания. Ошибся конструктор - не получился, не полетел самолет.Ошибся строитель - многочисленные неприятности у жильцов дома.Ошибся врач - результат всегда один…

Через два дня, после посещения врача, Саша был совсем плох. По твоей просьбе пришла медсестра. Осмотрев его,она тихо ахнула.

-Господи, да это же дифтерия!Сыворотка нужна и срочно - увидев твои растерянные глаза, вскочила -Я сейчас сбегаю сама в больницу.Благо, что она была в шаговой доступности. Медсестра обернулась быстро, вколов ему,лекарство она не оставила его. Вдвоем с ней вы просидели над ним всю ночь, следя за реакцией организма. Но слишком поздно пришла к нему помощь, слишком страшна,оказалась врачебная ошибка,которую, видимо, можно назвать другим словом. Рано утром он открыл глаза, посмотрел на плачущих родных и произнес слова, которые мы помним до сих пор:

-Мама,Валя, Тома, не плачьте, мне совсем не больно -и закрыл их НАВСЕГДА. Ангелочек, он был озабочен только одним - что бы не было больно его родным.

В праздничные дни работникам медицины мы говорим слова о благородстве, о величии их профессии. Прекрасные слова сказал поэт:

-Кажется, сил не хватает,

Но надо на помощь идти,

Доброго вам пути

Волшебница, в белом халате,

С маленьким солнцем в груди.

У той медсестры,что определила диагноз,которая не спала ночь, пытаясь спасти маленького человечка,было большое сердце и то маленькое солнышко в груди.Было ли оно у той женщины врача? Этим вопросом можно не задаваться. Нужно только представить момент вашей встречи в коридоре больницы, куда на другой день ты пришла к вновь лежащему там отцу:

-Ну, ты сильно- то не убивайся.У тебя ведь еще четверо дома.-Может ли человек выдержать взгляд матери,которой советуют забыть только что умершего ребенка? Тем более, что человек, напрямую виновный в его смерти?Она выдержала…

Все врачи дают клятву Гиппократа. Суть этой клятвы одна – возьми чужую боль.Это трудно - взять чужую боль, ежедневно слышать стоны, мольбы о помощи. Это вызывает раздражение. Да, трудно, если нет того маленького солнышка в груди…

Наш отец,в это время, вновь лежал в больнице. Вовремя свидания он долго смотрел в твои потухшие глаза:-Что у нас случилось, Нюра?- Ты нашла в себе силы успокоить его, что просто устала, а дома все нормально.Только через два дня братья отца решились навестить его и сообщить страшную весть.Через неделю умер и отец.Это был 1953 год- год смерти Иосифа Виссарионовича СТАЛИНА.

Как же тебе удалось перенести этот страшный удар судьбы. Ты осталась одна, в чужой стороне, в разоренной нищей стране. А нас у тебя еще четверо… Я помню твою окаменевшую фигуру у окна,остановившиеся глаза. Что тебя ждало впереди!?
  Мама…мама…
Продолжение следует


ГЛАВА2

Начало двадцатого века. Сибирь…Тайга без конца и края. Кажется ничто не способно нарушить ее вечность.Сколько разного зверья и птицы нашло под ее кронами уют.Нет у нее врагов, разве что пожары часто беспокоят да … человек. После пожаров остаются страшные раны,но тайга терпелива,время – лучший ее союзник.Через год – другой появится молодая поросль - осинник, березняк и другая мелочь.Но ветер, боровая птица,мелкие грызуны сделают свое дело, разнесут семена настоящих таежных пород деревьев. Да, пройдут не годы, десятилетия прежде, чем встанут настоящие мачтовые сосны и лиственницы.

Но другое дело человек,Ему надо много для своего благоденствия. Строить жилища, корабли, делать бумагу,жечь дерево для тепла…ох, чего только еще не придумает человек. Вскоре завизжат электро и мотопилы, взревут мощные дизели тракторов,но и тогда еще люди будут стараться соблюдать благоразумие, стараясь преуменьшить раны, наносимые тайге.Это сбор порубочных остатков, чтобы не расплодился вредитель леса, узко ленточная вывозка древесины,для сохранности лесного подроста, посадка семян сосны на вырубах. Но алчность человеческая безгранична.Потом вместо тракторов и мотопил появятся комбайны,способные уже непросто рубить лес, а едва лине выкашивать его.Запылают рукотворные пожары, чтобы потом, на пожарищах, власть поневоле разрешала вырубку погибшего леса. Вот тогда задрожит тайга, предчувствуя свое полное уничтожение.

Но это будет потом,в далеком будущем.А сейчас тайга милостиво разрешает человеку рубить лес, что он может с одним топором, двуручной пилой и конной тягой.

Здесь, в глубине Восточной Сибири,тайга иногда оставляет большие безлесные пространства,которые порой, можно назвать степью. Эти места, как правило, и заселяет человек. Степь,о которой пойдет речь, лежала вдали от основных дорог. Была она достаточно велика,чтобы в ней поместились две деревни и приличное, по размерам,озеро. Приозерная деревня - назовем ее так – была, по сути,центром степи. В ней и проживал ее неофициальный хозяин. Три табуна коней по сотне в каждом, да без малого сотня рогатого скота, давали ему уверенность чувствовать себя хозяином степи.Был он еще достаточно молод и крепок. Как все сильные люди, он до сих пор был ревнив к чужой силе и удальству.А где еще можно показать ее,как не на объездке дикого жеребца. У табунщиков,обслуживающих его табуны,было немало удальцов,но он нередко сам садился на самого свирепого дикаря, чтобы вновь почувствовать бешеное напряжение собственных мышц, дикую силу животного.А с чем сравнить то удовлетворение, когда усмиренное чудовище, все в белой пене от получасовой борьбы,покорно шагает, подчиняясь твоей воле. А ведь такая удаль может дорого обойтись, можно остаться калекой,что не так редко и случается.Старая мать, не стесняясь посторонних, ругала его, на чем свет стоит, но он помнил, как покойный уже отец, смотрел на него молча, а глаза его не скрывали восхищения и гордости за своего сына. Отца теперь нет, да и мать уже редко выходит на улицу. Все вроде бы хорошо у хозяина, зимовка прошла успешно, падежа в табунах и стаде скота нет. Среди работников недовольства не слышно,хозяина уважают, но не чувствует он радости от жизни, давно не видели его улыбающимся.Гнетет его что-то, грызет червь какой - то, и он знает какой. Уже почти год, как расстался он со своей женой. Женой любимой, желанной. Прожили в радости и согласии почти десять лет, но не дали небеса детей. Сколько раз приходил шаман, бил в бубен, прыгал у костра, бился в агонии с пеной у рта, призывая к милости духов,получал щедрое вознаграждение. Но результат оставался один.Решили обратиться к врачам, ездили в районную больницу. Врач осмотрел жену, потом его самого, дал какие-то пилюли, микстуру в стеклянных пузырьках. Пилюли закончились,микстуру выпили, но все осталось по – прежнему. Мать начала пилить каждый день:

-Ты на кого все хозяйство оставишь? Я скоро умру, ты сам уже не совсем молодой.Жена твоя бесплодная,выгони ее, возьми другую. Сын тебе нужен, наследник. Что потом я твоему отцу скажу на том свете, когда меня духи заберут?Что зря мыс ним всю жизнь богатство умножали, а ты его на разор чужим людям оставить хочешь?

Но не мог он расстаться с женой,сроднились, слились в одно целое. Выгнать – это то же самое, что сердце вырвать из груди,опозорить ее перед людьми. Не мог он этого сделать.Мать была неумолима, сутра начиналось тоже самое:

- Пригрел бесплодную,больную, мучаешься с ней и меня совсем измучил. Возьми нормальную девку, она тебе сына родит. А эту больную отведи к ее отцу и дай ему отступных хороших.- Чтобы было дальше не известно, но жена сама приняла решение:

- Отпусти меня,не могу я больше так. Мать твоя права, не смогла я сделать твой дом и тебя счастливым.Видимо и в самом деле бесплодная, никчемная. Возьми себе другую и пусть она родит тебе сына.- Заплакала жена и он плакал вместе с ней. Всю ночь плакали они и всю ночь любили друг друга. Наутро он надел на своего любимого коня богатую сбрую, покрыл попоной, расшитой серебром,посадил жену в седло, взял коня под уздцы и повел его к отчему дому уже бывшей жены. Позади них катился возок, набитый разной утварью и гнали работники десяток молодых кобылиц, да пять коров первотелок. У ворот дома он поклонился отцу и сказал три слова:

- Прими отец и прости.- Потом подошел к своему коню,потрепал его по могучей шее, не поднимая глаз на жену, чтобы не сорваться, сказал:

- Прости и прощай.- Склонив голову,он быстро шел по улице, слыша ропот людей, стоящих у ворот. Но это не был ропот возмущения и осуждения, то был ропот одобрения и понимания. Не поскупился хозяин степи,дал богатые отступные,не выгнал, как бесплодную, не опозорил.Знали, что с кровью оторвал - жену любимую, желанную. Теперь каждый из них, кто имел взрослых дочерей,тайно лелеял мечту о том, что может,повезет породниться с хозяином.

----*----

Прошло уже полгода, как похоронил он мать.Не дождалась старая новой молодой хозяйки, не лелеяла уже мечту услышать плач новорожденного наследника,Не смогла перебороть сына. Окаменело его сердце,не мог он никого видеть на месте хозяйки, хотя теперь уже часто, как бы ненароком, стали попадаться ему на пути местные красавицы.Уходя в мир иной, простила старая мать сына. Не пилила,да и сил больше не было.

Рано утром он вышел из дома, чтобы самому осмотреть табун лошадей. Еще с вечера он приказал табунщикам подогнать первую сотню в ближайший загон. К полудню ожидал приезда чиновников из района, для отбора полусотни лошадей,годных к строевой службе.Оказавшись в тесном загоне, молодые жеребцы нервничали, то и дело вспыхивали драки. Вот два могучих жеребца взметнулись на дыбы, молотя копытами по мощной груди соперника, прижаты уши,оскалены зубы. Нет, это не острые зубы волка или собаки,это зубы жвачного животного, но если противник окажется неловок или слаб,то может получить страшную рану. Но эти двое равны по силе и опыту и все их усилия не приведут к большому урону их здоровья. И, все – таки, это опасно.

-Не давайте им драться,а то порвут друг друга.- Крикнул он табунщикам. Те бросились в загон,длинными бичами разгоняя драчунов. Тут он увидел маленького пацаненка,лет семи – восьми, сидящего на самой верхней жерди загона и наблюдавшего за дракой жеребцов.Подойдя, он уже хотел согнать его с жерди,опасно сидеть вблизи с почти дикими конями. Пацаненок повернул голову и на него взглянули живые,широко открытые глаза, выражавшие явное восхищение. Хозяин невольно улыбнулся:

-Что,любишь коней?- Мальчуган молча кивнул. Какое-то неизведанное теплое чувство овладело хозяином.– А верхом ездить то умеешь?- А сам подумал, -какой пацан в нашей степи не умеет верхом на коне. Мальчуган снова молча кивнул, глаза его так открыто и доверчиво смотрели на него, что хозяин чуть не смутился.

-Лошади то у твоего отца есть?

-Один конь только, но старый уже, отец на нем воду возит.

-А кто твой отец?

-Солдаруев.

А,охотник, ну знаю,знаю. Ладно, пойду я. Только смотри в загон не думай спускаться.- Хозяин отошел, но несколько раз невольно оглядывался на пацана.

Подъехавшие чиновники заставили хозяина отвлечься. Надо было достойно встретить гостей,предложить им отдохнуть с дороги, перекусить. Возле летней юрты уже давно суетились женщины.Жители степи уже и не помнили времена, когда юрта была основным жилищем. С наступлением осенних дождей,холодов, всей семьей перебирались в теплые, рубленные из цельных бревен,дома.

Хозяин,понимая, что гости привыкли к более цивилизованному быту,предложил накрыть столы.На что все дружно запротестовали, отдавая дань традициям, решили расположиться внутри юрты, вокруг небольшого костерка, сидя на подушках. Дым от костра не причинял никакого неудобства,его как в трубу вытягивало в узкое отверстие в самом верху юрты. Хозяин достал бутыль с крепким спиртным напитком и вопросительно посмотрел на гостей. Старший из них с сожалением посмотрел на бутыль и нехотя покачал головой:

- Давайте оставим это на вечер, у нас только три дня. Дело,прежде всего.- Все гости согласно покивали головами, хотя сожаление явно просматривалось на их лицах. Не мешкая, все с удовольствием приступили к трапезе. Перед каждым из них стояло большое блюдо с мясом молодой, вареной жеребятины, душистым свежеиспеченным хлебом, кусочками свежесбитого масла, тушками жареной рыбы, солеными,по русскому методу, груздями, сосудами со сметаной и пахтой, головками, редкого здесь, чеснока, которым гости с удовольствием заедали вкуснейшее мясо жеребенка.Но далее гостей ждали начиненные кашей,жареные рябчики, розоватый медвежий жир. Тут же стояли, источая благоухание, блюда со свежайшей клубникой и голубикой.

-Николай Павлович - обратился старший к хозяину – перед таким великолепием не может устоять простая русская душа. Я думаю господа, что не выпить по маленькой, это будет настоящим неуважением и даже оскорблением нашему достойнейшему хозяину.

Слова старшего нашли благодарный отклик в сердцах гостей, кой они выразили одобрительными возгласами и славословием в адрес хозяина. Окончание обеда завершилось по местному обычаю – крепчайшим, горячим чаем.Знаменитый « шелковый путь»положил начало этому обычаю. Он так крепко вошел в быт народов Сибири,что многие жители считали его национальным напитком.Сложилась даже веселая прибаутка: - Чай не пил, какая ила, чай попил -совсем ослаб. После обеда господам гостям, естественно,не мешало бы отдохнуть, а даже бы и соснуть,но старший был непреклонен: Нет господа,отдыхать будем дома,а сейчас дело. Прошу Николай Павлович, командуйте -обратился он к хозяину. По его приказу табунщики начали загонять коней по одному в узкий и длинный пригон,который постепенно сужался и заканчивался «карманом», где мог поместиться только один конь. Здесь он мог буянить сколько угодно, не причиняя вреда осматривающим его людям. Арканом его голову притягивали к столбу,где приемщики умело, раскрывали ему пасть, осматривая целостность его зубов.Затем осмотру подвергались копыта,ноги, туловище. Люди ощупывали,похлопывали, мяли мышцы этого, еще дикого зверя, стараясь найти недостатки, делающим его негодным для строевой службы. Здесь же молодой жеребец подвергался унизительной операции, которая, впоследствии,лишала его возможности стать продолжателем рода лошадиного, превращая дикого,своенравного зверя в, послушного воле человека, коня. Хотя для этого человеку необходимо будет приложить еще немало усилий.

Не найдя изъянов у животного старший делал отмашку. «Годен». Один из приемщиков вынимал, из горящего неподалеку костра,раскаленное тавро и прижимал его к холке животного, подтверждая переход его к другому владельцу. Запах паленого мяса висел в воздухе. Уже с десяток отобранных лошадей стояло в загоне,когда табунщики загнали на осмотр могучего жеребца,одного из тех, что утром испытывали силу друг друга. Тяжелая грива разрослась почти до колен, из - под челки злобно горели свирепые глаза,широкую грудь распирали мощные мышцы. Очутившись узком пространстве, жеребец начал нервничать. Как только позади него захлопнулись легкие ворота, слегка задев его зад,он тут же нанес по ним мощнейший удар задними копытами.Табунщик, не успев закрыть их на засов, отлетел на несколько шагов.

-Эй -тревожно закричал хозяин - Арканить,быстро - но взбесившийся жеребец, раз за разом наносил мощные удары по изгороди, вставал на дыбы и наваливался грудью на крепкие жерди из высушенной лиственницы,снова бил задними копытами. Наконец ему удалось перебросить передние ноги через самую верхнюю жердь, и та не выдержала его тяжести. Еще несколько бешеных усилий и он разнес остатки изгороди в щепки, оказавшись на свободе. Люди отхлынули от него в безопасное место.

- Ох и зверюга!- восхищению старшего не было предела - Николай Павлович,а не жалко вам этого красавца под кастрацию отдавать?

-Да их два таких у меня. Одного планирую оставить на племя, ну раз этому удалось вырваться, значит, его и оставлю

- Притормозил он нашу работу. А что, Николай Павлович,не использовать ли нам эту паузу для небольшого развлечения, - глаза старшего лукаво заискрились.Хозяин вопросительно глядел на него.

-Найдутся ли у вас удальцы,способные обуздать этого зверя? Нет, я уверен, что найдутся, но то, что это будет нелегко, я в этом уверен.

Глаза хозяина чуть сузились, левая бровь изогнулась дугой, тело чуть подалось вперед, повинуясь напряжению мышц. Старший понял его состояние и протестующе поднял руку:

- Нет, нет, Николай Павлович, нет, только не вы. Я знаю, что вы сделаете это легко,но рисковать лишний раз нет смысла. У вас есть свои удальцы, пускай они попробуют свои силы.Тем более что я хочу назначить приз тому, кто удержится на этом красавце хотя бы пять минут, в чем я сомневаюсь.Вот рубль золотом.Я думаю, это будет достаточной компенсацией за опасность... Хозяин махнул рукой, собирая табунщиков к себе. Старший видел,как загорелись глаза молодых парней, и подозвал сослуживцев:

- Ну,господа, сейчас предстоит веселое зрелище. Эти парни будут пытаться объездить этого зверюгу.Вот приз тому,кто усидит на нем пять минут.Думаю, что он так и останется у меня. Хотя кто его знает. Двое табунщиков сели на коней,чтобы заарканить жеребца,подтянуть его столбу,врытому в центре загона,надеть на него узду и дать возможность первому смельчаку начать действо покорения дикаря. Жеребец подпустил табунщиков достаточно близко, ведь он привык к их постоянному присутствию на воле. Один из них ловко набросил аркан на шею жеребца,намотал свободный конец на луку седла и развернул своего коня,пустив его рысью.Жеребец, почувствовав на шее аркан, встал на дыбы и рванулся вперед. Аркан натянулся с такой силой,что конь табунщика осел на задние ноги и перевернулся на спину. Каким - то чудом табунщик успел отскочить в сторону,рискуя быть придавленным.Конец аркана соскользнул с луки седла, и жеребец свободно бежал вдоль изгороди.

Упавший табунщик поднял своего коня и, красный от конфуза, вскочил в седло, догнал жеребца, ловко нагнулся и поднял конец аркана с земли. Это вызвало одобрительные возгласы наблюдавших. Теперь табунщик,стараясь не допустить прежней оплошности, медленно натягивал аркан руками,сокращая расстояние. Как только жеребец почувствовал сопротивление, вновь поднялся на дыбы, чтобы мощным рывком обрести свободу.Но второй табунщик ждал этого мгновения и второй аркан змеей обвился вокруг его шеи. Мгновенно натянулись оба аркана и дикарь начал бешеную пляску, стараясь преодолеть сопротивление двух коней. Табунщики, умело согласовывая усилия, медленно подтягивали, отчаянно сопротивляющегося жеребца,к смирительному столбу.Пропустив столб между собой, оба всадника продолжали тащить, пока он не был прижат и частично обездвижен.

Тот час к нему бросилась очередная пара табунщиков. Один из них надел на жеребца узду, взял конец аркана у одного табунщика и привязал его к столбу, он должен был удержать жеребца в случае неудачи наездника. Второй подошел к жеребцу сбоку, взял его за густую гриву и ловким прыжком очутился у него на спине. Дикарь вздрогнул от невиданной наглости человека, но шея его еще была прижата вторым арканом, и он не мог пока ничего предпринять. Наездник натянул поводья узды и, помедлив,сделал знак товарищу о своей готовности.Тот махнул табунщику, который еще удерживал аркан натянутым, и сбросил его с головы жеребца. Дикарь впервые был подвергнут такому обращению, и был в бешенстве. Железные удила рвали его рот, ненавистный груз на спине, казалось, жег огнем. Он намертво сжал челюсти и, почувствовав свободу, сделал дикий скачок вперед,затем могучим ударом бросил зад вверх,стараясь сбросить чужеродное тело со спины.Но наездник сидел как клещ, вцепившись ногами в его бока. Бешенство жеребца усиливалось с каждым неудачным прыжком, желание сбросить наездника граничило с безумием, Он ударил задом так сильно,что теперь ему грозило падение на спину через голову.В последнюю секунду он сделал шаг передней ногой вперед и грохнулся на бок.Наездник был бы неминуемо раздавлен, нов самый последний момент он оттолкнулся руками от жеребца и покатился по земле.

- О…о…о. - Облегченно вздохнули,наблюдавшие за этой битвой. Жеребец продолжал свободный бег по кругу, удерживаемый арканом.Хозяин бросил взгляд на остальных табунщиков,некоторые из них опустили глаза, но трое шагнули вперед. Он протянул руку и указал пальцем на одного из них. Тот решительно направился к столбу. Четверо взялись за канат и подтянули жеребца к столбу. Очередной наездник двинулся к нему, и не менее ловко, очутился на спине дикаря, натянув поводья,он крикнул:

- Отпускай -

Четверо,державшие аркан, бросили его и отхлынули на безопасное расстояние.Жеребцом владело тоже чувство, что и к первому наезднику, он уже знал,что нужно делать,чтобы освободиться от унизительного положения.Но наездник был более опытным, он не дал жеребцу закусить удила и они доставляли нестерпимую боль, разрывая ему рот. Он задрал голову вверх,чтобы хоть чуть – чуть ослабить боль, но этого и добивался опытный наездник. Теперь жеребец был не в состоянии сделать тот гигантский скачок,который принес ему свободу. После многократных попыток он начал понимать их бесполезность. Ему надо было хоть немного ослабить эту адскую боль, что приносили удила. Он прекратил бесполезную борьбу, и с бешеной скоростью рванулся по кругу,что позволял аркан.Наездник ухмыльнулся, теперь жеребец обречен, и будет сломлен. Это была почти победа,надо только потерпеть немного и приз будет его. Но не этого хотел дикарь, сбросив скорость,он пошел спокойным наметом, наездник насторожился – слишком рано сдается жеребец. Но тот вдруг резко затормозил,выбросив передние ноги вперед, взрыхляя копытами землю как плугом. Лишь мгновенная реакция и опыт наездника, помогли ему держаться на спине дикаря и не перелететь через его голову. Вцепившись в гриву, он поневоле ослабил поводья, и жестокие удила уже не рвали его рот.Жеребец вскочил на ноги раньше, чем наездник успел перехватить поводья. Резко повернув голову, он рванул его зубами за колено. Дикий крик боли разнесся по в сей округе и несчастный седок рухнул на землю.

-Э…э…э…- Вновь одновременно выдохнули зрители,сожалея о новой неудаче наездника, но ни один из них и не подумал плохого о жеребце. Дикарь – есть дикарь и вправе драться за свою свободу, как может.Несколько человек бросились к поверженному и помогли ему выбраться из загона. Ветеринары обработали и перевязали ем урану. Табунщика спасло то, что жеребец не смог полностью сомкнуть челюсти, Удила во рту не дали ему этого сделать, но и без того рана была серьезная.

- Однако… - Старший смотрел на хозяина, качая головой. Одним словом он выразил сожаление о сложившейся ситуации, и восхищение стойкостью жеребца. Нахмурив брови,хозяин пристально глядел на дикаря, который нервно рысил вокруг столба.Потом подозвал одного из табунщиков и взял у него короткий бич, с вплетенной свинцовой пулей крупного калибра.Некоторые удальцы применяют его в охоте на волка, догоняя и забивая его насмерть.Коротким взмахом руки он указал на жеребца и четверо бросились к нему.

- Нет,Николай Павлович, нет.-Старший протестующе поднял руку. - Не нужно этого. Я уже сожалею, что затеял это. Слишком опасно. - Простите, господа,но это уже дело чести - Хозяин решительно направился к жеребцу, которого уже вновь подтянули к столбу. Старший только покачал головой, когда он положил руки на гриву, готовясь вскочить на спину дикаря, и прошептал про себя:

- Да… немолод ты, для этих дел, и не ловок – Словно слыша слова старшего, тот подозвал табунщика, согнул одну ногу в колене, и сего помощью, легко вскочил на спину дикаря.Повинуясь приказу помощники, удерживая жеребца за узду, сняли аркан и отбежали в сторону. Хозяин мгновенно натянул поводья и не дал тому закусить удила. Вновь ненавистная железяка рвала ему рот, заставляя высоко задрать голову. Жеребец заплясал в бешеной пляске, во что бы тони стало, желая сбросить ненавистную ношу. Шло время, но его попытки были тщетны. Тогда он, невзирая на дикую боль во рту, попытался рвануть всадника зубами за колено, но тот был начеку и жеребец получил жестокий удар бича между ушей. Оскорбление было немыслимым. Тряся головой от боли, продолжая невероятные прыжки, он вдруг упал на бок и перекатился на спину,желая своим весом раздавить наездника. Все,кто наблюдал за этим, вскрикнули от ужаса. Но тот, кто должен быть раздавленным, стоял рядом, напружинившись, как зверь перед броском. Не успел жеребец встать, как всадник вновь уже был на его спине.

-Эй,…ей.- Но это уже были крики восторга. Жеребец и не думал сдаваться, он взмыл на дыбы и готов был упасть на спину, чтобы повторить попытку освобождения. Всадник всем телом прижался к его шее и нанес невыносимый удар бичом в пах. Такую боль дикарь еще не испытывал. Дико заржав,взбрыкивая, он понесся во весь мах.

- Открывай…!

Глаза всадника горели огнем,он был весь в упоении борьбы. Ворота открылись,и жеребец на бешеной скорости, вылетел в степь. Тот,кто сидел на нем,ослабил поводья, давая ему возможность в этой скачке, сжечь всю ненависть и злобу к человеку.Дикарь летел, не сбавляя скорости, уже долгое время и всадник восхитился его выносливости.Телом своим он чувствовал, как начинает влажнеть корпус жеребца,появилась пена у рта, как, почти незаметно, снижается его скорость. Но опыт всадника подсказывал, что этого недостаточно для полного подчинения человеку, и он вновь оскорбил его ударом бича. Жеребец еще был полон ненависти и бешенства,у него было еще достаточно сил, и он помчался с прежней скоростью. Через краткое время обильная пена выступила на корпусе, частое тяжелое дыхание говорило о пределе сил, но он вновь получил жестокий удар и вновь ускорил бег.Сил хватило совсем на небольшое расстояние.Жеребец перешел на шаг, вновь ожидая удара, но, не имея уже сил на ответную реакцию. Всадник потянул поводья, поворачивая его направо,жеребец послушно повернул направо. Потянув левый повод, он убедился в его полном послушании. Это была победа. Развернув жеребца в обратную сторону,всадник ослабил поводья,смотал бич и положил его на спину уже покорного, дикаря. Его встретили крики восторга гостей, зевак, одобрительные взгляды земляков, мужская часть которых, была практически профессиональными наездниками, стыдливо опущенные глаза, потерпевших неудачу, табунщиков.

- Николай Павлович,вы уж простите меня – Старший подошел к хозяину,все еще сидящему,на покорно стоящем жеребце. - За что я должен вас прощать? - вопросительно смотрел тот. - Уж больно плохо я подумало вас, когда вы шли к этому дикарю. Я думал,что это печально кончится для вас. Хозяин спрыгнул на землю,отдав поводья подбежавшим табунщикам, и понизив голос, наклонился к старшему: - Вы знаете,а прощать мне вас не за что. Когда я увидел, как он расправился с этими двумя, я и сам, здорово побаивался. Слегка посмеиваясь, оба подали друг другу руку и скрепили крепким рукопожатием. Но тут хозяин резко отдернул руку и воскликнул:

- Так, слова словами,а где же мой обещанный приз?- Продолжая улыбаться,старший поднял руку,привлекая внимание и громко крикнул:

- Прошу внимания, господа!Разрешите, под ваши аплодисменты, вручить Николаю Павловичу, достойно и честно, завоеванный приз.- Он вынул золотой рубль и торжественно вручил хозяину. Тот принял приз, полупоклоном отвечая на редкие аплодисменты. Повернувшись в сторону, он увидел восторженные глаза знакомого пацаненка. Неожиданно пришло решение, и он поманил его пальцем. Тот подошел, и как в прошлый раз, доверчиво смотрел на него. - На, держи от меня подарок, порадуй отца с матерью. - А у нас мамы нет.Она умерла.

- С лица хозяина сошла улыбка, он на секунду смешался, не найдя слов. Потом погладил его по голове:

- Ну, отдай тогда отцу. Табунщики уже заканчивали ремонт разбитого «кармана»,и вскоре, прерванная работа продолжилась.

Вечером,за ужином, юрта оглашалась славословиями в честь хозяина, иногда излишне громкими, чему способствовало уже неоднократное наполнение сосудов, крепким спиртным напитком. Славили хлебосольство и,особо, молодецкую удаль его. В конце концов,некоторые тут же улеглись на покой, подложив под головы подушки, на которых сидели. Их заботливо укрыли шубами и полушубками, ночи все- таки холодные.

Через три дня, закончив отбор, гости отбыли, предварительно договорившись с хозяином о времени, когда табунщики должны перегнать лошадей на приемный пункт, и об окончательном расчете.

Рано утром, хозяин вышел на крыльцо в невеселом настроении, хотя это теперь было его обычным состоянием.Дела хозяйственные шли хорошо, особенно удовлетворяла последняя сделка,но это не приносило радости. Тоска, овладевшая им после расставания с женой, не покидала его, хотя прошло уже достаточно много времени.

Окинув взглядом свои владения, он увидел фигурку знакомого пацаненка, опять сидевшего на изгороди загона. Неожиданно улыбнувшись, он спустился с крыльца и подошел к нему, Заслышав шаги,пацаненок повернулся и улыбнулся ему, как старому знакомому.

- Ты что так рано прибежал?Не спится тебе. Отцу бы помогал по хозяйству. - Он спать лег. Ночью на охоте был, ничего не добыл. Сердитый пришел. Маленькие тоже спят.

- Ты что,и чай еще не пил? - пацаненок виновато улыбнулся. - Нет …

- А как зовут то тебя?

- Прошка…

- Ну, что-то несолидно, Давай я буду называть тебя полным именем - Прохор. Пацаненок согласно кивнул.

- А ну-ка, пойдем со мной. Хозяин взял его за руку и повел за собой в летнюю юрту, где уже хлопотали женщины, приводя ее в порядок после отбытия гостей.

- Тут у меня еще один гость, покормите – ка нас. Хозяин с Прошкой присели за небольшой стол, стоящий у стены юрты. Старшая из женщин принесла поднос с едой и расставила деревянные миски перед каждым. Прошка растерянно смотрел на еду, не решаясь начинать. - Давай, давай,не стесняйся - подбодрил его хозяин и сам принялся за еду, желая смягчить его смущение. Постепенно малец раскрепостился и энергично принялся двигать челюстями. Видно было, что он давно не ел так вкусно и сытно.Хозяин с грустью и жалостью смотрел на него, и вновь неизведанное чувства тепла к этому маленькому человечку, овладело им.После еды им принесли кружки с крепким, душистым чаем. Прошка отхлебнул глоток и восхищенно посмотрел на хозяина…

- Сладкий… тот грустно улыбнулся, потом подозвал старшую и о чем-то поговорил с ней. Та покивала головой и отошла.

- Твоя мама, когда умерла?- Хозяин по-прежнему с грустью смотрел на него.

- Прошлой осенью. Папка снова жениться хочет. Приходила какая-то тетя с другой улицы.

- А сколько у тебя еще братьев и сестер?

- Два маленьких брата.Я самый старший.

- Хозяин помедлил немного

-Хочешь со мной завтра дальние табуны проверить, я тебе смирного коня оседлаю. Ты ведь умеешь верхом?

- Умею - глазенки малыша недоверчиво смотрели на него

- А,правда, возьмешь?

- Возьму, - хозяин с улыбкой смотрел на него.

- И коня дашь?

- Дам. Ну, так придешь?

- Конечно, приду. - Ну и хорошо. А пока иди домой, гостинцы понесешь. Пусть папа твой лепешек напечет, саламат сварит, чай с сахаром попьете.- Подошедшая старшая хозяйка поставила перед ним небольшой мешочек с мукой, берестяной туесок со сливочным маслом, мешочек с кусками сахара и пачкой плиточного чая. - Ну, донесешь все это?- весело спросил хозяин.

- Донесу.

- Прошка доверчиво и признательно смотрел на него.

– Ну и молодец. А завтра, когда мы вернемся, ты на коне сам увезешь целый мешок муки. Хозяин помог ему положить мешочек с мукой на плечо, подал мешочек с сахаром в руку, а туесок с маслом тот прижал рукой к боку. Старшая с жалостью смотрела, как пошатывается малыш под тяжестью мешочка с мукой.

- Не упал бы.

- Ничего, пускай привыкает мужиком быть.Старший ведь в семье, добытчик.

Ночью хозяин долго не мог уснуть. Разные мысли роились в голове. Тоска по жене, мысли о своем будущем не давали покоя. Он вставал с постели, ходил по большому, пустующему дому, стоял у окна, всматриваясь в темноту ночи. Вновь ложился в постель и лежал с открытыми глазами. Уснул только к утру, приняв окончательное решение. Проснувшись с тяжелой головой, после бессонной ночи, он подошел к окну и улыбнулся, увидев маленькую, детскую фигурку верхом на изгороди. Выйдя на крыльцо, он махнул рукой, подзывая его к себе.

- Молодец, что пришел. Сейчас мы с тобой попьем чай, и поедем. Завтракали они в юрте, где женщины подали им свежеиспеченные, горячие лепешки со сметаной, ну и, конечно, по кружке крепкого и сладкого чая. У коновязи их уже ждали два оседланных коня. Один высокий, нетерпеливо перебирающий ногами, конь хозяина и невысокая, смирно стоящая кобылка.

- Ну вот,Прохор, твоя лошадка, сам справишься с ней или помочь? -Сам. Он смело подошел к лошадке, отвязал повод узды, погладил ее по шее и повернул боком к коновязи. Потом влез на коновязь и с нее уселся в седло, повернув к хозяину откровенно счастливое лицо.

- Молодец! Вот только стремена подтянем повыше, тогда будешь настоящим всадником. Встав на стремена, подтянутые его новоявленным другом, мальчонок почувствовал себя на вершине счастья.

Примерно через час неспешной езды, они подъехали к мирно пасущемуся табуну. Могучий жеребец поднял голову, ревниво оглядывая всадников, но тут же опустил ее, не увидев в них опасности. Вместе с табунщиком они объехали табун. Хозяин поинтересовался, нет ли в табуне больных, сколько жеребых кобылиц, попросил его быть особенно внимательным к тем, кто находится на последней стадии беременности.

- Не беспокойтесь хозяин, все под присмотром. В этом году будет хороший приплод, пять кобыл уже ожеребились. Жеребец у нас настоящее золото, как акушер. Он чувствует, когда кобыла уже готова и не отходит от нее, следит за ней и не дает уходить далеко. Два дня назад сразу две кобылицы жеребились, так он, бедняга от одной к другой бегом бегал. Вон смотри, носятся уже вовсю.

Табунщик рукой указал на пару молоденьких жеребят, которые, задрав хвосты, неслись вскачь на неокрепших еще ногах. Пасущиеся матери поднимали головы и нежно ржали, прося не убегать далеко. Удовлетворенный хозяин и Прохор простились с табунщиком и поехали далее ко второму табуну. Хозяин с улыбкой посматривал на своего попутчика. Наслаждение этой поездкой не сходило с его лица. Он с восторгом осматривал незнакомые еще ему места, нежно похлопывал свою лошадку по шее,поворачивая к нему откровенно счастливое лицо. Несколько раз хозяин пытался начать с ним разговор, наконец,не выдержал:

- Прохор, а ты хотел бы жить со мной?

С высоты своего коня, как-то грустно, он смотрел на своего попутчика. Прохор непонимающе и, как-то испугано, смотрел на него снизу - вверх.

- Как? А мой папка, Федька, Прокопка?

- А твой отец и братья останутся твоими. Ты всегда сможешь ходить к ним в гости,подарки относить. У меня же нет никого. Мой отец и мать уже умерли, я остался один, детей у меня нет, и уже не будет.Вот ты сейчас едешь со мной и мне хорошо. Ты подрастешь, и мы вдвоем будем управлять моим хозяйством, а когда ты совсем вырастешь, а я стану старым, все это хозяйство будет твоим. Ты, вместо меня, станешь хозяином. Не говори сейчас пока ничего,подумай.

Они долго ехали молча. Хозяин молчал,понимая, какой груз проблем взвалил он на хрупкие плечи ребенка. Прохор молчал, ошарашенный грандиозностью проблем, которые ему предстояло решить.

Во втором табуне все тоже обстояло хорошо. Три, уже окрепших жеребенка, носились во всю прыть, доставляя забот своим матерям. Они осмотрели табун, поговорили с табунщиком.

Удовлетворенный хозяин предложил осмотреть сенокосные луга, где уже в недалеком будущем, предстояла заготовка сена на зиму. Табунщикам строго- настрого было запрещено заводить табуны на эти луга. Недостаток корма – это основная проблема по сохранению поголовья. Луга находились на обширных таежных полянах, земля накопила достаточно влаги и обещала хороший урожай травы. Они по-прежнему ехали молча, но хозяин чувствовал напряжение,не сходившее с лица Прохора.

- -А я смогу, когда вырасту, отцу хорошего коня дать, да и корову бы тоже, а то у нас постоянно еды мало.

- Если ты согласен, то мы не будем ждать, когда ты вырастешь. Ты подаришь ему не только коня, но и две коровы, чтобы у твоих братьев было много еды. Отец твой ведь хочет жениться, значит, будет,кому за хозяйством ухаживать, а братья твои будут помогать. А еще я думаю подарить твоему отцу новое ружье, настоящий кавалерийский карабин. Прохор поднял голову на хозяина, и его лицо озарилось радостью.

- Только вот, согласится ли твой отец, чтобы ты жил со мной.

- Я поговорю. Он согласится.

Лицо Прохора было не по - детски серьезным, и хозяин невольно улыбнулся, глядя на него. Оставшийся путь они проделали, уже по - деловому обсуждая свою будущую совместную жизнь. Оба чувствовали огромное облегчение от того, что решена основная проблема в их взаимоотношениях. По правде говоря, Прохор ощущал некоторый дискомфорт, ведь он относительно легко согласился на предложение хозяина, до недавнего времени, практически незнакомого человека - стать его сыном. Но радость от того, что у отца будет новый карабин и хороший конь, а у Федьки и Прокопки много разной еды, несколько смягчало ощущение вины. Этому помогало еще и физическое страдание, ведь он впервые совершал такую длительную верховую поездку и ощущал довольно сильную боль в паху. Хозяин, конечно, видел все это, но не придавал ему серьезного значения. Настоящий мужчина должен уметь преодолевать боль, этому их научил достаточно суровый быт. Подъехав к коновязи, Прохор спрыгнул на землю и не сдержал стона.

- Ничего, это сейчас пройдет. Как я и обещал вчера, мы погрузим на твою лошадку мешок муки, и ты отвезешь его домой. Это будет гостинец от меня. С отцом пока ни о чем не говори, завтра я приеду и мы поговорим. Хозяин махнул рукой, подзывая свободного работника, и отдал приказание. Тот отвязал кобылку, вскочил в седло и погнал ее рысью. Вскоре он вернулся, ведя ее в поводу, а поперек седла лежал целый мешок муки.

- Ну вот, Прохор, вези подарок отцу и братьям, а лошадку приведешь, как сможешь.Но вначале мы с тобой пойдем, покушаем, чай попьем. Женщины уже давно ждут нас.

Прошло уже много времени после отъезда его будущего сына, к которому он уже прикипел душой, и хозяин начал ощущать беспокойство, разные мысли роились в его голове.

- Возможно, ребенок проговорился, и отец запретил ему встречаться со мной. Но более черные мысли не успели народиться, выглянув в окно, он увидел Прохора, привязывающего лошадку к коновязи. Быстрым шагом спустился с крыльца, приказал работнику расседлать кобылку и отпустить ее на выпас. Подойдя к ребенку, он хотел расспросить его, но тот опередил расспросы:

- Я поговорил с отцом, он разрешил.

- Он не ругал тебя?

- Нет…, Он долго молчал и смотрел на меня, потом ушел, и его долго не было. Когда пришел, то глаза его были красными. Он обнял меня и сказал, что бы я приходил, не забывал их. Мы плакали, и Федька, и Прокопка тоже. Хозяин нахмурился, потом прижал его голову к себе:

- Он твой родной отец и будет всегда тебе родным отцом, и братья твои будут всегда тебе братьями. Ты всегда будешь ходить к ним, когда тебе захочется. Ну а теперь пойдем домой, ты посмотришь свою комнату, которую женщины приготовили для тебя.

- Хозяин… Мне так тебя звать теперь?

- Никогда не называй меня так, я тебе не хозяин.Я для тебя буду отцом. Не родным. Но отцом. А зовут меня Николай Павлович.

- Николай Павлович… Прохор немного помедлил…- Это долго и трудно, пусть я буду сразу называть тебя отцом?

- Для меня это будет приятно. А завтра мы поедем к твоему отцу и братьям, повезем им подарки, какие обещали.

Посреди ночи хозяин проснулся и долго вслушивался в тишину, но это была уже не та тишина, как ранее, вызывающая тоску и безнадежность. Он встал и на цыпочках подошел к двери комнаты сына, да уже сына, услышал мирное, безмятежное сопение и улыбнулся. Потом, так же тихо прокрался в свою комнату, лег на кровать и мгновенно заснул. Проснулся, когда солнце стояло уже довольно высоко. Из соседней комнаты доносилось осторожное поскрипывание кровати. Ясно было, что Прохор уже давно проснулся, но не решался встать. Чувствуя во всем теле легкость и бодрость, он громко сказал:

- Что – то мы с тобой, сын, сегодня проспали. Грех хозяевам так долго спать. Вставай, нас ждут дела, и никто их за нас не сделает.

Они умылись на улице из подвесного рукомойника и вошли в юрту, где их уже ждал легкий завтрак.

- Это мой сын, зовут его Прохор. Хозяин был весел и бодр, представляя его женщинам, наводившим порядок в юрте.

- Ну, теперь у нас есть молодой хозяин. Старшая из женщин ласково погладила его по голове. После завтрака их у коновязи ждали, уже оседланные, конь хозяина и лошадка Прохора.

- Мы с тобой сейчас поедем в ближний табун, где объезженные и рабочие лошади пасутся. Ты сам выберешь коня для своего родного отца. Им не пришлось долго ехать, табун пасся неподалеку от деревни. Не спеша они объехали его вокруг.

- Ну, смотри, сын. Какого коня ты бы выбрал для своего отца? Прохор растерянно смотрел на многоголовое лошадиное скопище - вороные, каурые, гнедые, соловые, серые - постоянно передвигалось, закрывая друг друга. Наконец он поднял беззащитные глаза:

- Отец… было видно, как трудно дается ему это слово – я не знаю, как выбрать, все такие красивые. Хозяин радостно раскрыл глаза, он впервые слышал такое обращение к себе.

- Ну, ничего. Давай мы попросим табунщика помочь нам, он же здесь хозяин. А ну ка, помоги нам, махнул он рукой, подзывая его к себе - выбрать нам надо хорошего коня для подарка вот его отцу. Тот окинул взглядом, высматривая, что то конкретное, известное только ему,- Вот если бы я для себя выбирал, то лучше бы здесь не нашел. Смотри, вон воронок, хвост поднял и оправляется. Он не такой высокий, как другие, но выносливый и быстрый, Никакого другого коня не боится, любому сдачи даст.

