Четыре Исторических Анекдота времён Николая I

ИЛЛЮСТРАЦИЯ: знаменитый итальянский тенор Джованни Марио в роли Дон Жуана. Портрет из коллекции СПбГК имени Н. А. Римского-Корсакова

В жизни, как известно, может случиться то, что не всякий талантливый романист измыслит. И забавные вещи случаются иногда в самых трагических ситуациях. Так в состав членов Следственной комиссии по делу декабристов входившие Графы (1826) Александр Иванович Татищев и Павел Васильевич Голенищев-Кутузов участвовали в убийстве Павла I.

Вопрос о цареубийстве следователи сделали основным в этом процессе, что и использовали декабристы. Так приставленный к заключённым священник Петр Мысловский передает, что, когда Павла Ивановича Пестеля спросили, задумывался ли он о последствии умысла на цареубийство, тот хладнокровно ответил:

«”В с е... н а ш и   м о г л и  надеяться, что нас станут судить так, как убийц Павловых...”  При сих словах члены комиссии в молчании поглядели друг на друга».

Всем ведь было известно, что "убийцы Павловы" остались безнаказанными: косвенно причастный к убийству своего отца Александр I  не посмел никого наказать, только сослал главного организатора заговора зарвавшегося в амбициях графа  П.А. Палена в имение. И то не сразу сослал.
________________________________


М.С. ЛУНИН   НА   ВОПРОС  О   ЦАРЕУБИЙСТВЕ   ОТВЕЧАЛ, что «э т а  м ы с л ь  н е представляет ничего нового в России – примеры совсем свежи.  <...>  Комитет остался в замешательстве».
 
Когда всё тот же Голенищев-Кутузов спросил Николая Бестужева, как он мог решиться на такое гнусное покушение, декабрист с крайней иронией ответил: «Я  у д и в л я ю с ь,  что это  ВЫ  мне говорите!».



В   ПРОИЗВЕДЕНИЯХ   СОВЕТСКИХ   БЕЛЛЕТРИСТОВ   НЕМАЛО   ПРЕУВЕЛИЧЕНИЙ   О НЕХОРОШЕМ   ПОВЕДЕНИИ   НАШИХ   ЦАРЕЙ,  но иногда происходит совсем уж странное. Так в романе советской писательницы Марии Марич «Северное сияние» (1958)  упоминается о разгроме польского восстания 1830—1831 гг.

 Александр I, относившийся к польскому национальному движению с некоторой ленивой симпатией, в 1815 дал Польше либеральную конституцию, согласно которой российские монархи должны были на царство Польское короноваться в Варшаве, произнося при этом клятву польской конституции. При этом сам же Александр и начал нарушать эту конституцию.

После смерти Александра Павловича Николай I в 1829 в Варшаве был коронован на Царство Польское, хотя, будучи уже Всероссийским Императором, считал это для себя унижением, да и поляки, естественно, его не желали. Всё это вместе с другими причинами  привело к польскому восстанию против русского владычества, которое началось 29 ноября 1830 года и продолжалось по октябрь 1831 год

 Главнокомандующему польской армией и Наместнику Царства Польского (1826—1830) Вел. Кн. Константину образумить поляков не удалось. «Я   н е   х о ч у   у ч а с т в о в а т ь   в  э т о й   п о л ь с к о й   д р а к е...» — будто бы произнёс Константин, имея в виду, что происходящее  —  есть счёты поляков с навязанным им королём – русским русским Императором.

 К тому же Константин был женат по любви морганатическим  браком на польской графине Жанетте Грудзинской, после брака получившей титул княгини Лович. И Константин Павлович с русскими войсками словно назло брату Николаю не просто оставил Варшаву без боёв с восставшими, но с войсками Российской империи вообще покинул территорию Царства Польского. После этого восстание разом охватило всю Польшу. А Великий князь Константин Павлович скоропостижно скончался от холеры 15 (27) июня 1831 в Витебске.

