Николай I - Образ в Русской Прозе. Антология

 ЖЕЛАЮ,  ЧТОБЫ   ВПРЕДЬ  ЖРЕБИЙ  ВАШИХ  ПОДДАННЫХ  ЗАВИСЕЛ  ОТ  ЗАКОНА,  А  НЕ ОТ  ВАШЕЙ  УГОДНОСТИ...  ВАШИХ  КАПРИЗОВ  ИЛИ  МИНУТНЫХ  НАСТРОЕНИЙ. — на допросе по делу 14 декабря 1825 года Николай Бестужев  — Николаю I.


НИКОЛАЙ I  (25 июня [6 июля] 1796, Царское Село, Российская империя — 18 февраля [2 марта] 1855, Санкт-Петербург, Российская империя) — ИМПЕРАТОР  ВСЕРОССИЙСКИЙ  С  19 НОЯБРЯ (1 ДЕКАБРЯ) 1825 по 18 ФЕВРАЛЯ (2 МАРТА) 1855,   ЦАРЬ  ПОЛЬСКИЙ  И  ВЕЛИКИЙ  КНЯЗЬ  ФИНЛЯНДСКИЙ.

 Николай был третьим сыном императора Павла I и императрицы Марии Фёдоровны. Он родился за несколько месяцев до вступления великого князя Павла Петровича на престол, и был последним из внуков Екатерины II, которого она успела увидеть.

 Екатерина восхитилась здоровым видом младенца, и сказала: ей кажется, что и этот третий внук тоже будет царствовать. Хотя это по логике вещей было маловероятно: третий сын мог царствовать только по смерти первых двух без потомства, что редко случается, но странным образом случилось.

Александр I умрёт бездетным, а второй по старшинству сын Константин откажется от престола ради морганатического брака с польской красавицей. НО!! История с Екатериной известна только со слов самого Николая Павловича: ему, дескать, так передавали... ПОЭТОМУ история с пророчеством Екатерины II и дальнейшие истории в Записках Николая Павловича подлежат некоторому сомнению. Что не подлежит сомнению, так это газетная публикация.
 
ГАЗЕТА  «САНКТ - ПЕТЕРБУРГСКИЕ   ВЕДОМОСТИ»   ОТ  11 ИЮЛЯ   1796 Г.  СООБЩАЛА: «Минувшего I июня 25 числа в 3 часа по полуночи разрешилась благополучно от бремени в Царском Селе Её Императорское Высочество Благоверная Государыня Великая Княгиня Мария Феодоровна Великим Князем, наречённым на молитве Николаем».

К моменту явления на свет нашего героя уже не в моде были гороскопы с предсказаниями чуть ли не святости наследника, как это было в случае с рождением Петра Великого. О ранних годах жизни Николая I  нет беллетристических произведений. Есть мемуары современников и Записки самого Николая. Значит на первом этапе этим и воспользуемся со здоровой долей скепсиса.

 Итак, Николай I  третий сын императора Павла I, внук Екатерины II, родной, брат императора Александра I, отец императора Александра II, дед Александра III и прадед последнего русского царя Николая II, с низложением которого пресеклась династия Романовых. Отрывки из беллетристических произведений с участием Николая Павловича располагаются не по годам жизни авторов, а в отношении к возрасту Николая I.

             **************************************

ИЗ  ВОСПОМИНАНИЙ   О   МЛАДЕНЧЕСКИХ  ГОДАХ  НИКОЛАЯ  ПАВЛОВИЧА,  ЗАПИСАННЫХ  ИМ СОБСТВЕННОРУЧНО». В зрелых годах о своём четырёхлетнем возрасте Николай в так вспоминает о смерти отца Павла I в марте 1801 года:

   «СОБЫТИЯ   ЭТОГО   ПЕЧАЛЬНОГО   ДНЯ   СОХРАНИЛИСЬ   ТАК  ЖЕ   В   МОЕЙ   ПАМЯТИ,   КАК   СМУТНЫЙ   СОН;  я был разбужен...   Когда меня одели, мы заметили в окно, на подъёмном мосту под церковью, караулы, которых не было накануне; тут был весь Семёновский полк в крайне небрежном виде. Никто из нас не подозревал, что мы лишились отца; нас повели вниз к моей матушке, и вскоре оттуда мы отправились с нею, сёстрами, Михаилом и графиней Ливен* в Зимний дворец. Караул вышел во двор Михайловского замка и отдал честь. Моя мать тотчас же заставила его молчать.

МАТУШКА  МОЯ  ЛЕЖАЛА   В ГЛУБИНЕ  КОМНАТЫ,  когда вошел Император Александр... он бросился перед матушкой на колени, и я до сих пор ещё слышу его рыдания. Ему принесли воды, а нас увели. Для нас было счастьем опять увидеть наши комнаты и, должен сказать по правде, наших деревянных лошадок, которых мы там забыли».
___________

*Княгиня Дарья Христофоровна Ливен (урождённая Катарина Александра Доротея фон Бенкендорф; 1785 — 1857) — дочь рижского военного губернатора генерала от инфантерии Х.И. Бенкендорф, сестра шефа жандармов А.Х. Бенкендорф.

Дарья получила лучшее по тем временам образование, она умела говорить и читать на четырёх языкаХ, В 1799 Дарья Христофоровна была пожалована во фрейлины Императрица Марии Фёдоровны, и находилась при ней и при её детях. В 1800 вышла замуж за графа Христофора Андреевича Ливен.

Княгиня Ливен имела при русском императорском дворе большое влияние. Считается, что во время дипломатической службы ее мужа в Великобритании (1812-1834), Ливен была негласным шпионом русского правительства в Лондоне. Позже благодаря своему  знакомству с французским премьер-министром Франсуа Гизо во время Крымской войны она служила негласным посредником между враждующими сторонами, что, кажется, немного помогло России.
_______________________________


В ПРИДАЧУ  К  ЛИЧНЫМ  ВОСПОМИНАНИЯ  НИКОЛАЯ  ПАВЛОВИЧА,  следует упомянуть, что увидев ребёнка перед его отъездом из Михайловского замка, один из главных убийц – Платон Зубов сказал, что, якобы,  э т о т   с ы н   всех более похож на о т ц а. А ведь внешне Николай Павлович на отца совсем не похож!

В беллетристических произведениях найдётся немало негатива насчёт характера и стиля правления императора Николая Павловича. Но не следовало бы забывать, что убийство отца Павла I  12 марта 1801 года не могло не быть для ребёнка тяжёлой психологической травмой. Хотя сам Николай I  ничего об этом не пишет, в зрелом возрасте предпочитая воспоминать, как мило отец с маленькими детьми играл. Но полная ли это правда? Мемуаристы намекают, что Павел не считал Николая своим сыном и говаривал примерно так: подрастёт, так я его к родственникам матери отправлю, что бы здесь глаза не мозолил.


 ИЗ   ЛИЧНЫХ  ЗАПИСОК   ВЕЛИКОГО  КНЯЗЯ   НИКОЛАЯ  ПАВЛОВИЧА.  (Перевод с фр. Б.Е. Сыроечковского) ТЕТРАДЬ 1-я:

 «М ы   п о р у ч е н ы   б ы л и  как главному нашему наставнику генералу графу Ламсдорфу, человеку, пользовавшемуся всем доверием матушки... Граф Ламсдорф умел вселить в нас одно чувство – страх, и такой страх и уверение в его всемогуществе, что лицо матушки было для нас второе в степени важности понятий… Беспрестанная перемена окружающих лиц вселила в нас с младенчества привычку искать в них слабые стороны, дабы воспользоваться ими в смысле того, что по нашим желаниям нужно было, и должно признаться, что не без успеха...

...Г р а ф   Л а м с д о р ф*  и   д р у г и е,  ему подражая, употребляли строгость с запальчивостью, которая отнимала у нас и чувство вины своей, оставляя одну досаду за грубое обращение, а часто и незаслуженное. Одним словом – страх и искание, как избегнуть от наказания, более всего занимали мой ум. В учении видел я одно принуждение и учился без охоты.

Меня часто, и, я думаю, не без причины, обвиняли в лености и рассеянности, и нередко граф Ламсдорф меня наказывал тростником весьма больно среди самых уроков. Таким было мое воспитание до 1809 года, где приняли другую методу…»

Графа Ламсдорфа выбирал ещё Павел I. Вдовствующая императрица и мать Мария Фёдоровна вполне поощряла палочную систему Ламсдорфа. Мария Фёдоровна более чем собственными детьми, занималась благотворительностью и богоугодными заведениями: воспитательными домами и т.п.
___________________

* Граф Ламсдорф Матвей Иванович — генерал от инфантерии, воспитатель Имп. Николая I, род. в 1745 г. 18-ти лет от роду вступил в воен. службу, участвовал в войнах с Турцией. В ноябре 1800 г. рано утром Л. был призван в Зимний дворец, и Имп. Павел сказал ему:

"Я  и з б р а л   В а с   в о с п и т а т е л е м    м о и х   с ы н о в е й" (Николая и Константина); на ответ Л., что он вполне чувствует великую к нему милость и доверие Монарха, но не смеет принять столь лестное поручение, опасаясь исполнить его не с тем успехом, которого ожидают, Имп-р возразил: "Е с л и  в ы  н е  х о т и т е взяться за это дело для меня, то вы обязаны исполнить это ради России, скажу вам лишь одно: не сделайте из моих сыновей повес, каковы немецкие принцы".
________

ПРЯМО  ГОВОРЯ,  БУДУЩЕГО   НИКОЛАЯ I   ЛЕТ  ДО  12  РЕГУЛЯРНО  ПОДВЕРГАЛИ ЖЕСТОКИМ   ТЕЛЕСНЫМ  НАКАЗАНИЯМ.  Мемуаристы вспоминают, что Ламсдорф даже бил Великого князя линейками и ружейными шомполами и пр. Бывало, что в гневе он хватал мальчика за грудь или за воротник и ударял его об стену так, что тот почти лишался сознания.

Ребёнок назло наказывавшим был строптив, гневлив, амбициозен в борьбе за первенство, любил обзывать братьев, и с этим одновременно долго боялся грома, молнии с грозой и оружейной стрельбы. Слабости свои старался скрыть. Стоит ли после этого ожидать, что в зрелом возрасте такой человек будет особенно милосерден к другим и отменит в армии варварский закон забивания насмерть?..

В 1808 году двенадцати лет от роду Великий князь Николай Павлович получит право носить генеральский мундир, тогда уже его наказывали более «светским» образом.


ИЗ   ЛИЧНЫХ  ЗАПИСОК   ВЕЛИКОГО  КНЯЗЯ   НИКОЛАЯ  ПАВЛОВИЧА.  (Перевод с фр. Б.Е. Сыроечковского) ТЕТРАДЬ 1-я.

ДО  1818 Г. НЕ  БЫЛ  Я  ЗАНЯТ  НИЧЕМ; все мое знакомство с светом ограничивалось ежедневным ожиданием в переднях или секретарской комнате, где, подобно бирже, собирались ежедневно в 10 часов все генерал-адъютанты, флигель-адъютанты, гвардейские и приезжие генералы и другие знатные лица, имевшие допуск к Государю. В сем шумном собрании про ходили мы час, иногда и более, доколь не призывался к Государю военный генерал-губернатор с комендантом и вслед за сим все генерал-адъютанты и адъютанты с рапортами и мы с ними, и представлялись фельдфебели и вестовые....

 ...Большею частию время проходило в шутках и насмешках насчет ближнего; бывали и интриги. В то же время вся молодежь, адъютанты, а часто и офицеры ждали в коридорах, теряя время или употребляя оное для развлечения почти так же и не щадя начальников, ни правительство.

ДОЛГО  Я  ВИДЕЛ  И  НЕ ПОНИМАЛ; сперва родилось удивление, наконец, и я смеялся, потом начал замечать, многое видел, многое понял; многих узнал - и в редком обманулся. Время сие было потерей временно, но и драгоценной практикой для познания людей и лиц, и я сим воспользовался.

Осенью 1818 г. Государю угодно было сделать мне милость, назначив командиром 2 бригады 1 гвардейской дивизии, т.е. Измайловским и Егерским полками... Только что вступил я в командование бригады. Государь, Императрица и Матушка уехали в чужие края; тогда был конгресс в Ахене... Итак, при самом моем вступлении в службу, где мне наинужнее было иметь наставника, брата Благодетеля, оставлен был я один с пламенным усердием, но с совершенною неопытностию.

Я  НАЧАЛ  ЗНАКОМИТЬСЯ  С  СВОЕЙ  КОМАНДОЙ  и не замедлил убедиться, что служба шла везде совершенно иначе, чем слышал волю моего Государя, чем сам полагал, разумел ее, ибо правила оной были в нас твердо влиты. Я начал взыскивать, но взыскивал один, ибо что я по долгу совести порочил, дозволялось везде даже моими начальниками. Положение было самое трудное; действовать иначе было противно моей совести и долгу; но сим я явно ставил и начальников и подчиненных против себя, тем более, что меня не знали, и многие или не понимали или не хотели понимать».
________


ЗАПИСКИ  НИКОЛАЯ I  СОЗДАНЫ  ПОСЛЕ  14  ДЕКАБРЯ  и приведённый выше пассаж с точки зрения психологии должен «задним числом» оправдать крутые меры против декабристов. Декабрист Андрей Розен* вспоминает, что ещё В.Кн. Николай офицеров мог публично обозвать «свиньями», и как-то раз на учениях кричал:

«Г о с п о д а  о ф и ц е р ы, займитесь службою, а не философией: я философов терпеть не могу,  я  в с е х   ф и л о с о ф о в  в  ч а х о т к у  в г о н ю!» А между тем такие порядки не были приняты после 1812 года в гвардии, где многие были участниками войны с Наполеоном. Тем более были не приняты с офицерами телесные грубости.

«ПРИЯТНОСТИ  ВОЕННОГО  ЗВАНИЯ  БЫЛИ  ОТРАВЛЕНЫ, служба стала всем делаться невыносимой!» — Из «Записок декабриста» Николая Ивановича Лорера**. Однажды после одного несправедливого и оскорбительного «разноса»  офицеры лейб-гвардии Егерского полка весной 1822 года потребовали от В.Кн. Николая сатисфакции: т.е. выйти на дуэль с им оскорблённым офицером. Испуганному Николаю пришлось оправдываться перед командующим гвардией генералом Иваном Федоровичем Паскевичем.

 Сторонник жёстких мер по отношению к подчинённым, но сам любитель нарушать предписания высшего военного начальства молодой генерал-инспектор оправдывался не в последний раз. Хотя здесь надо учесть и то, что декабристы в мемуарах тоже могут сгущать краски. Но популярностью в армии, особенно в гвардии В.Кн. Николай точно не пользовался. Против него был и ряд видных государственных деятелей из соображений, видимо, меркантильных: зачем им был такой полновластный диктатор?
_________________


*Барон Андрей Евгеньевич (фон) Розен (1799 — 1884) — русский военный, поручик (1823), декабрист, но во время восстания перешёл на сторону Николая,  за что осуждён только по 5 разряду на 10 лет каторжных работ (какая-то неполноценная благодарность Николая!), рядовой на Кавказе с 1837. В 1839 Розен уволен от военной службы по болезни рядовым с дозволением проживать под строгим надзором безвыездно на родине в Эстляндской губернии в имении. Розен - автор интересных мемуаров.
_____________


**Николай Иванович Лорер (1794 или 1798 — 1873) — русский военный, участник Заграничного похода русской армии 1813—1814 годов, участник начала Кавказской войны (1817–1864 гг.). В 1819 года уволен от службы, по домашним обстоятельствам с пожалованием чина штабс-капитана. Декабрист, член Северного (с мая 1824) и Южного (с 1824) обществ.

Осужден по IV разряду и по приговорен в каторжную работу на 15 лет и к пожизненной ссылке на поселение с лишением чинов и дворянства. Позже, хлопотами родни, приговор был смягчён, срок каторги уменьшен до 8-и лет. С 1838 года — унтер-офицер, с1840 года — прапорщик. В 1842 году уволен, "за болезнью", от службы, тем же чином, с воспрещением въезда в столицы. Автор интересных мемуаров.


ИЗ   «ЗАПИСОК  О  ВОССТАНИИ»  ДЕКАБРИСТА   ВЛАДИМИРА   ИВАНОВИЧА   ШТЕЙНГЕЛЯ*: «К с т а т и   упомянуть об одном рассказе покойного профессора Мерзлякова…**

«КОГДА  РАЗНЕССЯ  СЛУХ  О  ВОЦАРЕНИИ  НИКОЛАЯ I  ПО  МОСКВЕ... случилось у меня быть Жуковскому; я его спросил:
 
„С к а ж и,  пожалуй, ты близкой человек  –  чего нам ждать от этой перемены?“
„С у д и   с а м,  –  отвечал Василий Андреевич,  –  я никогда не видел книги в его руках [Николая Павловича]; единственное занятие  –  фрунт да солдаты“».

В Ы В О Д. В восстании 14 декабря 1825 в не в малой степени сыграл роль тяжёлый характер Николая Павловича и нелюбовь к нему гвардии.
___________________

* Владимир Иванович Штейнгейль (1783 — 1862) — декабрист, публицист, мемуарист, автор исторических и этнографических сочинений.

** Алексей Фёдорович Мерзляков (1778 – 1830) — литературный критик, профессор Московского университета, поэт и переводчик.


«ЗАПИСКИ»  НИКОЛАЯ I.  ТЕТРАДЬ  2.  О  НАСЛЕДИИ   ПОСЛЕ   ИМПЕРАТОРА   АЛЕКСАНДРА I. 

«В  л е т о  1819 г о д а»  брату Николаю и с его слов Александр I  сообщает, что силы его слабеют, и что средний брат Константин трон наследовать не хочет. Поэтому эту священную обязанность возьмёт на себя Николай Павлович. Тем более что его среди братьев единственного бог благословил сыном и наследником. Николай Павлович пишет, что он и его супруга «были поражены как громом».

«ТУТ  Я  ОСМЕЛИЛСЯ  ЕМУ  (Александру I) СКАЗАТЬ,  что я себя никогда на это не готовил и не чувствую в себе сил, ни духу на столь великое дело; что одна мысль, одно желание было - служить ему изо всей души, и сил, и разумения моего в кругу поручаемых мне должностей; что мысли мои даже дальше не достигают.

ДРУЖЕСКИ   ОТВЕЧАЛ   МНЕ   ОН,   что когда вступил на престол, он в том же был положении; что ему было тем еще труднее, что нашел дела в совершенном запущении от совершенного отсутствия всякого основного правила и порядка в ходе правительственных дел... Что с восшествия на престол Государя по сей час много сделано к улучшению, и всему дано законное течение и что потому я найду все в порядке, который мне останется только удерживать.

<...> ГОСУДАРЬ   УЕХАЛ,  но мы с женой остались в положении, которое уподобить могу только тому ощущению, которое, полагаю, поразит человека, идущего спокойно по приятной дороге, усеянной цветами и с которой всюду открываются приятнейшие виды, когда вдруг разверзается под ногами пропасть, в которую непреодолимая сила ввергает его, не давая отступить или воротиться. Вот совершенное изображение нашего ужасного положения».
_____________________________


КАК-ТО  ЭТА  ВЫШЕ  ЗАПИСЬ не вяжется с описанным современниками амбициозным характером В.Кн. Николая. Выше помещённый пассаж не совсем правдоподобен хотя бы потому, что уже угасающий Александр из своих братьев более всего опасался честолюбивого Николая.

Вдобавок вдовствующая императрица недолюбливала старшего и среднего сыновей, считая их виновными в гибели их отца Павла I. Уж если она сама не могла сесть на трон, тогда вдовствующая императрица желала бы видеть на троне своего третьего сына Николая. Александр не мог этого не знать.

Без особого труда находятся и истоки заимствования пассажа из Записок Николая Павловича! В 1813 году семнадцатилетний Великий князь представил своему «профессору морали» Фёдору Павловичу Аделунгу*  пересказ сочинения одного из историков античности об императоре-философе Марке Аврелии. В.кн. Николай Марком Аврелием и о нём книгой восхищён:

 «Э т о т   о б р а з ч и к   возвышенного красноречия принес мне величайшее наслаждение, раскрыв предо мною все добродетели великого человека и показав мне в то же время, сколько блага может сотворить добродетельный государь с твердым характером...»

ВЕЛИКИЙ  КНЯЗЬ  НИКОЛАЙ   ПРОДОЛЖАЕТ  ВОСХИЩАТЬСЯ: «К о г д а   он  <Марк Аврелий>  п о л у ч и л   и з в е с т и е   о своём избрании на престол, он впал в задумчивость, а потом, бросившись на шею к своему учителю, просил у него советов, чтобы сделаться достойным выбора римлян».

ЗАТЕМ   МАРК   АВРЕЛИЙ**  ЗАЯВИЛ:  «И с п у г а н н ы й   м о и м и  обязанностями, я захотел познать средства к их выполнению – и мой ужас удвоился. Я видел, что мой долг превышал силы одного человека, а мои способности не выходили из размера этих сил. Для выполнения таких обязанностей нужно было бы, чтобы взор государя мог обнять все, что совершается на огромнейших расстояниях от него, чтобы все его государство было сосредоточено в одном пункте пред его мысленным оком...»

Вот Николай Павлович и «сыграл» в Записках эффектную роль «испуганного» Марка Аврелия. Несовпадение здесь в том, что правление Марка Аврелия отличалось отсутствием репрессий. То есть, намерения-то у Николая Павловича были благие, но благими намерениями по печальной пословице нередко вымощена дорога в ад.
_____________

*Фёдор Павлович Аделунг (при рождении Фридрих фон Аделунг;1768 — 1843) — русский, немецкий историк, философ, библиограф, действительный статский советник (1825), член-корреспондент (1809) и почётный член (1838) Петербургской Академии наук, лингвист.
_____________________

**Марк Аврелий Антонин (121 — 180) — римский император (161—180) из династии Антонинов, философ, представитель позднего стоицизма. Последний из пяти хороших императоров.

Пять последовательно правивших хороших римских императоров из династии Антонинов: Нерва, Траян, Адриан, Антонин Пий, Марк Аврелий. Время их правления (96—180 годы н. э.), отличалось стабильностью и отсутствием репрессий, тогда Римская империя достигла своего наивысшего, предзакатного расцвета. 


В  МАНИФЕСТЕ   ОТ  16  АВГУСТА  1823 г.   АЛЕКСАНДР I  всё-таки признает через голову Константина после себя законным наследником более младшего Николая Павловича. Проблема здесь в том, что невзирая на Манифест, оба кандидата не имели полного юридического права на русский престол. Так и не произнёсший официального отречения, Константин лично мог бы занять престол, но в силу морганатического брака его дети не имели бы права на престол, что после смерти Константина способствовало бы государственной смуте. Тем более что дети Константина по крови были наполовину поляками!

Николай даже после полуофициального отречения Константина не мог по праву занять престол, потому как в русском законодательстве не было закона, позволяющего передать престол по завещанию. Ряд видных сановников был не столько против Николая, сколько против нарушения закона Манифестом Александра. Министр внутренних дел старый князь Лобанов-Ростовский* даже сказал: «П о к о й н ы е  <государи>  в о л и   не   и м е ю т!» ("les morts n'ontpoint de volonte").

ТАЙНЫЙ   ПОСТУПОК  АЛЕКСАНДРА  и явился одной из серьёзных причин восстания: ведь Манифест о наследовании престола Николаем был известен немногим лицам. Зачем царь держал такой важный документ в тайне? Едва ли не мог не знать, что юридически документ недействителен. Надеялся на почтение к усопшему? Или думал что-типа: умру и все остальные вынуждены будут принять решение, а меня это уже небудет касаться... Сложно сказать.

Этим полузаконным Манифестом Александр I  практически спровоцировал ситуацию из прошлых времён: Петр I  умер, не успев назвать имя своего преемника - государя, и выбор естественным образом перешел в руки гвардии – единственной организованной политической силы. Екатерина I, Анна Иоанновна, Екатерина II – все они именно гвардии обязаны были своим воцарением.

Почти тоже самое случилось и после скоропостижной (это важно!) кончины Александра I. Многие думали, что находящегося в Польше Константина несправедливо обошли, чем при агитации и воспользовались декабристы. «Масла в огонь» подлили и плохие отношения Николая с гвардией: кому хотелось быть под началом злопамятного грубияна?!
__________

*Князь Дмитрий Иванович Лобанов-Ростовский (1758 — 1838) — генерал от инфантерии из рода Лобановых-Ростовских, министр юстиции Российской империи (1817—1827), член Государственного совета. В день коронации Николая I Дмитрий Иванович был награждён алмазными знаками ордена Св. Андрея Первозванного. В 1826 году исполнял обязанности генерал-прокурора в Верховном уголовном суде по делу о восстании на Сенатской площади.

Страдавший от последствий ранений и будучи стар, Дмитрий Иванович получил наконец долгожданную отставку 18 октября 1827 года, оставаясь до конца своей жизни номинально членом Государственного совета.

Есть однако мнение, что вынужденный участвовать в суде над декабристами, Лобанов-Роовский отставкой выразил несогласие служить новому императору, как проявившему излишнюю жестокость. Лобанов-Роовский считался добрым человеком и, будучи сам холост и бездетен, содержал детей своих неимущих сослуживцев.   


ИЗ  НИКОЛАЯ I  «ЗАПИСОК»  ТЕТРАДЬ 3.  АЛЕКСАНДР I  СКОНЧАЛСЯ  В  ТАГАНРОГЕ.  Константин Павлович отрёкся от трона.  Декабристы  готовятся  выступить.  Николай Павлович   вспоминает:

«Я   с е б я   с п р а ш и в а л,  кто большую приносит из нас двух жертву? тот ли, который отвергает Наследство Отцовское под предлогом своей неспособности и который, раз на сие решившись, повторяет только свою неизменную волю и остается в том положении, которое сам себе создал сходно всем своим желаниям, — или тот, который, вовсе не готовившийся на звание, на которое по порядку природы не имел никакого права, которому воля братняя была всегда тайной, и который неожиданно, в самое тяжелое время и в ужасных обстоятельствах должен был жертвовать всем, что ему было дорого, дабы покориться воле другого! Участь страшная, и смею думать и ныне, после 10 лет, что жертва моя была в моральном, в справедливом смысле гораздо тягче».
                *********************

НИКОЛАЙ  в двух выше сентенциях «задним числом» изображает своё принятие трона, как подвижничество: в который раз он сам себя в этом убеждает до фанатизма?! В который раз убеждает сам себя, что будто бы имел «божественное» право жестоко искоренять крамолу?!
               ********************

ОКОЛО  12  ДЕКАБРЯ  В.Кн. НИКОЛАЙ, по его словам, получает подробный донос о заговоре: «Т о г д а   т о л ь к о   п о ч у в с т в о в а л  Я  в полной мере всю тягость своей участи и с ужасом вспомнил, в каком находился положении. Должно было действовать, не теряя ни минуты, с полною властию, с опытностию, с решимостию - я не имел ни власти, ни права на оную; мог только действовать чрез других, из одного доверия ко мне обращавшихся, без уверенности, что совету моему последуют... К кому мне было обратиться - одному, совершенно одному без совета!»
_______________________

К этому времени около 10 человек уже донесли о заговоре. Предположим, что конкретно о представленных Александру доносах Николай узнал в последний момент: граф Дибич случайно нашёл эти доносы в бумагах усопшего государя. Но мог ли Николай Павлович не знать, он не располагает симпатией не только гвардии, но и ряда сановников.

ГЕНЕРАЛИТЕТ  В  БОЛЬШИНСТВЕ  СЧИТАЛ  НУЖНЫМ ПРИСЯГНУВ  КОНСТАНТИНУ и просил последнего изменить своё решение  об отречении, что сделать не удалось. Но переписка с находящимся в Польше Константином требовала времени: т.е. было спровоцировано междуцарствие, что создало последний удобный повод для мятежа 14 декабря.

Пока два кандидата на престол обменивались фальшиво слёзными посланиями, Северное тайное общество собирало силы, привлекало офицеров гвардейских полков и агитировало солдат против новой присяги. Так что у одного из претендентов на престол В.Кн. Николая для победы никаких мер, кроме жестоких, не оставалось: любой ценой гвардию нужно было подавить, а сановников испугать и «связать» последующим участием в суде над бунтовщиками.


ИЗ   «ЗАПИСОК»   ДЕКАБРИСТА   СЕРГЕЯ   ПЕТРОВИЧА   ТРУБЕЦКОГО: «НИКОЛАЙ УМОЛЯЛ его <Константина> приехать в Петербург в качестве императора, которому присягнула вся страна, и официально отречься в пользу младшего брата, чтобы он, Николай, не выглядел узурпатором. Он хорошо знал, на что способна гвардия в критические моменты...

Но для Константина такой поворот событий означал крушение всей его привычной и любимой им жизни. Бывший император – такого еще в русской истории не бывало! – уже не мог командовать польской армией и вообще занимать руководящий государственный пост. Единственным вариантом была почётная материально обеспеченная отставка, и, возможно, вечная эмиграция. Константин этого не желал... Он ограничился полуофициальными письмами...»
________________


ТРУБЕЦКОЙ  ПРАВ, потому как официально отречение должно было быть произнесено лично отрекающимся в Москве, где все русские государи венчались на царство. Будучи военным, не мог же Константин не предполагать, что междуцарствие может завершиться не очень мирно?!

А если бы, например, нелюбимый им с детства младший братец Николай как-нибудь погиб, тогда отказался бы Константин от русского трона?.. А ведь возможность погибнуть 14 декабря для Николая Павловича была реальна. История задаёт нам много безответных вопросов, потому как по пословице: "душа человеческая - потёмки".
___________________


ДАЛЕЕ  ИЗ  «ЗАПИСОК»  С.П. ТРУБЕЦКОГО СЛЕДУЕТ, что верхушку гвардейского генералитета воцарение Николая не устраивало: «Б ы л о   р е ш е н о  н и  в  к о е м  с л у ч а е   н е   д о п у с к а т ь   п р и с я г и   Н и к о л а ю.  Волей покойного или умирающего императора можно было пренебречь. Тем более что она была юридически некорректна. Судьбу престола снова решала гвардия. В этот раз в лице своего высшего генералитета...»
 
Законный наследник престола Константин не пожелал прибыть в Москву, и у Николая не осталось выбора: либо быть уничтоженным обеими сторонами - генералитетом и гвардией, либо занять трон любой ценой. В России уже убили трех законных императоров – Иоанна Антоновича, Петра III и Павла I. Чего же было ждать претенденту на престол, чье право было сомнительно? Надо думать, что тень убитого своими приближенными отца не раз вставала в эти дни перед внутренним взором Николая. А генералитет он потом "свяжет", назначив судьями декабристов.

ИЗ  «ЗАПИСОК»  НИКОЛАЯ I:  «П о ч у в с т в о в а л   Я   в   п о л н о й   м е р е  всю тягость своей участи и с ужасом вспомнил, в каком находился положении. Должно было действовать, не теряя ни минуты, с полною властью, с опытностью, с решимостью – я не имел ни власти, ни права на оную...»; «Я п р е д ч у в с т в о в а л,  что, повинуясь воле братней <незаконное полуотречение Константина>, иду на гибель, но  н е л ь з я  б ы л о  и н а ч е...»
____________________________


ДАЛЕЕ   СРЕДИ   НЕОДНОКРАТНЫХ   ЗАЯВЛЕНИЙ,  ЧТО   БОГ  ЕМУ  ПОМОГ,  НИКОЛАЙ  в его «Записках» подробно, с фамилиями и названиями улиц описывает свою военную тактику подавления восстания. Поле подавления мятежа важно было арестовать и допросить предводительствовавших:

«НЕ  МОГУ  ПРИПОМНИТЬ, кто первый приведен был; кажется мне - Щепин-Ростовский*. Он, в тогдашней полной форме и в белых панталонах, был из первых схвачен, сейчас после разбития мятежной толпы; его вели мимо верной части Московского полка, офицеры его узнали и в порыве негодования на него как увлекшего часть полка в заблуждение, они бросились на него и сорвали эполеты; ему стянули руки назад веревкой, и в таком виде он был ко мне приведен.

Подозревали, что он был главное лицо бунта; но с первых его слов можно было удостовериться, что он был одно слепое орудие других и подобно солдатам завлечен был одним убеждением, что он верен императору Константину.

Сколько помню, за ним приведен был Бестужев Московского полка, и от него уже узнали мы, что князь Трубецкой был назначен предводительствовать мятежом. Генерал-адъютанту графу Толю** поручил я снимать допрос и записывать показания приводимых...» (П р и м е ч а н и е. Сорвали эполеты и скрутили руки не офицеры, а переусердствовавшие жандармы.)
___________

*Князь Дмитрий Александрович Щепин-Ростовский (1798 —1859) — формально не будучи членом тайного общества, присутствовал на совещаниях у К.Ф. Рылеева, где обсуждались планы восстания. 14 (26) декабря 1825 года во время восстания декабристов вместе с А. А. и М. А. Бестужевыми вывел солдат Московского полка на Сенатскую площадь, причём ранил пять человек, пытавшихся остановить полк. Он твёрдо стоял в том, что защищал присягу Константину Павловичу по долгу. Несмотря на "сладкие" слова Николая Павловича был отнесён к "злодеям" первого разряда.
_____________

**Карл Фёдорович Толь (1777—1842) — российский военный и государственный деятель, генерал от инфантерии (1826), участник войн с Наполеоном, генерал-квартирмейстер во время Отечественной войны 1812 года. Толь – личность сложная, в 1833 году царём почётно «отстранённая» от армии. Ф.Толь был корреспондентом А. С. Пушкина; в одном из своих последних писем Пушкин приводит по поводу незаслуженно забытого военачальника библейскую цитату: «И с т и н а   с и л ь н е е   ц а р я».
_______________________


У   «ЗАПИСОК»   НИКОЛАЯ  ПАВЛОВИЧА   ЕСТЬ   ОДИН  «ПОДВОДНЫЙ  КАМЕНЬ»: Его «Записки» созданы по памяти лет через 10 после Декабрьского восстания. Значит, эти «Записки», как и всякие мемуары, непременно содержат элементы домысла и поздних убеждений, в лучшем случае.

Домыслы бывают нечаянные и намеренные: в отношении «Записок» Николая Павловича, думается, есть и первое, и второе. Например, Николай Павлович «забывает», что его отец Павел I  не любил его, считая незаконно рожденным, хотя скандала избегал. Но уже давненько доказано, что Павел был неправ.

Намереваясь для потомков представить себя в самом выгодном свете (исполнение священного долга искоренять крамолу есть добродетель!), своими «Записками» Николай сделал бесценный подарок советским романистам на коммунистической подкладке, которые из этих государевых записок в свою беллетристику вставляли целые куски – сценки для изображения автора записок совершенно в чёрном свете. Пример чего есть в отрывках из романах Марии Марич «Северное  сияние» и Арнольда Геесена «Во глубине сибирских руд...».

Так выходит, что советские с партийной логикой беллетристы освещали более зверства Николая Первого по отношению к декабристам, причём ход следствия изображали с добросовестной точностью... иногда с излишне преувеличенной точностью. 

Второй частью претензий к Николаю Павловичу от беллетристов являются его более во второй половине жизни вне семьи бурные амурные дела, для чего, действительно имеется богатый материал. Не официальные... ммм... отношения Николая Павловича с дамами занимают в беллетристике немалое место. Хотя и анекдоты здесь тоже исключать нельзя. Есть и образы царя совершенно сатирико фантастические, как у Салтыкова-Щедрина и Николая Лескова.

И только некоторые писатели желали осветить логику власти вообще, когда человек жёстко "запрограммирован" с рождения на определённый стиль мышления. Что личного бездушия и жестокости всё равно не оправдывает. К таким писателям можно отнести Николая Лескова, Дмитрия Мережковского, Юрия Тынянова, Михаила Булгакова, Булата Окуджавы. Если я кого из великих забыла, то простите! Антология не может быть совершенно полной, иначе ей не будет конца. Кроме того ведь есть и произведения не очень интересные.


ЯКОБЫ   ОБОЛГАННЫЕ  ЦАРИ   И  РУССКАЯ  ЛИТЕРАТУРА.  Уже без малого двухсотлетняя литературная эпопея о Николае I в наше время вдруг приобрела новую актуальность. В связи с опасным и возрождением проимперских симпатий звучат заявления, что в нашей истории три несправедливо оценённых - оболганных царя: Павел I, Николай I и Николай II. Насчёт Павла I автор статьи, в принципе, согласен, а вот насчёт обоих Николаев резко - НЕТ! НЕ СОГЛАСЕН.

Николай II слишком от поставленной темы далеко, поэтому "зациклимся" на Николае I: насколько его реальная биография совпадает с его образами из литературы? Литература ведь не обязана изображать всё с исторической точностью.  Дело литературы - будить воображение  читателя и побуждать его мыслить, плюс доставлять удовольствие интересным сюжетом и красивым русским языком. После заинтересованный читатель может и сам ознакомится с историческими трудами.

 И вот в уже в конце сей работы у автора этой Антологии возникла твёрдая уверенность: несмотря на все литературные особенно в советское время негативные преувеличения, образ этого русского императора из династии Романовых представляется не слишком симпатичным, мягко говоря. Поиски "доброго" царя или иного "доброго" правителя, вообще бесперспективны: власть не оперирует моральными критериями.

И ЕЩЕ ОДНО. РЬЯНЫЕ  ЗАЩИТНИКИ  НИКОЛАЯ I  его якобы непогрешимость странным образом пытаются доказать очернением русских писателей. Дескать, в произведениях Дмитрия Мережковского одна патологично извращённая психология; о фантазиях Лескова с исторической точки зрения говорить не серьёзно; суждения Александра Герцена до крайности предвзяты. Юрий Тынянов - не совсем в себе, как все, принадлежащие к школе формалистов. А Лев Толстой ненавидел самодержавие в принципе, что правда. Но разве от этого произведения Льва Толстого перестают составлять золотой фонд русской литературы?!

Все произведения советского периода с участием "злодея" Николая I якобы вообще можно не учитывать, как можно не учитывать и фантазии считающих, что Николай Павлович хоть косвенно виноват в гибели Пушкина. На этой почве Михаил Булгаков с его пьесой "Последние дни (Пушкин)" выглядит злым клеветником. Булат Окуджава искажает историю в пользу частных мнений с уклоном в Мережковского, и т.д, и т.п.

Позвольте! Что у нас тогда остаётся от русской литературы: выходит, что половину её следует выкинуть "за борт парохода"?! Именно так и поступил бы Николай I...:

«Принято считать, что, события в Европе <революция 1848 г. во Франции> - результат чтения книг и увлечения наукамиЮ а посему, чтобы у нас ибежать всяких катаклизмов, следует науку4 и чтение по возможности упразднить!..» (Из романа Булата Окуджавы "Путешествиедилетантов")
______________________


КАК  ГОВОРИТСЯ,  ДЫМА  БЕЗ  ОГНЯ  НЕ  БЫВАЕТ!  Из русских писателей и поэтов, пожалуй, только двое относились к Николаю I внешне с верноподданническим уважением: Афанасий Фет и Николай Гоголь. При этом служивший в кирасирах Фет в мемуарах честно описал состояние николаевской армии как годное только для парадов, что предрекало поражение в Крымской войне.

Гоголь после постановки "Ревизора" быстро сбежал в Италию, где жил за счёт выпрашиваемых у царя через посредство Жуковского денег. Как же после этого можно было столь любезного монарха критиковать?! А после возвращения в Россию Гоголь отчего-то предпочтёт жить в более патриархальной Москве, подалее от "полицейской" северной столицы.

Нельзя отрицать, что  публицистические дифирамбы Гоголя великодушию Николая Павловича могли быть искренни: по отношению к Гоголю царь был великодушен. Но нельзя не заподозрить и того, что Гоголь несколько не кривил душой. Все свои книги Гоголь преподносил Императору и членам царствующего дома. Читали ли они поднесённое внимательно?

В Дневнике приятельницы Гоголя фрейлины О.А. Смирновой - Россет* есть прелюбопытная запись! Смирнова спросила Государя: "Ч и т а л и  л и  Вы «Мёртвые души»? - спросила я. - "Д а  р а з в е  о н и   е г о?  Я думал, что это Соллогуба**". Я советовала их прочесть и заметить те страницы, где выражается глубокое чувство народности и патриотизма."

 Благодаря сформировавшемуся вокруг той же Россет кружку, Император, в общем, слышал об основных литературных направлениях. Но слышать и самому читать - разные вещи. А прочти Государь «Мёртвые души», то, согласно своим убеждениям, нашёл бы он там "патриотизм" или злую пародию?...

Произведения Гоголя рисуют созданное царём бюрократическое государство, как систему ярко деспотичную с упадком морали и творческих сил. Особенно явно это в повестях "Шинель" и "Невский проспект". Но лично Николай I в произведениях в частной жизни хитрого - извините за правду! - Гоголя не является. Зачем Гоголю были нужны дополнительные цензурные и полицейские неприятности?!
____________

*Александра Осиповна Смирнова (1809 — 1882; урождённая Россет, известная также как Россети и Смирнова-Россет) — фрейлина и одна из первых красавиц русского императорского двора, мемуаристка, знакомая, друг и собеседник В.А. Жуковского, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, и в особенности Н.В. Гоголя. Николай I тоже находил удовольствие в беседах с нею. (В данном случае нет тени подозрения на иную связь!)
_______________

**Граф Владимир Александрович Соллогуб (1813 — 1882) — русский чиновник (тайный советник), прозаик, драматург, поэт и мемуарист, принадлежал к высшим кругам русской придворной чиновной аристократии. Поэтому не мудрено, что его произведения были более на слуху у русского Императора, чем книги "какого-то там" Гоголя, которому оказывали милость и назначили по бедности пенсион.
____________________________

       А   ТЕПЕРЬ  ПЕРЕЙДЁМ   К  ЛИТЕРАТУРНЫМ  ОТРЫВКАМ.


НИКОЛАЙ СЕМЁНОВИЧ ЛЕСКОВ (1831—1895) — РУССКИЙ ПИСАТЕЛЬ, ПУБЛИЦИСТ, ЛИТЕРАТУРНЫЙ КРИТИК. Долгое время публиковался под псевдонимом М. Стебницкий.

РОМАН ЛЕСКОВА  «ЧЁРТОВЫ  КУКЛЫ» - его первая часть в напоминающем творения Гофмана стиле впервые напечатана в журнале «Русская мысль», 1890, книга I. Этот роман - сатирический памфлет, изображающий безграничный деспотизм.

В отличие от многих русских беллетристов Лесков не касается истории с декабристами. Лескова более интересует сама природа власти. Впрочем, из явленного писателем характера Герцога, его отношение к декабристам, как и к любым на его власть покушавшимся,  должно бы быть ясно для читателя.

Правитель-самодур герцог явно напоминает Николая I, а в его приближенных без особого труда можно узнать высших сановников государства — ;Нессельроде, Бенкендорфа и других. Деспотизм губит талантливого художника по имени Фебуфис, для какого образа использованы элементы биографии художника К.П. Брюллова (1799 —1852). Но этого мы здесь касаться не будем, сосредоточив интерес на образе Герцога, который желал бы прослыть ценителем искуссва и либералом.

ПО   СЮЖЕТУ  ПУТЕШЕСТВУЮШИЙ  ГЕРЦОГ является в Италии в мастерскую к подающему надежды художнику, дабы посмотреть скандальную картину с "голой женщиной" (католический кардинал в объятиях любовницы), а художник имеет неосторожность Герцогу тонко польстить. Сначала художник нарочно представляет Герцогу иную на исторический сюжет картину:
_____________


САМ  ГЕРЦОГ и оба его провожатые были в обыкновенном партикулярном платье, в котором, впрочем, Герцог держался совсем по-военному. Он был представительный и даже красивый мужчина, имел очень широкие манеры и глядел как человек, который не боится, что его кто-нибудь остановит; он поводил плечами, как будто на нём были эполеты, и шёл легко, словно только лишь из милости касался ногами земли.

— НЕ  ТО! — ВСКРИЧАЛ  ГЕРЦОГ. — Что изображает эта картина?

— Она изображает знаменитого в шестнадцатом веке живописца Луку Кранаха.*
— НУ?

— Он, как известно, был почтён большою дружбой Иоанна Великодушного.** — А что далее?

— Художник умел быть благороднее всех высокорожденных льстецов и царедворцев, окружавших Иоанна, и когда печальная судьба обрекла его покровителя на заточение, его все бросили, кроме Луки Кранаха.
 
— ОЧЕНЬ  БЛАГОРОДНО, НО... ЧТО  ЕЩЁ?

— Лука Кранах один добровольно разделял неволю с Иоанном в течение пяти лет и поддерживал в нём душевную бодрость.

— ХОРОШО!

— Да, они не только не унывали в заточении, но даже успели многому научиться и ещё более возбудить свои душевные силы. Я на своей картине представил, как они проводили своё время: вы видите здесь…

— ДА, Я  ВИЖУ, прекрасно вижу.

— Иоанн Великодушный читает вслух книгу, а Лука Кранах слушает чтение и сам пишет этюд нынешней знаменитой венской картины «Поцелуй Иуды»…

— АГА! НАМЁК  ПРЕДАТЕЛЯМ!

— Да, вокруг узников мир и творческая тишина, можно думать, что книга — историческая и, может быть, говорит о нравах царедворцев.

— ДРЯНЬ! — ОТОЗВАЛСЯ  ГЕРЦОГ. — Вы прекрасно будете поступать, если будете всегда карать эти нравы.

Фебуфис продолжал указывать... на изображение Кранаха и говорил с оживлением.

— Я хотел выразить в лице Кранаха, что он старается проникнуть характер предателя и проникает его... Он изображает Иуду не злым, не скупцом, продающим друга за ничтожную цену, а только узким, раздражённым человеком.

— ВОТ,  ВОТ,   ВОТ!  ЭТО   ПРЕКРАСНО!

— Это человек, который не может снести широты и смелости Христа, вдохновлённого мыслью о любви ко всем людям без различия их породы и веры...
<...>

— ДА... НО  ЭТО  ВСЁ  НЕ  ТО! — перебил его герцог — Где же то?! Я хочу видеть вашу голую женщину!

