Вопросы и ответы

Писано лет десять назад для замечательной девушки Терри к ролевой игре по мотивам "Звездного Пути".

***
- Сержант Роуг, почему Вы подали рапорт о переводе в службу безопасности?

Почему? Как ответить на этот вопрос лощеному лейтенанту кадровой службы, который видел войну только в сводках с фронта? Потому, что я устала?

Я устала. Устала от укоризненных взглядов отца, который мечтал о втором сыне, а небеса ниспослали ему меня. Устала от укоризненных взглядов матери, которая до сих пор думает, что это не дело для единственной дочери знаменитого капитана Роуга – летать. Устала от отношения командиров Академии, которые явно показывали свое отношение к девочке-пилоту, пусть даже и дочке самого Роуга. От этой войны, от дурости и сволочизма людей. И от полетов. Я. Больше. Не. Могу. Потому и подала рапорт.

- Мне кажется, я принесу больше пользы именно в службе безопасности. Война окончена. Пилоты летают не каждый день и не каждую неделю. Я так не могу. Мне надо чем-то заниматься. Работу СБ я понимаю.

Лейтенант скептически хмыкает:

- Уверены?

Может ли взгляд сжигать? Мой – нет, иначе блондинчик уже пылал бы не хуже догорающего истребителя тостеров. В руках, Шельма, держи себя в руках. Как тогда, в первом одиночном вылете.

- В моем личном деле должна быть отметка о содействии СБ в операции.

- Да, она там есть, - снисходительно кивает лейтенант. – Продолжим.

Он перелистывает страницу моего личного  дела, и я снова чувствую себя как в том первом одиночном полете.

Я мечтала о звездах всегда, всю свою жизнь. Мечтала стать к ним ближе. Мне не было еще и одиннадцати, когда отец впервые дал мне попробовать подержаться за штурвал летящего флайера, и я поняла, что нашла свое призвание.

Вопреки маминым причитаниям (зато при полной поддержке отца, великого пилота Эрика Роуга, старпома) я без проблем прошла Академию и даже стала третьей на курсе. Но первый одиночный вылет дал мне понять – небо не для меня.

В тот день я получила первое свое задание – одиночное патрулирование, поиск врага. "Не геройствуй!", - сказал мне капитан. "Просто найди врага и возвращайся!" – говорил он. А мне грезилось, что я сейчас совершу свой первый подвиг. Найду, прослежу, открою место расположения базы этих ходячих приборов. Грезилось, да; но на четырнадцатой минуте полета я вдруг осознала, что вокруг меня космос. Я впервые была одна в глубоком космосе, и это оглушило меня. Я ребенок с Каприки-13, планеты, на которой не бывает темно. Яркое солнце днем – и яркий неон ночью. Свет повсюду, он пробивается через плотно задернутые занавески, залезает под одеяло и обнимает тебя. И неизменный спутник света – звук. Планета никогда не молчит, черт возьми, она даже не приглушает звуки.

Но здесь, в рубке моего кораблика размерами едва больше флайера, я впервые в жизни узнала тишину и темноту. Свет кончился. Вокруг меня не было ничего; лишь едва светили холодные точки звезд, такие недосягаемые. С темнотой пришла и тишина. Едва слышно работали двигатели, чуть шуршали насосы системы жизнеобеспечения, и когда я щелкнула тумблером, привычный звук оглушил меня. Я до сих пор не могу внятно объяснить, что же меня напугало, но я едва удержала себя от того, чтобы заорать в голос или разреветься. Сознание накрыло темным вязким покрывалом, и я практически исчезла, растворилась в этой темноте и тишине. Меня не стало. Я до сих пор не знаю, как так получилось, что я прошла положенный маршрут до конца, все 48 минут, смогла вернуться и даже доложить капитану об отсутствии врага. Но уже во второй полет я не вышла. Сшельмовала с графиками полетов. Неспроста я Шельма.

После этого я лишь один раз была в одиночном полете. И только звезды знают, чего он мне стоил.

***

- Почему Вас прозвали Шельма?

Я не имею права на улыбку, но не улыбнуться я не могу.

- Сэр, это давнее университетское прошлое прозвище.

Ох, если бы лейтенантик сейчас узнал, с чего оно ко мне прилипло… А все ведь началось с невинной шутки над другом, с дурацкого розыгрыша, который не удался, с плеснувшего на волосы малинового красителя и чьей-то дурацкой поговорки "Бог шельму метит". Но для окончательного закрепления потребовались еще несколько удачных обманов – я и пиво проносила в кампус, и правильные ответы на тест доставала. Но моим вторым именем прозвище стало после той дурацкой истории с Макбрайдом.

Даже в самом распоследнем училище есть такой специально обученный человек, который следит за нравственностью молодежи. В Академии, где готовят будущих офицеров, таким человеком обязательно должен был стать распоследний старый зануда. Им был Джеймс Йохан Макбрайд.