- Ну, как сынок? Понравился тебе он? Прохор поднял на него восторженные глаза и молча закивал головой. – Вот и хорошо, ты поймай нам его и приведи к коновязи, обратился он к табунщику. Там мы ему подберем уздечку и седло. Потом на ферме возьмешь двух коров, их уже подготовили и, вместе с конем, приведешь к Солдаруев - охотнику.

Да, да, хозяин, знаю, - покивал головой табунщик. Когда Прохор и хозяин подъехали к дому Солдаруева, то две коровы и воронок уже паслись в небольшом загоне, вместе со старым конем. Прохор подошел к отцу и тот прижал его к себе. От дома, радостно улыбаясь, вприпрыжку бежали Федька и Прокопка.

- Иди, сынок, поиграй с братьями,- хозяин ласково погладил по головам подбежавших детишек и все они побежали к дому.

- Ну, здравствуй, отец. Прими от меня вот этот подарок,- Хозяин снял с плеча новый кавалерийский карабин - я еще ни разу не стрелял с него. Думаю, что он будет тебе нужнее, на крупного зверя ничего лучше нет.

- У…у…у. – Восхищенно произнес тот, принимая драгоценную вещь из рук хозяина – да за одну такую вещь не надо бы и коня с коровами. - Конь и коровы – это желание твоего сына, он хочет, что бы ты и его братья, жили хорошо. Хозяин помолчал…- Ты знаешь, что мы с женой прожили много лет, но духи не дали нам детей. Теперь я остался один, мой дом пустой, нет у меня наследников, не на кого оставить все, что у меня есть. Но приглянулся мне твой сын, теперь он мне как родной. Все, что у меня есть, будет его, я клянусь. Я дам ему свою фамилию, усыновлю его, чтобы он стал законным наследником. Он будет учиться и станет грамотным человеком, надо ведь уметь правильно вести денежные дела.Я не хочу забрать его у тебя насовсем, он будет знать, что ты его отец, твои сыновья – его братья. Для меня ты тоже не будешь чужим человеком, если у тебя будет какая нужда, ты приходи ко мне, я помогу. Я думаю, что ко мне вернется моя жена, и Прохор мне поможет в этом, ведь теперь у нас есть сын и больше нам ничего не надо. Наконец – то радость вернется в мой дом. Теперь ты скажи – согласен ли ты отдать мне сына? Солдаруев поднял голову, до того опущенную вниз, и взглянул прямо в глаза хозяину:

- О тебе, в нашей степи, не говорят плохо, и ты сделал слишком много, чтобы я не сказал тебе - нет. Я знаю, что ты не сделаешь моему сыну плохо, и с тобой ему будет лучше, чем со мной. Поэтому я скажу – да! Они протянули друг другу руки и скрепили крепким рукопожатием. Через несколько дней его новый отец сказал Прохору:

- Сынок, пора нам ехать за нашей мамой.

- А где она?

- Здесь недалеко, в соседней деревне.

- А почему она не с тобой?

- Это я поступил плохо, мы жили вместе десять лет, но детей у нас не было, и мы расстались. Теперь у нас есть ты и я хочу, чтобы она вернулась домой. Ты ведь хочешь, чтобы у нас была мама?

- Да!

- Я тоже очень хочу.Мы поедем завтра, а сейчас ты одень новую одежду, ее принесли еще вчера из нашего магазина. Вот сапожки, ботинки, рубашки, курточки, надень, какие тебе понравятся. Прохор долго перебирал в руках новенькие вещи, потом бессильно опустил руки.

- Я ни разу не видел таких вещей, и не знаю какие одевать.

- Не беда. Мы сейчас позовем старшую хозяйку, и она поможет тебе. Через полчаса он вошел в комнату , где Прохор примерял обновки и замер от восхищения.

- Какой ты красивый, сынок, завтра нашей маме ты обязательно понравишься. И в самом деле – кожаные сапожки, брючки, заправленные в сапожки, светлая рубашка и, особенно щегольская курточка, придавали ему франтоватый вид. Не привыкший к новой и богатой одежде он чувствовал себя скованно и неуютно. Хозяин видел это и посоветовал ему:

- Ты сегодня не снимай ее, походи в ней, чтобы привыкнуть и она к тебе привыкнет – добавил он с улыбкой.

Весь этот день показался им очень длинным, не находя себе дела, оба бесцельно ходили по дому, по двору, заходили в амбары, где хранилась разная утварь, Потом оседлали коней, осмотрели скотный двор и пасущееся стадо коров, где задрав хвосты носился народившийся молодняк. Ночью они проснулись задолго до рассвета, слушая, как осторожно поскрипывают кровати друг у друга. Потом, когда умывались, одевались, Прохор чувствовал сильное волнение своего нового отца. Во время завтрака он видел, как подрагивают его тяжелые, мощные руки, его беспомощные, растерянные глаза и с жалостью сказал:

- Отец, ты не бойся, она согласится, ведь она же твоя жена. Тот поднял голову и долго молча смотрел на него.

- Да, сынок, боюсь. Я очень сильно обидел ее, и она может не вернуться. Она очень гордая женщина. Потом он снова замолчал. Также молча, они сели на своих лошадей и тронулись в путь. Молча подъехали ко двору отца его жены и остановились. Во дворе никого не было, но вот двери летней юрты отворились, и хозяин двора поспешил навстречу подъехавшим гостям. Не слезая с коня, хозяин приложил руку к груди и слегка наклонил голову:

- Сэм байне – поздоровался он национальным приветствием.

- Сэм – коротко ответил хозяин дома и тоже склонил голову, прижав руку к груди. Хозяин степи сошел с коня и подошел к нему:

- Здоровы ли вы с дочкой?

- Спасибо духам, здоровы.

- Нет ли падежа в хозяйстве?

- Нет, все в порядке. Две твоих коровы и три кобылицы облегчились, жду еще пополнения.

- Слава духам, хорошие вести. Но это не мои коровы и кобылицы, это твои, отец. Коротко обменявшись положенными приветствиями… помолчали.

- Отец – вновь начал хозяин степи – я нанес тебе и твоей дочери большую обиду, еще раз прости меня.

- Да простят тебя духи. Забудем прошлое.

- Но я пришел с большой просьбой. Мой дом пустой и холодный с тех пор, когда она покинула его, в нем больше нет радости. Я прошу тебя – верни ее мне. Хозяин дома опустил голову, но на его бесстрастном лице мелькнуло оживление. Он помолчал…

- Теперь уже как она. Надо спросить ее… Трое уже приходили свататься, она всем сказала – нет. Хозяин степи изменился в лице, в глазах мелькнул страх.

Дверь юрты открылась и в ее проеме показалась женщина. Бросив взгляд на подъехавших гостей, она застыла, как изваяние, вперив взгляд огромных, черных глаз на хозяина степи. Он глядел в эти глаза, такие необычные среди местных женщин, и вновь восхитился – как же она хороша. Представил на мгновение, что мог потерять ее навсегда и задрожал от ужаса. Схватив Прохора за руку, он порывистыми шагами подошел к ней:

- Здравствуй, жена!- Она вздрогнула, и боль исказила ее лицо.

- Я пришел за тобой. Пойдем домой, туда, где мы прожили с тобой в радости и в счастье целых десять лет. Дом наш помнит звук твоего смеха, тепло твоих рук, но сейчас он пустой и холодный. Да я оказался слаб и поддался на укоры матери, которая хотела иметь наследника. Когда ты ушла, мое сердце окаменело от горя, в нем не оказалось места никому, кроме тебя. Ни одна женщина не оскорбила наш дом своим присутствием. Я не пришел раньше потому, что боялся, что ты откажешься вернуться ко мне. Да, за все эти годы духи не дали нам детей, но в этом не виноваты ни ты, ни я. Но теперь нам никто не нужен, у нас есть сын,радость пришла в наш дом. Она вновь вздрогнула и непонимающе взглянула на него, потом перевела взгляд на Прохора, и ее лицо украсилось робкой улыбкой. Что-то толкнуло его к ней и он, подойдя, взял ее за руку:

- Пойдем домой, мама.- Эти слова дались ему так легко и органично, что она закусила губы, и слезы брызнули из глаз.

- Он хороший.

- Я знаю.

Она опустилась на колени, обняла его и спрятала лицо у него на груди. Прохор нежно погладил ее по голове, она еще крепче прижала его и зарыдала навзрыд. Хозяин опустился на колени и обнял их своими сильными руками, намочив слезами щегольскую курточку Прохора. Он с улыбкой посмотрел на них, взглянул на хозяина дома, который утирал рукавом мокрые глаза, и весело сказал:

- Ну вот, все плачут. Отец она согласна, забирай ее, пока она не передумала.

- Они разжали объятия, взглянули друг на друга, не скрывая слез, и легко и радостно рассмеялись.

- Отец, я забираю ее – хозяин подошел к отцу и вполголоса добавил - Я хочу, чтобы она вернулась домой так же, как и уехала – на том же коне.

- Да… коротко ответил тот и двинулся к загону, не скрывая на лице радости. Вскоре он появился, ведя в поводу любимого коня хозяина степи, одетого в богатую сбрую, покрытого роскошной попоной, шитой серебром. Хозяин принял повод из рук отца, нежно погладил коня по горбоносой голове, по его горделивой шее и что – то тихонько шептал ему на ухо. Тот отвечал ему коротким, тихим ржанием. Жена, ее отец и Прохор молча смотрели на них, взволнованные нежной встречей старых друзей.

- Отец, мы не прощаемся, мы ждем тебя в гости в любой день.

- Я буду приезжать к тебе, папа.

Отец молча поклонился им, прижав руки к груди. Когда они были уже невдалеке от своего дома, хозяин спешился и передал повод своего коня Прохору, потом взял коня жены под уздцы и повел его к дому.

У дома их встречала группа женщин, и торопливо подходили все, кто ухаживал на ферме за скотом. Хозяин помог жене сойти с высокого коня.

- С возвращением вас, хозяйка - старшая из женщин подошла и низко поклонилась ей – как же долго вас не было. Жена обняла старую женщину, и

они обе не удержались от слез. Со всех сторон доносилось.

- Здравствуйте, хозяйка. С возвращением вас, да пошлют вам духи счастья - она поворачивалась к каждому, обеими руками пожимая поданные руки, улыбаясь приветливым лицам. Потом она взглянула на дом и повернулась к хозяину с робким и неуверенным выражением на лице.

- Ну что, сынок, веди маму домой. Прохор повернулся к отцу и, мгновение, смотрел ему в лицо. Потом улыбнулся, подошел к ней и взял ее за руку:

- Пойдем, мама… Хозяин смотрел, как они поднимаются на крыльцо, и сердце щемило от непонятного чувства. Он взошел вслед за ними и стал у порога. Смотри мама, вот моя комната. А вот, смотри, мои вещи, вот ботинки, а вот рубашки и еще одна курточка… Звонкий детский голос, мелодичный голос и смех жены растопили в его груди холодный тяжелый ком, тело обрело легкость. Захотелось подбежать к жене и сыну, поднять их на руки, подбрасывать вверх, что- то кричать. Но он стоял у
  порога, улыбаясь глупой, счастливой  улыбкой.
Продолжение следует.



 ГЛАВА3



А теперь мы с вами, читатель, перенесемся на другой край Российской империи. Украина… По тем временам - Малороссия. Это территория, которую можно назвать жемчужиной империи. Здесь нет соболей, нет золотых россыпей, все это там - в Сибири.Здесь же умеренный климат, цветут сады, зреет виноград. Особая ценность этого края – земля. Один кубометр украинского чернозема хранится в Международной палате мер и весов в Париже, как эталон плодородия. Земледелие - это основной род занятий населения с незапамятных времен. Это тяжелый, но и не всегда благодарный труд. Многое, если не все, зависит от капризов природы. Недаром, в ходу поговорка: «Посеешь в грязь - будешь князь»

Но не всегда сбываются «княжеские» мечты. Нередки неурожайные годы, а не то и засуха, настоящее бедствие для земледельца. И это еще цветочки.

История помнит польские, шведские, германские, литовские нашествия, набеги крымчан и других степняков.

Но все это в прошлом. Российская империя, но просьбе Богдана Хмельницкого, раскрыла свои объятия и прикрыла многострадальный народ от враждебных соседей.

Ныне ситуация другая. Новая беда пронеслась над благодатным краем. Теперь уже сама империя потерпела крах. Вначале германская война, названная Первой мировой, потом революция. Погуляли по этой земле красные и белые, зеленые и петлюровцы, анархисты с махновцами и разная бандитская мелочь.

Наконец красные « успокоили» всех, и большевики взяли власть в свои руки. С установлением новой власти беды не закончились. Смертельным вихрем пронеслась по стране продразверстка и, как следствие ее, повальный голод. Увидев страшные последствия своей политики, власть одумалась, и продразверстка сменилась продовольственным налогом. Полумертвые села и хутора начали понемногу оживать, появился смысл для дальнейшей жизни, так как оставалось зерно не только для еды и хозяйственных нужд, но и для продажи. Что- то, похожее на умиротворение, опустилось на этот край.

Вот один из таких населенных пунктов - хутор Лагодовка. Несколько десятков саманных хат, соломенные крыши. Строительный материал разнообразием не блещет – глина, кизяк, солома. Большинство хат похожи друг на друга как близнецы. Единственная хата бывшего старосты, крытая железом и покрашенная красным суриком, которая являлась как бы символом хуторского благополучия, теперь рдела тусклыми пятнами ржавчины. Да и самого старосты давно уже нет, сгинул,где-то в рядах петлюровцев в борьбе с красными за украинскую самостийность.

Многие хаты не дождались своих хозяев, многих приняла в свои объятия плодородная украинская земля. Вот еще одна хата, не дождавшаяся

своего хозяина - Ивана Скрыпника. Веселый, беспечный красавец-здоровяк, легко шел по жизни: умело плясал, красиво пел, играл на скрипке. Редкая девка не видела его в своих девичьих снах и грезах тайных, да и молодые бабы, кто побойчее, открыто улыбались ему при встрече зовущей улыбкой.

Женился он не рано и не поздно, как говорится, в самый раз. Оксана не первая красавица, но и дурнушкой ее назвать не повернулся бы язык у самой последней хуторской сплетницы. Но в одном все бабы были единодушны…

- Ну, у ей-то он не пошалить.

Мужики тоже не были далеки от их рассуждений.

-В крепки руки попал Ванька, не дасть вона яму покуролесить.

Такая вот была оценка Оксаниного характера.

Отец Оксаны был крепким хозяином, имел пару лошадей, пару волов, да и землей не обижен был. Управляться хозяйством ему помогали два сына, один из которых был уже женат. Выбору дочери он не перечил.

- Смотри сама, Оксанька,… парень он конечно видный, пляшет хорошо, на скрипке играет, поет красиво, да и здоровый. А будет из него хозяин хороший…? Не знаю.

Смотрела Оксана, думала, но недолго. Слишком глубоко запал веселый парень в девичье сердце. Свадьбу справили, как водится, осенью, когда закончили уборку урожая. Сваты с обеих сторон помогли с постройкой хаты, разной необходимой утварью, кое-какой живностью. Так что не пришлось Ваньке пожить в приймаках, а Оксане со свекровью. Начали хозяйновать вместе сразу после свадьбы. Жили дружно, весело, не ссорились по пустякам. Как-то так само собой получилось, что Иван стал практически по всем вопросам советоваться с женой. Та оказалась достаточно умной хозяйкой, щадила мужнино самолюбие, старалась тактичными советами подвести мужа к правильному решению. Ее не раздражала его некоторая беспечность в решении хозяйственных вопросов, легковесность в рассуждениях. Она любила его таким, каким он был. Но она твердо знала главное - без крепкого хозяйства жизни нет и исподволь, постепенно подводила мужа к такому же решению.

Все братья Скрыпники слыли в округе искусными музыкантами и были востребованы на различных сельских праздниках, особенно ценились они на свадьбах. Оксана помнила, что этой осенью они уже приглашены на свадьбу в соседний хутор.

Как-то вечером после ужина, она завела разговор о том, что у них в хозяйстве недостает железной бороны. Каждый раз после вспашки земли ее приходится одалживать, при этом ждать пока она освободится у хозяев.

Вспаханная земля подсыхает, теряет влагу, в результате теряется урожайность. Купить бы свою, да с деньгами пока туговато.

Иван долго молчал.

-Ты знаешь, Оксан, - наконец вымолвил он, - я поговорю с братами, чтобы они, как сыграем свадьбы, а их в округе пять штук намечается, всю выручку мне отдали, а со всех остальных забирают мою долю. У нас есть небольшая заначка, а по осени продадим немного зерна с нового урожая. Так что будет у нас железная борона.

- Да что бы я без тебя делала, - Оксана прижалась к его боку. Иван снисходительно улыбнулся и обнял ее за талию:

- Ну ладно. Пойдем спать.

- Да я же не прибралась еще, посуда немытая.

- Потом помоешь, - прижал он ее нетерпеливой рукой.

----*----

Весть о том, что Иван перешел на сторону красных, и служит там командиром, Оксана восприняла неоднозначно. Политическую ситуацию в стране она воспринимала по-своему:

- Дуракам делать нечего! Тут пахать, сеять надо, а они лупцуют друг друга, почем зря.

Слышала она, что красные обещают раздать землю крестьянам, но и на это у нее было свое мнение. Если землю отдать в хорошие руки, то будет польза, крепкий хозяин способен заставить ее родить хорошие урожаи. А голытьбе, сколько ни давай, все равно зарастет бурьяном.

Ярким примером этих мыслей для нее был ее сосед. У него и хата-то без кола и без двора, вся вокруг обросла бурьяном и никакого хозяйства. Земли, правда, немного, но садит один табачок, а больше половины земли зарастает дикой травой. Кормится с того, что мужики принесут в обмен на курево. И он на хуторе не один такой. Лентяи - одним словом.

Держать свое хозяйство без Ивана, Оксане было нелегко, основной помощник – старший сын Алешка. Плуг держать в борозде не может, мал еще, силенок не хватает, но поводырем с волом справляется неплохо. К концу сил у обоих уже не оставалось.

- Устал, помощничек ты мой родной, - ласково глядела она на обессилевшего сына. – Чтобы я без тебя делала, вот папка придет, скажу, какая замена ему выросла.

У Алешки от такой похвалы расцветало лицо, даже сил прибавлялось. Вот бы еще каши с салом пол котелка навернуть, так вообще бы жизнь была великолепной.

- Давай, сыночек, домой собираться, там наши хозяюшки уже заждались.

Олюшка с Нюрой борща с кашей должны наварить, а малых - Ниночку с Ванечкой уже накормили, наверное. Ты, Алешенька, своди вола на ставок, напои, а потом привяжи на выпас. Я пока Гнедка приведу и запрягу в бричку.

Потом, когда поужинаем, надо будет их к пастуху в ночное отправить. - Как-то там папка наш воюет, что-то сердчишко заныло не к месту, – Оксана проводила взглядом сына с волом в поводу и приложила руку к груди:

- Что-то Ваня вдруг вспомнился, не случилось ли чего. Не приведи господь.

Когда подъехали к хате, из ворот радостно улыбаясь, выскочили малые Нина и Ванечка. Оксана по очереди расцеловала их радостные мордашки. Следом выскочили Оля и Нюра, если бы не разница в возрасте, Нюра ведь младше на два года, то их легко можно было бы принять за близняшек, до того они были похожи друг на дружку. Они и держались-то всегда вместе.

-Ну, пожрать-то у вас что - нибудь есть?

- Есть, есть, – радостно вскричала Нюра. – Я и Оля и борщ сварили, и кашу.

- Ну, ты уж хвастай поменьше, я и Оля. Оля наверно и варила, а ты, небось, подсобницей была, – Алешка выдерживал суровый тон, подражая уставшему хозяину.

- Неправда, мы вместе с Олей все делали.

-Да ладно, готовьте стол, а я пока Гнедка распрягу. Жрать охота, аж сил нет.

Оксана, смеясь, обняла старших дочек:

-Пойдемте скорее, а то хозяин наш рассердится.

Сестренки дружно рассмеялись, а Нюра подразнила его:

-Эй, хозяин…,- и показала ему язык. Алешка только погрозил ей кулаком.

Ночью Оксана проснулась, как от толчка. Широко открыв глаза, она смотрела в темноту, вновь защемило сердце. Непонятная тревога овладела ей. Вновь, как и вечером на поле, встал перед глазами Иван:

- Где же ты, родимый. Может, сказать что хочешь? Не случилась ли беда с тобой?

Почти до самого рассвета не сомкнула она глаз. Стоял перед глазами высокий, веселый Иван, осторожно обнимал ее, беременную Нюрой, перед уходом на германскую.

- Да не волнуйся ты, я долго не задержусь. Вот дадим по башке немчуре поганой и домой. Я просил братанов, чтобы проследили за вами, помогли, если надобность будет какая. А ты смотри, не утруждайся сильно на хозяйстве, тебе уж срок рожать.

Обещал Ванечка, обещал быстро обернуться, да видно не просто оказалось немцу по башке настучать, упорный оказался немец. Вернулся аж в середине пятнадцатого года, сильно хромая на простреленную ногу, плохо работала, пробитая осколком, правая рука. В госпитале пообещали:

- Если нерв срастется, значит, повезет тебе, будет рука работать, если нет, то извини брат. Война, брат, война. Не один ты такой в России матушке. Благодари бога, что хоть мужской орган не оторвало, вот была бы беда по – настоящему.

Повезло Ванечке, меньше стал хромать, начала двигаться рука, ну, а мужской орган у него работал хорошо. Пока был дома успела Ниночка родиться, а вот и маленький Ванюшка в животике зашевелился.

Рассказывал Иван, что на фронте появились большевистские агитаторы. Говорят про несправедливость, что земля принадлежит в основном богатым, дворянству, а крестьяне задыхаются в нищете. Рабочие в городах вкалывают от зари и до заката, а получают гроши. Царица наша немка, родственница кайзеру германскому, отсюда и предательство на фронте. Распутин царем и царицей вертит, как хочет. Большевики обещают, когда возьмут власть, то всю землю крестьянам отдадут, а фабрики и заводы – рабочим. Главный у них - Ленин, живет за границей, в России пока боится появляться, арестовать могут, да и расстрелять. Встречают агитаторов по - разному, могут и в морду дать, унтерам офицеры приказали арестовывать их. Ну, а в основном все слушают, потому, что правду говорят.

Уже в начале семнадцатого года стал подумывать Иван, что делать дальше. Если воинское начальство прознает, что он уже здоров, раны зажили, а он и не думает прибыть на медицинское освидетельствование, то могут и дезертирство приписать. Но тут стали доходить слухи, что на фронте творится невообразимое. Солдаты перестали подчиняться офицерам, самовольно уходят с передовых позиций, участились случаи братания с немцами.

Иван начал привычно советоваться с Оксаной. Что делать, что предпринять…
- Ванечка, решать тебе, – осторожно начала Оксана, – но я думаю, что пока делать ничего не надо. У тебя есть бумаги из госпиталя, тебя отпустили долечиваться дома. Все по – закону. А сейчас смотри, какая неразбериха, никакой власти почти нет. Да о тебе сейчас никто и не вспомнит. А с другой стороны, у нас уже скоро пять деток будет. Тебя заберут, а я одна с хозяйством не управлюсь. Алеша хотя и подрос, но все равно еще ребенок совсем. Решать тебе Ванечка.

Иван несколько испуганно взглянул на нее, на играющих детей и в растерянности опустил глаза. Потом вновь взглянул на жену и улыбнулся:

- Ты, как всегда, права, моя умница, пусть пока все идет, как идет. А там посмотрим.

Вести с фронта приходили одна страшней другой, по сути фронта, как такового уже не существовало. Солдаты подразделениями и частями оголяли линию соприкосновения с немцами и уходили по домам. Наконец-то, в начале марта семнадцатого года пришла страшнейшая весть – Николай Второй, император всея Руси, сложил с себя все полномочия в пользу своего брата Михаила, который вскоре тоже отказался от царствования.

Замелькали на слуху: Временное правительство, Керенский, Ленин…

К концу семнадцатого года пришла весть: большевики взяли власть, Временное правительство разогнано, Керенский бежал. Главный теперь Ленин.

По правде говоря, все эти новости, хотя и поражали хуторян Лагодовки, но жизнь их пока ничем не нарушалась, текла обычно и размеренно. Пахали землю, сеяли пшеницу, рожь, откармливали свиней на сало, но стали чаще собираться мужики: покурить, поматериться, обсудить последние новости. На глазах ведь разваливалась страна, что-то дальше будет.Иван Скрыпник рассказывал про большевиков, про Ленина. Ведь обещал он, как возьмут власть, так землю будут раздавать крестьянам, а фабрики рабочим.

- А что, неплохо бы еще кусочек земельки прирезать.

- А не подавишься, и так вон горбатятся на тебя батраки от зари и до зари.
Землю надо давать малоземельным и тем, у кого ее совсем нет.

- И что вы, голытьба, будете с землей этой делать? Снова попрошайничать? Дай плуг, дай коня, дай зерна на посев? Давать землю надо тому, кто ее милую обиходить сможет, а у вас она так бурьяном и зарастет. Волков вы там только разводить сможете. Лентяи, одним словом.

- Не для того большевики власть взяли, чтобы таких скопидомов разводить. Чтобы такие, как ты соки из батраков выжимали. Ленин за справедливость, чтобы у всех все поровну было.

- Взять то, взяли, но ее, милую, удержать надо. Вон на что, Николашка - царь был, армия у него была, полиция, и где он? Землю раздать хотят поровну, а где ее взять? Лишней-то нету, значит надо отобрать, у кого есть. А кто отдаст? Приди ко мне отбирать, живо юшкой кровавой умоешься. Старый порядок надо возвернуть. Был царь – был порядок. Вон, говорят, в Таганроге генерал Антон Иванович Деникин собирает белую армию. Вот он и наведет порядок. Так что держись Ленин, вместе с большевиками.

- Ниче, ниче, за Ленина тоже есть кому встать. Мало ли обездоленных в России. А солдаты да матросы вряд ли за Деникина пойдут. Там одно офицерье и будет. Дураков нет больше офицерский мордобой терпеть.

Вот так постепенно развивалось противостояние на хуторе. Вся голытьба горой стояла за Ленина, справные хозяева выступали за твердый порядок, который олицетворяла бывшая царская власть.

Но к весне восемнадцатого года противостояние на хуторе пошло на спад. Шаткое перемирие с немцами закончилось. Немцы начали наступление, прорвав ослабленный фронт России. Все разговоры, на стихийных сходках мужиков на хуторе, шли вокруг этой новой беды. Смогут ли большевики, взявшие власть, дать отпор немцам?

- Нет, не сдюжат большевики с Лениным. У германца сила, все офицера и генералы при месте, а у Ленина одна солдатня, да матросня, командовать-то некому. Кончать надо эту революцию, просить Антона Ивановича Деникина стать командующим, да навалиться на немца всем вместе. Выгнать его с нашей земли, а потом уже разбираться, кому главным быть. А если не договорятся наши там наверху, то быть нам, мужики, под немцем. Затрещат тогда наши загривки, не семь, а десять шкур сдерут с нас тогда.

Молча слушали мужики слова старосты, не возразить, не поддакнуть. Все понимали уровень надвигающейся беды.

Вспомнила Оксана, как в хуторе вскоре появился вооруженный отряд почти весь состоящий из офицеров и человек из пятнадцати мобилизованных, на соседних хуторах, молодых мужиков и бывших солдат. Вскоре посыльный от старосты прибежал к ним в хату с приказом – всем мужикам до пятидесяти лет прибыть на сход. На сходе офицер с погонами ротмистра (так подсказал Иван) зачитал приказ генерала Деникина «Родина в опасности». Все солдаты, самовольно оставившие фронт, не будут преследоваться по закону, но подлежат мобилизации в Добровольческую армию, для борьбы как с внешними, так и внутренними врагами.Остальные сочувствующие граждане мужского пола до пятидесяти лет, могут вступать в армию добровольно.

Затем офицер зачитал список хуторян подлежащих мобилизации, составленный старостой. В нем прозвучала фамилия Ивана.

Не ожидая конца сходки, Оксана ринулась домой. Нашла госпитальные бумаги Ивана, схватила грудного Ванюшку и бросилась назад. Взяв Ивана за руку, она пробилась к офицеру.

- Господин офицер, мой муж вернулся с фронта по ранению. Вот его бумаги из госпиталя. Так что мобилизации он не подлежит.

Офицер развернул бумаги, потом поднял брови и взглянул на Ивана.

- Так ты уже больше двух лет восстанавливаешься? Как самочувствие?

Иван неопределенно пожал плечами.

- Понятно…

Спасая ситуацию, Оксана вновь обратилась к офицеру.

-Господин офицер, – она подкинула Ванюшку на руке. - Кроме этого, у меня в хате еще четверо и все еще малые.

- Я понимаю тебя, хозяйка, будет тяжело, даже очень тяжело. Но кому сейчас в нашей России легко. Родина наша на грани разрушения, надо спасать Россию. Я сам воюю уже три года и ни разу не видел свою семью. Единственное, что я могу тебе сказать:

- Держись!- офицер перевел взгляд на Ивана:

- Построение завтра в 10.00.

---*---

Оксана открыла глаза и, встрепенувшись, села на кровати. Солнце уже высоко стояло над горизонтом. Бессонная ночь дала о себе знать: чугунно гудела голова, ломило все тело от тяжелой работы. Огляделась… Малышня – Ниночка и Ванюшка – беспечно спали, на кухне тихо переговаривались Оля с Нюрой, осторожно звякала посуда.

- Хозяюшки мои, помощницы, - улыбнулась она.

С улицы донесся громкий голос Алешки, уже пригнавшего весь скот с водопоя.

- Ну, вот Ваня, и замена тебе выросла, - грустно улыбнулась Оксана.

- Олька, Нюрка! – голос Алешки по-хозяйски тверд. - Мы с мамой боронить сейчас поедем, а вы не забудьте свиней накормить, а то вон уже и визжать начинают.Молоко сегодняшнее опустите в колодец, малым отлейте на еду в чугунок. Со вчерашнего молока снимите сливки и смешайте со старыми, может пора и масло уже сбивать. Да, и к вечеру пожрать что-нибудь сварганьте.

- Без тебя знаем, мама вчера нам все рассказала, – дерзко огрызнулась Нюра. – И не ори громко, мама еще не проснулась. Хозяин нашелся.

В ответ Алешка что-то высказал ей, но уже потише, так, что Оксана не расслышала.

За два дня Оксана с Алешкой заборонили и засеяли больше половины поля пшеницей, ячменем и овсом, оставшуюся часть оставили под бураки и гарбузы. Все эти дни Иван не выходил у нее из головы, то, что с ним что-то случилось, она уже поняла. Ее мучил один вопрос – что?

То, что его уже нет в живых, она отметала, такого просто не может быть. Она видела его веселого, жизнерадостного, сильного и в ее сознании не возникало и мысли об этом. Желание узнать об Иване все было настолько мучительным и доминирующим над всеми участками мозга, что она уже не замечала испуганные взгляды детей, не отвечая на их вопросы или отвечая невпопад. Только требовательный плач малышей или настойчивые, повторяемые несколько раз подряд, вопросы Алеши и старших дочерей возвращали ее в реальность.

- Алешенька, Оленька, Нюрочка, вы не бойтесь за меня, я не заболела, просто, последнее время, я много думаю о нашем папе. Война, будь она проклята. Как бы с ним чего не случилось.

Через день, уже к вечеру, Алеша, возясь во дворе по хозяйству, торопливо вошел в хату.

- Мама, там тетка Матрена зовет тебя выйти. Говорит, что про папку что-то хочет сказать.

Оксана пулей вылетела во двор, где у ворот ждала ее давняя подруга. Та, видя ее полубезумные от тревоги глаза, успокаивающе махнула рукой.

- Успокойся, Оксан, ничего пока страшного нету. Валькин мужик вернулся. В Кривом Рогу в госпитале лежал по болезни. Там и твой Иван лежит. В тифу лежит. Там их много понавезли, болячка-то нешуточная. Но ты-то шибко не бойся, твой-то здоровый бугай, выкарабкается. Словоохотливая Матрена еще долго рассказывала что-то, но Оксана уже не слышала ее. В голове уже созрело решение:

-Ехать, надо ехать, надо увидеть его, пока живой, - и тут она вздрогнула, – что это я, дура, придумала, пока живой…

- Ну, ты чего, Оксан, – голос Матрены как издалека. – Чего ты побелела вся и дрожмя дрожишь? Живой твой Ванька, и ничего с ним не случится. Я ж говорю – здоровый бугай.

- Ладно, Матрена, спасибо тебе, пойду я.

Всю ночь Оксана провела как в лихорадке, не сомкнув глаз. Заря на восходе и не думала подниматься, а она уже ходила по двору, нетерпеливо ожидая рассвета. Узел для поездки собран. Осталось просить отца довезти до станции.
 Братья Ивана уже перебрались в город. Ее братья воюют. Старший у петлюровцев, младший - у генерала Деникина в белой армии.Иван - с красными… Господи, что же творится в несчастной России!?

Просить надо маму приглядеть за внуками. В Алеше, Оленьке и Нюре она была уверена. Алешеньке только-только двенадцать, а он уже чуть ли не настоящий хозяин. Оля и Нюра, как одно целое, во всем у них согласье, они и за хозяйством проследят и малых обиходят. За детей она не боялась, в голове крутилась одна мысль:

-Успеть увидеть Ивана! Почему надо успеть, она не понимала, но даже не пыталась в этом разобраться.

- Ну, и что ты засуетилась? – отец спокойно смотрел на нее. – Не раненый же Ванька, в госпитале же он, доктора вылечат. Чего ради этого детей одних бросать.

- Тятя, если ты не отвезешь, придется Алешеньку просить, а он же мал еще все-таки. Обратную дорогу ему одному придется ехать, время-то смутное.

- А я уже стар, дочка, если что, то вилами уже не отобьюсь, тут винтарь нужен, а где его взять? - отец посмотрел в глаза дочери и тяжело вздохнул. - Да ладно, чего уж там. Пойду запрягать.

На станции Оксане повезло. Проезжающий товарняк пришлось ждать всего около часа. Она успела познакомиться с попутчицей, тоже добирающейся до Кривого Рога.

- Ты впервой едешь? Тогда не плошай, не стесняйся и локотками работать. А то сомнут, затолкают, и выбраться не сможешь. Лезть придется на крышу вагона, там лесенка такая есть, руками цепляйся изо всех сил. Держись поближе ко мне, вдвоем пробьемся. Да и народу сегодня не очень. А ты в Кривой Рог-то чего? Живешь там?

- Да нет, я в госпиталь - к мужу, Лежит там.

- Раненый?

- Нет. Заболел. В тифу лежит.

- Ох ты, господи.

Попутчица невольно отодвинулась от Оксаны. Помолчали…

- Ты это, языком-то почем зря не ляскай. Необязательно всем знать чего у тебя с мужиком случилось. Шибко заразная болячка. Я знаю, где их бараки стоят. Если хочешь, покажу. А я по хуторам ездила, меняла на продукты тряпье разное. В лавках, да на базаре дороговизна страшная. Как бы голод не начался. А ты гляжу, с припасом едешь, шибко душок от твоего мешка запашистый. Я уж поначалу подумала на постой тебя к себе пригласить. А теперь побаиваюсь. Болячка шибко серьезная у твоего мужика.

Посадка в товарняк прошла на удивление просто. Обещанной давки и толкотни не было, сказалось, конечно, небольшое количество народа. Им удалось пробиться внутрь товарного вагона и удобно расположиться у стены на полу.

- Ну, мы с тобой, подруга, прямо как господа едем. Раньше, бывало, на крыше место едва найдешь.

Через день, в первой половине дня, они добрались до цели. Как и всегда бывает в таких обстоятельствах, Оксана и Настя (так звали попутчицу) чувствовали себя едва ли не лучшими подругами. За это время они сблизились и знали друг о дружке едва ли не все. Настя подробно объяснила, как дойти до тех заразных бараков, где должен лежать Иван.

-Только вряд ли тебя допустят к нему, шибко строго там.

- Да хоть в окошко, может, выглянет, посмотреть бы на живого, да передачку передать. Возьмут же? - с надеждой посмотрела она на Настю.

Та неопределенно пожала плечами.

-Ну, прощай, подруга, пусть у тебя все хорошо сложится.

- Погоди, – Оксана сняла мешок и вынула кусок сала. Остро запахло чесноком. Настя судорожно потянула воздух носом.- Вот возьми, детишек порадуешь.

-Уф…- выдохнула Настя,- у меня аж челюсти свело от этого запаха. Ну, спаси тебя Христос за такой подарочек. А, ну, погоди, чего одна будешь мыкаться, пошли ко мне, я хоть свой мешок оставлю. Мука там у меня, да мелочь всякая. Потом мы вдвоем сбегаем до госпиталя, посмотрим, что к чему. Придумаем что-нибудь.

Дома Настю радостно встретили двое детишек: четырехлетний мальчик и девочка семи – восьми лет. Настя отрезала по куску хлеба от привезенного каравая и скупо сдобрила их тонкими кусочками сала. Оксана с жалостью смотрела, как дети с жадностью впились зубами в этот, редкий видимо для них, деликатес. Заныло сердце при воспоминании о своих детках, оставшихся дома.

Дорога до заразных бараков, так все называли инфекционное отделение госпиталя, оказалась не такой уж и близкой. Три одноэтажных барака были окружены колючей проволокой, вход охранялся часовым, не отвечающим ни на какие вопросы. Входящие и выходящие работники отвечали коротко.

- Не знаю. Не могу знать.

Наконец Настя предложила выход.

- У тебя сало еще есть?

- Есть.

-Вытаскивай кусок. Сейчас подождем бабу попроще, из санитарок или медсестер. Дадим ей сала, от него никто не откажется, попросим разузнать, где твой Иван лежит. Найдет если, тогда можно попросить и передачку передать.

Оксана загорелась надеждой. Ждать пришлось долго. Уже ближе к вечеру Настя,опытным взглядом, нашла подходящую, на ее взгляд, кандидатуру и ринулась ей навстречу.

- Здравствуй, подруга. Помоги нам мужика ее найти – она показала на Оксану – мы тебя отблагодарим – она выхватила кусок сала из ее рук и сунула в руки остолбеневшей женщины, - зовут его Иван… э? - она вопросительно взглянула на Оксану.

- Скрыпник, Иван Скрыпник, из Лагодовки он, из командиров, - торопливо высказала Оксана.

Женщина посмотрела на сало и ее ноздри нервно зашевелились:

- Ну, ладно. Примерно через час я выйду с ведром к мусорке, вон в углу изгороди. Ты там жди за колючкой, что узнаю, то передам тебе.

- А передачку возьмешь?

- Ну, приготовь, только заверни в узел.

Женщина вошла в проходную и направилась к баракам. Оксана обрадовано оглянулась на Настю, та победно улыбалась:

- Вот так вот, - потом озабоченно взглянула на уходящее солнце. Оксана спохватилась:

- Спасибо тебе, теперь я уже сама, а ты беги домой, поздно уже.

- Как же ты одна? А найдешь ночью мой дом? Тебе здесь и приткнуться негде.

- А, – беспечно махнула рукой Оксана, – не переживай за меня.

- Ну, смотри сама. Завтра заходи, расскажешь.

Час ожидания длился, чересчур, долго. Уже стало совсем темно, но женщины все не было. Нетерпение было так велико, что ей захотелось пробраться к баракам и заглянуть в каждое окно. Тут она высмотрела бродячую собаку, которая подлезла под колючей проволокой и побежала к мусорному баку. Оксана подошла к лазу и решила, что вполне пролезет за собакой. Неожиданно ей это удалось. От ящика омерзительно воняло, но она прижалась к нему, как к родному существу, боясь быть обнаруженной. Ожидание длилось мучительно долго. Она уже окончательно решила подобраться к окнам и просмотреть их все, в надежде увидеть Ивана хоть краем глаза. Но тут послышались шаги и осторожный голос тихо спросил.

- Ты здесь?

- Да, да. – Торопливо зашептала Оксана из-за ящика.

- Ты что, с ума сошла. Тут зараза страшная, а она к ящику прилипла. Я же тебе сказала, будь за колючкой.

- Ну, нашла, нет?- нетерпеливо перебила Оксана.

- Скрыпник? Из командиров?

-Да, да.

- Тяжелый он, неходячий. Третий день в беспамятстве лежит. Завтра утром я меняюсь. Если хочешь – жди. Расскажу, как ночь прошла.

- Передачку возьмешь?

Женщина замялась, потом пересилила себя.

-Зачем она ему, он же без сознания. Да отлепись ты от этого ящика.

Тихие шаги удалялись. Оксана оцепенела от тяжелого известия, полное безразличие ко всему овладело ей.

Очнулась она под утро, сил не было, тело дрожало от утренней свежести. Вчерашняя тяжелая весть давила чугунной плитой. Но тут она вспомнила про обещание санитарки, и слабая надежда придала ей сил.

Отлепившись от омерзительного ящика, проползла через собачий лаз и поплелась к проходной, Ждать опять пришлось нестерпимо долго.

-Ну, как он?- бросилась она к появившейся из проходной санитарке.

- Все по-прежнему, пока без сознания, – женщина внимательно и тревожно смотрела на нее.- А ты не заболела ли, девонька? Вид-то у тебя нехороший. Сходи-ка на прием к врачу, пойдем, покажу где.

- Некогда мне болеть, в хате пятеро ждут.

- Смотри, смотри. Так и осиротить недолго их. Я завтра с утра выхожу, снова через час выйду с ведром, расскажу, как он. Только не будь дурой, не лезь через колючку, жди за изгородью.

Целый день бродила Оксана по окраинам города, попыталась было найти хату Насти, но поняла, что не помнит дороги к ней. Без сил опустилась на землю под чьим-то забором. Вспомнила, что второй день во рту не было ни крошки. Заставила себя съесть ломтик хлеба, надкусила кусок сала, но не почувствовала вкуса. Мучила жажда. Она постучала в дом и попросила воды. Девочка лет десяти вынесла кружку, Оксана с жадностью выпила воду до дна и поблагодарила ее. Отойдя шагов на пятнадцать, она почувствовала сильнейшую тошноту, качнулась к забору и ее вырвало. Сил не было, хотелось упасть на землю тут же и не двигаться. Краем глаза она увидела девочку, испуганно глядящую на нее через приоткрытые воротца, и заставила себя идти дальше. Лихорадочная дрожь била все ее тело, голова горела как в огне. Куда шла, она уже не понимала, просто заставляла ноги двигаться куда-нибудь.

Через некоторое время она остановилась и увидела знакомые очертания бараков. Солнце клонилось к закату. Где ходила все это время, сказать себе она не могла. Понимая, что сейчас упадет, заставила себя собрать все силы. Недюжинная выносливость крестьянки, привыкшей к тяжелому труду, помогла ей дойти до заброшенного строения, сесть на землю и привалиться к его стенке.

Очнулась она уже в темноте, окна бараков тускло светились. Спала или была без сознания, понять она не могла. Ее глаза упорно глядели на второй барак, и его третье светящееся окно. Это окно магнитом тянуло ее к себе. Невыносимо хотелось заглянуть в него.

- Ваня там, Ваня там, - стучало в голове.

Заплетающимися шагами она направилась к знакомому собачьему лазу, пролезла под колючей проволокой, разрывая одежду. Потом встала во весь рост и медленно пошла на свет этого окна, изо всех сил стараясь не упасть.