— Голую женщину?
<...>
— ТУ   ГОЛУЮ  ЖЕНЩИНУ, которая вчера была на этом мольберте, — подсказал... адъютант.

— Ах, вы это называете то?..

— НУ ДА!
<...>
— Я думал, что она не стоит вашего внимания, ваша светлость, и убрал её.

— ДОСТАНЬТЕ.

— Она вынесена далеко и завалена хламом.
— Для чего же вы это сделали?

Фебуфис улыбнулся и сказал:
— Я могу быть откровенен?
— Конечно!

— Я так много слышал о вашей строгости, что проработал всю ночь за перестановкою моей мастерской, чтобы только убрать нескромную картину в недоступное место.

— Н е н а х о д ч и в о. Впрочем, меня любят представлять  з в е р е м, но... я не таков.

Фебуфис поклонился.
____________

*Иоганн Фридрих Великодушный (1503-1554) — курфюрст Саксонии с 16 августа 1532 по 24 апреля 1547. В сражении при Мюльберге, в 1547 Иоганн Фридрих был взят в плен и низложен. Приговорён Карлом V к смерти, но помилован. За отказ переменить протестантскую веру оставалсяв заточеннии до 1552 года.
___

**Лукас Кранах Старший (1472 — 1553) — немецкий живописец и график эпохи Ренессанса, убеждённый протестант. Но биографических сведений о его разделении заточения с Фридрихом  Великодушным не сохранилось. Скорее всего, это красивая легенда.
______________________________

П р и м е ч а н и е  1: "голая женщина" была показана и понравилась Герцогу без объяснений. Герцог пригласил художника ехать с ним в его северную страну, обещая все условия для работы. Художник согласился. Интересно, что в повести Гоголя "Портрет" есть схожий сюжет, хотя, в сравнении с Герцогом, данный через лицо несравненно более низкого социального уровня.
________


В  ПОВЕСТИ  ГОГОЛЯ  "ПОРТРЕТ" (1842) к бедному художнику Чарткову за неуплату долга за комнату является полиция:

 "КВАРТАЛЬНЫЙ  НАДЗИРАТЕЛЬ  между тем занялся рассматриваньем картин и этюдов и тут же показал, что у него душа... даже была не чужда художественным впечатлениям.

— Хе, — сказал он, тыкнув пальцем на один холст, где была изображена нагая женщина, — предмет, того... игривый. А у этого зачем так под носом черно? табаком, что ли, он себе засыпал?

— Тень, — отвечал на это сурово и не обращая на него глаз Чартков.
— Ну, её бы можно куда-нибудь в другое место отнести, а под носом слишком видное место, — сказал квартальный..."
___________________________________


П Р И М Е Ч А Н И Е  2.  В  ДЕКАБРЕ  1845  НИКОЛАЙ I  ПОСЕТИЛ  РИМ.  И в январе 1846 Гоголь писал из Рима графу А.П. Толстому: "О  Г о с у д а р е  вам мало скажу. Я его видел раза два-три мельком. Его наружность была прекрасна, и ею он произвёл большое впечатление в римлянах...
<...>
К художествам и искусствам Государь был благосклонен. Показал вкус в выборах и заказах и даже в том, что заказал немного. <Это может свидетельствовать и о равнодушии!> Помощь, оказанная бедным, тоже сделана с рассмотрением. Бог да спасёт его и да внушит ему всё... что нужно истинно для доставления счастья его подданным". Однако лично представляться Государю Гоголь не захотел, хотя имел возможность.
________________

В ПИСЬМЕ К  В.А. ЖУКОВСКОМУ того же года Гоголь дополняет, что Государь: "Б ы л  о ч е н ь  л а с к о в  с художниками. Весьма похвалил, Иванова, которого картина ему очень понравилась". Письмо явно рассчитано, что Жуковский его покажет Государю.

 Вот именно этот визит Государя в Рим заодно с сентенциями Гоголя и пародирует Лесков, не терпевший гоголевской прописной морали из "Выбранных мест из переписки с друзьями".


ИЗ РОМАНА ЛЕСКОВА  «ЧЁРТОВЫ  КУКЛЫ». ХУДОЖНИК  В СВИТЕ  ГЕРЦОГА ПУТЕШЕСТВУЕТ  В  ЕГО СТРАНУ  ЧЕРЕЗ КАКИЕ-ТО ГОРЫ:

МЫ  ЕХАЛИ  ВДОЛЬ УЗКОЙ, покрытой кремнистою осыпью тропинки, которая вилась над обрывом горной речки. По обеим сторонам тропы возвышались совершенно отвесные, точно как бы обрубленные скалы гранита. Обогнув один загиб, мы стали лицом к отвесной стене, так сильно освещённой солнечным блеском, что она вся казалась нам огненною, а на ней, в страшной высоте... мы увидали какой-то рассыпчатый огненный ком, который то разлетался искрами, то вновь собирался в кучу и становился густым.

Мы все недоумевали, что это за метеор, но наши проводники сказали нам, что это просто рой диких пчёл. Горцы отлично знают природу своего дикого края... они определили нам, что этот рой только что отроился от старого гнезда, которое живёт здесь же где-нибудь в горной трещине, и что там у них должен быть мёд.

ГЕРЦОГ  ПОШУТИЛ, что здешние пчёлы очень предусмотрительны, что, живучи между смелых людей, они нашли себе такой приют, где их не может потревожить человек самый бесстрашный. Но старший в нашем эскорте, седоволосый горец.... покачал своею красивою белою головой и сказал:
— Ты не прав, господин: в наших горах нет для нас мест недоступных.

— НУ, ЭТОМУ Я ПОВЕРЮ ТОЛЬКО ТОГДА, — ОТВЕЧАЛ ГЕРЦОГ, — если мне подадут отведать их мёда.

Услыхав это, старый горец взглянул в глаза герцогу и спокойно ответил:
— Ты попробуешь этого мёда.

С этим он сейчас же произнёс на своём языке какое-то нам непонятное слово, и один молодой красавец наездник из отряда в ту же минуту повернул своего коня, гикнул и исчез в ущелье. А старик молчаливым жестом руки дал нам знак остановиться....

Старец сидел на своём коне неподвижно, глядя вверх, где свивался и развивался золотистый рой. Герцог его спросил: „Ч т о  э т о  б у д е т?“ — но он ответил: „У в и д и ш ь“...
<...>

...Вдруг наверху скалы, над тем самым местом, где вился рой, промелькнул отделившийся от нас всадник, а ещё через мгновение мы увидали его, как он спешился около гребня скалы и стал спускаться на тонком, совсем незаметном издали ремне, и повис в воздухе над страшною пропастью.

ГЕРЦОГ  ВЗДРОГНУЛ, СКАЗАЛ: „Э т о  ч ё р т  з н а е т  ч т о  з а   л ю д и!“ —  и на минуту закрыл рукой глаза.

Мы все замерли и затаили дыхание, но горцы стояли спокойно, и старик спокойно продолжал крутить свои седые усы, а тот меж тем снова поднялся наверх и через пять минут был опять среди нас и подал герцогу кусок сотового мёда, воткнутый на острие блестящего кинжала.

Герцог, к удивлению моему, похвалил его холодно; он приказал адъютанту взять мёд и дать горцу червонец, а сам тронул повод и поехал далее. Во всём этом выражалась как будто вдруг откуда-то вырвавшаяся противная, властительная надменность.

Это было сделано так грубо, что меня взбесило. Я не выдержал себя, торопливо снял с руки тот мой дорогой бриллиантовый перстень... и, сжав руку молодого смельчака, надел ему этот перстень на палец, а горец отстранил от себя протянутую к нему адъютантом руку с червонцем и подал мне мёд на кинжале. И я его взял. Я не мог его не взять от горца, который, отстранив герцогский подарок, охотно принял мой перстень и, взяв мою руку, приложил её к своему сердцу, но далее я соблюл вежливость: я тотчас же подал мёд герцогу, только он не взял... он ехал, отворотясь в сторону...
<...>

Его сердце (молодого горца) билось так же ровно, как бьётся сердце человека, справляющего приятную сиесту. Ни страх минувшей опасности, ни оскорбление, которое он должен был почувствовать, когда ему хотели заплатить червонец, как за акробатское представление, ни мой дорогой подарок, стоимость которого далеко превосходила ценность трехсот червонцев, — ничто не заставило его чувствовать себя иным, чем создала его благородная природа.

Я был в таком восторге, что совсем позабыл о неудовольствии герцога и, вынув из кармана мой дорожный альбом, стал наскоро срисовывать туда лицо горца и всю эту сцену. Художественное было мне дорого до той степени, что я совсем им увлекся и, когда кончил мои кроки, молча подъехал к герцогу и подал ему мою книжку, но, вообразите себе, он был так невежлив, что отстранил её рукой и резко сказал:

 „Я  н е  т р е б о в а л, чтобы мне это было подано. Чёрт возьми, вы знаете, я к этому не привык!“

 Я спокойно положил мою книжку в карман и отвечал: „Я  и з в и н я ю с ь!“ Но и это простое слово его так страшно уязвило, что он сжал в руке судорожно поводья и взгляд его засверкал бешенством, а между губ выступила свинцовая полоска.

Я помнил спокойствие горца и на всё это сверкание обратил нуль внимания, и… я победил грубость герцога. Мы поехали дальше; я всё прекрасно владел собою, но в нём кипела досада, и он не мог успокоиться: он оглянулся раз, оглянулся два и потом сказал мне:

— ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ, ЧТО  Я  НИКОГДА   НЕ  ПОЗВОЛЯЮ,  ЧТОБЫ  КТО-НИБУДЬ  ПОПРАВЛЯЛ  ТО,  ЧТО  Я  СДЕЛАЛ?

— Нет, не знаю, — отвечал я и добавил, что я вовсе не для того и показывал ему мой рисунок, чтобы требовать от него замечаний, потому что я тоже не люблю посторонних поправок, и притом я уверен, что с этого наброска со временем выйдет прекрасная картина.

Тогда он сказал мне уже повелительно: „П о к а ж и т е  м н е  с е й ч а с  в а ш  р и с у н о к“.
<...>
ГЕРЦОГ  ДОЛГО  РАССМАТРИВАЛ  ПОСЛЕДНИЙ  ЛИСТОК: он был в худо скрываемом боренье над самим собою и, по-видимому, переламывал себя, и потом взглянул мне в глаза с холодною и злою улыбкой и произнёс:

— Вы хорошо рисуете, но нехорошо обдумываете ваши поступки... Я чуть-чуть не уронил ваш альбом в пропасть.

— Что за беда? — отвечал я. — Этот смельчак, который сейчас достал мёд, вероятно, достал бы и мой альбом.

— А если бы я вырвал отсюда листок, на котором вы зачертили меня с таким особенным выражением?

— Я передал то выражение, которое у вас было.

— Всё равно, кто-нибудь на моём месте очень мог пожелать уничтожить такое своё изображение.

Я был в расположении отвечать дерзко на его дерзости и сказал, что я нарисовал бы то же самое во второй раз и только прибавил бы ещё одну новую сцену, как рвут доверенный альбом. — Но, — добавил я, — я ведь знал, что вы не „к т о - н и б у д ь“ и что вы этого не сделаете.

— ПОЧЕМУ?

— Потому, что вы в вашем положении должны уметь владеть собою...

ЛИЦО  ГЕРЦОГА  МГНОВЕННО  ИЗМЕНИЛОСЬ: он позеленел и точно с спазмами в горле прошипел:

— ВЫ ЗАБЫЛИСЬ!.. мне тоже нельзя делать наставлений, — и на губах его опять протянулась свинцовая полоска.

Это все произошло из-за куска мёду и из-за того, что он не успел как должно поблагодарить полудикого горца за его отвагу, а я это поправил... Это было для него несносное оскорбление... Вместо того чтобы прекратить разговор сразу, я сказал ему, что никаких наставлений не думал делать и о положении его имею такое уважительное мнение, что не желаю допускать в нём никаких понижающих сближений.

ОН (ГЕРЦОГ) НЕ  ОТВЕЧАЛ  МНЕ  НИ СЛОВА, и, вообразите, мне показалось, что он угомонился, но — позор человечества! — в это же время я вдруг заметил, что из всех его окружающих на меня не смотрит ни один человек и все они держат своих коней как можно плотнее к нему, чтобы оттереть меня от него или оборонить от меня. Вообще, не знаю, что такое они хотели, но во всяком случае что-то противное и глупо...
            *****************************
 
ДАЛЬНЕЙШЕЕ  ПРОИСХОДИТ  НА  ПРИВАЛЕ:

Я отошёл в сторону и лёг на траве над откосом и вдруг захотел спать. Этим в моей счастливой организации обыкновенно выражается кризис моих волнений: я хочу спать, и сплю, и во сне мои досаждения проходят... Но я не успел разоспаться, как кто-то тронул меня за плечо, я открыл глаза и увидал ГЕРЦОГА, который сидел тут же, возле меня, на траве и, не дозволяя мне встать, сказал:

— Простите меня, что я вас разбудил. Я не ожидал, что вы так скоро уснули, а я отыскал вас и хочу с вами говорить.

И сейчас же вслед за этим он стал горячо извиняться в своей запальчивости. На меня это страшно подействовало, и я старался его успокоить, но он с негодованием говорил о своей „проклятой привычке“ не удерживаться и о ничтожестве характеров окружающих его людей. Он был так искренен и так умён и мил, что я забыл ему всё неприятное и зашёл в своём порыве дальше, чем думал. Может быть, я сделал большую глупость, но это уже непоправимо.
<...>

 После истории с мёдом на кинжале эти люди смешно от меня удалялись, но они ещё смешнее опять со мною сблизились: это случилось за ужином, к которому он (Герцог) подвёл меня под руку, а потом вскоре сказал:

— Удивительно, как сильно влияет на человека такой грубый прибор, как его желудок: усталость и голод в течение знойного дня довели меня до несправедливости перед нашим художественным другом, а теперь, когда я сыт и отдохнул, я ощущаю полное счастье от того, что умел заставить себя просить у него извинения.

Это произвело на всех действие магическое, а когда Герцог добавил, что он уверен, что кто любит его, тот будет любить и меня, то усилиям показать мне любовь не стало предела: все лица на меня просияли, и все сердца, казалось, хотели выпрыгнуть ко мне на тарелку... Мне говорили:

— Не тужите о родине, которая вас отвергла! У нас будет один отец и одна родина, и мы все будем любить вас, как брата!

Всё это у них делается так примитивно и так просто, что не может быть названо хитростью и неспособно обмануть никого насчёт их характеров, и мне кажется, что я буду жить по крайней мере с самыми бесхитростными людьми в целом свете».
______________

П р и м е ч а н и е. Художник жестоко ошибался! И хитрость, и расчёт были основными в поступках свиты Герцога. Один из оставшихся в Италии умных друзей художника мыслит:

— В  с а м о м   д е л е, для чего этому отдалённому властителю Фебуфис (художник)? Чего он с ним возится? Неужто он в самом деле так страстно любит искусство... ? Не следует ли видеть в этом сначала каприз... Неужто, в самом деле, в девятнадцатом веке станут повторяться Иоанн с Лукой Кранахом? Вздор! Совсем не те времена, ничто не может их долго связывать, и, без сомнения, фавор скоро отойдёт, и герцог его бросит.

Друг ошибся лишь в том, что Герцог никого из им приглашённых от себя не отпускал.
_______________________________________________________


АРНОЛЬД ИЛЬИЧ  ГЕССЕН (1878 — 1976) — РОССИЙСКИЙ  И  СОВЕТСКИЙ  ЖУРНАЛИСТ, ЛИТЕРАТОР,  ПУШКИНИСТ.

ИЗ  РОМАНА  ГЕССЕНА  «ВО  ГЛУБИНЕ  СИБИРСКИХ  РУД...»(1863) названному  строкой известного посвящённого ссыльным декабристам стихотворения Пушкина. В общем, у Гессена события изложены чётко, хотя местами слишком прямлинейно, вплоть до потери художественност в пользу изложения исторических фактов, освещённых цитатами из В.И. Ленина:
______________


19  НОЯБРЯ 1825  ГОДА  В ТАГАНРОГЕ  НЕОЖИДАННО  СКОНЧАЛСЯ  ИМПЕРАТОР  АЛЕКСАНДР I. Члены Тайного общества считали, что наступил «ч а с  п р о б у ж д е н и я  с п я щ и х   р о с с и я н», что можно наконец свершить то, к чему они много лет готовились. Момент для этого был подходящий. У Александра I не было детей, царем должен был стать его брат, Константин, но он был женат на особе нецарской крови - на польской графине ИоаннеГрудзинской, что, по закону о престолонаследии, лишало его права стать царем. (Не лишало, как уже говорилось, но лишало его сыновей)

Занимая должность главнокомандующего польской армией, он фактически был наместником царя в Польше, жил в Варшаве и давно отрекся от престола. В запечатанных конвертах в Государственном совете, Сенате и Синоде в Петербурге и в Москве — в кремлевском Успенском соборе хранились документы отречения Константина.

На пакете, находившемся в Государственном совете, имелась надпись Александра I: «Х р а н и т ь  в Государственном совете до моего востребования, а в случае моей кончины раскрыть прежде всякого другого действия в чрезвычайном собрании». Отречение Константина держалось в глубокой тайне, о нем знал лишь очень ограниченный круг придворных.

При таких условиях царский престол должен был перейти к следующему брату Александра I — Николаю. Тот рвался к короне, но боялся сразу объявить себя императором, ибо народ считал законным наследником Константина и все ему уже присягпули. Притом Николай был груб, жесток, тупо ограничен. Армия его ненавидела.

НИКОЛАЙ СТАЛ  ВЫЖИДАТЬ. Он хотел получить новое, формальное отречение Константина. Но Константину, видимо, тоже не хотелось упускать ускользавшую от него корону, хотя он и неочень к ней стремился. Николай ждал приезда Константина, но тот ограничивался лишь письмами чисто семейного характера.


ФОРМАЛЬНО  УЖЕ  ЦАРСТВОВАЛ  КОНСТАНТИН I, были отчеканены монеты с его профилем, в витринах появились его портреты. Но фактически Россия жила без царя, создалось междуцарствие, и это продолжалось семнадцать дней, до 14 декабря. События между тем назревали. Рано утром 12 декабря Николай получил рапорт от начальника штаба Дибича, где излагалось содержание доносов Шервуда* и Майбороды** и назывались имена главных заговорщиков... Медлить было нельзя.

НИКОЛАЙ   НЕРВНИЧАЛ.  В этот день за обедом пришел наконец долгожданный пакет из Варшавы, от Константина. Но это было снова лишь частное письмо, причем составленное в резких, неподлежавших обнародованию выражениях. При таких условиях Николай решил не считаться больше с формальностями. 12 декабря, вечером, он приказал изготовить манифест о его восшествии на престол; 13 декабря, утром, подписал манифест и приказал Сенату 14 декабря, в семь часов
утра, присягнуть ему, новому императору Николаю I.
<...>
НИКОЛАЙ  ЧУВСТВОВАЛ  СЕБЯ  в те дни растерянным и, как писал он впоследствии в своих «Записках», мысль о возможной победе восставших не оставляла его..
__________________________________________________


*Иван Васильевич Шервуд (1798 —1867) — полковник Российской империи, известен доносом Александру I о готовившемся восстании декабристов, за что ему позже Николаем I была присвоена фамилия Шервуд-Верный. Сделав донос лександру, что на юге существует тайное общество, Шарвуд, по заданию Александра I вернувшись на юг, начал завязывать знакомства с офицерами, и 18 ноября  послал Дибичу подробный рапорт. В это же время Александр I получил подтверждение о заговоре в письме А.И. Майбороды. И тут Александр умирает...

Племянник И.О.Шервуда В.О. Шервуд в «Воспоминаниях» сожалеет, что: «Некоторые правительственные лица взглянули на Ивана Васильевича как на особо способного полицейского... — ему дана была инструкция... где предписывалось ему наблюдать за нравственностью России.

Принявши это дело к сердцу... он встретил... таких чиновников, которые... роняли авторитет правительства и топтали в грязь государственные законы». Впоследствии за ложный донос Шервуд содержался семь лет (1844—1851) в Шлиссельбургской крепости... По этой версии, вероятно, донос-таки был не ложный, но затрагивал влиятельных лиц.

А вот однополчане именовали этого персонажа "Шервуд Скверный" и считали, что он наживался на доносах... Кто прав: бог их разверёт!
_________________________

**Аркадий Иванович Майборода (1798—1845) — военный, известный в основном как автор доноса на Павла Пестеля и других декабристов. На высочайшее имя 25 ноября 1825 года им был написан донос, который  был отправлен И.И. Дибичу; 20 декабря Майборода составил список членов тайного общества. После быстро продвигался в чинах. В 1841 году получил чин полковника. Донос Майборода сделал не из патриотизма, а из страха, что откоются его махинации с казёнными деньгамию

 Вместо умершего Александра донос попал к Николаю, который оценил усердие: крестным отцом дочерей Майбороды был сам Николай I, и по случаю рождения каждой из них Аркадий Майборода высочайше награждался перстнем с бриллиантами; также он регулярно получал от императора деньги.

 В 1844 Майборода вдруг отставлен от командования полком. В 1845 (1844?) году покончил жизнь самоубийством. Майборода выведен в романе Булата  Окуджавы "Бедный Авросимов", где он стреляется, потому как все его презирают, тогда как в действительности причиной самоубийства (закололся кинжалом), вероятно, была крупная растрата казённых денег.

Декабристы знали, что Алексаддру Павловичу о заговоре известно (около 10 доносов было), но Александрбыл уже тяжело болен. И к 14 декабря доносы уже были известны Николаю Павловичу. 


ЮРИЙ  НИКОЛАЕВИЧ  (Насонович)  ТЫНЯНОВ  (1894 — 1943) — ПРОЗАИК,   ДРАМАТУРГ,   СЦЕНАРИСТ, переводчик, литературовед, представитель русского формализма.

  ИЗ  РОМАНА   Ю.Н.  ТЫНЯНОВА  «К Ю Х Л Я»   (1925) о Вильгельме  Кюхельбекере.

«АЛЕКСАНДР I   УМЕР   В  ТАГАНРОГЕ   19   НОЯБРЯ   1825   ГОДА.   Лейб-медик Тарасов вскрыл тело, опростал его, наполнил бальзамическими травами и ароматическими спиртами, положил в свинцовый гроб в особых подушечках лед, натянул на труп парадный мундир, на руки белые перчатки. В таком виде император мог сохраниться недели две, а то и месяц.

Уже несколько недель, как из Таганрога от Дибича и князя Волконского летели фельдъегери с эстафетами в Варшаву и в Петербург. В Варшаве сидели Константин и Михаил, в Петербурге — старая царица и Николай.*
<…>
Константин согласился отречься. Он хорошо помнил смерть отца. <Павел I  был убит заговорщиками>  «Х о р о ш а я   э т о   б ы л а   к а ш а», — говаривал он об этой смерти. Но отречение его и распоряжение Александра о престолонаследии не было обнародовано. Подлинник царь отдал митрополиту Филарету. Филарет положил его в ковчежец московского Успенского собора, а три копии, довольно небрежные, лежали в Государственном совете, Сенате и Синоде.

Когда Александра спрашивали о наследнике престола, он разводил руками и поднимал глаза к небу. Он не опубликовывал манифеста. Бумага об отречении Константина была завещанием царя. Он завещал Россию младшему, Николаю, как всякий помещик мог завещать свое имение второму брату, минуя старшего. Почему он медлил с опубликованием? Никто не знал. Быть может, потому, что Николая не любили еще больше, чем Константина.

ДВА  ГОДА  ПРОВЕЛ  НИКОЛАЙ  В  ПОХОДАХ  ЗА  ГРАНИЦЕЙ, в третьем проскакал всю Европу и Россию и, возвратясь, начал командовать Измайловским полком. Он был необщителен, холоден и строг. Лицо его было белое, безотчетно суровое. В детстве он был трусоват, боялся выстрелов: когда кавалер учил его стрелять, прятался в беседку. Всюду стремился одолеть другого, быть первым в строю, в игре на бильярде, в каламбурах и фарсах.

АЛЕКСАНДР, КОТОРЫЙ   ВСЕМ ГОВОРИЛ,  ЧТО  ТЯГОТИТСЯ  ТРОНОМ,  БОЯЛСЯ СОПЕРНИКОВ. Он заставлял Николая играть жалкую и пустую роль бригадного и дивизионного командира; но Николай исполнял ее с необыкновенным усердием. Он был придирчивым командиром, невыносимым начальником бригады. Военный строй единственно был для него приятный строй жизни.

В ранней молодости задали ему написать сочинение: «Д о к а з а т ь, что военная служба не есть единственная служба дворянина, но есть и другие занятия, для него столь же почтенные и полезные». Николай ничего не написал и подал кавалеру белый листок.

НА  СМОТРАХ  И  ПАРАДАХ  ОН  (НИКОЛАЙ) ОТДЫХАЛ. «З д е с ь   п о р я д о к  строгая и безусловная законность. Никакого всезнайства и противоречия», — говорил он. На всю жизнь запомнилось ему, как однажды какой-то офицер попался ему в статской одежде под военным плащом, — это было для Николая проступком невероятным. Все статское было подозрительно для него.

 Иногда, стоя на поле, он брал в руки ружье и делал ружейные приемы так хорошо, что вряд ли лучший ефрейтор мог с ним сравняться. Он показывал барабанщикам, как им надлежит бить в барабан. И все же он втайне завидовал брату Михаилу, он говорил, что в сравнении с Мишелем он ничего не знает. «Каков же должен быть сей?» — спрашивали офицеры друг друга.
  <...>
Об отречении Константина и о том, что наследником назначил Александр Николая, — Николай знал еще в 1819 году, а Михаил узнал в 21-м.
__________

*Великие князья Константин, Николай и Михаил Павловичи и их мать вдовствующая императрица Мария Фёдоровна.


ИЗ  РОМАНА   Ю.Н.  ТЫНЯНОВА  «К Ю Х Л Я»   (1925):

МАРИЯ ФЕОДОРОВНА  СЧИТАЛА  СЕБЯ  распорядительницею царского престола. Она по-прежнему отвергала Константина и считала, что... Россия по праву принадлежит третьему сыну ее, Николаю. Это было дело домашнее. Россия отходила по завещанию к тому, кого для этого считала подходящим семья. Милорадович* думал иначе. Он явился к Николаю и заявил, спокойно глядя ему в лицо:

— Ваше высочество, гвардия вас не любит. Если вы станете императором, я ни за что не ручаюсь.

НИКОЛАЙ  ПОБЛЕДНЕЛ:
— А вам известно распоряжение покойного государя?

МИЛОРАДОВИЧ*  ОТВЕТИЛ  СПОКОЙНО:

 — РАСПОРЯЖЕНИЕ (покойного) ГОСУДАРЯ —  ДЕЛО  ДОМАШНЕЕ.  РОССИЮ  НЕЛЬЗЯ ЗАВЕЩАТЬ.  ГВАРДИИ  УЖЕ  ОТДАНО  РАСПОРЯЖЕНИЕ  ПРИСЯГАТЬ  ЗАКОННОМУ  НАСЛЕДНИКУ ПРЕСТОЛА.

В два часа дня 27 ноября собралось чрезвычайное заседание Государственного совета. Князь Голицын потребовал, чтобы завещание Александра было исполнено. Он настаивал. Он знал, что, если завещание Александра не будет исполнено, всех приближенных покойного царя ждет сомнительная участь. Поэтому он говорил, что неисполнение воли царской есть преступление государственное. Князь Лобанов-Ростовский** сказал надменно:
 — Les morts n’ont point volonte [У мертвых нет воли (франц.)].

Адмирал Шишков***, глядя воспаленными глазами на собравшихся и тряся от старости огромной головой с шалашом седых волос, прошамкал:

 — НЕМЕДЛЯ  ПРИСЯГАТЬ.  Империя ни одного мгновения не может быть без императора.

Тогда Милорадович встал и закричал хрипло:
 — Николай Павлович торжественно отрекся от права, которое ему завещание дает. Государь русский не может располагать наследством престола по духовной.

Все замолчали. С человеком, у которого было шестьдесят тысяч штыков в кармане, нельзя было разговаривать.

НИКОЛАЙ ПРИСЯГНУЛ (Константину). Присягнуло правительство. С этого времени Милорадович был неотлучно при Николае. Он ходил за ним следом. Николай глядел на него с ненавистью, но Милорадович вел себя как всегда: пошучивал, хрипло хохотал и от его высочества не отставал.
______________


*Граф Михаил Андреевич Милорадович (1771— 14 (26) декабря 1825) — русский генерал от инфантерии (1809), один из военачальников русской армии во время Отечественной войны 1812 года, санкт-петербургский военный генерал-губернатор (1818—1825) и член Государственного совета с 1818 по 1825 год. Был смертельно ранен во время восстания декабристов 14 (26) декабря 1825 года. В период междуцарствия  Милорадович поддерживал присягу Константину и был противником воцарения В. Кн. Николая.
________

**Князь Дмитрий Иванович Лобанов-Ростовский (1758 —1838) — генерал от инфантерии (1807), министр юстиции Российской империи (1817—1827), член Государственного совета.
______


***Шишков Александр Семенович - (1754 — 1841) — адмирал (1823), государственный секретарь и министр народного просвещения. Один из ведущих российских идеологов времён Отечественной войны 1812 года, инициатор издания охранительного цензурного устава 1826 года.


ИЗ  РОМАНА   Ю.Н.  ТЫНЯНОВА  «К Ю Х Л Я»   (1925). Из Варшавы прискакал с письмами В.КН. Михаил и они с Николаем Павловичем выясняют отношения, поскольку никто не уверен, кто же из двух братьев займёт трон: Константин или Николай?
___________


МИХАИЛ «ДОСТАЛ  ИЗ ПОРТФЕЛЯ ПИСЬМО КОНСТАНТИНА И ПОДАЛ НИКОЛАЮ. Увидев надпись: «Е г о   И м п е р а т о р с к о м у   В е л и ч е с т в у», Николай побледнел. Он молча стал ходить по комнате. Потом он остановился перед Мишелем и спросил без выражения:
 — КАК   ПОЖИВАЕТ   КОНСТАНТИН?

Мишель искоса взглянул на Милорадовича.
— Он печален, но тверд... — <...> В своей воле, — ответил уклончиво Мишель.
<…>
Мишель посмотрел на Николая.
 — Я тебя не понимаю. Существуют акты <...> или не существуют?

 —  СУЩЕСТВУЮТ, — МЕДЛЕННО   ОТВЕТИЛ   НИКОЛАЙ.

 — Но тогда, подчинившись гвардии, ты, mon cher frиre, произвел формальный coup d’etat [Государственный переворот (франц.)]. Да, да, без всякого сомнения.
<
НИКОЛАЙ  НИЧЕГО  НЕ  ОТВЕЧАЛ и, сощурившись, смотрел в окно. Снег падал за окнами, кружился по площади, налипал на окна. Было очень спокойное, ленивое зимнее утро.

 — Что же теперь будет при второй присяге, при отмене прежней? Чем это все кончится? — говорил Мишель и, разводя руками, недоумевал: — Когда производят штабс-капитана в капитаны — это в порядке вещей и никого не удивляет; но совсем иное дело, -  Мишель поднял внушительно палец,— перешагнуть через чин и произвести в капитаны поручика.

В переводе на военный язык факт казался для него более ясным и значительным... Николай сказал нерешительно, не глядя на брата:
 — Отчего тебя так вторая присяга пугает? В конце концов, это не так страшно. В сущности, все это сделка семейная.

Мишель развел руками деловито:
 — Да вот поди ж ты, растолкуй каждому, в черни и в войске, что это сделка семейная и почему сделалось так, а не иначе.

НИКОЛАЙ  ЗАДУМАЛСЯ.
 — Все дело в этом, — сказал он тихо... Гвардия меня не любит.
 — Канальство, — пробормотал Мишель, — ...Они никого не любят.

НИКОЛАЙ... СПРОСИЛ, ГЛЯДЯ  В  УПОР  НА  МИШЕЛЯ...:
 — Ты полагаешь, Константин думает отречься серьезно?

Мишель, глядя в сторону, сделал какой-то жест рукой.
 — Почем я знаю, он мне ничего не говорил. Видишь сам по письмам.

 — Я  НИЧЕГО  НЕ  ВИЖУ  ПО  ПИСЬМАМ, — СКАЗАЛ,  ВЗДОХНУВ  И  НАХМУРЯСЬ,   НИКОЛАЙ.

Мишель посидел, барабаня пальцами, потом подумал о себе и заговорил злобно:
 — Черт возьми, в какое же ты меня положение поставил? Присягать Константину не могу, тебе тоже, отовсюду расспросы. Черт знает что такое!

НИКОЛАЙ  ЕМУ  НЕ  ОТВЕТИЛ.   Он сидел и писал письмо Константину. Прошел день. Придворные действительно начинали шептаться: ни Мишель, ни его свитские Константину не присягали. В этом было что-то неладное, что-то зловещее даже. От свиты Мишеля полз шепот к придворным, от придворных — из дворца во дворец. Он грозил перейти из дворцов на площади. Фельдъегерь давно уже скакал в Варшаву к Константину с письмом Николая.

Николай умолял его императорское величество государя Константина приехать в Петербург. Мать писала его императорскому величеству несколько иначе: просила официального манифеста либо о вступлении на престол, либо об отречении. А ответа от Константина не было.

УТРОМ  5  ДЕКАБРЯ  НИКОЛАЙ  СКАЗАЛ  МИШЕЛЮ ОЗАБОЧЕННО...:

 — Твое пребывание здесь становится действительно неудобным. Константин молчит. Дольше ждать ни минуты нельзя, не то произойдет несчастье. Maman просит тебя ехать к Константину. Да или нет — либо пускай приезжает царствовать немедля, либо — официальный манифест об отречении. Этак дальше невозможно. Поезжай сегодня же. Останавливай по дороге курьеров и распечатывай депеши — чтобы не разъехаться с ответом....
______________________


р и м е ч а н и е.  Пока царственные братья договаривались, было нечто вроде междуцарствия. О чём в романе Дмитрия Мережковского «14 декабря» ехидно толкуют сановники:

« – Н е т   ц а р я   в   Р о с с и и... – опять усмехнулся Нарышкин своей тонкой усмешкой. – И ведь вот что, господа, удивительно: уже почти месяц, как мы без царя, а все идет так же ладно или так же неладно, как прежде.

— Все вздор делают! В мячик играют! — продолжал кричать Лобанов.
— Как мячик? - опять не понял Лопухин.

— Ну, об этом нельзя кричать на ухо, — отмахнулся Нарышкин и шепнул Карамзину: — А вы о мячике слышали
<…>
— "Pendant quinze jours on joue la couronne de Russie au ballon, en se la renvoyant mutuellement" (Пятнадцать дней играют короной России, перебрасывая ее, как мячик, один другому (фр.)), — это Лаферонне, французский посол, намедни пошутить изволил Шуточка отменная...»
___________________


ДЕКАБРИСТЫ   ИМЕЛИ   ПЛАН   ВОСПОЛЬЗОВАТЬСЯ  НЕПОНЯТНОЙ  СИТУАЦИЕЙ: если присяга в Сенате ещё никому не дана или дана Констнтину, то офицерская честь при участии в восстании против Николая не была бы замарана. Но декабристы не успели: присяга Николаю была произнесена ранее назначенного срока.


ИЗ  РОМАНА  АРНОЛЬДА  ГЕССЕНА  «ВО  ГЛУБИНЕ  СИБИРСКИХ  РУД...»

НИКОЛАЙ   УЖЕ   ПРЕДУПРЕЖДЁННЫЙ   ДОНОСАМИ... о готовящемся восстании, предложил Сенату собраться для принесения присяги необычно рано, в семь часов утра, до того, как восставшие войска выйдут на Сенатскую площадь.

Уже в 7 часов 20 минут утра сенаторы принесли присягу и разошлись. Первые явившиеся на Сенатскую площадь восставшие солдаты Московского полка стояли перед пустым зданием Сената...


ДМИТРИЙ   СЕРГЕЕВИЧ   МЕРЕЖКОВСКИЙ (1865[—1941,) — русский писатель, поэт, литературный критик, переводчик, историк, религиозный философ.

ИЗ   РОМАНА   МЕРЕЖКОВСКОГО   «14   ДЕКАБРЯ   (НИКОЛАЙ  ПЕРВЫЙ)»:  «РАССВЕТАЛО. Вставал   первый   день   нового  царствования  –  страшный,   тёмный,  ночной   день...»
<...>
Решали  КТО  ЛУЧШЕ - КОНСТАНТИН   ИЛИ  НИКОЛАЙ?  Император Павел I назначил пятимесячного младенца Николая шефом лейб-гвардии конного полка в чине генерал-лейтенанта. Мальчик, прежде чем научился ходить, бил в барабан и махал игрушечной сабелькой. А когда подрос, вскакивал с постели по ночам, чтобы постоять с ружьем.

Никогда ничего не хотел знать, кроме солдатиков. Воспитатель великих князей, дядька Ламсдорф, бил мальчиков по голове ружейным шомполом так, что они почти лишались чувств.  "Б о г   е м у   с у д ь я  за бедное образование, нами полученное", - говаривал впоследствии сам Николай.

НИКОЛАЙ  НЕ  ГОТОВИЛСЯ  БЫТЬ  НАСЛЕДНИКОМ; лет до двадцати не имел никаких служебных занятий, и все его знакомство с светом было в дворцовых передних и в секретарской комнате. "Бешен, как Павел, и злопамятен, как Александр". Правда, умен; но ума-то его и боялись пуще всего: чем умнее, тем злее.

В совершенстве усвоил прусский военный устав и вообще был немец. Предсказывали, что со вступлением его на престол немцы наводнят Россию, которая и без того уже кажется "почти завоеванной". Константин - зверь, а Николай - машина. Что лучше, машина или зверь?
_______________

"Л е й б - г в а р д и и  дворянской роты штабс-капитан  Р о м а н о в  Т р е т и й - ч м о к!" - так шутя подписывался под дружескими записками и военными приказами великий князь Николай Павлович в юности и так же иногда приговаривал, глядя в зеркало, когда оставался один в комнате.

В темное утро 13 декабря, сидя за бритвенным столиком между двумя восковыми свечами, перед зеркалом, взглянул на себя и проговорил обычное приветствие:

- ШТАБС - КАПИТАН РОМАНОВ ТРЕТИЙ, всенижайшее почтение вашему здоровью - ч м о к! И хотел прибавить: "Молодчина!" - но не прибавил - подумал: "В о н  к а к   п о х у д е л, побледнел. Бедный Никс! Бедный малый! <...>

ВООБЩЕ БЫЛ ДОВОЛЕН СВОЕЮ НАРУЖНОСТЬЮ. "Аполлон Бельведерский", - называли его дамы. Несмотря на двадцать семь лет, все еще худ худобой почти мальчишеской. Длинный, тонкий, гибкий, как ивовый прут. Узкое лицо, все в профиль. Черты необыкновенно правильные, как из мрамора высеченные, но неподвижные, застывшие. "Когда он входит в комнату, в градуснике ртуть опускается", - сказал о нем кто-то.

Жидкие, слабо вьющиеся, рыжевато-белокурые волосы; такие же бачки на впалых щеках; впалые темные большие глаза; загнутый, с горбинкой, нос; быстро бегущий назад, точно срезанный, лоб; выдающаяся вперед нижняя челюсть. Такое выражение лица, как будто вечно не в духе: на что-то сердится или болят зубы. "Аполлон, страдающий зубною болью", - вспомнил шуточку императрицы Елизаветы Алексеевны...


НИКОЛАЙ: «СТОЯ  ПЕРЕД  ЗЕРКАЛОМ, одевался долго, медленно, тщательно, как молодая красавица на первый бал. Осматривался, оправляя каждую складку... застегивался на все крючочки, петлички, пуговки. В мундире сделался еще длиннее, стройнее, тоньше, с выпяченною грудью, с талией в рюмочку, как молоденький прусский капрал...

КОНЧИВ  ОДЕВАНИЕ... НИКОЛАЙ  ОПУСТИЛСЯ  НА КОЛЕНИ  ПЕРЕД  ОБРАЗОМ. Поспешно крестился мелкими крестиками и клал поклоны, стукая лбом. Прочитав положенные молитвы, хотел еще прибавить что-нибудь от себя на предстоящий трудный день. Но ничего не придумал - своих слов не было. Верил в Бога, но когда думал о Нем, представлялась черная дыра, "г д е  с т р о г о  и   ж у ч к о в а т о", как император Павел I говаривал о дисциплине в русской армии. Сколько ни молись, ни зови - никто из дыры не откликнется.

Встал и сел в кресло. Чувствовал себя больным и разбитым. Плохо спал ночью <…> Недаром всегда боялся брата Константина, как будто предчувствовал, что он беды наделает; недаром тот издевался над ним еще во чреве матернем. "Н и к о г д а  я такого брюха не видывал, тут место для четверых!" - шутил сынок над матушкой, когда она была Николаем беременна. И потом всю жизнь издевался.

По имени Николая Угодника <Константин> называл его  <Николая> "Мирликийским царевичем". "Н и з а  ч т о, - говорил, - н е  б у д у  ц а р с т в о в а т ь, потому что боюсь революции. А ты, царевич Мирликийский*, разве не боишься? Ведь революция - та же гроза". И напоминал ему, как в детстве, во время грозы, он прятал под подушку голову. "Я трус и знаю, что трус, а ты храбришься, но хуже моего трусишь". (слова Константина)

 ВОТ  И ТЕПЕРЬ (КОНСТАНТИН) САМ  ТОЛКНУЛ ЕГО   ПРЕСТОЛ и сам же над ним издевается: "П о с м о т р и м, как-то ты из этой глупой истории выпутаешься, император-выскочка, un empereur parvenu!".
_________________


*Николай Чудотворец; Николай Угодник; Николай Мирликийский (около 270 года, Ликия — около 345 года, Миры, Ликия) — святой в исторических церквях, архиепископ Мир Ликийских (Византия). В христианстве почитается как чудотворец, на Востоке является покровителем путешествующих, заключённых и сирот. Во времена гонений христиан святитель Николай попадал в темницу, где поддерживал, как мог, других узников, укреплял их в вере Христовой. Господь сохранил святителя - он вышел из темницы невредимым.


ИЗ  РОМАНА   Ю.Н. ТЫНЯНОВА  «К Ю Х Л Я».    Вел.  Кн. Михаил вернулся с утвердительным об отречении от Константина ответом, и думает уже в Петербурге:

НЕУЖЕЛИ   И   ВПРЯМЬ   ВСЕ   БЛАГОПОЛУЧНО   И   ТРЕВОЖИТЬСЯ   НЕЧЕГО?   Неуверенность страшила его еще больше, чем явная опасность. Он с недоверием смотрел на молчаливые дома, ровные тротуары.
 — Посмотрим, что будет далее, — пробормотал он...

Николай обнял его и прикоснулся холодной щекой.
 — Ну, ты видишь — все идет благополучно. Войска присягают, и нет никаких беспорядков.

ОН  (НИКОЛАЙ)  ГОВОРИЛ  С  БРАТОМ  НЕМНОГО  СВЫСОКА...  он более ни в чем не полагался на него: эти три дня приучили его к одиночеству. К тому же он обманывал себя неясной надеждой: может быть, ничего и не случится; а брат напомнил ему всю возню с Константином и был поэтому неприятен. Мишель это почувствовал и процедил сквозь зубы:
 — Дай бог, но день еще не кончился...

Вдруг под окном раздался треск барабанов.

НИКОЛАЙ   БЫСТРО   ПОДБЕЖАЛ   К  ОКНУ... <...> Лицо у Николая было серое, как у мертвеца, а тонкие губы светло-коричневые. Он схватил Мишеля цепкой рукой:
 —  В гвардейской конной артиллерии не хотят присягать — поезжай туда.
_____________________________________


ИЗ   РОМАНА   ДМИТРИЯ   МЕРЕЖКОВСКОГО   «14  ДЕКАБРЯ»:

— ПРЕДСТАВЬ  СЕБЕ,  КОМАРОВСКИЙ,  ЕСТЬ  ЛЮДИ,  КОТОРЫЕ,  К НЕСЧАСТЬЮ, НОСЯТ ОДИН С НАМИ МУНДИР И НАЗЫВАЮТ МЕНЯ... — начал  г о с у д а р ь, усмехаясь криво, одним углом рта, как человек, у которого сильно болят зубы, и кончил с усилием: — н а з ы в а ю т  м е н я  с а м о з в а н ц е м!

«С а м о з в а н е ц» — в устах самодержца Российского — это слово так поразило генерала Комаровского, что он не сразу нашелся, что ответить.

— Мерзавцы! — проговорил, наконец, и, чувствуя, что этого мало, выругался по-русски, непристойным ругательством.

ГОСУДАРЬ,  В  ОДНОМ   МУНДИРЕ   ИЗМАЙЛОВСКОГО   ПОЛКА, в голубой Андреевской ленте, как был одет к молебствию, сидел верхом на белой лошади, окруженный свитою генералов и флигель-адъютантов, впереди батальона лейб-гвардии Преображенского полка, построенного в колонну на Адмиралтейской площади, против Невского.

Тишина зимнего дня углублялась тем, что на занятых войсками площадях и улицах езда прекратилась. Близкие голоса раздавались, как в комнате, а издали, со стороны Сената, доносился протяжный гул, несмолкаемый, подобный гулу морского прибоя, с отдельными возгласами, как будто скрежетами подводных камней, уносимых волной отливающей: «Ура-ра-ра!» Вдруг затрещали ружейные выстрелы, гул голосов усилился, как будто приблизился, и опять: «Ура-ра-ра!»

Генерал Комаровский* поглядывал на государя украдкой, искоса. Под низко надвинутою треугольною черною шляпою с черными перьями лицо Николая побледнело прозрачно-синеватою бледностью, и впалые, темные глаза расширились. «У  с т р а х а   г л а з а   в е л и к и», — подумал Комаровский внезапно-нечаянно.

— Слышишь эти крики и выстрелы? — обернулся к нему  г о с у д а р ь. — Я покажу им, что не трушу!