И когда нас поймали в кампусе за увлекательным занятием – игрой в покер с поглощением приличного количества пива, мы не могли избежать наказания. Но шанс получить наряды вне очереди и месяц драить кампус нас не пугал. Было еще и нечто худшее – нам предстояло выслушать нотации Макбрайда. Старый хрыч никогда не мог уложить даже в полчаса свой рассказ про старые времена и высокие моральные качества, коими обязаны обладать офицеры. Самое мрачное было в том, что вызывал он всех виновников вместе, отчитывал по очереди, и последний из нашей компании был бы вынужден ждать очереди в приемной никак не меньше четырех часов.
Но сегодня я поспорила, что меня Макбрайд отпустит сразу, не пройдет и пяти минут. Парни рассмеялись – ведь они хорошо знали Макбрайда – и предложили пари. Проигравший исполняет наказание победителей. Я усмехнулась и пари приняла. Джейн замешкалась и спасовала – она тоже знала старика, но и про меня она многое слышала)

Я вышла через три минуты, загадочно улыбаясь. И никогда никому не рассказывала о произошедшем в кабинете – никому до того случая в баре… впрочем, этой пьянки еще не было, она произойдет спустя четыре года после этого вопроса. На деле же я лишь сняла форменный китель и пролепетала: "Ой, здесь так жарко, Вы же не против, если я его сниму?" По уставу под кителем девушка должна была носить белую футболку; но про толщину ткани и наличие под нею нижнего белья ничего сказано не было. Моя футболка была самой тонкой из возможных, белья под нею не было, а в кабинете было слегка прохладно.

Капитан Макбрайд сменил четыре цвета лица, от багрово-красного до зеленоватого, а в его мыслях промелькнули разные варианты от естественной мужской реакции на практически обнаженную по пояс молодую девушку до предчувствия сексуального скандала и увольнения с позором, если кто-то зайдет в кабинет прямо сейчас или если я выйду одеваясь. Поэтому он лишь промямлил что-то вроде "Курсант Роуг, надеюсь больше не увидеть вас в моем кабинете вот так…" и махнув рукой отпустил меня. Но китель я все же одела перед дверью.

Пятеро парней не сдержали удивленного вздоха. Но пари есть пари, и они честно драили за меня полы до конца года.

- Но сейчас Ваши коллеги его поддерживают.

- Это вина Джеффри Микани. Он учился со мной вместе и так часто называл меня вне полетов Шельмой, что и остальные пилоты нашей части переняли дурную привычку.

- Вы пытались с этим бороться?

- Нет, мне это безразлично.

***

- Почему капитан Бертольдо приходил к вашей каюте?

Мне не смешно, но это забавно. Этот вопрос задает тот же самый человек, который три года назад задавал первые вопросы. Лейтенант Джейкобсон. Но только теперь лейтенант Джейкобсон представляет другой отдел. Он уже не кадровик, а особист СБ. И работает он не по моему рапорту, а в связи со смертью этого ублюдка Хью Бертольдо, который поставил своей целью выкинуть меня из СБ и из армии, желательно с позором. Его, видите ли, унизило, что его расследованию помешала молоденькая девчонка, назначенная на задание из-за протекции папаши. Протекция была только в его заплывших пивом и беконом мозгах, но месть туда прописалась крепко.

А вчера его нашли у дверей моей запертой каюты, и что он там делал – термосы ведают… Нет, конечно, обвинений мне не предъявить, я только прилетела с Каприки, но разобраться надо.

- Я не знаю.

- Готовы подтвердить это при допросе с применением пентотала?

- Конечно.

И без труда подтвердила. Потому что в этот момент я и правда не знала, что этот толстый сукин сын пытался подставить меня под трибунал. При обыске у меня в сумочке нашли именную печать следователя СБ. Через полчаса был обыск в моей каюте, и у меня на столе стояла именная печать следователя СБ. Не знаю, где были мысли этих людей, но они не проверили, чья печать была на столе; они решили, что это я переложила ее на стол из сумочки. А я лишь потом, после всех проверок и завершения отстранения бросила печать со стола в сумочку и поняла, что печатей две. Бертольдо подкинул мне свою печать, и если бы гада не свалил инфаркт, то он бы скинул вскрывшееся воровство и злоупотребления положением, подписанные им, на меня.

Только вот теперь его именная печать лежала у меня в каюте, приклеенная под кроватью на скотч. И я не знаю, что с нею делать.

***

- Викки, может быть, это несколько необычный вопрос, но… мне сказали, вы возите с собой сушеную лягушку.

Боги, это не необычный – это откровенно задолбавший меня вопрос. Мне его задает каждый, кто услышал про несчастное пресмыкающееся… или она земноводная?..

Биология никогда не была моим любимым предметом.

- Это какой-то амулет? Народное средство? Расскажите!

На секунду, мне кажется, мое лицо искажается в гримасе боли. И перед глазами снова встает почти живой Александер, который улыбается и приглашает меня на вечеринку. Он не умел проигрывать. Смешной мальчик – неплохой пилот и умница, но слишком влюбленный в Шельму Роуг. Ты потому пошел на то задание? Или у тебя не было выбора?

- О, нет, конечно. Точно надо рассказывать?

