О! На дачу

О!  НА ДАЧУ!

«Снова весна на белом свете» - и навеяла она, голубушка, нежные воспоминания юности.
       Дача за Пивоварихой хранила дух интеллигентной старины. Просторный деревянный дом с русской печкой. Вместо электричества – керосиновые лампы и свечи в подсвечниках. Душой дома была классическая библиотека. Стены комнат оживляли летние пейзажи классического письма в багетовых рамах. Какая-то устоявшаяся опрятность и свежесть во всём. В вазах благоухали охапки цветущей черёмухи или яблони, или сирени. Все окна выходили в заросший сад с несмолкаемым пением птиц, самозабвенно устраивающих свою личную жизнь.
           Эту усадьбу породил своими руками, начиная с первого деревца и включая всю флору Сибири, папин шеф – профессор Александр Иванович Дулов. Он как-то сказал, что не выжил бы без этого островка земли после потери утонувшего сына. Моего папу он называл названным сыном – Вадимчиком.
                А ведь и я могла бы всю жизнь оставаться счастливой, несмотря на то, что мне в ней выпало, если бы Судьба сохранила этот земной рай и для меня. Но эта дача была подарена моей юности всего лишь на два лета.
 
Дулов, переезжая с семьёй в Красноярск, полагая, что навсегда, продал папе эту дачу за две тысячи рублей в пожизненную рассрочку. А когда они обратно вернулись в Иркутск жить – в город, который из души не выбросишь, то это совпало с внезапным решением мамы переехать на Север, «подальше от папиных совратителей».
            Узнав об этом, маму начали осаждать визитёры с просьбой продать им дачу за цену от 10 тысяч. Но она перестала их даже пускать. Родители решили просто вернуть её Дулову, чем обрадовали его до слёз.
  Не зря папа отвечал людям, упрекающим его в том, что он терпит нескончаемые мамины пощёчины и колотушки, так:
 - А нет надёжнее человека на земле, чем моя жена. И не будет.

На той даче мы успели бывать с ночёвками с моими любимейшими друзьями. Я и Жанна – первокурсницы филфака в универе.  Камиль (Николай) Иванцов и Лёня Довгань – после армии и мединститута, абсолютно разные, но дружные по- братски. Как они пели под гитару!
Лёня удивлял бархатным глубоким баритоном, повторяя часто песню «Я пьяный от любви». Немногословный и серьёзный. Оба не допускали ни малейшей пошлости в обращении с нами.

   Камиль же, наполовину татарин, всегда дурачился, хохотун. Переучился на журналиста, решив, что он слишком  несерьёзный человек для врача.
 К примеру, напевал он что-то странное:

- «Я филистер – ну и что же?
Посмотри как я живу:
Я хожу в пурпурной тоге
И кормлю икрой жену.»

Ко времени нашего знакомства он только что расписался с Жанной.
Но я постоянно льнула к нему, как липучка, наивно по неопытности полагая, что люблю его только как товарища и он мне не опасен. Напрасно я была так уверена в нашей непогрешимости… Человек – Праздник.
      
Запомнились мне и наши семейные сборы на ту дачу из иркутской квартиры на улице Халтурина. Жили мы на первом этаже и мама из-за этого нервничала, хоть и тащить из квартиры было решительно нечего.
  Сборы, разумеется, проходили под предводительством маменьки, кричащей из кухни:
 - Вади-и-м! Сюда! Помоги мне всю жрачку упаковать. Да выплюнь ты, наконец, свою «соску», всё уже задымил, тьфу на тебя!

 Папа привычно помалкивал или отшучивался: « Да у нас вся семья такая – с рыжим волосам.»
Затем мамина интонация резко смягчалась, переходя на голубиное воркование:
- Длюлик-сынуля! Ты уже готов, мой хороший ?

Кудряво-белая пуделица Динка возбуждённо кружилась подле, повизгивая.
Мама успокаивала её ласково:
 - Не волнуйся, Динуля, не забудем тебя взять на травку, хоть от табачища проветришься.

