Смерть Петра III

Жан Анри Кастера д’Арти;г 17 июля 1749, Тоннен — 19 декабря 1838, Тоннен) — французский дипломат, историк и писатель.
Родился в городке Тоннен в семье коммерсанта и судовладельца. Образование получил в иезуитском колледже, после чего поступил на службу в драгунский полк в Вест-Индии. По возвращении во Францию получил место при дворе Людовика XVI, участвовал в дипломатических миссиях, в том числе — при дворе Екатерины II.

Самым известным его трудом стала «Жизнь Екатерины II», впервые изданная в 1797 году. Увидевшая свет вскоре после смерти российской императрицы, книга содержала сведения, тщательно собранные дипломатом во время пребывания в Санкт-Петербурге. Кастера не сдерживали более дипломатические соображения и он свободно описывал реалии жизни двора императрицы и российского государства, интриги двора, составы и действия придворных партий, в том числе — детали переворота и гибели Петра III. В книге также содержались сведения о географии и административном устройстве России. Книга была высоко оценена во Франции и в Европе, была сразу переведена на многие языки. Особый интерес к ней испытывали в России, где появление отечественной литературы о жизни двора Екатерины по цензурным соображениям ещё долго было невозможным.


Статья написана по материалам книги Кастера "Жизнь Екатерины II"

Главные заговорщики, собравшись вокруг императрицы, посовещались и решили без промедления отправиться прямиком к императору. Но тем временем, чтобы обезопасить императрицу от нападения с моря или, скорее, успокоить солдат, которые думали, что она может быть застигнута врасплох и убита в любой момент, они вывели её из деревянного дворца, выходящего на главную площадь, которая была окружена войсками.

Войска, которым постоянно раздавали пиво и водку, тоже старались выразить свое удовлетворение, крича "ура!" и размахивая фуражками и шапками. Только один полк не разделял этого опьянения; это был кавалерийский полк, полковником которого Петр III был в бытность свою Великим Князем и который он присоединил к гвардии при своем восшествии на престол. Офицеры, отказавшиеся повиноваться Екатерине, были арестованы и заменены офицерами других полков, а солдаты своим угрюмым молчанием составляли разительный контраст с окружавшим их буйным ликованием.

Однако этот полк казался слишком опасным, и тогда другие войска начали покидать столицу, чтобы выступить против царя. Императрица обедала у открытого окна, на виду у солдат и толпы любопытных зрителей, собравшихся на главной площади. Петр III все еще не понимал, что происходит. Его беспокойство было настолько велико, что утром он посадил под арест верного офицера по фамилии Измайлов, который, получив накануне донесение о готовящемся заговоре, ночью отправился в Ораниенбаум и счёл своим долгом донести государю об этом. Затем государь в карете со своей любовницей Елизаветой Романовной Воронцовой, фаворитками и придворными женщинами отправился в Петергоф, где на следующий день планировалось пышно отметить праздник святого Петра.

За царём следовало еще несколько карет, и весь этот многочисленный кортеж двигался с большой скоростью, весело обсуждая ожидавшие его удовольствия, когда адъютант генерала Гудовича заметил, что тот выехал вперед на лошади и возвращается, пришпоривая лошадь. По дороге Гудович встретил одного из камергеров Екатерины, который пришёл пешком, чтобы встретить своего господина и сообщить ему о беспокойстве всех его домочадцев в Петергофе.

При этом неожиданном известии Гудович повернул назад и, приблизившись к карете царя, крикнул кучеру, чтобы тот немедленно остановился. Царь был удивлен, даже немного раздосадован и, не зная, что заставило его адъютанта вернуться, спросил, не сошел ли он с ума. Гудович подошел к нему и сказал несколько слов на ухо. В этот момент Петр, словно поражённый услышанным с пылающим лбом вышел из кареты и отошел с Гудовичем, чтобы расспросить его более подробно.

 Прибыв в Петергоф, император вбежал в павильон, который до того занимала Екатерина, и в растерянности, в крайнем замешательстве искал её, как будто она была спрятана под кроватью или в каком-нибудь шкафу. Он засыпал всех вопросами, но никто не мог его удовлетворить ответом.

Как только Пётр увидел графиню Елизавету Воронцову, он крикнул ей: - "Романовна, веришь ли ты мне теперь? Катрин сбежала. Я же говорил Вам, что она способна на всё!" Однако крестьяне, которые возвращались из Петербурга, рассказали некоторым царским камердинерам, что они уже знают о восстании, и те тихонько повторяли это друг другу, но не говорили об этом ни своему господину, ни его придворным. Вокруг несчастного императора уже царило мрачное уныние. Казалось, что роковое предчувствие было во всех сердцах предвестником его падения и внушало ему самому смятение и страх. Вскоре он уже боялся задавать вопросы, и уже никто не осмеливался давать ему советы.