Подойдя, она прильнула лицом к стеклу и лихорадочно зашарила глазами по слабо освещенной палате. Медсестра в сером халате подошла к дальней кровати, приподняла и слегка взбила подушку под головой больного. Потом выпрямилась и повернулась в сторону, открыв его голову.На подушке четко вырисовалась голова мужчины с закрытыми глазами. Обритая голова, запавшие щеки, многодневная щетина, неузнаваемое лицо, но Оксана, раскрыв почти безумные глаза, неотрывно смотрела и смотрела на нее. Эту голову она не могла не узнать, эту голову ласкали ее руки, эту голову она держала на своей груди, эти уши покусывала она в приливах нежности, к этим щекам она прижималась своими щеками.

-Ванечка!!! – крикнула она изо всех сил, но услышала только тихий шелест из своих губ.

- Ванечка!!! – подняв руку, она стукнула в окно и, потеряв сознание, мешком осела на землю вместе с падающими осколками стекла.



---*----

Она открыла глаза и долго смотрела в потолок, с усилием стараясь вспомнить, где она находится. Потом услышала чей-то знакомый голос.

- Ну, наконец- то. Доктора уже думали, что не жилец ты на этом свете. А ты взяла и выкарабкалась оттуда. Молодец. Да, натворила ты дел, целое стекло расхлестала, где сейчас взять-то его, при такой разрухе. Кое - как кусок фанеры нашли, да забили.

- Где я?

-Как где, в госпитале, уже два дня валяешься. Вот чего ты брыкалась, когда я хотела тебя врачу показать, сейчас бы спокойно уже долечивалась. А то чуть деток своих сиротами не оставила.

Оксана вдруг резко поднялась и села на кровати.

-Ваня! Где Ваня? Я же видела его там, в окошке.

Санитарка решительно уложила ее на постель:

– Лежи, попрыгунья. Допрыгалась уже - потом отвернула голову в сторону. – Так некогда мне, работа стоит, сейчас сестра придет, будет мне на орехи.

Не глядя на Оксану, торопливо вышла из палаты.

Через несколько минут вошла медсестра.

- Очнулась, вот и молодец. А мы чуть крест на тебе не поставили.

- Что со мной? – тихо спросила Оксана.

- Как что. Сыпняк. Тиф у тебя, дорогуша, как и у всех этих, – обвела она рукой палату. – Вот прическу тебе пришлось сделать модную.

Только сейчас Оксана почувствовала непривычную легкость на голове. Провела рукой и ощутила колкую шероховатость вместо мягких волос.

- А где Ваня?

- Какой Ваня? - медсестра вопросительно смотрела нее.

-Ваня. Я видела его в окно тогда.

- А кто он тебе?

- Муж мой. Я же к нему приехала… Иван Скрыпник.

- Скрыпник Иван? Так это…- медсестра запнулась, потом долго и печально смотрела на Оксану, которая вдруг приподнялась и напряженно ждала ее последующих слов.

- Так что уж теперь, не ты первая, не ты последняя. Крепись, девонька. Вынесли вчера твоего Ивана, так и не пришел в сознание.

- Куда вынесли? – непонимающе прошептала Оксана.

- Ногами вперед, вот из соседней палаты, – скорбно ответила сестра.

- Видишь, что творится, война, разруха, лекарств почти никаких нет…

Она продолжала что-то говорить, но Оксана не слышала ее слов и медленно, с остановившимся взглядом, опустилась на подушку. Стальной стержень внутри ее надломился, жизнь стала ненужной, никчемной. Глаза постепенно закрылись, и наступила темнота…

----*----

Где-то издалека послышались голоса, потом они стали ближе и явственней, кто-то тряс ее за плечи, но ей не хотелось возвращаться. Неожиданно почувствовалась боль, кто-то бил ее по щекам, боль повторялась и стала такой неприятной, что она застонала и приоткрыла глаза.

- Ну, вот, наконец-то. Ты чего это вытворяешь? Решила детей сиротами оставить, мало их по России расплодилось.

Голос был знакомым. Она немного напряглась, взгляд прояснился и она узнала знакомую санитарку, медсестру и мужчину в белом халате. Санитарка продолжала ругаться:.

- Хватит баловаться, ишь взяла моду какую. Чуть чего и в обморок падать.

-Не бей меня больше.

- Еще как буду. Попробуй еще только раз брыкнуться, наподдаю, как следует. Мужчина взял ее за запястье, нащупал едва пробивавшийся ток крови, потом поговорил негромко с медсестрой и вышел из палаты. Медсестра присела на край кровати.

-Пришли новые лекарства по линии Красного Креста, так что не дадим тебе больше в обмороки падать. Помолчав тихо спросила:

- У тебя дети есть?

- Есть, – безразличие ко всему не отпускало Оксану. – Пятеро, два сына и три дочки.

- Младшему-то сколько?

- Два годика Ванечке.

- На кого ж ты их бросила? – подала голос санитарка. Оксане вдруг обожгло мозг:

- Ванечка! Ниночка! Детки! – она порывисто села и почти безумными глазами обвела палату. – Мне надо домой… Дети.… Дайте мою одежду…

- Успокойся, – мягко положила руку на ее плечо медсестра. – Твоя одежда на санобработке. Тебе сейчас нельзя к детям, можешь заразить их. Тебе это надо? Новыми лекарствами мы тебя быстро на ноги поставим, но недельку надо полежать, сил набраться. Так что смирись.



----*----



Через неделю Оксана уже сидела на крыше вагона товарняка, направлявшегося в сторону ее станции. Всю неделю она донимала медперсонал просьбами отпустить ее домой, к детям. Отпустили ее не потому, что надоела своими просьбами, помогло, наверное, новое лекарство да, большей частью, переполненные бараки. Тифозных везли и везли с разных сторон. Проходы в коридорах были забиты.

На Алешу, Олечку и Нюру она надеялась как на себя, малые еще, а жизнь понимают уже как взрослые. Более всего она боялась за Ниночку и Ваню, не заболели бы. Боль о муже засела глубоко в сердце, но как все сильные натуры, она не поддалась панике. С уходом Ивана, казалось, мир для нее рухнул, она потеряла все: его любовь, надежную опору в жизни, рядом с ним она не боялась быть слабой. Но у нее остались его дети, и теперь только она отвечала за их благополучие, за их безопасность. Сейчас, сидя на крыше, медленно ползущего товарняка, она инстинктивно напрягала мышцы, чтобы ускорить его движение.

Поезд подошел к станции уже глубокой ночью. Это была скорее не станция, а полустанок. Несколько прибывших пассажиров быстро разошлись по своим тропинкам.

- Из Лагодовки наезжает кто или нет? – справилась она у дежурной, отправляющей состав.

- Да уж несколько дней никто не наезжал.

-Ну, пойду тогда потихоньку.

_ Да ты что, с ума сошла. Тридцать верст, считай. Пережди со мной, может с утра кто будет, товарняк подойдет, да и мне веселей будет.

-Да нет, пойду. Дойду с божьей милостью, дети дома одни.

-Ну, как знаешь.

После мерзких запахов госпиталя, удушающего паровозного дыма, она с наслаждением вдыхала родные, ароматные запахи степи. Идти было легко и приятно. Шла она навстречу восходу солнца, который начинал постепенно нарождаться. Все более и более светлело небо на востоке, начали меркнуть звезды, и вот на нем осталась одна яркая звезда. Утренняя звезда, знакомая каждому, кто встает до восхода солнца или встречает рассвет после бессонной ночи: хлеборобы, рыбаки, мореплаватели, часовые, влюбленные…

Ослепительные лучи брызнули из-за горизонта. Оксана остановилась и, закрыв глаза, подставила лицо еще нежарким лучам. Пройдена половина пути, тело, истощенное после страшной болезни, просило пощады, начинала мучить жажда. Она сошла с дороги и встала на колени. Ладонями брала в горсть мокрую от росы траву. Потом облизывала их, надеясь хоть чуть – чуть утолить жажду. Мокрым пучком травы протирала потное лицо, получая какое-то облегчение. Пройдя еще с пол версты, она остановилась у одинокого дерева и присела под ним. Надо хотя бы чуть отдохнуть…

Очнулась она как от толчка, солнце уже хорошо оторвалось от горизонта и пригревало основательно. Оксана вышла на дорогу, идти стало легче, краткий сон взбодрил измученное тело…

Когда она увидела знакомые хаты родного хутора, силы почти оставили ее. До своей хаты она дошла, уже теряя последние остатки. Опершись на воротца, она осматривала двор, страшась заметить какие-нибудь изменения. Из курника вышла Нюра и направилась в хату, держа в руках лукошко. Подняв голову она, оцепенев, остановилась и молча смотрела на мать широко открытыми глазами.

 - Мамочка, - тихо прошептала она. Лукошко выпало из ее рук и она с диким визгом бросилась навстречу матери. Оксана протянула руки и прижала к себе родное тельце. Из хаты, один за одним, вылетали дети: Алеша, Оля, с визгом летели Ниночка и, последний, Ванечка. Она прижимала их к себе, целовала их замурзанные мордашки, не скрывая громких рыданий.

Так, все вместе, сплетенные в один клубок, ввалились они в родную хату.

Посреди хаты стояла ее старая мать. Оксана отпустила руки детей и подошла к ней.

- Спасибо тебе, мамочка, за деток моих.

-Так они не только твои, но и мои тоже,– она помолчала и тихо спросила:

- А Ваня как же?

- Нет больше Вани, – Оксана обняла ее и уткнулась в плечо. И здесь, на родном плече, стальной стержень надломился в ней, она вновь ощутила себя маленькой, слабой и завыла как волчица: дико…, протяжно…, страшно…
               
 ГЛАВА 4

Оксана сидела в тени одинокого дерева и наблюдала, как Алеша заканчивает вспашку последнего клина поля. За эти годы, прошедшие после смерти Ивана, угловатый подросток постепенно превратился в ладного парня. Все больше и больше Оксана улавливала в нем черты Ивана
. Он уже с легкостью управлялся с этой тяжелой мужской работой и, наверное, один бы спра вился со вспашкой всего поля. Но Оксана сдерживала его порывы, боясь, чтобы он не надорвался раньше времени.
- Вся жизнь впереди, успеет еще хлебнуть соленого пота.
Поэтому она четко придерживалась установленного ею правила - ме-няться после каждого пятого прохода. Надо же и коню дать краткий отдых. Вола пришлось сдать на бойню, начал хромать на заднюю ногу. Конь пока еще в силе, но Оксана понимала, что и он не вечен, надо думать о покупке молодого коня.
Пока с хозяйством она справлялась не хуже любого мужика. Конечно, без Олечки и Нюры, а особенно без Алеши, удержать хозяйство было бы невозможно. Дети – настоящая опора в ее жизни.
Все трое в зимнее время ходили в школу, которая открылась в большом пустующем доме старосты. Особенным усердием отличалась Нюра, которая уже не раз была отмечена учителем. Но особый восторг у него вызывал Алеша, у которого открылся настоящий талант. Он обладал редким по красоте почерком. Однажды учитель принес книгу со старославянским письмом и попросил его написать часть текста к нему в личную тетрадь. Писать пришлось карандашом, так как с чернилами и перьями для письма, в то время была настоящая проблема.

По окончании работы учитель долго и с восхищением переводил взгляд с текста на Алешу и обратно. Надо сказать, что этот талант, впоследствии  сыграл для него огромную, негативную роль в его дальнейшей судьбе. Но об этом немного позже.               
 Алеша сделал свои, положенные, пять проходов с плугом и Оксана уже встала, чтобы сменить его. Но Алеша махнул рукой.
- Мам сиди еще, тут немного осталось, я сам закончу.

     - Ну, хорошо – Оксана вновь опустилась на травяную подстилку, она вспомнила, Что вечером в доме старосты собирается сход по поводу организации колхоза. На хуторе уже давно ходили слухи об этом, но у Оксаны сложилось собственное мнение по этому вопросу. Ее даже не интересовало то, как собираются это сделать, но то, что ее там не будет, не подлежало сомнению.

     Народу в хату старосты, теперь уже школы, набилось под завязку. Вопрос то был не шуточный. Представитель власти из города рассказал о решении компартии страны, организовать на местах коллективные хозяйства, для увеличения  сельскохозяйственной продукции. Личные крестьянские хозяйства не способны решить продовольственный вопрос, в стране наблюдаются трудности по снабжению городов хлебом, рабочие семьи едва ли не голодают. Крестьяне  хутора должны сознательно отнестись к данному вопросу государственной важности. Особенно активно поддержать коллективизацию должны не только члены коммунистической партии, но и беднота, семьи красноармейцев.

     Все, вступающие в колхоз, объединяют в одно хозяйство землю, всю скотину, птицу, рабочий инвентарь. Руководить всем будет актив во главе с председателем, им мы предлагаем избрать вашего председателя комитета бедноты – Тимошенко Платона.

     - Кого!? – Оксана услышала изумленный голос Матрены – Да он же, наверно, не знает, с какой стороны бык на корову заскакивает, а вы его председателем… Обвальный хохот заглушил ее дальнейшие слова.
Представитель власти с трудом восстановил тишину.
 
     - Я прошу прекратить разные провокационные выкрики. У нас важный вопрос решается и надо к нему относиться серьезно. Предлагаю высказать свое мнение по поводу организации колхоза. Вот вы, женщина, прошу вас высказаться. Мне подсказали, что вы вдова командира Красной Армии, я думаю, что вы поддерживаете политику партии.
Оксана непонимающе глядела на представителя, она пришла просто послушать, что будут говорить, а тут просят говорить ее.

      - Давай, давай Оксана, скажи - донесся голос Матрены.
- Скажите свое мнение, будет ли польза, если объединить землю, скот, инвентарь в одно хозяйство – поощряющее смотрел на нее представитель.
- Ну, польза, наверное, будет. Допустим у меня борона есть, а у другого нет. Так она будет общая. Или, на хуторе у нас молотилка одна, остальным приходится просить у хозяина. Кому не досталось, тому приходиться молотить цепами.  Земля будет общая, значит, межи распашутся и пашня увеличится.

      Но вот скажите – Оксана немного осмелела и оглядела всех – Кто у нас на хуторе
 живет хорошо? У кого хозяйство крепкое?- И сама же ответила на свой вопрос – Тот, кто на подворье настоящий хозяин. Голова. А если объединить все, то председателем колхоза должен быть вдвойне – втройне Голова. Настоящий хозяин. И права Матрена, какой из Платона хозяин, если он семью досыта накормить не может, если у него всю жизнь никакого хо-зяйства не было. Через год – другой весь колхоз, если он только будет, по окрестным хуторам с протянутой рукой пойдет.

      Вот вы сейчас создадите колхоз и начнете объединяться. Завтра сгоните лошадей в
 одно хозяйство. А куда?  Каждый хозяин в непогоду скотину, лошадей  прячет под навес, в теплый сарай. Бережет. Где все это у колхоза? Ну, лето, осень кое- как перебьются в открытом загоне. А начнется зима, днем дождь холодный, ночью мороз, потом снег, ветер.  Весь скот переболеет, зачахнет. Под весну всех придется забить на мясо. На следующий год что? Голод!

     Если хотите колхоз, то надо по -  умному все делать. Пахать, сеять можно сообща, а скотину не трогайте, пока не построите сараи, свинарники, курники. И всему этому нужен хозяин, а не…- она мельком взглянула на Платона и отвела взгляд.
- Вот вы так говорите, а сами что, не собираетесь вступать в колхоз? Представитель хмуро и недовольно глядел на нее.

     - У меня пятеро детей, кроме меня за них никто не побеспокоится. Утром мне надо дать детям хотя бы кружку молока и кусок хлеба. А где мне все это взять? Корова моя в колхозе, мне надо будет идти туда, просить, но молока уже нет, его не хватило на всех. Сварить им по яичку, но курицы все в колхозе.  Я со старшими детьми встаю утром еще при звездах, и ложимся спать уже при звездах. Но зато я знаю, что у меня есть чем накормить детей. Моя совесть чиста перед памятью их отца. Поэтому меня в колхозе не будет, по крайней мере, пока.
- Вы хотите прийти на все готовое?
- Если в колхозе будет все хорошо, я приду туда со всем хозяйством. Ну, а не примете, проживем сами.
Во всеобщей тишине Оксана покинула сход.

                -----*-----    
             
     Осторожный толчок пробудил ее от глубокого сна. Нюра открыла глаза и непонимающе смотрела в темноту хаты.
- Нюр…- осторожный шепот вернул ее в реальность.
- Закрой за мной дверь – возвращаться из сладкого забытья никак не хотелось, но настойчивый толчок повторился.
Нюр… ну Нюра…

     -Чего тебе – крупная, мозолистая ладонь Алешки моментально легла ей на рот.
- Т. с. с. с. – маму разбудишь, закрой за мной дверь – теплая струйка воздуха щекотала ухо.  Входная дверь открылась бесшумно и выпустила их в сенцы, предусмотрительный брат давно уже смазал петли постным маслом.  Алешка юркнул в чулан и вышел оттуда, засовывая сверток за пазуху. Остро запахло свежим караваем пополам с чесноком.
-Ты куда это хлеб с салом понес? Вот расскажу маме.
- Не будь ябедой. Я же немного взял. Не убудет у нас. Ты дверь закрой на крюк, я потом тебе в окошко поскребу тихонько, а то мама может встать и увидит, что дверь открыта.

      -Чего, за куревом пошел? Мама все равно почувствует, будет тебе на орехи, так и мне из-за тебя достанется.
 - А я чесноку пожую, не услышит.
-Что, небось, к Нинке  Червоненковой женихаться пойдешь?
-Тю, сдалась мне твоя Нинка. Мы с парнями у Романенкова плетня посидим.
- Табачище смолить будете, вот точно маме расскажу, что сало вору-ешь.
- Иди, спи, малая еще выговаривать мне тут.
- Малая… вот не открою двери, будешь кукарекать вместе с петухами.

                ----*----
               
     Сонный, не выспавшийся Алешка, сидел за столом, ковыряя ложкой в чашке с кашей. Оля и Нюра незаметно переглядывались, едва сдерживая смешки.
- Алешка, ведь здоровый бугай уже. Мне уж стыдно и ремень то в руки брать. Ты зачем сало  и хлеб из дома таскаешь.   Сам же ведь горбишься и в поле и дома, нелегко нам это все достается. А ты этому голодранцу Платошке  добро наше таскаешь. Да было бы за что. Голодранец, хоть и председателем совета стал, а голодранцем и остался.
 
     Алешка медленно, исподлобья поднял взгляд на Нюру, но та незаметно пожала плечами, показывая свою невиновность.
- Ты не ищи виноватых, среди детей, никто из них ничего не знает. Я сама вижу, как продукты потихоньку исчезают.
Нина и Ваня с укоризной смотрели на старшего брата, который заставлял так нервничать маму. Брата они уважали и гордились им, но маму – то обижать нельзя.
 
     - Мам – Голос Алешки спросонья хриплый, он прокашлялся и продолжал – Платошка хочет меня писарем взять в совет, говорит, что никто в хуторе не умеет писать красиво, только я. Деньги будет платить, правда, немного.- Оксана в растерянности смотрела на Алешку – и еще мам, Сегодня вечером сход всех единоличников, но ты не ходи, я уже знаю, что там будут говорить. Налог увеличат.
- Да куда уже увеличивать, итак уж треть урожая отдаем.
- А теперь, мам, половину всего, что есть.
Оксана ахнула и побледнела: - Они уже колхозы довели до нищеты, дохозяйничались. Теперь  решили всех обобрать до нитки.
- Но это еще не все. Он сказал, что скоро закрутят гайки до отказа, но что будет, не сказал. В колхозах скоро будут пахать на тракторах, а урожай собирать комбайнами. Это машины такие, сами хлеб косят и сами тут же молотят. Только они не колхозными будут, построят специальные места для них, Машинные станции какие-то.

     На собрание Оксана все – таки пошла. Была тайная надежда, что Алеша не все так понял. Но, увы, Алеша все понял правильно.
- Половина урожая всех зерновых, половина забитого на подворье мяса и сала, половина шерсти с каждой овцы, половина надоенного молока с каждой коровы, но молоко можно заменять сливочным маслом…

     Монотонный голос Платона перебил Роман Червоненко.
- А ты, Платоша, не забыл с кого кормился все эти годы. К кому ты приходил на порог, когда у тебя дома жрать было нечего? Все мы тебя кормили, а теперь ты, считай, по миру нас решил пустить? Этот год, по всему, будет неурожайным, дождей с самого сева не было. Так и половины урожая запросто лишимся, его и на полгода может не хватить. Если еще половину тебе отдать, так с Рождества Христова можно шапку сымать и по людям ходить за подаянием. В жизни у нас такого не было, а теперь наша народная власть решила по миру пустить. Уж лучше тогда прийти сегодня домой, да хозяйство под нож пустить, чем так мучиться.

     - Ты, Ромаха, шибко то пасть не разевай, за такие слова можно запросто под арест загреметь. Рушить хозяйство тебе никто не разрешит, за такое легко могут наши органы и за Урал отправить, дровишки рубить. А меня не попрекай прошлым, вы жировали, а я бедствовал. Не зря говорят - от сумы да от тюрьмы не зарекайся. Сейчас в стране трудное время, в городах рабочим не хватает продуктов, надо помочь им и их семьям. И мой совет вам – нечего упрямиться, вступайте в колхоз, приводите свою живность, будем работать все вместе. Жировать, как раньше, наша власть вам не даст.

     - Ты «бедствовал» лежа на печке, да на лавке подле хаты семечки лузгал. А мы, с детьми,  от зари  до зари соленым потом умывались, потому и достаток у нас, по дворам не ходим побираться. А ты, я гляжу, и при новой власти ручки – ножки не побьешь.

     -А я, Оксана, и есть новая власть. Я сюда поставлен, не землю пахать и сеять, а доводить до вас решения нашей власти и следить, что бы они выполнялись. И будь уверена ты и вы все тоже, что прослежу, как следует. Еще раз советую вам вступать в колхоз, пока не поздно. Если наша власть решила создать колхозы, значит, они будут созданы, чего бы нам это не стоило. Страну надо кормить.

     - Так создавайте, мы то вам чем мешаем – снова не выдержала Оксана – только, я гляжу, без нас никак не можете, если половину всего добра  у нас решили отобрать.  Нас до ручки доведете, где же тогда хлеб брать будете, чем страну кормить? Какой год уж создаете свой колхоз и что, сильно разбогатели? Где уж вам страну кормить, у самих животы к спинам поприсыхали. Пока не будет ваш председатель настоящим хозяином, так и будете хлеб, пополам с лебедой, есть.
Платон зло сверкнул глазами на Оксану.

     -Ну-ну, посмотрим, что скоро сами будете есть.- Он помолчал, собираясь с мыслями  – Наша власть идет на помощь колхозам, в каждом районе будут созданы машино – тракторные станции. Коротко – МТС. В колхозах уже будут не нужны лошади и волы, как тягловая сила. Пахать скоро будем на тракторах, а хлеб убирать комбайнами. Машинам нужен простор, им тяжело крутиться на ваших единоличных пятачках, поэтому надо объединять все земли для удобства обработки тракторами и комбайнами. Вот тогда мы и сможем накормить страну по – настоящему, и не только хлебом. Оплата труда будет по – новому, трудоднями. Осенью, когда рассчитаемся с государством, правление колхоза решит, сколько зерна и другой продукции выделить на каждый трудодень. Сколько трудодней за год заработал, столько и получишь.
Товарищ Сталин объявил этот год годом всеобщей коллективизации, Поэтому еще раз прошу добровольно войти в состав колхоза. Те, кто активно выступает против, будет объявлен врагом колхозного крестьянства.

     - Во как! Мы уже и врагами будем - Червоненко растерянно оглядел окружающих.
- Ну, а я погожу пока. Вы сначала покажите, что в колхозе лучше, хозяина настоящего поставьте, что тракторами лучше, чем конем и волом пахать. А вы еще ничего путного не сделали, а уже грозитесь нас врагами назначить. Это дети моего Ивана, который за вас воевал, теперь вашими врагами будут?- Лицо Оксаны покраснело от гнева.

     - Детей никто врагами выставлять не будет, а вот ты активно выступаешь против колхоза. Так что подумай.- Голос Платона звучал с явной угрозой.- Повторяю в последний раз. Кто решил вступить в колхоз?  Поднимите руки.
Повисла напряженная тишина. Роман растерянно крутил головой, вспотевшей от волнения.
-Ладно. Чего уж там. Пиши меня – и бессильно опустил голову.
- Ну, вот, давно бы так. Кто еще решил? Давай Оксана, решайся. Твой отец с матерью вступили. Старые уже, правда, работать не могут, но всю животину привели. Председатель колхоза найдет им работу полегче. Твоего Алешку я забираю в совет, будет писарем у нас. До чего ж красиво пишет, стервец. В горсовете увидели мой отчет по колхозу, так грозились забрать его к себе.  Потихоньку, гляди, в люди выйдет.

     - Алешу забирай, а в колхоз пока погожу.
- Ну, ну…
Единоличники покидали сход в полном молчании, каждый уносил в душе неясную тревогу о своем будущем. Что – то слишком уверенно вел сегодня сход Платошка. Власть почуял…не к добру…
                ----*----

     Лето проходило в тревожном ожидании, ждали дождя, но проходил день за днем, но солнце победно сияло на небосклоне, источая жар, который и в ночные часы не давал желанной прохлады.
Хозяева подворий уже неоднократно осматривали старые запасы зерна, строго наказывая домочадцам экономить во всем. Расчет на новый урожай был слабый, и только во второй половине лета небеса расщедрились и слегка смочили истомленную землю.

     Перед самой уборкой урожая подворье Оксаны посетил старший брат Ивана. Уже несколько лет, вместе с остальными двумя братьями, они перебрались в город. Занимались все тем же ремеслом, что и раньше. Играли в ресторанах, свадьбах, семейных торжествах вновь разбогатевших «нэпманов». Тимофей поинтересовался, как идут дела на хуторе, у нее в хозяйстве.  Оксана кратко рассказала, что налог теперь назначили  в половину собранного урожая зерна и всей другой продукции. Власть заставляет вступать в колхоз, а он на ладан дышит. Вступать в эту артель она не собирается. Вот надумала, после уборки урожая, прикупить молодого коня, свой потихоньку стареет.

     Тимофей слушал молча, не перебивая, потом тяжело вздохнул:
- Послушай, Оксана, Нам частенько приходится играть в богатых до-мах  «нэпманов», у крупных советских начальников. От пьяных много чего наслушаешься. «Нэпманы» горюют, что лавочка их скоро накроется. Поотбирает новая власть все их магазины, рестораны, склады.  Кое-кто собирается удирать за границу, остальные не знают, что делать.

     Советские начальники бахвалятся, что они скоро начнут  «шерстить» новых буржуев. По селам   и хуторам будут колхозы, а всех кулаков зажиточных раскулачат. Поотбирают все имущество, землю, скот, дома, а их выселят в холодные края. Не верить им никак нельзя. Так что, Оксана, бросай свою задумку – покупать нового коня, продавай, пока еще успеешь, всю животину, землю, хату и поедем в город.  Поможем тебе дом прикупить.          Детки уже подросли, Алешке, Ольге, Анютке можно какую – никакую работу найти, себе подыщешь работу. Пропасть не дадим, поможем, чем можем. Новая власть шахты опять запускает, фабрики открываются. Не пропадете.

     -- Да как это так? Всю жизнь на хозяйстве сидим. И отец с матерью, и деды наши на земле сидели, от земли кормились, да как же без хозяйства-то. Не смогу я в городе.
- Да пойми ты, Оксана, не дадут тебе жить так, как ты хочешь, отберут все и выселят, да не за околицу, не на другой хутор. В холодные края, вот там – то пропадете точно.
- Нет, Тиша, не уговаривай. Ну как это все бросить? Вместе с Ваней своими руками поделано. Чему быть, того не миновать, от судьбы не уйдешь. Пусть будет, как будет, а своими руками свое гнездо разорить я не смогу. Лучше уж сразу в гроб.

     - Хорошо. Ты в гроб, а детей куда, с собой заберешь? Им то туда еще рановато, по – моему.
Оксана закрыла руками лицо, скрывая подступившие слезы, помолчали,  потом Оксана вытерла мокрые глаза уголком платка.
- Спасибо, Тиша, за заботу, но хозяйство я не брошу.
Тимофей встал, трижды перекрестился на образа.

     - Ну что ж. Как решила, так и решила. Видит господь, что я сделал все, что мог - он достал из внутреннего кармана городского пиджака тонкую стопку ассигнаций – Вот мы с братами собрали немного, возьми, лишними не будут. Только прошу тебя, не покупай коня, пригодятся деньги в будущем. Они вышли во двор. Тимофей попрощался с племянниками: погладил по головам Нину с Ваней; приобнял Нюру с Олей – ну, вы уже невесты настоящие; по – мужски,  пожал руку Алексею, стоящему в рост с ним.
- Вот у тебя настоящий мужик вырос, Оксана.  Ну, все, не поминайте лихом.

                ---- *----
 
      Уже под самую уборку урожая, прошел дождь, такой долгожданный в летнюю пору, но уже бесполезный сейчас. Он только на несколько дней оттянул жатву. Надо было дать время подсохнуть полям и колосьям пшеницы.

     Уборка урожая – это настоящий праздник для хлебороба. Косари надевают свежие, кое- кто новые рубахи, неважно, что уже минут через десять они будут мокрыми от пота. Вязальщицы снопов повязывают новые платки, надевают чистые передники. Косы отбиты, серпы наточены. Глаза широко открыты, излучают только приязнь друг к другу и нетерпение в ожидании работы. Да, к концу дня будут саднить ладони от кровавых мозолей, невыносимо ныть натруженные спины, плечи, ноги.  Но стоит только выпрямиться и выгнуть спину со сладостным стоном, потом бережно взять колосочек, растереть его в загрубевших ладонях, сдуть шелуху и отправить в рот полтора – два десятка зернышек и уходит усталость.

     Хлеб!!!  Это будущий душистый каравай, сладкий пирог, блинчики со сметаной, постным маслом, медом. А что вкуснее простой зажаренной корочки, посыпанной крупной солью… Хлеб – символ благополучия.

     - Ну, сынок, начинай первый, впереди тебя я не выстою - Оксана три-жды перекрестила, стоящего перед ней,  Алешу и отошла назад. Алеша поднял косу с наращенными грабельками, подмигнул сестренкам, подросшему уже, Ванюшке и вышел к началу хлебной полосы.
Оксана смотрела на него и вдруг вздрогнула. Алеша исчез, шел впереди нее Иван. Мощный взмах, забугрившиеся плечи,  глухой звон косы, и мягкий шорох упавших стеблей пшеницы.  Широкий шаг вперед, тот же мощный взмах… Оксана едва сдержала стон и, как зачарованная, смотрела на спину своего Ивана, уходящего все дальше.

     - Мамочка, давай мы пойдем за Алешей вязать, а ты после нас начнешь косить. Ниночка, а ты за мамой пойдешь вместе с Ванюшей.
Оксана непонимающе взглянула на Нюру, потом перевела взгляд на остановившегося Алешу, который поправлял оселком косу и поспешно ответила.
- Да, да, начинайте, а я уж за вами потихоньку пойду.
- А я с вами хочу - Нина капризно надула губки.
- Ну ладно, иди вместе с Олей, а мы с Ваней пойдем за мамой – улыбнулась Нюра младшему братику, который радостно заулыбался в ответ...

      Солнце уже клонилось к закату.  Почти половина поля была уставлена довольно редкими рядами снопов.
 - Алешенька хватит на сегодня, надо еще снопы в овин свозить – Оксана устало оперлась на косу – Детки, давайте сносить снопы, сейчас Алеша запряжет Гнедка.
- Мам, а снопы то редковаты. Совсем слабенький урожай,  а ведь еще Платошке половину отдавать – Алеша печально смотрел на мать. Оксана ответила таким же взглядом.
- Придется, сынок, все колоски подобрать, птицам и мышам ничего не оставлять. Доведет нас новая власть до нищеты.
               
  ----*----

     Закончилась уборочная пора. Подведен итог тяжелого труда за год.  Стоят стога сена и скирды соломы – корм для скота. Убраны поля зерновых. Засыпаны закрома зерном, в том числе и неприкосновенным запасом, который хранится для будущего сева. Заработали мельницы, запахло свежим караваем. Пришел достаток, пришла уверенность в будущем. Зазвенели веселые голоса, песни. По вечерам веселая гармонь созывает молодежь на посиделки, танцы, пляски.
   
     В некоторых хатах повышенная возбужденность, хлопоты. Готовятся свадьбы. Сговор
    сватов прошел давно, состоялись смотрины невест, и дано их согласие. Вскоре зазвенят колокольчики на дугах лихих троек, и разнесется хмельное,  разудалое – «Горько». Но этого мало, хмельные гости ждут главного действа. Вскоре молодых уведут в опочивальню, после которой родителей, а особенно невесту ждет жестокое испытание. Собравшиеся гости, в напряженной тишине, ждут момента, когда одна из женщин  вынесет простынь или ночную рубаху невесты с кровавыми следами  потери ее девственности. И тогда радостно вспыхнут глаза родителей – молодец  дочка, соблюла себя, не опозорилась. Одобрительный ропот гостей, это настоящая  награда для них.

     И вновь разудалое – «Горько».  Но будут и разочарованные. Это те, кто не дождался своего шанса, стоя наготове с топором в руке и петухом со связанными ногами.  Не дай бог, если рубашка невесты останется незапятнанной, как первый снег, не тронутый прохожими. Тогда мгновенно слетит птичья голова, и несчастный петух оставит на ней свои кровавые следы.
- Порченая – единогласно выдохнет застолье. Опустят головы опозоренные родители и сама невеста, заиграют каменные желваки на лице жениха. Незавидна будет участь невестки в семье молодого мужа, пока время не притупит в памяти следы былого позора.

     Таковы были жестокие традиции, но не они ли поддерживали высокую нравственность общества, пока еще здорового общества. Празднества по поводу уборки урожая будут продолжаться. Так было всегда и это тоже традиция.
                - ---*----

     Но не звучат веселые голоса и песни в этот год, на хуторе Лагодовка  и во всех окрестных хуторах и селах. Не готовятся свадьбы, не собираются пиры. Засуха, хлебный недород, неопределенность в будущем, Трудодни в колхозе нищенские. Перспективы только на полуголодное существование. Нет веселья и в хозяйствах единоличников. Новая власть действует по – революционному, жестко, даже жестоко. Взят курс на ликвидацию единоличных хозяйств. Введен грабительский, невиданный налог – половина от всего урожая и других доходов в хозяйстве.

      Вопрос поставлен остро – вступайте в колхоз или будете ликвидированы как класс. Власть тверда в своих действиях, вскоре все сопротивляющиеся, или просто сомневающиеся, будут подвергнуты раскулачиванию. Так называемых кулаков, разделят на три категории.
    Первая категория – это кулаки, защищающие свое имущество с оружием в руках, они подлежат уничтожению.
     Вторая категория – кулаки, подлежащие выселению в северные, необжитые районы.
     Третья категория – середняки, выселяемые за пределы колхоза, в пределах района.
У всех раскулаченных изымается все имущество, с ликвидацией  всех гражданских прав.

     Но люди  еще не знают, что их ждет страшное испытание в будущем. 1932 – 33гг войдут в историю страны невиданным бедствием, под названием ГОЛОДОМОР, поставившее население на грань выживания. Массовый голод прокатился по стране. В селах и хуторах было съедено все, что двигалось и можно было есть.
      Обезумевшие от голода люди ринулись в города, надеясь там найти себе пропитание. Но войска получили приказ и действовали так, как было приказано. Толпы голодающих были остановлены и возвращены в места обитания на верную гибель. Случаи   каннибализма в хуторах и селах перестали быть единичными.
Многочисленные исследователи этого страшного бедствия едины во мнении, что Голодомор – это не следствие природных, климатических нарушений, то есть засухи. Урожайность зерновых была обычной, засухи, в это время не наблюдалось.

     ГОЛОДОМОР – «рукотворное», организованное бедствие. Во многом это объясняется политикой власти в проведении индустриализации страны. Да, надо было крепить обороноспособность, для этого нужны средства, необходимые для закупки технологий, стратегических материалов за рубежом. Необходимые средства добывались, большей частью, экспортом зерна. Планы заготовок катастрофически не выполнялись. Колхозы были слабы, зажиточное крестьянство сопротивлялось сдаче излишков зерна, справедливо опасаясь будущих неурожаев.

      Но, как уже упоминалось выше, власть тверда в исполнении своих планов. Издана директива в безусловном выполнении планов заготовки зерна любой ценой, и выполнение началось.  В колхозах, в подворьях личных хозяйств зерно выгребалось подчистую, выгребли весь семенной фонд. Утаенное зерно, зарытое в землю, находили, подвергая хозяев настоящим пыткам.
И наступил его величество – ГОЛОДОМОР.  Необходимо заметить, что в самый разгар голода из страны экспортировали за рубеж несколько миллионов тонн зерна для нужд индустриализации.
 
     Советская власть отклонила предложения некоторых государств и общественных организаций о предоставлении экстренной помощи голодающим. В 1939г прошедшая перепись населения в СССР выявила «недостачу» населения в восемь миллионов человек. Разные исследователи дают данные о гибели населения в период голодомора, не слишком расходящиеся с результатами переписи – примерно семь с половиной миллиона.

     Надо признать, что оценки количества погибших разнятся. Просоветские исследователи дают данные  в два с половиной – три с половиной миллиона, зарубежные в восемь – десять миллионов на территории всей страны. Результаты переписи признаны несостоявшимися, организаторы арестованы.

     Авторитетнейший советский писатель М. А. Шолохов, автор книги «Поднятая целина» первый том, которой издан в 1932г, второй том  издал только в 1959г.  Он вынужден был написать письмо И. В. Сталину о вопиющих   «перегибах» на селе, по выполнению планов заготовки зерна. Сталин ответил писателю, где признал существование «перегибов». Заверил, что виновные будут наказаны, но подчеркнул, что советская власть столкнулась с саботажем зажиточного крестьянства, по выполнению планов заготовки зерна, что срывало планы государства по индустриализации, и твердость власти была необходима.

     Перерыв в двадцать семь, лет между написанием первого и второго тома, наверное, был необходим Шолохову для того, что бы притупилась боль от насильственных действий времен коллективизации сельского хозяйства, и страшных лет Голодомора, свидетелем которых он был сам.
Я был уже достаточно взрослым человеком, когда узнал о страшных страницах в истории нашей страны, Да, мы слышали, что был голод, но каков он был на самом деле, об этом в стране не говорилось и не писалось. Однажды я заговорил об этом с мамой.
- Мама, ведь ты жила в самом центре этого голодомора. Как же вы смогли пережить его, ты ни разу не рассказывала об этом? Вот я читаю, что одна американская газета пишет:  «Каждое утро на улицах Харькова собирают по двести пятьдесят трупов умерших от голода…»

     Вот другая газета: «На улицах Киева собирают трупы умерших и еще полуживых людей, детей. Потом везут их и сбрасывают в Бабий Яр, даже не захоранивая»…  Мы раньше думали, что Бабий Яр знаменит зверствами фашистов,  во время Великой Отечественной войны, где происходили массовые расстрелы. А он, оказывается, прогремел еще раньше. –
Мама опустила глаза и долго сидела молча. Потом, не поднимая глаз, тихо сказала – Лучше тебе не знать этого, сынок.
                ----*----

Да, индустриализация в СССР состоялась. Были построены тысячи заводов, предприятий, запущены шахты, рудники. Осуществлены мечты Ленина об электрификации страны, что стоил один Днепрогэс – гордость страны. Красная Армия получила огромное число автомобилей, танков, самолетов. К началу сороковых годов она считалась сильнейшей армией Европы. Войсками командовали командармы, прошедшие горнило гражданской войны, такие как  М. Тухачевский, Блюхер,  Якир, Ворошилов, Буденный, Тимошенко и другие.

     Но вернемся несколько назад, к временам гражданской войны. Как смогла  Красная  Армия, разутая, раздетая, плохо вооруженная, полуголодная- разбить наголову белогвардейскую армию, состоящую из профессионалов военного дела, поддерживаемую и вооруженную многими странами мира.

     Все дело в том, что созданием, организацией армии занимался ближайший соратник Ленина – Троцкий, который пользовался у Ильича полнейшим доверием в военных вопросах. Соответственно весь высший командный состав армии был назначенцами Льва Троцкого, так называемыми троцкистами. Введенное Троцким единоначалие и жесткая дисциплина в армии, способствовали установлению высокой боеспособности частей и подразделений, что и привело к победе и окончанию гражданской войны.

     После смерти Ленина, между Троцким и Сталиным разгорелась жесткая аппаратная борьба, которая переросла в откровенную вражду. Борьба закончилась поражением Троцкого и его бегством за рубеж. Естественно, что репрессиям подверглось все высшее командование армии, назначенное Троцким, из  боязни Сталина заиметь в их лице сильнейшую оппозицию.

     С 1937г по 1938г было арестовано пятьсот высших командиров, от комбрига до маршалов. Из них четыреста двенадцать расстреляно, двадцать девять умерли под пытками. Бывшие царские офицеры, служившие в Красной Армии во время гражданской войны, не миновали репрессий. Более десяти тысяч были расстреляны. Все они обвинялись в измене Родине и заговорах против Советской власти.  Стоит напомнить, что за весь ход Великой Отечественной войны, страна потеряла сто восемьдесят генералов.

     Сталин истребил цвет командного состава армии. Из высшего командования остались Ворошилов, Буденный,  Егоров, которых Сталин знал лично и доверял им. Как, впоследствии, показал ход Великой Отечественной войны, полководческий талант этих маршалов, мягко говоря, не подтвердился. На должности командиров полков, дивизий, в период репрессий, приходилось ставить вчерашних командиров батальонов и даже рот, не имевших настоящего опыта.

     Маршал Победы  Г. К.  Жуков в своих воспоминаниях о годах репрессий говорит: - В большинстве частей, в связи с репрессиями, ослабла дисциплина и вся служба личного состава, демагоги подняли головы и пытались терроризировать  требовательность командиров. Армия потеряла управляемость и боеспособность.

     Герой войны маршал Конев: - Вождь прекрасно знал цену «признаниям», выбитых под пытками.
Уникальная ситуация сложилась в начале войны, при обороне города – крепости Брест. По штатам довоенного времени, в гарнизоне состояли четыре генерала, не считая полковников, но обороной крепости пришлось руководить майору.
   
      Еще раньше, до начала фашистского нашествия, СССР начал военную операцию против Финляндии, чтобы отодвинуть границу от города Ленинград. Операция завершилась позором, Восьмимиллионная страна дала достойный отпор мощному агрессору. Операцией руководили маршалы, ближайшие соратники Сталина, не попавшие под репрессии.
Начало Великой Отечественной войны летом 1941г, поставило СССР на грань уничтожения. Обезглавленная армия не смогла оказать достойного сопротивления фашистской Германии. Уже в середине лета фашистское командование докладывало Гитлеру, что в бинокль уже виден московский Кремль.

    Страна, к началу войны, имела подавляющее превосходство по количеству танков, самолетов, артиллерийских орудий. Но все это   было уничтожено, брошено, сдано врагу при паническом отступлении армии, оставшейся без опытных командиров. Практически весь личный состав кадровой армии, на западном направлении, был уничтожен и большей частью, взят в плен. А это около четырех миллионов из пяти с половиной миллионной армии.