 Трёхцветная кошка баклашинской породы грустно наблюдала за сборами и суетой, ведь её оставляли одну домовничать.

Потом тембр маминого голоса снова менялся в обратную сторону:
 - Так, а где эта коза дурью мается? Марганфле, выключи магнитофон и вылазь из своей норы немедленно! Я покорно выходила из комнатки своей с

о скарбом, зажатым под мышкой: что почитать, что пописать, чем порисовать.
 Родительница окидывала меня ехидным взором:
- О-о, явилась…Помощница наша, теперь работа закипит в саду! Ты бы ещё белые лайковые перчатки напялила, чтоб не запылиться.
 Я вяло защищалась, сознавая её правоту:
  - Можно подумать, что Длюлик тебе помогает верхом на велосипеде.  Но он же «хороший».
              - Молчать! Присядем на дорожку, как положено.

И мы послушно усаживались. После чего она, размашисто перекрестившись, отдавала команду:
  -  Так, Вадим с Андрейкой пойдут на автобус с одной стороны дома. А я с Риткой и Динулькой – с другой стороны, чтобы никто не догадался, что у нас никого нет дома. Вперёд!

             Стратег, блин.
                ***
                2024  Июнь
_____________________________________________________


СОЛНЦА  И  ВЕТРА  БРАТ
(Из воспоминаний родителей о их шелеховских друзьях молодости)

«Держись ,геолог, крепись, геолог, ты солнца и ветра брат!»

Частенько напевал Александр свою любимую песню, урча электробритвой перед зеркалом. Ему не стоялось на одном месте: первое утро после месяцев разлуки в геологической партии он встречал дома. И какое утро!
    На кухне весело хлопочет жена Шура. По длинному коридору в новой машине» Победа» разъезжает сынок Саша, бибикая на поворотах. В распахнутые окна приветливо кивают на ветру зелёные саженцы – одногодки Саши и Шелехова.

Подмигнув сыну, щурясь от солнца, отец спросил:
- Ну как машина, слушается?
 - Порядок. – Ответил тот на ходу. – Совсем как у дядек, ни у одного пацана такой нет!
- А теперь у всех будет, здорово?
- Как это? – Не понял Сашка.
- Очень просто. Будете кататься по очереди, только, чур, без драки.
Пояснил он и ласково потрепал ребёнка по загривку. Потом обернулся на лёгкие шаги.

   В дверях стояла жена с перекинутым через плечо ярким кухонным полотенчиком. Улыбаясь, она переводила счастливый взгляд с мужа на сына.
- Знаешь, Сашка становится всё больше похожим на тебя…Даже песни те же поёт. И геологом тоже решил стать…
- Не-а, я передумал, - спокойно заявил сын.- Я лучше шофёром буду бибикать.
- Ну, твоё дело молодое, тебе и решать, - улыбнулся отец, - а пока, мне кажется, мама хочет пригласить нас на завтрак. Чем это так заманчиво пахнет?
- Ой! Да ведь я затем и пришла! – Всплеснула она руками,- скорее, пока не остыло.
- Бежимте!- Саша схватил родителей за руки и помчался вприпрыжку на кухню.
… После, наедине, она горячо зашептала, жадно вглядываясь в его лицо?
- Я так соскучилась по тебе, любимый, дни считала по календарю.
- Я тоже. – Откликнулся он, покорно склонив голову на её плечо. – Я счастлив…


С возвращением мужа всё оживало: он привозил с собой свою песню, от которой даже их жилище словно бы наполнялось солнечным ветром, просмолённым дымом таёжных костров. Шура и любила и боялась этого запаха, как напоминание об очередной разлуке, которая тянулась дольше, чем возвращение. Она знала, что муж вскоре начнёт тосковать по тайге, отводя виноватые глаза. Для посторонних это было незаметным: то и дело слышались его смех, шутки, стук молотка. Но она уже знала, что петь он будет всё реже и всё чаще стоять у окна. Потому ей были особенно дороги эти безоблачные дни первых дней.