С царем было шестьсот человек его голштинской гвардии. Он отпустил их и уединился с камергером, который уговаривал его оставить войска и отправиться к императрице, уверяя, что он будет хорошо принят и получит всё, что пожелает. Петр некоторое время колебался, но когда Измайлов сказал ему, что если он не поторопится, то его жизнь будет в опасности, он последовал совету этого вероломного человека. Измайлов немедленно усадил государя в карету вместе с Елизаветой Романовной Воронцовой и Гудовичем, и они направились в Петергоф.

Несчастный государь полагал, что такая покорность может тронуть Екатерину. Вскоре он был обманут. Когда карета, в которой он ехал, проехала через строй войск, казаки, которых император встретил первыми и которые никогда его не видели, угрюмо молчали; сам он был глубоко огорчён, затем неоднократные крики "Да здравствует Екатерина", раздававшиеся со стороны остальных войск, повергли его в отчаяние. На выходе из кареты Елизавета Романовна Воронцова была схвачена солдатами, которые сняли с неё орденский шнур, которым почти сразу же украсили княгиню Дашкову, её сестру. Оскорблению подвергся и адъютант генерал Гудович; но он сохранял хладнокровие и с достоинством упрекал мятежников в вероломстве.

 Кое-кто утверждает, что княгиня Дашкова сама сорвала его со своей сестры. Царя отвели на верхнюю площадку парадной лестницы. Там с него сняли все знаки ордена, сняли и обыскали одежду, в карманах нашли множество бриллиантов и других драгоценных камней. После того как он некоторое время оставался в рубашке, босой, подвергаясь издевательствам солдат, его заперли одного с караулом у дверей.

Граф Панин, посланный императрицей, прибыл к принцу и долго беседовал с ним. Он сказал князю, что императрица задержит его лишь на короткое время и что она отправит его обратно в Голштинию, как он того желает. К этому обещанию он добавил множество других, хотя они, конечно, не собирались выполнять ни одно из них. В конце концов он заставил Петра написать и собственноручно подписать следующую декларацию: "За короткое время моего абсолютного правления Российской империей я понял, что мои силы недостаточны для такого бремени и что мне не под силу управлять этой империей не только суверенно, но и каким бы то ни было образом: поэтому я опасался потрясения, которое последовало бы за её полным разорением и покрыло бы меня вечным позором. Итак, тщательно обдумав все вышеизложенное, я заявляю, без всякого стеснения, Империи Российской и всей Вселенной, что я отказываюсь на всю оставшуюся жизнь от управления упомянутой Империей, не желая царствовать в ней ни в качестве государя, ни под какой-либо иной формой правления, не надеясь даже достичь этого, какими бы то ни было средствами. В удостоверение чего я приношу искреннюю клятву перед Богом и всей Вселенной, написав и подписав это отречение своей собственной рукой."

 Вооружившись этим роковым актом, Панин удалился. Пётр стал более спокойным, и офицер с усиленным конвоем почти сразу же забрал его и уехал, сказав, что у него есть приказ отвезти того в Ропшу, небольшой императорский замок в двадцати вёрстах от Петербурга.

Он был перевезён не в Ропшу, а в другую тюрьму, как мы увидим ниже. Петербург, однако, оставался в состоянии ожидания и неопределенности с предыдущего дня. Никто не приезжал, чтобы узнать подробности победы Екатерины. У Петра III всё ещё оставались там друзья; и если бы у него хватило мужества сразиться с мятежниками и дать им отпор, то столица поспешила бы принять его, чтобы не допустить после его мести.

Первым делом Екатерина решила увезти принца Ивана из дома, где он был спрятан, и отправить его обратно в Шлюссельбург. По приказу Петра Иоанн Антонович был тайно привезён в Петербург и спрятан в каком-то доме. Пётр собирался объявить Иоанна своим наследником, а Павла Петровича бастардом. Затем Екатерина щедро наградила руководителей заговора. Панин был назначен премьер-министром, Орловы получили графский титул, а фаворит Григорий Орлов стал генерал-лейтенантом русских войск и кавалером второго ордена империи - Святого Александра-Невского. Несколько офицеров гвардии были повышены в звании. Двадцать четыре из них получили землю и несколько тысяч крестьян.