— Все удивляются мужеству вашего императорского величества; но вы обязаны хранить драгоценную жизнь вашу для блага отечества, — ответил Комаровский.*

А  ГОСУДАРЬ  ПОЧУВСТВОВАЛ,  ЧТО  НЕ НАДО  БЫЛО  ГОВОРИТЬ  О  ТРУСОСТИ. Все время фальшивил, как певец, спавший с голоса, или актер, не выучивший роли. «Рыцарь без страха и упрека» — вот роль, которую надо было сыграть. Начал хорошо.

««МОЖЕТ  БЫТЬ, СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ НАС ОБОИХ НЕ БУДЕТ НА СВЕТЕ, но мы умрем, исполнив наш долг», — одеваясь поутру, сказал Бенкендорфу. И потом — командирам гвардейского корпуса: «В ы  о т в е ч а е т е  м н е  г о л о в о ю  за спокойствие столицы, а что до меня, — если буду императором, хоть на один час, то покажу, что был того достоин!»

Но когда услышал: «Б у н т!» — вдруг сердце упало, потемнело в глазах, и все замелькало, закружилось, как в вихре.
__________________

*Граф (1803) Евграф Федотович Комаровский (1769 —1843) — российский генерал от инфантерии (1828), генерал-адъютант, первый командующий (1811—1828) внутренней стражи России, автор достоверных мемуаров о русской жизни периода 1786—1833 г
__________________________________________________________


ИЗ  РОМАНА  АРНОЛЬДА  ГЕССЕНА  «ВО  ГЛУБИНЕ  СИБИРСКИХ  РУД...»:

НАСТУПИЛО   ПАСМУРНОЕ  УТРО  14  декабря  1825  года... Солнце в этот короткий зимний день взошло поздно — в девять часов с минутами. Николай мрачно бродил по залам Зимнего дворца. Он знал, что дворец, эта вековая твердыня русского царизма, окружен кольцом серьезного, угрожающего восстания...

«З а в т р а  я —  и м п е р а т о р  и л и   б е з  д ы х а н и я», — писал он накануне одному из своих генералов. И сестре написал письмо, полное безнадежного уныния и растерянности.* Во дворец уже начали съезжаться для принесения вторичной присяги высшие командиры гвардии.

УСИЛИЕМ  ВОЛИ  НИКОЛАЙ  СТРЯХНУЛ  С  СЕБЯ «ДУХ  УНЫНИЯ» и вошел в зал. Все встали. Он почувствовал себя императором.

— Если буду императором хоть на час, то докажу, что был того достоин! — сказал он собравшимся. И принял решение: не уступать, бороться за престол отцов и дедов и — никого не щадить.
<...>

НИКОЛАЙ  СО   СВОИМИ   ПРИБЛИЖЁННЫМИ находился на площади перед Зимним дворцом. Сенатская площадь, которую заняли  восставшие, была рядом, в десяти минутах ходьбы. Можно быловидеть друг друга невооруженным глазом...
<...>
На прилегавших к Сенату площадях и улицах собрались кэтому времени огромные толпы народа. Слухи о восстании распространились по Петербургу уже накануне, и людской поток, устремившийся к Сенатской площади затемно, с каждым часом все увеличивался. Крыши прилегавших к Сенатской площади домов были усеяны людьми.

Трудно сказать, как велико было 14 декабря это скопление народа на площадях и улицах Петербурга... Многие из собравшихся в тот день у Сенатской площади
были явно на стороне декабристов и открыто это выражали. В Николая и его свиту, в действовавших по его приказу... офицеров из толпы летели поленья и
камни, люди вооружены были кольями и палками, некоторые ружьями и ножами.

— Мы вам весь Петербург в полчаса вверх дном перевернем! — раздавались голоса.
Но дворянские революционеры боялись активности народных масс... и не использовали их.
_________________

*Великая княжна Мария Павловна (1786 — 1859) — дочь императора Павла I  и императрицы Марии Федоровны, великая герцогиня Саксен-Веймар-Эйзенахская, супруга великого герцога Карла Фридриха Саксен-Веймар-Эйзенахского. Особо безнадежного уныния в письме Николая нет:

М о л и т е с ь  з а  м е н я  Богу, дорогая и добрая Мари! Пожалейте несчастного брата - жертву воли Божией и двух своих братьев! Я удалял от себя эту чашу, пока мог, я молил о том Провидение и я исполнил то, что мое сердце и мой долг мне повелевали.

Константин, мой Государь, отверг присягу, которую я и вся Россия ему принесли. Я был его подданный: я должен был ему повиноваться. Наш Ангел (Алексадр) должен быть доволен - воля его исполнена, как ни тяжела, как ни ужасна она для меня. Молитесь, повторяю, Богу за вашего несчастного брата; он нуждается в этом утешении - и пожалейте его!


ИЗ  РОМАНА  Ю.  ТЫНЯНОВА  «КЮХЛЯ»:  «НИКОЛАЙ  БЕЗ  СВИТЫ,  В  ОДНОМ  МУНДИРЕ, с лентой через плечо, не замечая холода, выбежал из дворца. Толпа шумела, но Николай не знал, что народ на Разводной площади — это только брызги от человеческой реки, которая безостановочно течет на Адмиралтейскую, Исаакиевскую и Петровскую. Лицо у Николая было серое, может быть от холода. Он выпячивал грудь и зорко глядел по сторонам...  В одной кучке кричали:

 — Константина сюда!

НИКОЛАЙ  ПОВЕРНУЛСЯ  И  ПОСМОТРЕЛ  С ТОСКОЙ... НА  ПРИДВОРНЫХ... Бенкендорф протянул ему какую-то бумагу, и он понял: надо прочесть манифест. Он сделал знак рукой и начал читать тихим, протяжным голосом.

Стоявшие вблизи стихли и стали было прислушиваться, но Николай читал монотонно, манифест был длинный, площадь продолжала гудеть, и его никто не слышал... Положение становилось затруднительным. Так прошло с четверть часа. Николай стоял и смотрел на толпу, а толпа смотрела на него. Она к нему постепенно привыкала, и он начинал чувствовать себя, как надоевший актер, который знает, что надоел... <…> Никто его не слушал.


В  ЭТО  ВРЕМЯ  НИКОЛАЙ  УВИДЕЛ — по Большой Миллионной идет батальон, и приосанился. Преображенцы подошли к дворцу и выстроились.
 — З д о р о в о,  м о л о д ц ы! — сказал он не очень уверенно («ответят или не ответят?»).

 — Здравия желаем, ваше величество, — негромко ответили преображенцы, и Николай заметил, что отвечают не все...

Подбежал Милорадович. Ворот шинели его был наполовину оторван, мундир полурасстегнут... а горбатый нос распух. Милорадович спокойно завтракал у своей танцовщицы, когда прибежали доложить ему о восстании. Для генерал-губернатора столицы такое сообщение не оказалось чрезмерно поздним, ибо он и совсем мог пропустить все восстание... Он поскакал на Петровскую площадь, где толпилась чернь, и грозно закричал:
 — П о  д о м а м!

Его стащили с лошади, избили, а двое солдат проволокли генерала за ворот до угла Главного штаба и там бросили. Увидев Николая, он подбежал к нему. Он скинул перед царем изорванную шинель и остался в одном мундире, с синей лентой через плечо. Он закричал Николаю:
 — Нужно сейчас же стрелять!
 <...>
НИКОЛАЙ, СТИСНУВ   ЗУБЫ, СМОТРЕЛ  НА  НЕГО. Вот кто хотел лишить его престола. Вот он как теперь говорит, диктатор, у которого шестьдесят тысяч солдат в кармане. Он шагнул к Милорадовичу:

 — ВЫ,  КАК  ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОР  СТОЛИЦЫ,  ЗА  ВСЕ  МНЕ  СПОЛНА  ОТВЕТИТЕ. ИДИТЕ НА  ПЛОЩАДЬ...

Милорадович растерянно отдал честь и, пошатываясь, пошел прочь.**

Рота двинулась, тесня медленно расступающуюся толпу, солдаты шли нахмурясь. Так они обогнули угол Главного штаба.  <…> Встречный адъютант, увидя царя пешком, соскочил с седла и подвел ему лошадь. У Николая была теперь рота преображенцев и лошадь. А у мятежников Московский полк.

Миновав Гороховую, он остановил роту на углу у крыльца Лобановского дома, у львов. Дальше идти рискованно — по прямой диагонали через улицу и площадь стоят московцы. Кругом кишит пестрая, непочтительная, едва ли не враждебная толпа... На лесах Исаакиевской церкви тоже чернь, мастеровые там... тащат каменья. Значит, и чернь взбунтовалась. Впереди, на площади, крики:

 — У р а!  К о н с т а н т и н!

Выстрел, другой, третий. Ему внезапно становится холодно. Он замечает, что на нем нет шинели.

В это время подходит к нему (к  Николаю) очень высокий офицер, с черной повязкой на лбу, неприятными глазами, черноусый. Руку он держит за бортом сюртука. Николай всматривается: по форме офицер — Нижегородского драгунского полка.

 — ЧТО   ВАМ  УГОДНО? — НИКОЛАЙ СМОТРИТ  ВЫЖИДАТЕЛЬНО на изжелта-смуглое лицо.
 — Я был с ними, — глухо говорит офицер, — но, услышав, что они за Константина, бросил их и явился к вам.

НИКОЛАЙ  ПРОТЯГИВАЕТ  ЕМУ  РУКУ:
 — Спасибо, вы ваш долг знаете.

Черные глаза на него неприятно действуют, и ему хочется задобрить этого офицера.
 — Государь, предлагаю вести переговоры с Московским полком. — И офицер снова закладывает руку за борт сюртука.

НИКОЛАЙ  ДЕЛАЕТ  ВЕЖЛИВОЕ  ЛИЦО:
 — Буду благодарен. Пора действительно прекратить недоразумение.

А рука за бортом сюртука дрожит. Николай, замечая это, слегка осаживает лошадь. И Якубович* круто поворачивается и исчезает. Какой подозрительный человек, как все кругом неверно! А к ногам лошади падает кирпич, и лошадь встает на дыбы...:

 — Ваше величество, генерал Милорадович убит. Генерала Воинова чернь избила поленьями.
<…>
Ничего верного в соотношении сил... От преображенцев отделяются солдаты и быстро замешиваются в толпу. Николай делает вид, что этого не замечает...
_______________________


* Александр Иванович Якубович (1792 — 1845) — декабрист, капитан Новгородского драгунского полка. Согласно плану декабристов, в день восстания Якубович, командуя Лейб-гвардии Измайловским полком и лейб-гвардии Морским экипажем, должен был захватить Зимний дворец и арестовать императорскую семью, но непосредственно в день восстания, 14 декабря 1825 года отказался выполнять намеченное.

    Роль Якубовича в 14 декабря 1825 г. не совсем понятна: сначала он отговаривал А. Бестужева от решительных действий, потом сам повёл Семёновский полк, затем исчез с Сенатской площади, потом опять появился. Подойдя к Николаю I, мог его убить, как собирался. И вместо того вдруг вызвался идти для уговоров своих товарищей сложить оружие, но потом сам же советовал им держаться крепко.


ИЗ  РОМАНА  АРНОЛЬДА ГЕССЕНА   «ВО  ГЛУБИНЕ  СИБИРСКИХ  РУД...»

ДЕКАБРИСТЫ  МОГЛИ  ТЕМ  ЛЕГЧЕ  ПОБЕДИТЬ, что в первые часы восстания Николай растерялся и, не предвидя ничего для себяхорошего, распорядился даже заготовить экипажи, чтобы под прикрытием кавалергардов вывезти свою семью в Царское
Село. «С а м о е  у д и в и т е л ь н о е  в этой истории это то, — говорил он впоследствии своему двоюродному брату, герцогу Евгению Вюртембергскому, — что нас с тобою тогда не пристрелили».

Восставшие солдаты и их командиры томились в это время в вынужденном бездействии. Диктатора не было — Трубецкой скрылся... Проходил час за часом, и Николай, воспользовавшись бездействием восставших, успел собрать и выставить против них 9000 штыков пехоты и 3000 сабель кавалерии, не считая вызванных позже 12 000 артиллеристов и 10 000 человек...

И когда к восставшим прибыло наконец подкрепление, солдатам пришлось уже пробиваться на Сенатскую площадь сквозь замкнутое Николаем I кольцо окружения восставших. «Бездействие, — писал позже Н. Бестужев, — поразило оцепенением
умы; дух упал, ибо тот, кто на этом поприще раз остановился,уже побежден вполовину...»
   <...>
НИКОЛАЙ  СДЕЛАЛ  ПОПЫТКУ  ПРИЗВАТЬ  НА ПОМОЩЬ  ЦЕРКОВЬ. Солдат учили в то время умирать «з а  в е р у,   ц а р я  и  о т е ч е с т в о». Отечество каждая сторона понимала по-своему, престиж царя, как показало восстание, был подорван, и Николай направил к восставшим высоких служителей «веры» — двух митрополитов.
<...>
В ответ на это из рядов восставших раздались крики и угрозы...
<...>
— Какой ты митрополит, когда на двух неделях двум императорам присягнул? — раздавались крики из рядов восставших... Не верим вам, подите прочь!..
<...>
Служители церкви поспешили удалиться и... вернулись к Николаю.

— Чем нас утешите? Что там делается? — засыпали их вопросами.
— Обругали и прочь отослали! — уныло ответил митрополит Серафим.

ИЗ  РОМАНА  Ю. ТЫНЯНОВА   «КЮХЛЯ»:  ЧЕТВЕРТЫЙ  ЧАС   НА  ИСХОДЕ. А московцы стреляют, и стоит черным плотным каре Гвардейский экипаж. А четыре кавалерийские атаки отбиты с уроном... И Николай видит: чернь одиночками, кучками, толпами перебегает на Петровскую площадь — к бунтовщикам. Если дело затянется до ночи — победа сомнительна.

Кто знает, что выйдет, если вся чернь примкнет к бунтовщикам? <…>. К Николаю подъезжает генерал Толь:
 — Г о с у д а р ь, я думаю положить конец этому беспорядку, пустив в ход пушки.

НИКОЛАЙ  ХМУРО КИВАЕТ  ГОЛОВОЮ  ТОЛЮ...
  <...>
Ночью дело темное, ночью дело сомнительное... Толь, подъезжает к Николаю и, понизив голос, наклоняется к нему:
— Г о с у д а р ь (так вернее), сумерки близки, силы бунтовщиков увеличиваются, темнота в этом положении опасна.

НИКОЛАЙ  МОЛЧИТ.
 — А вы в своей артиллерии уверены? — спрашивает он хмуро и, не дожидаясь ответа: — Попробуйте еще раз переговорить.

Генерал Сухозанет едет к фронту московцев и кричит:
 — Ребята, положите ружья, буду стрелять картечью. Свист и хохот летят ему в лицо.
   <...>
Первый залп холостыми орудиями. Московцы стоят, стоит экипаж лейб-гренадеров, толпа все гуще сжимается вокруг войск. Генерал Сухозанет* получил от генерала Толя** приказ: пальба орудиями по порядку...
   <...>

Картечь поет визгливо — п и-у — и грохот: рассыпается; одни пули ударяют в мостовую и поднимают рикошетами снежный прах, другие с визгом проносятся над головами и попадают в людей, облепивших колонны Сената и крыши соседних домов, — шальные пули, — третьи косят фронт. Рассеивается пыль, в воздухе крики и стоны...
_________________

*Иван Онуфриевич Сухозанет (1788—1861) — генерал от артиллерии (1834), директор Пажеского корпуса (1833—1836) и Императорской академии Генерального штаба (1832—1854). При Николае I заведовал системой военного образования. В знак признательности за его решающую роль в подавлении восстания император уже на следующий день произвёл его в генерал-адъютанты, так что на момент действия С-т генералом ещё не был.
______

**Граф (с 9 июня 1829) Карл Фёдорович Толь (1777 — 1842) — участник войн с Наполеоном, генерал-квартирмейстер во время Отечественной войны 1812 года, генерал от инфантерии (1826).


ИЗ   РОМАНА   ДМИТРИЯ   МЕРЕЖКОВСКОГО   «14  ДЕКАБРЯ».   ПЕРЕЛОМНЫЙ   МОМЕНТ    ВОССТАНИЯ:

— Я   ЕЩЕ   НЕ  УВЕРЕН   В  АРТИЛЛЕРИИ,  —  ОТВЕЧАЛ   ГОСУДАРЬ   КАЖДЫЙ  РАЗ, когда убеждали его послать за артиллерией.

Не только в ней, но и в остальных войсках не был уверен. Семеновцы передавали бунтовщикам через народ о своем желании соединиться с ними; измайловцы на троекратное: «Здорово, ребята!» ответили государю молчаньем; а финляндцы, как встали на Исакиевском мосту так и не двигались.

«Ч т о   е с л и   в с е   о н и  перейдут на сторону мятежников? — думал государь. — Тогда и артиллерия не поможет: пушки на меня самого обратятся».

— Bonjour, Карл Федорович  (генерал Толь). Посмотрите, что здесь происходит. Вот прекрасное начало царствования — престол, обагренный кровью! — сказал он подъехавшему генералу Толю, опять усмехаясь давешнею, как сквозь зубную боль, кривою усмешкою.

— Г о с у д а р ь, одно только средство положить сему конец: расстрелять картечью эту сволочь! — ответил Толь.

ГОСУДАРЬ МОЛЧА НАХМУРИЛСЯ; чувствовал, что надо что-то сказать, но не знал что. Опять забыл роль, боялся сфальшивить.

— Не нужно крови, — подсказал Бенкендорф.

— ДА, КРОВИ, —  ВСПОМНИЛ  ГОСУДАРЬ. — НЕ  НУЖНО  КРОВИ.  Неужели вы хотите, чтобы в первый день царствования я пролил кровь моих подданных?

Замолчал и надул губы ребячески. Опять стало жалко себя, захотелось плакать от жалости: «Pauvre diable! Бедный малый! Бедный Никс!»
    <...>
От угла Невского... к забору Исаакия и вдоль по забору, к тому последнему углу, который заслонял от фронта мятежников, государь двигался медленно-медленно, шаг за шагом, в течение долгих часов, казавшихся вечностью.

Остановившись у этого угла, почувствовал, что и дальше, за угол, туда, откуда пули посвистывают, влечет его сила неодолимая, затягивает, засасывает, как водоворот — щепку. Смотрел на гладкие, серые доски и не мог оторвать от них глаз: там, на страшном углу, эти страшные доски напоминали плаху, дыбу проклятую. Он знал, что влечет его туда, за угол.

«Я  п о к а ж у   и м,  ч т о  н е   т р у ш у», — вспоминал слова свои и слова Якубовича: «Х о т я т, чтобы ваше величество сами подъехать изволили». Почему других посылает, а сам не едет?

Пули из-за угла посвистывали, перелетая через головы: бунтовщики, должно быть, нарочно целили вверх.  Угол забора защищал государя от пуль, а все-таки казалось, что они свистят над самой головой.
<...>
НА   БЛЕДНЫХ   ЩЕКАХ   НИКОЛАЯ   проступили два розовых пятнышка. Пришпоренная лошадь вынесла всадника за угол. Он увидел мятежников, и они его увидели. Закричали: «У р а,  К о н с т а н т и н!» и сделали залп. Но опять, должно быть, целили вверх — щадили. Пули свистели над ним, как хлысты не бьющие, только грозящие, и в этом свисте был смех:

«ШТАБС - КАПИТАН  РОМАНОВ, УЖ  НЕ ТРУСИШЬ ЛИ  ТЫ?»

Опять пришпорил, лошадь взвилась на дыбы и вынесла бы всадника к самому фронту мятежников, если бы генерал-адъютант Васильчиков* не схватил ее под уздцы.
— Извольте отъехать, ваше величество!
— ПУСТИ! — закричал государь в бешенстве. Но тот держал крепко и не отпустил бы, если бы ему это стоило жизни: был верный раб.

ВДРУГ  ПАЛЬЦЫ   ГОСУДАРЯ,  ДЕРЖАВШИЕ  ПОВОД,  ОСЛАБЕЛИ,  РАЗЖАЛИСЬ. Васильчиков повернул лошадь, и она поскакала назад. Государь почти не сознавал, что делает, но испытывал то же, что в детстве, во время грозы, когда прятал под подушку голову.
_________


* Граф (с 1831), князь (с 1839) Илларион Васильевич Васильчиков (1776 — 1847) — фаворит императора Николая I, русский военный и государственный деятель, генерал от кавалерии ( 1823), генерал-адъютант (23 июля 1801), председатель Комитета министров  председатель Государственного совета (1838-1847)

ИЗ  РОМАНА  АРНОЛЬДА  ГЕССЕНА  «ВО  ГЛУБИНЕ  СИБИРСКИХ  РУД».  В отличие от Мережковского, от Гессена не приходится ждать попытки психологически осмыслить ситуацию с точки зрения Николая.
___________

ПЕРЕХВАТИВ  ИНИЦИАТИВУ,  НИКОЛАЙ  предпринял против восставших конные атаки... Было уже поздно. В короткий декабрьский день солнце зашло рано, около трех часов дня. Ледяной ветер не переставал дуть с моря. Солдаты коченели в своих мундирах, устали. Устали от безначалия, бездеятельности и топтания па месте. Лишь в конце дня вместо изменившего Трубецкого был выбран новый диктатор, Оболенский. Но это была уже запоздалая мера. Декабристы чувствовали, что дело их проиграно...
<...>
Опасаясь, что «бунт» может сообщиться черни, что начнется перебежка равительственных войск на сторону восставших, Николай решил прибегнуть к своему последнему доводу — пушкам. «Ultima ratio regis» — «Последний довод короля» — это латинское изречение прусский король приказал когда-то вычеканить на своих пушках.

В   НАЧАЛЕ  ПЯТОГО  ЧАСА  ДНЯ  НИКОЛАЙ  ДАЛ  ПРИКАЗ  СТРЕЛЯТЬ  КАРТЕЧЬЮ.
— Пальба орудиями по порядку, правый фланг начинай,первая!.. — скомандовал он.

Но выстрела не последовало. Стоявший у орудия солдат-канонир держал в руках зажженный фитиль, но команды не выполнил.
— Почему ты не стреляешь?! — набросился на него командовавший орудиями офицер...
— Да ведь свои, ваше благородие... — тихо ответил солдат.

— Если бы я сам стоял перед дулом и тебе скомандовал «пали», ты должен был бы стрелять! — крикнул офицер, выхватил у канонира фитиль, зажег его и сам направил первый выстрел в восставших...
 <...>
 
В  ШЕСТЬ ЧАСОВ  ВЕЧЕРА  ВСЕ  БЫЛО КОНЧЕНО. НАЧАЛИСЬ  ОБЛАВЫ... На Сенатской площади подобрано было восемьдесят трупов. Кровь полиция присыпала снегом. Петербург принял вид осажденного города. У Зимнего дворца и на площади разместились батареи. Повсюду стояли войска, горели бивуачные огни, разъезжали патрули...


ИЗ   РОМАНА   ДМИТРИЯ   МЕРЕЖКОВСКОГО   «14  ДЕКАБРЯ».   В отличие от большинства авторов Мережковский рисует Николая Первого не бессердечным зверем, но рабом истории - «маленьким человеком», полностью зависящим от рождения и окружения.
_________________

«ЕЖЕЛИ  СЕЙЧАС НЕ  ПОЛОЖАТ  ОРУЖИЯ, ВЕЛЮ   СМТРЕЛЯТЬ», —  СКАЗАЛ  ГОСУДАРЬ...
 <...> Прежний страх исчез, и был новый, неведомый. Он уже за себя не боялся — понял, что ничего ему не сделают, пощадят до конца, — но боялся того, что сделает сам. Увидел Бенкендорфа, подъехал к нему.
— Что же делать, что же делать, Бенкендорф? — зашептал ему на ухо.

— Как что? Стрелять немедленно, Ваше Величество! Сейчас в атаку пойдут, пушки отнимут...

— НЕ МОГУ! НЕ МОГУ! КАК ЖЕ  ТЫ  НЕ ПОНИМАЕШЬ,  ЧТО  НЕ МОГУ!

— Чувствительность сердца делает честь вашему величеству, но теперь не до того! Надо решиться на что-нибудь: или пролить кровь некоторых, чтобы спасти все; или государством пожертвовать...

ГОСУДАРЬ  СЛУШАЛ, НЕ ПОНИМАЯ.
— Не могу! Не могу! Не могу! — продолжал шептать, как в беспамятстве. И что-то было в этом шепоте такое новое, странное, что Бенкендорф испугался.

— Успокойтесь, ради Бога, успокойтесь, ваше величество! Извольте только скомандовать — я все беру на себя.

— НУ, ЛАДНО,  СТУПАЙ.  СЕЙЧАС... — МАХНУЛ  РУКОЙ  ГОСУДАРЬ  И ОТЪЕХАЛ  В СТОРОНУ.

Закрыл на мгновение глаза <...> «Что это я? Брежу? С ума схожу?» — опомнился. Открыл глаза и увидел генерала Сухозанета, который уже в третий раз докладывал:
— Орудья заряжены, ваше величество.

Государь молча кивнул головой, и тот опять, не получив приказаний, отъехал к батарее, в недоуменье.

«ГОСПОДИ,  СПАСИ!   ГОСПОДИ,  ПОМОГИ!» —  ПОПРОБОВАЛ   ГОСУДАРЬ  МОЛИТЬСЯ,  НО НЕ МОГ.

— Пальба орудьями по порядку! Правый фланг, начинай! Первое! — вдруг закричал он с таким чувством, с каким боязливый убийца заносит нож не для того, чтоб ударить, а чтобы только попробовать.
________


— ВАШЕ  ВЕЛИЧЕСТВО,  ВСЁ  КОНЧЕНО, —  ДОЛОЖИЛ  БЕНКЕНДОРФ.

Г о с у д а р ь   молчал, потупившись. «Ч т о   э т о  б ы л о?  Что это было?» — вспоминал, как будто очнувшись от бреда, и чувствовал, что произошло ужасное, непоправимое.

— Все кончено, бунт усмирен, ваше величество, — повторил Бенкендорф, и что-то было в голосе его такое новое, что государь удивился, но еще не понял, не поверил.

Робко поднял глаза и тотчас опять опустил; потом — смелее, и вдруг понял: ничего ужасного, все как следует: усмирил бунт и казнил бунтовщиков. «Е с л и  б у д у хоть на один час императором, то покажу, что был того достоин!» И показал. Только теперь воцарился воистину: не самозванец, а самодержец. На бледных щеках его проступили два розовых пятнышка; искусанные до крови губы заалели, как будто напились крови. И все лицо ожило.

— ДА,  БЕНКЕНДОРФ,  КОНЧЕНО  —  Я  ИМПЕРАТОР,  НО  КАКОЮ  ЦЕНОЮ.  БОЖЕ  МОЙ! — вздохнул и поднял глаза к небу: — Да будет воля Господня!
Опять вошел в роль и знал, что уже не собьется; опять пристала личина к лицу — и уже не спадет.
                *********************************

В   ПАРАДНЫХ   ЗАЛАХ   ДВОРЦА,   сиявших огненными гроздьями люстр, золотой жужжащий улей смолк, когда вошел государь.  «Н е  у з н а т ь — с о в с е м    д р у г о й  ч е л о в е  к: такая перемена в лице, в поступи, в голосе», — тотчас заметили все.

«Tout de suit il a pris de l'applombe (Сразу обрел самоуверенность (франц.)) — подумал князь Александр Николаевич Голицын. — Пошел не тем, чем вернулся; пошел самозванцем, вернулся самодержцем».

— Благословен Грядый во имя Господне, — встретил  г о с у д а р я, входившего в церковь, митрополит Серафим торжественным возгласом.

— Благочестивейшему, самодержавнейшему государю императору всея России, Николаю Павловичу многая лета! Да подаст ему Господь благоденственное и мирное житие, здравие же и спасение, и на враги победу и одоление! — загудел в конце молебствия громоподобный голос диакона.

«ДА,  БОЖЬЕЙ  МИЛОСТЬЮ  ИМПЕРАТОР  САМОДЕРЖЕЦ  ВСЕРОССИЙСКИЙ!  Что дал мне Бог, ни один человек у меня не отнимет», — подумал государь и поверил окончательно, что все как следует.
___________

П р и м е ч а н и е. Не стоит думать, что Мережковский хочет придать царю особой человечности. Религиозный мистик Мережковский желает показать, что самодержавная власть не от бога, а от Антихриста, что когда-нибудь: «Кровь из земли выступит и возопиет к Богу, и победит Зверя!»
________________________________________________


АЛЕКСАНДР   ИВАНОВИЧ   ГЕРЦЕН  (1812—1870)  —  РУССКИЙ   ПИСАТЕЛЬ,   РЕВОЛЮЦИОНЕР,  ФИЛОСОФ. Принадлежал к крайне левым политикам и критикам монархического правления в России в пользу социалистических преобразований.   

ИЗ  РОМАНА   А.И.  ГЕРЦЕНА  «БЫЛОЕ  И  ДУМЫ.   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.  ДЕТСКАЯ  И  УНИВЕРСИТЕТ»  (1812–1834).  ГЛАВА III:

«ДВЕРЬ  ИЗ  ПЕРЕДНЕЙ  НЕМНОГО  ПРИОТВОРИЛАСЬ...  это был лакей Сенатора <прозвище брата отца Герцена>. Я бросился к двери.
– Вы не слыхали? – спросил он.
– Чего?
– Г о с у д а р ь  <Александр I>  п о м е р   в Таганроге.

Новость эта поразила меня... я вырос в большом уважении к Александру и грустно вспоминал, как я его видел незадолго перед тем в Москве. Гуляя, встретили мы его за Тверской заставой; он тихо ехал верхом с двумя-тремя генералами, возвращаясь с Ходынки, где были маневры. Лицо его было приветливо, черты мягки и округлы, выражение лица усталое и печальное. Когда он поровнялся с нами, я снял шляпу и поднял ее; он, улыбаясь, поклонился мне.

КАКАЯ  РАЗНИЦА  С  НИКОЛАЕМ, вечно представлявшим остриженную и взлызистую медузу с усами! Он на улице, во дворце, со своими детьми и министрами, с вестовыми и фрейлинами пробовал беспрестанно, имеет ли его взгляд свойство гремучей змеи – останавливать кровь в жилах. Если наружная кротость Александра была личина, не лучше ли такое лицемерие, чем наглая откровенность самовластья?!

...Пока смутные мысли бродили у меня в голове и в лавках продавали портреты императора Константина, пока носились повестки о присяге и добрые люди торопились поклясться, разнесся слух об отречении цесаревича. Вслед за тем тот же лакей Сенатора... <…> сообщил мне, что в Петербурге был бунт и что по Галерной стреляли «в   п у ш к и».*

На другой день вечером был у нас жандармский генерал граф Комаровский он рассказывал о каре на Исаакиевской площади, о конногвардейской атаке, о смерти графа Милорадовича**. тут пошли аресты: «того-то взяли», «того-то схватили», «того-то привезли из деревни»; испуганные родители трепетали за детей. Мрачные тучи заволокли небо.

В   ЦАРСТВОВАНИЕ   АЛЕКСАНДРА  ПОЛИТИЧЕСКИЕ   ГОНЕНИЯ  БЫЛИ  РЕДКИ; он сослал, правда, Пушкина за его стихи... но систематического преследования не было. Тайная полиция не разрасталась еще в самодержавный корпус жандармов, а состояла из канцелярии под начальством старого волтерианца, остряка и болтуна и юмориста вроде Жуи де-Санглена.*** При Николае де-Санглен попал сам под надзор полиции и считался либералом, оставаясь тем же, чем был; по одному этому легко вымерить разницу царствований.
_________________

* Галерная улица — улица в Адмиралтейском районе Санкт-Петербурга проходит от Сенатской площади до набережной Ново-Адмиралтейского канала.
____________

**Яков Иванович де Санглен (1776—1864) — русский писатель и чиновник, военный советник, один из руководителей политического сыска при Александре I, действительный статский советник, автор интересных и исполненныхюмора мемуаров.
________________


ПИСЬМО  НИКОЛАЯ  ПАВЛОВИЧА  МИНИСТРУ   ДВОРА  генерал-адъютанту Петру Михайловичу Волконскому. 12 декабря 1825 года:

 «В о л я   Б о ж и я   и приговор братний надо мной совершается! 14-го числа я буду государь или мёртв. Что во мне происходит, описать нельзя; вы, вероятно, надо мной сжалитесь – да, мы все несчастные, – но нет несчастливее меня! Да будет воля Божия!


ИЗ «ЗАПИСОК» НИКОЛАЯ I о предшествующих восстанию часах: «Г о р о д  к а з а л с я   т и х;  так, по крайней мере, уверял граф Милорадович, уверяли и те немногие, которые ко мне хаживали, ибо я не считал приличным показываться и почти не выходил из комнат. Но в то же время бунтовщики были уже в сильном движении, и непонятно, что никто сего не видел...».


ИЗ   «ЗАПИСОК»   ДЕНИСА  ВАСИЛЬЕВИЧА  ДАВЫДОВА*:  «Я всегда полагал, что император Николай одарен мужеством, но слова, сказанные мне... бесстрашным генералом Чеченским, и некоторые другие обстоятельства поколебали во мне это убеждение. Чеченский* сказал мне однажды:

«В ы   з н а е т е, я умею ценить мужество, а потому вы поверите моим словам. Находясь в день 14 декабря близ государя, я во все время наблюдал за ним. Я могу вас уверить честным словом, у императора, бывшего во все время весьма бледным, душа была в пятках. Не сомневайтесь в моих словах, я не привык врать».
_____________


Денис Васильевич Давыдов (1784 — 1839) — русский поэт - представитель «гусарской поэзии», мемуарист, генерал-лейтенант (06.10.1831). Один из командиров партизанского движения во время Отечественной войны 1812 года. Был знаком со многими декабристами, но к тайным обществам не принадлежал и на момент восстания находился в имении.
__________

** Александр Николаевич Чеченский (1780 — 1834) — русский генерал-майор, участник Отечественной войны 1812 года, кавалер многих российских орденов, чеченец по происхождению.


ИЗ  РОМАНА  АРНОЛЬЦА  ГЕССЕНА   «ВО  ГЛУБИНЕ   СИБИРСКИХ РУД»:

В НОЧЬ НА  15 ДЕКАБРЯ  В  ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ  НАЧАЛИ  ПРИВОЗИТЬ  АРЕСТОВАННЫХ. Одним из первых привезли Рылеева и сразу же отправили в Петропавловскую крепость с собственноручной запиской царя на имя коменданта крепости генерал-адъютанта
Сукина:

«Присылаемого Рылеева посадить в Алексеевский равелин, но не связывая рук, без всякого сообщения с другими, дать ему и бумагу для письма и что будет писать ко мне собственно ручно, мне приносить ежедневно»...

В ТУ ЖЕ  НОЧЬ  НИКОЛАЙ I приступил к следствию и допросу арестованных. Так начался и окончился первый кровавый день его мрачного тридцатилетнего царствования.
<...>
ЧИННЫЕ  И  ТОРЖЕСТВЕННЫЕ  ЗАЛЫ  ЗИМНЕГО  ДВОРЦА  ПРЕОБРАЗИЛИСЬ.  Еще утром здесь царила зловещая тишина, и Николай мрачно бродил по ним в тяжелом раздумье: «Я  ц а р ь и л и  н е   ц а р ь?»

В ночь на 15 декабря дворцовые залы напоминали собою бивуаки военного лагеря после боя. Командовал на этой «съезжей» сам царь, новый император всея Руси Николай I. Сразу же после кровавых событий первого дня своего царствования он приступил к расправе со всеми арестованными.

Доставленных в Зимний дворец декабристов направляли На дворцовую гауптвахту, обезоруживали и вели к царю. После первого допроса царь отсылал их в здание Генерального штаба, где для них отведены были особые комнаты, или в Петропавлов
скую крепость...
<...>
УЖАС  И  сМЯТЕНИЕ  ЦАРИЛИ  В  ПЕТЕРБУРГЕ  ПОСЛЕ  СОБЫТИЙ  14 ДЕКАБРЯ.  Никто не знал, что ждет арестованных. Знали лишь, что ведется строгоеследствие и что руководит им сам Николай I. Это не предвещало ничего хорошего.

Тесно заселена была арестованными командирами, солдатами, гражданскими чинами, неслужащими дворянами и людьми разного звания Петропавловская крепость со всеми ее равелинами и камерами. Были заполнены все петербургские гауптвахты, Шлиссельбургская крепость, крепости в Финляндии,Нарве, Ревеле...
___________________


ИЗ  РОМАНА   ДМИТРИЯ   МЕРЕЖКОВСКОГО  «14  ДЕКАБРЯ» (1918).  РАЗГОВОР  ГОСУДАРЯ С БЕНКЕНДОРФОМ  ПОСЛЕ  РАЗГРОМА  ВОССТАНИЯ:

— РЕВОЛЮЦИЯ — НА ПОРОГЕ  РОССИИ, но, клянусь, она не проникнет в нее, пока Божьей милостью я — император... Что ты на меня так смотришь?

Бенкендорф таращил глаза, думая только об одном, как бы не заснуть. Но трудно было застигнуть его врасплох, даже сонного.

— Любуюсь вами, государь. Недаром уподобляют ваше величество Аполлону Бельведерскому. Сей победил Пифона, змия лютого; вы же — революцию всесветную.*

Разговор шел в приемной, между временным кабинетом — спальней государя и флигель-адъютантскою комнатой, в Зимнем дворце, в ночь с 14-го декабря на 15-е.

ВОСЕМЬ  ЧАСОВ  ПРОВЁЛ  ГОСУДАРЬ  НА  ПЛОЩАДИ;  УСТАЛ,  ОГОЛОДАЛ,  ОЗЯБ. Вернувшись во дворец и поужинав наскоро, после молебна тотчас принялся за допрос арестованных. В мундире Преображенского полка, в шарфе и в ленте, в ботфортах и лосинах, затянутый, застегнутый на все крючки и пуговицы, даже не прилег ни разу, а только иногда задремывал, сидя...за столом, заваленным бумагами.

Камер-лакей, неслышно крадучись, уже в третий раз входил в комнату, переменяя в углу, на яшмовом столике, канделябр со множеством догорающих свечей. На английских стенных часах пробило четыре. Бенкендорф поглядел на них с тоской: тоже вторую ночь не спал. Но продолжал говорить, чтоб не заснуть.

— Иногда прекрасный день начинается бурею, да будет так и в царствование вашего величества. Сам Бог защитил нас от такого бедствия, которое, если б не разрушило, то, конечно, истерзало бы Россию. Это стоит французского нашествия: в обоих случаях вижу блеск как бы луча неземного...

— ДА, СЧАСТЛИВО  ОТДЕЛАЛИСЬ, — СКАЗАЛ  ГОСУДАРЬ, чувствуя, что все еще сердце у него замирает, как у человека, только что перебежавшего по утлой дощечке над пропастью, и взглянул на Бенкендорфа украдкой, с тайной надеждой, не успокоит ли. Но тот как будто нарочно запугивал, оплетал липкой сетью страха, как паук — муху паутиной.

— Все на волоске висело, ваше величество. Решительные действия мятежников имели бы верный успех. Но, видно, Бог милосердный погрузил действовавших в какую-то странную нерешительность. Сколько часов простояли на площади в совершенном бездействии, пока мы всех нужных мер не приняли!

 А ведь опоздай саперы только на одну минуту, когда лейб-гренадеры уже во двор ворвались, — и в руках злодеев был бы дворец со всей августейшей фамилией. Ужасно подумать, что бы наделала сия адская шайка извергов, отрекшихся от Бога, царя и отечества! Ужасно! Волосы дыбом встают, кровь стынет в жилах!

— ПЕРЕРЕЗАЛИ  БЫ ВСЕХ?
— Всех, ваше величество.
  <...>
— МНОГО  АРЕСТОВАНО?
— Сот семь человек нижних чинов, офицеров с десяток, да несколько каналий фрачников. Но это не главные начальники, а только застрельщики.

— И Трубецкой — не главный?
— Нет, государь, я полагаю, что дело это восходит выше...

— Как выше? Что ты разумеешь?
— Еще не знаю наверное, но опасаюсь, что важнейшие сановники, может быть, даже члены Государственного Совета в этом деле замешаны…
   <...>

— БЫТЬ  НЕ МОЖЕТ! — ПРОШЕПТАЛ  ГОСУДАРЬ  И  ПОЧУВСТВОВАЛ,  ЧТО  СЕРДЦЕ  ОПЯТЬ ЗАМИРАЕТ, но уже не от прошлого, а от грядущего ужаса: через одну пропасть перебежал, а впереди зияет новая; думал, все уже кончено, — и вот, только начинается.*

— Да, ваше величество, все может начаться сызнова, — угадал Бенкендорф, как будто подслушал...
<...>
Вынул из кармана и положил на стол четвертушку бумаги мелко исписанной.
— Извольте прочесть. Прелюбопытно... Проект конституции Трубецкого, ихнего диктатора.
— АРЕСТОВАН?

— Нет еще. <...> А кстати, насчет конституции, — усмехнулся Бенкендорф, как будто вдруг вспомнил что-то веселое, а, может быть, и сжалился — захотел государя побаловать. — Когда пьяная сволочь сия кричала на площади: «У р а, к о н с т и т у ц и я!» — кто-то спросил их: «Да знаете ли вы, дурачье, что такое конституция?» — «Ну, как же не знать, говорят: муж — Константин, а жена — Конституция».

— НЕДУРНО, — УСМЕХНУЛСЯ НИКОЛАЙ  своею всегдашнею, как сквозь зубную боль, кривою усмешкою, а губы оставались надутыми, как у поставленного в угол мальчика.

Бенкендорф знал, чего государю нужно; знал, что он боится, ненавидит, а хочет презирать; неутолимо жаждет презирать...

За дверью послышался шум. Из соседней залы Казачьего Пикета во флигель-адъютантскую приводили под конвоем арестованных, и здесь допрашивали их генерал-адъютанты Левашев и Толь.

Бенкендорф подошел к дверям и приоткрыл их.
— Ишь, их сколько собралось, Пугачевых! — поморщился с брезгливостью.
 <...>
Когда Бенкендорф вышел, Николай откинул голову на спинку дивана, закрыл глаза и начал дремать. Но было неловко: голова скользила по гладкой спинке, а прилечь боялся, чтоб не заснуть.

Подобрал ноги, сел в угол, съежился, хотел было расстегнуть на узко стянутой талии две нижних пуговицы, но подумал, что неприлично: имел отвращение к расстегнутым пуговицам. Склонил голову, оперся щекой о жесткую ручку и, хотя тоже было неудобно, резьба резала щеку, — опять начал дремать.

Вошел флигель-адъютант... высоко держа на трех пальцах, с лакейской ловкостью, поднос с кофейником. Государь всю ночь пил черный кофе, чтобы разогнать сон. <…>
— Вторую ночь не спите. Этак заболеть можно.

— Н у,  ч т о  ж,  з а б о л е ю — свалюсь. А пока еще ноги таскают, держаться надо.

Налил кофею, отпил и, чтобы лучше разгуляться, принялся за письмо к брату Константину. Не мог вспомнить о нем без зубовного скрежета, но писал с обычной родственной нежностью.


«ДОРОГОЙ,   ДОРОГОЙ   КОНСТАНТИН, ВЕРЬТЕ МНЕ, что следовать вашей воле и примеру нашего ангела, покойного императора, вот что я постоянно буду иметь в сердце. Аресты идут хорошо, и я надеюсь, в скором времени, сообщить вам подробности этой ужасной и позорной истории. Тогда вы узнаете, какую трудную задачу вы задали вашему несчастному брату, и какого сожаления достоин ваш бедный малый…
___________________

ГЕНЕРАЛ ТОЛЬ ВОШЕЛ С БУМАГАМИ
— Садись, Карл Федорович, читай.

Толь прочел показание Оболенского, арестованного вместе с Рылеевым.
— Как ты думаешь, можно простить нижних чинов и сих несчастных молодых людей? — спросил государь.
Уже не в первый раз об этом спрашивал. Толь ничего не ответил.

— АХ,  БЕДНЫЕ,  НЕСЧАСТНЫЕ! — ТЯЖЕЛО  ВЗДОХНУЛ  НИКОЛАЙ. —  Может быть, прекрасные люди. Ну, за что их казнить? Мы все за них дадим ответ Богу. Их заблуждение — заблуждение нашего века. Не губить, а спасти их надо. Палач я, злодей, что ли? Нет, не могу, не могу, Толь. Разве ты не видишь, сердце мое раздирается...

«Р а с п л а ч е т с я!»  —  подумал Толь с отвращением, не зная, куда девать глаза. Слушал с терпеливой скукой на грубоватом, жестком и плоском, но честном, открытом лице старого прусского унтера. А государь долго еще говорил, болтал той болтовней чувствительной, которую получил в наследство от матери. Примеривал маску перед Толем, как перед зеркалом.

— Ну, так как же, мой друг, как ты думаешь,  м о ж н о   п р о с т и т ь, а?

— Ваше величество, — не выдержал, наконец, Толь... — простить их вы всегда успеете, но доколь не открыты главные возбудители и подстрекатели сего злодеяния, не только офицеров, но и нижних чинов предать должно всей строгости законов без замедления… <…>

Государь замолчал, надулся, нахмурился; понял, что собеседник не желает быть зеркалом.   <...>  Взял тот листок из бумаг Трубецкого, который давеча Бенкендорф передал ему. Прочел:
______

«ОПЫТ   ВСЕХ   НАРОДОВ   И   ВСЕХ   ВРЕМЕН   ДОКАЗАЛ, что власть самодержавная равно гибельна для правителей и для обществ; что она не согласна ни с правилами святой веры нашей, ни с началами здравого рассудка. Нельзя допустить основанием правительства произвол одного человека; невозможно согласиться, чтобы все права находились на одной стороне, а все обязанности — на другой.

 СЛЕПОЕ  ПОВИНОВЕНИЕ может быть основано только на страхе и недостойно ни разумного повелителя, ни разумных исполнителей. Ставя себя выше законов, государи забыли, что они в таком случае — вне законов, вне человечества; что невозможно им ссылаться на законы, когда дело идет о других, и не признавать их бытие, когда дело идет о них самих.