К концу отпуска его охватывало лихорадочное возбуждение, он снова и снова перекладывал вещи в рюкзаке, напрасно пытаясь скрыть радость под грустным взглядом жены. Нет, он глубоко и преданно любил её, других женщин для него не существовало. Уезжая, тяжко томился по ней и сыну, но не мог совладать с тем таинственным магнитом, что тянул его в дорогу.

  Шура понимала его и не корила. Они становились обострённо нежны друг с другом, словно каждый раз заново прощались перед неотвратимой разлукой.
 
 Так пролетело несколько лет.
Но время вдруг повернулось к геологу тёмной стороной: всё реже стали приходить письма жены, всё неискреннее они становились. Какая-то неправда рвалась между строк, воспаляя его чуткий мозг.

    Вернувшись домой, он застал сынишку одного, несмотря на поздний час. Сашка отбросил школьный учебник и с разбегу повис на его шее:
- Папка! – выдохнул он, трясь об его заросшую щёку.

- Где мама, сынок?..
… - Не знаю…Пошли ужинать, она ещё долго не придёт. …Знаешь, у нас в классе…

Но он уже не слышал его, безвольно двигаясь за ним по коридору, вдыхая родные запахи. Но он мучительно сознавал, что произошло непоправимое и он догадывался – что именно. Это гулко ухало в душе, холодным эхом отдаваясь даже где-то в животе… Это расползался страх. Жуть, ещё все живы-здоровы, а уже придавил конец…

 - Ты чего не ешь, папка? – тормошил его сын.
Сын.., с ним-то теперь как? Что делать, ничего не соображаю…
  - Так что-то, с дороги…Ты рассказывай дальше.
- Ну вот, папка, значит…
Сашка замер, услышав стук входной двери. Шаги задержались в коридоре у рюкзака, потом стали медленно приближаться к кухне, ещё медленнее. Александр понял, как можно слышать биение своего сердца. 
                Превозмогая слабость, он повернулся на замершие шаги.
Жена неловко остановилась, прислонясь к стене, сжимая в руках незнакомую дорогую сумочку. Он с трудом поднялся ей на встречу, словно разом постарел. Глазами они уже сказали друг другу всё, но разговор был неизбежен. Наплывал запах каких-то французских духов.
   В молчании они закрыли за собой дверь спальни.
Шура глотала ртом воздух, не зная с чего начать. Расстегнув ворот платья, она в изнеможении опустилась на кровать. Не выдержав, он распахнул окно в ночь, встав к ней спиной.

- Ты тоже виноват, - донёсся до него её прерывистый голос, - разве я была тебе дороже, чем работа? Разве ты не знал, что я молода, красива, что мне скучно? Я хочу жить всегда! Что ты молчишь? Повернись сейчас же!.. Как хочешь, можешь меня презирать сколько угодно, только я встретила человека, который круглый год живёт на одном месте, понял? Мы полюбили друг друга и думаем пожениться. Ты слышишь?!
                Она разразилась истерикой. Он вышел, тихо притворив за собой дверь. Она сразу затихла.
 Он брёл по коридору, слыша  как заревел сын, нащупал лямки рюкзака и вышел из дома.
               
           Запрокинув обессиленное лицо к звёздному небу, ему подумалось: «Как там у вас всё спокойно и ясно.., прекрасно и вечно.., как я хочу сейчас к вам насовсем… Но нет, даже вас низвергают и гасят, вот и сейчас… Не буду загадывать желанье, я больше ничего не хочу, меня больше нет. И что может исполнить погасшая звезда? Она сама достойна сожаленья…»

             Нестерпимо захотелось уснуть одному у костра, а проснуться на заре и ничего не вспомнить. Но нет такой дороги, что увела бы от памяти.
«Держись, геолог, крепись, геолог…» - Глухо пробормотал он, но песня не вышла.

Деревья снова уронили листву. Александру надо было возвращаться домой. Но одолевали горькие мысли: «Что ждёт меня там? Если б я мог её разлюбить! Я только острее понял, что не смогу никогда, ни одна не нужна, кроме неё. А что сын? Она мне его не отдаст. Что делать?"