 Финансовые средства позволяли выдать солдатам только водку и пиво, они были розданы им, и Екатерина угощала их с большой щедростью. Когда Петра отправляли из Петергофа, этот Государь, обнадеженный словами Панина, был ещё далек от того, чтобы предугадать ожидавшую его участь. Надеясь, что в тюрьме он пробудет совсем недолго, прежде чем его отправят назад в Германию, он попросил у Екатерины негра, который иногда забавлял его, собаку, которую он очень любил, свою скрипку, Библию и книги, и сказал ей, что, презирая подлость людей, он хотел бы жить только в уединении, как философ.

Ему ничего не было позволено, а его планы в отношении жизни философа были осмеяны. Его даже не повезли в царский замок в Ропше, как было решено; его тайно отвезли в Мопсу, небольшой загородный дом гетмана Разумовского. Пётр пробыл там шесть дней, не привлекая внимания никого. Об этом знали только кроме руководители заговора и охранявшие его солдат, и вдруг к нему заявились Алексей Орлов и Григорий Теплов и сказали, что пришли сообщить о его скором освобождении и пригласили на обед. Тут же по северному обычаю принесли бокалы и коньяк. Пока Теплов отвлекал царя, Орлов наполнил бокалы и налил в тот, который должен был принести смерть в сердце князя, напиток, который придворный лекарь имел грех приготовить для этой цели.

 Я не хотел писать имя этого труса в первом издании этой истории, но поскольку с того времени его опубликовали другие лица, я не хочу больше колебаться, чтобы назвать его. Его звали Крузе, и в награду он получил должность лекаря при великом князе Павле Петровиче; то есть за то, что он был виновником смерти отца, ему было поручено после следить за жизнью сына.

Царь, не прекословя, взял яд и проглотил его. Вскоре его пронзила жестокая боль, и когда Орлов предложил ему второй бокал, он отказался и обвинил его в преступлении. Он стал просить молока, но оба чудовища предложили ему еще отравы и заставили выпить её. К царю подбежал французский камердинер Брессан, который был очень привязан к нему. Царь бросился к нему в объятия со словами: "Мало того, что они помешали мне царствовать в Швеции и отняли у меня российскую корону, они хотят ещё отнять у меня жизнь".

Камердинер попытался заступиться за своего господина, но два картежника заставили этого опасного свидетеля уйти и продолжали издеваться над царем.

Не в силах вырвать царя из рук заговорщиков, камердинер Брессан просил позволить прислуживать ему в тюрьме, что и было ему разрешено. После смерти императора Брессана отвезли в Петербург, и священник заставил его поклясться на распятии никогда не рассказывать о том, что он видел. Должен ли он был держать такую клятву? Он всё же рассказал обо всем господину Беренгеру, посланнику Франции.

 В разгар этой суматохи в комнату вошёл младший из князей Барятинских Фёдор, распоряжавшийся охраной. Это был брат человека, который впоследствии стал послом во Франции. Екатерина II присвоила убийце Барятинскому титул Голштейнского Великого князя, который Петр III предназначал для князя Ивана Антоновича; и княгиня и другие родственники несчастного царя согласились на сей недостойный альянс! - В 1780 году английский министр представлял императрице нескольких курьеров, когда эта императрица, увидела вошедшего в кабинет Барятинского, то сказала: "Вот человек, который оказал мне величайшую услугу в чрезвычайно критический момент". - Все, кто знал о преступлении Баратинского, вскрикнули. Императрица, не смущаясь, добавила: - "Однажды, когда я вылезала из кареты и у меня подвернулась нога, он поддержал меня; без этого я бы упала лицом прямо на землю".

Орлов, уже поваливший царя на пол, прижал его грудь коленями, одной сильной рукой держал его за горло, а другой сжимал череп. Затем Барятинский и Теплов протянули ему полотенце со сделанной петлей для шеи. Сопротивляясь, Петр до крови расцарапал Барятинскому лицо, след от царапины некоторое время держался на щеке предателя; но вскоре несчастный царь потерял силы, и убийцы прикончили его.

Некоторые придворные утверждали, что с убийцами был Потёмкин. Но надёжные люди, бывшие тогда в России, опровергают этот факт, а сам Потёмкин всегда с негодованием отрицал его.

Алексей Орлов немедленно сел на коня и на полном скаку помчался в Петербург, чтобы объявить Екатерине, что Петр III скончался. Это было как раз то время, когда императрица собиралась появиться при дворе. Она вышла с невозмутимым видом; затем уединилась с Орловым, Паниным, Разумовским, Глебовым и некоторыми другими своими жестокими сообщниками и, посовещавшись в этом мрачном совете о том, следует ли сразу сообщить сенату и народу о смерти императора, решили, что следует подождать еще день.