ОДНО  ИЗ  ДВУХ:  или они справедливы — тогда к чему же не хотят и сами подчиняться оным? Или несправедливы — тогда зачем хотят подчинять им других? Все народы европейские достигают законов и свобод. Более всех их народ русский заслуживает и то и другое. Русский народ, свободный и независимый, не есть и не может быть принадлежностью никакого лица и никакого семейства. Источник верховной власти есть народ…»
______

«Quelle enfmie! (К а к а я  г н у с н о с т ь!) — подумал государь. — Да, гнусно, но не глупо...»

Опять хотел презирать и не мог... Расстрелял бунтовщиков на площади, но как расстрелять это? Страшен этот листок — страшнее пули, неотразимее.
___________________


*Аполлон Бельведерский  — античная статуя древнегреческого и древнеримского бога солнечного света Аполлона в образе прекрасного юноши, стреляющего из лука и только что поразившего стрелой хтоническое чудовище** — змея Пифона, охранявшего вход в Дельфийское святилище, после чего Аполлон занял его место и стал «Аполлоном Пифийским». Статуя хранится в Ватикане.

**Хтонические чудо;вища (от греч. «земля, почва»)— мифологические существа, изначально олицетворявшие собой дикую природную мощь земли, подземное царство и т.д. Но позже на первый план вышли такие характеристики, как звероподобие и отсутствие созидательного начала. 
___________________________________________________ ____________________________________

П р и м е ч а н и е. Мережковский, естественно, намекает на судьбу русской монархии: за пролитую кровь всегда расплачиваются потомки. Третья часть трилогии Дмитрия Мережковского "Христос и Антихрист. 14 декабря" опубликована в 1918: чего так боялся Николай I - революция уже произошла.


ИЗ  РОМАНА  АРНОЛЬДА ГЕССЕНА  «ВО  ГЛУБИНЕ  СИБИРСКИХ  РУД...»

ПЕРВЫЙ  ДОПРОС  АРЕСТОВАННЫХ  проводился во внутренних царских покоях. Минуя Эрмитаж, декабристов вели из гаупт вахты в просторную, ярко освещенную переднюю... Рядом, в большом зале, под портретом папы Климента IX,
стоял стол, за которым сидел генерал-адъютант Левашев*. Он задавал вопросы и записывал ответы.

ОТ ВРЕМЕНИ  ДО ВРЕМЕНИ  ДВЕРЬ  ИЗ СОСЕДНЕЙ  КОМНАТЫ  ОТКРЫВАЛАСЬ,  И  НА  ПОРОГЕ  ПОЯВЛЯЛСЯ  НИКОЛАЙ I. Он грозно оглядывал арестованного, прерывал Левашева и сам начинал задавать вопросы... Многих арестованных генералов и офицеров Николай знал лично, других изучал при допросе. И с каждым разговаривал по-разному.

 ОН   БЫЛ  ДО  КРАЙНОСТИ  ПОДОЗРИТЕЛЕН...  ему всюду мерещились заговоры, он был настроен злобно и мстительно. Вникая во все подробности, Николай I пыталсядо конца распутать сложный клубок организации восстания.

В зависимости от поведения арестованного он действовал то лаской, то угрозой. Свои выводы в отношении каждого декабриста Николай I  делал обычно уже после первого допроса. Они часто находили отражение в записках, которые царь писал на клочках бумаги и отсылал вместе с арестованными коменданту Петропавловской крепости генерал-адъютанту Сукину.

Всего было написано Николаем I во время следствия около ста пятидесяти записок. Они выдают натуру черствую и жестокую, между строк можно было уже прочесть будущие приговоры декабристам — царскую  месть... В своем поединке с декабристами Николай I был и тюремщиком, и следователем, и судьей...
_________________


...НИКОЛАЙ I  ПРЕКРАСНО  ВЛАДЕЛ  ИСКУССТВОМ  ПЕРЕВОПЛОЩЕНИЯ. Как Наполеон — у актера Тальма**, он учился тому, как носить горностаевую мантию, подниматься на трон, придать себе гордую осанку, устрашающий, неприступный вид, надеть на лицо маску торжественности, благожелательности, приветливости, ласковости, даже интимной искренности.

КАК ХОРОШИЙ АКТЕР, НИКОЛАЙ I  сумел... очаровать и обмануть некоторых декабристов. И потому он охотно разрешал им писать ему, надеясь, что кое-кто... поверит в его доброту.
<...>
НИКОЛАЯ I  НЕ  ЛЮБИЛИ. <...> Он был груб и злопамятен, в бытность свою великим князем собственноручно бил солдат и сумел восстановить против себя офицеров и армию. И потому декабристы бросали ему в лицо во время допроса ответы, полные... презрения.
__________________

*Граф (1833) Василий Васильевич Левашов (1783—1848) — генерал-адъютант (1817), русский военный и государственный деятель. Один из наиболее доверенных сотрудников императора Николая I, председатель Государственного совета (1847-1848) и председатель Комитета министров (1847-1848).

В день восстания декабристов Левашов находился в составе окружения Николая I и в 1826 года произведен в генерал-лейтенанты за участие в успешном подавлении восстания, впоследствии входил в состав следственной комиссии по делу восставших; ему приписывается активное участие в принятии решения о казни зачинщиков восстания.
______________________

**Франсуа-Жозеф Тальма (1763 — 1826) — французский актёр - реформатор театрального искусства. Его приглашал Наполеон Бонапарт, чтобы изучить позы. Наполеон очень покровительствовал этому актёру в том числе из-за существовавшего между ними внешнего сходства. Наполеону приятно было видеть Тальма на сцене, можно  сказать, что он находил  в нём себя.


ИЗ  РОМАНА  Д. МЕРЕЖКОВСКОГО  «14 ДЕКАБРЯ».  НИКОЛАЙ  ДОПРАШИВАЕТ  КНЯЗЯ   ТРУБЕЦКОГО:

— ДИКТАТОРОМ  БЫЛИ?
— Так точно.

— ...Отчего же не были на площади?

— Видя, что им нужно одно мое имя, я отошел от них. Надеялся, впрочем, до последней минуты, что, оставаясь с ними в сношении, как бы в виде начальника, успею отвратить их от сего нелепого замысла... Я хотел отвратить их от возмущения войск, от кровопролития ненужного.

—
— О  ВОЗМУЩЕНИИ  ЗНАЛИ?  —  СПРОСИЛ  ГОСУДАРЬ.
— Знал.
— И не донесли?

 Я и мысли не мог допустить, ваше величество, дать кому-либо право назвать меня подлецом.

— А теперь как вас назовут?

Трубецкой ничего не ответил, но посмотрел на государя так, что ему стало неловко.

— ДА  ЧТО  ВЫ, СУДАРЬ,  ФИНТИТЕ?  Говорите все, что знаете! — крикнул Николай грозно, начиная сердиться.

— Я больше ничего не знаю.

— НЕ  ЗНАЕТЕ?  А  ЭТО  ЧТО?

Быстро подошел к столу, взял четвертушку бумаги, проект конституции...
— Этого тоже не знаете? Кто писал? Чья рука?
— Моя.

— А знаете, что я могу вас за это расстрелять тут на месте?
— Расстреляйте, государь, вы имеете право, — сказал Трубецкой и опять поднял глаза. Вспомнил: «Н а  Б о г  а  у п о в а ю, не боюсь; что сделает мне человек?»

«НЕ  НАДО  СЕРДИТЬСЯ!  НЕ  НАДО  СЕРДИТЬСЯ!» — ПОДУМАЛ  ГОСУДАРЬ, но было уже поздно: знакомый восторг бешенства разлился по жилам огнем.
— А-а, вы думаете, вас расстреляют и вы интересны будете? — прошептал задыхающимся шепотом, приближая лицо к лицу его и наступая на него так, что он попятился. — Так нет же, не расстреляю, а в крепости сгною! В кандалы! В кандалы! На аршин под землею! Участь ваша будет ужасная, ужасная, ужасная!

Чем больше повторял это слово, тем больше чувствовал свое бессилие: вот он стоит перед ним и ничего не боится. Заточить, заковать, запытать, убить его может, а все-таки ничего с ним не сделает.

— МЕРЗАВЕВЕЦ! — ЗАКРИЧАЛ  НИКОЛАЙ, бросился на Трубецкого и схватил его за ворот. — Мундир замарал! Погоны долой! Погоны долой! Вот так! Вот так! Вот так!

Рвал, толкал, давил, тряс и, наконец, повалил его на пол.

— Ваше величество, — тихо сказал Трубецкой, стоя перед ним на коленях и глядя ему прямо в глаза.

ГОСУДАРЬ ПОНЯЛ: «К а к   в а м   н е   с т ы д н о?»  Опомнился. Оставил его, отошел, упал в кресло и закрыл лицо руками.

Все молча ждали, чем это кончится. Трубецкой встал и посмотрел на Николая с давешней тихой улыбкой. Если бы теперь тот увидел ее, то понял бы, что в этой улыбке — жалость... Молчанье длилось долго.  Наконец,  г о с у д а р ь  отнял руки от лица. Оно было неподвижно и непроницаемо.

Встал и указал Трубецкому на кресло у стола.
— Садитесь. Пишите жене, — сказал, не глядя на него.

 Трубецкой сел, взял перо и посмотрел на государя.
— Что прикажете писать, ваше величество?
— Что хотите.

НИКОЛАЙ смотрел через плечо его на то, что он пишет.
«Друг мой, будь покойна и молись Богу»...

— Что тут много писать, напишите только: «Я буду жив и здоров», — сказал государь.

Трубецкой написал:
«Государь стоит возле меня и велит написать, что я жив и здоров».
— «Буду жив и здоров». Припишите сверху: «Б у д у». <...>

 Опять наступило молчание. Государь стоял перед ним, все не глядя на него, опустив глаза, как будто не смел их поднять. Сел за стол и написал... «Трубецкого в Алексеевский равелин, в номер 7».
   <...>
— Ну, ступайте, — проговорил и поднял глаза на Трубецкого. — Прошу не прогневаться, князь. Мое положение тоже незавидно, как сами изволите видеть, — усмехнулся криво и опять покраснел, почувствовал, что ничего не выходит, надулся, нахмурился. — Ступайте, ступайте все! — махнул рукою.

Когда вышли, сел на диван, на прежнее место. Замер, не двигаясь, но уже не дремал, а широко открытыми глазами глядел прямо перед собой, в зеркало. На стене, над диваном, висел большой, во весь рост портрет императора Павла Первого.

Пламя свечей, догоравших в углу, на яшмовом столике, колебалось, мигало, и в этом мигающем свете портрет в зеркале ожил, как будто зашевелился, — вот-вот из рамы выступит: в облачении Гроссмейстера Мальтийского ордена, в пурпурной мантии, подобии архиерейского саккоса, — маленький человек с курносым лицом, глазами сумасшедшего и улыбкой мертвого черепа.

Сын смотрел на отца, отец — на сына, как будто хотели друг другу что-то сказать. 11 Марта — 14 Декабря Тогда началось — теперь продолжается. «М е н я  з а д у ш а т,  к а к  з а д у ш и л и  о т ц а», — вспомнил Николай слова братнины. Мог бы сказать себе самому, как Трубецкому давеча: «У ч а с т ь   т в о я   б у д е т   у ж а с н а я, у ж а с н а я!»

Встал, подошел к зеркалу. Внизу, у ног отца, отразилось лицо сына. Бледное, с воспаленными красными веками, с губами надутыми, как у мальчика, поставленного в угол, с волосами взъерошенными, как будто вставшими дыбом. Казалось, что это не он, а кто-то другой — двойник его, «самозванец», «император-выскочка». Приблизил лицо свое к зеркалу. Губы искривились в усмешку, зашептали беззвучным шепотом:
— Штабс-капитан Романов, а ведь ты...

Отшатнулся в ужасе: казалось, что это не он, а тот, другой, в зеркале, смеется и шепчет:

— ШТАБС  -  КАПИТАН   РОМАНОВ,   А   ВЕДЬ   ТЫ... (автор романа Оставил определение на суд читателя...)
____________
 
*11 марта 1801 года заговорщиками из высшей знати был убит Император Павел I.



ИЗ  РОМАНА   А.И. ГЕРЦЕНА   «БЫЛОЕ   И   ДУМЫ»:

 «НИКОЛАЯ  ВОВСЕ  НЕ  ЗНАЛИ  ДО  ЕГО  ВОЦАРЕНИЯ;  при Александре он ничего не значил и никого не занимал. Теперь всё бросилось расспрашивать о нем; одни гвардейские офицеры могли дать ответ; они его ненавидели за холодную жестокость, за мелочное педантство, за злопамятность. Один из первых анекдотов, разнесшихся по городу, больше нежели подтверждал мнение гвардейцев. Рассказывали, что как-то на ученье великий князь до того забылся, что хотел схватить за воротник офицера.

ОФИЦЕР  ОТВЕТИЛ  ЕМУ: «В(аше). В(ысочество)., У  МЕНЯ  ШПАГА  В  РУКЕ». Николай отступил назад, промолчал, но не забыл ответа. После 14 декабря он два раза осведомился, замешан этот офицер или нет. По счастию, он не был замешан.

Тон общества менялся наглазно; быстрое нравственное падение служило печальным доказательством, как мало развито было между русскими аристократами чувство личного достоинства. Никто (кроме женщин) не смел показать участия, произнести теплого слова о родных, о друзьях, которым еще вчера жали руку, но которые за ночь были взяты. Напротив, являлись дикие фанатики рабства, одни из подлости, а другие хуже – бескорыстно.

ОДНИ  ЖЕНЩИНЫ  НЕ УЧАСТВОВАЛИ  В ЭТОМ  ПОЗОРНОМ  ОТРЕЧЕНИИ  ОТ БЛИЗКИХ... И у креста стояли одни женщины... <...> Жены сосланных в каторжную работу лишались всех гражданских прав, бросали богатство, общественное положение и ехали на целую жизнь неволи в страшный климат Восточной Сибири, под еще страшнейший гнет тамошней полиции.

Сестры, не имевшие права ехать, удалялись от двора, многие оставили Россию; почти все хранили в душе живое чувство любви к страдальцам; но его не было у мужчин, страх выел его в их сердце, никто не смел заикнуться о несчастных. Коснувшись до этого предмета, я не могу удержаться, чтоб не сказать несколько слов об одной из этих героических историй, которая очень мало известна.

В старинном доме Ивашевых жила молодая француженка гувернанткой. Единственный сын Ивашева хотел на ней жениться. Это свело с ума всю родню его; гвалт, слезы, просьбы... <...> Ее уговорили уехать из Петербурга, его – отложить до поры до времени свое намерение.

Ивашев был одним из энергических заговорщиков; его приговорили к вечной каторжной работе...  Как только страшная весть дошла до молодой девушки... она отправилась в Петербург и попросила дозволения ехать в Иркутскую губернию к своему жениху Ивашеву.*

 Бенкендорф попытался отклонить её от такого преступного намерения; ему не удалось – и он доложил Николаю. Николай велел ей объяснить положение жен, не изменивших мужьям, сосланным в каторжную работу, присовокупляя, что он ее не держит, но что она должна знать, что если жены, идущие из верности с своими мужьями, заслуживают некоторого снисхождения, то она не имеет на это ни малейшего права, сознательно вступая в брак с преступником. Она и Николай сдержали слово: она отправилась в Сибирь – он ничем не облегчил ее судьбу.

                ЦАРЬ  БЫЛ  СТРОГ, НО   СПРАВЕДЛИВ».
  ______________

*Василий Петрович Ивашев (1797 — 1840) — декабрист, ротмистр Кавалергардского полка. Осуждён на 20 лет каторжных работ. В 1830 дочь француженки гувернантки в доме Ивашёвых Камилла Ле Дантю заявила о своём желании ехать к Ивашёву на каторгу и обвенчаться с ним. Они поженились по её приезде в Сибирь в сентябре 1831 года.
                *************************************************

ИЗ  РОМАНА  А.И. ГЕРЦЕНА  «БЫЛОЕ  И  ДУМЫ»: «Р а с с к а з ы   о   в о з м у щ е н и и,  о   суде, ужас в Москве сильно поразили меня... Мало понимая или очень смутно, в чем дело, я чувствовал, что я не с той стороны, с которой картечь и победы, тюрьмы и цепи. Казнь Пестеля и его товарищей окончательно разбудила ребяческий сон моей души.

ВСЕ  ОЖИДАЛИ  ОБЛЕГЧЕНИЯ  В СУДЬБЕ  ОСУЖДЕННЫХ, – КОРОНАЦИЯ  БЫЛА  НА  ДВОРЕ. Даже мой отец, несмотря на свою осторожность и на свой скептицизм, говорил, что смертный приговор не будет приведен в действие, что все это делается для того, чтоб поразить умы. Но он, как и все другие, плохо знал юного монарха.

Николай уехал из Петербурга и, не въезжая в Москву, остановился в Петровском дворце...*  Жители Москвы едва верили своим глазам, читая в «Московских ведомостях» страшную новость 14 июля.

НАРОД  РУССКИЙ  ОТВЫК  ОТ  СМЕРТНЫХ  КАЗНЕЙ; после Мировича** после Пугачева и его товарищей не было казней; люди умирали под кнутом, солдат гоняли (вопреки закону) до смерти сквозь строй, но смертная казнь de jure [по закону] не существовала. Рассказывают, что при Павле <I> на Дону было какое-то частное возмущение казаков, в котором замешались два офицера.

Павел велел их судить военным судом и дал полную власть гетману или генералу. Суд приговорил их к смерти, но никто не осмелился утвердить приговор; гетман представил дело государю.

«В с е   о н и   б а б ы,  –  сказал Павел, – о н и   х о т я т   с в а л и т ь  к а з н ь   н а   м е н я,  о ч е н ь   б л а г о д а р е н!»  – и заменил её каторжной работой.*** Николай ввел смертную казнь в наше уголовное законодательство сначала беззаконно, а потом привенчал ее к своему своду.
________________________________

*Торжественные события, такие как коронация или большие молебны, по традиции должны были совершаться в Москве.
__________

**Василий Яковлевич Мирович (1739 — 15 сентября 1764) — организатор неудачной попытки дворцового переворота в 1764 году в России. Подпоручик Смоленского пехотного полка Мирович был четвертован за пытку освободить из Шлиссенбургской крепости законноного претендента на престол Ионна Антоновича, который с малолетства в глубокой тайне находился в тюрьме, куда его заточила Елизавета Петровна, и такую же политику продолжила Екатерина II.

***Герцен подразумевает, что Николай как раз поступил наоборот: заставил его волю угадывавший Суд многих декабристов приговорить к смертной казни через отрубание головы, а потом лично якобы смягчил наказание до каторги. Об этом как раз будет далее говориться в отрывках из романа М. Марич «Северное сияние».
             ********************************************************

ИЗ РОМАНА  А.И. ГЕРЦЕНА  «БЫЛОЕ  И  ДУМЫ»:

«ЧЕРЕЗ   ДЕНЬ  ПОСЛЕ  ПОЛУЧЕНИЯ  СТРАШНОЙ  ВЕСТИ  БЫЛ  МОЛЕБЕН  В КРЕМЛЕ. Отпраздновавши казнь, Николай сделал свой торжественный въезд в Москву. Я тут видел его в первый раз; он ехал верхом возле кареты, в которой сидели вдовствующая императрица и молодая. Он был красив, но красота его обдавала холодом; нет лица, которое бы так беспощадно обличало характер человека, как его лицо.

Лоб, быстро бегущий назад, нижняя челюсть, развитая на счет черепа, выражали непреклонную волю и слабую мысль, больше жестокости, нежели чувственности. Но главное – глаза, без всякой теплоты, без всякого милосердия, зимние глаза. Я не верю, чтоб он когда-нибудь страстно любил какую-нибудь женщину, как Павел Лопухину, как Александр всех женщин, кроме своей жены; он «пребывал к ним благосклонен», не больше.*
______________________________________

*Многие дамы находили Николая Павловича до гипноза неотразимым. В романе Булата Окуджавы  "Путешествие  дилетантов" одна из придврных дам записывает в дневнике: "К о г д а  я представляю его (Николая) высокую фигуру и улыбку снисходительного божества, мне становится не по себе".
             
ИЗ РОМАНА  А.И. ГЕРЦЕНА  «БЫЛОЕ  И   ДУМЫ»:  «В  ВАТИКАНЕ  ЕСТЬ  НОВАЯ   ГАЛЕРЕЯ, в которой, кажется, Пий VII собрал огромное количество статуй, бюстов, статуэток, вырытых в Риме и его окрестностях. Вся история римского падения выражена тут бровями, лбами, губами...  Мужской тип... двоится; с одной стороны, плотское и нравственное падение, загрязненные черты развратом и обжорством, кровью и всем на свете...

Но есть и другой – это тип военачальников, в которых вымерло все гражданское, все человеческое, и осталась одна страсть – повелевать; ум узок, сердца совсем нет – это монахи властолюбия, в их чертах видна сила и суровая воля.

Таковы гвардейские и армейские императоры, которых крамольные легионеры ставили на часы к империи. В их-то числе я нашел много голов, напоминающих Николая, когда он был без усов. Я понимаю необходимость этих угрюмых и непреклонных стражей возле умирающего в бешенстве <Г-н имеет ввиду католичество и европейские монархии>, но зачем они возникающему, юному?


В  САМОЕ ЭТО  ВРЕМЯ <1830г.> Я  ВИДЕЛ  ВО ВТОРОЙ  РАЗ  НИКОЛАЯ, и тут лицо его еще сильнее врезалось в мою память. Дворянство ему давало бал, я был на хорах собранья и мог досыта насмотреться на него. Он еще тогда не носил усов, лицо его было молодо, но перемена в его чертах со времени коронации поразила меня.

 УГРЮМО  СТОЯЛ  ОН (Государь) У КОЛОННЫ, СВИРЕПО  И ХОЛОДНО  СМОТРЕЛ  ПЕРЕД СОБОЙ, НИ  НА  КОГО  НЕ  ГЛЯДЯ. Он похудел. В этих чертах, за этими оловянными глазами ясно можно было понять судьбу Польши, да и России. Он был потрясен, испуган , он усомнился в прочности трона и готовился мстить за выстраданное им, за страх и сомнение.

ЧТО  ГОВОРИТ  ДЕНИС  ДАВЫДОВ  В  СВОИХ  «ЗАПИСКАХ»: «Г о с у д а р ь  сказал однажды А. П. Ермолову  „В о  в р е м я  польской войны я находился одно время в ужаснейшем положении. Жена моя была на сносе, в Новгороде вспыхнул бунт, при мне оставались лишь два эскадрона кавалергардов... Я нашелся вынужденным окружить себя выпущенными из госпиталя солдатами“». После тяжелой многомесячной войны польская армия была разбита, Варшава взята штурмом. Царство Польское со своей конституцией и армией перестало существовать...
          
 
ИЗ  РОМАНА  «БЫЛОЕ  И  ДУМЫ»  ГЕРЦЕНА.

 «КСТАТИ,  ВОТ  ЕЩЁ  ОДНА  ИЗ ОТЕЧЕСКИХ МЕР  "НЕЗАБВЕННОГО"  НИКОЛАЯ.. Воспитательные домы и приказы общественного призрения составляют один из лучших памятников екатерининского времени. <...> Воспитательные домы и богоугодные заведения цвели настолько, насколько допускало их всеобщее воровство чиновников.

 Дети, приносимые в воспительный дом, частию оставались там, частию раздавались — крестьянкам в деревне; последние оставались крестьянами, первые воспитывались в самом заведении. Из них сортировали наиболее способных для продолжения гимназического курса, отдавая менее способных в учение ремеслам или в технологический институт.

То же с девочками: одни приготовлялись к рукодельям, другие — к должности нянюшек и, наконец, способнейшие — в классные дамы и в гувернантки. Все шло как нельзя лучше. Но Николай и этому учреждению нанес страшный удар.

Говорят, что императрица, встретив раз в доме у одного из своих приближенных воспитательницу его детей, вступила с ней в разговор и, будучи очень довольна ею, спросила, где она воспитывалась; та сказала ей, что она из "пансионерок воспитательного дома". Всякий подумает, что императрица поблагодарила за это начальство. Нет, это ей подало повод подумать о неприличии давать такое воспитание подкинутым детям».

ЧЕРЕЗ  НЕСКОЛЬКО  МЕСЯЦЕВ  НИКОЛАЙ  ПРОИЗВЕЛ  высшие классы воспитательных домов в обер-офицерский институт, то есть не велел более помещать питомцев в эти классы, а заменил их обер-офицерскими детьми. Он даже подумал о мере более радикальной — он не велел в губернских заведениях, в приказах, принимать новорожденных детей.

 Лучший комментарий на эту умную меру — в отчете министра юстиции в графе "Д е т о у б и й с т в о".
_______________

*Великий князь Константин Павлович (1779 —1831) — генерал-адъютант   (1819) , наместник Царства Польского в 1815—1830 годах. Свергнут Польским восстанием, умер во время эпидемии холеры.

Константин - второй сын Павла I  считался наследником русского престола после бездетного Александра I  Павловича. Константин отказался от престола, не соблюдя нужную по протоколу форму, что вызвало так называемое междуцарствие, которым воспользовались декабристы для своего выступления.


АЛЕКСАНДРА  ДЮМА (ОТЦА) РОМАН  «УЧИТЕЛЬ ФЕХТОВАНИЯ»  (1840). Приключенческо любовный сюжет своих произведений Дюма обычно «накладывал» на какие-нибудь крупные историчесские события. Дюма привлекла история любви французской модистки Жанетты  Полины Гебль и декабриста Ивана Александровича Анненкова. Полина Гебль приехав Сибирь, обвенчалась с Аненковым. Таким образом, в роман Дюма попало и само восстание 14 декабря. По каким причинам Дюма переименовал Полину в Луизу нам не ведомо.
________________

«НИКОЛАЙ  УВИДЕЛ,  ЧТО  ДЕЛО  ПРИНИМАЕТ  БОЛЕЕ  СЕРЬЕЗНЫЙ  ОБОРОТ, чем ему показалось вначале. Вызвав генерал-майора Нейдгардта*, он велел ему передать гвардейскому Семеновскому полку, чтобы тот расправился с мятежниками. Затем, обратившись к Финляндскому полку, стоящему перед Зимним, он приказал солдатам зарядить ружья и охранять дворцовые входы и выходы.

В эту минуту на площади послышался сильный шум: это прибыли с барабанным боем и развевающимся знаменем третья и шестая роты Московского полка под предводительством князя Щепина-Ростовского и обоих Бестужевых.

«Д о л о й   Н и к о л а я, да здравствует Константин!» — кричали солдаты, и роты выстроились спиной к сенату. Вскоре вслед за ними прибыли гренадеры, среди которых было несколько штатских, вооруженных пистолетами.

В  ТУ  ЖЕ  МИНУТУ  Я  УВИДЕЛ  НИКОЛАЯ, он вышел из Зимнего дворца и приблизился к его ограде. Он был бледнее обычного, но держался спокойно. Рассказывали, что, перед тем как выйти из дворца, он попрощался с семьей.
  <...>
Вдруг позади меня раздался конский топот, и со стороны Мраморного дворца показался эскадрон кирасир во главе с князем Орловым, одним из храбрейших и преданнейших друзей Николая. Перед ним ворота сразу отворились, он соскочил на землю и подошел с докладом к Николаю, в то время как его люди выстраивались перед Зимним дворцом.

 Опять загремел барабан: это приближались оставшиеся верными Николаю батальоны Преображенского полка. Они также выстроились во дворе Зимнего дворца. Вслед за ними показались кавалергарды... Мятежники спокойно наблюдали за прибывающими воинскими частями и только время от времени повторяли: «Д а  з д р а в с т в у е т  Константин, д о л о й Николая!» Они, очевидно, ждали подкрепления...».
                *******************************************************


ИЗ  РОМАНА  ДЮМА  «УЧИТЕЛЬ  ФЕХТОВАНИЯ».  ВОССТАНИЕ   ДЕКАБРИСТОВ  ПОДАВЛЕНО. Приехавший в Петербург в качестве учителя фехтования француз видит:

«НА   СЛЕДУЮЩЕЕ   УТРО,   ЧАСОВ   ОКОЛО   ДЕВЯТИ, когда город еще только просыпался и никто не знал, подавлено или нет восстание, Николай сел с супругой в карету, ожидавшую у подъезда Зимнего дворца, и поехал по улицам столицы, желая видеть, что происходит в городе. Везде было тихо. На Невском он заметил женщину, которая при его приближении стала на колени с какой-то бумагой в руках.

Кучер остановил лошадей, тогда женщина, обессиленная, вся в слезах, протянула царю бумагу. Николай хотел было ехать дальше, но императрица удержала его, взяла бумагу, на которой было несколько наскоро написанных слов:

 «В а ш е   в е л и ч е с т в о, во имя всего самого святого для вас, пощадите графа Анненкова».

Под этими словами не было никакой подписи. Повернувшись лицом к незнакомой женщине, Николай спросил:
 — ВЫ  КТО?  ЕГО  СЕСТРА?

Просительница отрицательно покачала головой.
 — Жена?
Она опять покачала головой.

 — ТАК  КТО ЖЕ  ВЫ, НАКОНЕЦ?  —  СПРОСИЛ  НИКОЛАЙ  С РАЗДРАЖЕНИЕМ  В ГОЛОСЕ.

 — Ваше величество, — с трудом произнесла Луиза, — через несколько месяцев я буду матерью его ребенка.  <В реальности ребёнок уже родился.>
__________________

*Александр Иванович Нейдгардт (1784 —1845) — генерал от инфантерии (1841) русской императорской армии. За проявленную им во время возмущения 14 декабря 1825 года распорядительность и мужество Нейдгардт был 15 декабря пожалован званием генерал-адъютанта (15.12.1825).
___________________

П р и м е ч а н и е. Роман Александра Дюма «Учитель фехтования» был опубликован во Франции и одновременно в Бельгии в 1840 г. Перевод и публикация в России этого произведения были запрещены,  что не должно было затруднить как родным владевшим французским языком светское общество. В посвященных пребыванию в России мемуарах Дюма нарисовал то ли реально бывшее, то ли изящный анекдот:

"КНЯГИНЯ  ТРУБЕЦКАЯ*,  ДРУГ  ИМПЕРАТРИЦЫ,  СУПРУГИ  НИКОЛАЯ I, РАССКАЗЫВАЛА   МНЕ:

«О д н а ж д ы   ц а р и ц а  уединилась...  для чтения моего романа. Во время чтения отворилась дверь, и вошел император Николай I. Княгиня Трубецкая, исполнявшая роль чтицы, быстро спрятала книгу под подушку. Император приблизился и, остановившись против своей августейшей половины... спросил:

 — ВЫ  ЧИТАЛИ?
 — Да, государь.

 — ХОТИТЕ  Я  ВАМ  СКАЖУ,  ЧТО  ВЫ  ЧИТАЛИ?

Императрица молчала.
 — Вы читали роман Дюма  „Учитель фехтования“.
 — Каким образом вы знаете это, государь?

 — НУ  ВОТ! ОБ ЭТОМ  НЕТРУДНО  ДОГАДАТЬСЯ! ЭТО  ПОСЛЕДНИЙ  РОМАН, КОТОРЫЙ  Я ЗАПРЕТИЛ.
 
И, несмотря на запрет, как мне говорят, „Учитель фехтования“ был широко распространен в России».
_____________________

На почве этого изящного анекдота здесь и опубликован отрывок из иностранного романа о декабристах. Кроме того, Дюма в своём романе осторожно не написал  ничего противоречащего официальным данным. Кроме выше приведённого анекдота, конечно.
_________________

* Княгиня Надежда Борисовна Трубецкая (урождённая княжна Святополк-Четвертинская; 1812—23 февраля 1909) — фрейлина (1831), благотворительница; кавалерственная дама ордена Святой Екатерины (малого креста) (1876) и статс-дама двора (1896). В 1834 Надежда Борисовна вышла замуж за князя Алексея Ивановича Трубецкого (1806—1855).


ИЗ  РОМАНА  АРНОЛЬДА  ГЕССЕНА   «ВО  ГЛУБИНЕ  СИБИРСКИХ  РУД...» - тот же сюжет, что и у Александра Дюма.

ПОЛИНА  ГЕБЛЬ  СРАЗУ  НАЧАЛА  ХЛОПОТАТЬ  О  РАЗРЕШЕНИИ  ВЫЕХАТЬ  В СИБИРЬ. В мае 1827 года она узнала, что Николай I собирался на большие маневры под Вязьмой, и выехала туда, чтобы податьцарю ходатайство о разрешении последовать за Анненковым в  Сибирь. Она писала в нем:

«ПОЗВОЛЬТЕ  МАТЕРИ  ПРОСИТЬ,  КАК  МИЛОСТИ, как милости, разделить ссылку моего гражданского супруга. Религия, ваша воля, государь, и закон научат нас, как исправить нашу ошибку. Я всецело жертвую собой человеку, без которого я не могу долее жить. Это самое пламенное мое желание...

Я не знала о его виновности; мы соединились неразрывными узами. Для меня было достаточно его любви... Соблаговолите, в виде особой милости, разрешить
мне разделить его изгнание. Я откажусь от своего отечества и готова всецело подчиниться вашим законам...»

В день маневров ей удалось подойти к царю, чтобы вручить свою просьбу. Николай I отрывисто спросил:

— ЧТО  ВАМ  УГОДНО?

— Sire, je ne parle pas russe, je veux implorer la gr;ce de suivre en exil le criminel d’Etat Annenkoff (франц.)< — Г о с у д а р ь!  Я не говорю по-русски. Я хочу вымолить милостивое разрешение следовать в ссылку за государственным преступником Анненковым>.

— КТО  ВЫ, ЕГО  ЖЕНА?
— Нет, но я мать его ребенка...

— ЭТО  НЕ ВАША  РОДИНА,  СУДАРЫНЯ,  ТАМ  ВЫ  БУДЕТЕ  ОЧЕНЬ  НЕСЧАСТНЫ! —  СКАЗАЛ  ЦАРЬ.
— Я знаю, государь, и готова па все! — ответила Полина Гебль.

Николай I  приказал своему министру Лобанову-Ростовскому принять прошение француженки...

Уже глубокой осенью, в ноябре 1827 года, Полину Гебль вызвали в канцелярию московского генерал-губернатора  Д.В. Голицына и сообщили, что царь разрешил ей ехать вСибирь. Взять с собою ребенка ей не позволили.


ИЗ   РОМАНА   ЮРИЯ   ТЫНЯНОВА   «К Ю Х Л Я» (1925). В романе Тынянова невеста Вильгельма Кюхельбекера просит позволения ехать к жениху в Сибирь:
___________


«ДУНЯ  ПОЕХАЛА  К  ЦАРЮ  — просить разрешения отправиться к Вильгельму и с ним обвенчаться. У нее были высокие связи, сам Бенкендорф обещал, что царь ее примет. И царь принял ее. Дуня склонилась перед ним в глубоком реверансе.

НИКОЛАЙ  ВЕЖЛИВО  ВСТАЛ  С КРЕСЛА  И ПРИГЛАСИЛ  ЖЕСТОМ СЕСТЬ.
 — Я к вашим услугам, — сказал он, скользя холодными глазами по ее лицу, груди, стану, рукам.

Дуня покраснела, но сказала спокойно:
 — Ваше величество, у меня к вам просьба, исполнение которой может сделать меня счастливой на всю жизнь, а неисполнение несчастной.

 — Служить счастию женщин — долг столь же лестный, сколь и неблагодарный,— улыбнулся одними губами Николай, не переставая скользить взглядом по девушке.

 — У меня есть жених, ваше величество, — сказала тихо Дуня, — и от вас зависит, смогу ли я с ним соединиться.

 — Хотя исполнение вашего желания и требует известной доли самопожертвования,           — посмотрел в глаза Дуне Николай, — но я вас слушаю: чем могу быть полезен?
 — Имя моего жениха Вильгельм Кюхельбекер, — сказала Дуня тихо, выдерживая взгляд царя.

ГУБЫ  НИКОЛАЯ  БРЕЗГЛИВО  СМОРЩИЛИСЬ, и он откинулся в креслах, потом усмехнулся:
 — Сожалею о вас.
 
— Ваше величество, — сказала Дуня умоляюще, — я готова последовать за моим женихом всюду, куда будет нужно.

 — ЭТО  НЕВОЗМОЖНО, — ВОЗРАЗИЛ  НИКОЛАЙ  ХОЛОДНО, не переставая смотреть на нее
 — Ваше величество, я готова идти на каторгу, в Сибирь, всюду, — повторила Дуня.
 — Что же вас ждет там? Не лучше ли отказаться от такого жениха? — Николай снова поморщился.

Дуня сложила руки:
 — Вы заставили бы смотреть на вас как на избавителя, если бы согласились на это.

НИКОЛАЙ  ВСТАЛ. Дуня поспешно поднялась. Он слегка улыбнулся :
 — Это невозможно.
 — Почему, ваше величество?

НИКОЛАЯ  ПОКОРОБИЛО.
— КОГДА Я ГОВОРЮ, ЧТО ЭТО НЕВОЗМОЖНО, — ИЗЛИШНЕ СПРАШИВАТЬ О ПРИЧИНАХ. Но если вы желаете знать причины, — прибавил он, опять улыбаясь, — извольте: ваш жених в крепости, а жениться, находясь в одиночном заключении, неудобно».

МАРИЯ   ДАВЫДОВНА   МАРИЧ  (настоящая фамилия — Чернышёва; 1893 —1961) — РУССКАЯ СОВЕТСКАЯ  ПИСАТЕЛЬНИЦА, ПРОЗАИК И ДРАМАТУРГ.

 РОМАН  МАРИЧ  «СЕВЕРНОЕ  СИЯНИЕ» (1926—1931) - о декабристах энциклопедическая эпопея, несколько страдающая идеологическими передержками в посвящённой конкретно воссстанию 14 декабря части. В том смысле, что все не участвовавшие в востании 14 декабря придворные не могли быть мерзавцамии.

В этом романе советской писательницы царь изображается только хитрым и злобным лицедем. Причём в романе почти дословно использованы как все личные записи Николая о восстании и допросах, так и «Записки» допрашиваемого князя Сергея Трубецкого.
_________________________________


ИЗ   ВОСПОМИНАНИЙ   ПРИНЦА   ЕВГЕНИЯ   ВЮРТЕМБЕРГСКОГО*: «С а м   г о с у д а р ь   однажды в разговоре со мной об этих происшествиях выразился: “Ч т о  н е п о н я т н о  во всем этом, Евгений, так это то, что нас обоих тут же не пристрелили”. Ночь с 14 на 15 декабря 1825 года явила нам совершенно неожиданные стороны личности Николая Павловича.

Надо представить себе, что значила для Николая эта ночь, – ему предстояло выяснить и осознать масштабы заговора и степень опасности, которой подвергался он сам, вся августейшая фамилия и государственная система. Психологическая нагрузка была громадна. Неудивительно, что он часто срывался. Тем более что не был уверен в окончании дела – недаром город напоминал военный лагерь...» 

ЕВГЕНИЙ  ВЮРТЕМБЕРГСКИЙ  ПРИЗНАЁТ,  ЧТО: «Д о п р о с ы   первых арестованных превратились  в   м р ач н ы й   т е а т р...»  Который представлен в романе М. Марич «Северное сияние» с яркой эмоциональностью, но не в полной исторической полноте.

Так среди заседавших в Следственной комиссии по делу декабристов были причастные к убийству императора Павла. Даже командовать казнью пятерых потенциальных цареубийц будет генерал П.В. Голенищев-Кутузов – один из участников цареубийства 11 марта 1801 года... Многие при дворе полагали, что, имея подобное наследие, русскому императору лучше было бы появить милосердие, но Николай Павлович решил иначе.
_________________

НИКОЛАЙ  ПАВЛОВИЧ действительно устроил «м р а ч н ы й   т е а т р», намеренно неверно им отражённый в его «Записках», где царь стремится представить заговорщиков либо злодеями, либо трусами, падающими к «его ногам». На допросах царь не пренебрегал театральными эфектами. Например, Николай I  ставил допрашиваемого вплотную к себе, рассчитывая на гипнотическое воздействие своего взгляда, в силу какого он верил всю жизнь.
____________________

*Евгений Вюртембергский (полное имя: Фридрих Евгений Карл Пауль Людвиг Вюртембергский, 1788 — 1857) — герцог, русский генерал от инфантерии, племянник супруги Павла I  и матери Николая I  императрицы Марии Фёдоровны.
          
ИЗ  РОМАНА   М. МАРИЧ «СЕВЕРНОЕ  СИЯНИЕ»:

 «ЗАНЯВ  ПРАРОДИТЕЛЬСКИЙ   ПРЕСТОЛ,  ВЧЕРАШНИЙ  БРИГАДНЫЙ  КОМАНДИР  НИКОЛАЙ ПАВЛОВИЧ  РОМАНОВ с ожесточенным рвением принялся за разгром Тайного общества. Уже с вечера 14 декабря, когда с площадей и улиц Петербурга еще не успели убрать трупы убитых и соскоблить кровь, ознаменовавшую начало нового царствования, когда по всей столице еще продолжалась облава на разбитые части восставших войск, к Зимнему дворцу со всех концов города в санях, каретах и пешком доставлялись под конвоем участники заговора, бывшие и не бывшие в этот день на площади у памятника Петру.
     <...>
ЦАРЬ  ЛИЧНО  ДОПРАШИВАЛ  АРЕСТОВАННЫХ  и  сам набрасывал пункты допросных листов для генерала Толя, которому поручал дальнейшие допросы своих пленников. Здесь же Николай собственноручно писал записки коменданту Петропавловской крепости... отдавая приказания, как кого содержать, из направляемых в крепость «арестантов».

Уже в самом начале следствия Николай пришел к твердому убеждению, что списки членов Тайного общества, которыми он располагал по доносам...  и известные ему, Николаю, еще до событий четырнадцатого декабря, далеко не отвечают действительности, и раскрытый заговор гораздо шире и глубже.

За убитыми на Петровой площади и улицах столицы, за новыми и новыми арестованными, за этим разгромленным передовым отрядом мятежников расстроенному воображению царя мерещился неведомый, но страшный своей силой арьергард, вся простонародная, мужицкая и солдатская Россия, взбудораженная этими «к а н а л ь я м и   ф р а ч н и к а м и  и закоренелыми злодеями из военных», которые заразили ее «б у й н ы м  с в о е в о л и е м  дерзновенных своих мыслей и намерений...» <Скорее ему мерещились его предающие сооственные сановники!>
<...>
«ПЕРВЫЕ  ЧАСЫ   СВОЕГО  ЦАРСТВОВАНИЯ   НИКОЛАЙ  создавал всевозможные планы и выискивал разные средства, с помощью которых он решил, во что бы то ни стало добиться полного проникновения в тайны заговора и до конца истребить Тайное общество со всеми его разветвлениями и корнями. Он завел для себя «особую тетрадь» в лиловом кожаном переплете с медным затвором, в которую заносил все приходящие ему по этому поводу иезуитские мысли.

ПЕРВОЙ  ЗАПИСЬЮ  В  ЭТОЙ  ТЕТРАДИ   БЫЛ  НАБРОСОК  ПРАВИЛ, ПО КОТОРЫМ  СЛЕДУЕТ ВЕСТИ  ДОПРОСЫ:

«В с я к о е   а р е с т о в а н н о е   л и ц о,  здесь или откуда привезенное, должно доставляться на главную гауптвахту... После сего, оное лицо приводить ко мне под конвоем... Допрос начинать увещанием говорить сущую правду, ничего не убавляя и не скрывая.

У в е р я т ь,  ч т о  н е  и щ у т  в и н о в а т о г о, а желаю дать возможность оправдаться. Предостерегать от усугубления виновности ложью или запирательством. Обещать прощение за откровенность. Ответы записывать со слов возможно полнее, а затем требовать обширных письменных показаний. О каждом знать слабые стороны души и через них действовать».

 
ИЗ РОМАНА  Д. МЕРЕЖКОВСКОГО  «14  ДЕКАБРЯ»  ДОПРОС  КОНДРАТИЯ  РЫЛЕЕВА:

ВЕРХОВНЫЙ   СЛЕДСТВЕННЫЙ   КОМИТЕТ   ПО  ДЕЛУ   ЧЕТЫРНАДЦАТОГО открыл заседания сначала в Зимнем Дворце, а потом в Петропавловской крепости. Все дело вел сам государь, работая без отдыха, часов по пятнадцати в сутки, так что приближенные опасались за его здоровье.

— ...ЧТО БЫ  НИ СЛУЧИЛОСЬ, Я  ДОЙДУ  С  БОЖЬЕЙ  ПОМОЩЬЮ  ДО САМОГО  ДНА  ЭТОГО ОМУТА! — говорил Николай Бенкендорфу.

— Потихоньку, потихоньку, ваше величество! Силой ничего не возьмешь, надо лаской да хитростью...

— НЕ УЧИ, САМ ЗНАЮ, — ОТВЕЧАЛ   ГОСУДАРЬ  И  ХМУРИЛСЯ, краснел, вспоминая о Трубецком, но утешался тем, что эта неудача произошла от немощи телесной, усталости, бессонницы; было раз и больше не будет. Отдохнул, успокоился и опять, как тогда, после расстрела на площади, почувствовал, что «все как следует».

Рылеева допрашивали в Комитете, 21-го Декабря, а на следующий день привезли во дворец на допрос к государю. «Т о л ь к о  б ы   с р а з у   к о н е ц!» — думал Рылеев, но скоро понял, что конец будет не сразу: запытают пыткой медленной, заставят испить по капле чашу смертную.
          ****************************************************

РЫЛЕЕВ  НА ДОПРОСЕ ГОВОРИТ ГОСУДАРЮ:

— ЧТО  О  ВАС?  А ВОТ  ЧТО! Когда вы еще великим князем были, вас уже никто не любил, да и любить было не за что: единственные занятия — фрунт и солдаты; ничего знать не хотели, кроме устава военного, и мы это видели и страшились иметь на престоле Российском прусского полковника или, хуже того, второго Аракчеева, злейшего. И не ошиблись: в ы  п л о х о  н а ч а л и,  в а ш е  в е л и ч е с т в о! Как сами изволили давеча выразиться, взошли на престол через кровь своих подданных; в народ, в дитя свое вонзили нож...