  Хмуро и неуверенно он тронул свой звонок. Дверь открыла Шура, вскрикнув от неожиданности. Он пристально взглянул на зажатый ладонью рот и надломленные брови, с усилием миновав глаза.
- Где сын?
- А он с мальчишками носится, ты же знаешь какой он у нас сорванец…- Залепетала она.
-У нас? – Усмехнулся он, разглядывая половицы. Она сделала робкую попытку сесть к нему на колени, как прежде, но он отстранил её предостерегающим жестом.
Она стала просить его сквозь нахлынувшие слёзы:
 - Чем я могу искупить вину перед тобой? Как мне заслужить прощение?! Я на всё пойду, ты только скажи. Родной, единственный, помоги мне!
 - Единственный?..- Мрачно переспросил он, глядя в упор исподлобья.
- Клянусь, что это не повторится, только поверь и больше не молчи. Не могу я без тебя, я, дура, поняла, что люблю только тебя одного! – Твердила она, как в детстве, надеясь на чудо.
Он прикрыл отяжелевшие веки, потянуло в сон.
- Шура, дай мне время. Мне бы доползти до дивана, к утру что-нибудь надумаю… Сын ведь…
 
 Он уснул сразу, не раздеваяь. Сашка прибежал с улицы.
- Тише, отца разбудишь.
- А ты чего плачешь, от радости?- Округлил он блестящие глаза.
Александр проснулся на рассвете другого дня. Открыв глаза, он наткнулся на поникший силуэт жены.
- Ты что в такую рань уже на ногах? – Спросил он её, чтобы оттянуть решающий момент.
 - А я и не ложилась. – Всхлипнула та, с надеждой вглядываясь в его глаза.

 Он резко отвернулся и лёг лицом вниз. Потом рывком поднялся, обхватив ладонями голову жены:
- Вот что. У меня не достаёт мужества уйти от вас… А значит, я никогда тебе об этом не напомню. Презираю себя. Но точка.
 Шура опустилась на колени :
- Пусти меня, пусти меня к себе, истосковалась я по тебе!

-Нет! Ни за что! Я хотел сказать – не сейчас…

Шура обрела прежнее равновесие. Всё вышло так как она и хотела: вернула мужа и… продолжала в его отсутствие встречаться с любовником, но уже ничем не выдавая себя, осторожничала.

Одно её огорчало: мужа как подменили, он больше не пел и не смеялся. Так только, улыбнётся когда из вежливости одними губами.

- Милый мой, родной, переступи ты через свой зарок, выплесни горечь из души: проорись, обзови всяко разно,ударь, наконец! Только стань прежним!. Я тоскую по тебе тому – но где он?! Приезжает домой твоя тень, но когда вернёшься ко мне ты сам? Ты мне больше не веришь?

-…Ну что ты, Шурочка, конечно верю…Тебе всё кажется. Прошу, не казни себя, береги здоровье – это самое главное.
- Причём тут здоровье?! Если я не могу без тебя прежнего!
- Здоровье ещё никому не помешало… - Ответил он, переменившись в лице.
- О чём ты? Ты не болен? – Встревожилась Шура.
-… Я что-то устал немного, успокойся, милая, всё хорошо, береги силы для сына. Пойду прилягу, а ты завари чаю, как ты умеешь.

С тяжёлым сердцем проводила она его взглядом.
   
Настал день, когда он уже не мог больше откладывать визит к врачу. Сидя в душной очереди поликлиники, многое приходило ему в голову, но ничего радостного. Он сам и его жизнь казались ему обескровленными. Да так и было: из него выпустили кровь его веры.
- Итак, с чем пожаловали?- Располагающе кивнул ему врач.
- С некоторых пор мне не здоровится.
- И как давно это началось?
Ему казалось, что это началось с его разговора со звёздами…, но разве так ответишь.
- Поставлю вопрос иначе: давно вам не хочется жить?
-… Что?.. – Он встал, направляясь к двери.- Я хочу жить, но не так, как сейчас. А жить иначе стало невозможно. Но это уже не из области медицины. Простите, вы хороший доктор, настоящий.
- Понимаю, кажется, но всё же останьтесь, я должен вас осмотреть.