     Какой ценой стране далась индустриализация тридцатых годов, сколько жертв мы положили во имя ее. Теперь же предстоял гигантский труд по эвакуации уцелевших заводов на Урал, в Сибирь и все это под жестокими ударами фашистской авиации. Да, чудо свершилось. Наши отцы и деды, наши матери и бабушки сделали его, это их чудовищными усилиями мы провели повторную индустриализацию  страны, вновь дали нашей армии танки и самолеты, артиллерию и боеприпасы. Но еще четыре года страна захлебывалась в крови, чтобы разгромить врага и закончить победоносно самую страшную войну в истории человечества.
Какой ценой? Да, мы теперь знаем… двадцать семь миллионов легли на полях сражений.

     Известный германский полководец Клаузевиц, оценивая итоги войны 1812г и победу России над Наполеоном, сказал:
- Чего бы стоил полководческий талант фельдмаршала Кутузова, если бы не воловья выносливость русского мужика.
Весной 1945г в Крыму состоялась знаменитая  Ялтинская конференция стран – победительниц. В беседе со Сталиным премьер – министр Англии У. Черчилль, высказал ему соболезнования в связи с огромными потерями, которые понес СССР в ходе войны.             
- Да – помедлив, ответил Сталин – не меньше, чем в коллективизацию.

      Чего бы стоил талант верховного главнокомандующего с его знаменитыми сталинскими ударами, если бы не беспримерная стойкость советского, а большей частью, русского солдата, его массовый героизм.
Чего стоят таланты советских полководцев, которые учились воевать на поле брани, против страшного и умелого врага, побеждая вопреки суворовскому учению: - «не числом, а умением», а именно числом.  И не их вина в том, что умение и победы они приобретали путем огромных, кровавых потерь.  Верховный главнокомандующий требовал от полководцев только результатов операций, конечно победоносных. За проигранные  сражения карал сурово, вплоть до расстрела. Количество людских потерь его не интересовало.

     Да, при Сталине  мы совершили коллективизацию сельского хозяйства, провели индустриализацию страны, победили в самой страшной войне в истории человечества. Да, при нем мы создали ядерный щит, обеспечив безопасность страны.
Но! При нем мы оросили многострадальную российскую землю кровью десятков и десятков миллионов жертв.
В Крыму, после Ялтинской конференции, состоялся банкет в честь Победы. Молодой, но уже достаточно известный американский журналист, подогретый алкоголем, попросил разрешения у Сталина рассказать анекдот, который широко известен в Америке и Канаде.
- На параде, по Красной площади, шла колонна глубоких стариков с транспарантом « Спасибо великому Сталину за наше счастливое детство». После парада старикам попеняли – Да во время вашего детства Сталина еще не было.
- Вот за это и спасибо – был ответ стариков.
   Сталин пол  минуты смотрел в лицо
    журналисту, с которого медленно сходила улыбка, потом вынул трубку изо рта и сказал.
- Я люблю хорошие анекдоты и даже коллекционирую их.
 - И много их у вас? - снова улыбнулся журналист. После эффектной паузы Сталин ответил.
- Два с половиной… лагеря…


     Говорят, что впоследствии, журналист отказывался от всех международных командировок в страны социалистического лагеря.
Кто – то из великих высказал слова: (не ручаюсь за их подлинность)
-«Все блага мировой цивилизации, не стоят одной горькой слезинки ребенка»
И возникает вопрос, да к ним, к создателям и свершителям Великой Октябрьской революции – к Ленину, Сталину, Троцкому, Дзержинскому и иже с ними.

     - А стоила ли овчинка выделки? Стоят ли ваши цели тех жертв, которые вы принесли во благо светлого будущего народа? По нашему социалистическому пути идет Северная Корея. По нашему пути шли «красные кхмеры», во главе с кровожадным диктатором- Пол Потом, вырезав ровно половину населения многострадальной, шестимиллионной Камбоджи.
Да, мы перетрясли мир, изменили его, но остаемся на обочине мировой цивилизации,    в ряду развивающихся, но неразвитых стран. Да, у нас было лучшее образование и наука, но мы потеряли все это.
Да, мы создали ядерный щит, у нас высокая обороноспособность, но мы стали врагом почти всему цивилизованному миру. По меткому выражению премьера Великобритании - «Верхней Вольтой с ракетами».

     Вопрос останется без ответа. Приведу только слова Столыпина – последнего реформатора царской России, обращенных к Ленину.
-« Вам нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия»

Уважаемый читатель, здесь мне необходимо остановиться и принести извинения за столь пространное « лирическое отступление» и вернуться к настоящей сути изложения. Тем более, что здесь не стоял вопрос о глубоком анализе пройденного пути. Этим,  «лирическим отступлением», я попытался показать, каким тяжелым и страшным путем шла наша страна, наш народ, подвергнувшийся невиданному историческому эксперименту и с ним мои родители.
                ----*----

    Хутор Лагодовка притих. До жителей доходили слухи, что в районе началось раскулачивание. Слухи слухами, но кто его знает, правда это или нет. Не очень - то верилось, что вот так, ни с того ни с сего, вдруг отберут все хозяйство и увезут на выселение самих хозяев в холодные края. Но это шаткое неверие постепенно размывалось. Уж слишком независимым и уверенным в себе стал Платон Тимошенко, бывший хуторской побирушка – председатель комбеда. Вскоре все слухи обрели конкретную реальность.

     Вчера в хутор прибыл командировочный из района в сопровождении двух милиционеров. Утром Платон собрал всех членов комбеда, и командировочный зачитал постановление районной власти о раскулачивании хуторян, выступающих против создания колхозов.
Первым на раскулачивание назначен Романенко Тарас – самый крепкий хозяин хутора. Постановление с утвержденным списком раскулачиваемых и их очередность, командировочный передал председателю комбеда.

     Вся семья Романенко еще сидела за столом, заканчивая завтрак. Платон зачитал постановление, но поскольку читать он умел плохо, то попросту, своими словами высказал суть постановления.
- Весь скот и другая живность, все имущество изымается в пользу советской власти и передается в колхоз. Вся семья выселяется из хутора и будет вывезена в город, для переезда по месту дальнейшего проживания.

     Члены комбеда, еще не привыкшие к таким мероприятиям, растеряно отводили глаза, стараясь не смотреть на окаменевших хозяев. Милиционеры уже запрягали хозяйских лошадей в выездной тарантас, готовя их выезду. Делали это спокойно и деловито, не обращая внимания на все возрастающую толпу хуторян. Затем один из них вошел в хату и приказал выходить всем, все еще сидящим за столом, хозяевам. Тарас встал и быстрыми шагами вышел в горницу. Представитель района взглянул на милиционера и кивком головы указал ему на уходящего хозяина. Повинуясь повелительному жесту, милиционер вошел в горницу и вывел хозяина, пазуха которого заметно оттопыривалась. В другой руке он держал еще неодетый кожух.
 
     - Брать с собой ничего нельзя – резко сказал представитель района.
- Побойтесь бога! На улице непогодь, дайте хоть одеться всем. Платон будь человеком – угрюмо попросил Тарас.
- Да пускай оденутся - Платон неуверенно взглянул на представителя.
- Ну, смотри сам. Все ведь это теперь ваше. Все на выход!
Во дворе Тарас снял шапку и поклонился толпе хуторян.
- Прощайте люди добрые, пользуйтесь моим добром, если вам совесть позволяет. Живите богато, если сможете, с новой властью. Вот Платоша вам покажет, он знает это.
- Кончай Тарас, а то я пожалею, что разрешил вам кожухи понадевать.
- Как скажешь, Платоша, как скажешь. Ну, прощай родная хата - Тарас встал на колени и поклонился до самой земли. В голос завыли хозяйка с двумя дочерями и заиграли желваками оба сына. В толпе сочувствующе хлюпали носами и терли повлажневшие глаза уголками платков, расчувствовавшиеся женщины.
Пока милиционеры рассаживали раскулаченных в запряженную телегу и тарантас, представитель подозвал Платона:

     -Дай двоих из своего актива, чтобы лошадей назад в колхоз пригнали. Остальных раскулачивать будете сами строго по списку и по указанным датам. И не рассусоливайте, построже, а то развели тут сопли. Председателю колхоза скажи пускай весь скот и живность перегонят в колхоз, а счетовод все запишет в свои бумаги. Имущество раздайте по хатам бедноте колхозной. Зерно перевешайте, оставьте семенной фонд, излишки свезете в район, а план по зерну любой ценой выполнить. Вместе с председателем колхоза головой отвечаешь. Ну, бывай.
Лошади тронули, но еще долго доносился женский вой, навсегда покидающих родные края.
                ----*----
     Оксана с детьми возвращалась к своей хате с тяжелой душой. Все молчали. Вой Анфисы Романенко и ее дочерей, стоял в ушах.  Голове мельтешил немой вопрос. Как это можно? Что такого преступного совершил Тарас, что его из родной хаты, как шелудивого пса, выгнали и увезли неизвестно куда. Ну ладно бы бывший староста. У него и батраки постоянно работали, и содержал он их не слишком сытно. Тот еще жмот был.   Да, Тарас нанимал иногда помощников, но и сам вместе с сыновьями соленым потом умывался. Налоги платил безропотно, в этот год половину всего урожая и другого добра одним из первых сдал. Думал, наверное, что зачтется ему. Не зачлось.
 
     Они подошли к своей хате, дети вошли в воротца и оглянулись на мать.
- Идите, идите, я сейчас -  слегка махнула она им рукой. Оксана окинула взглядом свое подворье, хату, все это они с Иваном поднимали своими руками. Здесь обрели они свое счастье, здесь родились их дети. Отсюда он ушел  на проклятую войну.  Вдруг невыносимо заболело сердце, ослабли ноги. Не понимая, что происходит, она вновь окинула взглядом свое родное гнездо и, вдруг ей почудилось, что она видит все это в последний раз.
В изнеможении она оперлась на воротца, чтобы не упасть. Из хаты вышла Нюра.
- Мамочка, пойдем в хату, мы уже с Олей стол накрыли - она внимательно посмотрела на мать – а что с тобой, мамочка, тебе плохо?
-Нет, доченька, ничего. Просто папа мне вспомнился вдруг.  Ты иди в хату, начинайте кушать, я сейчас войду.

     Нюра нерешительно поглядела на нее, но послушно пошла. Оксана еще раз оглядела все подворье и вдруг поняла – страшное случится. Она вспомнила, что такое чувство у нее было возле этих самых воротец, когда Матрена пришла к ней с вестью о болезни Ивана. Тогда к ней сразу пришло решение увидеть его, пока он живой. Не удалось…
Она начала вспоминать как, последнее время, Платошка  старательно избегал встретиться взглядом, и то, как на собрании единоличников  часто ловила на себе его колючий, настороженный взгляд. Он сразу же опускал его, когда она смотрела на него.

     Надо спросить Алешу, показывал ли  Платошка список раскулачиваемых членам комбеда и, кого будут раскулачивать после Романенко Тараса. У нее уже укоренилось, окрепло чувство, что на очереди она. Платошка не упустит момента, чтобы расквитаться с ней за ее презрительное отношение к нему, как к никчемному человечку. Эта взаимная нелюбовь обострилась после того, как она попыталась воззвать к его мужской гордости, предложив зерно, коня и инвентарь, чтобы он посеял хлеб и перестал побираться на хуторе.  Тогда ее попытка потерпела крах, а их взаимная неприязнь обострилась. Теперь же Платошка власть, а великодушие у таких людей отсутствует.
 
     Она вспомнила Тимофея и ее разговор с ним. Да, он оказался прав, что отберут все и выселят. Теперь же, на примере Тараса, она убедилась в его полной правоте. Но и сейчас, уже ясно представляя свое будущее, она не смогла бы своими руками разрушить свое хозяйство.
- Прости меня, Ванечка, я не смогла сохранить наше гнездышко – она подняла голову, слезы застилали ее глаза. Вдруг она встрепенулась, насухо вытерла глаза ладонями. 
- Что это я, еще ничего не известно, а как дура рассопливилась. Может ничего еще не будет, а я тороплю события. Прости  меня, Ванечка.
Она прикрыла воротца и торопливо вошла в хату. Дети заканчивали завтрак. Оксана проглотила ложку каши, комок застревал в горле. Отпив глоток молока, она поставила кружку на стол и, извиняющее, улыбнулась Оле и Нюре, внимательно смотрящим на нее.
- Что - то не хочется, есть, кусок в горло не лезет. До сих пор Романенки не выходят из головы. Алеша, а Платошка показывал список раскулачиваемых членам комбеда?- Алеша отрицательно крутнул головой.
- Нет, когда командированный дал ему список, он его сразу засунул в карман, даже не читал. Да и читает то он…  каждое слово по полчаса.- Алеша помолчал, потом добавил.

     - Меня Платошка завтра отправляет с тремя колхозниками с обозом в город, зерно Романенково сдавать. Сейчас его колхозники взвешивают и грузят на телеги. Говорят много  прошлогоднего зерна у него осталось. Я сейчас пойду в комбед, Платошка сказал, что отчет надо писать, а я завтра увезу.
Алеша ушел. Оксана походила по хате, не находя себе места. Потом оделась и вышла на подворье. Зашла под навес, погладила, мирно хрумкающего сено, Гнедка, почесала за ухом корову, стоящую неподалеку у своих яслей и аппетитно поедающую свою порцию сена. Теленок шаловливо ударил воздух задними ногами и неуклюже запрыгал в сторону.
Угадывая невеселое настроение своей хозяйки, его мамка подняла рогатую голову от яслей и укоризненно взглянула на свое чадо. За камышовым плетнем, почуяв хозяйку, захрюкали боров со свинкой.

     Выйдя из - под навеса она вошла в хату. Оля с Нюрой домывали посуду после завтрака, обе обернулись и внимательно посмотрели на мать. Оксана разделась, повесила кожушок и прошла в горницу.
Открыв сундук, она вынула новые вещи Алеши, купленные еще в прошлом году, с запасом на вырост. Сложила их в мешок. Потом вынула тонкую пачку ассигнаций, подаренных Тимофеем, отслоила несколько бумажек и засунула их в  новые сапоги Алеши, свернула голенища, обвязала туго шпагатом и засунула в мешок.
Вошедшие Оля с Нюрой, с любопытством смотрели на материны манипуляции. Оксана бессильно опустилась на кровать. Дочери молчали, не пытаясь расспрашивать мать.

      - Доченьки, может, я ошибаюсь, но вы видели, что произошло  сегодня с Романенками. Боюсь, что нас ждет то - же самое. Платошка злой на меня, да не только он. Вся власть зуб точит на единоличников. Выведут всех нас под корень. Мало им половины всего нашего добра в оплату налога, хотят забрать все. Я сейчас пойду к маме с тятей, отнесу им все новые Алешины вещи. Его власть выгонять из хутора не будет, ведь он сейчас писарем работает в комбеде. Я скажу Алеше, чтобы он жил у бабушки с дедушкой. Старые они уже совсем, поможет им, когда совсем плохие будут.

     А вы сейчас повытаскивайте все свои новые и крепкие вещи. Завтра с утра оденьтесь во все новое и крепкое, Ванечку с Ниной не забудьте, помогите им. Когда придут нас выгонять, то переодеться уже не дадут.
Оля, вот деньги, что дядя Тимофей подарил, ты пришей карманчик изнутри новой кофты и зашей их туда. Туго нам придется, хоть на первый случай пригодятся.  А ты, Нюра, также спрячь вот эти деньги. Я их на молодого коня собирала, взамен нашего постаревшего Гнедка. – Оксана вынула стопку бумажных денег из-за иконы и протянула их Нюре.
- Теперь уж не будет у нас такой нужды с молодым конем. Пришей так же, как Оля, внутренний карман к своей кофте, булавкой пришпиль или совсем зашей. Малым пока не показывайте, а то проговорятся ненароком. Делайте сейчас, пока Нина с  Ванюшкой во дворе. Я выйду и найду им дело какое - ни будь.

     Дав задание дочерям, Оксана подняла мешок с одеждой и вышла. Нина с Ваней прибирались под навесом у Гнедка с коровой, отгоняя расшалившегося телка. Оксана попросила их натаскать в бочку воды.
- А Оля с Нюрой не помогут, что ли?- надула губки Нина.
- Олю с Ниной я заставила в хате перебрать и починить старые вещи.
- Да ладно, Нин, там воды с пол бочки, сами доносим. Пару раз до колодца сходим, вот и все.- Ваня весело улыбнулся матери.

      Отцова хата стояла почти в конце соседней улицы. Подойдя к ней, она увидела отца, одиноко стоящего у пустого загона.
У Оксаны сжалось сердце при виде его, бессильно опущенных, плеч. После гибели обоих сыновей, отец как – то враз постарел. Он и в колхоз то вступил потому, что сил уже не было дальше вести хозяйство. Раньше отца мучило то, что младший сын Петр воевал за красных, а старший Антон был у белых. Антон погиб на фронте, в боях с красными, теперь и могилы его не найдешь. Петр пришел сам, на своих ногах, но принес две пули в груди. Полежал три месяца, харкал кровью и тихо ушел. Частенько теперь видели старого отца, сидящим на хуторском кладбище.
Тимофей побывал и у него в гостях, рассказывал то же, что и Оксане. Понял старый отец Тимофея правильно, потому и коней своих не предлагал дочери. Знал, что все равно отберут.
- Здравствуй, тятя – отец повернул голову и радостно приоткрыл глаза.
- Пойдем в хату, надо поговорить. Мама то как, не приболела?
- Да нет, бегает еще старая. Это я уж развалился совсем. А ты чего с мешком?
-  Алешины вещи принесла, пусть побудут у вас.
- Ну, пойдем, пойдем, расскажи, что к чему.

     В хате Оксана расцеловалась с матерью и тяжело присела у стола.
- Ну, как вы теперь, колхозники, живете?
- Живем, меня вот сторожем поставили. Хожу, сторожу по ночам, скотину колхозную охраняю. А мать вот дома, по хозяйству занимается.
- Про Тараса Романенко то слышали?
- Ну, как не слышать, слышали, сами то не ходили, соседи рассказывали. Беда то, какая, это ж надо а,  с родной хаты выгнать. Он что, воровал, грабил кого, справно жил, то да, но ведь своим горбом наживал. Что, теперь все бедно должны жить, так как сейчас колхозники живут? Урожай почти весь власть забирает, а колхозникам на трудодни гулькин нос.
-- Ну, вот и меня скоро раскулачка ждет – глядя в пол тихо сказала Оксана.   
- Ты что, тебя то за что?- всплеснула руками мать – Иван ведь с крас-ными был. Они что, с ума все посходили. Тебе уже сказали, что ли?
- Нет, не сказали, но я чувствую, скоро придут. Платошка получил приказ от властей, чтобы извести всех единоличников. А со мной он давно хочет расквитаться.
      Вы Алешку моего примите, вот все его вещи новые принесла.  Его выгонять из хутора они не будут, он же в комбеде писарем служит, но хату заберут со всем добром. Мама, здесь в сапогах немного денег лежит, будет туго, берите. Алеша поможет вам тут по – хозяйству. Ну ладно, пойду я. Как стемнеет, Алеша привезет муки, зерна, сала, других продуктов. Вы с ним, тятя, закопайте на огороде несколько мешков зерна. На колхоз надежды нет, пригодятся в будущем.

     - Оксана – отец скорбно смотрел на нее – иди завтра к властям нашим и запишись в колхоз, а то ведь увезут куда – ни будь, к черту на кулички и сгинете там на чужбине.
- Думала я тятя, думала. Не могу я своими руками порушить то, что с Иваном собирали по малым кусочкам.  Тимофей приезжал, уговаривал. Я ему то же самое сказала. Пусть будет, как будет, может смилуется господь, да пронесет мимо.
 
                ----*----

     Следующий день прошел в тревожном ожидании, Оксана одела детей во все новое и крепкое, каждый приготовил себе котомку, куда положили по караваю хлеба и хорошему шмату сала. Непосвящённые в происходящее, Нина и Ваня ходили притихшие, непонимающе посматривали на молчаливую мать,  посерьезневших сестер, но вопросов не задавали. Вчера поздно вечером, Алеша отвез на подворье деда муку, зерно и помог ему закопать на огороде несколько мешков зерна, обернутых в брезент. Вопросов тоже не задавал, не отягощая себя проблемами. Попросила мать, сделал, значит так надо.

     После вечери Оксана вышла во двор и позвала с собой Алешу. Долго стояли они у воротец, о чем то разговаривая. Оксана вошла в хату, где все уже укладывались   спать. Алеши долго не было, потом он вошел посерьезневший, растерянный, пряча покрасневшие глаза.
Утром завтрак проходил в гнетущей тишине. Алеше предстояло сегодня ехать с обозом, сдавать зерно. Закончив завтрак, он встал из-за стола и растерянно смотрел на мать. Оксана трижды перекрестила его.
- С богом, сынок.- Они вышли во двор, и подошли к воротцам. Небольшой обоз в четыре телеги уже подходил к их хате.
 Долговязый парень на передней телеге, снял картуз и шутливо поклонился в пояс.
    - Садитесь, господин пан, карета подана.
- А вы чего так рано, солнце только – только поднялось?
- Председатель, сегодня, нас лично всех поднял, торопил выезжать пораньше. Чего стряслось – не знаю. А тебя, я гляжу, как на войну провожают, всей семьей. А Нюрка с Ольгой гляди разоделись, никак сватов ждут. Красивые у тебя сестренки.
- Ладно тебе – Алеша запрыгнул на телегу и сел на свободный край – Трогай, давай.

     Подняв глаза на родных, он приподнял руку в робком прощальном жесте. Оксана прикрыла рукой рот, сдерживая рвущийся вскрик, и только глаза выдавали нахлынувшее отчаяние. Нюра с Олей опустили головы, скрывая наливающиеся слезы. Ваня с Ниной, стоящие впереди, весело махали брату руками.
Обоз с Алешей уже давно скрылся за поворотом, а они все стояли и смотрели вдаль, ощущая в сердцах щемящую тревогу, как бы понимая, что увидят они его только через долгие десять лет. А Ваня не увидит его уже никогда, сгорев под бомбежкой вместе с вагоном, так и не доехав до фронта будущей страшной войны.
 
                ----*----

     Оксана вошла в хату последней, бесцельно походив по подворью, не-давно подметенному младшими детями. Подняла сухую былинку травы   незамеченную ими, и опустила ее через плетень в ясли Гнедка. Подобрала остатки корма, вывалившегося из свиного корыта, и сложила вновь в кор-мушку. Заматеревший боров со свинкой благодарно похрюкали в ответ.
Огляделась. Все вокруг хранило тепло рук Ивана и Алеши, ее детей. Слезы просились наружу, но она не дала им свободы.
Дети сидели в хате, не раздеваясь, притихшие и молчаливые. Нина и Ваня, не понимая всего происходящего, однако, не решались нарушить строгую молчаливость матери и сестер. Справедливо полагая, что вся эта гнетущая атмосфера связана с отъездом Алеши. Но ведь он не навсегда же уехал, сегодня вечером будет дома. Поэтому их молчаливая солидарность с взрослыми, носила некоторый легкомысленный характер.

     Во всеобщей тишине легкий скрип отворяемых воротец заставил всех вздрогнуть. Оля метнулась к оконцу и застыла у него, потом медленно повернулась и произнесла единственное слово.
- Идут!
Казалось, прошла вечность, прежде чем открылась входная дверь и впустила председателя комбеда и шестерых членов. Оксана встала и выпрямилась как струна.
- Здравствуйте, гости дорогие! Проходите, присаживайтесь к столу, может откушать, чего желаете? С самого утра вас жду.
- Не трудись Оксана, мы к тебе не в гости пришли – голос Платошки не тверд, глаза прижмурены, часто мигающие, показывать твердость власти ему еще тяжело, непривычно. – У меня на руках приказ районной власти, сейчас я его тебе зачитаю.

     - Не трудись Платоша, еще вспотеешь. Знаю я, зачем пожаловал ты ко мне. Раньше ты попрошайничать только ко мне приходил, а сегодня ты власть и тебе захотелось прибрать к рукам все мое добро, не тобой созданное, а руками моего Ивана, руками его детей, моими руками. Неужели это и есть народная власть, за которую он и жизнь свою положил? Ты слышишь, Ваня?! Этот народ пришел выгонять меня и твоих детей из хаты, построенной твоими руками, пустить нас по миру.

     - Постой, Оксана. Не рви душу – кряжистый Мацион шагнул вперед – Ты думаешь, мы своей волей к тебе пришли? Да мы все против твоего раскулачивания, знаем, как ты хозяйство свое ведешь, что Иван твой командиром красным был. Но у Платона приказ из города, Как мы против своей власти пойдем? Ты уж прости нас.

     - Эх, Леня, Леня, чистая твоя душа, ты думаешь, в городе сами власти список нашего хутора на раскулачивание составляли? Вот он, Платоша, собственноручно его написал своими каракулями. Алеша то мой не писал таких списков, а ведь он у вас писарем служит. И сегодня с утра с обозом не кто иной, а ваш командир его отправил, чтобы в глаза ему не смотреть и чтобы не мешал.
- А ты забыла, как на сходах против решений нашей партии выступала? Партия, Сталин решили, что колхозам быть. А ты все время против выступала, значит против партии, против Сталина. Так кто ты есть – ты есть враг политики партии и Сталина. Наша власть врагов миловать не собирается и не будет. А ты, Мацион, чего рассопливился, или тебе приказ районной власти не указ? Смотри…-
 
     Платон полностью овладел собой, его глаза сверкали злобой, он поочередно переводил взгляд с одного члена комбеда на другого и те покорно опускали глаза. – А ты, Оксана, за Ивана не цепляйся. Был бы он живой, так давно бы тебя на правильный путь поставил. Вступили бы в колхоз, и  не пришлось бы тебе с детьми горе теперь мыкать. Сама виновата и не делай из нас виноватых в твоей беде. Собирайтесь на выход и с собой ничего не брать, а то видишь, котомки навязали, да принарядились как на праздник.
-Побойся бога, Платон,- снова подал голос Мацион – Ивановы ведь дети, все хозяйство в этих котомках не унесут.
- Пусть возьмут - вразнобой подали голос остальные члены комбеда.

     Оксана с презрением  смотрела на тщедушную фигуру хуторского начальника, на его заостренное, желчное лицо, злые глазки и в ней постепенно нарождалась уверенность. Эта уверенность была сродни той, которая заставила ее проснуться, как от толчка той ночью, когда она впервые поняла, что с Иваном случилось несчастье и надо увидеть его, пока он живой.
Эта уверенность вела ее ночью, почти в бессознательном состоянии, к светящемуся окну тифозного барака, где она и увидела, в последний раз, родную голову своего Ивана.
И тут в хате раздался негромкий смех Оксаны. Все присутствующие вздрогнули от неожиданности.
Ну, вот, Платоша, пользуйся теперь моим добром, дождался ты своего часа. Только торопись, недолго тебе осталось. Вижу – печать на тебе смертная…
Платон затравленно взглянул на Оксану и выскочил из хаты, сопровождаемый негромким смехом уже бывшей хозяйки.
                ----*----

     Зима в этом году была необычайно снежной. Лошади и скот на колхозном Раскулачивание на хуторе продолжалось. Жестокому насилию подверглись еще три семьи единоличников. Платон Тимошенко был зол на себя, на членов комбеда за прошлое событие в хате Оксаны, и был непреклонен и даже жесток к раскулачиваемым хозяевам. За что и приобрел  в хуторе незавидную репутацию изверга.
    Вскоре, однако, раскулачивания прекратились, так как Платошка неожиданно заболел и слёг. По хутору поползли слухи, что это Оксана Скрыпник предсказала ему скорую кончину. Члены комбеда, после этого едва ли не самораспустились. Приехавший, по этому случаю, представитель района попытался на совещании комбеда избрать временно исполняющего обязанности председателя, но никто из членов не принял на себя эту почетную должность. Тогда представитель района, своим приказом, обязал Артема Сполитака, председателя колхоза, исполнять обязанности и председателя комбеда. Но тот выговорил себе условие, что временно не будут проводить раскулачивания, до выздоровления Тимошенко.

        Своим вторым приказом представитель обязал, писаря комбеда Алексея Скрыпника, принять на хранение печать комбеда, на время   недееспособности Тимошенко Платона. Исходящие документы будут действительны за подписью временно исполняющего обязанности  председателя комбеда Артема  Сполитака. Эти решения представителя района, члены комбеда поддержали единогласно, подписав соответствующий протокол.
       Удовлетворенный проделанной работой, представитель отбыл, предварительно приказав информировать районную власть о состоянии здоровья Платона Тимошенко и немедленно продолжить работы по дальнейшему раскулачиванию после его выздоровления. 

                ----*----

          Алеша шел по склону, заросшей кустарником и редкими деревцами, балки. Снег почти весь сошел, но земля была сырой, не просохшей и приходилось выбирать места повыше, заросшей прошлогодней травой. Идти по пашне было совсем невозможно, грязь налипала так, что ноги утопали по щиколотку. Но  это ненадолго. Легкий степной ветерок, плюс к тому, повышающаяся температура воздуха  под щедрыми лучами солнца быстро сожрут оставшийся снег и подсушат пашню. Так что пора готовить плуги и бороны, осматривать и если надо, чинить лошадиную  сбрую. Этим сейчас и занимаются колхозники да, остающиеся еще, единоличники.
          Страшновато сейчас им живется. Раскулачивание на хуторе по-колебало многих, у некоторых не выдержали нервы и они решили вступить в колхоз. Остались самые упорные, но и у них шалят нервы. Не спится по ночам, страшно потерять все, что досталось нелегким трудом. Но слишком голодно в колхозе, трудодни нищенские. Это и останавливает. Планы сдачи зерна государству высокие.

                ----*----   
             
           Алеша шел в последний раз посмотреть на свою, родную пашню.  Скоро выйдут колхозные пахари, межи перепашутся, и не отличишь тогда где она, родная, политая щедро своим потом, топтаная своими ногами до кровавых мозолей. Приросла кормилица к сердцу, трудно ее оторвать, а когда отрываешь, то обязательно с кровью.
           После сдачи Романенкова зерна на районные склады, они с обозом вернулись уже к вечеру.   Алеша заглянул сначала в комбед, где его ждал Платон, чтобы сдать ему бумаги о приеме зерна. Так, почему-то, настаивал Платон перед отъездом обоза. Тогда-то  Алеша и узнал, какая страшная беда приключилась с его семьей. Платон был хорошо подготовлен  к  этой встрече. Глядя в глаза ошарашенному Алеше, он тряс перед его носом приказом районной власти о раскулачивании. Убедительно доказывал, что это никак не его инициатива, а приказ из района, а не выполнить его они не имеют права.
        - Ты пойми, в районе знают, что твой отец красный командир, поэтому никуда в Сибирь их не будут выселять, как Тараса Романенко. Мне само начальство обещало. Могут оставить в городе, там же твои дядья живут, или в другой район перебросят. Потом найдешь их, на свиданку съездишь.  Отпустим, если разрешат. Домой сейчас не ходи, там уже опись имущества сделана. Жить будешь у деда с бабкой, она же сейчас колхозники, небось, не выгонят. Ну чего твоя мать такая упертая? Мать, отец в колхоз вступили, а она ни в какую. Ну, жили бы спокойно сейчас – последние слова Платон произносил, уже опустив глаза в пол, совсем мирным тоном, как бы подчеркивая большую вину его матери.

       Сбоку, в глубине балки, раздалось потрескивание кустарника, и Алеша разглядел фигуру человека.
        - Привет, Алеха,- показавшийся знакомым голос раздался сзади. Алеша резко повернул голову и увидел молодого парня, поднимавшегося из балки. Изможденное лицо, потрепанная одежда не делали его узнаваемым. Алеша напряженно всматривался в его лицо и, понемногу, начали проявляться знакомые черты.
        - Киря. Ты что ли?
         - А что, не похоже?
         - Так вас же увезли.
         - Увезти – то увезли, да мы опять здесь. – Кирилл глянул вниз, где из балки поднимался его старший брат.
         - Петруха… да вы откуда?
         - Не спрашивай Алеха. Мы оттуда, куда боле не пойдем. Слышь, у тебя пожрать с собой чего – ни будь, не найдется? – голодные глаза обоих братьев с надеждой смотрели на Алешу.
         -Да вот, хлеба немного есть.
Алеша вынул из-за пазухи ломоть хлеба. Петр нетерпеливо схватил краюху, разломил пополам и оба с жадностью впились в нее зубами. Кирилл подавился куском и натужно закашлялся. Алеша с жалостью смотрел на них, всегда уверенных здоровых парней. Покончив с едой, Петр прервал, хотевшего уже начать расспросы, Алексея.
         -Погоди, Алеха. Потом все расскажем, будь человеком, принеси пожрать чего – ни будь, а то скоро кончимся. Почти неделю ничего не ели.
Кирилл  замычал от боли и схватился за живот.
          -Христа ради, не рассказывай про нас. Загребут и обратно увезут, а это смерть.- Петр то же схватился за живот и присел от боли. – Давай Леха, побыстрее, мы тут в балке переждем.
          Алеша почти бегом ринулся в обратный путь, на ходу обдумывая свои действия.
         - На хуторе голодно, их с дедом и бабушкой пока спасают, перевезенные мука и зерно. Мука почти кончается. Взять каравай хлеба без расспросов, считай, не получится. Действовать придется открыто и все рассказать. Дед с бабушкой люди понятливые, чужому горю посочувствуют да и смолчать сумеют. Муки мало, но зерно еще есть, перебьются.
         Осторожный рассказ Алеши о сыновьях Тараса подтвердил его надежды на их человечность. Бабушка без разговоров вынула последний каравай, оставив для себя половину начатого.
         - Муки немного есть, спеку еще два раза.
Дед насыпал в мешок небольшую меру зерна и положил котелок, в котором бабушка варила в поле каши да похлебки.  Потом подумал немного, достал легкую конскую попону и тоже  засунул в мешок.
- Пусть укрываются по ночам, небось, под луной спят, замерзают, поди. А вот еще полкоробки серников, костер развести пригодятся. Скажи, пусть похлебку из зерна варят, а то животами намаются.-
Дед навязал заплечные веревки, чтобы удобно было нести мешок, попона все – таки занимала много места.- Ты дуй задами, через огород, чтоб с мешком тебя народу поменьше видело, а то любопытных много. Всем не объяснишь, чего с мешком в поле поперся.
                ----*----

     -Ну, принес?- заслышав шаги Алеши, из балки приподнялся  Петр.         -Давай по куску хлеба. Киря до сих пор с животом мается, да и я еще не отошел.
Алеша отломил им по маленькому куску.   
- Вы хоть помедленнее ешьте, а то опять животы схватит.
- Да ладно - отмахнулся  Петр.
-Сейчас костер разведем, похлебку жиденькую сварим из зерна.

     Он наломал сухого кустарника, обломил сухие ветки у нескольких деревьев и развел костер. Потом набил котелок снегом, предварительно очистив его сверху от напавшего мусора. Пока снег таял, в подвешенном над костром, котелке, Петр начал рассказ о передрягах, произошедших после их раскулачивания.
- В городе нас погрузили в вагон, там семей тридцать набилось из разных хуторов. Куда повезли – никто ничего не знает. Оказалось на Урал привезли. В какой – то деревне дали три телеги, чтоб какое – никакое барахло сложить. Дали два десятка лопат, топоры, пилы двуручные и поперли мы в тайгу. Верст  двадцать пешедралом отмахали. Остановились, на какой – то полянке и приказали нам рыть землянки. Половина мужиков  роют землянки, половина других лес валят. А уж зима началась, снег пошел.  Кое – как распихали нас по землянкам, а там сырость, с потолков капает, холодина. Чего говорить, к концу зимы нас половина из всех осталась.
Батя с мамкой простудились и к весне померли.
      Сестры наши с другими бабами ходили в деревню, пожитки разные на хлеб менять,
   да там и остались. Местные парни уговорили замуж за них выйти. Ну а мы, как снег начал таять, ломанулись с Кирей в бега. Теперь нам и терять нечего. Отлежимся малость, да наведаемся в гости к Платошке, поквитаемся за смерть наших родителей. После всего, что мы хлебнули, нам и смерть теперь не страшна.
- Не жилец Платошка, лежит дома и не подымается.- Алеша добавил снега в котелок – но нас он успел раскулачить и еще три семьи.
- А ты как здесь, неужто тоже в бегах?
- Да нет. Платошка  меня еще до этого  взял писарем в комбед. А когда моих раскулачивали, то я тогда в городе был, с обозом зерно сдавали. Сейчас я у деда с бабушкой живу. Моих - то не должны увозить, поблажка им вышла, должны в городе оставить. Отец – то у нас красным командиром был. Я сам еще не знаю, где их искать.
- Так ты писарем до сих пор служишь?
-Да, не стали меня высылать, но хату отобрали.
- Вот оно что…- Петр задумчиво смотрел на закипающую воду – А ну давай, сыпь зерна.
Алеша сыпанул три горсточки зерна в закипевшую воду.
- Пускай похлебка пожиже будет, вам сейчас не надо крутую кашу. Вот соли только нет.
-После такой голодухи сойдет и так.
Подошел Кирилл, все еще морщась от боли в животе. Поводил носом, улавливая сытные запахи разварившегося зерна.
-Ну, наконец-то, горяченького похлебаю. А то у меня уже и брюхо к спине присохло.
Петр помешал деревянной ложкой в котелке.

     -А чего, Алеха, слабо бы тебе нам какие-не то справки спроворить? Мол, такие-то, такие... Жители хутора Лагодовки, не раскулаченные, направлены в город – ну я не знаю – на работу что - ли. Как-нибудь поскладнее, ну ты же писал чего-нибудь такое. Вот печать бы еще поставить.
-А печать то у меня, мне ее на сохранение дали, пока Платон… это, ну как, а - недееспособный. Я ее с собой и ношу всегда, что б не потерять.

     Алеша пошарил за пазухой и вытащил печать, замотанную в измазанную чернилами, тряпицу. Братья изумленно вытаращили глаза.
-Ну вот, - Петр повернулся и встал на одно колено, держа ложку в правой руке – Сделай, Алеха. Век тебя благодарить будем. Может снова заживем как люди, а не сдохнем где – ни будь в буераке. Мы и Платона тогда трогать не будем, пусть живет, пока сам не сдохнет.

     -Слушайте - Алеша, в свою очередь, таращил глаза на братьев - а я ж и своим тогда справки сделаю, и они на работу могут устроиться. Ну все,  оставайтесь, а я побежал, надо еще подумать, как написать. Если ничего не случиться, то завтра я принесу вам справки во второй половине дня. А если нет, то послезавтра. Ждите тут в балке.
Алеша  торопливо зашагал в направлении хутора, чувствуя у себя на спине загоревшиеся надеждой, глаза братьев. В хуторе он сразу направился в комбед, пустующий с тех пор, как слег Платошка. Сполитак комитет не собирал, советоваться было не о чем, а сам большей частью пропадал дома. На двери висел замок без ключа, воровать было нечего. Алеша снял замок и повесил его на ручку двери, в доме было холодно, не топили уже много дней. Он прошел  своему столу, осмотрел пузырек с чернилами, который стоял открытым с тех пор, когда он, под диктовку Платона, писал последний отчет о раскулаченных. Чернила и не собирались сохнуть в такой холодине. Он нашел чистые листы бумаги, опробовал  перо,  на исписанном листе, и задумался, как складно написать текст . Получилось примерно так:
                Справка
выданная гражданину хутора Лагодовка Горловского району Петру Романенко, сыну Тараса Романенко. Двадцати одного году от рождения. Неженатого. Не раскулаченного .Для устройства на работу.
      Писано девятого  марта 1930 года.
Исполняющий обязанности председателя комбеда
 Артем Сполитак

   
     Алеша еще раз полюбовался на свое произведение и нашел его достаточно убедительным. На другом листе написал такую же  справку и для Кирилла. На исписанном листе попробовал подделать подпись Сполитака и нашел ее вполне достоверной,  чем и закрепил обе справки. Достал печать и попробовал ее на пробном листе. Печать получилась нечеткой. Тогда он обратной стороной пера ручки помазал поверхность   печати и вновь опробовал. Получилось вполне четко.
Отложив готовые справки на край стола, чтобы немного подсохли и не мазались, он взял чистые листы, и по образцу справок братьев, довольно быстро подготовил справки на старших сестер и матери.

 Расписавшись за  Сполитака, он проставил печати и разложил бумаги на столе для
     подсыхания  чернил.
Справки на братьев Романенко были уже полностью готовы, Алеша собрал их , согнув пополам, и сложил во внутренний карман.
Вдруг на улице раздался конский топот и голоса переговаривающихся людей. Алеша торопливо собрал подсыхающие справки и едва успел сложить их внутрь чистых листов на столе. Дверь отворилась и впустила трех милиционеров, сопровождаемых Сполитаком. Из разговоров стало ясно, что в районе уже оповещены о бегстве братьев Романенко.
-Ты что-нибудь слышал о них?- Сполитак внимательно поглядел на Алешу, тот с трудом выдержал его взгляд и отрицательно помотал головой.
- А мы вот заглянули к Платону, плохой он, разговаривает с трудом, не встает с постели. Говорит, что твоя мать наворожила ему эту болячку.

     - Ворона на хвосте принесла ему эту болячку - зло сверкнул глазами Алеша – нашли цыганку ворожейку. Сейчас весь хутор будет перемалывать эту чушь – скрытая обида на Платона за свою семью, рвалась наружу.- мало того, что отец жизнь свою за советскую власть отдал, так еще и нас из родной хаты выгнали. Нашли кулаков. То, что у нас всегда свой кусок хлеба был, так мы за него потом умывались с утра до вечера, а Платон семечки на скамейке лузгал, а за хлебом на порог приходил, попрошайничал. Вот он и выместил на ней свою злобу. Ну да, теперь он власть.

     - Ты, парень, шибко – то пасть свою не разевай – старший из милиционеров недобро смотрел на него сквозь прищуренные глаза – если раскулачили, значит так надо было. Про отца твоего власть наша знает, потому и не сделали твою семью спецпереселенцами, оставили в городе, да и ты, вон, сидишь на должности при власти. А то, что твоя мать против колхоза выступала, то никому не секрет. А могли бы еще хуже сделать.
-А ты чем здесь занимаешься, какие дела у тебя?- Сполитак по-прежнему внимательно смотрел на Алешу.- А то я гляжу, дверь открыта, вот и заглянули сюда.
-Да так, делать нечего было дома, зашел… Чернил вот в пузырьке не закрыл, могли засохнуть.
-Что в такой холодине засохнуть может, разве что замерзли бы.
-Ну что, пошли ко мне, поснедаем, что бог послал. Вам же еще по другим хуторам мотаться. – Сполитак обратился к офицеру, потом вновь повернулся к Алеше.- А ты что, еще сидеть здесь будешь?

-Да нет, делать-то нечего.
-Ну, тогда пошли, я вот ключ у Платона взял, закрою дверь на замок. Понадобишься, пошлю за тобой кого-ни будь.
Алеша обратил внимание, что старший, из милиционеров, попрежнему внимательно наблюдает за ним.

     Ночью он проснулся от тревожного предчувствия. Почему – то вспомнились острые, внимательные взгляды милиционеров и Сполитака. Надо быстрее предупредить братьев, о том, что их уже разыскивают по всему району. Уходить им надо отсюда и как можно быстрее. Эта тревожная мысль не давала ему уснуть до самого утра. Утром Алеша попросил деда сходить до колхозного двора, где милиционеры оставляли своих коней. Разузнать , уехали они или остались здесь. Дед  вскоре вернулся с вестью, что коней нет, нет их и хаты Сполитака, значит, поутру они уже отъехали до соседнего хутора  Бердянского. Алеша решил, что ждать полудня не стоит, чем раньше предупредить, тем лучше. 
С согласия деда, он насыпал в узел четвертинку ведра зерна для братьев. Когда они еще найдут чего – ни будь поесть. В голодуху можно и сухого зерна похрумкать, все лучше, чем ничего.