 И вот плачете, каетесь, прощения молите. Если правду говорите, дайте России свободу, и мы все — ваши слуги вернейшие. А если лжете, берегитесь: мы начали — другие кончат. Кровь за кровь — на вашу голову, или вашего сына, внука, правнука! И тогда-то увидят народы, что ни один из них так не способен к восстанию, как наш. Не мечта сие, но взор мой проницает завесу времен! Я зрю сквозь целое столетие! Будет революция в России, будет! Ну, а теперь казните, убейте...

Упал (Рылеев) на кресло в изнеможении.
 — Выпей, выпей, — опять налил государь воды в стакан. — Хочешь капель?

Сбегал за каплями, отсчитал в рюмку. Совал ему английской соли и спирта под нос. Рылеев хотел вытереть пот с лица; поискал платка, не нашел. Государь дал ему свой. Хлопотал, суетился, ухаживал. В движениях тонкого, длинного, гибкого тела была змеиная ласковость.

СТЕНЬ,  СТЕНЬ!  ОБОРОТЕНЬ!»  —  ДУМАЛ РЫЛЕЕВ С УЖАСОМ...
             
ИЗ  РОМАНА  Д. МЕРЕЖКОВСКОГО  «14  ДЕКАБРЯ»  ДОПРОС  КНЯЗЯ  ГОЛИЦЫНА.*   ГОСУДАРЬ  ЗЛИТСЯ:

 — ЭТО  ЧТО? ЧЕГО ВЫ ТУТ НАГОРОДИЛИ, А?  Вас о деле спрашивают, а вы вздор отвечаете: «П р и с я г а  н е  о т  Б о г а»? Знаете ли вы, сударь, наши законы? Знаете ли, что за это?.. — провел рукою по шее.

Голицын усмехнулся: что мог ему сделать этот человек после давешнего ужаса?

 — ЧТО ВЫ СМЕЕТЕСЬ? — СПРОСИЛ ГОСУДАРЬ И НАХМУРИЛСЯ.
 — Удивляюсь, ваше величество: уж если грозить, то надобно сначала смертью, а потом — пыткой: ведь пытка страшнее, чем смерть...

 — Вот какой храбрый! — начал опять государь. — Здесь ничего не боитесь, а там? Что вас ожидает на том свете? Проклятие вечное... И над этим смеетесь? Да вы не христианин, что ли?
 — Христианин, ваше величество, оттого и восстал на самодержавие.

 —  САМОДЕРЖАВИЕ   ОТ  БОГА.   ЦАРЬ  —  ПОМАЗАННИК   БОЖИЙ.   НА   БОГА   ВОССТАЛИ?
 — Нет, на Зверя.

 — КАКОЙ  ЗВЕРЬ?  ЧТО  ВЫ  БРЕДИТЕ?
 — Зверь — человек, который себя Богом делает, — произнес Голицын тихо и торжественно, как слова заклинания, и побледнел; дух у него захватило от радости: казалось, что убивает Зверя.**

 — Ах, несчастный! — покачал государь головой с сокрушением. — Ум за разум зашел! Вот до чего доводят сии адские мысли, плоды самолюбия и гордости. Мне вас жаль. Зачем вы себя губите? Разве не видите, что я вам добра желаю? — заговорил, немного помолчав, уже другим, ласковым, голосом. — Что же вы мне ничего не отвечаете? — взял его за руку и продолжал еще ласковей:
 
 —— ВЫ ЗНАЕТЕ, Я ВСЕ МОГУ. МОГУ ВАС ПРОСТИТЬ...

Голицын вспомнил Рылеева (который поверил в царскую "ласку") и вздрогнул.
 — В том-то и беда, ваше величество, что вы все можете, — Бог на небе, а вы на земле. Это и значит: человека Богом сделали...

ГОСУДАРЬ  ДАВНО  УЖЕ  ПОНЯЛ, что ничего не добьется от Голицына. Допрашивал нехотя, только для очистки совести. Не сердился: за месяц сыска довел себя до того, что во время допросов ни на кого и ни за что не сердился. Но надоело. Пора было кончать.

 — НУ, ЛАДНО, БУДЕТ ВЗДОР МОЛОТЬ, — оборвал с внезапною грубостью. — Извольте отвечать на вопросы как следует.

 — Я уже сказал... что дал слово...
 — Что вы мне с... вашим мерзким словом!

«...к а к  с а п о ж н и к,  р у г а е т с я», — подумал Голицын.

 — Так не хотите говорить? Не хотите? В последний раз спрашиваю, не хотите?

Голицын молчал. Лицо государя изменилось мгновенно: одна маска упала, другая наделась — грозная, гневная, бледная, как из мрамора высеченная: Аполлон Бельведерский, Пифона сражающий. Отступил на шаг, протянул руку и закричал:

— ЗАКОВАТЬ  ЕГО  ТАК, ЧТОБЫ  ОН  И  ПОШЕВЕЛИТЬСЯ  НЕ  МОГ!
_____________________

*Князь Валерьян Михайлович Голицын (1803 — 1859) — единственный декабрист из разветвлённого рода Голицыных, подвергшийся осуждению и приговорённый к ссылке в Сибирь. По иронии судьбы в числе допрашивающих в Следственной комиссии был родной дядя В.М. Голицына.
_______

**Имеется ввиду библейский Зверь из Апокалипсиса, о чём прямо говорится в трилогии "Христос и Антихрист" Мережковского. Мережковский умер в эмиграции, и о его произведениях в советское время прямо упоминать запрещалось.
____________

 П Р И М Е Ч А Н И Е. Из членов Следственной комиссии Графы (1826) Александр Иванович Татищев и Павел Васильевич Голенищев-Кутузов участвовали в убийстве Павла I. Вопрос о цареубийстве следователи сделали основным в этом процессе, что использовали декабристы.

Так священник Петр Мысловский передает, что, когда Пестеля спросили, задумывался ли он о последствии умысла на цареубийство, тот хладнокровно ответил: «”В с е... н а ш и   м о г л и  надеяться, что нас станут судить так, как убийц Павловых...” При сих словах члены комиссии в молчании поглядели друг на друга».

М.С. ЛУНИН  НА ВОПРОС  О ЦАРЕУБИЙСТВЕ ОТВЕЧАЛ, что «э т а  м ы с л ь не представляет ничего нового в России – примеры совсем свежи. <... > Комитет остался в замешательстве».

Когда всё тот же Голенищев-Кутузов спросил Николая Бестужева, как он мог решиться на такое гнусное покушение, декабрист с иронией ответил: «Я  у д и в л я ю с ь, что это ВЫ мне говорите!».
 

ИЗ   РОМАНА  М.  МАРИЧ  «СЕВЕРНОЕ   СИЯНИЕ».  ДОПРОС   МИХАИЛА  БЕССТУЖЕВА – МЛАДШЕГО.

НИКОЛАЙ переоделся в длинный темно-зеленый сюртук и направился в Эрмитаж, чтобы допрашивать новых арестованных. По дороге он заглянул в классную комнату сына. Жуковский, дававший в это время урок «из русской словесности», выпрямившись, выжидательно смотрел на царя. Тот, ничего не сказав ни учителю, ни сыну, удалился, напугав обоих каменной неподвижностью лица и выражением мутно-голубых выпуклых глаз.

Это лицо совершенно исказилось яростью, едва только начался допрос Михаила Бестужева. Выслушивая грубые упреки царя, Бестужев старался, во что бы то ни стало сдержать себя, чтобы не стонать от невыносимой боли в руках, скрученных за спиной и перевязанных веревкой так туго, что судорожно сжатые кулаки стали похожи на багровые гири.

В  РАЗГАРЕ  ЦАРСКОЙ  БРАНИ  БЕСТУЖЕВ  В  ИЗНЕМОЖЕНИИ  ОПУСТИЛСЯ  НА  СТУЛ.
— Не смей садиться, когда государь стоит перед тобой! — рявкнул Николай.

Бескровные губы Бестужева дрогнули усмешкой:
— Садитесь и вы, государь. А я устал стоять...

— ВСТАТЬ, МЕРЗАВЕЦ! — РИНУЛСЯ К НЕМУ НИКОЛАЙ.
— Советую проверить, надежно ли связаны мои руки, — угрожающе произнес Бестужев.

ИЗ  РОМАНА  АРНОЛЬДА  ГЕССЕНА  «ВО  ГЛУБИНЕ  СИБИРСКИХ РУД...»

М.<ихилу> БЕСТУЖЕВУ, который 14 декабря первым пришел во главе Московского полка на Сенатскую площадь, спасения не было*  он это прекрасно понимал, и ему даже доставляло удовольствие бесить своих мучителей.

В  ЗАЛ  ВОШЕЛ  В  ЭТУ  МИНУТУ  ЦАРЬ. Обращаясь к присутствовавшему при допросе военному министру генерал-адъютанту Чернышеву, он кричал:

— Видишь, как молод, а уже совершенный злодей! Без него такой каши не заварилось бы! Но что всего лучше, он меня караулил перед бунтом. Понимаешь?.. Он меня караулил!..

ЦАРЬ ВСПОМНИЛ, ЧТО 12 ДЕКАБРЯ, НАКАНУНЕ ВОССТАНИЯ, Михаил Бестужев стоял со своей ротой в карауле у его спальни.При смене караула часовые нечаянно сцепились ружьями, и железо довольно громко звякнуло.

НИКОЛАЙ  ЖДАЛ  В  ЭТО ВРЕМЯ  С  БОЛЬШОЙ  ТРЕВОГОЙ  ИЗВЕСТИЙ  ИЗ  ВАРШАВЫ,  ОТ  КОНСТАНТИНА. Из доноса... он (Николай) уже знал, что готовится восстание. Бледный, испуганный, очевидно вспомнив, как был убитсвоими приближенными его отец, император Павел I, он приоткрыл дверь из спальни и спросил:

— ЧТО  ТАКОЕ? КТО  ТУТ?.. А, это ты, Бестужев? Что случилось? — сказал он, увидев начальника караула.

Бестужев объяснил причину, и царь успокоился.

— НИЧЕГО  БОЛЬШЕ? НУ  ХОРОШО... СТУПАЙ!..

Когда М. Бестужева привели после допроса в Петропавловскую крепость, Сукин (комендант) прочитал присланную вместе с ним царскую записку: «Бестужева по присылке, равно и Оболенского и Щепина, велеть заковать в ручные железы...».
___________


ПРИ  ДОПРОСЕ  МОРСКОГО  ЛЕЙТЕНАНТА Д.И. ЗАВАЛИШИНА* РЕЧЬ  ЗАШЛА О  КОНСТИТУЦИИ.

— Жаль, жаль, — сказал ему Левашев, приступая к допросу, — испортили дело. А, кажется, сам государь расположен был дать конституцию в свое двадцатипятилетие.
Завалишин улыбнулся.

— Тс! — сказал Левашев, указывая пальцем на дверь, изкоторой каждую минуту мог появиться Николай I...
_____________________

*УНИКАЛЬНЫЙ  В РУССКОЙ ИСТОРИИ СЛУЧАЙ! Дмитрий Иринархович Завалишин (1804 — 1892) — русский морской офицер, публицист и мемуарист, декабрист, двоюродный брат поэта Ф.И. Тютчева, был приговорён к каторжным работам в Сибири.

Вернулся из Сибири в 1863 году, хотя получил на это разрешение ещё в 1856 году; был принудительно выслан императором из Читы по представлению генерал-губернатора Н.Н. Муравьёва — выслали из Сибири в Европейскую Россию. Уникальный в истории России случай!

Власти посчитали пребывание его в Забайкалье опасным: Завалишин писал статьи, разоблачающие злоупотребления местной администрации. В Чите он также организовал школу и преподавал в ней; был одним из первых архитекторов Читы, ему она обязана своей четкой планировкой.

В  РОМАНЕ  М. МАРИЧ  «СЕВЕРНОЕ  СИЯНИЕ»  НИКОЛАЙ  БЕССТУЖЕВ  ОТКАЗАЛСЯ  ПРИНЯТЬ  ОТ  ЦАРЯ  ПОМИЛОВАНИЕ:

— Благодарю вас, государь. Но принять ваше помилование мне не разрешает моя честь.

НИКОЛАЙ  ДАЖЕ ПРИВСТАЛ  ОТ  ИЗУМЛЕНИЯ.

— Ведь одной из целей поднятого нами восстания, — невозмутимо продолжал Бестужев, — было установление такого порядка, при котором судьба россиян зависела бы от законов, а не от прихоти или каприза царя.

НИКОЛАЙ   ВСПЫХНУЛ.   Дернул сонетку и, когда на пороге появился дежурный офицер, приказал, ткнув пальцем в Бестужева:
— В КРЕПОСТЬ!
______________________________________________________


П Р И М Е ЧА Н И Е.  Далее личность Николая Первого будет как по советскому учебнику описываться в совершенно чёрных красках. Хотя даже младший брат царя Великий князь Михаил считаЛ, что «б р а т... в своем обращении зачастую походит на капрала». " Мерзавец, подлец, разбойник, изверг, убийца, злодей и т.п." – такие эпитеты постоянно слетают в романе Марич с царского языка.

Да, эти эпитеты участников заговора есть в Записках Николая Павловича, но кажется, что автором романа сия лексика чрезмерно использована не в пользу художественности. Хотя и поведение Николая, и членов Следственной комиссии и давало яркие примеры грубости.

ДЛЯ  МЕТОДОВ  ДОПРОСА типично использование ложных показаний, различных угроз. «Не давая времени опомниться, задавали вопросы, от которых зависели жизнь и смерть, требуя быстрых и категоричных ответов о фактах, совершенно неизвестных допрашиваемому лицу. Его молчание считалось новым проступком, который вменялся ему в вину» (А. М. Муравьев).

С.П. Трубецкой возмущается тем, как два-три члена Комитета одновременно спрашивали о разных вещах, допуская насмешки и колкости. На просьбу Трубецкого задавать вопросы по порядку П.В. Голенищев-Кутузов с громким хохотом заявил: «Н  е т,  э д а к  л у ч ш е, с к о р е е  с о б ь е т с я».


О  ЦИНИЗМЕ  СЛЕДОВАТЕЛЕЙ МОЖНО  СУДИТЬ  со слов А. М Муравьева: «С л у ч а л о с ь, что эти господа из Комитета говорили наивно-весело: “П р и з н а в а й т е с ь  с к о р е е – вы заставляете нас ждать, наш обед стынет”». А ведь от этих ответов зависела жизнь и судьба людей.
_________________________
 
В  РОМАНАХ  И  МЕРЕЖКОВСКОГО,  И   МАРИЧ,  И  ГЕССЕНА  ЧТОБЫ  СЫГРАТЬ  НА ЧУВСТВАХ  БОЛЕЕ  ДОВЕРЧИВЫХ, и вызвав арестованных декабристов на откровенность, заставить назвать новые имена, Николай употребляет приёмы якобы «отеческой добрты», на которые многие покупались, тем самым выдавая товарищей. Говорилось примерно такое:

— СЕЙЧАС   Я   ПРОШУ   ТЕБЯ   ЗАБЫТЬ,  ЧТО ТЫ  ГОВОРИШЬ  СО  СВОИМ  ГОСУДАРЕМ. Говори так, как говорил со своими единомышленниками. Ибо в сии минуты и мной и тобою владеет лишь единая мысль о благоденствии нашего с тобой отечества. Ах, Каховский, — горячо перебил царь сам себя, — от скольких несчастий была бы избавлена Россия, кабы и Рылеев, и Трубецкой, и Оболенский и ты сам прежде, нежели браться за оружие, поделились бы со мною вашими прожектами о счастье родины. Я убежден, что тогда не произошло бы страшного несчастья третьего дня... (М. Марич "Северное сияние")


ИЗ  РОМАНА   АРНОЛЬДА   ГЕССЕНА   «ВО  ГЛУБИНЕ  СИБИРСКИХ  РУД...»

ДЕКАБРИСТЫ  НЕ  ДОВЕРЯЛИ  НИКОЛАЮ I, но у некоторых из них сложилось после беседы с царем неверное представление о личности, взглядах и намерениях императора. Они не сразу разглядели в нем сухого, холодного актера и беспощадного деспота... Возвращаясь после допроса в камеры, они готовы были видеть в нем человека, способного понять их мечты и увлечения и — простить...

 
НИКОЛАЙ I  ДЕЙСТВОВАЛ  НА  ЗАКЛЮЧЕННЫХ  ТО  УГРОЗАМИ, то ласкою и обнадеживающими обещаниями, то напоминанием о судьбе их семей, и нашлисЬ... люди, которые после поражения восстания потеряли почву под ногами, называли имена товарищей инаписали царю письма с... откровенными признаниями. Так поступили как Никита Муравьев, Оболенский, Якубович.

Так поступил Трубецкой. Так поступил и Каховский, пуля которого сразила на Сенатской площади генерал-адъютанта Милорадовича. Вернувшись после допроса
в каземат, он писал:

«Г о в о р я   с  г о с у д а р е м, я заметил слезы на глазах его, и описильнее меня тронули, чем все лестные обещания и угрозы...». «Отцом отечества» назвал Каховский Николая I в своем письме из крепости.

ЦАРЬ  ПО-СВОЕМУ  ОТВЕТИЛ  НА  ЭТО  РЫЦАРСКОЕ  ДОВЕРИЕ  ДЕКАБРИСТОВ:  Каховского приказал повесить, Трубецкого приговорил к смертной казни «отсечением головы», заменив позже казнь вечной каторгой...
            

«ИЗ  РОМАНА  АРНОЛЬДА  ГЕССЕНА   «ВО  ГЛУБИНЕ   СИБИРСКИХ  РУД...»

ПРИВЕЗЛИ   МАЙОРА  Н.И. ЛОРЕРА, одного из деятельных членов Южного тайного общества. Не успели еще его обыскать, как в комнату вбежал фельдъегерь и, запыхавшись, крикнул:
— Пожалуйте арестанта к государю императору!

Восемь конвойных солдат окружили Лорера, но он резкоотстранил их и сказал конвойному офицеру:

— Покуда я еще майор русской службы и ношу мундир,который носит с честью вся армия, а не преступник, осужденный законом, и с конвоем я не сделаю шага добровольно.<...> Кто дежурный генерал-адъютант? — спросил Лорер.
— Левашев...

— Потрудитесь послать кого-нибудь, хоть фельдъегеря, просить генерала дозволить мне предстать пред государем без конвоя. Посланный скоро принес разрешение, и Лорер встретилсяс Николаем I.

ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ НАШИ ЗАКОНЫ? — СПРОСИЛ ЦАРЬ.

— Знаю, ваше величество.

— Знаете ли вы, какая участь вас ждет? Смерть! — сказал Николай I и провел рукою по своей шее, как будто показывая,что голова Лорера должна отделиться от туловища.

Лорер ничего не ответил.

— Чернышев долго убеждал вас сознаться во всем, что вы знаете и должны знать, — продолжал Николай I, — а вы все финтили. У вас нет  ч е с т и, милостивый государь!

— Я в первый раз слышу это слово, государь! — ответил  Лорер.

ЦАРЬ  ОПОМНИЛСЯ,  СТАЛ  РАЗГОВАРИВАТЬ  ПРИЛИЧНЕЕ,  затем взял Лорера за плечи, повернул к свету лампы и стал смотреть ему  в глаза. Он почему-то боялся черных глаз, полагая, что у всех революционеров черные глаза... На этом аудиенция окончилась.

После ухода Николая I допрос продолжался.
— А знаете ли, — сказал Лореру Левашев, — что у нас, господа, есть средства принудить вас говорить!..

Лорер, улыбаясь, ответил:
- Но я и, конечно,  все мои товарищи помним, что в девятнадцатом веке пытка не существует в образованных государствах, и не думаю, чтобы Николай Первый начал свое царствование тем, что отменили еще Елизавета и Екатерина Вторая.
_____________________

Николай Иванович Лорер (1794 или 1798 — 1873) — русский военный, участник Заграничного похода русской армии 1813—1814 годов, майор (1824). Декабрист, член Северного (с мая 1824) и Южного (с 1824) обществ. Участник Кавказской войны, прапорщик (1840). Массон. Автор мемуаров. Заключённный в Петропавловскую крепость написал в Следственный комитет несколько писем, в которых пытался взять вину товарищей на себя.
               
ИЗ  РОМАНА  АРНОЛЬДА  ГЕССЕНА   «ВО  ГЛУБИНЕ   СИБИРСКИХ  РУД...»

НИКОЛАЙ I  ДОПРАШИВАЛ  М.Ф. ОРЛОВА.  Это был боевой генерал, подписавший в 1814 году, после окончания войны с Наполеоном, акт о капитуляции Парижа... член образовавшегося после Отечественной войны литературного содружества «Арза
мас», активный деятель Союза Благоденствия, друг Пушкина. Он пользовался позже глубоким уважением молодого Герцена...  Царь очень благоволил к Орлову, но тот не оправдал его надежд.
<...>
НИКОЛАЙ I  РЕШИЛ  ГОВОРИТЬ  С ОРЛОВЫМ,  КАК  С ТОВАРИЩЕМ, начал допрос с замечания, что ему больно видеть у себя Орлова без шпаги, и просил чистосердечно рассказать все, что ему  известно о Тайном обществе и заговоре.

— Я ничего не знаю, ни о каком обществе и заговоре не знал и не слышал, — ответил Орлов.

Он хорошо знал своего императора, не доверял ему и говорил с ним с язвительной улыбкой на лице... Царь, рассчитывая на свои добрые отношения с Орловым, настаивал и требовал признания.

— Что же, разве об обществе «Арзамас»* хотите вы узнать? — иронически спросил его Орлов.
— До сих пор с вами говорил старый товарищ, — сказал царь, — теперь вам приказывает ваш государь. Отвечайте прямо: что вам известно?
— Я уже сказал, что ничего не знаю и нечего мне рассказывать.

— Вы слышали? — сказал царь генералу Левашеву. — Принимайтесь же за ваше дело, — и, обращаясь к Орлову: — А между нами все кончено.

У Михаила Орлова был брат Алексей, который не был членом Тайного общества, пользовался большим доверием Николая I и впоследствии заменил Бенкендорфа на посту шефа жандармов. Снисходя, очевидно, к просьбам своего любимца, Николай I решил пощадить Михаила Орлова.
<...>
Он (царь) приказал отправить его (М.Ф. Орлова) в Петропавловскую крепость, а коменданту Сукину послал записку:

 «Г е н е р а л - м а й о р а (М.Ф.) Орлова посадить в Алексеевский равелин... и содержать хорошо... Дать видеться с братом Алексеем и перевести на офицерскую квартиру, дав свободу выходить, прохаживаться и писать, что хочет, но не выходя из крепости». Через полгода М. Орлов был освобожден и направлен под надзор в имение.
____________________


*«Арзамасское общество безвестных людей», или просто «Арзамас» (14 (26) октября 1815 — 7 (19) апреля 1818) — закрытое дружеское общество - литературный кружок, объединявший сторонников нового «карамзинского» направления в литературе. Членами «Арзамаса» были как литераторы В.А. Жуковский, К.Н. Батюшков, А.С. Пушкин), так и политические деятели: С.С. Уваров, Д.Н. Блудов, Д. В. Дашков и другие. Естественно, что про это общество было всем известно.
            
ИЗ  РОМАНА  АРНОЛЬДА  ГЕССЕНА   «ВО  ГЛУБИНЕ   СИБИРСКИХ  РУД...»

ЛЕВАШЕВ  ДОПРАШИВАЛ  ПОРУЧИКА  ФИНЛЯНДСКОГО  ПОЛКА  А.Е. РОЗЕНА*, который до восстания уже присягнул с полком Константину, но, услышав о возмущении Московского полка,вернулся в казармы, поднял свою часть и направился с нею
к Сенатской площади. Встречая по пути солдат, шедших на подкрепление к Николаю, он удерживал их, угрожая первого, кто пойдет, заколоть шпагою.

ВО ВРЕМЯ ДОПРОСА ИЗ СОСЕДНЕЙ КОМНАТЫ ВЫШЕЛ НИКОЛАЙ I. Розен сделал несколько шагов вперед, но царь повелительно и резко остановил его:
— С т о й!

Он подошел к Розену, положил ему па плечо руку и, заставляя его шаг за шагом отступать и вернуться на прежнее место, повторял:
— Н а з а д,  н а з а д,  н а з а д!

Горевшие на столе перед Левашевым восковые свечи слепи ли глаза. Больше минуты Николай I пристально смотрел в лицо Розена и затем начал задавать ему вопрос за вопросом. Вспоминая безупречную службу Розена, царь требовал от него чистосердечных признаний и, уходя, крикнул:
— Т е б я, Розен, о х о т н о  с п а с у!

Когда Левашев записал все показания Розена и предложил подписать лист допроса, Розен отказался.
— Я прошу уволить меня от подписи, — сказал он, — ибо не мог показать всю правду...

НИКОЛАЙ I  ПРИПОМНИЛ  ЕМУ ЭТО: при смягчении вынесенного Верховным уголовным судом приговора декабристам эта царская «милость» не коснулась Розена. Розену были оставлены все десять лет каторги без всякой скидки.
_____________

*Барон Андрей Евгеньевич (фон) Розен (1799 — 1884) — русский военный, поручик (1823), декабрист, рядовой (1837). Автор мемуаров.

П р и м е ч а н и е: глядя допрашиваемым в глаза, Николай  пытался использовать внушение или то, что позже назвали бы гипнозом.
          
ИЗ  РОМАНА  АРНОЛЬДА  ГЕССЕНА   «ВО  ГЛУБИНЕ   СИБИРСКИХ  РУД...»

«НАКОНЕЦ,  О  БУЛАТОВЕ*,  ХРАБРОМ   БОЕВОМ   ОФИЦЕРЕ, отказавшемся выполнить взятое на себя обязательство захватить Петропавловскую крепость... Когда его привели после поражения восстания на допрос в Зимний дворец, Николай I  встретил его словами:
— КАК?  И  ВЫ  ЗДЕСЬ?

— В а с  э т о  н е  д о л ж н о  у д и в л я т ь, — ответил Булатов, — но вот меня удивляет, что вы еще здесь... Вчера с лишком два часа стоял я в двадцати шагах от вашего величества с заряженным пистолетом и с твердым намерением убить вас; но каждый раз, когда хватался за пистолет, сердце мне отказывало...»
________________________________

*Александр Михайлович Булатов старший (1793 — 1826) — русский офицер, полковник, герой Отечественной войны 1812 года, декабрист. Ему поручено было взять Петропавловскую крепость, что он делать не стал, поняв, что восстание заранее проиграно.

Вечером после разгрома восстания А.М. Булатов в парадной форме с орденами и шпагой явился во дворец в кабинет Николая I и заявил ему, что он один из руководителей восстания, сдал ему свою шпагу и потребовал для себя... расстрела. Вину в организации заговора взял на себя. Других участников заговора назвать отказался.

Прощённый императором Николаем I, Булатов мог бы свободно покинуть Петропавловскую крепость. Но вместо свободы он настойчиво испрашивает у императора свободу солдатам его любимого лейб-гвардии гренадерского полка, его именем приведённым на Сенатскую площадь. Император Николай I не даёт твёрдого обещания освободить от преследования солдат лейб-гренадер и капитана А.И. Якубовича, за которого тоже просил Булатов.

29 декабря 1825 года Булатов объявляет голодовку. Десятидневная голодовка истощила его силы, и 10 января по распоряжению императора полковника переводят на излечение в Военно-Сухопутный госпиталь, где он и умирает в ночь с 18 по 19 января 1826 года.

 В Петербурге разнёсся слух, что Булатов покончил жизнь самоубийством. Эта ставшая общеупотребмой версия приводится в романе Гессена: "Булатов тяжело переживал свою измену общему делу... муки раскаяния привели его даже к самоубийству: он разбил себе голову о стену каземата Петропавловской крепости, которую  должен был захватить, и через несколько дней скончался от сотрясения мозга."
             
РОМАНА  АРНОЛЬДА  ГЕССЕНА   «ВО  ГЛУБИНЕ   СИБИРСКИХ  РУД...»

ДОПЫТЫВАЯСЬ  ВО  ВРЕМЯ  ДОПРОСОВ, почему некоторые не принимавшие активного участия  в восстании 14 декабря, не донесли правительству о существовании Тайного общества, Николай I давал своеобразное толкование понятию
о чести.

— ЕСЛИ  ВЫ  ЗНАЛИ,  ЧТО  ЕСТЬ  ТАКОЕ  ОБЩЕСТВО,  ОТЧЕГО  ВЫ  НЕ  ДОНЕСЛИ? — спросил царь поручика кавалергарда И.А. Анненкова.

— Тяжело, нечестно доносить на своих товарищей, — ответил Анненков.

— ВЫ НЕ ИМЕЕТЕ ПОНЯТИЯ О ЧЕСТИ! — КРИКНУЛ НИКОЛАЙ I. — Знаете ли вы, что заслуживаете?
— Смерть, государь! — ответил Анненков.

— ВЫ  ДУМАЕТЕ,  ЧТО  ВАС  РАССТРЕЛЯЮТ,  ЧТО  ВЫ  БУДЕТЕ  ИНТЕРЕСНЫ.  НЕТ,  Я  ВАС  В КРЕПОСТИ  СГНОЮ!..

Достойный ответ дал Николаю I по поводу его рассуждений о чести Александр Раевский, брат жены декабриста М.Н. Волконской, отпущенный после первых допросов с оправдательным аттестатом.
— Г о с у д а р ь! Честь дороже присяги; нарушив первую, человек не может существовать, тогда как без второй он может обойтись еще...

Такой же вопрос, почему он не сообщил правительству о существовании Тайного общества, задали, уже в крепости, на следствии, генералу М. Орлову...  Орлов... ответил:

— Теперь легко сказать: «должно было донести», ибо все известно и преступление совершилось, но тогда не позволительно ли мне было по крайней мере отложить на некоторое время донесение? Но, к несчастию их, обстоятельства созрели прежде их замысла, и вот отчего они пропали...

ПОЛУЧИВ   ПРОТОКОЛ   ЭТОГО   ДОПРОСА,   НИКОЛАЙ I, дважды под черкнул последнюю фразу, а над словами «н о   к   н е с ч а с т и ю» поставил ряд восклицательных знаков и на полях — еще один огромный восклицательный знак...

Между прочим, 14 декабря, в день петербургского восстания, Орлов находился в Москве. К нему пришел Якушкин, когда пришло известие о разгроме восстания.
— Ну вот, генерал, все кончено... — сказал он.

— КАК ЭТО — КОНЧЕНО? — ОТВЕТИЛ ОРЛОВ. — ЭТО ТОЛЬКО НАЧАЛО КОНЦА.
_________

П р и м е ч а н и е. Орлов оказался прав!


ИЗ  РОМАНА   М. МАРИЧ  «СЕВЕРНОЕ  СИЯНИЕ».  НИКОЛАЮ I  ПРИНОСЯТ  ПРИГОВОР  СУДА  НАД ДЕКАБРИСТАМИ:

«ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ЭТОГО  СУДА КНЯЗЬ  ЛОПУХИН*  <...>  хорошо знал не только императора Павла, но и всех его сыновей: и неуловимо-лукавого, лицемерного Александра, и сумасбродного, бешеного Константина, и кутилу-солдафона, любителя скабрезных историй и анекдотов... Михаила, знал и этого новоиспеченного царя, который всем своим поведением в отношении деятелей 14 декабря проявлял чудовищное сочетание слащавой сентиментальности голштейн-готорпского дома с жестокостью и лицемерием инквизитора.

Вынося обвинительный приговор декабристам, Верховный суд, под влиянием Лопухина, как бы держал наготове занавес, при поднятии которого Николаю представлялась полная возможность разыграть комедию милосердия со свойственным ему вероломством».
__________________

П р и м е ч а н и е. Описанное в романе соответствует действительности и подтвеждается сохранившимися с того времени документами.
       
ЦАРЬ  БЫЛ  В  САДУ  ВОЗЛЕ  ФОНТАНА, из которого его сын Александр вылавливал сачком веселых рыбок, когда по гравию приводящей к царскосельскому дворцу аллеи зашуршали колеса кареты...

Николай с утра знал, что приговор будет вынесен в этот день, и, увидев выходящих из кареты Лопухина, Дибича и Бенкендорфа*, поспешно пошел им навстречу. Ц а р ь  был доволен, что суд правильно понял его желание придать расправе с декабристами строгий вид законности.
  <...>
— Бездна злобы и нравственного ожесточения все более и более разверзалась перед нами по мере ознакомления с деяниями подсудимых в их ужасной совокупности, — докладывал Николаю Лопухин. — Чувство возмущения и омерзения возбуждается у всех нас с такою силой, что суду начинает казаться, будто роспись определенных наказаний несправедливо мягка…

— КАК   МЯГКА?! — ДЕЛАННО  ВОЗМУТИЛСЯ   ЦАРЬ. — Пятерых четвертовать, тридцати одному отрубить головы, десятки в каторжные работы навечно...

Все три генерала отлично понимали, что сейчас царь начинает играть роль доброго отца, которому с болью в сердце приходится соглашаться на жестокое наказание любимых детей, и все трое, как по уговору, прикинулись, что верят его истинной печали.

— Верховный суд, — говорил Дибич, — своим приговором должен дать заслуженный урок злодеям... <...>  Верховный суд, в надлежащей соразмерности с разнообразием и многосложностью видов преступлений, довел число разрядов до одиннадцати...

— За исключением тех злодеяний, — добавил Лопухин, — кои, по чрезмерной их тяжести, поставлены вне всяческих разрядов...  В отношении сих злодеев Верховный суд почти единогласно решил...

— ТО ЕСТЬ КАК ЭТО «П О Ч Т И»? — НИКОЛАЙ СТУКНУЛ КУЛАКОМ ПО СТОЛУ... <...> — А как отнеслись к такому приговору отцы из святейшего Синода?  —  спросил он... и ехидная гримаса застыла на его лице.

— Члены святейшего Синода, входящие в состав Верховного суда, — ответил Лопухин, — все единогласно заявили: «С о г л а с у е м с я, что сии государственные преступники достойны жесточайшей казни, и какая будет сентенция, от оной не отрицаемся. Но поелику мы духовного чина, то к подписанию смертного приговора приступить не можем...»

— ЭКАЯ   НЕЗЕМНАЯ   ДОБРОДЕТЕЛЬ,  —  САРКАСТИЧЕСКИ   ПРОГОВОРИЛ   НИКОЛАЙ  И  НЕОЖИДАННО   ДОБАВИЛ: — Впрочем, я также не могу дать согласие на подобное наказание! <...>  Ни на четвертование, ни на отсечение головы не согласен, — ответил царь и уставился неподвижным взглядом на верхушку растущего перед окном деревца.

— Я полагаю, — начал Бенкендорф, — что чем позорнее и мучительнее наказание, тем с большею пользою оно будет служить примером на будущее.

ЦАРЬ  быстро поднял белый с синеватым ногтем указательный палец и поднес его к самому лицу Бенкендорфа:

— Ни на какую мучительную казнь, с пролитием крови сопряженную, — отчеканивал он каждое слово, — я согласия не даю. Вникните в это хорошенько, господа генералы... — И, откинув голову к высокой спинке кресла, закрыл глаза. Темные веки подергивались, приоткрывая белки с красными жилками.

Генералы опять многозначительно переглянулись, и снова в их взглядах мелькнуло взаимное понимание. Всем было ясно, что царь продолжает разыгрывать взятую на себя роль, а им надлежит умело подхватывать его реплики.

Глубоко вздохнув, Лопухин заговорил почтительно, но придавая голосу непреклонность:
— Простите, ваше величество, хотя милосердию от самодержавной власти исходящему, закон не может положить никаких пределов, но Верховный уголовный суд приемлет дерзновение представить, что есть степени преступления столь высокие и с общей безопасностью государства столь слитые, что самому милосердию они, кажется, должны быть недоступны.

В  НЕПОДВИЖНЫХ   ЧЕРТАХ   ЦАРСКОГО   ЛИЦА   МЕЛЬКНУЛО   ЗЛОРАДНОЕ  ДОВОЛЬСТВО, но в следующий момент лицо это опять казалось вырубленным из белого камня.

Десятого июля Верховный суд получил «В ы с о ч а й ш и й   у к а з», в котором царь, находя приговор о «государственных преступниках существу дела и силе законов сообразным» и «желая по возможности согласить силу законов и долг правосудия с чувством милосердия», «смягчил» наказания всем осужденным по разрядам; кому предназначалась казнь «отсечением головы», тех ожидала теперь вечная каторга с предварительным лишением чинов и дворянства. Наказание вечной каторгой заменялось каторжными работами на двадцать лет с оставлением потом в Сибири на поселении... и т. д.

Вешать Трубецкого и Волконского, носителей старинных русских аристократических фамилий, предки которых имели большее основание претендовать на российский престол, чем бояре Романовы, было зазорно даже для Николая — и не так перед своими подданными, как перед Европой, куда иностранные посланники сообщали подробности о ходе всего процесса. <...> О пятерых же, поставленных вне разрядов, <...> как сказал накануне, так повторил и в указе:

«У ч а с т ь   п р е с т у п н и к о в,  здесь не поименованных, кои по тяжести их злодеяний поставлены вне разрядов и вне сравнения с другими, предаю решению Верховного уголовного суда и тому окончательному постановлению, какое о них в сем суде состоится..."

ПОСЛЕ  ЭТОГО  УКАЗА  никто из членов суда не видел больше смысла продолжать гнусную и жестокую комедию правосудия и милосердия. Делая вид, что сам решает участь «поставленных вне разрядов», Верховный суд не замедлил на другой же день вынести окончательное свое постановление, которым, вместо смертной казни четвертованием, Пестель, Рылеев, Муравьев-Апостол, Бестужев-Рюмин и Каховский были приговорены к повешению.
___________

*Светлейший князь Пётр Васильевич Лопухин (1753 — 1827) — действительный тайный советник 1-го класса (1814), министр юстиции и генерал-прокурор (1803—1810), председатель Государственного совета (1816—1827) и председатель Комитета министров (1816—1827); в 1826 году — председатель Верховного уголовного суда по делу декабристов.
____

Граф Иван Иванович Дибич-Забалканский (1785—1831) —Генерал-фельдмаршал (1829), генерал-адъютант (1818) четвёртый (после Кутузова, Барклая-де-Толли и Паскевича) и последний полный кавалер ордена Святого Георгия. При самом вступлении на престол императора Николая I военачальник заслужил его расположение донесением об открытии заговора декабристов.
___

Граф (c 10 ноября 1832) Александр Христофорович Бенкендорф (1782 — 1844) — русский государственный и военный деятель, генерал от кавалерии (21.04.1829), один из ближайших приближённых императора Николая I, шеф Отдельного корпуса жандармов и одновременно главный начальник III отделения Собственной Е. И. В. канцелярии.
_______________

П р и м е ч а н и е. По нашему мнению, по советским партийным меркам данная автором романа характеристика выше указанных лиц излишне предвзята особенно в отношении героя 1812 года Дибича.


ИЗ  РОМАНА  АРНОЛЬДА  ГЕССЕНА  «ВО  ГЛУБИНЕ  СИБИРСКИХ  РУД...»

ЗА  ТРИ  ДНЯ  ДО КАЗНИ  ПЯТИ  ДЕКАБРИСТОВ, 10 ИЮЛЯ  1826 ГОДА,  НИКОЛАЙ I  ПИСАЛ  СВОЕЙ  МАТЕРИ: «Я  о т с т р а н я ю   о т   с е б я   в с я к и й  с м е р т н ы й   п р и г о в о р».  В то же время начальник Главного штаба генерал-адъютант Дибич писал председателю Верховного уголовного суда действительному тайному советнику 1-го класса князю ЛопухинУУ:

"Н а   с л у ч а й   с о м н е н и я   в   в и д е   к а з н и, какая сим судом преступникам определена быть может, государь император повелеть мне соизволил предварить вашу светлость, что его величество никак не соизволяет не токмо на четвертование, яко казнь мучительную, но и на расстреляние, как казнь, одним воинским преступлениям свойственную, ни даже на простое отсечение головы и, словом, ни на какую смертную казнь, с пролитием крови сопряженную».

МЕЖДУ  ТЕМ  ПРИГОВОР  ДЕКАБРИСТАМ  УЖЕ  БЫЛ  ВЫНЕСЕН  И  ЛЕЖАЛ  У  НИКОЛАЯ I  НА  СТОЛЕ. Вынося его, судьи прекрасно знали истинные настроения и желания царя. Они знали, что сразу после 14 декабря Николай I хотел в первые же двадцать четыре
часа расстрелять всех взятых на Сенатской площади, но Сперанский остановил его.

— Помилуйте, государь, вы каждого из этих несчастных сделаете героем, мучеником... — сказал он царю. — Они сумеют умереть... Это дело общее — вся Россия, вся Европа смотрит на ваши действия... Надобно дать всему форму законности, которая к тому же откроет много важного, ибо, я полагаю, не одни
военные замешаны в этой истории... В ней таится и другая искра...

Николай I внял этому совету... Таким образом, уже после того, как приговор был предрешен, царь лицемерно писал матери... что он «н и к а к  н е  с о и з в о л я е т... ни даже на простое отсечение головы». Он милостиво подсказывал судьям бескровную казнь декабристов — повешение.
____________

*Граф (с1839) Михаил Михайлович Сперанский (1772 —1839) — русский государственный деятель, реформатор, законотворец, правовед. Основоположник юридической науки и классического юридического образования в России. При Николае I руководил работой по кодификации законодательства. Участвовал в воспитании цесаревича Александра Николаевича, который через полвека возобновил либеральные реформы в России.
___________________________

П р и м е ч а н и е. Честно говоря, рассстрел был бы милосерднее повешения. А  Сперанский имел в виду вообще отмену смертной казни, но Николай понял, как ему было желательно.
       
ИЗ  РОМАНА  АРНОЛЬДА  ГЕССЕНА  «ВО  ГЛУБИНЕ  СИБИРСКИХ  РУД...»

НЕ ТОЛЬКО  РУССКИХ  ЛЮДЕЙ,  НО  И  ИНОСТРАНЦЕВ  ПОРАЗИЛ  ВЫНЕСЕННЫЙ  ДЕКАБРИСТАМ  СУРОВЫЙ  ПРИГОВОР. Маршалы Англии и Франции, Веллингтон* и Мортье**, прибывшие в Петербург для поздравления Николая I  с восшествием на престол,*** просили царя пощадить и помиловать декабристов. Их страны прошли через ряд восстаний и революций, и они знали, что без вины правительства не бывает мятежей.

ИИМПЕРАТОР  НИКОЛАЙ I ОТВЕТИЛ ВЕЛЛИНГТОНУ:
— Я  у д и в л ю  Е в р о п у   с в о и м   м и л о с е р д и е м.

Он действительно смягчил вынесенные декабристам суровые приговоры. <...> Смягчение это было настолько незначительно, что никого не удивило...
________________________________________________

*Артур Уэлсли (1769 — 1852) — 1-й герцог Веллингтон с 1814 года, британский полководец и государственный деятель, фельдмаршал cиюня 1813 года, участник Наполеоновских войн, победитель при Ватерлоо. После премьер-министр Великобритании.
________

**Эдуар Адольф Казимир Мортье (1768 — 1835) — французский военный деятель, маршал Империи (с 19 мая 1804 года), герцог Тревизо, участник наполеоновских войн. После начала Великой французской революции вступил в Национальную гвардию, принимал участие в революционных войнах.

***3 сентября 1826 года ппо традиции в Москве в Успенском  соборе состоялась коронация императора Николая I и его супруги императрицы Александры Федоровны.


В  РОМАНЕ   МАРИЧ  «СЕВЕРНОЕ  СИЯНИЕ»   ПРИВОДИТСЯ   ЯКОБЫ   НАРОДНАЯ  ТРАКТОВКА   ВОЦАРЕНИЯ НИКОЛАЯ I:

 «З а в е з л и   г е н е р а л ы   Александра Павловича в Таганрог, — рассказывалось в одном селе, — заманили, а там порешили его за то, что написал он приказ, чтоб ослобонить народ от крепости на вольную волю. А Александр Павлович изловчился допрежь погибели своей отдать оную бумагу за тремя сургучными печатями попам в Успенский собор, чтоб сохраняли ее до времени. Попы и выдали ее князьям и генералам.

 И  п о к л я л с я   М и к о л а й  на кресте всем тем господам, что, коли посадят они его на престол, не заберет он от них народ под себя, а оставит им во владение на веки вечные. Прослышал о том народ, взбунтовался… Хотел на трон Константина посадить. А Миколай и ударил по народу из пушек, а Константина в столицу Санкт-Петербург вовсе не допускает. Тот, не будь дураком, сел на флот и уехал в море-океан невесть куда...».

ИЗ  РОМАНА  Д. МЕРЕЖКОВСКОГО  «14  ДЕКАБРЯ».  ЧАСТЬ 3. ГЛ. 7. «ЗАПИСКИ  МУРАВЬЁВА – АПОСТОЛА»

«ПОМНЮ  СВИДАНИЕ  МОЕ  С  ИМПЕРАТОРОМ   НИКОЛАЕМ   ПАВЛОВИЧЕМ.  Он обещал нас всех помиловать, обнимал меня, целовал, плакал: «Я, м о ж е т  б ы т ь, не менее вас достоин жалости. Je ne suis qu un pauvre diable» (Я просто бедняга).. Бедный диавол, самый бедный из диаволов! Прости ему Господь: он сам не знает, что делает».
____________

ИЗ ГЛ. 8-10. «Все тюремное начальство уверено было, что смертной казни не будет. «П о м и л у ю т... смертная казнь отменена по законам Российской империи: разве может государь нарушить закон?» — «П о м и л у ю т, — твердили часовые, — с а м   г о с у д а р ь   в и н о в а т  в Четырнадцатом; з а  ч т о  ж е  к а з н и т ь?»
____________________


НАКАНУНЕ  КАЗНИ   ГОСУДАРЬ  УЕХАЛ,  или, как иные говорили, «б е ж а л» в Царское. Каждые четверть часа туда посылали фельдъегерей, прямо с места казни. С последним <п.В. Голенищев-Кутузов> Кутузов отправил донесение:

«Э к з е к у ц и я  кончилась с должною тишиною и порядком, как со стороны бывших в строю войск, так и со стороны зрителей, коих было немного. По неопытности наших палачей и неумению устраивать виселицы, при первом разе, трое, а именно: Рылеев, Каховский и Муравьев — сорвались, но вскоре опять были повешены и получили заслуженную смерть. О чем Вашему Императорскому Величеству всеподданнейше доношу».
___________________

П Р И М Е Ч А Н И Е. Собираясь писать роман о декабристах (замысел не исполнен), Лев Толстой от В.В. Стасова*  получил копию записки Николая I, в которой царь лично намечал подробный церемониал казпи пяти декабристов. Особенно поразило писателя распоряжение Николая I пробить барабанами мелкую дробь, когда выведут заключенных. «Э т о  к а к о е-т о  у т о н ч е н н о е  у б и й с т в о», — возмутился Толстой...