 В ходе восстания 1830—1831 гг. Николая I  поляки объявили низложенным. Но уже 6 сентября 1831 русские войска под командованием Паскевича взяли Варшаву. В 1832 была отмена конституции Царства Польского, которое вошло в состав Российской империи и практически перестало существовать. Хотя отдельные выступления продолжались в Польше до 1833 года.  4 октября 1835 г. Николай произнёс «разгромную» речь перед депутатами города Варшавы при приеме их во дворце Лазенки. В речи есть фразы:

"Е с л и  в ы  у п р я м о  сохраняете мечты обо всех химерах, об отдельной национальности, о независимой Польше, о всех этих несбыточных призраках, вы ничего не сможете сделать, кроме того, что навлечете на себя новые тяжкие бедствия..."; "П р и   м а л е й ш е м возмущении в 24 часа Варшавы не будет, и я уже в другой раз ее не построю".

Далее Марич через одного из персонажей романа описывает один из театральных жестов Николая Павловича: «О н   н а з в а л  данную Польше Александром I  конституцию "п о к о й н и ц е й"  и распорядился поставить ларец с нею в ногах гробницы своего брата. Отхлестав нас таким образом, царь поехал, прежде всего, осмотреть цитадель... И остался очень доволен, увидев, что дула ее орудий действительно направлены на Варшаву».

Отношения между братьями Николаем и Константином Павловичами всегда были натянутыми. Так что перед нами будто бы ещё один театрально характерный жест Николая I: унизив поляков, он заодно будто бы и «отомстил» усопшему брату за пропольские симпатии. Грубость Николая Павловича - тоже факт исторический. Так что всё вроде бы логично...

ПРОБЛЕМА  ЗДЕСЬ  В ТОМ, что тело умершего В. Кн. Константина было доставлено в Петербург и уже 17 августа 1831 года погребено в Родовой Усыпальнице Дома Романовых — в Петропавловском соборе Петропавловской крепости Санкт-Петербурга.

Так что в ногах какой гробницы своего брата в Варшаве или в Лазенки Николай I поставил ларец с "покойницей" конституцией во время своего визита в Польшу в 1835?  Скорее всего, перед нами  п о л и т и ч е с к и й   а н е к д о т, прилетевший с польской стороны. Вот только дату не потрудились проверить.



ТРЕТИЙ  АНЕКДОТ   ГАЛАНТЕН   И  ПРИЯТЕН  ДЛЯ   ЧТЕНИЯ.  В романе  Булата Окуджавы  «Путешествие дилетантов» (1978) фрейлина русского двора рассказывает своему далёкому от двора брату с её точки зрения пикантную историю:

 «ИЗВЕСТНАЯ   ВАМ   ГОСПОЖА   ЮРКО  всякими путями добивалась расположения красавца Марио - этого, из итальянской труппы, - и вот почему её экипаж часто заставали на Мойке (а он  жил там), а его видели выходящим из её подъезда совершенно  нагло... вскоре все выяснилось, а государь (он последнее время особенно нетерпим к проявлениям, безнравственности) велел выслать тенора, да, да, он уже уехал... вот только что... Госпожа Юрко в отчаянии, при дворе не принимают...» Что касается до госпожи Юрко, то, приходится подозревать, что она лицо мифическое, вроде миссис Гаррис в известном романе Чарльза Дикенса «Мартин Челзвит». А Вот «красавец Марио» лицо реальное.


ДЖОВАННИ  МАТТЕО  КАВАЛЕР  ДИ КАНДИА, более известный под сценическим псевдонимом Марио Джованни (1810 — 1883) — итальянский оперный певец, знаменитый тенор своей эпохи, и что редко среди артистов, – чистокровный аристократ.