     Отправился он через огороды, чтобы ненароком не встретить кого - ни будь. Проходя мимо огорода Тимошенко, он чертыхнулся – жена  Платона, вытянув шею, внимательно наблюдала за ним. Настроение испортилось, надо же ей было выползти в такой неподходящий момент.
Прибавив шаг, Алеша, через час ходьбы по бездорожью, добрался до балки. Увидел он их скоро, сидящих у костра и мирно беседующих. Услышав шаги, они тревожно вскочили и тут же расслабились, увидя Алешу.
- А мы тебя попозже ждали. Ночью костер не жгли, боялись, чтобы ненароком никто не набрел. Под попоной сегодня спали по царски, совсем не замерзли.
- Собираться вам надо, браты. Ищут вас по всему району. Вчера три милиционера у нас на хуторе были. Сегодня на Бердянский уехали, куда дальше не знаю. У вас родичи – то поблизости есть? Может, проверяют, что вы по родне прячетесь? Уходить вам надо и подале, где вас никто знать не будет. Слышно, что где – то на Днепре, большая стройка идет, вот там бы, меж народа и затеряться вам. А справки я вам успел сделать. Едва не застукал меня с ними  Сполитак с милиционерами. Своим то я печати только успел поставить, как они нагрянули. Едва спрятать успел.   

     - Пожевать надо сначала, похлебку еще раз сварить, когда еще придется костер развести. Хлеб трогать пока не будем, пригодится еще – Петр подал котелок Кириллу – сходи, братан, набери снега.
- Я вот еще зерна вам принес, немного правда, самих уже подпирает - Алеша развязал узел – давай мешок, досыплю.
                ----*----

      Жена Платона быстрым шагом шла по улице хутора. Дойдя до хаты Сполитака, она легонько постучала в окошко.
- Ну, как? – Сполитак в одной рубахе торопливо выскочил на улицу – давно ушел?
- Только что, шел без мешка, меня увидел и голову опустил. Ушел туда же, что и вчера.
- Ладно, спасибо тебе. Как Платон, не полегчало?
-Лежит, как и лежал. Плохой совсем.
-  Ну, ничего, будем надеяться на лучше.
Сполитак юркнул в хату и, через небольшой промежуток времени, вышел и торопливым шагом двинулся к комбеду. Подойдя, он отпер замок и отворил двери настежь, не закрывая. Зашел на два шага внутрь и начал напряженно вглядываться через дверь на небольшой лесок, в полуверсте от хутора. Вскоре из него выскочили три всадника и наметом, поскакали к хутору.
Несильным порывом ветра со стола писаря сбросило часть бумаг. Сполитак машинально нагнулся, собирая рассыпавшиеся листы, и положил их на стол. Очередной лист вновь закружился в воздухе, он поймал его и ненароком вгляделся в текст.
                Справка
Выданная…--------------- Ане Скрыпник…------------------------------
-
До него стал доходить смысл текста, но времени не было. Он сунул лист в карман штанов, запер дверь и бегом бросился к колхозному двору.
-Лови коня, да побыстрее – крикнул он скотнику, сам бросился в сто-рожку, схватил седло и выбежал во двор. Вдвоем они оседлали коня и Сполитак, запрыгнув седло, погнал коня навстречу, уже подъезжающим милиционерам.
- Ну, что? – старший из милиционеров возбужденно таращил глаза.

     -Ушел, уже с полчаса как. Также как и вчера. Задами пошел в сторону балки. Тут я у него любопытную бумажку на столе нашел, ветром сбросило.- Он вынул бумажку и прочитал полностью.- Вот подлец а, даже мои каракули похожи.… Ох и стервец!
-Что там?- полюбопытствовал старший.
- Справку раскулаченной сестре написал,
 и подпись мою подделал и печать поставил. Она ж у него хранится.
- Так он, наверное, и братьям справки написал. Ну, веди, куда ехать и далеко ли.
                ----*----
 
      Братья с аппетитом доедали похлебку из зерна.
- Ух! Еще бы столь съел и не подавился бы.- Кирилл опрокинул коте-лок над широко открытым ртом, сливая остатки похлебки.
- Киря, ты котелок оботри снегом хорошенько, а то он сажей все зерно и хлеб перемажет с попоной вместе. А ей укрываться потом, перемажемся все.
Кирилл послушно спустился вниз балки и поднялся чуть выше, чтобы прошлогодней травой хорошенько протереть котелок. Внезапно он замер и прижался к земле. Алеша и Петр встревоженно смотрели на него, не понимая причин его поведения и, только подняв глаза, Алеша увидел пригнувшиеся фигуры  двух милиционеров на вершине склона балки. Петр вскочил и рванулся было наверх, но позади раздался спокойный голос:

     - Да хватит, ребята, бегать. Отбегались уже.
Позади них на верху, стоял старший милиционер с маузером в руке и Сполитак. Два милиционера, с винтовками в руках, спустились с противоположной вершины и, не заметив Кирилла, поднялись наверх. Кирилл, поняв, что не обнаружен, не поднимая шума медленно, на четвереньках выбрался наверх и, не выдержав, кинулся бежать. Один из милиционеров бросил винтовку к плечу и прицелился.  Потом опустил ствол и сказал Петру:
- Останови брата, пристрелю ведь, оно тебе надо.
- Стой, Киря, вернись назад – крикнул Петр и обреченно опустил голову. Потом поднял глаза и, прищурясь, взглянул на Алешу.-  Ну, что, Алеха, молодец! Много ты заработал на этом?  Должность свою отрабатываешь?
- Да нет, он тут не причем. Видели вчера его, как он с мешком к вам ходил, да и сегодня проследили.- Сполитак вытащил из кармана смятый листок. – Вот этой бумажкой он и меня под удар бы подставил, спасибо ребятам, что вовремя подъехали.

   - А ну ка, обыщи их. – Скомандовал старший одному из милиционеров. – Красиво пишешь – обратился он к Алеше, просмотрев отобранные справки у братьев – надолго теперь придется тебе забыть про свое искусство. Ох и надолго…
- Приведите коней – обратился он к двум милиционерам.
- Ну что, собирайте и вы свои котомки и пошли…

Продолжение следует.

               

                Глава 5




В этой главе мы вновь возвращаемся в далекую Сибирь, где мы оставили на время хозяина степи и его новообретенного сына – Прохора. Да, к хозяину вернулась его любимая жена Шагайхен, с которой он расстался по известным нам причинам, и сейчас он был на вершине семейного счастья. Они оба находились в расцвете сил и возможностей, как солнце, которое достигло зенита и щедро отдает свое тепло живой природе. Но обладая печальным опытом почти годовой разлуки, они боялись расплескать свое счастье, даже ночью они засыпали с переплетными руками. Утром, просыпаясь, они почти одновременно раскрывали глаза и радостно улыбались друг другу. Всю свою нерастраченную любовь они перенесли на Прохора, и он купался в ее лучах.

Нет, Прохор не забыл о своем родном отце, о своих братьях - Федоре и Прокопии.Но теперь его не терзали мысли об их семейном неблагополучии. С новым карабином отец стал удачливым охотником, но и это теперь не было главным. Отец женился второй раз, и Федька с Прокопкой перестали быть настоящими беспризорниками. Более того, у них стали, один за другим, появляться новые родственники. Через год, когда отец привел новую маму, у них родился младший братишка Саша, еще через год появился Шабай. Теперь у Федьки и Прокопки появились заботы, которые они раньше и не знали. Надо было ухаживать за коровами и появившимися телятами, не забывать кормить и поить лошадей.

Летом они с отцом заготавливали сено, которого требовалось все больше и больше. Прохор, с согласия своего нового отца, частенько приходил к ним на помощь. Через год после рождения Шабая, появилась сестренка Дуся. Забот стало много, зато исчезла главная проблема с едой.

Отец далеко в тайге срубил зимовье и теперь каждую осень уходил на промысел соболя и другого пушного зверя. Но главное для него был соболь, настоящий баргузинский соболь. Его драгоценный мех ценился едва ли не на вес золота. Его собратья из более северных районов и из Западной Сибири, с их рыжеватым мехом не шли ни в какое сравнение с благородством баргузинского.

Теперь их семья никогда уже не знала проблем с отсутствием муки, хлеба, сахара, чая. Ну а такие продукты, как молоко, сметана, масло, мясо не являлись проблемой для любой семьи, занимающейся животноводством и охотой. А сбором лесных дикоросов не занимались только откровенно ленивые.

Однажды Хозяин проснулся и с задумчивым лицом лежал, не шевелясь, боясь разбудить жену. Она открыла глаза и, улыбаясь, потянулась всем телом к нему. Хозяин улыбнулся и слегка погладил ее руку, лежавшую на его груди.

Шагайхен сразу почувствовала едва различимую холодность в ответной ласке.

-Что-нибудь случилось? Ты плохо спал, или у тебя заболел живот?

-Нет, нет, родная. Я здоров, у меня ничего не болит… Во сне я сейчас увидел маму… Она молчала и смотрела на меня с укором. Мама ушла, не дождавшись наследников, она не знает, что у нас есть сын. Как теперь ей сказать об этом, что у нас есть кому передать дело их жизни - ее с отцом хозяйство? Я понимаю, что никак, но мне тяжело после этого сна.

Весь день хозяин старался быть самим собой, любящим, внимательным отцом и мужем. Но Шагайхен видела, ощущала его внутреннее напряжение, некоторую отрешенность от реальности. Он не сразу реагировал на вопросы и долго смотрел, соображая, что от него требуется.

Вечером, беспокоясь за его душевное здоровье, жена села рядом с ним, пытаясь отвлечь его от невеселых дум:

-Коля, мы оба с тобой не очень верим в силу шаманизма, сами однажды обращались к ним и безрезультатно. Но что поделаешь, таковы традиции нашего народа. Наши отцы, деды и прадеды всегда обращались к шаманам за помощью и в беды, ив радости. Не будем и мы забывать эти традиции, может в этот раз они помогут нам. А не помогут, так мы хотя бы, будем знать, что мы пытались сделать так, чтобы духи донесли до твоих родителей радостные вести.

Хозяин поднял широко открытые глаза и долго смотрел в ее лицо. Потом радостно улыбнулся и прижал ее голову к своей груди:

- Какая ты молодец, что вспомнила об этом. Надо шаманить. В однодневном конном переходе от нас на север, живет известный шаман. О нем очень хорошо отзываются. Я пошлю к нему двух гонцов с приглашением, думаю, он не откажется посетить нас.

На завтра два молодых наездника, по просьбе хозяина, получили поручение навестить шамана и передать ему приглашение хозяина совершить ритуал вызова духов.

Каждый наездник вел за собой подменного скакуна. При согласии шамана принять приглашение, один из наездников должен на другой день отбыть в обратном направлении, чтобы предупредить о времени приезда шамана. Второй наездник остается для сопровождения его до места ритуала.

К вечеру второго дня один из наездников вернулся с вестью, что шаман прибывает через два дня, за что и получил щедрое вознаграждение.

Начались хлопоты по оборудованию места для ритуального костра. В тайге собирали сушняк, срубили несколько высохших деревьев и лошадьми подтянули их к костру, распилив по длине в косую сажень. С нескольких берез содрали кору, которую в обиходе называли берестой. Береста - незаменимая вещь при разжигании костра, особенно в непогоду.

Нередко ее пользуются домохозяйки для без проблемной растопки домашних печей.

Сушняк уложили кучей и обложили его со всех сторон сухими бревнами, поставленными на торец. Нарезанную пластами бересту, подложили снизу под сушняк вокруг всего костра. Получилось сооружение, издали похожее на эвенкийский чум. Подожжённая со всех сторон береста, поджигает сушняк и он дает ровное и мощное пламя.

Подготовлены и тщательно очищены три больших котла, в них будет вариться мясо молодой лошади, которой оказана честь стать основным блюдом для предстоящего пира. Она уже отобрана и ее не будут кормить два дня, чтобы очистить ее внутренности. Ее забьют перед началом ритуального действия, а кровь понадобится для вызова и задабривания духов. Проверялись и пополнялись запасы национального, очень крепкого, алкогольного напитка – тарасун – производное молока кобылиц, без которого не обходится ни одно пиршество.

Настал день приезда шамана. Он прибыл на простой белой кобылице, которая вела за собой подменного скакуна. Несколько молодых парней, ожидавшие его на окраине деревни, прискакали с вестью о его приезде.

Хозяин с женой и Прохором встречали шамана пешим. После взаимных ритуальных приветствий, шамана проводили в отведенную юрту. После долгой трудной дороги, ему необходим был отдых. В юрте горел костер, стояли подносы с кушаньем и питьем. У стены приготовлена лежанка, покрытая ковром.

Шаман был мужчиной среднего роста и возраста, он выслушал хозяина о причинах его приглашения, задал несколько вопросов. После этого он назначил время начала ритуала – в первой половине следующего дня, когда солнце войдет в зенит.

На завтра, едва ли не с самого восхода солнца, жители начали сходиться к месту ритуала. Собирались группками, прохаживались вокруг костра, сидели на бревнах, оставшихся после подготовки костра, или прямо на земле, беседовали на важные для них темы. Поглядывали на солнце, терпеливо ожидая время выхода шамана.

Наконец, одна из женщин, следивших за порядком в юрте, объявила о том, что шаман готов и можно зажигать костер. Несколько парней бросились зажигать бересту вокруг костра и, в то же время, безжалостный нож вскрыл горло молодой лошади, и она захрипела, отдавая свою кровь для последующих ритуальных действий.

Из юрты донеслись медленные, ритмичные удары бубна шамана, предупреждающих о скором выходе его. Два молодых парня бегом принесли большой берестяной туес с ритуальной кровью лошади и поставили вблизи костра.

Удары бубна резко участились и умолкли. Дверь юрты отворилась, и из нее вышел шаман во всем великолепии своего наряда. Головной убор украшали большие перья черного ворона, перед собой он держал бубен обеими руками, по всей длине рукавов халата свисали разноцветные ленты, ноги обуты в кожаные унты.

Подойдя к костру, он положил бубен на землю и, прижав сложенные ладони к груди, низко поклонился огню. Костер горел ровно и мощно, издавая равномерный гул.

Бубен заговорил ритмично и громко, шаман обошел костер два раза и остановился у туеса с кровью, подозвав движением руки хозяина с семьей. Обмакнув палец в кровь, он нанес им на лоб по три полоски. Потом пригласил их следовать за собой и обошел костер два раза под ритмичный разговор бубна. Положив бубен на землю, он набрал в деревянный ковш крови и вновь обошел костер два раза, обильно поливая его кровью.

Мощное пламя мгновенно поглощало жертвенное подношение, ни на долю секунды не прерывая равномерного гула. Движением руки шаман попросил хозяина с семьей отойти в ряды зрителей.

Бубен вновь заговорил ритмично и громко, постепенно убыстряя темп, и шаман начал ритуальную пляску вызова духов. Потряхивая и ударяя в бубен, он понесся вокруг костра, подпрыгивая и вращаясь вокруг своей оси, иногда останавливаясь, поднимая руки вверх, издавая гортанный клич и прислушиваясь. Потом действо повторялось вновь и вновь. Прошло уже много времени, шаман по-прежнему носился вокруг костра, не сбавляя скорости, пот заливал ему глаза.

В толпе присутствующих постепенно возникал ропот, но это был ропот одобрения, вызванный упорством и выносливостью шамана. Такой работы шамана они еще не видели. В то же время проявлялось и недовольство упрямством духов, которым бы уже пора откликнуться на такой вызов.

Толстые бревна, стоящие вокруг костра, прогорели в середине и с шумом рухнули, подняв тучу искр и дыма. Шаман в изнеможении упал на колени, поднял руки вверх и крикнул:

-Пищу!!! Духи просят пищу для огня.

По взмаху руки хозяина молодые парни бросились к костру с охапками хвороста.

-Нет!!! - Неистово крикнул шаман, - ему нужна другая пища.

Более опытный молодец схватил туес с тарасуном и, подбежав к костру, дважды плеснул в него, каждый раз отскакивая от нестерпимого жара.

Шаман поднял руки и испустил гортанный клич. Вновь и вновь он кружился вокруг костра в бешеной пляске, показывая нечеловеческую выносливость. Ропот недовольства поведением духом в толпе усиливался. Этот ропот как бы вливал новые силы в шамана. Но, наконец, его силы истощились, и он упал навзничь, хватая ртом воздух. Ропот толпы стал еще громче. Некоторые стояли в полной растерянности, молодых же обуяла ярость: «Как же можно не откликнуться на такой позыв?». Хозяин степи побледнел и крепко сжимал руки жены и Прохора.

Вдруг шаман зашевелился, встал на колени и поднял руки вверх:

-Духи просят пищи, дорогой пищи для огня, иначе они не хотят говорить.

Все растерянно смотрели друг на друга. Вдруг Шагайхен вырвала руку и крикнула:

-Я сейчас, - и ринулась к дому.

Через мгновение она появилась со свертком и бегом побежала к костру. Подбежав к шаману, она развернула сверток и подала ему… шубу,… шубу из прекрасного баргузинского соболя – подарок хозяина.

- О…о…о…- восхищенно выдохнула толпа. Глаза шамана хищно сверкнули, но тут же вновь стали равнодушными. Он грубо смял бесценную, невесомую вещь и швырнул ее в середину костра. В одно мгновение она вспыхнула и исчезла в горниле пламени.

- Ах… - вновь выдохнула толпа.

Шаман воздел руки к небу и бросил в него гортанный клич. Потом опустил руки в карманы халата и швырнул какой-то темный порошок в огонь. И снова испустил гортанный клич. Вновь он повторил это действо и не получил желаемого результата. Третий раз он швырнул порошок в огонь, и костер вдруг вспыхнул яркой вспышкой, заставив шамана отшатнуться на два шага. Потом он встрепенулся и протянул руки к вершине костра.

- Вот! Смотрите, вот она! – он повернулся к хозяину. - Это она, твоя мама!Говори с ней! Быстрее!

Ошеломленный хозяин схватил за руки жену и Прохора и быстрым шагом подошел к костру. Они упали на колени, и хозяин закричал, глядя в вершину пламени:

- Мама, это мы. В наш дом вновь пришла радость. У нас есть сын. У нас есть наследник. Мы вновь вместе. Порадуй отца!

- Она поняла тебя. Она услышала тебя. Ее уже нет, - прокричал шаман и вновь упал без сил.

Потрясённая толпа замерла, произошедшее действо ни у кого не вызывало сомнения. Теперь шаман был для них великим человеком, никто иной не смог бы сломить упорство духов и заставить их откликнуться на позыв. Ропот восхищения достиг апогея.

Правда у некоторых из них, в подсознании, мелькнула мысль о том, что такую вспышку огня в костре может вызвать только горсть пороха. Но теперь, в этой ликующей толпе, эта мысль была такой кощунственной, что ее быстренько запихнули поглубже. Тем более, что вода в трех котлах уже бурлила и туда опускалось мясо жертвенной лошади, а на подносах, прямо на земле, стояли туеса с тарасуном.

Молодые парни бережно подняли шамана и занесли его в юрту, уложив на лежанку. Вскоре ему принесут на подносе лучшие куски мяса и разнообразные напитки. Здесь будут молоко, сметана, свежие сливки, пахта, кумыс и, конечно, тарасун. Шаману надо восстанавливать силы.

На завтра с утра отдохнувший шаман объявил о своем отъезде. Вошедший в юрту хозяин со своей семьей, выразил ему глубокую признательность за проведенный ритуал. Они приложили сложенные ладони к груди и поклонились друг другу. Тоже совершили и Шагайхен с Прохором. Шаман с непроницаемым лицом мельком оглядел всех и не увидел ничего, похожего на вещественное подтверждение благодарности, но не подал виду.

На выходе из юрты их ожидала толпа людей, пришедшая выразить признательность его шаманскому мастерству. Они приложили руки к груди и низко поклонились. Шаман сделал ответный поклон, но краем глаза успел заметить, сбоку от толпы, великолепного скакуна, покрытого роскошной попоной, шитой серебром. Его глаза раскрылись от восхищения, и он вопросительно взглянул на хозяина. Тот сделал знак рукой и к ним подвели скакуна.

- Примите, уважаемый, наш скромный дар в знак уважения и восхищения вашим мастерством.

Маска равнодушия сошла с лица шамана, он подошел к скакуну, погладил и похлопал по его мускулистой шее. Повернувшись к хозяину, с удовлетворенной улыбкой, он протянул руки для объятия, и они трижды прикоснулись грудью друг к другу. Потом он трижды полуобнял Шагайхен, прошептав ей:

- Я сказал вашему мужу, чтобы он, как можно скорее, возместил вам ваш бесценный дар огню.

Шагайхен мило улыбнулась ему в ответ.

- Расти большой, – шаман дружелюбно потрепал по голове Прохора.

Поводья узды скакуна приторочили к седлу белой кобылицы шамана, и он тронулся в обратный путь, сопровождаемый двумя гонцами и прощальными возгласами толпы.

----*----



После отъезда шамана хозяин обрел обычное душевное равновесие. Он вновь стал тем любящим мужем и отцом, каким и был ранее. Его глаза вспыхивали радостью каждый раз при виде Шагайхен и Прохора, даже если он отлучался совсем ненадолго по хозяйственным делам.

Прохор же теперь каждую зиму уезжал в окружной центр, где его новый отец устроил в местную семилетнюю гимназию, где он и познавал положенные науки. В зимние каникулы отец приезжал за ним на паре лошадей и привозил в родной дом. Такие поездки глубокой зимой были далеко не безопасны. Расплодившиеся волки трудно передвигались по глубокому снегу. Голод заставлял их выходить на дороги вблизи отдаленных деревень, и они представляли огромную опасность для одиноких и, особенно, безоружных путников. Но хозяин со своим карабином и в одиночестве чувствовал себя в полной безопасности, хотя почти с каждым выездом он привозил с собой ценный охотничий трофей.

В этот выезд Шагайхен была, почему-то, особенно тревожной. Просила проверить оружие, протереть насухо стволы, затвор и обоймы патронов. Хозяин не удивился этим просьбам, местные женщины были хорошо знакомы с оружием и причинами осечек патронов. Тревожили другие слухи. Передавались другие вести о том, что с северных районов пришли стаи голодных волков. Они начали выдавливать местных, так как были крупнее и свирепее.

Хозяин с улыбкой принял советы жены, ее обеспокоенность. Выехал он рано утром, чтобы засветло приехать в соседнюю деревню, где необходимо было остановиться для ночлега. День был морозный, дорога боле-менее наезжена. Лошади бежали легкой трусцой, из ноздрей у них с шумом вырывались струи пара, Долго бежать на морозе им давать нельзя, частое дыхание в морозном воздухе приведет к постепенному обледенению ноздрей. Если этого не знать или вовремя не понять, то это может привести к трагедии.

Дав лошадям согреться от бега, он перевел их на шаг, замерзнуть сам он не боялся. Теплая доха из овечьих шкур, надетая поверх полушубка, надежно защищала от встречного ветра, ноги обуты в меховые унты и прикрыты второй дохой, которая предназначалась для Прохора. Под этой броней хозяин чувствовал себя тепло и уютно.

Уже два года, как идет война на западной границе огромной империи. Война идет с переменным успехом. Да, немец - упорный враг. Новейшие известия с фронта доходили до них поздно. Приезжая на летние каникулы, Прохор привозил и все новые вести. Как-никак, а в окружном центре была и телефонная связь, телеграф, выпускалась газета. Конечно, это был уже более – менее, цивилизованный мир. В этот приезд Хозяин надеялся увести комплекты местной газеты, чтобы в спокойное вечернее время познавать жизнь национального округа, области, да и России.

В прошлый приезд, еще поздней осенью, Прохор привез им номер газеты, в котором говорилось о благородном поступке уважаемого человека из национального округа, который подарил в фонд победы над кайзеровской Германией пятьдесят строевых лошадей. С большим удовлетворением Хозяин увидел свою фамилию и узнал, что она будет внесена в книгу почетных граждан национального округа.

Теперь Прохор, как сын почетного гражданина, будет бесплатно обучаться во всех учебных заведениях округа.

Приятные воспоминания грели душу, равномерный скрип кошевки и хруст снега под копытами лошадей, убаюкивал. Незаметно Хозяин уснул.

Много или мало прошло времени, но он открыл глаза и понял, что лошади несут вскачь. Воротник дохи полностью закрывал голову, оставляя заиндевевшую щелку. Сквозь эту щелку он увидел глаза. Сердце забилось с удвоенной силой, он сразу понял, что это глаза волка, стоящего в кошевке. Руки нащупали карабин под дохой, приклад между ног, ствол прижат к плечу. Меховая рукавица слетела с правой руки. Следующие движения опережали мысль. Волк уже был в прыжке, но ноги Хозяина за мгновение до прыжка, уже были подтянуты к животу и с силой выбросили ему навстречу доху, укрывавшую ноги… Отброшенный ударом ног, зверь тут же был накрыт дохой и теперь рвал ее зубами снизу, силясь освободиться.

В долю секунды Хозяин был на ногах, краем глаза заметив пару зверей, мчавшихся по обе стороны кошевки и готовившихся к прыжку на лошадей. Карабин лязгнул затвором и грохнул выстрел. Завизжал раненный волк, он вывалился из кошевки и, опираясь на передние ноги, тащил, уже не повинующийся, зад.

Пара волков, уже готовившихся к прыжку на лошадей, отпрянула в стороны и завязла, с трудом вымахивая из сугробов метровой высоты. Двумя последующими выстрелами они были сражены и утонули в сугробах.

Хозяин взглянул назад и обомлел. Не сбавляя скорости, на него по дороге накатывалось не менее десятка зверей. Он вскинул карабин и еще один покатился по дороге. Мушка поймала очередного, но палец замер на спусковом крючке.

- Патрон последний.… Перезарядить не успею, - мелькнула паническая мысль.

Стая накатывалась. Впереди бежал волк явно меньшего размера, чем остальные. Бежавший справа зверь начал обгонять его и тут же отпрянул в сторону, опасаясь оскаленной пасти переднего. Отчетливо был слышен лязг клыков.

- Волчица… Волчья свадьба… Повинуясь только интуиции, приклад брошен к плечу, удар, и волчица покатилась по дороге. Стая резко притормозила и остановилась в замешательстве - лошади несли…

Хозяин в изнеможении рухнул в кошевку, ноги не держали, сердце билось в бешеном ритме, руки дрожали от перенапряжения. Он отчетливо понимал, что вместе с лошадьми был на волосок от гибели.

Он остановил, уже храпящих лошадей, вышел из кошевки, успокоил их, поглаживая по шеям. Помог им освободиться от льда, почти наполовину забившем ноздри. Постоял, перезарядил карабин, постепенно успокаиваясь. Потом решительно развернул коней, надо же подобрать расстрелянных зверей. Это будет настоящий подарок знакомому, у которого он собирался остановиться на ночлег.

Волчица и волк лежали на дороге без движения. Двоих он извлек из сугробов, снег был глубок, и их почти не было видно. Раненый волк прополз немного, волоча непослушный зад. Сил у него уже не было и он, не шевелясь, смотрел на подходившего человека. Матерый, огромного, для волка, роста. Наверняка вожак. Он понимал, что обречен, но в глазах ни страха, ни покорности, одна ненависть и презрение.

Осиротевшая стая крутилась вдалеке на дороге. Хозяин поднял карабин, и эхо выстрела разметало их, не задев никого. Слишком далеко.

- Извини брат, но они вернутся и тебе предстоит мучительная смерть. Пусть это будет легко и быстро,- Хозяин поднял ствол. Ненависть в глазах обреченного исчезла, осталось одно презрение. Он положил голову на лапы и исподлобья смотрел в лицо смерти. Когда пуля пробила ему голову, он даже не вздрогнул.

----*----



Прохор ехал по запорошенной, едва заметной дороге, ведущей глубоко в тайгу, на своем любимом Самолете. Свою кличку этот, самый быстроногий скакун в хозяйстве, получил после события, переполошившего всю их степь. Эта огромная, железная птица грохоча, пролетела низко над степью, разметая табуны лошадей и наводя панику среди населения в обеих деревнях. Это событие очень долгое время служило пищей для разговоров, пересудов и как бы отправной точкой для определения каких- либо дат, и других событий.

Самолет Прохора оправдывал свою кличку, они с ним принимали участие в первенстве национального округа и даже завоевали почетное призовое место. Было это уже год тому назад.

Да, прошло уже много лет. Осталась за спиной гимназия, потом зоотехнические курсы, краткосрочные ветеринарные курсы. На этом настаивал отец. Хозяйство большое, нужны современные знания. Табуны уже давно восстановили поголовье – да, тот самый дар в фонд победы над кайзеровской Германией. Уже начались проблемы во время зимовки – не хватало корма. Из этого положения вышли удачно. Прохор узнал от своего родного отца, что далеко в тайге, километрах в десяти, есть обширные поляны, настоящие луга. Заготовить сена там можно очень много. Проблема только в том, что вывезти его оттуда невозможно. Рубить просеку - это огромная работа.

У Прохора возникла идея организовать там отгонную стоянку в зимнее время. Огородить сенокосные поляны по опушке тайги несложно. Срубить дом для проживания смены табунщиков, накосить сена и, можно пригонять табун для зимовки. Ветров в лютые морозы не бывает, от них сама тайга защита. Отец с радостью принял идею сына, в отгонной стоянке уже проведены соответствующие работы и накошено несколько стогов сена.

В этот год проводится первая зимовка табуна. Его пригнали еще по неглубокому снегу, но сейчас следы прошедшего табуна едва видны. Несколько сот метров Самолет прошел по тропе, оставленных целой группой волков. Зимние дни заканчиваются быстро. Солнце поднимается невысоко над горизонтом и с полудня, как бы обожженное морозом, торопливо опускается вниз.

Было еще относительно светло, когда Прохор подъехал к избушке табунщиков. Каждая смена их менялась через неделю. Решили проведать табун, было интересно, как кони адаптировались к новому месту. Один табунщик остался готовить ужин, второй провожал Прохора. Ружье свое он оставил в избушке, взяв только короткий бич с вплетенной свинчаткой. Прохор последовал его примеру, оставив только нож за голенищем мехового унта.

- Тут близко, да и волков не видно, - беспечно улыбнулся он Прохору.

Выехали уже в сумерках, но видимость была хорошей. Вскоре уже различили темное пятно табуна, сбившееся в кучу.

Остановились, заслышав дикое ржанье и увидев несколько метущихся теней.

-Волки! - вскрикнул табунщик, разворачивая коня, - Давай за ружьями! - и хлестнул коня своим бичом.

Прохор вырвал бич из его рук и пустил Самолета в мах, крикнув табунщику.

- Быстрее… Я туда…

Подлетая, Прохор увидел табун кобылиц, стоящих головами внутрь круга, внутри которого толпились от страха жеребята, задами отбиваясь от нападающих волков. Могучий жеребец, вне круга, отбивался от нескольких волков, на снегу виднелись два волчьих трупа. Третий с перебитым позвоночником, греб передними лапами, волоча неподвижный зад. Но жеребцу уже было плохо. На шее у него висел волк, спиной к Прохору. Второй волк рвал его с другой стороны. Несчастное животное вздымалось на дыбы, пытаясь достать их копытами, но волки, почуяв кровь, держались мертвой хваткой. Колени жеребца, которыми он доставал зверей, не приносили им никакого ущерба. С каждым бешеным прыжком он вымахивал все ниже и ниже. Было видно, что вскоре его битва превратится в агонию. Третий волк сумел вскочить ему на спину и рвал спину, лопатки…

Страха у Прохора не было, одно бешенство от наглости волков. Самолет подлетел прямо к жеребцу, Прохор привстал на стременах и нанес бешеный удар бичом по волку на спине жеребца, затем, чуть развернув руку, по голове волка, висевшего на шее жеребца. Тот прянул в сторону, тряся головой – свинчатка прилегла точно. Но с боку взлетел еще один зверь, Прохор едва успел подставить руку под его раскрытую пасть, и тот сомкнул клыки на руке чуть ниже локтя. Сквозь толстый рукав полушубка Прохор ощутил всю неимоверную мощь его хватки. Вес волка был не меньше человеческого, и Прохору пришлось напрячь все силы, чтобы не упасть под ноги Самолета. Жеребец освободился от нападения и вновь ринулся на стаю, отгоняя их от табуна. Прохор же не мог освободиться от мертвой хватки и продолжал борьбу. Изо всех сил он уперся на стремя и подтянул волка к себе. Ремень подпруги у седла лопнул, и он свалился прямо на волка, который и не думал разжимать клыки. Придавив голову волка рукой, зажатой в его пасти, Прохор левой нащупал нож и вытащил его из-за голенища. Придавленный телом Прохора, волк рвал полушубок задними лапами. Бить ножом левой рукой было неудобно, тогда он нащупал острием тело волка и с силой вдавил лезвие между его ребер, поворачивая в стороны. Пронзительный визг едва не оглушил его. Постепенно зверь полностью обмяк под ним.

Издали раздался выстрел и топот коней подоспевших табунщиков. Они спрыгнули с коней и изумленно переводили взгляды то на волка, перед стоящим на коленях Прохором, то на двух других и волка с перебитым позвоночником. Наконец один, заикаясь, спросил:

- А эт.т.их…т.т.тоже… Ты?

Прохор нашел в себе силы слегка улыбнуться:

-Нет. … Это его работа, - и показал на жеребца.

Они подошли к жеребцу, Тот стоял, опустив голову. Кожа на горле была серьезно порвана, на спине и лопатках открытые раны, из которых сочилась кровь. Прохор осторожно погладил кожу жеребца вокруг ран, жеребец стоял спокойно, полностью доверяясь людям.

- Чем же тебе помочь?- Прохор поглаживал жеребца, лихорадочно перебирая в памяти все известные методы заживления ран. Но что было можно придумать в этих условиях, при почти сорокаградусном морозе.

-Печку давно чистили? Золы можно набрать?

Табунщики кивнули головами:

- Можно.

- Тогда привези быстрей, да побольше.

Один из них вскочил на коня и погнал его в мах. Прохор осмотрел свой полушубок. Правый рукав разодран, но клыки волка не успели добраться до тела. Синяки будут наверняка. Полы полушубка, побывавшие под когтями зверя, имели плачевный вид. Табунщик с сочувствием смотрел на него.

- Женщины зашьют, но видно будет. Ты же не будешь в драном ходить. Новый шить надо. Помолчали …

- Как ты не побоялся, один на стаю? Задрали бы, если б мы не успели. Но жеребца ты спас, он бы не отбился один.

Табунщик с невольным уважением смотрел на Прохора. Подоспел второй табунщик с целым туесом золы, с еще тлеющими углями. Прохор выбрал угли, остудил золу и обильно посыпал теплым порошком открытые раны на спине и лопатках жеребца. Труднее было обрабатывать раны на шее, со свисающими лохмотьями кожи. Их надо бы, конечно, удалить и наложить повязки, но на такую операцию жеребец , явно бы, не согласился. Удержать его нечем.

- Извини, брат, больше сделать ничего не могу, придётся тебе самому выздоравливать, - Прохор погладил жеребца и отошел к Самолету.

Седло висело на одной передней подпруге, порвалась задняя в месте крепления с пряжкой. Чтобы доехать завтра до дому, придётся просто подвязать их, ремонт - уже дома. Возбуждение от схватки с волками спало, но сейчас, трезво оценивая ситуацию, он понял, что спасло его только чудо. Невдалеке раздался выстрел, табунщики добили раненого волка, цепляли трупы на свои арканы и привязывали их к седлам. Надо снимать шкуры, пока они не промерзли. Медлить нельзя. Прохор вынул из переметных сум войлочную попону, которой намеревался укрывать Самолета в эту ночь, поскольку ночевать ему придётся под открытым небом, также как всему табуну. Но табун не примет чужака.

Прохор подошел к жеребцу и осмотрел его раны. Зола пропиталась кровью, и подсыхая, образует защитную корку, под ней заживление пройдет быстрее. Прохор решил покрыть его попоной, чтобы ему не пришлось страдать еще и от мороза. Приняв на спину непривычный груз, жеребец вздрогнул и беспокойно вскинул голову, Прохор успокаивающе погладил его и тот смирился, вновь опустив голову.

У избушки загорелся костер, табунщики принялись снимать шкуры с потерпевших неудачу хищников.

----*----



Наутро Прохор отбыл в обратную дорогу, когда солнце уже вышло в полдень. Самолет благополучно переночевал у ближайшего стога сена, вместе с конями табунщиков. По сравнению с ними, он был в более комфортном положении. На спине у него был привязан настоящий ковер из травяных матов, сооруженных Прохором с помощью табунщиков. Тем пришлось несколько раз выходить ночью из избушки и прислушиваться: не вернулись ли волки, не слышно ли дикого ржания коней.

Но, потеряв почти половину стаи, волки не осмелились повторить нападение. Табун спокойно ходил вокруг стога сена, объедая его, отчего он постепенно превращался в подобие гриба. За зиму они съедят не один такой стог. Табунщики деревянными вилами поднимали, наполовину затоптанное сено в снег, заставляя лошадей экономнее поедать сено.

Жеребец тоже вел себя спокойно, не страдая от мороза под теплой попоной. Нанесенные волчьими зубами раны, видимо давали о себе знать, и он стоял несколько в стороне от табуна, который аппетитно хрустел сеном, то отходя, то вновь подходя к стогу.

В дороге Прохор ехал в задумчивости. Вспоминались гимназические и студенческие года. Не понятно чем закончившаяся война с Германией. То ли победили, то ли проиграли. Отречение царя от престола. Митинги - война до победного конца, распахнутые, дерзкие глаза молодых… Свобода!!! Свобода!!! От кого, от чего свобода? Было до конца не понятно. Вести приходили разноречивые, но всеобщий настрой втягивал, будоражил ощущением праздника.

Потом Ленин… Красные флаги… Суровые лица. Наконец, страшное - гражданская война. Красные … Белые…

Сюда в степь, в эти две деревни, вести практически перестали доходить. Все по по-прежнему занимались своей работой: пасли скот; табуны лошадей; охотились; рожали детей; приглашали шаманов, если кто заболевал; горели костры, отправляя к духам тех, кто уходил в мир иной.

Раза два приезжали люди из округа, собрали народ, говорили о необходимости избрать совет депутатов и его председателя. Народ ничего не понимал, для чего совет, зачем председатель. Приезжие втолковывали: пришло новое время, власть взяли большевики во главе с Лениным. У приезжих ничего не получалось, никто не хотел быть депутатом, никто не хотел быть председателем.

Потом посланцы большевиков перестали приезжать. Пришли новые вести. Главный теперь - адмирал Колчак, победили белые. Народ недоумевал. Адмирал - это главный на море, почему он главный здесь, и зачем вообще менять порядки. То Ленин главный, то Колчак. Вот есть у них здесь в степи главный - это Хозяин. У кого свое хозяйства слабое, тот идет к нему работать. Работы много: ухаживать за скотом; за табунами лошадей; на заготовке сена очень много работы. Хозяин не обижает - кому деньги надо, тому дает деньги. Надо муку, чай, сахар, соль, материю на рубахи и халаты, штаны - иди в магазин и бери вместо денег. Охотники несут в магазин свою добычу - пушнину. В обмен бери припасы охотничьи, есть и ружья, выбирай все, что есть в магазине. Тарасуна, спирта, правда, нет. Ну а если желаешь, то делай сам. Никто в степи не обижается на хозяина: просто, удобно, привычно, и не надо никакой власти.

Во время учебы Прохора, отец приезжал с обозом в окружной центр. Сдавал пушнину, покупал в магазинах, на складах нужный товар. Прохор повсюду ходил с отцом, приобретая необходимые навыки, знакомясь с финансовыми операциями в местном банке. Уже закончив учебу, он сам дважды ходил с обозом, привозил необходимые товары. В последнее время отец с матерью с улыбкой поглядывали на него - не пора ли жениться?

-Нет, не пора еще,- ни одна из местных девушек не тронула его сердце.

Самолет вышел на проторённую, ведущую в деревню дорогу и пошел уже веселее. Подъезжая, Прохор увидел заметное оживление на улицах деревни. Приглядевшись, заметил всадников с оружием. У дома отца вся коновязь была занята чужими лошадьми под седлом. На улицах горели костры, и стояли три больших котла, в которых грелась вода. Неподалеку, солдаты разделывали уже забитого коня. В вытяжное отверстие юрты валил дым, и рядом с ней суетились женщины.

Прохор поставил Самолета у изгороди загона и направился в дом, сопровождаемый настороженными взглядами солдат. В доме за столом сидели пять офицеров. Отец, скрестив руки на груди, стоял неподалеку. Мать хлопотала у стола, видимо, готовя еду для офицеров. Прохор поздоровался по-русски и начал снимать карабин, висевший за спиной. Офицеры насторожились, трое потянулись за оружием.

- Господа… Господа… Это мой сын, - отец торопливо шагнул вперед, заслоняя Прохора и подняв руки.

- Спокойно, господа, - старший из офицеров лениво поднял ладонь от стола. - Молодой человек, видимо, тоже из похода, как и мы. Здравствуйте, молодой человек, как охотничьи успехи? Судя по вашему полушубку вам, едва ли, не с медведем пришлось сразиться?

- Нет, всего лишь со стаей волков.

- О-о-о! Вашему карабину пришлось изрядно потрудиться?

-Нет, карабина со мной не было, стая волков напала на табун лошадей.

Шагайхен и отец встревоженно подошли к сыну.

- Надо полагать, стая отступила, понеся потери? И большие?

- Четверо зверей.

-О-о-о, Николай Павлович, да ваш сын настоящий батыр!

-Нет, мой только один, когда я подъехал жеребец двоих уже убил, а третьему сломал спину. Но его самого чуть не задрали, двое на шее висели, а третий на спине его рвал.

-А он тебя не схватил?- Шагайхен встревоженно ощупывала его руку.

-Да нет, мама, не успел. Только рукав вот порвал, да задними лапами шубу распустил.

- Однако,… в серьезной переделке вы побывали, - офицер одобрительно смотрел на Прохора. Двери с шумом отворились, и в дом быстро вошел унтер- офицер.

- Дозвольте вашбродь, – бросил он руку к шапке.

- Что-то серьезное Шувалов?

- Так точно, с заслона двое прибыли, - офицер нахмурился и быстро вышел с унтер-офицером. Вскоре он вернулся один и обратился к матери:

-Милая Шагайхен, покормите нас как можно быстрее, – потом обратился к отцу:

– Николай Павлович, попрошу вас организовать два воза сена в парной упряжке, нам чем-то надо в походе кормить лошадей. Нам нужно еще пятнадцать одноконных саней, вместе с конями, разумеется. Мы вам заплатим еще царскими рублями. Сейчас их называют николаевками, но другой валюты у нас нет. Время поджимает, даю вам два часа. Кроме того нам нужен проводник до ближайшей дороги, которая ведет на Байкал, там мы его отпустим.

- Господин штабс-капитан, дорогу на Ольхон вы уже проехали, надо возвращаться назад.

-Дорога на Ольхон уже перерезана красными, не буду этого от вас скрывать. Наши части отступили из Иркутска по Круго-байкальской железной дороге. Мы оказались отрезанными. Теперь мы хотим перейти Байкал севернее и там дальше пробиваться на Улан - Удэ или уж Читу. Обстановка покажет. Говорю вам откровенно, вы, все-таки, человек нашего круга.