Екатерина, как обычно, пообедала на публике, а вечером устроила весёлую дворцовую вечеринку. На следующий день Екатерина, всё еще делая вид, что не получала известия об этой смерти, и якобы узнала о ней только что, сидя за столом. Она тут же вышла из-за стола с полными слёз глазами. Она отпустила придворных и иностранных министров, скрылась в своих покоях и в течение нескольких дней демонстрировала глубокую скорбь. За это время от её имени была опубликована следующая декларация, в которой жестокость сочеталась с самым бесстыдным лицемерием.

 "На седьмой день после восшествия на императорский престол мы получили извещение, что на прежнего императора напали жестокие колики, вызванные геморроем, от которого у него и раньше были частые приступы. Поэтому, чтобы не нарушать долг, возложенный на нас христианской религией и святым законом, предписывающим беречь жизнь ближнего, мы приказали немедленно отправить к нему всё, что можно использовать для предотвращения последствий столь опасной болезни и для облегчения его состояния с помощью быстродействующих средств. Однако вчера (6 июля по ст. ст.) Мы с великой скорбью и сожалением узнали, что Всевышнему было угодно завершить его жизненный путь. Поэтому мы распорядились доставить его тело в монастырь Александро-Невский, чтобы похоронить там. Вместе с тем, как императрица и мать, мы призываем всех наших верных подданных попрощаться с покойным, забыв прошлое, и молиться Богу за его душу, а также считать этот неожиданный приговор Всевышнего следствием незримых взглядов, которые его провидение сохранило за собой над нами, над нашим императорским престолом и над всем нашим возлюбленным отечеством."

 Тело несчастного Петра III действительно привезли в Петербург и три дня выставляли в Александро-Невском монастыре. Потрудились одеть его в прусский мундир, и люди всех сословий и состояний могли отдать ему последние почести, которые в России состоят в том, чтобы целовать мертвого в уста. Бывший император лежал в гробу, вокруг которого стояло всего сорок свечей.

Его лицо стало очень черным. Сквозь эпидермис сочилась кровь, проступавшая даже сквозь перчатки, которые были надеты на его руки; яд, который его заставили принять, должно быть, был очень сильным, так как все, кто имел печальную смелость прикоснуться к его устам, отходили с распухшими губами.

День, когда хоронили свергнутого императора , стал для Петербурга днём смятения и опустошения. Народ шел за гробом, осыпая гвардейских солдат оскорблениями и упрекая их в том, что они не пожелали пролить кровь за Петра III. Голштинские солдаты, до сих пор находившиеся в Ораниенбауме, освобождённые, но безоружные, явились на эти печальные похороны и, со слезами сопровождали тело своего господина. Русские видели в них уже не царских любимчиков, а верных слуг, чьё горе они разделяли. На следующий день Екатерина приказала этим несчастным голштинцам отправляться на родину. Их посадили на корабль, который неожиданно затонул при выходе из порта Кронштадта. Солдаты спаслись на скалах у самой кромки воды, но варвар адмирал Талызин бросил их там на погибель под тем предлогом, что, прежде чем спасать их, нужно съездить в Петербург за разрешением.

Весть о перевороте в России вскоре разнеслась далеко по всему миру. Европейские государи были осведомлены о средствах, которые Екатерина использовала, чтобы стать императрицей, но без колебаний признали её. Некоторые из них даже ликовали, но радость их была недолгой. В первом же указе, опубликованном Екатериной при вступлении на престол, она назвала короля Пруссии наследственным и непримиримым врагом России, так как хотела обратить на своего несчастного мужа ненависть русских к пруссакам. Опасаясь, что Фредерик решится объявить себя государем над двадцатью тысячами русских вспомогательных войск, находившихся в его армии, которых после отозвала, она в то же время отдала приказ своим доверенным лицам конфисковать доходы королевской Пруссии, а своим генералам - быть готовыми к войне.


 Для справки: Принц Карл Петер-Ульрих — будущий император Петр III — родился 10 февраля 1728 года в немецком городе Киле. Его отцом был герцог Карл Фридрих фон Гольштейн-Готторп, матерью — дочь Петра I Анна Петровна. По крови этот мальчик был наследником как Петра Великого, так и шведского короля Карла XII. Первому он приходился родным внуком, а второму — старшим внучатым племянником.

Римма Соловьёва
02.07.2024