*Влади;мир Васи;льевич Ста;сов (1824 — 1906) — русский художественный и музыкальный критик, историк искусств, библиограф, архивист, общественный деятель. Многолетний сотрудник Императорской Публичной библиотеки (с 1856),, почётный академик по разряду изящной словесности Петербургской академии наук (с 1900), тайный советник (1884). Одна из самых влиятельных фигур художественной жизни России второй половины XIX века.


ИЗ  РОМАНА  АРНОЛЬДА  ГЕССЕНА  «ВО  ГЛУБИНЕ  СИБИРСКИХ  РУД...»:

С  ТОЙ  МИНУТЫ,  КОГДА  ДЕКАБРИСТОВ  НАЧАЛИ  ВЫВОДИТЬ  ИЗ  КАЗЕМАТОВ, до окончания обряда гражданской казни генерал-адъютант Чернышев каждые четверть часа посылал к Николаю I в Царское Село фельдъегеря с донесением о том, что все идет, как приказано. При этом он отмечал, что декабристы равнодушно восприняли гражданскую казнь и сожжение орденов, а некоторые даже смеялись.

НИКОЛАЙ I  БЫЛ  ВЗБЕШЕН, осведомившись о таком настроении осужденных, и писал матери в письме от 13 июля: «П р е з р е н н ы е   и   в е л и  с е б я,  к а к   п р е з р е н н ы е  —  с величайшей низостью...  Подробности относительно казни, как ни ужасна она была, убедили всех, что столь закоснелые существа и не заслужили иной участи: никто из них не выказал раскаяния».
____________


ЧЕРЕЗ  НЕСКОЛЬКО  ЧАСОВ  ПОСЛЕ  КАЗНИ  ПЯТИ  ДЕКАБРИСТОВ, 13 июля 1826 года, Николай I всенародно объявлял в своем манифесте:«Д е л о,  к о т о р о е   м ы  в с е г д а   с ч и т а л и   д е л о м  в с е й   Р о с с и и,  о к о н ч е н о; преступники восприняли достойную их казнь... туча мятежа взошла как бы для того, чтобы потушить умысел бунта».

ЦАРЬ  ПИСАЛ, что «г о р е с т н ы е   п р о и с ш е с т в и я, смутившие покой России, миновались навсегда и безвозвратно». И все же опасался, как бы «потушенный умысел бунта» не вспыхнул вновь и не«заразил сердца развратные и мечтательность дерзновенную».


ИЗ  РОМАНА  М. МАРИЧ «СЕВЕРНОЕ  СИЯНИЕ». Учитель поляк в семье уже на поселении ссыльных Волконских рассказывает их сыну Михаилу о восстании в Польше 1830—1831 гг.  Восстание было подавлено и сосланные поляки оказались на поселении вместе с декабристами.
_______________

— ВЫ   ДОСТАТОЧНО  ВЗРОСЛЫ,   МИШЕЛЬ,  —  говорил Сабинский*, — чтобы понять те чувства, которые волновали нас, когда император Николай говорил с нами в Лазенском дворце. Он был взбешен, узнав, что в дни восстания в Варшавском костеле была отслужена панихида по Пестеле, Рылееве, Муравьеве-Апостоле, Каховском и Бестужеве-Рюмине и гроб с начертанными на нем именами этих казненных патриотов был пронесен по улицам Варшавы. Мы пытались в самых изысканных выражениях просить пощады для поруганной Польши. Но царь не пожелал нас слушать. Он предпочел говорить сам. И я на всю жизнь запомню его падающие, как удары хлыста, слова.

САБИНСКИЙ   ХРУСТНУЛ   ПАЛЬЦАМИ   И   ПРОДОЛЖАЛ:
— О, как он издевался над нами! Он имел наглость сказать, что мы черной неблагодарностью заплатили императору Александру, который сделал из нас цветущую нацию... Александр Первый! Этот величайший позер, какого когда-либо знал свет! Этот компановщик лживых обещаний, злостный банкрот, цинично обманувший своих доверителей!..**

Сабинский... как будто видел перед собой фигуру ненавистного поработителя Польши  <Николая I> с грозно поднятым пальцем. Подражая царю, он жестко отчеканивал:
— Поляки, если вы будете упрямо лелеять мечту отдельной национальности, бредни о независимой Польше и тому подобные химеры, вы только накличете на себя большие несчастья.

 По повелению моему воздвигнута здесь цитадель, и я вам объявляю, что при малейшем возмущении я прикажу разгромить ваш город. Я разрушу Варшаву и уж, конечно, не отстрою ее снова. <Почти дословно соответствует произнесёной Николаем речи.>

Он назвал данную Польше Александром I  конституцию «покойницей»*** и распорядился поставить ларец с нею в ногах гробницы своего брата  <В.Кн.Константин умер в 1831 от холеры> Отхлестав нас таким образом, царь поехал, прежде всего, осмотреть цитадель.... И остался очень доволен, увидев, что дула ее орудий действительно направлены на Варшаву.
____________


*Глаубич - Сабиньский Юлиан (1797 —1869), деятель польского освободительного движения, политический ссыльный в Сибирь, педагог-лингвист, мемуарист. Осенью 1838  приговорён к смертной казни, замененной 20 годами каторги и пожизненным поселением в Сибирь. Сабиньский жил в доме декабриста С.Г. Волконского в Урике в качестве учителя его сына Михаила.
________

**Речь идёт о жестоко подавленном Польском восстании 1830—1831 годов против власти Российской империи на территории Царства Польского, Северо-Западного края и Правобережной Украины. Восстание происходило одновременно с «холерными бунтами» в центральной России.
________

***Александр I, относившийся к польскому национальному движению с некоторой симпатией, в 1815 дал Польше либеральную конституцию, согласно которой российские монархи должны были на царство Польское короноваться в Варшаве, произнося при этом клятву польской конституции.

Так Николай I в 1829 в Варшаве был коронован на Царство Польское, хотя считал это для себя унижением. В начале восстания 1830-1831 гг. против русского владычества Вел. Кн. Константин с русскими войсками словно назло Николаю оставил Варшаву. После этого восстание разом охватило всю Польшу.
____

П Р И М Е Ч А Н И Е. КОНСТАНТИН  ГОВОРИЛ: «Я   н е   х о ч у   у ч а с т в о в а т ь   в  э т о й   п о л ь с к о й   д р а к е...»,  имея в виду, что происходящее — конфликт исключительно между поляками и им навязанным королём Николаем I. Во время вспыхнувшего восстания 1830—1831 гг. Николая объявили низложенным, в ответ на это 6 октября 1831 года был обнародован манифест по случаю победы над мятежной Польшей.

В 1832 была отмена конституции Царства Польского, которое вошло в состав Российской империи и практически перестало существовать. 4 октября 1835 г. Николай произнёс «разгромную» речь перед депутатами города Варшавы при приеме их во дворце Лазенки.
____________________________

ОТНОШЕНИЯ   МЕЖДУ  БРАТЬЯМИ  НИКОЛАЕМ  И  КОНСТАНТИНОМ  ПАВЛОВИЧАМИ   БЫЛИ НАТЯНУТЫМИ. Так что перед нами будто бы ещё один театрально характерный жест Николая I: унизив поляков, он заодно и «отомстил» усопшему брату за пропольские симпатии.

ПРОБЛЕМА  ЗДЕСЬ  В ТОМ, что тело умершего от холеры В.Кн. Константина было доставлено в Петербург и 17 августа 1831 года погребено в Родовой Усыпальнице Дома Романовых — в Петропавловском соборе Петропавловской крепости Санкт-Петербурга.

 Так что в ногах какой гробницы своего брата Николай поставил ларец с конституцией во время своего визита в Польшу в 1835? Скорее всего, перед нами записанный М. Марич  п о л и т и ч е с к и й   а н е к д о т: то есть как бы литература в кубе.


ИЗ   РОМАНА  АРНОЛЬДА  ГЕСССЕНА  «ВО  ГЛУБИНЕ  СИБИРСКИХ  РУД...»  отрывок даёт представление в какой обстановке проводились допросы в ниже помещённых отрывках из романа Булата Окуджавы «Бедный Авросимов».
________

ПОСЛЕ ПЕРВЫХ ДОПРОСОВ ДЕКАБРИСТОВ В ЗИМНЕМ ДВОРЦЕ НИКОЛАЕМ I  дальнейшие допросы проводились уже в комендантском доме Петропавловской крепости. Как правило, допросы производились всегда ночью...

Эти ночные заседания Следственного комитета напоминали собою судилища средневековой инквизиции. Декабристов водили на допросы с завязанными глазами. В первом зале их сажализа ширмы со словами: «Можете теперь открыться». Сидя за ширмами, декабрист мог слышать шарканье ног многочисленных плац-адъютантов и жандармов. Слышался хохот, рассказывались веселые анекдоты...

Через крошечную дырочку в ширмах, едва ли не нарочно проделанную, можно было видеть, как вели на допрос товарищей со скрученными назад руками и с кандалами на руках иногах... Наконец заключенного вводили, снова надев повязку на глаза, в третью комнату.
— Стойте на месте! — раздавался голос плац-майора...
— Снимите платок!

Ослепленный множеством свечей, декабрист неожиданно оказывался перед Следственным комитетом. В центре сидел председатель Верховного суда генерал-
адъютант Татищев, по бокам — великий князь Михаил Павлович, генерал-адъютанты Дибич, Голенищев-Кутузов, Бенкендорф, Чернышев, Потапов, Левашев и гражданский сановник князь А. Н. Голицын.


БУЛАТ  ШАЛВОВИЧ  ОКУДЖАВА (1924—1997) — СОВЕТСКИЙ  И  РОССИЙСКИЙ  ПОЭТ,   ПРОЗАИК,  БАРД,  КОМПОЗИТОР.   Лауреат Государственной премии  СССР (1991). Участник Великой Отечественной войны.

БУЛАТА  ОКУДЖАВЫ  РОМАН  «БЕДНЫЙ АВРОСИМОВ» (1969). Действие романа происходит в 1826 году сразу после восстания декабристов, во время над ними следствия. То есть действия в «Бедном Авросимове» и романе  М. Марич «Северное сияние» совпадают по времени.

 Однако роман Марич изложен чуждым двоемыслия языком, тогда как в романе Окуджавы использованы приемы Серебряного века: ритмизация прозы, символизм, резкие переходы с реального действия на воображаемое персонажем, авторская игра со временем, ассоциации с известными произведениями русской литературы. В первую очередь явны ассциации с «Медным всадником» и «Капитанской дочкой» Пушкина. Потому как уже само собой напрашивается сравнение «бедный Евгений» — «бедный Авросимов». Плюс к этому отсылки к произведениям Гоголя.

Кроме того, использован приём, сходный с пьесой Михаила Булгакова "Последние дни (Александр Пушкин)", где сам поэт на сцене не является, но о нём все говорят. Не появится в «Бедном  Авросимове» в реальном воплощении и Николай I, хотя его незримое присутствие будет "двигать" всё действие, и ценрального геря будут посещать "видения" государя. Но у Булгакова незримая роль гениально положительна, тогда как в романе Окуджавы - резко отрицательна. Так что налицо для грамотных читателей параллелизм.
             *********************************************************

В «БЕДНОМ   АВРОСИМОВЕ»  совершенно не искушенный в политике, приехавший из провинции «Иван Евдокимович Авросимов, молодой рослый розовощекий человек с синими глазами...» по протекции оказывается писарем в допрашивающем декабристов Комитете следственных дел.

Испытывавший до сего времени обывательски верноподаннические чувства к государю, Абросимов вдруг начинает теряеть ориентиры... Вот, например, все ли допрашиваемые – злодеи?  Где в самом деле преступники: они Т е, к о г о допрашивают, или Т е,  К т о  д о п р а ш и в а е т?!
             
ПРО  ПЕСТЕЛЯ  АВРОСИМОВ  НЕВОЛЬНО  ДУМАЕТ: «КАКОЙ  ОН  НИ  ЗЛОДЕЙ, А  ВСЁ Ж  ТАКИ   ЧЕЛОВЕК,  —  вдруг подумал Авросимов, глянув, как Пестель, в волнении наверно, обкусывает ногти.  —  И против Бонапарта воевал. И даже сам князь Кутузов пожаловал ему золотую шпагу  "за храбрость"  на поле сражения!»
               ***************************************************

ПОСЛЕ  ДОПРОСА  ПЕСТЕЛЯ  ВОЕННЫЙ  МИНИСТР  ГРАФ  ТАТИЩЕВ  СПРАШИВАЕТ  АВРОСИМОВА

— ...Рука-то не устала скрести? Небось отсидел мягкие-то места, а?.. Злодея боишься?
— Нет, не боюсь, — выдавил Авросимов, не понимая направления беседы. — Я, ваше сиятельство, рад послужить  г о с у д а р ю.

— ВОТ КАК? — удивился граф...  улыбаясь доброжелательно. — Это похвально, сударь ты мой, похвально. А не произвел ли на тебя Пестель симпатии? Он ведь человек весьма умный... А? — граф засмеялся, видя смятение в нашем герое. — Он ведь многих умников соблазнил, не тебе чета. А?.. Каков он тебе показался?

Авросимову смех военного министра разрывал душу своей неопределенностью. Намекает ли на что? Или недоволен чем?..

— Жалко Пестеля, — вдруг сказал граф, перестав улыбаться. — Хороший был командир. Что же его с толку сбило, как думаешь?
— Не знаю, ваше сиятельство, — пробормотал Авросимов, — должно, бес его обуял...

— БЕС?  —  РАССЕРДИЛСЯ  ГРАФ. — А небось встреться он с тобой месяц назад да посули он тебе рай земной, так ты за ним кинулся бы небось с радостью. А?

— Нет, ваше сиятельство, — сказал Авросимов, тайно мучаясь, — мне его посулы — пустое место. Я свой долг знаю...
— Ладно, ступай, — проворчал Татищев* и ввалился в карету.

Авросимов вышел за ворота крепости, и Петербург померк. На Неве громоздился лед. "Не зря матушка слезы лила, — удрученно подумал наш герой, прикрываясь от пронзительного морозного ветра, — что-то все вокруг меня совершается, а понять нельзя.  Б е д а   к а к а я".
__________________________________________

*Граф (с 22 августа 1826) Александр Иванович Татищев (1763 —1833) — российский военачальник эпохи Наполеоновских войн, генерал от инфантерии (1823), военный министр в 1823-1827 гг. В январе 1826 года назначен председателем Следственной комиссии по делу о декабристах. Декабрист А. Е. Розен так вспоминал о Татищеве:

    «ПРЕДСЕДАТЕЛЬ  КОМИССИИ  ТАТИЩЕВ  редко вмешивался в разбор дела; он только иногда замечал слишком ретивым ответчикам: „В ы,  г о с п о д а, читали всё — и Destutt-Tracy, и Benjamin Constant, и Bentame <Дестутт-Трейси, Бенджамин Констант и Бентам> — и вот куда попали, а я всю жизнь мою читал только Священное писание, и смотрите, что заслужил“, — показывая на два ряда звёзд, освещавших грудь его».

На такую тему пищущему автору, как правило, нужен главный "злодей - искуситель", на это роль Окуджава избирает графа Татищева, как воплощение сановного чиновничества.
    

ИЗ  РОМАНА  ОКУДЖАВЫ  «БЕДНЫЙ  АВРОСИМОВ». Авросимова на улице опять нагоняет карета графа Татищева:

«СЛОВНО  ИЗ  ПОД ЗЕМЛИ,  ИЗ  КРУТЯЩЕГОСЯ  СНЕГА  И  МРАКА  ВДРУГ  ВЫРВАЛАСЬ КАРЕТА шестеркой и остановилась перегородив Авросимову дальнейший путь; и не успел он, как говорится, охнуть, из кареты показалось знакомое обрюзгшее лицо графа Татищева, и военный министр сказал, улыбнувшись одними губами:

— Что это, сударь мой, пешком топаешь, ровно мужик? Так и замерзнуть недолго. Ишь разыгралась*, — и он поглядел на черное небо. — А? Что скажешь?
— Не замерзну, ваше сиятельство, — широко разевая от страха рот, сказал Авросимов. — Я мороза не боюсь.

— Молодой ты какой да рыжий да ничего не боишься, — сказал граф непонятно к чему. — У тебя друзья-то тоже небось молодые? Тоже небось всё на свой лад переворотить намереваются? А?
— У меня здесь и друзей-то нету, — не в себе промолвил Авросимов, — упаси бог...

— ЧТО  Ж  ТАК? — усмехнулся военный министр. — Без друзей и не решить ничего... Вот Пестель с друзьями новые законы вздумал издать, крестьян освободить. Резонно? Что скажешь?..
— Нельзя этого делать, — выдавил Авросимов, переставая хоть что-нибудь понимать... Так уж определено, что нельзя.

— ГЛУП  ТЫ, ОДНАКО, — РАССЕРДИЛСЯ  ГРАФ. — В государственных вопросах должно рассуждать исходя из блага отечества, а для сего голову надо иметь...  А у Пестеля государственная голова! — почти крикнул он. — И ты, сударь, пошел бы за ним, помани он тебя...
— Да нет же, ваше сиятельство, — почти плача, возразил наш герой. — Вот уж нет...

ТУТ  ГРАФ ЗАСМЕЯЛСЯ:
— Эк тебя трясет. Уж не к девице какой пробирался? <...> А к Пестелю, я замечаю, у тебя симпатии... Размышляешь, что да как... Да?
  <...>
— Я  г о с у д а р ю  привержен, — заплакал Авросимов.

— ГОСУДАРЮ,  —  ПЕРЕДРАЗНИЛ ГРАФ. — Г О С У Д А Р Ь   ЕСТЬ   И Д Е Я.  А в сердце у тебя что?
— Государь...

— Г о с у д а р ь, — снова передразнил Татищев*. — А сам к женщине спешишь. <...>   Ну ладно, ступай, — сказал граф сердито и полез в карету, захлопнул дверцу, но тут же высунулся, протянул Авросимову руку.
— Возьми-ка вот.
— Что это? — не понял наш герой.
— Возьми, возьми, — сказал граф по-простецки, но в то же время несколько таинственно, и что-то скользкое шлепнулось в подставленную Авросимовым ладонь.

— Благодарю покорно, ваше сиятельство, — пролепетал он, а сам подумал: "Уж не орден ли?"

ГРАФ  ЗАСМЕЯЛСЯ. Кучер взмахнул кнутом. Экипаж скрылся. Авросимов кинулся к ближайшему фонарю и раскрыл ладонь. Маленький красный бесенок с черными рожками стоял подбоченясь и глядел на него голубыми пронзительными глазами. Затем он вытянул вперед свою красную ручку и сказал, обращаясь неведомо к кому:

— ГОСПОДА,  НЕ  СОЧТИТЕ  МЕНЯ  ЧРЕЗМЕРНО  ПРИВЕРЕДЛИВЫМ,  НО   ЭТАКОГО  ПОДВОХА ОТ  ИХ  СИЯТЕЛЬСТВА  Я  НИКАК  НЕ ЖДАЛ-С...

Наш герой в ужасе тряхнул ладонь, сгреб снегу и потер руки. Наваждение исчезло.
________________________

*Вместо не искушённого в изящной литературе Авросимва читателю должны бы прийти на память строки: «Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя...» В «Капитанской дочке» герой тоже попадает в снежный буран, символизирующий бурные и кровавые события на на определённом отрезке русской истории. И конечно вспоминаются пушкинские «Бесы»: «Мчатся тучи, вьются тучи;   Невидимкою луна  Освещает снег летучий;  Мутно небо, ночь мутна…

Мчатся бесы рой за роем
В беспредельной вышине,
Визгом жалобным и воем
Надрывая сердце мне.
    *  *  *

Роль одного из государственных бесов в романе Окуджавы и играет граф Татищев, олицетворяющий всю николаевскую сисемы...
             
И  БЕДНЫЙ   АВРОСИМОВ  НЕ  НАХОДИТ  ЛУЧШЕГО  РЕШЕНИЯ,  КАК  ПОРАССПРАШИВАТЬ СВОЕГО  СТАРОГО  КРЕПОСТНОГО  СЛУГУ:

— Ерофеич, — сказал Авросимов, — в крепостных ходить тяжело, небось?
— А что это вы, батюшка, щи-то оставили? — спросил Ерофеич, пряча глаза, как будто и не его спрашивали.

— В крепостных тяжело, да ведь сие от Бога, — продолжал наш герой, откинувшись на стуле. —  И л и  г о с у д а р ь  с а м  н е  з н а е т,  ч е г о  д а  к а к?  —  Тут Авросимову почудилась на лице старика улыбка... —  А может, это козни все?  —  сказал он неуверенно.
               
НОЧЬЮ  АВРОСИМОВУ  СНИТСЯ  КОШМАР:

«И ЕДВА НАШ ГЕРОЙ ПРИКРЫЛ ГЛАЗА... как тотчас увидел перед собой лицо военного министра (графа Татищева), который не то что во сне бывает — искаженно как-нибудь изображается или вдруг залает (мало ли чего...), — а совершенно как живой уставился на Авросимова и спросил:

— ГДЕ,  КОГДА, ДЛЯ  ЧЕГО,  С  КЕМ?

И Авросимов, оказалось, сидел перед ним в Пестелевом кресле с голубыми протертыми подлокотниками и никак не мог решить, на какой вопрос отвечать сперва:  "С   к е м?" — или:  "Д л я   ч е г о?

И в тот самый миг, когда он, обливаясь потом, полный ужаса, решил все же на первый, какой-то бес его обуял вдруг, и он выговорил одним духом:
— Н и г д е,   н и к о г д а,   н и   с   к е  м,   н и к у д а...

Татищев засмеялся...  Авросимов открыл глаза...*
_______________

*Как и автор романа, имеющий понятие о сталинских репрессиях читатель должен бы понять, что выше приведённая сцена представляет из себя родившийся в печальное сталинское время анекдот. Так автор романа проводит прямое сопоставление между "сталинщиной" и "николаевщиной" как равно деспотическими режимами.
      
ПОЗЖЕ  АМРОСИМОВУ  ВДРУГ  ЗАХОЧЕТСЯ  СПРОСИТЬ  ГРАФА  ТАТИЩЕВА:

"М н е   э т о   н е п о н я т н о, — сказал бы Авросимов со свойственным ему недоумением. — Вы же, ваше сиятельство, восстаете против беззакония именем государя, а государь-то — именем Всевышнего, стало быть, и вы как бы именем Всевышнего через государя... А  п о ч е м у  ж е, ваше сиятельство, я  н е  м о г у  в  д в и ж е н и и  ваших чувств  у з р е т ь  Б о г а?"
               

АВРОСИМОВ  ПОПАДАЕТ  НА  ОФИЦЕРСКУЮ  НОЧНУЮ  ПОПОЙКУ, где встречает офицеров, вместе с ним присутсвующих на допросах декабристов:

ЗА  КАРТОЧНЫМ  СТОЛОМ  РАЗГОРАЛСЯ  СПОР, даже стекло зазвенело и черные лохматые тени заметались по стенам, и наш герой вдруг почувствовал, что... его поманило в деревенскую тишину, в покой первозданный, к печеньям, соленьям, где все как говорится, так и пишется... и он сказал Бутурлину, располагавшему к откровенности:
— Ах, скорее бы уж это кончилось!.. Чего тянуть? <Зачем перед казнью мучать бесконечными допросами?>

Бутурлин тотчас понял, что имеет в виду наш герой.
— Да вы все это к сердцу-то не кладите, — сказал он. — Я вот тоже смотрю, как они друг друга, к примеру, терзают, то есть меня воротить начинает... Но я мимо смотрю, в окно, на снег...

И Авросимов тоже понял, что имеет в виду Бутурлин, о чем он говорит.

— Никто ничего об другом не думает, — сказал Бутурлин, усмехаясь грустно, — каждый думает об себе...

"Никто, нигде, никого, никогда..." — с ужасом вспомнил Авросимов и тайно перекрестился.
— А   г о с у д а р ь? — шёпотом спросил он.

— А   ч т о   г о с у д а р ь? — шёпотом же ответствовал Бутурлин. — Каждый живет как может... Я так,  а   г о с у д а р ь  —  этак...

— Да как вы можете такое? — поразился Авросимов.

— Ах, какой вы... — засмеялся Бутурлин. — Вот мы эскадроном в тот день на Московский полк <мятежный декабристский> скакали, нестройно так... сблизились, я крикнул Бестужеву: "Н е  в е л и  с о л д а т а м  своим стрелять. Мы вас только постращаем немножко!.." Ну зачем бы я его рубить стал?

— А коли узнали бы! А коли велели бы... рубить?! — захлебнулся Авросимов.

— Ну, рубил бы, — пожал плечами Бутурлин.  —  Сказал бы ему:  "П р о с т и,  б р а т"  и рубил бы. Да и он бы меня не помиловал, право...  А тут обошлось, а вы по неопытности очень это всерьез принимаете...

— На  г о с у д а р я  руку подняли! — крикнул Авросимов.

— А   ГОСУДАРЬ - ТО   ЧТО,   БОГ?  —  захохотал Бутурлин. — Он ведь тоже о двух ногах, об одной голове... Да вы успокойтесь, мы его в обиду не дадим... - захохотал пуще. — Прелестный у нас с вами спор вышел!

— Какие уж тут шутки, сударь, — с трудом смеясь, проговорил Авросимов. Не пойму я вас, однако.
               
ОФИЦЕРЫ  ПРОДОЛЖАЮТ  РАЗГОВОР О СОБЫТИЯХ  14 ДЕКАБРЯ 1825 ГОДА  НА  СЕНАТСКОЙ   ПЛОЩАДИ:

Бутурлин...  засмеялся и сказал:
— ...Ради чужого тщеславия кому умирать охота? Даже  г о су д а р ю.
— Не касайтесь  г о с у д а р я! — крикнул молодой человек с красными ушами.

— Когда  г о с у д а р ь <Николай I> был Великим князем, — спокойно, с легкой улыбкой на устах сказал гренадерский поручик, — мне довелось в охоте его сопровождать...

Авросимов побледнел ввиду такой новости, губы у него пересохли, ему даже показалось, что он видит перед собой  г о с у д а р я,  шагающего по высокой траве в кожаном камзоле, высоких ботфортах, с мушкетом в руках.

— ...Подстрелив кабана, — продолжал поручик неторопливо, — и будучи в расположении, он, смеясь, заметил окружающим его, что разница между положением царя дичи и царя человеческого лишь в том, что за этим бегать надо, а тот сидит и дожидается, когда его прикончат...
— Не верю! — захохотал Сереженька.

Все зашумели. Поручик махнул рукой и выпил вина. Авросимов, ступая как по иглам, приблизился к нему и спросил тихо:
— Сударь, как это вы об  г о с у д а р е  говорите?

— А что? — скривился поручик. — Или я не волен говорить, что мне заблагорассудится? — и снова выпил...
— Господа, — сказал Бутурлин, — карты ждут.
               
ПОСЛЕ   ПОПОЙКИ   С  ОФИЦЕРАМИ  НАУТРО   НА   ДОПРОСЕ   ПЕСТЕЛЯ  АВРОСИМОВА  ПОСЕЩАЕТ  ВИДЕНИЕ. СНАЧАЛА  АВРОСИМОВ  МЫСЛИТ:

ОПЯТЬ  ЖЕ  —  ЖЕЛАНИЕ   УБИТЬ  ЦАРЯ! ЭТО  ЛИ  НЕ  ЗЛОДЕЙСТВО! Однако все высокие чины даже не вздрогнули при упоминании об этом; и минувшей ночью молодые господа очень свободно об этом произносили, словно и не о царе, не о государе императоре, а так, о дядюшке двоюродном да смертном...

И   ТУТ   АВРОСИМОВ   В   ПОЛНОМ  РАССТРОЙСТВЕ   ЧУВСТВ  и в тревоге, которая снова на него накатила, вдруг отчетливо так, словно наяву, увидел  государя императора в кожаном камзоле, в охотничьих сапогах — ботфортах и в шляпе с пером.

 Г р у с т н о   п о н и к н у в   г о л о в о ю,   ц а р ь  вышел из угла и двинулся вдоль комнаты. Он был мал ростом, настолько мал, что, подойдя к столу, за которым сидели высокие чины, не обошел его, а вошел под него, даже не пригнув головы, и пошел, пошёл, обходя ноги генералов, показался с другого конца, ступил ещё несколько шагов и исчез...
    <...>
"ИНТЕРЕСНО, — УСПЕЛ  ПОДУМАТЬ  НАШ  ГЕРОЙ,  ГЛЯНУВ  НА  ТАТИЩЕВА,  —  А КАБЫ   Г О С С У Д А Р Я   И   ВПРЯМЬ  ИЗВЕЛИ,  ИХ  СИЯТЕЛЬСТВО КУДА БЫ ДЕЛИСЬ?"
<...>
"А  КАБЫ  ОН  СТАЛ  ГОСУДАРЕМ?" — подумал наш герой, исподтишка разглядывая Пестеля, и вздрогнул: Павел Иванович смотрел на него тяжелым взглядом, напомнив Бонапарта с известной литографии.
    <...>
...Пестель перевел взгляд на графа, и военный министр отворотился с раздражением. "О б ъ я в и с ь  я  ц а р е м, — подумал Пестель, — ты бы мне присягнул. Да только тебе ведомо, что я царем не буду... Что же во мне проку-то для тебя, сударь? Нешто идеи мои?"
__________________

П р и м е ч а н и е. И всё время в романе Окуджавы "Бедный Авросимов" герои задают друг другу и себе самим «глупые» вопросы. Что выбрать, когда выбирать приходится что-то одно: государь или брат или друг; государь или старенькая мать; государь или  совесть и карьера?!
       
НА  ОЧЕРЕДНОМ   ДОПРОСЕ   АВРОСИМОВА   ОПЯТЬ  ПОСЕЩАЕТ   ВИДЕНИЕ   ГОСУДАРЯ, пока он слушает обвинения Пестелю:

«На одном из совещаний в Киеве в 1823-м, в квартире князя Волконского, в первый раз было говорено обо уничтожении императорской фамилии... Пестель... желал истребления всех особ..."

"Пестель уговорил большую часть членов на истребление императорской фамилии... Ежели останутся великие князья, не избежать междоусобия..."

"Никто более Пестеля не стремился к исполнению преступных замыслов общества... Он предлагал истребление всей императорской фамилии..."

И  СНОВА,   КАК  КОГДА-ТО,  МОЛОДОЙ  ГОСУДАРЬ  ИМПЕРАТОР, на сей раз в мундире бригадного генерала и красивый очень, вышел из дальнего угла и остановился перед Авросимовым.

Но прекрасное его лицо с чертами древнеримского героя не было привлекательно. В то время как губы слегка змеились в усмешке, глаза словно утопали под тяжелыми бровями, и были эти глаза неподвижны и вселяли повиновение...
    <...>
ОН  <государь> БУДЕТ  МИЛОСТИВ, но не по сердцу, а по расчету, и угодливые его холопы произведут тот расчет с отменным усердием, ибо неспроста запомнилась нашему герою фраза, оброненная как-то генералом Чернышевым вскользь, где-то на ходу: "П о л а г а ю,  что  г о с у д а р ь   не унизится до помилования главных преступников..." <государь и не унизился!> 
    <...>
ТЯЖЕЛЫЙ  ВЗГЛЯД   МОЛОДОГО  ИМПЕРАТОРА  выдавал не удивление, а непримиримость, и стадо старых разнузданных следователей уже само по себе говорило о полном пренебрежении к идеям...»
             
ИТОГ  РОМАНА  БУЛАТА  ОКУДЖАВЫ "БЕДНЫЙ  АВРОСИМОВ": вдруг утеряв врождённое почтение к власти, Авросимов сначала одержим нереальной горячечной идеей устроить Пестелю побег. А потом неожиданно для самого себя думает:

 «С л у х и   о   м и л о с е р д и и   г о с у д а р я   меня мало утешают. Я  в них просто не верю...»; «Ну их всех к черту, пусть передавят друг друга, злодеи, упыри, все, все... и  г р а ф, и  г о с у д а р ь, ч ё р т  и х  в с е х  р а з д е р и!»
__________________________________

П р и м е ч а н и е.  Сейчас можно встретить утвержения, что в романе «Бедный Авросимов» в очередной раз пересматривается "официальное прошлое" страны. И декабристы явлены не "пламенными революционерами" (так называлась книжная серия "Политиздата", в которой в 1971 году вышел роман), а злодеями, покушавшимися на царя. И полковник Павел Пестель будто бы уже не герой, а всего лишь несостоявшийся диктатор. Будто бы по роману Окуджавы вся эта перемена истории России не вредит, поскольку роман задумывался и писался как книга о неоднозначных людях и сложных временах...

Что роман «Бедный Авросимов» о сложных временах и сложных людях — это верно. Окуджава желает совсем не суда над персонажами: он добивается, чтобы привычный к официальным формулировкам "бедный читатель" вместе с "бедным Авросимовым" пережил до этого воспринимаемые на веру события и сделал собственные выводы. Например, что людей можно судить только с точки зрения идеалов их эпохи, а не из прекрасного более гуманного «далёко»... не редко только на словах более «гуманного»!

А то ведь даже у студентов университета бывает «шок», когда они узнают, что предполагалось уничтожить всю царскую фамилию, дабы иностранным государям – родственникам некого было защищать – не за кого вмешиваться в России происходящее. В этом плане у Пестеля и была, по словам Татищева «государственная голова».

То есть из романа Окуджавы граф Татищев на месте Пестеля нашёл бы такое решение государственно оправданным, только граф служит другому «хозяину»: он служит победившему. А сам Николай I разве не подобным же образом поступает, когда стремится покарать всех хоть косвенно к делу декабристов причастных или даже по недомыслию не донёссших? После 14 декабря 1825 года Николай I будет всю жизнь стремиться всеми средствам уничтожать в России свободомыслие.


ОЛЬГА   ДМИТРИЕВНА   ФОРШ  (1873—1961)  —  РУССКАЯ  СОВЕТСКАЯ   ПИСАТЕЛЬНИЦА,  АВТОР  ИСТОРИЧЕСКИХ  РОМАНОВ,  рисующих революционно-демократическую борьбу в России на примерах выдающихся личностей.

РОМАН  О. ФОРШ  —  «ПЕРВЕНЦЫ   СВОБОДЫ»  (1950—1953)  О  ТРАГИЧЕСКОЙ   СУДЬБЕ    ДЕКАБРИСТОВ.  В этом романе Николай I представлен как отъявленный негодяй в шекспировском стиле типа Яго или Макбета, что не вполне соответствует истории, зато согласно с установкой коммунистической партии после 1917 года и особенно во время культа личности Сталина.

В настоящее время необходимо понимать, что будущие цари воспитывались определённым образом, и неадекватно предъявлять к ним требования другого – через ОКОЛО 200 лет нового времени. Кто сказал, что во все времена существовало коммунистическое мировоззрение?! Следует понимать и то, что в 1953 Ольга  Форш не могла нарисовать хоть сколько-нибудь человеческий образ царя: её книгу просто не пропустила бы партийная цензура.

Не отрицая к инакомыслящим самодержавной жестокости Николая I, следует сказать, что он верил, что только опирающееся на православие и самодержавие государство – есть основа существования России. Царь призван от Бога: иначе быть не может!.. Таким образом, трагедия на Сенатской площади 14 декабря 1825 года – есть обоюдная трагедия воззрений старого самодержавного и нового революционно демократического, как его обычно именуют, хотя мировоззрение это весьма расплывчато.

 В романе Ольги  Форш крайне негативные характеристики Николая I взяты из заявлений самих декабристов: «агитки» существовали во все времена, и их общий стиль, в общем, одинаков, меняются только личностная цель и выражения. Следует так же отметить, что декабрьское восстание 1825 года было очень плохо организовано и потерпело поражение более из-за несогласованности действий восставших, чем от "гениальных" указаний Николая Павловича или его приверженцев. 

Чего восставшие 14 декабря 1825 года добились, так это возможностью следующего восстания и запланированного цареубийства испугать Николая I  на всю жизнь, чем и вызваны многие его последующие «жестокости». А теперь перейдём к характеристикам из романа «Первенцы свободы»:


ПО   ПРИКАЗУ   НИКОЛАЯ   НА  СЕНАТСКУЮ  ПЛОЩАДЬ   ВСЕ  БОЛЬШЕ   СТЯГИВАЛИ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЕ  ВОЙСКА. План окружения мятежников подсказан был царю его генералами... Однако вызванные войска все не появлялись, и страх подсказал Николаю театральный прием для психологического воздействия на толпу... Он вышел на площадь, красуясь своей видной фигурой, и... стал отчетливо и внушительно читать собственный манифест.

Когда ему доложили наконец, что прибыл батальон Преображенского полка, он... сам повел его...
 
СТРАХ  УЖЕ  ОТПУСТИЛ  ЕГО (Николая)...  Уже вполне овладев собой, он зычным голосом отдал приказ:
— Выстроиться так, чтобы пресечь мятежникам, елико возможно, сообщение с тех сторон, где их можно
окружить!
                *******************************************************

МЯТЕЖНИКОВ  ОКРУЖИЛИ  И  СХВАТИЛИ:  Мятежники уже в казематах Петропавловской крепости. Идёт следствие:

НИКОЛАЙ  БЕСТУЖЕВ  — ...скоро изобрел такую простую и легкую азбуку, что братья, выбрав подходящий час, ежедневно вели длинные разговоры при помощи легчайшего стука... Николай рассказал брату про свое любопытное свидание с царем:

— Привели меня со столь туго связанными руками, что веревки буквально впились в тело. Я... со злостью сказал самому: «В а ш е   в е л и ч е с т в о,  если вы хотите, чтобы развязался мой язык, прикажите прежде всего развязать мне руки и дайте мне поесть, я двое суток не ел». — К изумлению Николая Бестужева, ему был дан придворный обед с шампанским. Михаил Бестужев, выслушав рассказ брата, расхохотался... *

НИКОЛАЙ (Бестужев)  РАССКАЗАЛ   НЕОБЫКНОВЕННЫЕ   ВЕЩИ.  Царь неожиданно сказал ему: «К а к   с а м о д е р ж а в н ы й   г о с у д а р ь, я на себя одного могу взять решение судьбы любого из моих подданных. Могу казнить или помиловать. И если я буду иметь уверенность, что отныне ты станешь мне верным слугой, я тебя помилую. Отвечай!» 
    <...>
— ГОСУДАРСТВЕННЫЙ   ПРЕСТУПНИК   НИКОЛАЙ  БЕСТУЖЕВ   ОБМАНУЛ   АВГУСТЕЙШИЕ ОЖИДАНИЯ...  он сказал «л ь в у» с укоризной: «В е д ь  м ы  к а к  р а з  н а  т о  и  ж а л у е м с я, что у нас государь может все, для него нет закона. Поймите, судьба всех людей не может зависеть от ваших капризов или минутных настроений».
___________________

* МИХАИЛ  АЛЕКСАНДРОВИЧ  БЕСТУЖЕВ (1800—1871) —  штабс-капитан лейб-гвардии Московского полка, декабрист, писатель. Старший брат Николая Бесстужева. осуждён по II разряду и приговорён в каторжную работу навечно; в 1826 срок каторги сократили до 20 лет.  Но Бестужев дожил до помиования при воцарении Александра II.
______

НИКОЛАЙ  АЛЕКСАНДРОВИЧ   БЕСТУЖЕВ  (1791—1855)  —  капитан-лейтенант флотского экипажа, декабрист, историограф флота, писатель, критик, изобретатель, художник. Осуждён по II разряду; 10 июля 1826 года приговорён к пожизненной каторге. В 1832 года срок каторги был сокращён до 15 лет, а 14 декабря 1835 года — до 13 лет. Написал портреты декабристов, их жён и детей, городских жителей (115 портретов).
                **********************************************************

ИЗ  РОМАНА  О. ФОРШ   «ПЕРВЕНЦЫ  СВОБОДЫ»: 

«ОДИН  ТОЛЬКО  ПЕСТЕЛЬ  НЕ СОМНЕВАЛСЯ,  ЧТО  РАСПРАВА  ПРЕДСТОИТ  ЛЮТАЯ... Он угадал настоящее решение Николая, по их делу. Тупая уверенность царя в своем божественном праве на власть и вытекающие из этой уверенности готовность, необходимость, даже священный долг покарать людей, злоумышлявших цареубийство, диктовали царю единственное решение: смертная казнь всем посягнувшим на царский трон.

Кроме унаследованного от отца коварства, у молодого императора оказался недюжинный собственный дар — умение актерствовать и интриговать. Боясь упустить нити заговора, не доверяя никому при охватившей все его существо подозрительности,

НИКОЛАЙ  САМ  ДОБРОВОЛЬНО  СДЕЛАЛСЯ  во время процесса над государственными преступниками их следователем, тюремщиком и судьей. Он входил в мельчайшие подробности следствия, кому присуждал «давать чай», кому «выдавать табак за мой счет», кому «железа, и содержать как последнего злодея».


ДЛЯ  ТОГО  ЧТОБЫ  ВЫЖАТЬ  ПРИЗНАНИЕ,  ОН  НЕ  СТЫДИЛСЯ  НАДЕВАТЬ РАЗНООБРАЗНЕЙШИЕ  МАСКИ.  Какие находил он актерские способы обхождения! От отеческой сердечной взволнованности...  он переходил к грозному, устрашающему окрику, как, например, при первой встрече с немолодым уже, солидным бароном Штейнгелем:

— И ты среди них? Знал и не сказал?
— Я не мог дать право назвать себя подлецом, — ответил Штейнгель.*
— А теперь... как мне тебя называть?!
_____________________

*Барон Владимир Иванович Штейнгейль (1783  1862) — декабрист, публицист, мемуарист, автор исторических и этнографических сочинений. Осужден на вечную каторгу по III разряду, состав преступления: «З н а л  о б   у м ы с л е  н а  ц а р е у б и й с т в о   и лишение свободы с согласием на последнее, принадлежал к тайному обществу с знанием цели и участвовал в приуготовлении к мятежу планами, советами, сочинением Манифеста и приказа войскам»; срок снижен до 20, затем 15 (в 1826) и 10 лет (1832), отправлен в Свартгольмскую крепость 25 июля 1826, кандалы сняты 30 августа 1828 (Штейнгейль перелил их в трость и не расставался с ней до конца жизни).
          
НА ЯКУШКИНА*  ГОСУДАРЬ КРИЧАЛ  БУДТО БЫ ОСОБЕННО  ГРУБО, раздраженный его выдержкой:

— Если не хотите, чтобы с вами обращались как со свиньей, забудьте ваше мерзкое честное слово, данное товарищам. — И наконец, царское раздражение переходило в неистовый крик:

— ЗАКОВАТЬ  ТАК,  ЧТОБ  И  ШЕВЕЛИТЬСЯ  НЕ МОГ!  В РУЧНЫЕ!  В НОЖНЫЕ  ЖЕЛЕЗА!   СОДЕРЖАТЬ  КАК  ПОСЛЕДНЕГО  ЗЛОДЕЯ!
______________

*Иван Дмитриевич Якушкин (1793—1857) — декабрист, автор автобиографических записок. Приговорён к каторжной работе на 20 лет, а потом на поселение. Указом 22 августа 1826 года срок каторжных работ был сокращён для него до 15 лет.
_______________________


П р и м е ч а н и е. При всём  уважении к  О. Форш  следует сказать, что у неё в отношении Николая I  многовато продиктованных линией компартии преувеличений. Николай I  не был закоренелым злодеем. После восшествия на престол он, хотя и не без львиной доли лицемерия, писал от престола отказавшемуся брату:

 «Д о р о г о й   м о й   Константин! Ваша воля исполнена: я — император, но какою ценою, Боже мой! Ценою крови моих подданных». (Из письма брату великому князю Константину Павловичу от 14 декабря». Только ли одно лицемерие в этом письме?

 «Н и к т о  н е  в  с о с т о я н и и   п о н я т ь  ту жгучую боль, которую я испытываю и буду испытывать всю жизнь при воспоминании об этом дне» (Из письма Николая Павловича послу Франции графу Ле Ферронэ).

 Можно сказать, что в голове у Николая Первого в голове частенько как бы «путались» разные  «роли».
         
ИЗ  РОМАНА   О.  ФОРШ  «ПЕРВЕНЦЫ   СВОБОДЫ»: 

ОН (Николай I) ОПРЕДЕЛЯЛ  ВИНУ  НЕ  ПО ПОСТУПКАМ, а больше по выражению лица  узника, по его независимому поведению, по отсутствию верноподданнического  трепета. Иных подсудимых, людей мягкого характера, можно было поймать на удочку царского великодушия. Сами доверчивые, благородные, они не могли не поверить сердечным словам царя...

И НИКОЛАЙ, глубоко скрыв свою ненависть и отвращение к арестованному, умел превосходно играть благородную роль человека, который горит жаждой служения родине и ждет от своих узников помощи и совета, как ему, царю, лучше выполнить великий долг.

ЭТОЙ   СВОЕЙ  ИСКУСНОЙ   ИГРОЙ   НИКОЛАЙ  ДОБИЛСЯ  ТОГО, что иные члены тайного общества повер или ему, а поверив, тут же решили, что прямой их долг — спасти товарищей, предупредить дальнейшие действия: милосердие и благородство царя казались несомненными...