- Господин штабс-капитан, боюсь я не смогу найти вам столько саней и ездовых лошадей. Лошадей у меня много, но они в табунах: дикие, необъезженные, их приручать надо долгое время. После того, как я подарил в фонд победы пятьдесят строевых лошадей, у меня нет и не нужно в хозяйстве столько обученных.

-Николай Павлович, за нами идет смерть, и мы сами несем смерть. Если вы сами не найдете нужное мне количество гужевого транспорта, я прикажу реквизировать у местного населения все, что нам нужно. Я отвечаю за жизнь моих людей, миндальничать не будем. Время страшное, мы оба понимаем. Идет гражданская война. Разбираться будем потом, когда победим. Если победим, - добавил он после паузы.

Шагайхен хлопотала у обеденного стола, офицеры присели, готовясь к приему пищи.Отец оделся и, выходя, шепнул Прохору:

- Возьми карабин, оденься и выйди.

Прохор надел свой подранный полушубок, взял карабин и вышел, сопровождаемый испуганным взглядом матери и внимательным старшего офицера.

- Обуздай моего коня, садись на своего Самолета и поезжай в тайгу. Их могут забрать. В деревню не заезжай, сейчас они будут отбирать у людей сани и лошадей. Побудь часа два, потом они должны уйти. Возвращаться будешь, посматривай внимательно, уйдут они или нет. Ну, давай сынок, - отец приобнял Прохора и отошел.

Прохор вывел отцовского коня и погнал Самолета. На окраине деревни он отъехал на пол версты, и остановился. Примерно через полчаса в деревне начали раздаваться громкие голоса, потом крики, ругань, детский и женский плач. Послышались голоса, отдающие команды. Шум, крики, плач постепенно перекатывались по деревне.

Прохор представлял, как солдаты заходят в подворья, выводят коня, запрягают его в сани. Из дома выбегают хозяева, бросаются отбирать своего кормильца, плач и крики женщин, детей. Солдаты отталкивают их, вырывают вожжи, унтера поспешно суют им в руки «николаевки», эти,уже никому не нужные бумажки, бывшие царские деньги. Заученно повторяя фразу:

- Когда поедем назад, тогда заберете.

Кулаки сжимались и разжимались, но он ясно себе представлял, что беспомощен против нескольких десятков вооруженных солдат. Он слез с Самолета и пошел вглубь тайги по своему недавнему следу, ведя коней на поводу, смахивая с глаз беспомощные, злые слезы.

Уже стемнело, когда Прохор вновь подъехал к окраине деревни. Остановив коней, он долго вслушивался, но улавливал лишь звуки обычной деревенской жизни. Только сейчас он вспомнил, что за весь день у него не было во рту ни крошки.

Конюх встретил его у распахнутых ворот конюшни. Оттуда не доносилось привычных звуков – лошадиного фырканья, аппетитного хруста сена, топота копыт. Растеряно разводя руками, он сказал:

- Всех забрали, никого нету.

Приняв поводья коней, он повел их внутрь, сразу, как бы постаревший, сгорбленный.

- Дай им воды, а Самолету сена побольше, он весь день не ел.

Дома, конечно, все были встревожены, особенно мать.

-Сынок, ты же целый день ничего не ел!

Отец молчал, но по его глазам было видно все. Пока мать готовила на стол, Прохор вкратце рассказал о прошлых событиях в табуне, о нападении волков, ранении жеребца. После ужина они с отцом еще долго говорили о проблемах своего хозяйства, о красных и белых, какая власть установится после страшной гражданской войны. Что ждет их при новой власти? Остановились на той беде, что охватила их соплеменников, оставшихся без лошадей, реквизированных солдатами Колчака. Отец высказал мысль о том, чтобы помочь их беде и компенсировать им потерю коней из своих табунов. Лошади, конечно, еще дикие, но все люди опытные и способны сами обучить их верховой езде, так и в упряжной работе.

Прохор горячо поддержал эту мысль, так же как и мать, с которой они поделились еще утром.

Чуть позже всю деревню всполошил кратковременный бой, который произошел в полуверсте от южной окраины села. Вскоре по дороге на север, куда прошла часть белых, на полном скаку пролетели трое саней с солдатами.

-Сынок, тебе придется снова спасать своего Самолета и моего коня. Боюсь, что красным тоже понадобятся лошади. Мама сейчас соберет тебе еду в переметные сумы и поезжай опять к новому табуну. Посмотри, как здоровье жеребца, возьми мази и подлечи его. Красные идут за белыми, и думаю, они долго не задержатся.

Деревня замерла в ожидании. Вскоре на опушке леса появился одинокий всадник. Он осадил коня и долго всматривался в деревенские улицы и окрестности. Потом повернулся и нерешительно махнул рукой. Через две минуты к нему присоединились еще трое, держа винтовки на изготовку. Посовещавшись, один из них вновь двинулся вперед и осторожно въехал в деревню. Убедившись в безопасности, он успокаивающе взмахнул рукой. Вскоре в деревню втянулось довольно крупное подразделение красных. Десяток одноконных саней были забиты вооруженными людьми, человек двадцать шли за ними пешком. Каждая упряжка тащила за собой пустые сани, в двух из них стояли пулеметы.

Они остановились на площади перед домом Хозяина, где совсем недавно находились солдаты и до сих пор стояли неубранными три больших котла. Коновязь была вновь заполнена оседланными конями. Спешившиеся люди сразу ослабляли подпруги, разгружая лошадей. У каждого на шапке наискось, была прикреплена красная лента.

Командир поздоровался за руку с Хозяином, вышедшим к нему навстречу.

- Вы староста этого поселения?

- Нет, у нас нет такой официальной должности. Я просто хозяин этого дома, ну и всего этого хозяйства, - он обвел рукой хозяйственные постройки.

- Вы, наверное, хотите узнать про солдат, которые были здесь еще вчера?

- Вы догадливы, - командир изобразил на лице подобие улыбки.

- Они ушли еще вчера, забрали всех ездовых лошадей с санями. У многих хозяев в деревне реквизировали лошадей, тоже с санями.

- Вы хотите сказать, что не располагаете больше лошадиной силой? - ирония четко улавливалась в его словах.

- Почему? – Хозяин прямо смотрел на командира, - я человек не бедный, вы правильно догадались. В недавнем прошлом я подарил императорской армии пятьдесят строевых лошадей в фонд победы над Германией. Лошадей у меня много, но они в диких табунах, необъезженные.

- Мне нужно не менее десятка добротных коней, мы потеряли их в недавнем бою. Беляки оставили заслон и те расстреливали только лошадей. Понимали, что без них мы далеко не уйдем. К счастью никто из людей не пострадал. На месте боя остались мои люди, они свежуют расстрелянных коней. Они возьмут мясо двух - трех лошадей, остальное могут забрать ваши соплеменники. Не оставлять же волкам, это будет хоть какой-то компенсацией за тех лошадей, которых нам придется забрать.

-Я уже принял решение, что дам им коней из своих табунов, вместо реквизированных солдатами. Придется дать и тем, у кого заберете вы.

Командир строго смотрел в глаза Хозяина, и постепенно его взгляд теплел:

- Советская власть будет благодарна вам за это. Я дам вам расписку и буду надеяться, что вам зачтется это, как заслуга перед нашей новой властью.

Вскоре под котлами вновь заполыхали костры, забурлила вода, принимая мясо расстрелянных лошадей. Командир попросил Хозяина поприсутствовать при реквизиции лошадей, и обещать хозяевам замену из своих табунов. Конечно, это не обошлось без отчаянных криков и слез, но слово Хозяина смягчало трагизм прощания со своим любимцем. Кроме того командир, по просьбе самого Хозяина, разрешил использовать уже реквизированных лошадей на поездку за мясом расстрелянных лошадей. Что еще более подсластило горечь расставания. Мясо будет хорошим подспорьем для семей, чтобы пережить еще долгую и долгую зиму.

Некоторые хозяева реквизированных лошадей глубоко в душе еще надеялись на обещание унтер-офицеров вернуть лошадей при возвращении назад. Но на жесткий вопрос односельчан:

-А зачем красные поехали вслед за белыми? А зачем у них два пулемета на санях?- замолкали и растерянно хлопали глазами.

Зима закончилась, но назад не вернулся никто. В доме же у Прохора вся семья пришла к единому мнению, которое заключалось в следующем:

-Пускай красные не догонят белых, и те спокойно перейдут Байкал и сами дальше решают свою судьбу. А красные, не догнав белых, вернутся назад вдоль берега, в сторону Иркутска. Слишком много крови пролито в эти две войны.

Отец Прохора выполнил свое обещание, и каждая безлошадная семья получила полную компенсацию из его табунов. Розданные унтерами «николаевки» в обмен реквизированных лошадей, в семьях хранились глубоко в сундуках. Так, на всякий случай, а вдруг… кто его знает…

Жители были безмерно благодарны Хозяину за его щедрый жест. Но некоторые не нашли в этом ничего выдающегося. Хозяин всегда был благородным человеком, а чего ему стоит подарить три десятка лошадей при его-то табунах. Но, когда сами пошарились в укромных тайниках своей души, то не находили прямого ответа, что поступили бы точно также.

Отец с Прохором вечерами много разговаривали о том, как сложится будущее. Складывалось мнение, что Колчак не выдержит натиска красных. По всей очевидности победа будет за ними. Из беседы с офицерами, стало ясно, что за Уралом, в России уже полностью большевики взяли власть. Лозунги Ленина были известны:

-Заводы рабочим! Земля крестьянам!



----*----



Шагайхен заболела. Нет, ничего не изменилось. По-прежнему легка ее походка, все также вспыхивают ее глаза при виде мужа и сына, нежны ее руки при прикосновении к ним. Весел и звонок ее смех. Но они так сроднились и срослись душами, что сразу заметили, что ее лучезарная улыбка ничтожно, на какой-то микрон, притеняется ресницами, ее легкая походка незримо утяжеляется непонятным грузом на плечах. Когда присаживается на стул или кровать, то уже сама не замечает за собой облегченного выдоха.

-Ты не заболела, родная?

-Нет, Коля, нет. Может, я начинаю уже стареть, все-таки пятый десяток зим за плечами.

- Да разве это возраст? Ты у меня еще ого-го. Но все равно не надо слишком много хлопотать по хозяйству. Все прекрасно знают свои обязанности, Наш сын превосходно справляется, он стал уже настоящим хозяином, мне самому уже делать нечего стало.

- Дорогой мой, я прихожу к людям не затем, чтобы проверить, как они работают. Мне приятно видеть, как они улыбаются при встрече, что труд их не так тяжел. Мне приятно, что они уважают нас: тебя, меня, нашего сына. Мне, наоборот, хорошо от этого. Я не устаю от общения с ними.

- Хорошо, милая, пусть все будет так, как ты хочешь.

Но Шагайхен болела. Все грустнее и задумчивее ее взгляд. Ее приветливая улыбка дается ей с трудом. И, однажды, она не смогла ответить отрицательно на очередной вопрос мужа.

-Не заболела ли ты?

-Да, Коля. Что-то болит у меня в груди. Боль появилась недавно, но она не утихает, болит и днем и ночью.

Прохор на двух санях сгонял в окружной центр и уже на третий день прибыл с врачом. Врач пробыла два дня, тщательно осматривая Шагайхен. На третий день она собрала мужа и сына за столом в столовой.

Выставив флакон с лекарственной жидкостью, и положив рядом шприц, она сказала:

-Это морфий.

Прохор вздрогнул и пристально взглянул на нее.

- Будете делать укол один раз в день, я научу вас.

Прохор успокаивающе приподнял руку.

- Ну, вот и хорошо. Я как чувствовала и захватила его с собой. Он, правда, дорогой… Теперь уже и муж успокаивающе поднял руку.

- Это обезболивающее лекарство и это все, что я могу сделать. Экономно расходуйте лекарство, скоро у нее начнутся сильнейшие боли. Последнее, что я хочу вам сказать, мужчины, крепитесь, она скоро уйдет, ей недолго осталось.

Она отвернулась – смотреть на слезы мужчин было невыносимо.

Шагайхен слегла. Отец почти все время находился рядом с ней. После укола ей становилось легче, и они с Прохором сидели на постели, весело беседуя об отвлеченном. Потом она уставала и засыпала, а мужчины уходили рыдать на улицу.

Как-то беседуя один на один, Хозяин долго раздумывал, потом робко сказал ей:

-Милая, может, мы шамана вызовем, кто знает, может, поможет?

-Коля, мы с тобой оба хорошо знаем, что это просто дань традициям наших предков. Ты же знаешь, кто серьезно заболевал, то после обряда шамана благополучно уходил к духам на погребальном костре. Шаманы не способны остановить тяжелую болезнь.

Хозяин не сдержался и впервые разразился тяжелыми мужскими рыданиями. Она взяла его руку и успокаивающе погладила.

Шагайхен ушла… Врач не ошиблась в своем диагнозе. Морфий закончился, и она устала бороться с болью. Теперь она не чувствовала ее, все мышцы лица расслабились, распрямились и она вновь предстала перед ними той прекрасной, любящей женой и матерью, какой они видели ее всегда.

Прохор не находил себе места от горя, на отца было страшно смотреть. Целых три дня его не могли оторвать от ее тела. Уже готов погребальный костер, а он не давал никому подходить к ней. На четвертый день Прохор подошел к нему:

- Отец, мамы уже нет, ее нет с нами. Она мертва. Надо помочь ей уйти к духам, иначе они не примут ее. Там ее ждут твои отец и мать. Смирись, папа.

Отец упал на грудь жены и не шевелился, потом встал и прохрипел:

-Забирайте.

Шагайхен положили на вершину громадной пирамиды из хвороста и бревен. Почти одновременно вспыхнула жаркая береста вокруг костра и пламя, пожирая хворост, рванулось вверх, ровно и мощно гудя. Наконец, оно достигло тела Шагайхен, пожирая ее. Сухожилия напряглись от жара и приподняли ее голову, согнули ее руку в призывном жесте.

Прохор видел дикие глаза отца и сквозь гул пламени услышал его шепот:

-Я иду к тебе…

Он запоздал с броском и поймал его за ногу, которая была уже в прыжке в костер. Подоспевшие парни помогли ему выдернуть отца из костра, когда на нем уже вспыхнули волосы и одежда. Окружающие люди бросились тушить его снегом, который шипел на обгоревшей голове и одежде. Он приподнялся, увидел свою Шагайхен, окруженную бешеным пламенем, уронил голову на снег и забился в тяжком рыдании.

Толпа людей, потрясенная страшным зрелищем, молчала.

Ровно и мощно гудел огонь…

----*----



Каждое утро солнце поднималось из-за горизонта. Обогревало землю, давая жизнь всему живому, чтобы к вечеру вновь уйти за горизонт, исправно отсчитывая дни, месяцы, годы. Выполняя, кем-то свыше, установленный порядок. Да, прошло уже три года с тех печальных событий, которые произошли в степи. Советская власть установилась повсюду, но не здесь. Как мы помним, жители не приняли новый порядок, никто не захотел стать ни депутатом, ни председателем Совета. Всех устраивал старый порядок. Все помнили, что старый Хозяин воспринял беду, принесенную белыми и красными вооруженными отрядами, как свою и полностью возместил им понесенные потери в хозяйстве. Такое не забывается.

Вскоре в деревню приехали командированные из округа, возглавляемые самим председателем Исполкома округа, сопровождаемые двумя милиционерами. Собрание жителей обеих деревень состоялось на широкой поляне, перед домом Хозяина. Повестка собрания содержала два вопроса:

Первое. Установление Советской власти.

Второе. Организация коллективного хозяйства на основе обеих деревень степи.

Председатель Исполкома округа представил, прибывшего с ним, высокого, худощавого мужчину, как представителя рабочего класса города Иркутска. Он являлся одним из двадцати пяти тысяч человек, которых партия коммунистов России направила на места, для оказания помощи населению по различным вопросам.

- Он – двадцатипятитысячник, и будет у вас председателем местного совета депутатов трудящихся.

У всех жителей, из этого, трудно запоминающегося слова, осталось в памяти одно – тысячник. Председатель - тысячник.

- Депутатов местного Совета вы изберете попозже, когда ознакомитесь поближе с ним.

Тут Предисполкома немного слукавил, помня о том, что предыдущая попытка избрания депутатов в деревне потерпела фиаско, и он наверняка побоялся потерпеть неудачу сам.

- Теперь перейдем ко второму вопросу. По всей стране, как и в нашем округе, организуются коллективные хозяйства – колхозы. Они уже есть везде, осталось только ваше хозяйство. Вы еще плохо знаете, что это такое. Вот ваш новый председатель Совета сейчас кратко расскажет, как вы дальше будете жить при Советской власти.

Новый председатель вышел вперед и, довольно кратко, объяснил, в чем выражается суть коллективного хозяйства. В конце он добавил, что руководить новым колхозом будет председатель, которого мы сейчас изберем из вашей среды.

Прохор с отцом стояли несколько позади толпы присутствующих. Они с напряженным вниманием слушали речь нового председателя. Отец, которому было уже трудно стоять, оперся о плечо сына и взглянул ему в лицо.

- Сынок, это все… Они отберут у нас все, что есть. Против этой власти мы ничего не сможем сделать. Продать наше хозяйство некому, да и не успеем. Я сейчас выступлю, ты поддержишь меня?

-Да, отец. Все, что скажешь, не может быть неправильным.

Предисполкома вновь вышел вперед:

- Итак, у кого, на этот счет имеются свои мнения? Как вы считаете, кто может быть выдвинут на этот важный пост и, самое важное, кто из вас готов вступить в колхоз со всем своим имуществом? Напоминаю, что в округе уже поголовно организованы колхозы, вы последние, где еще царствуют единоличные хозяйства. Не стесняйтесь, вы все прекрасно знаете друг друга.

Всеобщее молчание было ему ответом. Хозяин степи поднял руку, прося слова.

- Вот, пожалуйста, – обрадовался Предисполкома, – вы пожилой, умудренный опытом человек, вам, наверняка, есть, что сказать.

Хозяин, медленно шагая, подошел к столу, который был вынесен из его дома, где сидел второй командировочный, записывая что-то на бумаге. Он тяжело оперся рукой о стол, было видно, что ему было тяжело стоять.

-Если мы все войдем в колхоз со своим имуществом, это будет большое, богатое хозяйство, - большинство в толпе мимолетно улыбнулись, - надо много знать и уметь, чтобы управлять этим хозяйством. Кто из вас способен на это?

- Вы, Хозяин!- раздался выкрик из толпы.

- Я не могу. Я уже стар и болен, - он снял с головы малахай, склонил голову, и все увидели страшные шрамы на голове и шее, оставленные жестоким огнем. Мертвая тишина охватила толпу, все знали предысторию этих шрамов. - Но я знаю, кто может. Тот, кого я вам предлагаю, грамотен, он зоотехник и ветеринар. У него есть настоящий опыт руководства большим хозяйством. Он из вашей среды и вы его хорошо знаете. Это сын Солдаруева - охотника, но он и мой сын, он носит мою фамилию и роднее его у меня нет никого.

- Если вы согласны на это, – обратился он к председателю, – то я вступаю в колхоз и всех вас приглашаю вступать, – обратился он к толпе людей.

Кто-то оглушительно захлопал в ладоши, все недоуменно посмотрели на него, потом вся поляна огласилась громкими хлопками. Председатель растерянно хлопал глазами, не находя выхода из этого положения, но тут резко шагнул вперед председатель местного совета.

- Нет! Партия запрещает выдвижения на руководящие должности бывших владельцев крупных хозяйств. Это недопустимо и идет в разрез с линией партии.

- Да, да, это правильно, – обрадовано подхватил Предисполкома, – кроме того я хочу добавить, что решение партии об организации колхозов обсуждению не подлежит. Тот, кто сопротивляется вступлению, будет подвергаться раскулачиванию, выселению и аресту с последующим судом. Решив не терять инициативу, и решить вопрос, грозящий выйти из-под контроля, он продолжил, осененный внезапной мыслью:

-Если нет других предложений, предлагаю избрать председателя вашего Совета, временно исполняющим обязанности председателя колхоза. Других предложений нет?

Толпа напряженно молчала.

– Ну, вот и хорошо, – он повернулся к писарю за столом. – Так и запишите, избран единогласно. Значит так, – продолжал он, заканчивая собрание, – председатель Совета будет вашим председателем колхоза, до очередного собрания, когда ваш колхоз окончательно сформируется. Собрание считаю закрытым.

Люди медленно расходились в полном молчании и полном непонимании произошедшего.

- Оставляю тебе одного милиционера в помощь. А ты не теряй инициативу, потихоньку входи в доверие, разговаривай с людьми, заводи знакомства. Упертые они, конечно, Хозяина, видимо, уважают. Ничего, мы его через раскулачивание пропустим и выселим куда-нибудь под Магадан, чтобы не мутил воду, с сынком вместе. Его табунов и на два колхоза хватит. Так что не теряйся, работай, - напутствовал Предисполкома коллегу перед отъездом.

Утром, еще в кровати, Прохор услышал зов отца. Босиком прошлепал в его комнату и присел на краешек кровати. Отец дышал трудно, но старался сдерживать себя. Страшные шрамы на голове ужасали, но лицо его, хотя и безбровое, огонь пощадил. После смерти жены отец превратился в глубокого старика, здоровье его оставляло желать лучшего.

- Тебе плохо, отец?

-Да ничего, сынок. Еще поживу, попорчу воздух, - слегка оживился он.

- Я что тебе хочу сказать, у нас в магазине все припасы уже закончились. Людям хлеб уже не из чего выпекать. Ты организуй обоз в пять телег и сходи в центр. На санях, конечно, лучше, сейчас дороги плохие. Много не грузите, надо людям помочь.

- Хорошо, отец, сделаю, только вот ты нехорошо выглядишь, не хочется оставлять тебя одного.

- Ничего, женщины досмотрят, - отец помолчал.

- Сынок, - слова давались ему трудно.- Когда отправишь обоз назад, ты сам не возвращайся, - он задохнулся, глаза наполнились слезами.

- Почему, отец, что ты говоришь. Я не оставлю тебя одного.

- Надо, сынок, надо. Ты не слышал, что такое раскулачивание, а я уже знаю. Раскулаченные хозяева высылаются в холодные края без всякого имущества. У нас и так холодные края, так что просто арестовывают и судят. Меня не тронут, мне недолго осталось, у тебя же вся жизнь впереди.

Уезжай, далеко уезжай. Можно будет, весточку передай, что живой, здоровый.

Он замолчал, слезы текли из его глаз и он не мог с ними справиться. Прохор тоже молчал, потом заговорил.

-Нет, отец, я вернусь и останусь с тобой, пока ты будешь жить. Я не смогу простить себе, что бросил тебя. Пусть все будет так, как будет.

----*----



После отъезда Прохора с обозом, хозяин попросил женщин позвать кого-нибудь из старших братьев своего сына. Пришел Прокопий. Хозяин принял его в своей комнате, и они долго о чем- то говорили. Прокопий вышел из дома с широко открытыми глазами и постоял на высоком крыльце, смотря вдаль, но не видя ничего.

После его ухода Хозяин позвал старшую из женщин:

-Сядь на стул и слушай, - сказал он стоящей перед ним, уже пожилой женщине. - Через четыре дня придет Прокопий, скажешь конюху, чтобы он оседлал Самолета и моего коня. К его приходу собери в переметные сумы еды на несколько дней, и больше той, которая долго не портится, на двух человек. Прокопий заберет их с собой. А еще передашь ему вот этот мешок, - он показал на кожаный мешок, стоящий у него в спальне.

- А теперь возьми вот этот мешок, это мой подарок тебе за твою доброту, за то долгое время, которое ты потратила, ухаживая за моей мамой, мной, Шагайхен, Прохором. Мы все не помним времени, когда могли быть недовольны тобой. Ты была членом нашей семьи, - Хозяин помолчал. - Потом, когда меня не будет, ты разреши всем, кто со мной работал, взять здесь на память что-нибудь… обо мне, Шагайхен, Прохоре. Я бы разрешил им взять любого коня из табунов, но их

всеравно заберут в колхоз.

Старшая привстала со стула и со страхом смотрела на Хозяина, прикрыв рот руками.

-Да вы что, Хозяин, да разве…

- Не зови меня так больше. Ты была мне не слугой, ты же знаешь, что меня зовут Николай, если тебе трудно, зови Николай Павлович. Тебе я признаюсь, не говори никому пока, но Прохора здесь больше не будет, он уедет далеко. Не забудь приготовить все, что я тебя просил.

- Хозяин, я…

- Подожди, слушай, мне уже трудно говорить. Новая власть не разрешает проводить умерших людей по нашему обычаю. Но ты проси людей, чтобы меня отправили к духам так же, как Шагайхен… на костре.

Старушка уже не могла ничего говорить, только стояла, раскачиваясь, прикрыв рот руками, слезы текли по ее ладоням.

- А теперь проводи меня до кровати, я устал.



----*----



Через четыре дня Прокопий пришел в дом Хозяина. Конюх вывел двух оседланных коней. На коня Прохора приторочили переметные сумы. Заплаканная старушка передала ему кожаный мешок, который привязали к седлу коня хозяина.

-Ма, почему вы плачете? – участливо спросил Прокопий. Старушка приподнялась к его уху:

-Передай Прохору, что отца его больше нет. Он ушел навсегда, не говори сейчас никому, когда ты уедешь, мы скажем всем людям.

Пораженный Прокопий долго смотрел на старушку, потом вскочил на коня хозяина и погнал его рысью, ведя за собой Самолета.

----*----



Обоз возвращался из центра. Летние дороги – это не зимний санный путь, когда сани легко скользят по утоптанному снегу и, практически, никакой тряски. Все ухабы, выбоины, выступающие корни деревьев, как бы отсутствуют, прикрытые снегом. Летние дороги – вечная проблема России. Иногда к этой проблеме добавляют проблему дураков, но это уже другой вопрос.

Сейчас дорога, по которой шел обоз, вошла в тайгу. Свернуть в сторону, объехать ухабы не было никакой возможности.

Лошади напрягались, вытаскивая колеса из одной ямы, и тут же надо было перетаскивать колеса через выступающие корни деревьев, чтобы вновь провалиться в очередной ухаб. Ездовые, облегчая муки лошадей, шли пешком уже большую часть пути. Прохор шел позади обоза, по краю дороги, иногда выходя на опушку леса, посреди дороги идти было немыслимо.

Кожаные сапоги буквально раскисали от воды. Загрузиться продовольствием на этот раз удалось с большим трудом. Владельцы товаров отказывались продавать товар за новые советские деньги, по установленной цене. С продуктами в округе было плохо, и они придерживали товар, ожидая максимального подъема цен. После двухдневных попыток загрузиться, он встретил сокурсника, с кем и поделился своей проблемой. Тот и подсказал выход – обратиться в органы советской власти.

Прохор попал в кабинет зам. Предисполкома. Молодой парень, разве чуть постарше его, явно скучал в кабинете и с удовольствием выслушал его. Потом, взяв трубку телефона, он суровым голосом отдал распоряжение, доставить к нему в кабинет хозяина складов. Буквально через полчаса два милиционера ввели хозяина – мужчину среднего роста и возраста, с которым Прохор уже объяснялся лично.

- Почему вы отказались продать товар этому гражданину?- сурово спросил зампред.

- Видите ли, сейчас во всей области плохо с продовольствием. Я отказал, чтобы не допустить голода у нас. - Хозяин держался уверенно, видимо ожидая поддержки от зампреда.

- Мы еще не голодаем, а там люди уже голодают. Немедленно отпустите необходимый товар, если не хотите потерять право на торговлю и на все имущество. А вы, – он обратился к милиционерам, – проследите, чтобы обоз был загружен сегодня.

- Так точно, проследим, – вытянулись оба.Выходя из кабинета, хозяин бросил злой взгляд на Прохора, но тот только улыбнулся.

- Большое спасибо, – обратился он к зампреду.

- Давай, – по- приятельски подмигнул тот и приподнял руку от стола.

Впереди обоза послышались голоса, и знакомый голос весело поздоровался:

- Сэм байне, парни.

- Привет, привет, Прокоп, – отвечали ездовые.

Прохор с изумлением увидел брата на отцовском коне. А за ним и своего Самолета. Ездовые остановили лошадей и собрались вместе. Всем наскучила однообразная ходьба с вожжами в руках, уже несколько дней подряд. Посыпались веселые, взаимные вопросы:

- Как дела в округе?

- Что нового в деревне?

Прохор обратился к ездовым:

- Ну, вы парни, езжайте потихоньку, мы вас догоним потом.

Ездовые нехотя разошлись по своим местам, и отдохнувшие лошади тронулись в дальнейший путь.

- Ну, давай, давай, чего молчишь. Ты же не молчать приехал на двух конях, - Прохор с тревогой смотрел на брата.

- Не знаю, как начать.

- Ну, начни с чего-нибудь. Тебя отец послал?

- Он позвал меня четыре дня назад. Мы долго говорили. Он просил встретить тебя в пути, передать тебе коня и вот этот мешок. Там все, что тебе нужно будет. Еще вот это, – он пошарился у себя на груди и снял мешочек из тонкой кожи, – это золотое кольцо Шагайхен, он подарил его, когда вы с ним вернули ее назад, в ваш дом. Когда она умерла, он не стал одевать его ей на руку, оно бы расплавилось и ушло в землю. Он сказал, чтобы ты подарил его своей жене, на память о ней и о нем. Еще он сказал, чтобы ты не возвращался с обозом, потому что тебя арестуют и посадят. Он передал сказать тебе, что это его воля. Я привел тебе твоего Самолета, там, в сумах еда на первое время, документы твои у тебя. Он очень просил тебя уехать далеко, потому что тебя будут искать.

Прохор молчал, опустив голову, потом поднял ее и взглянул на брата:

-Как я могу уехать, не простившись с ним? Он столько хорошего для меня сделал. Он стал мне настоящим отцом, даже больше, чем мой родной отец. Я должен обнять его на прощание.

- Брат, я должен сказать тебе последнее. Хозяина больше нет, он ушел вчера ночью.

----*----



Весть о том, что Хозяин ушел, облетела деревни мгновенно. По одному, по два, по три, люди подходили к его дому со всех сторон и, вскоре, здесь стояла толпа. Скорбные лица говорили о том, что люди едины в своей печали. Собирались в небольшие группы и внимательно слушали тех, кто рассказывал о добрых делах его, одобрительно и печально кивая головами.

На крыльцо вышла плачущая старушка и обратилась ко всем:

- Люди! Он остался один, сын его ушел с обозом и ничего не знает. Хозяин просил отправить его к духам на погребальном костре, как и его любимую жену – Шагайхен. Давайте исполним его просьбу. Он должен уйти к духам завтра, после полудня, до заката солнца.

Толпа ответила одобрительным гулом согласия. Уже через час люди несли из леса охапки хвороста, драли бересту на березах, лошади тащили волоком толстые бревна, Уже к вечеру выросла громадная пирамида костра, готовая к священному действу.

Ближе к полудню следующего дня, толпа стала вновь собираться у дома Хозяина. На крыльцо вышел председатель Совета, сопровождаемый милиционером.

- Граждане! – обратился он к толпе. – Советская власть запрещает вам хоронить покойника на костре. Этот ваш дремучий обычай должен уйти в прошлое. Вы, как и все сознательные люди, не должны поддерживать его.

- Это была воля Хозяина, и мы выполним ее, - седой старик подошел ближе к крыльцу, и толпа угрюмо придвинулась. Он повернулся и сделал жест рукой. Шесть молодых парней взошли на крыльцо, милиционер преградил им путь, но не выдержал напора сильных тел и слетел с крыльца. Поднявшись, он схватился за револьвер. Толпа придвинулась еще ближе. Старик взял его за руку выше локтя и покачал головой.

- Не надо, дорогой.

- Да пусть их…- махнул рукой председатель.

Парни осторожно вынесли тело Хозяина, положили его на легкий помост, покрытый ветками пихты, подняли на плечи и понесли к месту погребального костра.

Помост водрузили на самый верх пирамиды костра, следующие шесть парней, окружили костер, с зажжёнными факелами из смолистой щепы и взглянули на старика. Тот отрицательно помахал вытянутым пальцем, глядя вверх на небо. Наконец, по его мнению, солнце перевалило на другую половину дня, и он взмахнул рукой.

Береста вспыхнула одновременно, и факелы полетели в костер. Пламя постепенно охватило хворост и разрасталось, охватывая его во всю ширину. Наконец оно загудело по всей площади костра и рванулось вверх, облизало толстые бревна пирамиды, и, наконец, вырвалось на свободу, обдав огнем помост. Толпа одновременно выдохнула, напряженно всматриваясь в это страшное действо. Пламя поднялось выше и, повинуясь страшному жару, приподнялась голова Хозяина и его согнутая рука, как прощальный привет.

Все люди, повинуясь единому порыву, вскинули руки вверх, прощаясь со своим прошлым, за которым начиналось еще неведомое им будущее.

Вдруг позади толпы, перекрывая гул пламени, раздался крик:

- Прощай, отец!

Все моментально обернулись и сразу узнали всадника. Он стоял на стременах, наклонившись вперед, и пристально вглядывался в бушующее пламя, по его лицу текли обильные слезы. Потом он поднял коня на дыбы, круто развернул его и с места пустил в галоп.

Председатель Совета тоже узнал его, и подбежал к трем жителям, сидевших на своих конях, неподалеку.

- Это он! Надо догнать его! - те с легкой улыбкой отрицательно покачали головами. – Именем Советской власти я приказываю вам догнать его!

- Нет, – снова покачали головами всадники. – Самолета не догнать. Бесполезно.

На опушке леса всадника ждали еще двое, и они втроем скрылись в тайге.

Костер догорал еще долго. Потом к нему приходили жители, разгребали еще горячую золу и разбрасывали на своих подворьях, думая о том, что его прах принесет им благополучие.



----*----



Проскакав почти версту, всадники осадили лошадей и поехали шагом, давая им отдышаться. Прохор остановил Самолета.

- Ну, что, братья, вам незачем ехать дальше. Вот если бы нам троим уехать, было бы здорово. Передайте привет нашему отцу, я жалею, что не простился с ним. Конь моего отца остается у вас, карабин его - тоже ваш. Как вы их поделите, я не знаю. Может, вместе будете пользоваться.

- Прощайте, братья. Прощай Федор, прощай Прокопий, может, свидимся когда-нибудь. Они крепко обнялись и разъехались в разные стороны, не вытирая слез.

Продолжение следует.



Глава 6



По улицам Иркутска не спеша ехал всадник. По нему и по лошади было видно, что они проехали немалый путь. Всадник остановил коня и спрыгнул на землю, сняв повод узды, он повел его за собой.Понурый, усталый вид коня, никак не давал повода принять его за обычную извозчичью клячу. В легкой, грациозной поступи передних ног, мускулистой груди, горделивой шее, сразу чувствовалась порода.

Они пересекли несколько улиц, и вышли на берег реки Ангары. Всадник остановился, пораженный величием могучего потока чистейшей, прозрачной воды, почти верстовой ширины. Но конь, снедаемый жаждой, нетерпеливо тыкался головой о его спину. Всадник поспешил спуститься вниз. Конь забрел по колено в воду и жадно припал к живительной влаге.

Человек снял картуз, оперся руками о камни и погрузил лицо в воду, наслаждаясь ее прохладой. Наконец оба утолили жажду, вышли на берег и долго еще стоял человек, восхищаясь еще невиданной красотой и дикой мощью природы. Потом он взял коня за повод узды и направился к причалу катера, который курсировал между берегами. Там толпились несколько извозчиков, поджидая пассажиров с противоположного берега. Сошедшие люди разошлись, некоторые разобрали извозчиков. Один из них остался не у дел, и ожидал следующего рейса. Извозчик оглядел подошедших, и долго разглядывал коня.

-А конь-то у тебя, красавец. Сразу видно породу, такие только на ипподроме у нас бегают. Вот такого бы запрячь в пролетку, отбоя от пассажиров бы не было.

-А ты один работаешь, или у тебя еще лошади есть?

- Один. Второго бы можно, да сынов у меня нет, одни девки.

-Так второго извозчика можно нанять, платить ему только зарплату.

-Да, такой бы конь озолотил.

-А забирай, мне он сейчас не нужен.

-Аль шутишь? Такой ведь дорого стоит, мне, наверное, не набрать столько.

-Я дорого не возьму, мне и половины хватит.

-Ты че, всерьез, али побалабонить подошел?

- Серьезно. Если не возьмешь, то я другим предложу, да подороже.

- Ты это, денег то у меня здесь нет, надо домой ехать.

-Ну, поехали

Жил извозчик далековато, на самой окраине города. Они завели коня во двор, и зашли в дом, где и завершили сделку.

-Куда ты сейчас? Давай я тебя подвезу. За такого коня хоть к черту на кулички.

-К черту не надо, на вокзал лучше отвези.

Выйдя во двор, всадник подошел к коню, обнял его за шею и долго стоял, прижавшись к нему. Потом резко повернулся и быстро пошел к выходу. Пролетка тронулась. Конь нервно затоптался на привязи и призывно заржал. Всадник отвернулся и заплакал.

-Э, парень, ты как с другом навек прощаешься.

-Да, с другом.… Навек…

- Ты не беспокойся, я его беречь буду.



----*----

Уже шестые сутки Прохор не отходил от окна вагона. Попутчики менялись быстро. Освободилась нижняя полка, и он спустился вниз. Теперь, сидя у окна, было гораздо удобнее наблюдать за мелькающими пейзажами. Зрелище было захватывающее, вовсю ощущался пульс жизни громадной страны. Пожилая проводница вагона уже улыбалась ему, как старому знакомому. Конечной точкой его поездки был город Свердловск, еще недавно называвшийся Екатеринбургом. Прохор не согласовал остановку с проводницей, и прозаически проспал ее, так как остановка была ночью. Проводница сама чувствовала свою вину, и советовала сойти на ближайшей станции. Она сочувствовала ему, что ожидающие его люди, будут расстроены.

-Нет, нет - успокоил ее Прохор - меня никто не ждет. Я там еще ни разу не был, хотел работу искать, а сейчас не знаю, что делать.

-Так работу сейчас можно везде найти. Хотя бы у нас в Донбассе. Там много шахт, фабрики, заводы открываются.

-Честно говоря, я не знаю, что делать.

-Вот я в Горловке живу, там шахты есть, и дед мой на шахте работает. Правда сейчас из шахты вылез, здоровье не позволяет уже. Он тебе может помочь, хотя сам наверху работает. Да ты у нас можешь остановиться, пока сам жилье не подберешь, или общежитие дадут. Мы одни с дедом живем, сын у нас умер.- Женщина не смогла остановить набежавшие слезы.- Ты сам- то не из китайцев? По-русски разговариваешь, как на родном языке.

-Нет, я из Иркутской области, местный сибиряк.

-Ну, так поедешь со мной? Паренек ты, видно, хороший. А я уж буду заканчивать мотаться по железке, на покой пора.

-Я не знаю, ваш дедушка может быть, против.

-Ладно, так и решим - едем в мою Горловку. Вот в Донецк сначала заедем, сдам свои дела, тай поидэмо у мою Горливку, до мово диду. Да не обращай внимания, у нас почти все по-русски говорят, это мы с дедом иногда ругаемся по-украински. От Горловки до Донецка всего ничего, это раньше, на конях, было далеко, а по железке сейчас совсем близко стало. А, твои мать, отец живы, здоровы? Что-то ты от них счастья искать поехал. Или плохо жили?

-Нет, жили мы очень хорошо. Мама умерла три года назад, а отца две недели назад проводили к духам.

-Как это, проводили?

-Умер отец.

-Да ты мой сиротинушка! Так ты один на белом свете?

-Нет, у меня еще два родных брата.

-Ну, ладно, растревожила я тебя, дура старая, ты уж прости меня. Полиной меня зовут, а деда моего Григорий. Только ты его дедом не зови, зови дядя Гриша, не любит, когда дедом его называют. Смех, да и только. Ну, ладно, пойду, скоро станция.

В Донецке Прохор подождал тетку Полину на вокзальной площади, пока она сдавала свои дела и получала расчет в Управлении железной дороги. Своей одеждой, непривычной для этих мест, он вызывал повышенный интерес к своей особе, но интерес был обоюдным. Для Прохора все было внове. Проходящие люди, обоего пола, в своих легких одеждах, деревья, совсем не похожие на, привычные его глазу, таежные сосны и лиственницы. Особо приковало его внимание пара лошадей, тянущая за собой подобие пассажирского вагона на рельсах. Довольно часто подъезжали и отъезжали автомобили, грохоча моторами, и испуская едкий дым. Такие он встречал в Иркутске, да и то редко.

-Вот ты где, а я уж весь вокзал обегала, подумала, что ты уже ушел. Ну, все, справилась я с делами. Пойдем, сейчас поезд на Горловку. Тут совсем недалеко.

Путь до Горловки в общем вагоне, не занял много времени, пассажиров было не густо. Когда вышли из вагона на узкий перрон, Прохору сразу бросилась в глаза высоченная гора, с какими-то неестественно правильными склонами. Легкий ветерок поднимал над ней облачка то ли пыли, то ли дыма.

-Это что у вас за горы такие?

-Это терриконы. Породу из шахты вывозят.

-Это все из под земли?- изумился Прохор.

-Из под нее родимой.

Дед Григорий оказался приветливым, сухоньким человеком.

-Здравствуйте, дядя Гриша-Прохор помнил наставления тети Полины

-Это я, отец, постояльца до нас привела.- Отвечала Полина на вопросительный взгляд мужа-Из Иркутска он едет, надо было ему в Свердловске выходить, да я старая не разбудила, так мимо и проехали. Прохором его зовут. Горе у него, сначала мать умерла, а две недели назад отца похоронил. Вот и поехал по России счастья искать. Сибиряк он, не китаец – предупредила она вопросы старика – на работу он хотел в Свердловске устроиться. Вот и привезла я его сюда, помочь ему надо на работу устроиться.

Предупредительная речь жены растрогала старика.

-Проходи, проходи парень, не стеснишь ты нас с Полиной, жить будешь в комнате отдельной. А работу мы тебе найдем, это дело не хитрое, ведь говорят же « от работы и кони дохнут»- засмеялся старик – ну, это шутка такая. Я вот в шахте отбарабанил, считай двадцать лет, сейчас откашляться никак не могу. Пристроили теперь на лесоскладе, рудничную стойку готовим, да в шахту спускаем, штреки укреплять. А ты кем можешь работать? Специальность какая, есть?

-Я зоотехник и ветеринар. Окончил эти курсы после гимназии, но тут эти специальности, наверное, не нужны. Буду работать там, куда пошлют.- Дед Гриша озадаченно почесал затылок и мельком взглянул на жену, после раздумья сказал:

-Ну, сходим до шахтного управления, там решат.

----*----

Рано утром Прохор, с дедом Гришей, отправились к нему на работу в лесосклад. Там дед обратился к своему начальнику-мастеру лесосклада:

-Федорыч, разреши на пол часика отлучиться. Полина вчера постояльца домой привела, из Иркутска он, работу ему надо найти. Я отведу его в контору нашу, начальству показать. Он-то грамотный, не нам чета. Может еще и нашим начальником будет.- Рассмеялся дед.

-А постоялец твой по-русски разговаривает?- Мастер внимательно всматривался в нерусские черты лица Прохора.

- Да, наверное, получше, чем мы с тобой, Он еще при Николашке в гимназии учился. У него и специальность есть – зоотехник и ветеринар.

-Ты, небось, хочешь, чтобы он нас вместо коров и волов лечил? - захохотал мастер. - Ладно, веди своего китайца.

-Да не китаец он, сибиряк же, говорю тебе. Пошли Прохор, не обижайся на него, такой он у нас веселый.