После врач крепко взял его за плечи:
- Голубчик, вам надо срочно лечь на обследование.

                Сойдя с крыльца поликлиники, он захлебнулся потоком солнечно-душистой свежести:
 « Как много в Шелехове цветущих яблонь, как славно в нашем городе. Как, несмотря ни на что, я зверски люблю жизнь…, хоть и знаю, что яблони цветут уже не для меня…»

У него признали рак.
Это была катастрофа для жены. Когда он уже не вставал с больничной койки, она, выходя из его палаты, столкнулась с его доктором, который его навещал. Поймав на себе его пристальный взгляд, она приняла его за обычный мужской интерес – на неё они всегда оглядывались.
- Скажите, доктор, отчего это могло произойти, он же был такой здоровый?
-… Если бы наука уже знала точный ответ на этот вопрос…Впрочем, известны некоторые предпосылки… Город у нас маленький, молодой, все всё про всех знают по слухам, а вы пара видная. Словом,, в вашем случае именно вы создали ему почву для такого диагноза. Честь имею.

Глотая слёзы, она прижалась пылающим лбом  к холодной стене.
- Вам  плохо? – Спросила её проходящая медсестра.
 - Хуже некуда… - Отозвалась она едва слышно и побрела к выходу.

                На похороны Александра собрались все его товарищи. Одни из них полностью соответствовали расхожему представлению о геологах: загорелые, обветренные, бородатые лица с чудаковатыми несуетными глазами, как и у художников. Другие вовсе не были похожи.
Но всех их привело в тот страшный час не чувство долга, а глубокое горе по верному другу и собрату.

  Сашка вдруг снял со стены отцовскую гитару и, превозмогая боль и подступающие к горлу рыдания, запел: « Держись, геолог, крепись, геолог, ты солнца и ветра брат…»
Остальные нестройно подхватили сквозь всхлипы. Шура потеряла сознание.

… Спустя  какое-то время вдова нечаянно встретилась со своей давней подругой – библиотекарем Еленой, но та не сразу узнала её:
- Шура, как ты изменилась, даже губы не подкрашены и оделась, как бабка! Здорова ли? Прямо на себя не похожа, молодая же ещё!
- Мне это уже безразлично.
Она взяла подругу под руку и увела к себе.
Лена охотно согласилась:
- Пошли-пошли, а то я ведь проездом из Мегета, а как скучаем по Шелехову!
Казалось, что и квартира уже другая. Несмотря на опрятность, она воспринималась нежилой. Она оглядела некогда весёлую комнату. В тишине раздавалось тиканье часов. Со стен улыбались увеличенные портреты мужа.
Хозяйка вернулась из кухни с большим подносом, опустилась на диван и горько вздохнула:
- Жизнь ушла вместе с мужем.
Она вдруг вся затряслась с перекошенным лицом. Но из глаз уже не катились слёзы и не понятно было смеётся она или плачет.
    На столе, рядом с письмом, лежала фотография парня, так напоминающая Александра. Лена прочитала на обороте:
« В первый раз в геологов класс! Маме от Сашки»

 После, убрав со стола, подруги обнялись, как когда-то во время застольных песен, только в тишине тикали часы.
- Шура, расскажи мне о своей жизни, а то по телефону разве поговоришь по-человечески.
Та помолчала, переводя взгляд на портрет мужа, потом тихо заговорила, словно выталкивая слова:
- Недавно мне стало известно, что муж…знал о том, что я продолжала его обманывать с любовником…,»добрые» люди донесли. Оказывается, находились и такие, что смеялись ему в лицо… Знал до своего конца всё, но ни разу не дал мне этого понять. Берёг меня, дрянь такую!.. Я же сначала явно убила его, а потом втихушку добивала!

- Полно, Шура, мало ли вокруг заболевает…
- Нет! Я знаю. « В здоровом теле здоровый дух». А я подсекла под корень его душу – за что?! Только потеряв его, я поняла весь ужас того, что наделала. Никого я не любила в жизни, кроме него одного, никогошеньки. Сердце жжёт так, словно к нему раскалённое железо прикладывают. Он растил и лелеял моё счастье, пустил его корни, а его кончина вырвала эти корни, я словно засыхаю, что ли. Вот с тобой хоть маленько дух перевела.