 Согласно фамильной традиции после окончания военной Академии в Турине кавалер Ди Кандиа служил офицером в Пьемонтской армии. Здесь проникся идеями борьбы за единство Италии, которая в ту пору была раздробленной. По причине участия в запрещённом движении он в течение многих лет вынужден был жить за рубежом. Все эти обстоятельства плюс долги ускорили разрыв молодого человека с семьей.

На своё счастье Марио увлекся пением, выступал как любитель. В 1836 году он поступает в Парижскую консерваторию. В 1838 успешно дебютирует в Гранд-опера и с тех пор слава его стремительно растёт. В Петербурге в составе Итальянской оперы Марио гастролировал с 1849 по 1853 годы. Думается, что за проведённые в России сезоны красавец Марио мог не раз выходить из подъездов разных даже весьма знатных дам. И никто этим особенно не оскорблялся.

Выступления Марио в России прекратились после инцидента с супругой Николая I, императрицей Александрой Федоровной, предложившей Марио спеть в задуманном ею в древнеримском стиле представлении в Эрмитажном театре. Но императрица пожелала, чтобы певец сбрил бородку - эспаньолку, дабы внешность его пришла в соответствие с древнеримскими традициями. Однако Марио, будучи гордым аристократом, ответил следующее: «M a d a m e,  я   г о т о в   п о л о ж и т ь   к   В а ш и м   н о г а м   м о ю   ж и з н ь,  н о   м о ю   б о р о д у   н и к о г д а».

Надо сказать, что император Николай I  не позволял своей супруге вмешиваться в политику, но в других своих прихотях она отказа не знала. Кроме того, в отличие от Европы, артисты в то время в России считались людьми как бы «второго сорта», и дворян среди них практически не было. Артисты должны были повиноваться. Артиста можно было даже велеть высечь.

Надо думать, что категоричный отказ какого-то там певца Итальянской оперы Марио поразил избалованно амбициозную Александру Фёдоровну как громом. Но красавец тенор был непреклонен: ему не было дела до прихоти русской императрицы. У него было своё мнение, как ему следует выглядеть. И что можно было предпринять в отношении такого непростого человека?! После этого Марио и перестал гастролировать в России, хотя от этого слава его в Европе нисколько не умалилась.

Далее в дело вмешивается дворцовый этикет. Рассказывать эту историю, как она изложена выше, значило ещё раз оскорбить Императрицу: её имя вообще не следовало упоминаться "всуе" - в неких пикантных историях. Поэтому для объяснения неприятного события (уехал любимый публикой итальянский тенор!) прицепились к какой-либо реальной любовной связи или просто выдумали приличный анекдот.

А зачем вообще эту историю про некую мадам Юрко помещает в свой роман Окуджава? А ему, скорее всего, так удобно обозначить 1853 год. Кроме того, "нетерпимый к безнравственности" государь имел немало любовниц, так что рассказанный фрейлиной довольно беспомощно сочинённый анекдот в романе как нельзя лучше указывает на лицемерие Двора и лично Государя


ИЛЛАРИОН  МИХАЙЛОВИЧ  БИБИКОВ  (1793 — 1860)  —  РУССКИЙ  ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ДЕЯТЕЛЬ,  ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ,  СЕНАТОР,  губернатор — нижегородский (1829 —1831), калужский (1831-37) и саратовский (1837 — 39). В Москве Бибиковы жили на Малой Дмитровке (сейчас улица Чехова).

 И.М. Бибиков был известный вельможа начала прошлого века, проделавший весь поход против Наполеона и присутствовавший на Венском конгрессе, человек очень образованный и оригинальный. Когда он, будучи уже в отставке, тяжело заболел, врачи, чтобы не волновать больного и скрыть от него его тяжелое положение, говорили между собою на консилиуме по-латыни.

Бибиков внимательно вслушивался в их разговор и, открыв глаза, сказал окружавшим его врачам:

— Меня приводит в отчаяние не безнадежность моего положения, а те ошибки, которые вы делаете, говоря по-латыни.