----*----

Начальник шахты коротко расспросил Прохора об его образовании и специальности.

-Ничего соответствующего твоему статусу предложить не могу, разве только в забой, простым шахтером, но те же не пойдешь.

-Пойду - коротко сказал Прохор-с чего-то надо начинать.

- Ну, если так, то иди в отдел кадров, оформляйся.

-Мне надо поучиться сначала.

-Вот на месте и научишься. Посмотришь, что бригада делает, то и ты будешь делать. Со временем и мастерство придет.

Назавтра дед Гриша вновь отпросился у весельчака Федорыча, чтобы отвести Прохора к начальнику шахтной смены. Предыдущим вечером Прохор получил от деда конкретные и ценные указания о том, что его ждет его завтра, и что необходимо будет делать.

-О, Гриша, ты никак опять в забой собрался?- Начальник смены весело встретил старого товарища.

-Да нет, Степаныч, привел к тебе своего постояльца. Ты поставь его к Никите, пускай у него ума – разума наберется, сделает из него настоящего забойщика. А помнишь, как ты у меня начинал, а?

-Помню, помню, как ты пендалей мне давал. Учитель. – Не переставал улыбаться Степаныч.

-Да, теперь мне до тебя не дотянуться – начальник, ты Никиту – то попроси, чтобы полегче был поначалу. Прохор еще ни разу шахты не видел.

- Ладно, устрою твоего постояльца. А ты не…

-Нет, я не китаец, я сибиряк.- Не дал ему досказать Прохор.

- Ну, и молодец.- Похлопал его по плечу Степаныч.

- Привет, Степаныч – проходящий здоровяк запросто поздоровался с начальником за руку.

- О, Никита, а ты сегодня с помощником работаешь, вот тебе напарник - Степаныч за руку подвел Прохора к здоровяку – только ты его должен научить, не только лопатой работать и стойки подбивать, но и обушком хорошо работать. Научишь, потом он, вместо тебя, рекорды начнет ставить.

-Это еще посмотрим, пока ни один умелец не обошел меня. Ну, здорово - протянул он руку Прохору, и тот поморщился от мощного рукопожатия.

-Цени, сам Никита Изотов учителем у тебя будет. Наш рекордсмен, передовик производства. Ну, давай, Прохор, не теряйся, Никита парень хороший. Вечером зайду за тобой – дед Гриши заспешил на свой лесосклад.



----*----

Да, это было время первой пятилетки, время восстановления народного хозяйства, разрушенного в годы Первой мировой войны, в годы гражданской войны.

Требовалось не только нарастить выпуск продукции, которой не хватало, а не хватало практически всего, но и увеличить производительность труда, которая уступала почти в пять раз по сравнению с Америкой. За эти пять лет американская фирма«Альберт Кан» спроектировала и организовала строительство в Советском союзе, более пятисот промышленных объектов, с поставкой оборудования для них.

Вся страна превратилась в гигантскую стройку. Но специалистов, техники не хватало, объекты сооружались едва ли не вручную. Производительность была низкой.

Но вот на шахты Донбасса пришло электричество. Вместо примитивных обушков, в руках забойщиков появились пневматические отбойные молотки. Это сразу резко подняло производительность труда.

Каждый забойщик занимался не только рубкой угля, но и крепил своды штрека, грузил углем вагонетки, это, понятно, снижало эффективность заготовки угля.

Забойщик Алексей Стаханов, на шахте «Центральная – Ирмино» в городе Кадиевка. Однажды с досадой высказал мысль о том, что если бы не тратить время на посторонние работы, то можно гораздо больше нарубить за смену угля. Партийное руководство шахты ухватилось за эту идею, и решило организовать мировой рекорд добычи угля. Начальник шахты выступил против этого, так как необходимо было почти наполовину остановить работу шахты, и создать условия только одному. Но, под угрозой обвинения о зажиме инициативы масс, дал согласие.

Свершение мирового рекорда началось – двое шахтеров крепили своды штрека, сам начальник смены грузил уголь в вагонетки, несколько коногонов едва успевали с отгоном вагонеток и доставкой пустых. Стаханов беспрерывно рубил уголь, два корреспондента подсвечивали лампами и фотографировали процесс установления рекорда.

В конце смены был зафиксирован мировой рекорд – 102 тонны угля. За этот рекорд он был поощрен невиданной наградой – двухкомнатной квартирой, обещанной ранее главному инженеру шахты, и крупной денежной премией. Пресса прославила Стаханова на всю страну и мир.

Товарищи Стаханова ревниво оценили этот подвиг. Через небольшое время шахтер этой же шахты Мирон Дюков, выдал 115 тонн, действуя в аналогичных условиях. Но квартир не было, рекорд не зафиксировали.

В тот же день, уже известный нам Никита Изотов из шахты «Кочегарка», что в соседней Горловке, нарубил 240 тонн. Но он так и не достиг славы Стаханова, хотя, впоследствии, имел два ордена Ленина, орден Трудового Красного Знамени, орден Знак Почета. Депутат Верховного Совета СССР.

Вскоре он установил небывалый рекорд по добыче угля – 607 тонн за смену в шесть часов.

Но стахановское движение разрасталось, передовикам производства присваивалось звание »стахановец», награждение нагрудным знаком, денежными премиями. Состоялся первый съезд стахановцев, на котором прозвучало знаменитое сталинское высказывание: - Жить стало лучше, жить стало веселее.

Движение перекинулось на промышленность. Рабочие боролись за превышение показателей, за установление рекордов. Дорогостоящее оборудование, станки, импортируемые из-за границы, эксплуатировались варварски, не соблюдая сроков обслуживания, без всякого обслуживания.

Инженерный состав бастовал, снимая с себя всякую ответственность. Руководство предприятий выступало против этого движения, беспокоясь за будущее своих заводов, фабрик. \

Но движение уже поддержано Сталиным. Органы НКВД возбуждали дела о вредительстве, саботаже. С руководством расправлялись, стахановцев награждали.

Доходило до анахронизма, Стахановское движение перекинулось в репрессивные органы. Следователи боролись за количество посадок, за количество расстрельных приговоров на «врагов» народа.

В октябре 1932г. Правительством СССР была организована проверка отчетов руководителей строек. Проверка показала, что закупленное оборудование полностью установлено, брошенного нет, Молодые, неопытные техники проявляли чудеса изобретательности, производя сборку станков и другого оборудования с помощью самых примитивных средств. Зафиксирован очень быстрый износ станков и зданий. За один год выработан ресурс десяти-пятнадцати лет положенной эксплуатации. Присутствуют огромные денежные затраты, выше запланированных. Огромная нехватка продуктов питания и других товаров, что ведет к быстрому росту цен. Большой приток неквалифицированной рабочей силы из деревень, как результат проводимой коллективизации, исчисляемый восемью с половиной миллионов человек. Большие проблемы в быту, так в новостройках рабочие живут в землянках, которые роют сами.

Наряду с нарастанием стахановского движения, установлением рекордов производства, в самой рабочей среде витало негативное отношение к ним. Простые рабочие продолжали работать в прежних условиях, но нормы выработки росли соответственно устанавливаемых рекордов. Заработная плата снижалась, рабочим приходилось работать интенсивнее, чтобы получать хотя бы прежнюю зарплату. Недовольство рабочих выливалось в избиении передовиков, были случаи убийств.

Но стахановское движение сыграло и положительную роль. Производительность труда выросла, хотя в основном за счет интенсификации труда. Первая пятилетка выполнена за четыре года и три месяца. Вскоре СССР отказался от импорта тракторов и даже сам стал продавать их за границу. Так ленинградский «Путиловец» выпустил 700 тысяч тракторов »Фордзон Путиловец».

Описываемые события в начале главы, произошли гораздо позже того времени, когда Прохор попал в помощники к знаменитому, в Горловке, шахтеру Никите Изотову. Правда звали шахтера Никифор, но статья в «Правде» допустила опечатку, назвав его Никитой. Кстати аналогичная опечатка вначале была допущена в отношении Стаханова, назвав его Алексеем, вместо Андрей. Но когда Сталину доложили об опечатке, то он сказал:

-В «Правде» опечаток не бывает, мне нравится это имя.

В результате обоим шахтерам срочно изготовили новые документы.

Никита Изотов оказался хорошим учителем, а Прохор хорошим учеником, и уже через неделю он был переведен на самостоятельную работу.

-Ну, давай, дерзай, не подводи меня – напутствовал Никита своего ученика, похлопав его по плечу Силой Никиты Прохор, конечно, не обладал, но в пытливости ума ему было не отказать. Мы помним, как в родной степи в Сибири, он помог отцу решить вопрос с недостатком кормов, организовав отгонную зимнюю стоянку табуна.

Здесь же, в забое шахты, он заметил, что наиболее затратное время уходит на погрузку угля. Поверхность пола неровная, бугристая, что затрудняет движение лопаты, создает излишнее силовое напряжение, но выхода не было, все работали так же. Но однажды он заметил, что у кочегаров в котельной, уголь насыпан на листы железа и лопата легко скользит по гладкому листу без всякого напряжения. В следующую смену он попросил у Степаныча взять в кладовой два листа железа. Степаныч выслушал объяснения и, помедлив, утвердительно кивнул головой. В эту смену Прохор выдал почти три нормы.

Вечером Степаныч, встречая выходящих из клети шахтеров, остановил Прохора.

-Ну, молодец. Если так дело дальше пойдет, обещаю выписать премию.

Степаныч слово сдержал. В конце месяца на общем собрании, Прохор получил обещанную премию, и неожиданно для всех, сделал предложение:

-Угля надо много, нам, поэтому и премии дают, что мы план перевыполняем. Но мы можем давать и больше, если будем работать с помощником. Меньше уйдет времени на погрузку, на крепеж. Вот я делаю за смену две- три нормы, а с помощником можно сделать четыре-шесть норм. Зарплату будем делить пополам, и лишних денег шахта тратить не будет. Так вся шахта выйдет в передовые и премии будут больше.- неожиданно подмигнул он. Зал дружно захохотал - А кто хочет работать один, пусть работает один.

-А что. Надо подумать - парторг вопросительно поглядел на начальника шахты.

-Да, предложение дельное, подумаем, Молодец сибиряк.

Через два дня Прохор получил помощника, и его предложение сразу же получило подтверждение. К концу недели они вдвоем достигли выработки в шесть норм. Уже на очередном собрании шахтеров, ему было присвоено звание передовика производства.

Вскоре случилось неожиданное событие, в результате которого, им пришлось резко сократить выработку угля. Вывозкой угля из забоя занимались коногоны на лошадях, спущенных в шахту. В свой первый спуск, Прохор был неприятно удивлен присутствием там лошадей. Несчастные животные были обречены на работу в условиях постоянной темноты, отсутствия свежего воздуха. Худшей участи для них нельзя было придумать. Они уже никогда не увидят солнца, не ощутят тепло его лучей, не почувствуют упругость свежего ветра, освежающих струй теплого дождя.

Он вспоминал вольные табуны, и сердце сжималось от вида, понуро опущенных, голов. В первый день своей самостоятельной работы, он подошел к малорослой лошадке, которая притащила пустые вагонетки, погладил ее по шее, слегка потрепал нечесаную гриву, почесал за ухом. Лошадка приподняла голову от неведомой ласки, и обнюхала его. Он вытащил из своего «тормозка» кусочек хлеба и поднес ей ко рту. Она взяла его и с аппетитом начала его жевать. Под светом шахтерской лампы он увидел ее неподвижные глаза, провел рядом рукой, но она никак не отреагировала.

-Да слепая она. Они тут все слепые. Попервой, когда попадут в шахту, еще видят, а потом слепнут. Коногон отстегнул постромки и погнал лошадку назад.

С тех пор, каждое утро, Прохор приносил ей кусочек хлеба, она встречала его коротким ржанием, и благодарно терлась головой о его одежду.

Вначале одной из смен, перед спуском клети, начальник смены предупредил Прохора.

-Ты сегодня без откатки работаешь, придется самим рубить и откатывать. Лошадь твоя отработала свое, отправили ее на забой.

-На какой забой – не понял Прохор

-На колбасу. Теперь понял, какой забой? Не думаю, что ты не знаешь, что лошадей на мясо забивают.

-Знаю, знаю.- Опустил голову Прохор.

В эту смену они, с помощником, едва нарубили две нормы. Да, откатка занимала немалое время, но сегодня у Прохора все валилось из рук. Обушок стал тяжелым, лопата натыкалась на какие-то препятствия, плохо держалась в руках, вагонетка невероятно тяжело шла по рельсам.

- Ты не заболел? – однажды спросил помощник – что то ты, какой-то не такой.

-Вроде нет – неопределенно пожал плечами Прохор. Несчастная лошадка постоянно терзала мысли. Вспоминался любимый Самолет, бока которого ни разу не оскорблял его бич. Острее стало чувство, что он предал своего друга, отдав его в чужие руки. В конце концов, к нему пришло осознание, что здесь он, в общем- то, одинок. Несчастная лошадка, ожидавшая его по утрам, оказалась единственным и близким ему существом, в этой шахте, в этом городе…

----*----

Через две смены, в которых они мучились с откаткой, в забой пришел долгожданный откатчик.

- Ты зачем пришла?- спросил молодую девчонку в неуклюжей шахтерской робе, Прохор.

- Работать пришла, откатчицей – робко ответила та, она уже успела измазать лицо угольной пылью, но это не могло скрыть ее, совсем еще юного, симпатичного личика.

-Как же ты будешь их катать, они же тяжелые.

-Ну и что, другие же катают, и я буду.

-Как зовут то тебя?- Помощник оперся о лопату и заинтересованно разглядывал нового члена бригады.

-Нюрой меня зовут.

-Ну, давай Нюра, подключайся, а то мы запарились вдвоем. Недавно тут, вместо тебя, лошадка работала и та не выдержала, на мясо отправили. Как же ты вместо лошади управишься?

-Ладно, не пугай человека, тяжело ей будет – поможем. Не бойся Нюра, справимся все вместе – улыбнулся ей Прохор.

Нюра взяла лопату и помогла помощнику догрузить вагонетку, потом попросила его:

-Помоги мне только сдвинуть ее, а дальше я сама.

Вдвоем они стронули тяжеленную вагонетку, прокатили метров десять.

-Все, отпускай, дальше я сама.

Прохор с помощником с удивлением смотрели, что вагонетка не сбавила ход, а даже ускорилась. Потом она скрылась в темноте, и только гул колес по рельсам, подтверждал ее бодрый ход. Вскоре они снова услышали гул колес, возвращающейся вагонетки. По этому звуку было понятно, что вагонетка уже мчится, подгоняемая бегущим человеком. Вскоре она вынырнула из темноты, и раздался радостный голос откатчицы:

-Ну, что, я успела, не задерживаю вас?

Капли пота вытекали из-под каски и размазывали угольную пыль по ее лицу. Она вновь схватила лопату, и начала помогать помощнику, загружать вагонетку. В эту смену они вновь вернулись к обычному ритму и нарубили пять норм угля.

На очередном производственном собрании парторг шахты, подводя итоги за прошедший месяц, вновь назвал бригаду Прохора в числе передовых.

-Вся бригада за отличную работу награждается денежной премией. Но поскольку откатчица этой бригады-Нюра Скрыпник, является раскулаченной, то премия ей не полагается.

Прохор видел, что, сидящая, неподалеку, Нюра съежилась и опустила голову. Сердце сжалось от такой несправедливости. Он повернулся и пристально взглянул на начальника их смены, Степаныч встретил его взгляд и опустил голову. По окончанию собрания Прохор нагнал, неторопливо идущую, откатчицу.

-Подожди, Нюра – она остановилась и вопросительно смотрела на него.

-Ты где живешь?

-В общежитии, там нас шестеро в комнате.

-Я тоже в общежитии, но нас там четверо.- Прохор замялся немного, потом протянул ей деньги.- Возьми их, ты же неполный месяц работала, получила мало. Но премиальные ты тоже заработала по праву, это неправильно, что тебе не выдали. Я нашему начальнику скажу. Бери, бери, мне они сейчас не нужны, мы хорошо зарабатываем. Я один, мне много не надо. - Видя, что она нерешительно держит деньги в руке, Прохор решительно повернулся и поднял руку, прощаясь.

-Все, все, пока, встретимся завтра в забое.

----*----

В шахту пришло электричество. Ствол шахты, куда они каждое утро спускались как в преисподнюю, осветился, повеселел. В забое же стало, едва ли не как днем. Но самое главное, что в руках шахтеров появились отбойные молотки. Это резко повысило производительность труда. По правде сказать, это произошло не сразу. После привычных обушков, в руках появилось орудие труда, которым еще надо было научиться работать. Кому то, эта переучка, далась легко, другим труднее. Особенно тем, кто имел большой стаж работы в забое, но, в конце концов, и они овладели достаточной сноровкой.

Нормы добычи были пересмотрены в сторону увеличения. Скорость проходки увеличилась, количество нарубленного угля соответственно тоже. Нюра старалась изо всех сил, возвращалась с пустой вагонеткой только бегом, но заметно стала отставать. К тому же расстояние от забоя до места разгрузки угля, постоянно увеличивалось. Это заметно отразилось на их производительности. Прохор переговорил с помощником, и они начали по очереди помогать ей с откаткой. Вскоре они добились постоянного выполнения двух норм. На очередном производственном собрании подводились итоги работы месяца. И вновь парторг шахты произнес слова о невозможности поощрения Нюры Скрыпник из-за ее социального положения.

Прохор повернулся и бросил гневный взгляд на Степаныча, но увидел, что тот поднял руку, прося слова.

-Да, что у вас Иннокентий Степанович?

-Я по поводу премий. Вот тут мы, уже который раз, лишаем премий откатчицу Нюру Скрыпник, раскулаченная она, Но я же знаю, что отец ее красный командир, умер от тифа. Мать одна хозяйство вела, вместе с детьми. Ну, не захотела она в колхоз вступать, вот и раскулачили их. Но кулаки же враги народа, а какой же она враг, ну вы посмотрите на эту дивчину. Работает в передовой бригаде как проклятая, две нормы дают. Неправильно это, товарищ парторг.

- Верно, неправильно – раздались голоса.

Парторг растерянно посмотрел на начальника шахты.

-Хорошо, Иннокентий Степанович, мы подумаем и решим вопрос.

Прохор взглянул на Нюру, та сидела, склонив голову. Почувствовав взгляд, взглянула на него. Тот улыбнулся ей, и она ответила робкой улыбкой.

Этот день не заладился сразу. Сломался компрессор, и почти час, молчал отбойный молоток. Потом подали воздух, и Прохор с полной отдачей включился в работу, стараясь наверстать упущенное время. Увлекшись, он не заметил, что вагонетки с помощником и Нюрой нет уже долго, и крепеж кровли за ним не ведется. Не замечая, он продолжал уходить все дальше. Грохот отбойного молотка не дал ему расслышать предательский треск, но кожей, он почувствовал опасность и, еще не понимая происходящего, бросился назад, под защиту крепежных стоек. Кровля рухнула, придавив ноги, туловище, потом запоздавший огромный кусок, тяжело ткнулся в голову, отключая свет… сознание…

Он открыл глаза и долго соображал, что с ним, и где он находится. Постепенно сознание прояснилось, и он тупо смотрел на непонятный предмет перед глазами. Потом он услышал, чей то голос, к нему присоединился еще один. Внезапно он вспомнил свой забой, треск кровли, тупой удар по затылку и сразу же ощутил ноющую боль в голове. Потом понял, что лежит на боку и смотрит на стенку прикроватной тумбочки.

Ощутив неудобство, он с трудом перевернулся на спину и застонал от сильной боли в затылке.

-О, шахтер очнулся, зови сестру. Э, да у него же голова сзади разбита, ты приподними ему голову, да бери же рукой под шею.

-Да не могу я одной рукой его удержать, вторая же в гипсе. Кричи медсестру, я придержу, пока сил хватит.

-Эй, сестра! Шахтер очнулся. Сестра-а-а!

-Что тут у вас случилось, чего раскричались?

-Да вот, шахтер стонет, очнулся и перевернулся, а у него ж голова сзади разбита.

Мягкие, но сильные руки, приподняли его голову и аккуратно перевернули все тело на другой бок.

-Молодец, что очнулся, теперь надо потихоньку лежать и выздоравливать. Ты хоть помнишь, что с тобой случилось? Тебя в забое завалило, бригада твоя откопала и сюда притащила, девчонка аж плакала. Вчера приходили, но врач не разрешила пока. Вот очнулся, теперь и их, наверное, пропустит.

На осмотре врач долго смотрела ему в глаза.

-Сотрясение мозга есть, но думаю, что не очень сильное. Ты пока постарайся больше лежать, если не трудно, можешь сидеть, но ходить пока не надо. Повезло тебе, шахтер, под счастливой звездой родился. Ты откуда сам то? А сибиряк, сибиряки народ крепкий. Ну, давай, поправляйся. Свидание я разрешаю.

Вечером того же дня, дверь палаты приоткрылась и в проем просунулась голова Нюры, поверх ее головы показалась голова помощника.

-Ну, проходи, вон же он лежит – тихо прошептал он.

-Да заходите, чего шепчетесь, он же не спит – пробасил сосед по койке.

Прохор приподнял от подушки забинтованную голову и с трудом сел. Голова закружилась, и он беспомощно протянул руки, выискивая опору. Подбежавшая Нюра схватила его за плечи, и он прижался лбом к ее груди, пережидая минутную слабость.

-Ой, извини, сейчас пройдет.

-Ничего, ничего, я подержу.

Помощник растерянно стоял рядом.

-Ну, все, вроде прошло.

Прохор осторожно отстранился от Нюры и улыбнулся ей.

-Давай я помогу тебе лечь, тебе нельзя еще вставать - Нюра по- прежнему держала его за плечи.

-Врач уже разрешила сидеть, сказала, что ничего страшного нет. Травма не серьезная.

-Ты уж извини меня - помощник стоял в виноватой позе – не успел я крепеж подогнать за тобой. Я Нюре помогал вагонетку откатывать, да видно сильно быстро разогнали, она у нас с рельсов сошла. Пока разгрузили, потом долго на рельсы поставить не могли. Потом загружали снова. Когда назад уже ехали, грохот услышали. Вагонетку бросили, да бегом в забой, а там… Я кусок породы с тебя снял, кинулись откапывать, а лопаты в вагонетке впопыхах забыли. Пока бегал, она тебя до половины руками отгребла. Ну,… потом …тащили. Она ревет - не донесем. Я ночь потом не спал, все ругал себя. Надо было сначала подогнать крепеж до тебя, а потом уж уголь в вагонетку догружать идти. Все гонимся за этими нормами, черт бы их побрал. Кинут на премию десятку лишнюю, мы и рады до соплей.

-Да ладно, обошлось ведь – улыбнулся Прохор, теперь опытнее будем.

-Ага, ладно – на глаза Нюры вновь набежали слезы – Это все из-за меня, катала бы одна так и крепеж бы вовремя поставили, и никакого обвала не было бы.

-Хватит вам винить себя, самый виноватый это я. Надо было остановиться и самому крепеж подогнать. Будто не знаю, что надо делать. Вот и поделом мне, нечего забываться, да на других надеяться. На будущее будет крепкая наука. Ну, а в забое как дела, чем занимаетесь?

-Да мы забой вычистили, породу всю вывезли, крепеж до конца довели. Если Степаныч не подгонит забойщика, так мы вдвоем будем работать потихоньку. Может, норму до конца месяца вытянем. Я пробовал молотком работать, не так, как у тебя, но ничего, привыкну. Ты не против?- озабоченно смотрел помощник.

-Молодцы! Я постараюсь здесь долго не задерживаться, Голова кружиться перестанет, попрошу доктора выпустить меня.

-Нечего торопиться, голова вон вся в бинтах, без тебя пока обойдемся-

Непреклонно заявила Нюра.

----*----

На очередном производственном собрании бригада Прохора сидела в полном составе, рядом друг с другом. Итоги месяца подводил начальник шахты. Никита Изотов, по- прежнему работающий один, нарубил три с половиной нормы, но откатку вагонеток у него производили коногоны.

Шахта, в которой почти половина забойщиков работала по предложению Прохора – с помощниками, вышла в передовые по итогам работы в тресте. Потом Прохор услышал слова благодарности в свой адрес, ибо благодаря его предложению, шахта смогла выйти в передовые, не совершив перерасхода фонда заработной платы. Все бригады, работающие по новому, поощряются денежной премией. Но потом Прохор услышал и то, что его бригада допустила серьезное нарушение техники безопасности, повлекшее за собой обвал породы, едва не приведший к гибели самого бригадира. В результате бригада лишается денежной премии.

Прохор взглянул на свою бригаду и скорчил удрученно – горестную мину на лице. Нюра прыснула в ладошку и все они склонились ниже, зажимая руками рты, чтобы не расхохотаться.

Уже выйдя на улицу, вместе со своей бригадой, Прохор почувствовал, как тяжелая, мощная ладонь опустилась на его плечо, а громкий бас произнес:

-Ну, здорово, ученик! – Прохор повернулся, и ему поневоле пришлось поднять голову, чтобы взглянуть в лицо Никиты, – ты молодец, не подводишь своего учителя. Сам начальник шахты благодарность тебе выносит. Оказывается это благодаря, тебе наша шахта вышла в передовые. Я тоже подумываю помощника взять, только ж это придется зарплатой делиться. Я не привык к этому – захохотал Изотов – Вот ты, сколько за смену даешь угля?

-Нормы три получается.

-А в бригаде сколько?

-Трое, вот они все тут.

-Так вы за одну норму каждый, получаете, выходит. Слабенько с зарплатой у вас. А почему вас трое?

-Так Нюра у нас еще откатчицей работает.

-А где ж коногоны? У меня ведь коногоны вагонетки катают.

-Была у нас лошадка, да изработалась, теперь Нюра у нас, но мы ей помогаем, она и уголь грузит, и вагонетки бегом катает. Зарплату с твоей не сравнишь, но зато шахта передовая, а мы же еще и зарплату откатчицы делим.

-Ну, все равно маловато. А ты молодец, получается, что шахту-то ты в передовые вывел. Тебе пора орден давать.

-Да ладно, я не гордый. - Посмеялись…

-Придется теперь мне задуматься, как от ученика в славе не отстать.

Ну, бывайте, ребята.

----*----

Время шло. Бригада Прохора вошла в ритм работы, ежедневно перевыполняя нормы добычи угля. Каждый раз, на производственных собраниях, их бригада называлась в числе передовых. Теперь уже и все члены бригады получали денежные премии.

Но, как и всегда, фамилия Никиты Изотова гремела в числе первых. Никто не мог сравниться с этим русским богатырем, по выполнению норм добычи угля.

Однажды Степаныч, выполняя распоряжение парторга, объявил о выявлении желающих обучаться, на рабфаковских курсах. Заявления будут приниматься только от передовиков производств. Помощник Прохора отказался наотрез. Нюра, после известия о курсах, всю смену работы была сама не своя. Вспомнился хутор, где она училась в начальной школе, как ей приносил удовольствие и даже наслаждение, этот учебный процесс. Как потом пришлось оставить школу потому, что на нее не оставалось времени из-за работы по хозяйству.

К концу смены решение ее окрепло настолько, что она дрожала от возбуждения. Прохор активно поддержал ее желание. После смены они вдвоем пришли к Степанычу, и он помог ей написать заявление.

Все оставшееся время до собрания, она была в приподнятом настроении. Скоро она будет учиться, каждый раз узнавать что-то новое. Это ожидание охватило все ее существо. Там должно произойти что – то такое, что резко изменит всю ее жизнь.

Насколько было велико ее ожидание прекрасного, настолько оказался велик удар, который она получила от выступления парторга, по обсуждению вопроса о рабфаках.

-Было получено пятнадцать заявлений от передовиков производств, Четырнадцати из них дан положительный ответ. Заявление Нюры Скрыпник, работающей откатчицей, обсуждалось особо. Да, она работает очень хорошо в бригаде, постоянно перевыполняющей нормативные задания. Но она является раскулаченной, ей разрешено выплачивать денежные премии, но она не может претендовать на обучение в рабфаке. Такова линия партии.

Нюра сидела оглохшая, мир провалился в преисподнюю. Она подняла голову и посмотрела в президиум, откуда прилетела эта боль. Потом обвела взглядом окружающих – на нее смотрели равнодушные, сочувствующие, откровенно торжествующие, даже враждебные взгляды и только взгляд Прохора излучал такую боль за нее, что она нашла в себе силы ответить ему слабой улыбкой.

Сказка ожидания чуда закончилась, она поняла, что к ней вновь вернулась ее роль в жизни, которая началась с тех пор, как ее с семьей выгнали из родной хаты – роль отверженной.

Делать здесь больше было нечего, она встала и пошла из зала, при полном его молчании. Выйдя из зала, она остановилась. Идти в душную, шумную комнату общежития не хотелось. Пройдя немного, она села на скамейку, двигаться больше не хотелось, на душе пустота.

Неожиданно рядом раздались шаги, она повернула голову и увидела подходившего Прохора. Он подошел и молча опустился на скамейку. Она была благодарна за это молчание, он понимал ее душу, с ним было легко, как ни с кем другим.

- Ты знаешь – начал он, Нюра повернулась к нему, но он смотрел прямо перед собой – а я ведь тоже раскулаченный… Мы жили в небольшой степи, посреди тайги. Родился я в бедной семье. Мой отец был охотником, у меня было еще два брата. Мама моя умерла. В степи жила богатая семья, у них было много коней – три табуна. Их сын был женат, но у них не было детей, не было сына… наследника. Отец его потом умер, мать заставила сына выгнать невестку, потому, что она бесплодная. Сыну надо было жениться на другой, чтобы появился наследник, но он так любил свою жену, что не смог жениться на другой. Его мать вскоре умерла, не дождавшись наследника.

Сына все звали Хозяином. Я тогда был еще маленький и часто бегал к нему смотреть, как дерутся жеребцы. Ух и здорово было. Потом я познакомился с Хозяином, он меня брал с собой табуны свои осматривать. Он был очень хороший человек, а когда предложил жить с ним, то я согласился.

Мой родной отец тоже согласился, потому, что мы жили бедно, и он знал, что с ним мне будет лучше. Хозяин подарил моему отцу много разного добра, коров, коня и они стали жить хорошо.

Потом мы поехали и забрали жену Хозяина. Он очень боялся, что она к нему не вернется, но я ему помог. Ее звали Шагайхен, она очень красивая женщина. Мы стали жить втроем, они стали моими отцом и мамой. Мы прожили много лет, как в сказке, они любили меня, а я любил их. Я учился в гимназии, потом стал зоотехником и ветеринаром.-

Нюра слушала молча, ее захватил его рассказ – Потом все рухнуло,… началась война, потом гражданская война… Шагайхен заболела, и вскоре умерла, спасти ее не удалось, у нее был рак. Ее похоронили по-старому обычаю – на погребальном костре.

-Как на костре? - ужаснулась Нюра.

-Такой древний обычай у нас, чтобы душа умершего быстрее ушла к духам.

Отец чуть с ума не сошел от горя, он едва не сгорел с ней, мы едва успели спасти его – Нюра в ужасе прикрыла рот руками.- Потом Советская власть… коллективизация. Отец предложил советским органам, чтобы вступить в колхоз со всеми табунами коней, но чтобы председателем был я. Тогда бы все жители вступили в колхоз, но советские органы запретили это. Надо было делать по их законам – нас с отцом раскулачить и арестовать. Не получилось,… Меня отец отправил в бега, а сам через четыре дня умер.

Я вернулся проститься с ним, но он уже был на погребальном костре. Теперь, Нюра, я в бегах, Если кто узнает, где я, то мне грозит арест и тюрьма.

Нюра,пораженная его рассказом, молча сидела, глядя перед собой. Потом спросила:

-Ты же не боишься, что рассказал это мне?

Он молча покачал головой, глядя ей прямо в глаза. Потом они сидели молча, и это молчание казалось им продолжением их беседы.

-Когда нас выгнали из хаты – Эти слова ее прозвучали как шелест травы, но он слышал ее, и она знала, что он слышит – мы стояли и не знали, что делать. В хуторе оставаться было нельзя и ночь мы провели на поле, в стогу соломы. Утром пешком пошли в город, там братья отца живут. Да у них же свои семьи, а нас пятеро притащились. Алешу власти на хуторе оставили у деда с бабушкой, он писарем в комбеде служил. Он так красиво пишет, за это и оставили.

В городе на работу нигде не берут, мы же раскулаченные. Потом дядюшки нас с Олей к богатым еврейским семьям, в услужение устроили. Оля в хорошую семью попала, хозяйка по - человечески к ней относилась, а я одни помыкания терпела, никак угодить хозяйке не могла. Мама, с Ванюшей и Ниной, маялась одна, пробивалась на случайных работах.

А потом беда. Алешу арестовали и осудили на десять лет. У нас на хуторе раскулачили одну семью и выслали в холодные края. Там они зиму перебивались в землянке, простудились, и отец с матерью умерли. Оба брата по весне ударились в бега, пришли до хутора, отомстить хотели председателю комбеда за смерть своих родителей. Алешу они в поле встретили. Голодали сильно, он им и зерна и хлеба принес. Они узнали, что Алеша писарем работает и попросили справки им сделать, чтобы на работу потом устроиться. Алеша справки сделал, а заодно и нам с Олей и маме. Искали братьев и выследили их вместе с Алешей. Братьев отправили в места поселения, а Алешу в какой-то Магадан, на целых десять лет. Это далеко?

-Это очень далеко. Далеко за Байкалом.- Нюра закрыла руками лицо, скрывая текущие слезы.

Они долго сидели молча. Потом Прохор вновь заговорил:

-Перед тем, как нас должны были раскулачить, отец отправил меня с обозом за продовольствием, сказал, чтобы я не возвращался назад, потому, что меня арестуют. Я отказался, отец был болен и я не хотел оставлять его одного. После того, как я уехал, отец позвал моего брата и сказал ему, чтобы он встретил меня, когда я буду возвращаться, и передал его приказ – уезжать далеко из этих мест, потому, что к этому времени, его уже не будет в живых.

Брат встретил меня, передал мои вещи, и моего коня Самолета. Я на том коне потом доехал до Иркутска.- Прохор помолчал, потом продолжил.

- Еще он передал мне одну вещь, которая сейчас на мне. Это золотое кольцо Шагайхен. Отец подарил его моей маме, когда мы вернули ее домой. Она всегда носила его на своей руке. Отец приказал брату передать его мне, чтобы я обязательно подарил его своей жене.

Прохор расстегнул пуговицу рубашки и достал маленький кожаный мешочек, висевший у него на груди. Развязав его, он вынул массивное золотое кольцо с великолепным камнем, тёмно-красного цвета.

Нюра ахнула от восхищения. Прохор положил кольцо ей в ладонь. Она взяла его двумя пальцами, и медленно поворачивая, любовалась отблесками лучей, уже появившихся на небе, звезд. Прохор, в свою очередь, любовался ее лицом, ожившим от восхищения. Потом медленно заговорил:

-Я не нашел той девушки, ни там в Сибири, ни здесь, которой я бы желал подарить кольцо Шагайхен.- Нюра изменилась в лице и медленно положила кольцо на скамью – есть только одна девушка, которую я бы хотел назвать своей женой – Нюра заметно напряглась – Это ты, Нюра. Будь моей женой.

Она вскинула голову, ее лучистые глаза засветились на миг и потухли. Прохор помрачнел и потупил голову.

-Да, я понимаю тебя – увядшим голосом заговорил он – Я же не русский, совсем было забыл об этом.

-Нет, нет, Прохор, нет. Мне почему-то почудилось, что ты сказал это в шутку. Я давно видела, как ты глядишь на меня, как разговариваешь со мной. Мне с тобой и легко и приятно. Нет больше парней, от кого я бы хотела услышать эти слова. Втайне от себя, я даже мечтала их услышать, а сейчас испугалась, когда их услышала.

- Так ты согласна? – прошептал он.

- Да!

Он протянул ей руки, и она подалась к нему, но внезапно вскрикнула: - Кольцо!

Они отшатнулись друг от друга и зашарили глазами, в лихорадочном поиске. Но кольцо и не думало прятаться, оно победно сияло в редкой травке, поблескивая темно- красными отблесками звезд.

Прохор поднял его, подул на него, стряхивая невидимые соринки и медленно надел его на палец своей …жены. Потом протянул к ней руки, и они слились в единое целое…

Это были мои отец и мама.

Продолжение следует.




ГЛАВА7



Уважаемый читатель! Мы вновь возвращаемся в далекий 1953г. Год, когда вся страна была потрясена потерей своего великого вождя – И.В. Сталина, создателя одного из двух величайших государств мира.

Сейчас, после прошествии большого времени, все более ощущается его величие. Все бывшие и настоящие критики его методов создания государства, едины в оценке его гения, его величия.

Да, в этот год всеобщего горя, совсем незаметной оказалась смерть моего отца и маленького брата. Настоящим потрясением это было для моей матери, для нашей семьи. Мы были вынуждены буквально выживать в этой разоренной, нищей стране.

В то время мы жили на территории районной больницы, на окраине райцентра. Мама работала санитаркой, понятно, что с нищенской зарплатой. В некоторые дни сестра Тамара, будучи подростком, заменяла маму на ее основной работе, по договоренности с врачами. Мама же, в это время, занималась побелкой квартир врачебного персонала, руководства райздрава. Надо же было как – то одевать и обувать четырех детей. Особенно меня, на котором, одежда и обувь горела огнем, в постоянных играх со сверстниками.

Вскоре мы переехали в райцентр, поскольку ходить в среднюю школу было далеко. Но немалой причиной было то, что маме было тяжело работать там, где умер отец. Помню, что мы ютились в тесной комнатке при здании народного суда. Старшая сестра Валя уже заканчивала десятый класс, и встал вопрос. Что делать дальше?

Мама была непреклонна:

-Валечка, учись дальше. Как я хотела учиться, но не пришлось. Теперь хоть вы учитесь. Будем помогать, как сможем, может, стипендию будешь получать.

Надо сказать, что нам назначили довольно приличную пенсию за отцовский шахтерский стаж. Иначе нам было бы совсем туго.

В этот год Валя поступила в пединститут. В семье был настоящий праздник, тем более, что ей сразу назначили стипендию. Мамины глаза светились счастьем и гордостью.

В комнатке, при нарсуде, мы прожили год, но потом случилось чудо…

Мама купила дом! Теперь это был наш собственный дом. Домик, конечно, был маленький, но нам он казался дворцом. Перегорожен внутри деревянной заборкой, с печью посредине. С одной стороны подобие кухни, где помещалась одна мама или кто - то из сестер. Там готовилась еда. С другой стороны печи стоял стол. Он служил нам как обеденный, он же одновременно был и письменным. Здесь мы готовили уроки. Сестры тщательно отмывали его после приема пищи, протирали насухо, чтобы не запачкать книги, тетради. Другая половина дома служила нам спальней.

Каким образом, каким чудом сумела мама собрать деньги на него, нам до сих пор неизвестно. Понятно, что экономила на всем – на одежде, обуви, еде. Однажды, в четвертом классе, я неделю не ходил в школу, Причина прозаическая, мне нечего было надеть на ноги. У мамы не было денег. Была весна. Перед началом уроков, наша учительница подошла ко мне, где мы носились на площадке.

-Коля, а почему тебя так долго не было в школе?

Я стоял, опустив голову, было страшно стыдно перед, окружившими нас, одноклассниками, Молчание затягивалось. Объяснить причину было выше моих сил. На выручку поспешил осведомленный одноклассник.

-Да у него надеть нечего было на ноги.

Учительница грустно посмотрела на меня и отошла, опустив голову. Веселье для меня на площадке закончилось, но на ногах у меня были новенькие кирзовые сапоги.

Сестры учились с охотой, ну а я по обязанности. Двойки считались позором, на тройки мама смотрела с укоризной, поэтому надо было учиться на четыре и пять, чтобы не обижать маму.

При доме был прекрасный огород, где мы садили картошку, и всякую мелочь. Этот огород был настоящим спасением для мамы. Осталась позади вечная головная боль – чем накормить детей.

Но самым счастливым был я. За огородом протекала маленькая речушка, она впадала в озеро, которое, при маловодье, делилось на два. Все лето мы с друзьями пропадали на этой речке и озере. Предпочтение отдавали речке, так как озеро было глубоким, и туда ходили те, кто хорошо плавал. В речке же, на мелководье, можно было играть, беситься, но у нас всегда оставался нетронутым заливчик с чистой водой, поросший камышом. Когда надоедало возиться в мутной воде, мы осторожно входили в этот заливчик, чтобы смыть грязь и прополоскать волосы.

Вторым любимым занятием был, конечно, футбол. Играл я, наверное, неплохо, судя по тому, что старшие пацаны с удовольствием брали меня в команду. Играли в любое время и летом и зимой. Уроки физкультуры отдавались только футболу. Учительница физкультуры подзывала нашего главаря Юрку Глызина, передавала ему мяч, и отправляла на площадку в любое время года, лишь бы там грязи не было. Сама же занималась с девчонками в коридоре школы.

Юрка делил нас на две команды и весь урок мы резались, ругаясь на спорных моментах. К концу урока собирались в классе, мокрые, и возбужденные. Учительница ставила оценки в журнал, которые называл Юрка.

-Этому пять, этому тоже пять, этому четыре, этому надо бы три, но не будем же мы ее ставить, ставьте четыре. Учительница соглашалась.

Дома, в вечернее время, вся улица оккупировалась нами, превращаясь в футбольное поле. Время года не играло никакой роли. Машины по нашей улице практически не ходили. Но была одна маленькая проблема. Для игры был нужен мяч, а мяч был только у Мишки, настоящий, кожаный, со шнуровкой. Мишка был младше нас, но нам приходилось к нему подлизываться. Группа пацанов подходила к его дому и вызывала его:

-Мишк… пойдем, поиграем.

-Ну, идите, играйте.

Мишка был подленьким пацаненком, все его тихо ненавидели, но вынуждены были подлизываться. Наконец он удовлетворялся нашим унижением и снисходил:

-Ну, ладно, пошли.

Перед игрой он сам выбирал себе команду. В спорных моментах начинал психовать, угрожая забрать мяч. Семья у него была богатая, по нашему мнению. Но главное то, что у Мишки был отец, притом, что почти половина нашей банды, была безотцовщиной. Отец работал механиком на машинотракторной станции, к тому же, у них была небольшая пасека в несколько ульев. В наших сибирских краях, это считалось едва ли не вершиной семейного благополучия.

У Мишки была сестра, примерно нашего возраста, признанная красавица не только улицы, но и школы. Людка иногда принимала участие в наших играх в лапту, выжигало. Но меня она презирала, как босоногого нищеброда. Несколько лет спустя, нам пришлось раза два встречаться в разных ситуациях. Но об этом ниже.

Когда наступали морозы, и замерзало озеро, для нас наступала новая забава. Все с нетерпением ожидали, когда можно будет спускаться на лед и не провалиться. Коньки, опять, были только у Мишки, но тут мы были на равных. Не было коньков и не надо. Строились салазки на бегунках. Бегунки – это деревянные брусочки, подбитые проволокой. Получалось подобие коньков. С проволокой было туго, приходилось ходить на машинотракторную станцию и клянчить кусочки у слесарей.

Садились на эти салазки, отталкивались короткими палками, с вбитыми гвоздями на концах и носились по льду. Салазки строились с помощью отцов и старших братьев, которые и сами с удовольствием пробовали свои силы на них. Мне же приходилось обходиться своими силами, надо было только подглядеть, как они устроены. Вскоре и я рассекал воздух на льду на собственных салазках, сделанных своими руками. Выглядели они коряво, но служили верно. Что такое хоккей, мы еще тогда не знали. Просто гоняли по льду кусок льда или обыкновенный мерзлый кусок коровьего кала, толкая его салазками. Мишке отец сделал салазки на коньках, но тут, среди нас, он не имел никакого преимущества, его разве что только терпели.