- Прошло уже немало времени, Шура, что было- то было. Поверь мне на слово, что он тебя простил, человек он особенный, понимаешь? Сейчас пора подумать о будущем, ведь ты ещё совсем не старая. В домашнем халатике, да после застолья – та же красотка оказалась. Тебе просто надо съездить отдохнуть, проветриться. Глядишь, встретишь путнего мужчину, а?

-  Нет. Не пощадила живого – мёртвому не изменю. Никогда больше не предам его, половинку свою родненькую.
 - Но ведь его уже не вернёшь! Его уже нет!

- Для меня есть. Где-нибудь да верну… Никакая ржа не тронет памяти о нём. Знаю, что простил. Да только я себя не прощу, не могу и всё тут.
Один он у меня в целом свете.

                ***
ХХ век.

               И ГДЕ ИХ ТОЛЬКО УЧУТ ?
                (Юмористические  сценки)
Зинка, как называли её товарки, уверенно поднялась на крыльцо кулинарии в центре Красноярска, где работала продавцом. Да так успешно, что ни у кого не возникало сомнений в том, что эта статная , подвижная женщина неопределённого возраста нашла своё место в жизни. Даже строгая заведующая не сразу решалась отвлекать её от дел.
Это было зрелищно, целый творческий процесс во время профессиональной обработки покупателей. А как чётки и отлаженны движения этой опрятной женщины.
Она обслуживала быстро, но не суетясь. «Клиенты» целиком попадали под гипноз её располагающе цепких глаз, после чего она легко диктовала им свою волю.

   К примеру, интеллигентного вида мужчина заказал себе  полкило макового рулета. А она ему в ответ, как бы между прочим:
- Ну-у, стоило очередь стоять из-за такого огрызка!

- Конечно-конечно… -Почти благодарно соглашается тот, спеша к выходу.

Или закажет пожилая дама того, другого, а Зинка ей и третьего подкинет подороже, так приободрив, постепенно возвышая голос:
-Или я не понимаю, что все мы, женщины, сладкоежки? Или мы не заслужили право на лишнее пирожное поприличнее, когда мужики могут запросто позволить себе лишнюю бутылку?!
 Почти в негодовании заканчивает она, не переставая подкладывать и взвешивать.
 - Ах, и не говорите… - Растроганно отозвалась дама, махнув рукой, глядя уже куда-то вдаль мимо весов, извлекая из кармана кружевной белый платочек и прикладывая его к глазам…
   -  Так, мне, пожалуйста, один тортик «Полянка», - нетерпеливо кашлянув , произносит следующий.
- Ну-у, такому мужчине стыдно мелочиться. – Пропела Зинка, игриво стрельнув взглядом. – Брать, так уж два.
- Да-да, разумеется, - покраснев, соглашается «такой мужчина», шаря в бумажнике.  Потом, придерживая подбородком второй торт, удаляется, стараясь не глядеть на очередь.

 Вот хрупкая студентка в голубой вязаной шапочке просит взвесить ей жареную курочку.
- Не замужем? – Утвердительно вопрошает Зинка.
- Н-нет… - Оторопело ответила очередная жертва.
- Так бери пару, чтоб одной не остаться! – Спокойно заявляет продавщица, шлёпнув на весы вторую куру.

-Ага, можно пару! – С готовностью закивала Голубая шапочка, как бы невзначай повернувшись к очереди  спиной.

      В обеденный перерыв Зинка, успевая смачно жевать, сплёвывая куриные косточки, раскрывала товаркам секреты своего мастерства, закидывая ногу на ногу:
  -  У меня почему план завсегда идёт? – Я же каждого покупателя наскрозь вижу! Они у меня все, как на ладони.
Потом пожала плечиками с недоумением:
 - Но они-то сами куда смотрят?..  И где их только учут?..

                ***
Красноярск