— Но где же еще замышляется восстание? Кто эти несчастные, ослепленные? Кому надлежит скорей, по товарищески открыть глаза? Пусть узнают, что на троне ждет их искренний друг, а не враг. Я жду союза с ними, но с кем же именно? — вкрадчиво дознавался император. <...>

И нашлись доверчивые, не искушенные во лжи и притворстве души... Поняв по вопросам отечески озабоченного царя, что он уже осведомлен о движении на Юге, Рылеев не счел прятать правду.  <...> 

В  ОТВЕТ  НИКОЛАЙ  СЕРДЕЧНО  ЗАВЕРЯЛ,  ЧТО  НАКАЗАНИЯ  ПРОСТО - НАПРОСТО  НЕ  БУДЕТ, что ему, горящему одной любовью к родине, важней всего узнать как можно скорее ее раны, чтобы стать ее лекарем. Свои благородные речи царь как бы подтверждал и некоторыми примерами. Он выпустил из крепости сыновей генерала Раевского*...
______________________________

*НИКОЛАЕВИЧ  РАЕВСКИЙ  (1771 — 1829 ) — русский полководец, герой Отечественной войны 1812 года, генерал от кавалерии (1813). За тридцать лет безупречной службы участвовал во многих крупнейших сражениях эпохи.

Есть легенда, что генерал Раевский во время войны 1812 года будто бы увлёк своих сыновей, шестнадцатилетнего Александра и одиннадцатилетнего Николая, в одну из атак во время важного сражения, воодушевлённые этим примером русские войска отразили атаку маршала Даву. Эта легенда стала темой произведений Жуковского, Пушкина и других писателей, хотя сам генерал и отрицал подобный случай.
_____

НИКОЛАЕВИЧ  РАЕВСКИЙ  (1795 —1868) — участник Отечественной войны 1812 года (полковник), одесский приятель Пушкина, адресат его знаменитого стихотворения «Демон». После восстания на Сенатской площади, был арестован по подозрению в причастности к заговору, но вскоре оправдан и выпущен из-под ареста. Во время следствия держался достойно, никого не называл, говорил, что о тайном обществе ничего не знал.
______

НИКОЛАЙ  НИКОЛАЕВИЧ  РАЕВСКИЙ (1801 — 1843)  —  русский генерал-лейтенант из рода Раевских, командир Черноморской береговой линии, основатель ряда северокавказских крепостей. Близкие и родственные отношения его со многими декабристами привели к его аресту по подозрению в участии в их замыслах (содержался под стражей с 4 по 17 января 1826 года), но допрос в Петербурге, куда он был привезён вместе со своим братом Александром, выяснил его невиновность. Он был освобождён с оправдательным аттестатом, причём Николай I лично принёс ему свои извинения.
_________


** МИХАИЛ  ФЁДОРОВИЧ  ОРЛОВ (1788 — 1842) — генерал-майор, участник Наполеоновских войн, составивший условия капитуляции Парижа союзной армии. В 1820-е гг. получил известность как общественный деятель либерального направления, декабрист. В 1821 году Орлов женился на Екатерине Раевской — дочери знаменитого генерала Н.Н. Раевского.

Участия в подготовке вооружённого восстания не принимал, но после 14 декабря 1825 года был всё же арестован и посажен в Петропавловскую крепость, где провёл полгода. Винованоть его не была доказана, но он был отставлен от службы с предписанием жить в своей деревне. О М.Ф. Орлове упоминает Герцен в романе "Былое и думы".


ИЗ  РОМАНА   АРНОЛЬДА  ГЕССЕНА    «ВО  ГЛУБИНЕ  СИБИРСКИХ  РУД...»

БРАТ  НИКИТЫ  МУРАВЬЕВА,   АЛЕКСАНДР  МИХАЙЛОВИЧ,  РАССКАЗЫВАЛ, что, когда его с И. А. Анненковым и Д.А. Арцыбашевым* привезли после ареста в Зимний дворец, Николай I объявил по окончании допроса, что они проведут шесть месяцев в крепости, а затем будут прощены. Присутствовавшие при этом генералы и раболепствующие царедворцы бросились целовать руки Николая I и пригласили сделать то же декабристов.

Декабристы не тронулись с места. Царь отступил тогда нанесколько шагов и заявил, что ему не нужна их благодарность...
_____

*Дмитрий Александрович Арцыбашев (Арцыбушев) (1803 или 1804 — 1831) — член декабристского общества, автор военно-исторических исследований. В день восстания он был с полком на Сенатской площади; в ночь с 14 на 15 декабря «рапортовался больным сильною лихорадкою».

Сидел в крепсти и после отправлен в армию. Участвовал в русско-персидской и русско-турецкой (1828—1829) войнах. В 1828 году произведён в прапорщики. В 1830 году значится подпоручиком Нашебургского пехотного полка, из списков которого был исключен, уже в чине поручика, в 1831.


ИЗ  РОМАНА   О.  ФОРШ  «ПЕРВЕНЦЫ   СВОБОДЫ»:

БЕССЕРДЕЧНО   ОТНЕССЯ  НИКОЛАЙ I  к Александру Михайловичу Муравьеву*, когда тот закончил свой срок каторги. Он отбывал ее в Чите вместе с братом Никитою Муравьевым и8 ноября 1832 года должен был выйти на поселение. Не желая
покидать брата, он просил разрешить ему остаться с ним до окончания его срока.

НИКОЛАЙ I  РАЗРЕШИЛ, но коменданту сообщил, что Александр Муравьев, как добровольно отказавшийся от дарованной ему высочайшей милости, «н е м и н у е м о  д о л ж е н  подвергнуться и всем тем правилам, коим подлежат находящиеся в Петровском заводе государственные преступники, то есть оставаться в том же положении, в котором был до состояния всемилостивейшегоуказа о назначении его на поселение».

Таковы были царские «м и л о с т и». Александр Муравьев еще три года отбывал каторжные работы и лишь 14 декабря 1835 года вышел вместе с братом Никитою на поселение.
   _____________________________

Александр Николаевич Муравьев* приговорен был к ссылке в Сибирь без лишения чинов и дворянства, но с царской резолюцией: «О т п р а в и т ь  с  ф е л ь д ъ е г е р е м**, наблюдая, чтобы он ехал в телеге, а не в своем экипаже; буде жена его пожелает с нимехать вместе, то ей в том отказать, дозволив ей только отправиться за ним вслед».

П р и м е ч а н и е.  Это уже что-то уж слишком озлобленно мелочно, господа! Лакейский поступок.
_________________________________

*АЛЕКСАНДР   НИКОЛАЕВИЧ   МУРАВЬЕВ (1792 — 1863) —  участник Отечественной войны 1812 года и заграничных походов русской армии 1813—1814 годов, один из основателей декабристского движения, впоследствии генерал-лейтенант, Иркутскийи Нижегородский военный губернатор. В ссыке занимал высокие длжности и много сделал для улучшения быта в Иркутске. Позже вернулсяв армию,  в 1861 уволен от лужбы с назначением присутстующим в сенате. Участвовал в подготовке крестьянской реформы.
______

**Фельдъегерь — военный или правительственный курьер, нарочный (по-старому — гонец). В даном  случае — сотрудник военной полиции.


НИКОЛАЙ  СЕМЁНОВИЧ  ЛЕСКОВ  (1831 —1895)  —  РУССКИЙ   ПИСАТЕЛЬ,  долгое время публиковался под псевдонимом М. Стебницкий.

Н.С. ЛЕСКОВА  «СКАЗ  О  ТУЛЬСКОМ   КОСОМ   ЛЕВШЕ  И  О  СТАЛЬНОЙ  БЛОХЕ»,  (1881)  С к а з — и   е с т ь   с к а з:  его персонажи лица более мифологические.

 По сюжету повести англичане подарили Александру I  стальную заводную, умеющую танцевать блоху. Тогда русский царь признал превосходдсво англичан в мастерстве. Александр умер, и блоха досталась новому царю Николаю. 
_____________________________

ИМПЕРАТОР  НИКОЛАЙ  ПАВЛОВИЧ  поначалу тоже никакого внимания на блоху не обратил, потому что при восходе его было смятение, но потом один раз стал пересматривать доставшуюся ему от брата шкатулку и достал из нее табакерку, а из табакерки бриллиантовый орех, и в нем нашел стальную блоху...
Государь посмотрел и удивился.

— Что это еще за пустяковина и к чему она тут у моего брата в таком сохранении!

Придворные хотели выбросить, но государь говорит:
— Нет, это что-нибудь значит.

Позвали от Аничкина моста из противной аптеки химика, который на самых мелких весах яды взвешивал, и ему показали, а тот сейчас взял блоху, положил на язык и говорит: «Чувствую хлад, как от крепкого металла». А потом зубом её слегка помял и объявил:

— Как вам угодно, а это не настоящая блоха... и она сотворена из металла, и работа эта не наша, не русская».
_______________

ДАЛЕ ПО  СЮЖЕТУ  ПОВЕСТИ  бывший с Александром I  в Лондоне атаман Платов* рассказал Николаю Павловичу, как подарили англичане блоху, и Александр признал их превосходство в мастерстве:

«ГОСУДАРЬ  НИКОЛАЙ  ПАВЛОВИЧ  в своих русских людях был очень уверенный и никакому иностранцу уступать не любил, он и ответил Платову:

— Это ты, мужественный старик, хорошо говоришь, и я тебе это дело поручаю поверить. Мне эта коробочка всё равно теперь при моих хлопотах не нужна, а ты возьми её с собою и... когда будешь ехать через Тулу, покажи моим тульским мастерам эту нимфозорию, и пусть они о ней подумают.

Скажи им от меня, что брат мой этой вещи удивлялся и чужих людей, которые делали нимфозорию, больше всех хвалил, а я на своих надеюсь, что они никого не хуже. Они моего слова не проронят и что-нибудь сделают».
             *****************************************************

ДАБЫ  ПРЕВЗОЙТИ  АНГЛИЧАН  В  ТУЛЕ  БЛОХУ  ПОДКОВАЛИ.  Платов ничего не смог усмотреть, и отвёз блоху вместе с мастером по прозвищу Левша к государю.  Тот и говорит:

— П о д а в а й   с ю д а.  Я знаю, что мои меня не могут обманывать. Тут что-нибудь сверх понятия сделано.
  <...>
Как взошел левша и поклонился, государь ему сейчас и говорит:
— Что это такое, братец, значит, что мы и так и этак смотрели, и под мелкоскоп клали, а ничего замечательного не усматриваем?

А ЛЕВША  ОТВЕЧАЕТ:
— Так ли вы, ваше величество, изволили смотреть?

Вельможи ему кивают: дескать, не так говоришь! а он не понимает, как надо по-придворному, с лестью или с хитростью, а говорит просто.

ГОСУДАРЬ  ГОВОРИТ:
— Оставьте над ним мудрить, — пусть его отвечает, как он умеет.
И сейчас ему пояснил:
— Мы, — говорит, — вот как клали. — И положил блоху под мелкоскоп. — Смотри, — говорит, — сам — ничего не видно.

ЛЕВША  ОТВЕЧАЕТ:
— Этак, ваше величество, ничего и невозможно видеть, потому что наша работа против такого размера гораздо секретнее.

ГОСУДАРЬ СПРОСИЛ:
— А как же надо?

— Надо, — говорит, — всего одну ее ножку в подробности под весь мелкоскоп подвести и отдельно смотреть на всякую пяточку, которой она ступает.

— Помилуй, скажи, — говорит государь, — это уже очень сильно мелко!
— А что же делать, — отвечает левша, — если только так нашу работу и заметить можно: тогда все и удивление окажется.

Положили, как левша сказал, и государь как только глянул в верхнее стекло, так весь и просиял — взял левшу, какой он был неубранный и в пыли, неумытый, обнял его и поцеловал, а потом обернулся ко всем придворным и сказал:

— Видите, я лучше всех знал, что мои русские меня не обманут. Глядите, пожалуйста: ведь они, шельмы, аглицкую блоху на подковы подковали!
__________________


П р и м е ч а н и е. Как гласит старинная пословица: "Сказка ложь, да в ней намёк..." На подкованную блоху государь дивился, а вот послали  Левшу в Англию в в виде премии. И самое важное, что Левша за границей узнал, слушать никто не пожелал.  А узнал он, что нельзя ружейные дула кирпичной крошкой чистить, да и просит перед смертью:

— СКАЖИТЕ  ГОСУДАРЮ,  ЧТО  У  АНГЛИЧАН  РУЖЬЯ  КИРПИЧОМ  НЕ  ЧИСТЯТ: ПУСТЬ ЧТОБЫ И  У НАС  НЕ ЧИСТИЛИ,  А ТО,  ХРАНИ  БОГ  ВОЙНЫ,  ОНИ  СТРЕЛЯТЬ  НЕ ГОДЯТСЯ.

И с этою верностью левша перекрестился и помер... об этом графу Чернышеву <лекарь> доложил, чтобы до государя довести, а граф Чернышев на него закричал:

— Знай — говорит, — свое рвотное да слабительное, а не в свое дело не мешайся: в России на это генералы есть.

ГОСУДАРЮ  ТАК  И  НЕ  СКАЗАЛИ, и чистка все продолжалась до самой Крымской кампании.* В тогдашнее время как стали ружья заряжать, а пули в них и болтаются, потому что стволы кирпичом расчищены.
<...>

А  ДОВЕДИ   ОНИ   ЛЕВШИНЫ   СЛОВА  В  СВОЕ  ВРЕМЯ  ДО ГОСУДАРЯ, —  В КРЫМУ  НА ВОЙНЕ  С НЕПРИЯТЕЛЕМ  СОВСЕМ БЫ  ДРУГОЙ  ОБОРОТ  БЫЛ.*
_________________

П р и м е ч а н и е. Смысл повести Лескова можно выразить просто: на игрушку такое внимание обратили, а на главное - нет. В  позднем неоконченом сатирическом романе - пафлете Лескова  "Чёртовы куклы" один из героев произносит фразу, что Г е р ц о г (прототип - Николай I) в с ё  з н а е т,  к р о м е  н у ж д  с в о е г о н а р о да.
___________

*Крымская войн велась с октября 1853 по февраль 1856 года между Российской империей и в конечном счете одержавшим победу союзом Османской империи, Франции, Великобритании и Сардинского королевства. Есть легенда, что дабы не узнать уже явного поражения России, Николай I покончил с собой. Но это только легенда: царь умер своею смертью.

Поражение России было обусловлено как превосходящими силами противников, так и общей бездарностью русского командования, при героизме отдельных командиров. К началу Крымской компании Николаю I уже удалось превратить Росиию в бюрократическое чиновничье государство, а бюрократ, как правило бездарен и инициативен только в свою пользу.

Изначально провальна была похожая на манию идея Николая I, что победив Турцию, он и самого султана, и всех турков обратит в христианство, что вроде как является его миссией перед Всевышним. Крайне негативно на ходе компании сказались и неадекватные советы министра иностранных дел графа Карла Нессельроде (1780-1862), к которым вопреки мнениям военных профессионалов прислушивался государь. 
 
МИХАИЛ  ЕВГРАФОВИЧ  САЛТЫКОВ - ЩЕДРИН (настоящая фамилия - Салтыков, псевдоним - Николай Щедрин,  1826 — 1889) — РУССКИЙ ПИСАТЕЛЬ, ОДИН ИЗ НАИБОЛЕЕ ИЗВЕСТНЫХ САТИРИКОВ XIX ВЕКА, журналист, государственный деятель. Рязанский и Тверской вице-губернатор. В 1869 году Салтыков-Щедрин опубликует свою первую знаменитую сатиру на русскую историю:

«ИСТОРИЯ ОДНОГО ГОРОДА. По подлинным документам издал М.E. Салтыков (Щедрин)». В школьной программе эта сатира известна более под не совсем правильным названием  «История города Глупова». В какой  сатире имеется:
______________________

ОПИСЬ ГРАДОНАЧАЛЬНИКАМ, В РАЗНОЕ ВРЕМЯ, В ГОРОД ГЛУПОЕ ОТ ВЫШНЕГО НАЧАЛЬСТВА ПОСТАВЛЕННЫМ (1731—1826). Нас будут интересовать характеристики трёх последних градоначальников:

20) Грустилов, Эраст Андреевич, статский советник. Друг Карамзина. Отличался нежностью и чувствительностью, сердца, любил пить чай в городской роще, и не мог без слез видеть, как токуют тетерева. Оставил после себя несколько сочинений идиллического содержания и умер от меланхолии в 1825 году...

21) Угрюм-Бурчеев, бывый <бывалый> прохвост. Разрушил старый город и построил другой на новом месте.

22) Перехват-Залихватский, Архистратиг Стратилатович, майор. О сем умолчу. Въехал в Глупов на белом коне, сжег гимназию и упразднил науки.
___________

ОТЛИЧАВШИЙСЯ  ЧУВСТВИТЕЛЬНОСТЬЮ  СЕРДЦА  ГРУСТИЛОВ  это, естественно, Александр I, которого ещё Николай Гоголь в «Мёртвых душах» вывел в образе мечтательного и меланхоличного помещика Манилова. А Угрюм-Бурчеев есть любезный друг Александра - ненавистный всем Аракчеев. Но данные Угрюм-Бурчееву характеристики подходят и для следующего градоначальника Перехват-Залихватского(№22)- Николая I, ибо 1825 есть год его воцарения. Портрет сего деятеля как раз на белом коне помещён в начале Антологии.

 О ПЕРЕХВАТ -  ЗАЛИВАЙСКОМ лично кроме номера в сатире Щедрина почти ничего не сказано, так как «т е р а д к и, которые заключали в себе подробности этого дела, неизвестно куда утратились». Но обучение в университетах  Николай I крайне затруднил и ограничил преподавание дисциплин. Прочие учебные заведения усердно "ставил на военную  ногу".

КРОМЕ  ТОГО!  А р х и с т р а т и г - титул главнокомандующего в Древней Греции, а в христианском вероучении это эпитет архангелов: военачальников ангельских небесных сил. По власти Николаю подходит первый вариант, но самм он считал себя Свыше призваннным... А теперь воспользуемся в сатире Щедрина имеющимися характеристиками, какими, честно говоря, можно комментировать любые события нашей истории вплоть до нынешних, в Думе происходящих.
         
ПРИ  ПРИБЫТИИ  В  ГОРОД  ГЛУПОВ ПРЕДПОСЛЕДНЕГО № 21 ГРАДОНАЧАЛЬНИКА   УГРЮ -  БУРЧЕЕВА:

«ПРОИЗОШЕЛ  ОБЫЧНЫЙ  ПРИЕМ, и тут в первый раз в жизни пришлось глуповцам на деле изведать, каким горьким испытаниям может быть подвергнуто самое упорное начальстволюбие. Все на этом приеме совершилось как-то загадочно.

Градоначальник безмолвно обошел ряды чиновных архистратигов, сверкнул глазами, произнес: «Н е  п о т е р п л ю!» — и скрылся в кабинет. Чиновники остолбенели; за ними остолбенели и обыватели».
               
ВОТ  ХАРАКТЕРИСТИКА  УГРЮМ-БУРЧЕЕВА:

«СТРАСТНОСТЬ  БЫЛА  ВЫЧЕРКНУТА  ИЗ  ЧИСЛА  ЭЛЕМЕНТОВ, составлявших его природу, и заменена непреклонностью, действовавшею с регулярностью самого отчетливого механизма...»; Угрюм-Бурчеев: «Неизбежность их <требований> выполнения подтверждал устремлением пристального взора, в котором выражалась какая-то неизреченная бесстыжесть. Человек, на котором останавливался этот взор, не мог выносить его...» - именно тренируемый Николаем взгляд: император любил,чтобы перед ним "трепетали"! И ещё придворные шутили, что когда Николай  Павлович входит куда-нибудь, то термометр падает.
___________

УРЮМ - БУРЧЕЕВ: «РАЗУМА  ОН  НЕ ПРИЗНАВАЛ  ВОВСЕ, и даже считал его злейшим врагом, опутывающим человека сетью обольщений и опасных привередничеств...» - вспомним неоднократные заявления Николая Павловича, что он искоренит философский дух. В 1850 году Николаем I было запрещено преподавание философии. По его мнению, этот предмет воспитывал вольнодумцев и революционеров.
               
СЛЕДУЮЩИЙ  ОТРЫВОК  ЕСТЬ  БОЛЕЕ САТИРА  НАД  ПРИВЫЧКАМИ  НИКОЛАЯ I, ЧЕМ  АРАКЧЕЕВА:

«САМЫЙ  ОБРАЗ  ЖИЗНИ  УГРЮМ-БУРЧЕЕВА  БЫЛ  ТАКОВ... Он спал на голой земле, и только в сильные морозы позволял себе укрыться на пожарном сеновале; вместо подушки клал под голову камень; вставал с зарею, надевал вицмундир и тотчас же бил в барабан...

В ЗАКЛЮЧЕНИЕ, по три часа в сутки маршировал на дворе градоначальнического дома, один, без товарищей, произнося самому себе командные возгласы и сам себя подвергая дисциплинарным взысканиям...»

Известно,  что Николай спал на походной кровати, в любое время года с приотворённым окном и обливался холодной водой. Ещё про великого князя Николая Павловича мемуаристы пишут, что он бесподобно умел выполнять все военные приёмы.
<...>
«ПРЯМАЯ  ЛИНИЯ  СОБЛАЗНЯЛА  ЕГО (Угрюм - Бурчеева)не ради того, что она в то же время есть и кратчайшая — ему нечего было делать с краткостью, — а ради того, что по ней можно было весь век маршировать и ни до чего не домаршироваться. Виртуозность прямолинейности... Это был какой-то таинственный лес, преисполненный волшебных сновидений.

 Таинственные тени гуськом шли одна за другой, застегнутые, выстриженные, однообразным шагом, в однообразных одеждах, всё шли, всё шли... Все они были снабжены одинаковыми физиономиями, все одинаково молчали и все одинаково куда-то исчезали...» - можно отнести хоть к  Павлу I, хоть к его сыну Николаю I. Хотя напрямую здесь сатира на военные поселения Аракчеева, который под именем Угрюм-Бурчеева открыто сравнён с Сатаной.
                 
УГРЮМ -БУРЧЕЕВ  НА  СОХРАНИВШЕМСЯ  ПОРТРЕТЕ  ДЕРЖИТ В РУКАХ: «"Устав о неуклонном сечении", но, по-видимому, не читает его, а как бы удивляется, что могут существовать на свете люди, которые даже эту неуклонность считают нужным обеспечивать какими-то уставами. Кругом — пейзаж, изображающий пустыню, посреди которой стоит острог; сверху, вместо неба, нависла серая солдатская шинель...»

Здесь следовало бы припомнить прозвище Николая Первого - "Николай Палкин", и то, что по мемуарным легендам Николай Павлович на ночь укрывался вместо одеяла шинелью. Дворцовая легенда это или правда, в данном случае для беллетристики осбого значения не имееет.
               
А ЭТО  МОЖНО  ОТНЕСТИ  КАК  К  ВОЦАРЕНИЮ  НИКОЛАЯ I, так и к отдалённым, но непременным последствиям 14 декабря, хотя формально конец истории города Глупова есть сатирический вариант Апокалипсиса:

 «ГЛУПОВЦЕВ  ПОРАЗИЛО  НЕСЛЫХАННОЕ  ЗРЕЛИЩЕ. Север потемнел и покрылся тучами; из этих туч нечто неслось на город: не то ливень, не то смерч. Полное гнева, оно неслось, буровя землю, грохоча, гудя и стеня и по временам изрыгая из себя какие-то глухие, каркающие звуки.

 Хотя оно было еще не близко, но воздух в городе заколебался, колокола сами собой загудели, деревья взъерошились, животные обезумели... Оно близилось, и по мере того как близилось, время останавливало бег свой. Наконец земля затряслась, солнце померкло... глуповцы пали ниц. Неисповедимый ужас выступил на всех лицах, охватил все сердца...

В эту торжественную минуту Угрюм-Бурчеев вдруг обернулся всем корпусом к оцепенелой толпе и ясным голосом произнес:
— П р и д е т...

Но не успел он договорить, как раздался треск, и бывый прохвост моментально исчез, словно растаял в воздухе.

И с т о р и я   п р е к р а т и л а   т е ч е н и е  с в о е». Конец сатиры Щедрина.
___________

КАКАЯ  ИСТОРИЯ  ПРЕКРАТИЛА  ТЕЧЕНИЕ  СВОЁ:  ИСТОРИЯ  ГОРОДА  ГЛУПОВА  ИЛИ ВСЕЙ  ЦАРСКОЙ  РОССИИ?.. Или всё-таки явился Сатана?...
____________________

П Р И М Е Ч А Н И Е. Интересно, что в публицистике восхвалявшего Николая I Гоголя в повести  "Портрет" есть портрет владельца дома, где проживает художник Чартков, с каким словесным портретом перекликается текст Щедрина:
___________

«Х о з я и н  небольшого дома, в котором жил Чартков, был одно из творений, какими обыкновенно бывают владетели домов где-нибудь в Пятнадцатой линии Васильевского острова, на Петербургской стороне или в отдаленном углу Коломны, — творенье, каких много на Руси и которых характер так же трудно определить, как цвет изношенного сюртука.

В молодости своей он был капитан и крикун, употреблялся и по штатским делам, мастер был хорошо высечь, был и расторопен, и щеголь, и глуп; но в старости своей он слил в себе все эти резкие особенности в какую-то тусклую неопределенность. <...> Одним слоном, человек в отставке, которому после всей забубенной жизни и тряски на перекладных остаются одни пошлые привычки».

_________________________


ИЗ  РОМАНА   АРНОЛЬДА  ГЕССЕНА    «ВО  ГЛУБИНЕ   СИБИРСКИХ  РУД..». Сразу предупреждаю,  "душещипательным" версиям Гессена верить нужно с оглядной, так как факты для характеристики Николая I он берёт только отрицательные, а местами и сомнительные. 


«ПОСЛЕДОВАВШИЕ  ЗА  МУЖЬЯМИ  ЖЕНЫ ДЕКАБРИСТОВ  поставлены  были в Сибири в совершенно особо... тяжелое положение. Устройством управления Нерчинских горных заводов занимался тогда Александр Степанович Лавинский.*

Каторга была подчинена ему, и его беспокоили распространившиеся слухи, что вслед за мужьями туда собираются ехать их жены. Княгиня Трубецкая, княгиня Волконская и Муравьева, урожденная графиня Чернышева, уже получили разрешение на поездку. Таких высоких представительниц аристо кратического Петербурга еще никогда не было на каторге, и перед Лавинским, естественно, встал вопрос, в какие условия жены осужденных должны быть поставлены в Сибири и как  держать себя с ними...

ЛАВИНСКИЙ  ЗНАЛ  ЗЛОБНОЕ  НАСТРОЕНИЕ  И  МСТИТЕЛЬНУЮ  НЕПРИМИРИМОСТЬ  НИКОЛАЯ I, знал, что царь не хочет пускать в Сибирь жен декабристов, и понимал, что и сами декабристы и их жены должны быть поставлены в Сибири вне общего положения о
ссыльнокаторжных, вне закона. Чтобы выяснить вставшие перед ним вопросы, Лавинский приехал в Петербург.
<....>
ЦАРЬ  ОТВЕТИЛ  ПЕОБЫЧАЙНО  БЫСТРО.  Он приказал немедленнои секретно создать для обсуждения вопроса особый комитет,который собрался в тот же день, 31 августа, в семь часов вечера. Уже на следующий день, 1 сентября, Лавинский срочно напра
вил иркутскому губернатору Цейдлеру** для сведения и исполнения исключительно жесткие правила, регулировавшие положение жен декабристов на каторге и в ссылке.Правила эти не были официально опубликованы, но, утвержденные Николаем, приобретали силу закона. Они лишали жен декабристов самых элементарных... человеческих прав...»
________

*Александр Степанович Лавинский (1776—1844) — русский государственный деятель, сенатор, член Государственного совета, действительный тайный советник. С 23 марта 1822 года занимал должность Восточно-Сибирского генерал-губернатора.

 Лавинский занимался устройством управления Нерчинских горных заводов, переданных указом Николая I от 14.4.1830 г. в ведение генерал-губернатора. Покровительствовал декабристу А.Н. Муравьёву и добился его назначения на должность городничего в Иркутске, а затем председателя Иркутского губернского правления. В 1833 оставил пост Сибирского губернатора и 6 декабря того же года назначен сенатором.
________________

**Иван Богданович Цейдлер ( 1777—1853) — иркутский гражданский губернатор. Участник войны 1812 года. В 1813 и 1814 годах уже командуя полком, он был в Заграничных походах и только в 1815 году вернулсяв Россию. В 1819 году Цейдлер был назначен комендантом города Иркутска, где завоевал симпатии иркутян гуманным обращением.

Однако в 1826 году Цейдлеру пришлось играть роль жестокого губернатора. Имея распоряжение Николая I, он старался убедить жён декабристов вернуться, для чего не давал им выехать из Иркутска к мужьяям в Читу и Нерчинск, но, к чести его, мучился своей "ролью" и сам.
             
ИЗ  РОМАНА  АРНОЛЬДА  ГЕССЕНА   «ВО  ГЛУБИНЕ  СИБИРСКИХ  РУД...»

ОСОБО  СОЗДАННЫЙ  НИКОЛАЕМ I  КОМИТЕТ  ПРИШЕЛ  К  ВЫВОДУ, что расселять декабристов по всей необъятной Сибири опасно, что лучше всего сосредоточить их в каком-нибудь одном надежном месте. Это облегчало надзор и лишало декабристов возможности вести пропаганду среди сибирского населения.

 Таким надежным местом казался Акатуевский серебряный рудник* — гнилое и губительное для здоровья поселение, удобное тем, что тюрьма и шахты составляли здесь одно целое и спускаться в шахты можно было, не выходя за тюремные стены. Здесь и началась постройка большой тюрьмы для декабристов.

Позже, однако, передумали и тюрьму начали строить в Петровском заводе. Постройка могла длиться два-три года, и решено было временно сосредоточить всех декабристов в Читинском остроге.

Комендантом острога назначен был бывший командир Северского конно-егерского полка генерал-майор С.Р. Лепарский**, человек культурный и образованный, твердый и непоколебимыйв исполнении своих обязанностей, но вместе с тем хитрый и расчетливый.
   <...>
Он готов был издесь выполнить любое приказание Николая I, но всегда старал
ся выгородить себя перед людским мнением и всегда думал о том, как будет он принят в России, если ему придется возвратиться туда.

Когда жены декабристов, например, написали своим родным в Петербург, что тюрьма Петровского завода, куда позже декабристов перевели из Читы, была выстроена без окон, Николай I пытался свалить вину за это на Лепарского. Оправдываясь в этом перед декабристами, Лепарский... запер на ключ дверь кабинета, поставил у окон часовых, чтобы никто не под слушал их разговора, и показал им утвержденный царем планказемата.

— Извольте смотреть, господа, — сказал он. — Тут подписано: «Б ы т ь  п о с е м у.  Н и к о л а й». Вы видите, что на этом фасаде нет окон. Так что же он сваливает теперь все на меня и выдает меня на вражду вашим родственникам и общественному мнению всей России?..

ПОЛОЖЕНИЕ ЛЕПАРСКОГО БЫЛО, КОНЕЧНО, ТРУДНОЕ, но благодаря своему ясному уму... он сумел так построить свои взаимоотношения с декабристами и их женами, что не
только не отягощал их положения, а, наоборот, всегда шел им навстречу в чем мог. И декабристы поминали его за это добрым словом.

ЛЕПАРСКОГО  ВЫБРАЛ  И  НАЗНАЧИЛ  САМ  НИКОЛАЙ I. Передавая ему инструкцию определявшую условия бытия на каторге декабристов, царь сказал:

— С м о т р и, Лепарский, б у д ь  о с т о р о ж е н, за малейший беспорядок ты мне строго ответишь, и я не посмотрю на твою сорокалетнюю службу. Я назначил тебе хорошее содержание, котороетебя обеспечит в будущем. Инструкцию, кто бы у тебя ее нипотребовал, никому не показывай. Прощай!

Николай I, однако, ошибся, сосредоточив декабристов в одном месте и назначив Лепарского охранять их...

«Э т о й  о ш и б к о й, — писал позже И. Д. Якушкин, — Николай I остался в потере, потому что мы остались живы и выиграли, приобретя доброго, умного, снисходительного тюремщика, а что еще важнее — законника, сумевшего в продолжение своегодолгого управления помирить букву закона, то есть бестолковость строгой инструкции, с обязанностью доброго и честного человека».
_____________

*Акатуевские  рудники находятся в Нерчинском горном округе, в Забайкалье, открыты в 1815 г. Руды, разрабатываемые здесь, содержат серебро, свинец, марганец, железную охру и бурый железняк.
___________

**Станислав Романович Лепарский (1754—1837) — русский генерал-лейтенант, комендант Нерчинских рудников. Был для своего времени человеком вполне образованным: знал латынь и свободно выражался и писал на французском и немецком языках.

 В 1826 году он был произведён в генерал-майоры и ему было предложено место коменданта Нерчинских рудников. Назначение Лепарского было вызвано ссылкой в Нерчинский рудник лиц, замешанных в мятеже 14 декабря 1825 года. Выбор государя остановился на нём.

Лепарский был назначен комендантом с большими полномочиями: ему была дарована неограниченная власть над заключенными. Эту власть, к его чести, он употребил для по возможности облегчения условий жизни заключённых декабристов.

Лепарский хранил пейзажные работы Н.А. Бестужева, поэтические произведения А.И. Одоевского. Несмотря на то, что Лепарский был лично известен государю с самой лучшей стороны, он тем не менее не сумел выдвинуться и умер в Сибири.
          

ЖЕНА  ДЕКАБРИСТА  НИКИТЫ  МИХАЙЛОВИЧА  МУРАВЬЁВА - АЛЕКСАНДРА  ГРИГОРЬЕВНА как-то в письме  пожаловалась родственникам, что в остроге Петровского завода условия хуже, чем были в Чите. Все письма с каторги читалисть в Третьем отделении:

ПО  ПРИКАЗУ  НИКОЛАЯ I,  БЕНКЕНДОРФ  ПОЛОЖИЛ   НА  ПИСЬМЕ  МУРАВЬЕВОЙ  РЕЗОЛЮЦИЮ: «Ж е н а м   н а п и с а т ь, что напрасно они печалят своих родных, что мужья их посланы для наказания и что все сделано, что только человеколюбие и снисхождение могли придумать для облегче ния справедливо заслуженного наказания...»
______

Где же тут было человеколюбие и снисхождение?!!
__________________________________________________
 
П р и м е ч а н и е. Видимо, на Лепарского донесли, поэтому и решили декабристов из Читы перевести в Петровский завод: место безлюдное глухое, мрачное и бандитское по настоящее время. С Лепарским, скорее всего, Николай  "играл": хотел  побыть добрым за чужой счёт. Так русский публицист М.В. Юзефович приводит следующий рассказ Лепарского о его назначении в Нерчинск:

    «ГОСУДАРЬ  ВЫЗВАЛ  МЕНЯ  В  ПЕТЕРБУРГ  И  ГОВОРИТ  МНЕ: "Станислав Романович, я знаю, что ты меня любишь и потому хочу потребовать от тебя большой жертвы. У меня нет никого другого, кем бы я мог в этом случае заменить тебя. Мне нужен человек, к которому я бы имел такое полное доверие, как к тебе; и у которого было бы такое, как у тебя сердце.

Поезжай комендантом в Нерчинск и облегчи там участь несчастных. Я тебя уполномочиваю к этому. Я знаю, что ты сумеешь согласить долг службы с христианским состраданием". — У старика, во время рассказа, потекли слёзы».
               
ИЗ  РОМАНА  АРНОЛЬДА  ГЕССЕНА   «ВО  ГЛУБИНЕ  СИБИРСКИХ  РУД...»

НА  ПРОТЯЖЕНИИ  ДЕСЯТИ  ЛЕТ СТРЕМИЛИСЬ  СВИДЕТЬСЯ  С  СЫНОМ, его женой и родившейся в Сибири внучкой родители декабриста В.П. Ивашева... Разрешение на поездку к детям мог дать только царь, и к нему обратился спросьбою разрешить поехать к сыну старый генерал П.Н. Ивашев.* Он был настолько уверен, что ему, сподвижнику Суворова, царь не откажет в этой просьбе, что даже начал готовить экипажи и лошадей для поездки в Сибирь, приобрел колясочку для внучки...

Сестры приобрели для отправки Ивашеву сорок два тома разной литературы — сочинений Пушкина, Гоголя, Крылова, Бестужева (Марлинского), Лажечникова, Жуковского, Гнедича, но не посылали, ожидая возможности лично привезти их в Сибирь. Ведь еще в 1830 году Бенкендорф уверял их, что сразу после перевода Ивашева на поселение они получат возможность поехать к нему. Но проходили месяцы, а ответа от царя не было.

Ивашевы надеялись, что Николай I даст им разрешение по ехать к сыну во время посещения им Симбирска и осмотра дома трудолюбия, которым заведовала мать Ивашева. Царь остался всем доволен, даже сделал Ивашевой ценный подарок, но раз
решения поехать к сыну не дал.

Срок пребывания Ивашева на каторге заканчивался 10 мая 1836 года, и родители считали, что, как только его переведут на поселение, они, бесспорно, смогут приехать к сыну...

Перейдя на поселение, Ивашев получил право переписки и послал родителям собственноручно написанное письмо. «С к о л ь к о   б л а г о р о д н ы х   с л е з   п р о л и л и   м ы, — пишет отец в ответном письме сыну, — читая твое письмо, первое собственной твоей руки после горестных одиннадцати лет»...

  НА  СВОЕ  НОВОЕ  ОБРАЩЕННОЕ  К  ЦАРЮ  ХОДАТАЙСТВО  Ивашевы получили 25 ноября 1836 года от Бенкендорфа ответ, в котором он писал, что родственникам находящихся в Сибири государственных преступников не может быть дозволено приезжать в Сибирь для свиданий и что «б у д е  к т о - л и б о  и з  р о д с т в е н н и к о в  означенных преступников отправится в тот край, не испросив предварительно на то разрешения, то местное начальство обязано немедленно его выслать»...

Для матери это было последним жестоким ударом... и 22 мая 1837 года скончалась. Через полтора года, так и не повидав сына, скончался и отец...
____________

*Пётр Никифорович Ивашев (1767—1838) — русский военный инженер, генерал-майор (1798), участник Русско-турецкой, Отечественной войны 1812 года, заграничных походов 1813—1814 гг.. Звание секунд-майора получил за храбрость, проявленную при штурме Очакова, звание премьер-майора — за отличие при штурме Измаила. В  1789 - 1795 годах занимал должность квартирмейстера при штабе Александра Васильевича Суворова.

С началом войны 1812 года активно занимался инженерными работами. С 1817 года в отставке. Без результатно пытался смягчить судьбу своего сына - декабриста. Когда Ивашёв умер, то крестьяне несли гроб с телом своего милосердного барина на руках до самого Симбирска, 40 верст до родовой усыпальницы, .
             
ИЗ  РОМАНА  АРНОЛЬДА  ГЕССЕНА   «ВО  ГЛУБИНЕ  СИБИРСКИХ  РУД...»

ТЯЖЕЛО ВОСПРИНЯЛИ  ДЕКАБРИСТЫ  НЕОЖИДАННУЮ СМЕРТЬ В ПЕТРОВСКОМ ЗАВОДЕ двадцативосьмилетней жены Никиты Муравьева, Александры Григорьевны Муравьевой.
     <...>
Умирая, Муравьева выразила желание быть похороненной в Петербурге, в родовом склепе, рядом с отцом, и гроб с ее телом предполагали отправить в Петербург. Когда она скончалась, 22 ноября 1832 года, Н. А. Бестужев собственноручно сделалдля нее деревянный гроб с винтами, скобами и украшениями, и в негопоместили отлитый им второй, свинцовый.

НО  ЦАРЬ  НЕ  ДАЛ  РАЗРЕШЕНИЯ  ХОРОНИТЬ  ЕЁ  В  РОДОВОМ  СКЛЕПЕ.  Он опасался, что похороны погибшей на каторге жены декабриста выльются в Петербурге в противоправительственную демонстрацию.
          
ИЗ  РОМАНА  АРНОЛЬДА  ГЕССЕНА   «ВО  ГЛУБИНЕ  СИБИРСКИХ  РУД...»

НА  ПРОТЯЖЕНИИ  ВСЕГО  СВОЕГО  ТРИДЦАТИЛЕТНЕГО  ЦАРСТВОВАНИЯ  НИКОЛАЙН I не переставал опасаться «друзей 14 декабря». Он всегда имел на своем столе список декабристов, составленный для него секретарем Следственного комитета.

ПОЛУЧАЯ  ЧЕРЕЗ  БЕНКЕНДОРФА  ТО  ИЛИ  ИНОЕ  ХОДАТАЙСТВО  ОТ  ДЕКАБРИСТА, Николай I, прежде чем дать ответ на поступившую просьбу, всегда заглядывал в этот алфавит. Он читал все, чтонаписано было в нем о роли просителя в подготовке восстания... В зависимости от этого царь и давал через Бенкендорфа ответ...

Когда, например, декабрист В.И. Штейнгель ходатайствовал о переводе его на поселение из Иркутской губернии в Ишим или в какой-нибудь другой, более близкий к Европейской России город, Николай I лицемерно написал: «С о г л а с е н,  д а в н о   в   д у ш е   п р о с т и л   е г о  и  в с е х».

ЭТО  «ВСЕПРОЩЕНИЕ»  НИКОЛАЯ I декабрист В.Л. Давыдов едко высмеял в своей частично сохранившейся поэме «Никола-сарос» — это сокращенное название  Давыдов означало - «Николай, самодержец российский»:

Он добродетель страх любил
И строил ей везде казармы;
И где б её ни находил,
Тотчас производил в жандармы.

...По собственной его вине
При нем случилось возмущенье,
Но он явился на коне,
Провозглашая всепрощенье.

И слово он свое сдержал...
Как сохранилось нам в преданье,
Лет сорок сряду — все прощал,
Пока все умерли в изгнанье.
    *   *   *

Никакаких следов этого всепрощения мы и не находим в многочисленных резолюциях царя на ходатайствах декабристов. В 1829 году декабрист А. А. Бестужев (Марлинский), уже известный тогда писатель, был направлен из Якутска рядовым
на Кавказ, где дослужился до чина прапорщика.

Поддерживая ходатайство Бестужева, его начальник М.С. Воронцов обратился к Николаю I за разрешением перевести его «н а  д р у г о е  м е с т о, по части гражданской, чтобы он мог быть полезным отечеству и употребить свой досуг на занятие словесностью». На эту просьбу царь-жандарм ответил:

«МНЕНИЕ  ГР. ВОРОНЦОВА  СОВЕРШЕННО  НЕОСНОВАТЕЛЬНО: НЕ  БЕСТУЖЕВУ  С  ПОЛЬЗОЙ ЗАНИМАТЬСЯ  СЛОВЕСНОСТЬЮ... Бестужева не туда нужно послать, где он может быть полезен, а туда, где он может быть безвреден. Перевесть его можно, но в другой батальон».

Генерал-губернатор Лавинский хотел поселить декабриста М.А. Фонвизина в Нерчинске, но Николай I сделал на пред ставленном списке против имени Фонвизина пометку: «В   д р у г о е  м е с т о,  д а л е е   н а  С е в е р».

1 июля 1833 года декабрист А. В. Веденяпин, очень нуждаясь, просил разрешить ему отлучиться из Киренска, где он находился на поселении, в окрестные места, чтобы поступить в услужение к частным лицам и обеспечить себя дровами и хлебом. Николай I положил на его прошении резолюцию: «С о г л а с е н, но в услужейие идти не дозволять». Выглядит как откровенная издёвка.

ДЕКАБРИСТ  ПОЭТ   А.И. ОДОЕВСКИЙ обратился в 1833 году к Бенкендорфу с просьбою разрешить ему получить от своих родных три тысячи рублей для помощи находящимся на поселениии нуждающимся декабристам. Николай I положил на этом хо
датайстве резолюцию: «О т к а з а т ь».

15 декабря 1835 года сам Бенкендорф представил Николаю I ходатайство о разрешении выдавать декабристам-поселенцам по двести рублей, а их детей, в Сибири рожденных, освободить от податей и повинностей. Резолюция царя гласила: «С о г л а с е н,  н о  д е т е й   и з  п о д а т н о г о  с о с л о в и я  н е в ы в о д и т ь».

Эти непримиримые и мстительные резолюции Николая I на протяжении всех тридцати лет его царствования напоминали собою его записки к коменданту Петропавловской крепости  Сукину, написанные в первые дни после восстания 14 декабря.               
      
ДЕКАБРИСТА  Н.И. ЛОРЕРА  СОСЛАЛИ  В  ДИКОЕ  МЕСТО - В ПОСЕЛЕНИЕ В
-  МЁРТВЫЙ  КУЛТУК.
 
С  НИКОЛАЕМ I  ВООБЩЕ  НЕЛЬЗЯ  БЫЛО  ГОВОРИТЬ  О  ДЕКАБРИСТАХ, но Россет-Смирнова, умная, образованная и обаятельная женщина, воспользовавшись как-то на одном из придворных вечеров хорошим настроением Николая I, попросила царя разрешить Лореру поселиться вместе с Нарышкиными.

— А где поселен Лорер? — спросил царь присутствовавшего при этом Бенкендорфа.
Всесильный министр не знал и замялся.

— Ну, все равно... А где поселен Нарышкин? — спросил Николай I.

— В Тобольской губернии, ваше величество.

— Так пошлите эстафету к генерал-губернатору Лавинскому с приказанием поселить дядю фрейлины Россет в том самом месте, где поселен Нарышкин...*
______________________

*Михаил Михайлович Нарышкин (1798 — 1863) — русский военный, полковник (1823). Декабрист, член Союза благоденствия (1818) и Северного тайного общества. Участник Кавказской войны, прапорщик (1843). С 1832-1837 жил на поселнии в город Курган Курганского округа Тобольской губернии.
_____________

П р и м е ч а н и е.  В  общем, Николай  Павлович продолжал издеваться над бывшими декабристами как только мог. В 1837 по Сибири путешествовал наследник русского престола Александр Николаевич.
    