Эти игры заканчивались, когда снег покрывал лед толстым слоем. Тогда мы снова переходили на футбол. Но тут для меня опять наступали проблемы. Моя обувь, а это валенки, не выдерживала такой интенсивной эксплуатации. После очередного матча, мои пальцы ног, иногда, выглядывали наружу. Надо было, что то предпринимать. Я понимал, что мамины возможности слишком малы, что бы удовлетворить мои потребности. Надо было искать какой – то выход. В те времена прохудившиеся валенки подшивали дополнительной подошвой, вырезанной из голенищ старых валенок, уже не пригодных к носке. Короче говоря, в пятом классе, я уже самостоятельно занимался ремонтом своей футбольной обуви. Этот процесс занимал у меня два, три раза в неделю, совпадая с уроками физкультуры.

Я брал катушку ниток, а они у мамы были всегда, потому, что она постоянно что-то шила, подшивала наши и свои вещи. Из этих ниток я наматывал толстую, длинную дратву, скручивал ее в сложенных ладонях и натирал куском гудрона, он, почему – то назывался у нас варом. Шило с крючком тоже пришлось делать самому, помочь было некому. Старым, сточенным трехгранным напильником, надо было выточить крючок на конце куска проволоки. После долгих мытарств это удалось. Вот таким инструментом я приводил в порядок свои валенки, ощущая, иногда, на себе грустный взгляд мамы.

Я уже говорил, что домик наш был старым, в заборах зияли дыры, калитка болталась на одной петле. Мне самому было стыдно глядеть на это, видя порядок у соседних домов, поддерживаемый мужской рукой. Строительный инструмент у нас состоял из молотка, топора, для колки дров, двуручной пилы и старой, беззубой ножовки. Нужны были гвозди, но где их взять. Гвозди торчали в старом заборе, в стенах дома. Больше взять было негде, оставалось вытаскивать старые, но чем. После многих попыток пришло умение. Осторожными ударами молотка, я подгибал его и начинал потихоньку раскачивать. Качать приходилось долго, силы в пальцах было мало, но кроме них ничего не было, приходилось терпеть, меняя руки с занемевшими пальцами. Так у меня появлялся строительный материал. Гвозди, конечно, приходилось выправлять на обухе топора, отбивая пальцы до синяков.

Другая проблема нашего дома, это дрова. Лес был далеко от райцентра. На дрова надо было выписывать лесобилет, и заготавливать самим, либо покупать.Понятно, что второй вариант отпадал. Мама с Тамарой, верной и основной ее помощницей, пошли пешком на заготовку дров. Процесс для женщины с девочкой подростком, невероятно труден, ведь они ни разу не занимались этим. Надо было спиливать растущее дерево, очищать от сучьев, затем распиливать на чурки и складывать в поленницы.

Как им это удалось, описывать не буду. Я только помню дрожащие губы мамы, когда выяснилось, что дрова украдены. Это была настоящая трагедия, а наступала зима, настоящая сибирская зима.

Мне приходилось, почти каждый день, ходить с санками до дальних родственников и знакомых, чтобы привезти охапку дров. Это было мучительно, ведь на подворьях встречали разные взгляды, иногда приветливые, а иногда откровенно хмурые. Мучение мое закончилось, когда нам ко двору притащили на машине целый хлыст лиственницы. Хлыст, это дерево, очищенное от сучьев. Для меня это было счастье. Теперь наличие дров, и соответственно, тепла в доме, зависело только от наших усилий.Все свободное время нам с сестрами приходилось тратить, чтобы отпилить несколько чурок. Но потом их надо было расколоть. Эта работа, как мужское занятие, ложилась на меня. Топор мой поднимался и опускался, но поленья от чурки отлетали редко. Постепенно приходило умение, но сила удара увеличивалась медленно. Опыт показывал, что отрубать полено поперек сучка бесполезно, разве что применить чудовищную силу, но где ее было взять. Потом стало понятно, что надо использовать естественные трещины на чурке. Работа пошла веселее.

Однажды я увидел, как колет дрова сосед, дядя Петя. Самую толстую чурку он ставил на землю, на эту чурку ставилась другая, он придерживал ее одной рукой, а другой наносил сильный удар топором. Поленья отлетали одно за другим. Несколько чурок были расколоты минут за десять. На это бы мне понадобилось полдня.

Я поделился с мамой своим восхищением.

- Мам, как он это делает?-

-Мужик – с тихой грустью ответила мама.

Вскоре нас посетила настоящая беда. У сестры Тамары украли зимнее пальто в школьной раздевалке. Пока шли внутри школьные разборки, Тамара не ходила в школу. Маме пришлось занять денег, чтобы сестра могла посещать занятия. Чтобы разрешить конфликт с нашей семьей, руководство школы приняло экстраординарное решение. На школу пришла путевка во Всесоюзный пионерский лагерь Артек, поэтому туда направили члена нашей семьи, то есть меня. Это был первый весенний набор, с марта по май, там предстояло продолжение учебных занятий.

Я учился неплохо, но не думаю, что при других обстоятельствах, я был бы направлен туда. Это же было чудо, я увижу Черное море, Крым, там же растет виноград, который я еще ни разу не видел. Предстояла поездка в сказку. Там недалеко, как говорила мама, на Украине живут наши родственники, мои тети, дядя Алеша, мои двоюродные братья и сестры.

У нас в марте еще снег, мы ходим в валенках, Но там же юг, там тепло, надо брать ботинки. Ботинки у меня были, но это была «футбольная» обувь, побывавшая в серьезных баталиях. Но, у мамы не было денег, чтобы купить мне новые. Поехал я в той же ватной фуфайке, верной моей спутницы не только в футбольных, но и борцовских поединках.

Неделя в плацкартном вагоне, и вот мы в Артеке. Вот оно и море. Был шторм. Я с восторгом смотрел на громадные валы, набегавшие на берег и меня охватывал ужас. Как тогда все купаются и плавают в море? То далекое, родное озеро, где мы боялись купаться из-за его глубины, сейчас казалось ласковой лужицей.

Через два дня море затихло. Чайки качались на небольшой волне, резвящиеся дельфины парили над волной, в грациозном полете, и громадный Аю-Даг припал к ласковой волне, подтверждая легенду о пьющем морскую воду, медведе.

Все мы получили форменную одежду, для меня это было счастьем. Я с наслаждением скинул свою боевую подругу – фуфайку, Мы все носили одинаковые черные бушлаты, но обувь каждый носил свою. Это было ложкой дегтя в бочке с медом. Моя обувь начала окончательно расползаться. Благо, что для нас в лагере работал сапожник, добрый пожилой дядечка. Я стал его постоянным клиентом. Вначале я ждал, пока он починит мои ботинки, потом на их ремонт надо было уделять большее время. Сапожник давал мне на время другую обувь, пока основательно посидит над моей. Подходившие, забрать свою обувь, артековцы, беззлобно ржали над моей, достойной музейного экспоната.

Но в спортивном плане я пользовался всеобщим признанием. Однажды, я пятиклассник, вошел в сборную нашего лагеря номер два, где основу составляли мальчишки седьмых классов. Мы одолели команду лагеря номер три, который располагался у подножия горы Аю-Даг. Играли в игру «Снайпер», что-то на подобие нашего «Выжигало».

Одно меня раздражало, нам не разрешали купаться в море. Была середина апреля, тепло, даже жарко, но воспитатели были непреклонны.

-Вода еще холодная, купаться запрещено!

Мы побывали на плантации виноградника. Мне он не понравился, какие-то корявые стволы с отслаивающейся корой. Я даже обиделся, что эти вкуснющие ягоды могут расти на таких ветках. Но до ягод было еще далеко, они созреют только к осени. Мы везде и всегда передвигались только строем. Утром на подъем флага, вечером на спуск флага, в столовую, на занятия, на экскурсии и так далее. О столовой отдельно.

Набегавшиеся, нагулявшие аппетит, подходим строем к столовой. Вот тут бы,бегом ворваться за столы, и начать удовлетворять свои потребности. Но нет. Мы чинно подходим до своих столов, и становимся за спинками девчоночьих стульев. Девчонки горделивой, независимой походкой подходят на свои места, и мы аккуратно пододвигаем им стулья. Потом садимся за свои места, но мне «повезло» двигать стулья за двумя, поэтому приходилось немного запаздывать. На столах только закуски-ломтики вкуснейшего твердого сыра, который я никогда не ел. Тут бы схватить кусок хлеба, пластинку сыра и.…Но нет, воспитатели строги:

-Локти со стола убрать, сидеть прямо, стулья подвинуть ближе, чтобы крошки на стол не падали.

Закуски исчезают мгновенно. Дежурные разносят первые блюда, Ура. наконец-то, но…

-Ложку в кулаке не держать, не чавкать, с ложки еду снимать аккуратно губами, не засасывать с воздухом.

Ну, кажется, все. С первым блюдом покончено, теперь второе…

-Ножи-то зачем? - Вилку держите в левой руке, нож в правой. Накалывайте край куска мяса вилкой, придерживайте и аккуратно отрезайте кусочек, обмакивайте в подливку и отправляйте в рот. Когда закончите с жеванием, отрезайте следующий кусочек. Кисти рук кладите на край стола, рядом с тарелкой. Чтобы взять кусочек хлеба, вилку кладите на край тарелки зубчиками вниз.

Уф…ф. Ну, кажется все. Теперь компот.

-Не пейте залпом, по одному-два глотка.

Обед закончен. Мы встаем, девчонки сидят, ожидая, когда мальчики встанут за их спинками стульев. Стулья отодвинуты, девчонки выходят, но моя-то вторая еще сидит. Иду к ней…

Ну, все, обед закончен.

Окончен и наш сезон. Девчонки ревут, прощаясь с подружками, с воспитателем. Пацаны, сурово хмурясь, не дай боже опозориться и заплакать, жмут друг другу руки, прощаются. Воспитательница, со слезами на глазах, расцеловывает каждого. Вскоре ей предстоит встреча с новым потоком, Мы откровенно завидуем, им – то купаться будет можно.

Прощальный пионерский костер.

-Внимание!!! Лагерь!!! На флаг – Смирно!!! Флаг - Спустить!!!

Печально - суровые лица мальчишек. Зарёванные мордашки девчонок.

Прощай Аю-Даг!

----*----

Я дома. Расспросы, рассказы. Радостные, ласковые взгляды мамы. Внимательный осмотр привезенных фотографий. На улице собирается футбольная банда, но не играем. Что-то спрашивают, что-то рассказываю.

-Ты хоть в море то искупался?

-Нет, нам не разрешали, говорили, что вода холодная.

-Фу…я бы так тихонько удрал, и все равно бы искупался.

-Ну, ты бы…

Здесь же наши девчонки стоят, слушают. Людка Баянова стоит рядом с подружкой Люськой, но меня не «видит», растерянно смотрит в сторону.

----*----

К нам приехал брат отца Прокопий. Я его знаю, он приезжал к нам, когда отец еще был живой. Справившись с делами в районе, он попросил маму, чтобы я поехал с ним в деревню на лето. Мама, поколебавшись, разрешила. Часть моих артековских фотографий дядя взял, чтобы показать их всей родне. Родственников оказалось много, так до конца я не смог разобраться, кто и по какой линии состоит родственником. В процессе разговоров между собой, они произносили слова, обращенные ко мне – «внук Хозяина». Но это было для меня слишком туманно.

Сын дяди Прокопия-Андрей, мой двоюродный брат, однажды повел меня в деревню. Там, в большом загоне, было собрано много лошадей. Среди них часто возникали драки. Кони вставали на дыбы, грызлись зубами, лягались задними копытами, ржали, визжали. Было страшновато, но интересно.

-Если раньше бы, то это были бы твои табуны - вдруг сказал Андрюха. Я непонимающе уставился на него.

-Конечно, это уже не те кони, но они произошли от тех коней, которые были собственностью Хозяина и твоего отца. Хозяин был неродным отцом твоего отца, его фамилия Степанов, он и твоему отцу дал эту фамилию.- Андрюха совсем запутал меня, я вообще уже ничего не понимал.

Потом Андрей повернулся и показал на большой дом.

-Видишь, это сейчас начальная школа, а раньше в нем жил твой отец и Хозяин.

-Они что, вдвоем там жили?

-Нет, с ними жила Шагайхен, мама твоего отца, жена Хозяина. Дом этот тоже был бы твой.

Я представил, что был бы хозяином этих коней, и этого дома, и меня охватывал тихий ужас. Это сколько дров надо было бы мне рубить, чтобы натопить эту громадину. А маме с Тамарой никогда бы заготовить в лесу столько. А что бы мы делали с этими табунами коней? Нет, слава богу, что они теперь не наши.

Андрей сдавал экзамены за десятый класс. Экстерном. Такого слова я никогда раньше не слышал. Но он еще работал в колхозе пастухом.

-Ты на коне верхом умеешь? - вечером спросил он меня.

- Нет, у нас же нет лошадей.

-Завтра я тебя, научу, и ты будешь за меня пасти табун. Я экзамены буду сдавать. Сможешь?

Я неопределенно пожал плечами.

-А кони драться не будут?

-Нет, они смирные, Надо будет только следить, чтобы они в тайгу не заходили.

Рано утром Андрей разбудил меня. У жердевой изгороди стояла светло-серая лошадь под седлом. Мы подошли к ней.

-Ты не бойся, она очень смирная. На ней ты будешь пасти табун, – он легко поднялся в седло, опираясь ногой о стремя - ты с земли не залезешь, маленький еще. Просто подводи ее к изгороди и с нее залезай в седло. Потом научишься и с земли.Учеба прошла успешно. Когда Андрей поднял стремена повыше, и я почувствовал опору для ног, то в седле сидеть было совсем не страшно. Когда табун пасется спокойно, то и ты давай своей лошади пастись. Удила в рот ей не будем вставлять, ослабь повод, и она будет спокойно щипать траву. Можно с нее слезть, она никуда не уйдет, только привяжи повод к ее ноге. Вон там, у леса, бежит ручей, в обед и вечером, перед тем, как загонять, подгоняй их напиться.

Вон жеребец, он хозяин табуна. Никто, из других коней, не подойдет и близко, все боятся его.

Огромный жеребец поражал своими размерами. Я заметил, что в табуне одни кобылицы с жеребятами и молодые кони-подростки. Андрей объяснил, что жеребец не терпит молодых жеребцов в табуне.

-Как только они подрастают, он их прогоняет. Вон видишь, четыре коня пасутся, они из этого табуна, он их недавно выгнал, и больше никогда не пустит. Так они и ходят рядом, но близко боятся подходить, если догонит, то загрызет.

У жеребца на шее висела огромная дубина, она откровенно ему мешала. На другой день я понял ее назначение. Четверка коней-изгнанников, видимо, тосковала по своему табуну и старалась незаметно приблизиться к нему, но хозяин табуна был всегда начеку. Как только они подошли достаточно близко, он прижал уши, и на бешеной скорости ринулся на них. Дубина била его по коленям, отлетала в сторону и, с размаху, вновь врезалась в его колени. Было видно, что она заметно снижала его скорость, иначе коням было бы несдобровать

Эти летние каникулы я запомнил на всю жизнь. Свобода, послушная, быстроногая лошадь в моем полном распоряжении. Я чувствовал себя настоящим ковбоем.

Загнав к вечеру табун в загон, я передавал лошадь брату, он расседлывал ее, стреноживал передние ноги и отпускал на всю ночь в степь. Утром, пока я завтракал, моя лошадка уже стояла под седлом у изгороди, поджидая меня.

Весть о приезжем «чужаке», который пасет табун, видимо, разлетелась по деревенским пацанам. Как-то в один из дней, двое таких же пастушков, как и я, подъехали к моему табуну. Оба на гнедых конях, такого же возраста, как и я. После обычного знакомства, они сразу же предложили устроить гонки на лошадях. Я согласился.

Выстроившись в линию, мы пустили лошадей в галоп. Пацаны изо всех сил обхаживали своих коней короткими бичами. У меня тоже был бич, но моя лошадь никогда не знала такого обхождения, она чувствовала мое настроение только по реакции моих колен.В этот раз моя реакция была необычайно нервной и, прижав уши, она рванулась изо всех сил. Оба гнедых коня моих соперников остались позади. Пацаны были не только уязвлены, они были обозлены.

Дав лошадям отдышаться, мы подъехали ближе к моему табуну. Мои гости сошли с лошадей, и присели на траву, приглашая и меня. Я решил показать им небольшой выпендреж. Упершись руками о переднюю луку седла, я сделал мах ногами назад и лег на лошадь позади седла. Потом оттолкнулся руками от седла и сполз на землю со стороны хвоста. Пацаны разинули рты от удивления. Потом один из них залез на своего коня и попробовал повторить то же самое. Но как только он начал скользить по заду коня, тот нервно брыкнул задними ногами, и пацан отлетел на несколько шагов. Хорошо, что он отделался только испугом. Встал другой пацан.

-Давай поборемся.

-Давай…

Мы встали в борцовскую стойку. Соперник сходу атаковал меня передней подножкой, но в нашей банде это было знакомо. Я легко убрал свою ногу, подхватил рукой его ногу и помог ей продолжить движение вверх.

Пацан довольно тяжело «хряснулся» на спину. Желание продолжить поединок, у него уже не было.

-Давай со мной – встал с травы второй.

-Давай.

Второй не стал ставить мне подножки, сходу взял меня за руки выше локтей, я сделал то же самое. Теперь только оставалось выполнить «мельницу», которую показал нашей банде взрослый парень. Мои пальцы, поднаторевшие в борьбе с вытаскиванием гвоздей из стен, сжали его руки, и он поневоле ослабил свою хватку. Оставалось только подсесть под него и выпрямить ноги. Пацан перелетел через мою спину и тяжело рухнул на траву, но я запнулся о небольшую кочку и упал не него с выставленным локтем. Он застонал от боли, потом встал, но в его глазах я не увидел смирения, они выражали злость. Я понял, что поединок продолжится.

Пацан смотрел выше моего плеча и его глаз неожиданно мигнул. Я услышал приближающийся топот сзади, в глазах, впереди стоящего, светилось торжество. Шестым… восьмым…десятым чувством я понял, что сейчас буду сбит с ног и упал на бок. Атакующий сзади, перелетел через меня, и врезался в стоящего впереди. Оба свалились в траву.

Я обошел их и залез на свою лошадь. Их было двое и они не смирились. Вечером я поделился с Андреем своими приключениями, он молча выслушал меня и угрожающе произнес:

-Ладно!

На следующий день он встретил меня и, снимая седло, произнес:

-Все в порядке, они больше не приедут.

Я понял, что ребята еще и на орехи от него получили.

Вскоре у меня случилось еще одно событие. Однажды утром, приняв табун в свое распоряжение, я не увидел в нем жеребца. Как выяснилось, его забрали, на какие то показательные мероприятия. Этот день в моей пастушьей профессии, запомнился надолго. Прошло не очень - то много времени, когда жеребцы разных рангов со всей степи, прознали, про отсутствие настоящего хозяина табуна. Я уже писал, что в нем преобладали преимущественно кобылицы и, еще не вошедшие в силу, подрастающая молодежь. Всех соперников наш жеребец попросту прогонял из табуна.

Первыми, про отсутствие хозяина, прознала четверка, недавно выгнанных, коней. Они моментально соединились с табуном, и я не стал их прогонять.

Но тут к моему табуну, один за другим стали прибегать посторонние жеребцы. Они нагло заигрывали с кобылицами, слегка покусывая их и разгоняя. Табун уже не мог спокойно пастись, и был разогнан на большие расстояния. Все мои попытки навести порядок, собрать табун, не имели никакого успеха. Пока я гонялся за одним, пытаясь его прогнать, остальные занимались настоящим бандитизмом. Но большинство уже не принимало меня всерьез, некоторые на бегу, при ударе моего бича, только прижимали уши и с угрозой поворачивали морды, с оскаленной пастью, в мою сторону. Это уже было очень серьезное предупреждение. Удар одиннадцатилетнего пацана не принимался ими в серьез.

Солнце уже перевалило на вторую половину дня, а мой табун разогнан почти на пол степи. Лошадь моя тяжело дышала, я был весь мокрый, хотелось пить. Злые слезы катились по щекам, настоящая ненависть к жеребцам обуревала меня.

И вдруг что-то изменилось, Жеребцы на полном скаку бросились от табуна, это походило на настоящее бегство. Тяжелый топот заставил повернуть голову. Со стороны деревни летел мой жеребец. На полном скаку он перемахнул через жердевой забор, высотой почти в рост человека, и галопом мчался к своему табуну. Чужаки как зайцы, врассыпную уходили в степь. Один из них бежал в мою сторону, удирая от преследователя.

Подленькое, мстительное чувство захватило меня всего. Я толкнул коленями свою лошадку, и мы с ней помчались наперерез к удиравшему беглецу. Все внимание его было переключено на преследователя, на шее которого не было той дубины, которая разбивала его колени. На меня, беглец не обратил никакого внимания, а зря. Как только мы поравнялись с ним, я с наслаждением огрел его по башке своим бичом. От неожиданности он шарахнулся в сторону, но там его и ждал мой спаситель. Он с не меньшим наслаждением, чем я, грызнул его за мясистый зад.

Одно мгновение и степь затихла. Мой спаситель легко собрал табун, пробежав по кругу, слегка покусывая замешкавшихся. Проходя мимо, он повернул голову и, как мне показалось, с симпатией посмотрел на меня.

----*----

Каникулы закончились. Через два часа подойдет попутная машина, и я поеду домой. Андрей разрешил мне напоследок съездить к табуну, и попрощаться с ним. Моя лошадь, верой и правдой служившая мне все лето, легкой рысью доставила меня к табуну. Я подъехал к пасущемуся жеребцу и слез с лошади, тот поднял голову и вопросительно посмотрел на меня. Держа лошадь за повод, я робко подошел к нему. До этого, я ни разу не осмеливался подойти так близко, я уважал его на расстоянии. При звуке моего голоса, он перестал жевать, и внимательно посмотрел на меня. Я вынул кусок хлеба и подошел еще ближе. Он понюхал хлеб и взял его мягкими губами. Я осмелился до дерзости и коснулся его бархатистой кожи. Закончив жевать, он повернул шею и обнюхал меня. У меня хватило наглости погладить его по горбоносой голове, он разрешил. Потом отошел и принялся мирно щипать траву.

Мы подружились. Я был на вершине счастья.

----*---

Волею судьбы мы поменяли место проживания на другой район. Прошло уже пять лет. Я закончил десять классов. Однажды в областном центре, где я был по вопросам своей дальнейшей судьбы, я встретился с двумя девушками, которых узнал моментально, Конечно же, это была Люська, моя одноклассница по предыдущему месту жительства, где разгорались наши футбольные баталии. С ней же ее подружка Людка Баянова, та признанная красавица нашей улицы и школы. Люська тоже узнала меня и радостно заулыбалась.

-Ты где сейчас живешь, чем занимаешься?

.-Да вот, только что десять классов закончил. А ты как?

-Мы с Людкой в педучилище учимся, сейчас домой ехать собрались. Она восемь классов закончила и меня уговорила в педучилище поступить. Я ведь только девять классов закончила. Людка, ты что, не узнаешь Кольку, да с нашей улицы же.- Людка стояла в пол оборота к нам, она повернула голову, пренебрежительно оглядела меня.

-Нет, не помню – и отвернулась.

Я купил три стаканчика мороженного и предложил девушкам. Люська охотно взяла и аппетитно захрустела стаканчиком. Людка наотрез отказалась. Я с удовольствием съел оба. Мы еще немного поболтали, и я попрощался с Люськой.

-Ну, ладно Люсь, пойду я, а то твоя подруга совсем заскучала, вдруг да еще узнает меня, босоногого нище брода.

Людка повернула, искаженное презрительной улыбкой, лицо и отвернулась. Я засмеялся.

-Передай Мишке привет - и помахал Люське рукой.

----*----

Я уже армии, в знаменитых погранвойсках. Чем знаменитых? Всем ходом шестидесятых годов прошлого столетия, положившим началу противостояния между Китаем и СССР и дошедшим до прямого вооруженного столкновения. Но я не приступаю к описанию боевых будней пограничников, хотя, бывало, будни были и горячими. Я хочу остановиться на тех моментах, которые в будущем натолкнули меня на написание рассказов и конкретно, к написанию этой повести.

На заставах, как правило, ограниченный контингент военнослужащих, это два, три десятка солдат. Это большая семья, где все знают друг о друге если не все, то многое. Так уж сложилось, что я на заставе был единственным солдатом со средним образованием. Это мое положение приводило к тому, что многие обращались ко мне по разным вопросам. Вот один из моих друзей – годков, однажды спросил меня.

-Коль, вот как арективный самолет летает? У нас в отряде кукурузники есть, но с ними все понятно, там винт крутится и тянет его за собой. А арективный? Там же винта нет.

Дело в том, что у Вовки было четыре класса образования. Я попытался объяснить на понятных ему примерах.

-Почему пуля из ствола автомата вылетает?

-Ну, в патроне же порох, вот он и выбрасывает пулю.

-А игрушечные ракеты ты видел, почему они летят, правда, недолго?

-Да что там, пых… и упала.

-Потому, что там пороха на один «пых» и положили. Если бы положили на три, четыре «пыха», то ты бы ее не нашел, улетела бы к чертям твоя игрушка. В ракетном двигателе авиационный керосин поджигается, и образующийся газ с огромной силой из сопла вылетает и толкает самолет. Чем больше летчик подает керосина в двигатель, тем больше газов образуется и, значит, быстрее летит самолет.

Вовка долго смотрел на меня и я понимаю, что мои объяснения для него туманны, но он не стал предлагать мне поглубже разъяснить эту тему.

Тогда в армии мы служили три года, с восемнадцати до двадцати одного года, из юношей превращаясь в мужчин. Кто-то уже имел счастье обзавестись подругой. Кого-то ждали, кого-то забывали, кто-то только мечтал о своей будущей подруге. Но все писали письма и ждали ответов. Кто не имел подруг, те писали письма незнакомым девушкам. Для этого брали адреса у своих друзей, сослуживцев. Один из нас, призванный из Москвы, поделился тем, что у него есть знакомая, с которой все мечтали подружиться. Сам он ей и не пытался писать:

-Все равно не ответит.

Но кто-то из наших годков, загорелся с ней познакомиться.

Однажды, в свободное время от службы, я сидел за столом в Ленинской комнате и писал письмо в Областной комитет радиовещания г. Иркутска. Я просил передать привет моей маме и популярную украинскую песню - «Ридна маты моя»

-Мама моя сейчас одна, она растила нас четверых одна, отдавала нам все. Это мое письмо-дань благодарности ей от всех нас - и так далее…

Вовка подсел рядом:

- Чего пишешь?

-Письмо на радио, маме привет и песню передать.

-Дай прочитать.

-Читай…

Вовка прочитал и долго смотрел на него.

-Здорово, вот бы матери моей также. Она тоже одна.

-Ну и напиши.

-Да я же не умею, как ты.

-Пиши, как думаешь и получится.

Прошло несколько дней. Ко мне подсел годок.

-Слушай, напиши от меня письмо той москвичке.

-Так ей уже писали парни.

-Никому не ответила.

-Значит и мне не ответит.

-Ну, ты напиши, попробуй. Вовка сказал, что ты здорово пишешь, должна обязательно ответить. Попробуй.

-Надо посидеть, подумать.

-Подумай, чем черт не шутит, когда бог спит.

Я написал, что бы отвязаться от парня:

« Здравствуй, незнакомая! Я знаю о тебе не много. Знаю, что красивая, знаю, что неприступная, но я же не рыцарь, чтобы брать тебя приступом. Я солдат пограничник. Когда ты спишь, я выхожу на дозорную тропу и меряю километры, чтобы не пропустить нарушителя, который может нарушить твой покой. Это, конечно, пафосно звучит, но мы-то выполняем свой долг без пафоса. Служу я в далекой, от тебя стороне, о которой ты знаешь только по учебнику географии. В той стороне, где в годы гражданской войны рассекал воздух шашкой (и не только воздух), удалой казак Ромка Улыбин, описанный в романе «Даурия». Эта сторона и называется – Даурия. Не знаю, как тебе, но для меня это слово, как музыка. Тебе она может не понравиться. Это сопки и степи, солончаки и комары, которые не дают покоя на службе. А сколько здесь дичи.…Перед восходом солнца, когда возвращаешься с наряда, слышишь, как охорашивается на озерах вся водоплавающая рать. Это похоже на полоскание белья тысячей прачек.

А живу я в той стороне, где красавица Ангара, в одну из ночей, сбежала от седого Байкала к красавцу Енисею. Рассвирепевший Байкал швырнул ей вдогонку огромный камень, Так и лежит он посреди могучего потока, этот символ отцовского гнева. Люди построили огромную плотину на Ангаре, и ее уровень поднялся высоко. Но по-прежнему возвышается он над мощным потоком, и зовут его Шаман-камень.

У меня есть мечта. Через два года закончится срок моей службы. Я вновь приду посмотреть на этот камень и полюбоваться величием нашей реки, а в моей руке будет лежать теплая ладошка моей избранницы.

Может, это будешь ты?!

Не криви губы в пренебрежительной усмешке. «Пути господни неисповедимы». Нет, я не верю в бога, просто эта поговорка пришла на ум.

Через два часа мне в дозор. Я буду идти, и думать о тебе. Спокойной тебе ночи неизвестная красавица, а может доброе утро, неприступная».

P.S.Я вспомнил строки, и они засели мне в голову:

Вы разрешите с вами познакомиться.

А может быть я тот, кого вы ищете.

А может быть, вам этот миг запомнится.

Как первый светлый день, из многих тысячей…

----*----

Я отдал письмо годку. Он прочитал и с восхищением посмотрел на меня.

-Слушай, а она точно ответит - потом он погрустнел - а что я ей потом писать буду, придется снова к тебе обращаться.

- Нет уж, дальше давай сам. Ну, а если напишет, дашь прочитать?

-Конечно, дам.

Про это письмо узнала вся застава, некоторые переписывали его и посылали по своим адресам. Мне тоже было интересно, ответит москвичка, или нет. Уже половина заставы, разослав мое письмо по незнакомым адресам, ожидали ответов. И ответы стали приходить. По удовлетворенным лицам отправителей, можно было догадаться об их содержании. Но ответа из Москвы не было, это интриговало нас с годком.

Теперь свободных мест в Ленинской комнате, было мало. Получившие письма парни, «рожали» ответы, пытаясь выглядеть достойно, относительно первого письма. Прошел уже месяц, и мы с годком уже решили, что ответа москвички не будет. Остальные парни получали уже повторные ответы, но по их кислым физиономиям было понятно их содержание.

-Ну, дай почитать, что она тебе ответила – попросил я у одного погрустневшего парня, который только что распечатал письмо.

-Да на – сунул мне лист письма солдат – Пиши ей сам.

Я развернул листок:

-Первое письмо, конечно, писал не ты. Не обижайся, мы же все равно незнакомы. Попроси ответить того, кто его писал.

Я вернул листок и молча пожал плечами. Прошла еще неделя и вдруг неожиданность, годок получил письмо от москвички.

«Здравствуй незнакомый солдат. Я получила твое письмо, оно, кстати, уже не первое из вашей заставы. Догадываюсь, кто виновен в распространении моего адреса. Два первых я прочитала, а твое просто выбросила в корзину для бумаг, посчитав, что оно такое же пустое, как и первые два. Через несколько дней я вновь увидела его на своем столе. Горничная наша, убирая мусор, увидела в корзине нераспечатанное письмо и подумала, что я ошиблась и нечаянно выбросила его вместе с другими бумагами. Так что за мой ответ благодари нашу горничную.

Я прочитала про седой Байкал, красавицу Ангару, про незнакомую страну Даурию. В самом деле, звучит поэтично. Ты знаешь про меня хоть что-то, я же о тебе ничего, кроме того, что ты солдат. Но, неожиданно для себя, мне вдруг захотелось побывать на берегах Байкала. Посмотреть на красавицу Ангару,Шаман-камень и, совсем уж несбыточное желание, мне захотелось вместе с тобой, пройтись по твоей дозорной тропе, держа на плече автомат. Я чувствую, что ты образован, а я окончила второй курс Московского ин. яза, специализируюсь на английском языке. В начале этого лета моя мама ушла в отпуск, и я уговорила ее съездить в Иркутск, посмотреть на Байкал, Шаман-камень, Ангару. У мамы были другие планы, но я уговорила ее. Так что, солдат, я побывала на твоей родине, я видела Байкал и все остальное. Это все в поселке Лиственничное. Мы любовались Ангарой и Шаман-камнем. Я стояла, и думал, кто ты, какой ты, кто хотел бы держать мою руку, стоя здесь. Признаюсь, что глупо, но я там незаметно оглядывалась, мечтая о том, что вдруг кто-то подойдет, возьмет мою руку и скажет «ну, здравствуй, это я». Я прочитала твое письмо много раз, но губы ни разу не кривила, не такая уж я неприступная гордячка, как преподносит меня мой знакомый. А вот четверостишие в постскриптуме, я ни разу не слышала. Неужели это тоже твои строки? Тогда это будет уж совсем неожиданно.

Спокойной тебе ночи в тревожном дозоре, или доброе утро, солдат».

Годок растерянно стоял, рядом ожидая, когда я закончу читать письмо.

-Ну, и что я могу ответить на это письмо? Да она же сразу поймет, что я тупой валенок. Не… ты писал, ты и отвечай, рассказывай про нашу прекрасную Даурию. Мне бы кого-нибудь попроще.

Ответ москвички гулял по рукам всех солдат и сержантов заставы, но никто не рискнул взять на себя смелость написать ей. Потом, едва ли не пол заставы стали приступать ко мне с просьбами дать ответ москвичке.

-Ну, напиши, чего тебе стоит. Интересно же, что дальше будет.

Я уступил просьбам друзей и, на сей раз, последовал быстрый ответ по адресу моего годка. Прочитал я его уже десятым, или одиннадцатым. Так последовало несколько переписок, и уже вся застава с нетерпением ожидала вестей из Москвы, как впоследствии, вся страна ожидала очередной серии «Санта Барбары».

Чем бы все это закончилось, я не знаю, но меня с заставы перевели в другое подразделение погранотряда. Признаюсь, что меня уже грызла совесть, ведь между нами завязались откровенно дружеские чувства и, с ее стороны возникало желание о встрече. Я понимал, что это невозможно и, в конце концов, решился на последнее письмо.

«Здравствуй! Я пишу тебе последнее письмо, потому, что считаю себя последним подлецом. Да, ты писала письма мне, и я отвечал тебе. Но адресовала свои письма ты другому солдату, который и попросил меня написать то первое письмо. Ответ, на твое первое письмо, он дать не решился и вновь попросил написать меня. Так и продолжилась наша переписка, но твои ответы читала вся застава. Но не торопись винить меня и того солдата в подлости. Конечно, читать чужие письма подло, но ни один из них, кто читал твои письма, не опустился до подленьких замечаний. Они все испытывали сожаление от того, что не им предназначены твои строки. Ты стала для них идеалом их будущих избранниц. Если бы ты могла видеть, с каким нетерпением вся застава ждала твоих московских посланий. Признаюсь – и я не исключение.

Но будущего у нас нет. Я простой парень - солдат, который не знает, что ждет его в будущем. У меня мама – простая женщина, вырастившая нас четверых в одиночестве. Соответствовать статусу твоей семьи и твоему будущему статусу, мне не грозит. Останься светлым пятном в моей памяти, неизвестная красавица».

Я отправил это письмо без обратного адреса.

----*----

Прошло уже много лет. Далеко за плечами армейские годы, несколько лет отдано простому, рабочему стажу. Неожиданно для меня, я оказался в учительской среде. Получил соответствующее образование. Через несколько лет, опять же неожиданно для себя, получаю предложение возглавить незнакомый школьный коллектив. Первый педсовет, широко открытые, любопытные глаза трех десятков учителей.

После получасового общения, ощущаю на себе упорный взгляд. Он исходит от женщины с красивым, но несколько нервным лицом. Когда наши глаза встречаются, она тотчас отводит взгляд в сторону. Поневоле он начал привлекать меня своей необычностью, в нем чувствовалось какая-то напряженность, острое переживание.

И вдруг меня осеняет… Людка… Людка Баянова, подружка детских лет. Конечно, мой взгляд изменился и потеплел. Она поняла, что узнана, ее взгляд опустился на поверхность ученического стола и больше не поднимался. Впоследствии, при встрече в учительской комнате, в коридоре, она здоровалась и тут же старалась удалиться.

Однажды, при проведении аттестации учителей, я посетил ее урок и был вынужден выйти из класса через десять минут. С учителем, с моей подружкой детских лет, творилось что-то невероятное. Ее лицо то краснело, то бледнело, речь ее запиналась, она отходила к окну и по целой минуте молча стояла, глядя в пустоту. Была угроза нервного срыва.

Я понял, что причиной этого являюсь я. Пришлось выйти и попросить завуча заменить Людмилу Алексеевну на уроке, из-за ухудшения состояния ее здоровья.

После окончания всех уроков, в кабинет ко мне вошла Людмила Алексеевна. Ее лицо озарял целый калейдоскоп страстей и красок.

-Отпустите меня товарищ директор, (она даже не называла мое имя и отчество) я не смогу больше здесь работать, Заявление на увольнение я написала.

-Люда, что случилось? Мы же взрослые люди, детство и его страсти давно закончились. Надо быть выше их. С другой стороны, тебя ведь некому заменить, все заняты. Это же придется твоему классу организовывать занятия во вторую смену, чтобы освободившийся учитель в первой смене, смог занять твой класс во вторую, Это же чудовищная нагрузка.

-Тогда увольняйте меня по статье, больше на работу я не выйду.

-Отработай хотя бы, положенные по закону, две недели. Может, за это время, мы найдем тебе замену.

Людка молча вышла из кабинета.

На следующий день ко мне в кабинет вошел офицер - танкист, в звании капитана.

-Товарищ директор, я муж Людмилы Алексеевны, Мы приехали сюда два года назад, моя часть в пятнадцати километров от сюда. Все было в порядке, нам дали квартиру в городе, Люда нашла работу в вашей школе. Но вчера она пришла вся взвинченная и сказала, что больше не выйдет на работу. Я не буду выяснять, что случилось, но прошу вас отпустить ее, я опасаюсь за ее здоровье.

Не объясняя капитану причину заболевания его жены, я тут же написал приказ об увольнении ее по собственному желанию. Заполнил трудовую книжку, проставил печати и пожелал капитану здоровья его жене.

Оставшись наедине, я немного порассуждал о том, что капитану, в дальнейшем, придется нелегко с его женой, с ее неустойчивой психикой. Людмила не смогла перенести понижения своего социального статуса, перед, презираемым в детстве, босоногим нище бродом

----*----

Мне не пришлось более побывать на родине отца. Но там побывала моя старшая сестра Валя. Не выдержав нищеты, она решила оставить институт, после третьего курса и была направлена на учительскую работу именно в то село, где родился и жил наш отец. Она работала в той школе, которая помещалась в бывшем доме отца. Она учила детей в тех комнатах, а теперь классах, где бегал и играл ребенком, а потом уже и взрослым мужчиной, наш отец.

Валя окончила образование много позже, когда у нее уже были двое прекрасных детей, и которые, стали ей надежной опорой в старости.

Мы разъехались по разным местам области, мама осталась одна в своем уютном, маленьком домике. Но каждый год мы приезжали к ней, радуя ее нашими подросшими детьми, внуками, а вскоре появились и правнуки. Мама по- прежнему активна в своем немудреном хозяйстве, пользуется авторитетом и спросом у местных жителей, своих подруг. Она ведь она у нас хорошая швея. Обращаются к ней уважительно, не иначе как Анна Ивановна. У нее образовался узкий круг подруг, таких же, как и она, пенсионерок. Собираются вместе, справляя дни рождения, различные праздники, или просто чаепития.

Вскоре у мамы появилась настоящая радость в жизни. Моя сестра, Тамара, вышла на пенсию, женила сына, побыла с ними, помогая устроить быт молодой семьи. Потом уехала к маме, став ей верной помощницей в старости, какой и была ей в ранней юности.

Нашей семье пришлось пережить страшную трагедию.

Молодой мажор, ошалев от безнаказанности и от скоростных возможностей своей новой машины, на бешеной скорости сбил нашу младшую из сестер Зину, прямо на пешеходной дорожке, в пяти метрах от автобуса, куда она собиралась войти.

Зина умерла мгновенно.

Как описать горе каждого из нас, как описать горе нашей мамы, потерявшей уже третьего ребенка в жизни.

Следствие по этой аварии длилось долго, судебные заседания откладывались раз за разом. Логику судебно-следственных органов, вероятно подкрепленных финансовой подпиткой, понять несложно… время лечит горе.

Судебное заседание, все-таки, состоялось. Виновной в аварии признана наша сестра, она ведь лежала уже не на пешеходной дорожке… Свидетели дали «правдивые» показания…

Мама с Тамарой переехали в город, в квартиру, оставшуюся после гибели Зины. Зиму они проживали в квартире, летом же переезжали на дачный участок, где у сестры стоял уютный дачный домик. Мама любила землю, и до последних своих дней, старалась быть помощницей Тамаре. Убирать урожай для нее было наслаждением. Именно земля была ее верной союзницей в самые тяжелые для нас годы.



ЭПИЛОГ.



Я стою на невысоком пригорке, едва ли на полметра, метр, возвышающейся над остальной частью местности. Природа совсем недавно освободилась от снега, но почва уже сухая, даже в низинах нет остатков талой воды, как всегда бывает в это время. Молодой сосновый бор не затеняет землю, полон щедрого весеннего солнца, и дает простор невысоким березкам, весело шевелящим мелкими, еще клейкими,не до конца распустившимися, листочками. Я не замечаю красоты уголка скупой, сибирской природы. Мой взгляд обращен вниз, на небольшой могильный холмик, со скромным обелиском. На нем фотография пожилой, но еще сохранившей былую красоту, женщины. Это не та, броская и яркая красота капризных красавиц, заставляющая совершать безумные поступки, ломающая характеры и судьбы.

От этой красоты веет надежностью, верностью, спокойствием, невозможностью предать. Предательски щиплет глаза, в горле комок, не дающий высказать слова.

-Прости меня МАМА…

Прости мою детскую непослушность…

Прости мою юношескую агрессивность…

Прости мою взрослую невнимательность…

Прости меня НЕНЬКО!!!

Я смахнул слезу с ресниц и повернулся к сестре.

-Тома, а где сейчас кольцо?

КольцоШагайхен, Эта была реликвия нашей семьи. Наш отец подарил его нашей маме, когда они поженились, а до этого, оно принадлежало его названной маме. Это массивное золотое кольцо, с прекрасным камнем-рубином. Мама иногда доставала его и мы все обступали ее, любуясь его красотой. Мы знали, где оно хранилось-за портретом отца, но ни у кого даже мысли не было взять его без спроса.

Никогда, даже в самые критические моменты нашей жизни, у мамы не возникало желание продать его.

-Кольцо Шагайхен? – переспросила Тамара – Я не стала надевать его на палец маме…ну, так, от греха подальше,… чтобы никто не знал.

Оно лежит у нее на груди, под одеждой.

Я удовлетворенно улыбнулся. Кольцо Шагайхен с мамой.

НАВСЕГДА!!!



Конец