Он ухаживал за мной едва ли не с первого дня, когда попал в нашу часть. Я летала уже полгода и даже была представлена к первой награде. Которую не получила. Он звал меня на посиделки в кают-компании, в отпуск, посмотреть с ним кино, выпить. Странно, он не казался назойливым, был почти приятен, но меня тогда раздражала щенячья влюбленность в его глазах.

- Это же интересно, - улыбается журналистка.

- Я уже и не помню, с чего все началось…

А совесть колет – помнишь. Ты это помнишь, Викки Роуг по прозвищу Шельма. В тот вечер он был на базе, и ты думала, как весело отказать ему сегодня, если он позовет тебя куда-то. А он не пришел. Тебе передали коробку, обернутую красной бумагой. В коробке были банка с ярко-зеленой лягушкой и конверт. А в конверте открытка с одной фразой: "Викки, от твоего отказа я навек превратился в жабу".

Как же меня это взбесило! Я выбежала с этой зеленой тварью в руках, чтобы швырнуть ее в лицо сопляку…

- Есть легенда, что в древние времена лягушек лизали для получения эйфории и расслабления… в какой-то сказке после поцелуя лягушка превращалась в принцессу, но все это, конечно, бредни. Я часто подшучиваю над своими друзьями, один из них даже на самом деле лизнул эту сушеную лягушку, придурок… нет, фамилию, конечно, не скажу…

…но Александер уже улетел куда-то с заданием. Его не было три дня, и я три дня придумывала все более изощренные способы возвращения этой лягушки к нему. А он уже не вернулся. Сначала просто стало известно, что он погиб. Уже потом, спустя месяцы, когда я попала в СБ, я попробовала узнать детали, но допуска не хватило. Его направили на секретное задание разведки, шансов вернуться было мало – вот и все. Он не вернулся.

И тогда я внезапно разревелась как дура в каюте, взяла отпуск на неделю и пила. Лягушка сдохла и начала вонять, но я внезапно решила оставить ее. Слила воду и оставила ее на столе. И я до сих пор не знаю, назначили его на это задание или он вызвался сам, потому что больше не мог.

- А вообще для нашей работы сушеная лягушка – идеальный питомец. Есть не просит, шерсть по каюте не раскидывает и почти не воняет.

Заметила ли она, как на последних словах я сильно стиснула губы, чтобы слезы не встали в глаза?

Я до сих пор не знаю, почему меня так бьет память об Александере. Но засохшую бледно-зеленую лягушку я вожу с собой. Может быть, только она, память о смешном мальчике, любящем бескорыстно и чисто, не дает мне разувериться в людях до конца.

***

- А все-таки, Викки, ведь Вы начинали пилотом, и Ваш отец – он тоже пилот. О Ваших летных талантах уважительно отзываются другие пилоты Вашей бывшей части. Что стало причиной ухода в службу безопасности?

- Это секретная информация!

Фраза вырвалась у меня почти на автомате; я почти рассмеялась, увидев удивленное лицо журналистки.

Но, правда, что мне рассказать? Как мы пытались достать у контрабандистов дефицитные медикаменты, спасающие жизни наших товарищей, а две фифы-медички Игла и Клизма-сан, выделывались перед нами, пилотами, пытаясь придать себе значимости? Как мы прикрывали Мула, который пристрелил мерзавца-перебежчика? Как я видела на каждом шагу чужие жадность, тупость, своенравие, которые стали причинами срыва важнейших операций?

Я устала от человеческой тупости и гадской натуры. Когда я была пилотом, я вынуждена была терпеть это. Но в какой-то момент я поняла, что больше не могу. Не могу мириться с этим и принимать как должное. Может быть, в тот момент, когда из-за сволочизма двух медичек могли погибнуть мои товарищи, в тот момент, когда мне живо представилась картинка расплескивающихся по стене мозгов Габриэли-Иглы?

- Шучу. Профессиональная привычка, знаете ли. Просто, видимо, в какой-то момент работа пилота стала для меня чем-то уже прошлым. Знаете, так бывает, когда вдруг понимаешь – эта работа по-прежнему получается отлично, но больше пользы принесешь в чем-то другом. Мне показалось, что я нужнее в службе безопасности; и я ни разу не пожалела, что лейтенант, когда-то задавший мне этот же самый вопрос, тогда принял решение согласовать мой переход.

В СБ все правда намного чище и умнее. Здесь тоже есть мерзавцы вроде покойного Бертольдо, есть наивные дурачки и откровенные садисты, но их мало. И здесь я могу бороться с тупостью и гадством – не воспринимать их как неизбежное зло, а истреблять. Правда, я от них уже устала и насмотрелась на них на годы вперед. И порой эта гнусь прячется за приказами и уставами. Но мне не привыкать обходить правила. Я – Шельма. Я еще за штурвалом. Война закончилась, но человеческая натура не изменилась. А значит, мне есть чем заняться.

- Спасибо. Это была Викки Роуг, лейтенант Службы безопасности, известная также как Шельма. Специально для канала НБТ-35