ИЗ  РОМАНА  АРНОЛЬДА  ГЕССЕНА   «ВО  ГЛУБИНЕ  СИБИРСКИХ  РУД...»:

«ПОЛЬЗУЯСЬ   ПРЕБЫВАНИЕМ   В   КУРГАНЕ   НАСЛЕДНИКА,  декабристы возбудили через Жуковского ходатайство о разрешении вернуться в Россию. Наследник написал об этом отцу, Николаю I, но тот ответил, что «э т и м   г о с п о д а м  путь в Россию ведет через Кавказ».

Прошло не более двух месяцев, и из Петербурга получен был список шести декабристов, которых приказано было отправить рядовыми на Кавказ, в действующую армию. Когда городничий сообщил об этом, все были поражены. Лорер сказал:

— Если это новое наказание, то должны мне объявить мое преступление. Ежели же милость, то я могу от нее отказаться, что и намерен сделать.

— Ничего не знаю, — ответил городничий. — Я получил депешу, по которой вас требуют в Тобольск для отправки оттуда на Кавказ солдатами. Взволнованы были полковник Нарышкин и поручик Розен, в глубоком раздумье ходил из угла в угол по комнате майор Лорер. Он говорил:

— Кампании 1812, 1813 и 1814 годов, в Отечественную войну с Наполеоном, я провел офицером и молодым человеком, а теперь, после двенадцатилетней жизни в Сибири, с расклеившимся здоровьем, я снова должен навьючить на себя ранец, взять ружье и в мои сорок восемь лет служить на Кавказе солдатом! Непостижимо играет нами судьба наша!
          
НАХОДЯСЬ  В  КАВКАЗСКОЙ  АРМИИ,  ДЕКАБРИСТЫ  СЛУЖИЛИ  ПОД  НАЧАЛЬСТВОМ  ГЕНЕРАЛА H.Н. РАЕВСКОГО-СЫНА, друга А. С. Пушкина... и не раз генерал Раевский приглашал их, рядовых солдат своего полка, к себе на обед.

Об этом кто-то донес Николаю I, и тот дал главнокомандующему, фельдмаршалу Паскевичу*, приказ:  «Н е   с о в е т у ю  в а м   п р о б о в а т ь   м о ё   т е р п е н и е.  Раевского арестовать на гауптвахте на два месяца». С часовым у дверей Раевский был подвергнут домашнему аресту.

Генерал Раевский - сын, лишь случайно вырвавшийся из цепких рук Николая I после восстания 14 декабря, к декабристам и служившим под его началом офицерам и солдатам относился прекрасно. Он делал все, чтобы помочь им снова выйти из солдатских рядов в офицеры.

МНОГИЕ  ДЕКАБРИСТЫ  СЛОЖИЛИ  НА  КАВКАЗЕ  ГОЛОВУ... Так через два десятилетия после восстания Николай I продолжал расправляться с декабристами...
______________________

*Светлейший князь Варшавский, граф Иван Фёдорович Паскевич-Эриванский  (1782 —1856) — русский полководец, государственный деятель и дипломат. Генерал-фельдмаршал (1829)». Командующий русскими войсками в ряде крупных успешных кампаний. Во время боевых действий предпочитал находиться на переднем фланге сражений, получил несколько тяжёлых ранений.

 Высочайшим повелением удостоен права на воинские почести, определённые только императору (1849). Тем не менее Николай I  Паскевича боялся и предпочитал держать подалее от столицы. А чего стоят царские почести, неплохо видно из письма Николая с советом не испытывать его терпение.
 
Дело в том, что в бытность на номинальной должности молоденького генерал- инспектора Великий Князь Николай Павлович не раз получал от старшего по званию Паскевича  "головомойки" по поводу грубого обращения с офицерами.

14 декабря (Восстание декабристов) вызвали Паскевича в Петербург и 1 июня 1826 года Николай I подписал манифест об учреждении Верховного уголовного суда над декабристами — Паскевич был записан в состав суда среди особо назначенных военных и гражданских лиц, но сколько-нибудь деятельного участия в его работе не принимал, что на тот момент воспринималось как протест.

За две недели до коронации Николай I выслал Паскевича из Петербурга командовать войсками на Кавказ. В то время главнокомандующим Отдельным Кавказским корпусом был А.П. Ермолов. Непонятно было, кто кому должен подчиняться, что привело к личной вражде между Ермоловым и Паскевичем. Позднее Ермолов был отозван с Кавказа, успев спасти от участи декабристов Александра Грибоедова.

УМЕЛ  НИКОЛАЙ  ПАВЛОВИЧ  В  ПОЛЬЗУ  СВОЕЙ  ЕДИНОЛИЧНОЙ  ВЛАСТИ   ПОССОРИТЬ ТАЛАНТЛИВЫХ ЛЮДЕЙ,  НО  БЫЛО  ЛИ  ЭТО  НА   ПОЛЬЗУ  РОССИИ?
                     
ИЗ  РОМАНА  АРНОЛЬДА  ГЕССЕНА   «ВО  ГЛУБИНЕ  СИБИРСКИХ  РУД...»

ЛИШЬ  ОДИН  ПАВЕЛ*  ИЗ  ВСЕХ  ПЯТИ  БРАТЬЕВ  (БЕССТУЖЕВЫХ) НЕ  БЫЛ  ЗАМЕШАН  В ДЕЛЕ 14  ДЕКАБРЯ. Но и он не избежал общей их участи. Проходя как-то по дортуарам (артлерийского) училища, великий князь Михаил Павлович, брат Николая I, увидел на столике «Полярную звезду»** В «Полярной звезде», лежавшей на столике между двумякроватями, была напечатана «Исповедь Наливайки» Рылеева...

БЫЛО НАРЯЖЕНО СЛЕДСТВИЕ, И ВЫЯСНИЛОСЬ, что «Полярную звезду» читал вовсе не Павел Бестужев, а его товарищ, спавший по другую сторону столика. Но по ходу следствия былоясно, что Павла хотят удалить из училища, и потому юноша
сказал великому князю:

 —
ВАШЕ ВЫСОЧЕСТВО, Я СОЗНАЮСЬ! Я кругом виноват, я должен быть наказан уже потому, что я — брат моих братьев.

Этот смелый ответ юного Павла решил его участь: он былисключен из училища и направлен солдатом в Бобруйскую крепость...

Мать долго хлопотала об освобождении Павла. Она писала Николаю I, что это ее последний сын и что он ни в чем не виновен. Царь отвечал: «М ы  е г о  н а к а ж е м  п о - о т е ч е с к и»...
 
Три старших брата — Николай, Александр и Михаил — оказались после суда на каторге и в ссылке, а Петр был отправлен солдатом на Кавказ... Петр несколько лет воевал на Кавказе... был ранен... и начал проявлять признаки душевной болезни.
 <...>
ТЩЕТНО  МАТЬ просила разрешить ей взять сына к себе в деревню и лечить, пока это было еще возможно. Но царь даже не отвечал на ее письма. Матери вернули сына Петра лишь тогда, когда болезнь его  обострилась до последней степени... Мать
обратилась к Бенкендорфу с просьбой разрешить поместить сына в больницу для умалишенных, находившуюся в пяти верстах  от Петербурга, по петергофской дороге.

Бенкендорф доложил об этом Николаю I, и тот, властитель огромной империи, распорядился: «В  п р о с ь б е  о т к а з а т ь, так как это заведение находится очень близко от столицы».

Даже Бенкендорф устыдился этой бессмысленной царской резолюции: он сам дал разрешение поместить умалишенного Петра Бестужева в больницу, где тот через три месяца, в 1840 году, скончался.
__________________

*ВЕРСИЯ  БИОГРАФИИ  П. БЕСТУЖЕВА  В  РОМАНЕ  ГЕССЕНА  НЕСОСТОЯТЕЛЬНА.

Павел Александрович Бестужев, (1806 — 1846) — артиллерийский офицер, участник Кавказских войн первой трети XIX века. Был младшим братом декабристов Бестужевых и, хотя следствию не удалось доказать его участие в событиях 14 декабря 1825 года, он остался под подозрением; был сослан юнкером в пехотный полк в Бобруйск, а затем в горную артиллерию на Кавказ. Есть несколько другх версий исключения его из артилерийского училища.С  Но скорее всего его Высочайшей волей его просто велено было удалить из училища.

Заслуги П. А. Бестужева в действующей армии отмечены чином поручика и Аннинским крестом за изобретённый им прицел к пушкам, который был введен во всей артиллерии под наименованием «бестужевского прицела». Версия о сумасшествии является чисто литературной.

В 1835 году начальник штаба военно-учебных заведений Я.И. Ростовцев решил издавать «Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений». Фактическим редактором журнала в 1836—1838 гг. был Павел Александрович Бестужев, назначенный Вел. Кн. Михаилом Павловичем старшим адъютантом при Главном управлении военно-учебных заведений, что едва ли могло бы случиться, когда бы виновником прошлого исключения был Вел. Кн. Михаил.

С 1841 Павел Бесстужев жил в имении своей жены Екатерины Евграфовны (Трегубовой) в селе Гончарово Юрьевского уезда. Сюда же переехала и мать братьев Бестужевых — Прасковья Михайловна. Здесь она и скончалась 8 ноября 1846 года. Сын пережил мать ровно на месяц: умер 8 декабря того же года.
_________

**«Полярная звезда» «Полярная звезда. Карманная книжка для любительниц и любителей русской словесности» — литературный альманах, издававшийся К. Ф. Рылеевым и А. А. Бестужевым-Марлинским в Санкт-Петербурге в 1822—1825 гг. Вышло три книжки: на 1823, на 1824 и на 1825 годы. Последний альманах «Звёздочка» на 1826 год был отпечатан лишь частично и в продажу не поступил.
             
ИЗ  РОМАНА  АРНОЛЬДА  ГЕССЕНА   «ВО  ГЛУБИНЕ  СИБИРСКИХ  РУД...»

НИКОЛАЮ I ДО  С МЫХ ПОСЛЕДНИХ  ЛЕТ  ЕГО   ЖИЗНИ   НЕЛЬЗЯ   БЫЛО  ПО-ПРЕЖНЕМУ ДАЖЕ   НАПОМИНАТЬ О ДЕКАБРИСТАХ. Самые имена их царь хотел вытравить из памяти своих подданных.

ЧЕРЕЗ ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЛЕТ ПОСЛЕ ВОССТАНИЯ,в 1839 году, известный издатель того времени издатель А.Ф. Смирдин* выпустил иллюстрированное издание «Сто русских литераторов». Среди нихбыл и портрет пользовавшегося тогда большой популярностью
писателя-декабриста А. Бестужева (Марлинского).

Разрешение на печатание и выпуск альманаха дал сам управляющий делами III отделения А.Н. Мордвинов**...Многие вырезали из альманаха иповесили у себя портрет А. Бестужева (Марлининский).
   <...>

НИКОЛАЙ I  ВОЗМУТИЛСЯ.
— Е г о   р а з в е с и л и  в е з д е,  а он хотел нас перевешать! — кричал он.

А. Н. Мордвинов был уволен от должности, а из альманаха жандармы начали удалять портрет А. Бестужева (Марлинского)...

В цензурном комитете надолго запомнилась эта история. Через тридцать четыре года после восстания, в 1859 году, когда Николая I уже не было и декабристы были амнистированы, редактор «Живописной русской библиотеки» К.А. Полевой*** хо
поместить в своем журнале портрет А. Бестужева (Марлинского) и напечатать его письма.

По этому поводу возникла обширная переписка, и в цензурном комитете вспомнили, что еще в 1839 году Николай I, усмотрев в издания «Сто русских литераторов» помещенный портрет Бестужева, крайне сему удивился и недоумевал, «к а к и м  о б р а з о м  с и е  м о г л о  б ы т ь  д о п у щ е н о?». Разрешение на напечатание портрета не было дано...
________________

*Александр Филиппович Смирдин (1795 —  1857) — русский книгопродавец и издатель. Главная заслуга Смирдина заключается в удешевлении книг, в достойной оценке литературных произведений как капитала и в укреплении прочной связи между литературой и книготорговлей. Его деятельность сыграла значительную роль в истории русского просвещения.
___________

**Александр Николаевич Мордвинов(1792— 1869) — российский государственный деятель, управляющий III Отделением (1831—1839 гг.) По официальной версии пособствовал продвижению по службе Леонтия Дубельта, постепенно "отодвинувшего" своего начальника, и после увольнения Мордвинова с поста управляющего (18 марта 1839), занявшего его место.

***Ксенофонт Алексеевич Полевой (1801 —  1867) — русский писатель, литературный критик, журналист, книгоиздатель.
          
ИЗ  РОМАНА  АРНОЛЬДА  ГЕССЕНА   «ВО  ГЛУБИНЕ  СИБИРСКИХ  РУД...»

КАК-ТО. ЧЕРЕЗ ДЕСЯТИЛЕТИЯ ПОСЛЕ ВОССТАНИЯ, присутствуя на спектакле итальянской оперы в Петербурге, Николай I увиделв ложе министра двора генерал-фельдмаршала П.М. Волконского* юную, красивую девушку. Это была Нелли, родившаяся в Сибири дочь М. Н. Волконской.

— КТО  ЭТО  У  ТЕБЯ  В ЛОЖЕ СИДИТ, КРАСАВИЦА? — СПРОСИЛ  ЦАРЬ  СВОЕГО  МИНИСТРА.
— Это моя племянница.

— КАК — ПЛЕМЯННИЦА?  У  ТЕБЯ  НЕТ  ПЛЕМЯННИЦЫ...
— Волконская.

— КАКАЯ  ВОЛКОНСКАЯ?
— Дочь Сергея, брата моей жены.

— АХ, ЭТО ТОГО, КОТОРЫЙ УМЕР!
— Он, ваше величество, не умер.

— КОГДА  Я  ГОВОРЮ, ЧТО  УМЕР,  ЗНАЧИТ, УМЕР! —  СУХО  ПОДЧЕРКНУЛ  ЦАРЬ.

Декабрист С. Г. Волконский был еще в то время жив. Жива была и жена его, Мария Николаевна, но большинство декабристов уже действительно умерли.
___________

*Светлейший князь (с1834) Пётр Михайлович Волконский (1776 — 1852) — русский военный и придворный деятель, генерал-фельдмаршал (1850). Начальник Главного штаба Его Императорского Величества (1810—1823), первый министр императорского двора Российской империи (1826 — 1852)
_________________________________

КАК-ТО  НА   ЭТОМ  МРАЧНОВАТОМ ФОНЕ  "СЕНТИМЕНТАЛЬНЫЕ"   ПРИКЛЮЧЕНИЯ   НИКОЛАЯ   ПАВЛОВИЧА С ДАМАМИ ВЫГЛЯДЯТ  НЕ ОЧЕНЬ КРАСИВО... И русские писатели почему не имели права  приписать Николаю Павловичу что-то в точности не бывшее в действительности, но психологически подходящее?


МИХАИЛ  АФАНАСЬЕВИЧ  БУЛГАКОВ (1891—1940) —  РУССКИЙ   ПИСАТЕЛЬ (по образованию – врач),  ДРАМАТУРГ,  РЕЖИССЁР.  Автор романов, повестей, рассказов, пьес, киносценариев и фельетонов. В сравнении с «Первенцами свободы»  О. Форш образ Николая I  в пьесе М. Булгакова «Последние дни. (Пушкин)» с внешней стороны выдержан тактично  —  в стиле  образа Александра I из «Войны и мира» Льва Толстого: даже ещё более скупо.

В   «ПОСЛЕДНИХ  ДНЯХ»  НИКОЛАЙ I  ЛИЧНО   НЕ  ПОДЛ, но между в его лице властью и гением Пушкина – непроходимая пропасть непонимания: так за редкими исключениями было всегда и везде. В столкновении  даже не появляющегося на сцене гения с царём Булгаков сумел показать многовековую трагедию столкновения творцов культуры с властью: масштаб этот шире «приговора»  - обвинения в подлости или жестокости одного властителя в одной стране. Такова природа влости.

Та же тема явлена в романах Булгакова «Жизнь господина де Мольера» (Жан Батист Мольер и Людовик XIV) и «Мастер и Маргарита». В России в царствование Николая противостояние власти и творцов усугублялась в юности небрежным воспитанием Николая: из искусств признавая только живопись, он не ценил гуманитарные науки: литературу считал должной быть только пропагандой в поддержку существующего строя.
____________________________


В.О. КЛЮЧЕВСКИЙ  ДАЛ  ХАРАКТЕРИСТИКУ  ВНУТРЕННЕЙ  ПОЛИТИКИ  НИКОЛАЯ I:

«НИКОЛАЙ  ПОСТАВИЛ СЕБЕ  ЗАДАЧЕЙ  НИЧЕГО  НЕ  ПЕРЕМЕНЯТЬ,  не вводить ничего нового в основаниях, а только поддерживать существующий порядок, восполнять пробелы, чинить обнаружившиеся ветхости помощью практического законодательства и все это делать без всякого участия общества, даже с подавлением общественной самостоятельности, одними правительственными средствами; но он не снял с очереди тех жгучих вопросов, которые были поставлены в прежнее царствование, и, кажется, понимал их жгучесть ещё сильнее, чем его предшественник...»  Добавим, что Николай подавлял общество полицейскими мерами, потому что после восстания декабристов очень боялся революций и любого сводомыслия.

                **********************************************

ПЬЕСА  М. БУЛГАКОВА  «ПОСЛЕДНИЕ  ДНИ. (ПУШКИН)» (1935)  –  о противостоянии царской власти в лице Николая I  и  поэта  Александра Пушкина. В этой пьесе графиня Александра Кирилловна Воронцова* скажет:

«КАК  ЖАЛЬ,  ЧТО  ЛИШЬ НЕМНОГИМ  ДАНО  ПОНИМАТЬ  ПРЕВОСХОДСТВО  ПЕРЕД  СОБОЙ НЕОБЫКНОВЕННЫХ  ЛЮДЕЙ...  Как чудесно в Пушкине соединяется гений и просвещение! Но, увы, у него много завистников и врагов!»
________________________

 
ЦАРЬ  В  ПЬЕСЕ  предстаёт с внешней стороны любителем поухаживать за красивыми женщинами (имело место в действительности!), когда же эта внешняя маска слетает, то Николай I предстаёт жестоким самодержцем, убеждённым, что он охраняет основы вверенного ему судьбой и богом государства. Лаконичность, с которой этого эффекта добивается Булгаков не снилась авторам доброго десятка объёмных романов, здесь цитированных.
_______________

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ. НОЧЬ.  ДВОРЕЦ  ВОРОНЦОВОЙ. Зимний сад. Фонтан. В зелени огни.  Меж сетками порхают встревоженные птицы.  В глубине колоннада, за ней пустынная гостиная. Издалека доносится стон оркестра, шорох толпы.  <…>  Недалеко от колоннады сидит Пушкина, а рядом с ней – Николай I.

Н и к о л а й  I. Какая печаль терзает меня, когда я  слышу  плеск  фонтана  и  шуршание пернатых в этой чаще!

П у ш к и н а.  Но отчего же?

Н и к о л а й  I. Сия искусственная природа напоминает мне подлинную, и  тихое журчание ключей, и тень дубрав... Если бы можно было сбросить  с  себя  этот тяжкий наряд и уйти в уединение лесов, в мирные долины! Лишь там, наедине  с землей, может отдохнуть измученное сердце...

П у ш к и н а. Вы утомлены.

Н и к о л а й  I. Никто не знает и никогда не поймет,  какое  тяжкое  бремя  я обречен нести!

П у ш к и н а. Не огорчайте нас всех такими печальными словами.

Н и к о л а й I. Вы искренни? О да, о  да.  Разве  могут  такие  ясные  глаза лгать? Ваши слова я ценю, вы одна нашли их для меня. Я хочу верить,  что  вы добрая женщина. Но одно всегда страшит меня, стоит мне взглянуть на вас...

П у ш к и н а.  Что же это?

Н и к о л а й I. Ваша красота. О, как она опасна!  Берегите  себя,  берегите! Это дружеский совет, поверьте мне!

П у ш к и н а. Ваше участие — для меня большая честь!

Н и к о л а й I. О, верьте мне, я говорю с открытым сердцем, с чистой  душой. Я часто думаю о вас.

П у ш к и н а. Стою ли я этой чести?

Н и к о л а й  I. Сегодня я проезжал мимо вашего дома, но шторы у вас были закрыты.

П у ш к и н а. Я не люблю дневного света, зимний сумрак успокаивает меня.

Н и к о л а й I. Я понимаю вас. Я не знаю почему, но каждый раз, как я выезжаю, какая-то неведомая сила влечет меня к вашему  дому, и я невольно поворачиваю голову и жду, что хоть на мгновенье мелькнет в окне лицо... <...>

           Из гостиной выходит камер-юнкер, подходит к Николаю I.

     К а м е р – ю н к е р. Ваше Императорское Величество, ее Императорское Величество приказала мне доложить, что она отбывает с Великой княжной Марией  через десять минут.

         Пушкина встает, приседает, выходит в гостиную, скрывается.

 Н и к о л а й  I.  Говорить надлежит: с её  Императорским  Высочеством  Великой княжной Марией Николаевной. И, кроме того, когда я разговариваю, меня нельзя перебивать. Болван! Доложи её величеству, что я буду через десять минут, и попроси ко мне Жуковского.

Камер-юнкер выходит.  Николай I  некоторое время один. Смотрит вдаль тяжелым взором. Жуковский, при звезде и ленте, входит, кланяясь.

Ж у к о в с к и й.  Вашему императорскому величеству угодно было меня видеть?

Н и к о л а й  I. Василий Андреевич, я плохо  вижу  отсюда,  кто  этот  черный стоит у колонны? – Жуковский всматривается. Подавлен. – Может быть, ты сумеешь объяснить ему, что это неприлично. – Жуковский вздыхает. – В чем он? Он, по-видимому, не понимает всей бессмысленности своего поведения. 

Может быть, он собирался вместе с другими либералистами в Convention  Nationale  {Конвент  (фр.).} и по ошибке попал на бал? Или он полагает, что окажет мне  слишком  великую  честь, ежели наденет мундир, присвоенный ему? Так ты скажи ему, что я силой никого на службе не держу. Ты что молчишь, Василий Андреевич?

Ж у к о в с к и й.  Ваше императорское величество, не гневайтесь на него и не карайте.

Н и к о л а й  I. Нехорошо, Василий  Андреевич, не первый день знаем друг друга. Тебе известно, что я никого и никогда не караю. Карает закон.

Ж у к о в с к и й. Я приемлю на себя смелость сказать: ложная система воспитания, то общество, в котором он провел юность...

Н и к о л а й  I. Общество! Уж не знаю, общество ли на него повлияло или он на общество. Достаточно вспомнить стихи, которыми он радовал наших  "друзей четырнадцатого декабря".

Ж у к о в с к и й. Ваше величество, это было так давно!

Н и к о л а й  I. Он ничего не изменился.

Ж у к о в с к и й. Ваше величество, он стал вашим восторженным почитателем...

Н и к о л а й  I. Любезный Василий Андреевич, я знаю твою доброту. Ты веришь этому, а я нет.

Ж у к о в с к и й. Ваше величество, будьте снисходительны к поэту, который призван составить славу отечества...

Н и к о л а й I. Ну нет, Василий Андреевич, такими стихами славы отечества не составишь. Недавно попотчевал. История Пугачева. Не угодно ли...  Злодей истории не имеет. У него вообще странное  пристрастие к Пугачеву. Новеллу писал, с орлом сравнил!***  Да что уж тут говорить! Я ему не верю. У него сердца нет. Пойдем к государыне, она хотела тебя видеть...
_________________


ПОСЛЕ ЭТОГО ДВА СВЕТСКИХ СПЛЕТНИКА И ЗАОДНО И ДОНОСЧИКА РУГАЮТСЯ И БЕСЕДУЮТ:

Д о л г о р у к о в. Вы не извольте остриться. (Пьет.) САМ БЫЛ.

Б о г о м а з о в. Его величество?

Д о л г о р у к о в. ОН.

Б о г о м а з о в. С кем разговаривал?

Д о л г о р у к о в. С арабской женой. Что было! Поздно изволили пожаловать.

Б о г о м а з о в. А что?

Д о л г о р у к о в. Руку гладил. Будет наш поэт скоро украшен опять.

Б о г о м а з о в. Что-то, вижу я, ненавидите вы Пушкина.

Д о л г о р у к о в. Презираю. Смешно! Рогоносец. Здесь tete-a-tete {Свидание наедине (фр.).}, а он стоит у колонны в каком-то канальском фрачишке, волосы склоченные, а глаза горят, как у волка. Дорого ему этот фрак обойдется! <...>
Будет Пушкин рогат, как в короне. Сзади царские рога, а спереди Дантесовы.****
____________________

*Граф Иван Илларионович Воронцов-Дашков (1790 —1854) — русский дипломат, действительный тайный советник из рода Воронцовых. Родоначальник ветви Воронцовых-Дашковых. Женат (с 1834) на красавице Александре Кирилловне Нарышкиной (1817—1856), которую именовали: «Повелительница мод» и первейшая «светская львица». Именно эта дама упоминается в пьесе как графиня Воронцова, потому как все прочие многочисленные представительницы рода Воронцовых-Дашковых  не жили в это время в Петербурге.

4 февраля 1837 года. Граф Воронцов-Дашков, известный пышными и богатыми балами, устроил в Петербурге очередной бал, на который были приглашены самые влиятельные персоны того времени, включая императора. Именно на этом балу Дантес вёл себя вызывающе по отношению к Наталье Гончаровой - Пушкиной. Но Булгаков эту сцену оставляет как бы "за кадром", акцентируя действие на поведении самого царя, котого и считал виноватым в гибели поэта. 
____________________

**Николай I на официальных приёмах не терпел одетых во фраки, если кому был присвоен чин с мундиром.

***С орлом Пугачёв сам себя сравнивает в «Капитанской дочке».

****Как литературный герой князь Пётр Долгоруков имеет мало отношения к реальному, вполне порядочному человеку. Богомазов персонаж вымышленный как эталон светского мерзавца.
               

М. БУЛГАКОВА  ПЬЕСА  «ПОСЛЕДНИЕ   ДНИ. (ПУШКИН).  ДЕЙСТВИЕ   ВТОРОЕ.   

РЕМАРКА  ОТ  АВТОРА.  НОЧЬ.  КАЗЕННЫЙ  КАБИНЕТ. За столом сидит Леонтий Васильевич Дубельт*. Дверь  приоткрывается... <...> входит Николай I, в кирасирской каске и шинели, а за Николаем – Бенкендоф.**

Д у б е л ь т. Здравия желаю, ваше императорское величество. В штабе корпуса жандармов, ваше императорское величество, все обстоит в добром порядке.

Н и к о л а й I. Проезжал с графом, вижу, у тебя огонек.  Занимаешься?  Не помешал ли я?

Д у б е л ь т. Пономарев, шинель.
Пономарев принимает шинели Николая I и Бенкендорфа, уходит.

Н и к о л а й I. Николай I (садясь). Садись, граф. Садись, Леонтий Васильевич.

Д у б е л ь т (стоя). Слушаю, ваше величество.

Н и к о л а й  I. Над чем работаешь?

Д у б е л ь т. Стихи читаю, ваше величество. Собирался докладывать его сиятельству.

Н и к о л а й I. А ты докладывай, я не буду мешать. (Берет какую-то книгу, рассматривает.)

Д у б е л ь т. Вот, ваше сиятельство, бездельники в списках распространяют пушкинское стихотворение по поводу брюлловского распятия. Помните, вы изволили приказать поставить к картине караул? К сожалению, в отрывках. (Читает.)

                Но у подножия теперь креста честного,
                Как будто у крыльца правителя градского,
                Мы зрим - поставлено на место жен святых -
                В ружье и кивере два грозных часовых.
                К чему, скажите мне, хранительная стража?
                Или распятие - казенная поклажа,
                И вы боитесь воров или мышей?.
                <...>
                Иль опасаетесь, чтоб чернь не оскорбила
                Того, чья казнь весь род адамов искупила,
                И чтоб не потеснить гуляющих господ,
                Пускать не ведено сюда простой народ?

Б е н к е н д о р ф. Как это озаглавлено?

Д у б е л ь т. Мирская власть.

Н и к о л а й I. Этот человек способен на все, исключая добра. Ни благоговения к божеству, ни любви к отечеству...  Ах, Жуковский! Все заступается... И как поворачивается у него язык!.. Семью жалко, жену  жалко, хорошая женщина. Продолжай, Леонтий Васильевич.

Д у б е л ь т. Кроме сего, у студента Андрея Ситникова при обыске найдено краткое стихотворение в копии, также подписано: А. Пушкин.

Б е н к е н д о р ф. Прочитайте, пожалуйста.

Д у б е л ь т. Осмелюсь доложить, ваше сиятельство, неудобное.

Н и к о л а й I (перелистывая книгу.) Прочитай.

Д у б е л ь т (читает).

                В России нет закона.
                А - столб, и на столбе - корона.

Н и к о л а й I. Это он?

Д у б е л ь т. В копии подписано: А. Пушкин.

Б е н к е н д о р ф. Отменно любопытно то, что кто бы ни писал подобные гнусности, а ведь припишут господину Пушкину. Уж такова персона.*

Н и к о л а й I. Ты прав. (Дубельту.) Расследуйте.

Б е н к е н д о р ф. Есть что-нибудь срочное?

Д у б е л ь т. Как же, ваше сиятельство: не позднее послезавтрашнего дня я ожидаю в столице дуэль.
 
Б е н к е н д о р ф.  Между кем и кем?

Д у б е л ь т. Между двора его величества камер-юнкером Александром Сергеевичем Пушкиным и поручиком кавалергардского полка бароном Егором Осиповичем Геккереном-Дантес. Имею копию  черновика  оскорбительного письма Пушкина к барону Геккерену отцу.***

Н и к о л а й I.  Прочитай письмо.

Д у б е л ь т (читает). "...П о д о б н о   с т а р о й   р а з в р а т н и ц е, вы подстерегали мою жену в углах, чтобы говорить ей о любви вашего незаконнорожденного сына. И когда, больной позорною болезнью, он  оставался дома,  вы говорили..." Пропуск. "...Не желаю, чтобы жена моя продолжала слушать ваши родительские увещания..." П р о п у с к. "...Ваш сын осмеливался разговаривать с ней, так как он подлец и шалопай. Имею честь быть..."

Н и к о л а й  I. Он дурно кончит. Я говорю тебе, Александр Христофорович, он дурно кончит. Теперь я это вижу.

Б е н к е н д о р ф. Он бретер, ваше величество.

Н и к о л а й I. Верно ли, что Геккерен нашептывал Пушкиной?

Д у б е л ь т.(глянув на бумагу). Верно, ваше величество.  Вчера на балу у Воронцовой.

Н и к о л а й I. Посланник...  Прости, Александр Христофорович, что такую обузу тебе навязал. Истинное мучение!

Б е н к е н д о р ф. Таков мой долг, ваше величество.

Н и к о л а й I. Позорной жизни человек. Ничем и никогда не смоет перед потомками с себя сих пятен. Но время отомстит ему за эти стихи, за то, что талант обратил не на прославление, а на поругание национальной чести. И умрет он не по-христиански. Поступить с дуэлянтами  по  закону. (Встает.) Спокойной ночи. Не провожай меня, Леонтий Васильевич. Засиделся я, пора спать. (Уходит в сопровождении Бенкендорфа.)

               Через некоторое время Бенкендорф возвращается.

Б е н к е н д о р ф. Хорошее сердце у императора.

Д у б е л ь т. Золотое сердце.
                П а у з а.
   
Б е н к е н д о р ф. Как как же быть с дуэлью?

Д у б е л ь т.  Это как прикажете, ваше сиятельство.

Б е н к е н д о р ф.  Извольте послать на место дуэли с тем, чтобы взяли их с пистолетами и под суд. Примите во внимание - место могут изменить.

Д у б е л ь т. Понимаю, ваше сиятельство.
                П а у з а.

Б е н к е н д о р ф. Дантес каков стрелок?

Д у б е л ь т. Туз - десять шагов.
                П а у з а.

Б е н к е н д о р ф. Императора жаль.

 Д у б е л ь т. Ещё бы!
                П а у з а.

Б е н к е н д о р ф. (вставая). Примите меры, Леонтий Васильевич, чтобы люди не ошиблись, а то поедут  н е  т у д а... Покойной ночи, Леонтий Васильевич. (Уходит.)

Д у б е л ь т (один). "Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя..."  "Н е  т у д а"!.. Тебе хорошо  говорить...  "Буря  мглою  небо  кроет..."  Н е   т у д а?
__________

*Леонтий Васильевич Дубельт — глава тайной полиции при Николае I: начальник штаба Корпуса жандармов (1835—1856) и управляющий III отделением (1839—1856), генерал от кавалерии.
____

**Граф (c 1832) Александр Христофорович Бенкендорф (1782 — 1844,)  —  русский государственный деятель, военачальник, генерал от кавалерии; шеф жандармов и одновременно Главный начальник III отделения Собственной Е. И. В. канцелярии (1826—1844).
____________

***Луи-Якоб-Теодор ван Геккерн де Беверваард (1792—1884) — голландский дипломат. Получил звание барона Первой французской Империи в 1813 году. Приёмный отец Жоржа Дантеса – убийцы Пушкина. С 1826 года до мая 1837 года Геккерен был чрезвычайным посланником и полномочным министром при императорском дворе в Санкт-Петербурге. После дуэли Геккерен не был принят во дворце, что считалось отставкой с русской стороны. Был вынужден покинуть Россию.


ИЗ РОМАНА  АРНОЛЬДА  ГЕССЕНА   «ВО  ГЛУБИНЕ  СИБИРСКИХ  РУД...»

В ХОДЕ  СЛЕДСТВИЯ (по делу  декабристов) ВЫЯСНИЛОСЬ, что вольнолюбивые стихи Пушкина были широко распространены в армии. Среди декабристов было много личных друзей Пушкина. Он был знаком с пятью казненными декабристами. Из тридцати приговоренных по первому разряду — с тринадцатью. И еще многих осужденных знал он...

12 АПРЕЛЯ 1826 ГОДА ЖУКОВСКИЙ ПИШЕТ ПУШКИНУ...: «В бумагах каждого из действовавших находятся стихи твои. Это худой способ подружиться с правительством...»

Николай I в это время настойчиво, но безуспешно пытался установить причастность Пушкина к восстанию. На прямопоставленный царем М.П. Бестужеву-Рюмину вопрос, когда и от кого он получил стихотворение Пушкина «Кинжал», декабрист ответил, что «рукописных экземпляров вольнодумческих сочинений Пушкина и прочих было столько по полкам, что это нас самих удивляло».

Такие же показания давали и другие декабристы, и почти все они, когда царь спрашивал их о Пушкине, давали ответы осторожные и уклончивые. Николаю I не удалось, таким образом, добиться от декабристов определенных показаний о прямой и непосредственной связи с ними Пушкина, и он дал приказ из дел вынуть и сжечь все «возмутительные», с его точки зрения, стихи поэта. Стихотворения Пушкина можно было найти почти в каждом следственном деле...
                ***********************************************************

ВЫЗВАВ  ПУШКИНА  ИЗ  МИХАЙЛОВСКОГО  В  ПЕТЕРБУРГ, НОВЫЙ  ГОСУДАРЬ  ДОЛГО   ГОВОРИЛ  С ПОЭТОМ,  ПОТОМ  СПРОСИЛ:

— Пушкин, принял ли бы ты участие в 14 декабря, если б был в Петербурге?

— Непременно, государь, — ответил Пушкин, — все друзья мои были в заговоре, и я не мог бы не участвовать в нем. Одно лишь отсутствие спасло меня...

— Довольно ты подурачился, — возразил император, — надеюсь, теперь будешь рассудителен, и мы более ссориться не будем...

Беседа была закончена. Взяв Пушкина за руку, царь вышелс ним в наполненную царедворцами смежную комнату и сказал:

— ГОСПОДА, ВОТ ВАМ НОВЫЙ ПУШКИН, О СТАРОМ ЗАБУДЕМ.
____________________

П р и м е ч а н и е . Не получился  "новый  Пушкин" - собственность императора российского.  Отрывок из  романа Арнольда Гессена хорошо дополняет относящеееся к более позднему времени действие пьесы Булгакова.



ГРАФ  ЛЕВ  НИКОЛАЕВИЧ  ТОЛСТОЙ  (1828 — 1910) — ОДИН   ИЗ НАИБОЛЕЕ  ИЗВЕСТНЫХ  РУССКИХ  ПИСАТЕЛЕЙ  И  МЫСЛИТЕЛЕЙ  В  ПОВЕСТИ «ХАДЖИ МУРАТ» (1904) даёт крайне негативный словесный портрет нелюбимого царя Николая I. Впрочем, Лев Николаевич терпеть не мог всех русских царей.
____________

НИКОЛАЙ,  В  ЧЕРНОМ  СЮРТУКЕ  БЕЗ  ЭПОЛЕТ,  с полупогончиками, сидел у стола, откинув свой огромный, туго перетянутый по отросшему животу стан, и неподвижно своим безжизненным взглядом смотрел на входивших. Длинное белое лицо с огромным покатым лбом, выступавшим из-за приглаженных височков, искусно соединенных с париком, закрывавшим лысину, было сегодня особенно холодно и неподвижно.

ГЛАЗА  ЕГО,  ВСЕГДА  ТУСКЛЫЕ,  СМОТРЕЛИ  ТУСКЛЕЕ  ОБЫКНОВЕННОГО, сжатые губы из-под загнутых кверху усов, и подпертые высоким воротником ожиревшие свежевыбритые щеки с оставленными правильными колбасиками бакенбард, и прижимаемый к воротнику подбородок придавали его лицу выражение недовольства и даже гнева. Причиной этого настроения была усталость.

Причиной же усталости было то, что накануне он был в маскараде и, как обыкновенно, прохаживаясь в своей кавалергардской каске с птицей на голове,* между теснившейся к нему и робко сторонившейся от его огромной и самоуверенной фигуры публикой, встретил опять ту маску, которая в прошлый маскарад, возбудив в нем своей белизной, прекрасным сложением и нежным голосом старческую чувственность, скрылась от него, обещая встретить его в следующем маскараде.

 Во вчерашнем маскараде она подошла к нему, и он уже не отпустил ее. Он повел её в ту специально для этой цели державшуюся в готовности ложу, где он мог наедине остаться с своей дамой. Дойдя молча до двери ложи, Николай оглянулся, отыскивая глазами капельдинера, но его не было. Николай нахмурился и сам толкнул дверь ложи, пропуская вперед себя свою даму.
<...>

ЛОЖА...  БЫЛА  ЗАНЯТА. На бархатном диванчике, близко друг к другу, сидели уланский офицер и молоденькая, хорошенькая белокуро-кудрявая женщина в домино... Увидав выпрямившуюся во весь рост и гневную фигуру Николая, белокурая женщина поспешно закрылась маской, уланский же офицер, остолбенев от ужаса, не вставая с дивана, глядел на Николая остановившимися глазами.

КАК НИ ПРИВЫК  НИКОЛАЙ  К  ВОЗБУЖДАЕМОМУ  ИМ  В  ЛЮДЯХ  УЖАСУ, этот ужас был ему всегда приятен, и он любил иногда поразить людей, повергнутых в ужас, контрастом обращенных к ним ласковых слов. Так поступил он и теперь.

— НУ,  БРАТ,  ТЫ  ПОМОЛОЖЕ  МЕНЯ,  —  СКАЗАЛ   ОН  ОКОЧЕНЕВШЕМУ   ОТ  УЖАСА   ОФИЦЕРУ, — МОЖЕШЬ  УСТУПИТЬ   МНЕ   МЕСТО.

Офицер вскочил и, бледнея и краснея, согнувшись вышел молча за маской из ложи, и Николай остался один с своей дамой. Маска оказалась хорошенькой двадцатилетней невинной девушкой, дочерью шведки-гувернантки. Девушка эта рассказала Николаю, как она с детства еще, по портретам, влюбилась в него, боготворила его, и решила во что бы то ни стало добиться его внимания. И вот она добилась, и, как она говорила, ей ничего больше не нужно было. Девица эта была свезена в место обычных свиданий Николая с женщинами, и Николай провел с ней более часа.

КОГДА  ОН  В  ЭТУ  НОЧЬ  ВЕРНУЛСЯ  В  СВОЮ  КОМНАТУ  и лег на узкую, жесткую постель, которой он гордился, и покрылся своим плащом, который он считал (и так и говорил) столь же знаменитым, как шляпа Наполеона, он долго не мог заснуть.
   <...>
О том, что распутство женатого человека было не хорошо, ему и не приходило в голову, и он очень удивился бы, если бы кто-нибудь осудил его за это. Но, несмотря на то, что он был уверен, что поступал так, как должно, у него оставалась какая-то неприятная отрыжка, и, чтобы заглушить это чувство, он стал думать о том, что всегда успокаивало его: о том, какой он великий человек.

Несмотря на то, что он поздно заснул, он, как всегда, встал в восьмом часу, и, сделав свой обычный туалет, вытерев льдом свое большое, сытое тело и помолившись богу, он прочел обычные, с детства произносимые молитвы: «Богородицу», «Верую», «Отче наш», не приписывая произносимым словам никакого значения, — и вышел из малого подъезда на набережную, в шинели и фуражке.
  <...>
НИКОЛАЙ,  ОТВЕРНУВШИСЬ,  ПОШЕЛ   ДАЛЬШЕ  и стал громко произносить первые попавшиеся ему слова. «Копервейн, Копервейн, — повторял он несколько раз имя вчерашней девицы. — С к в е р н о,  с к в е р н о». Он не думал о том, что говорил, но заглушал свое чувство вниманием к тому, что говорил.

ДА, ЧТО БЫ БЫЛА  БЕЗ  МЕНЯ  РОССИЯ, — сказал он себе, почувствовав опять приближение недовольного чувства. — Да, что бы была без меня не Россия одна, а Европа». <...> «Да, что было бы теперь с Россией, если бы не я», — опять подумал он.
   <...>
ПОСТОЯННАЯ,  ЯВНАЯ,  ПРОТИВНАЯ   ОЧЕВИДНОСТИ  ЛЕСТЬ  ОКРУЖАЮЩИХ  ЕГО  ЛЮДЕЙ довела его до того, что он не видел уже своих противоречий, не сообразовал уже свои поступки и слова с действительностью, с логикой или даже с простым здравым смыслом, а вполне был уверен, что все его распоряжения, как бы они ни были бессмысленны, несправедливы и несогласны между собою, становились и осмысленны, и справедливы, и согласны между собой только потому, что он их делал.
               
ПРИНЯВ  ПОЗДРАВЛЕНИЯ,  НИКОЛАЙ  ПРОШЕЛ  В  ЦЕРКОВЬ.  Бог через своих слуг, так же как и мирские люди, приветствовал и восхвалял Николая, и он как должное, хотя и наскучившее ему, принимал эти приветствия, восхваления. Все это должно было так быть, потому что от него зависело благоденствие и счастье всего мира, и хотя он уставал от этого, он все-таки не отказывал миру в своем содействии. Когда в конце обедни великолепный расчесанный дьякон провозгласил «многая лета» и певчие прекрасными голосами дружно подхватили эти слова...
___________________

П Р И М Е Ч А Н И Е. Из дневника Л.Н. Толстого во время работы над "Хаджи Муратом": «Всё вожусь с Николаем Павловичем. Всё нехорошо». В письме П.И. Бирюкову*: «Хаджи Мурата поправляю и теперь бьюсь над главою о Николае Павловиче, которая если и будет не пропорциональна, но мне кажется важна, служа иллюстрацией моего понимания власти». Прямого отношения к сюжету "Хаджи-Мурата" вставная глава о Николае Павловиче не имеет. Но иллюстрация власти выходит крайне негативной и - пардон! - являет аморальную власть.

*Павел Иванович Бирюков (1860–1931) — русский публицист и общественный деятель, друг и биограф Л.Н. Толстого.



ИЗ  САТИРИЧЕСКОГО  РОМАНА - ПАМФЛЕТА  НИКОЛАЯ  ЛЕСКОВА   «ЧЁРТОВЫ  КУКЛЫ» (1890)

По сюжету романа некий Герцог (прототип - Николай I) приглашает в свою северную столицу итальянского художника, обещая тому все условия для работы. Но нельзя получить что-нибудь, чем-нибудь не заплатив.
_______________
 
ПО  ПРИБЫТИИ  В  СТОЛИЦУ  СВОЕГО  ПОКРОВИТЕЛЯ  Фебуфис не был им покинут и позабыт. Напротив, он тотчас же был прекрасно устроен во всех отношениях и не лишался даже знаков дружбы и внимания, которыми пользовался во время путешествия. Конечно, теперь они виделись реже и беседовали при других условиях, но всё-таки положение Фебуфиса было прекрасное и возбуждало зависть в местном обществе, и особенно среди приближённых герцога.

ПОВЕЛИТЕЛЬ, которого боялись и трепетали все его подданные, держал себя с привезённым художником запросто, и Фебуфис этой линии не портил. К чести его, он значительно изменился и, вкусив мало мёду на кинжале, посбавил с себя заносчивости, а держался так скромно, как этого требовало положение.

УЧАСТИЕ  В  ПРИДВОРНОЙ  ЖИЗНИ  ЕГО  НЕ  ТЯГОТИЛО: сначала это ему было любопытно само по себе, а потом стало интересно и начало втягивать как в пучину... Ещё позже это стало ему нравиться... Как никак, но это была жизнь: здесь всё-таки шла беспрестанная борьба, и кипели страсти, и шевелились умы, созидавшие планы интриг. Всё это похоже на игру живыми шашками и при пустоте жизни делает интерес. Фебуфис стал чувствовать этот интерес.
____________________


В  ИТАЛИИ  ДУЗЬЯ  ХУДОЖНИКА  ДУМАЮТ  КАК БЫ  ЕМУ  ПОМОЧЬ? Понимая, что Феофубис гибнет как творец, они стараются придумать, как бы другу помочь?

— А может быть, его (Герцога) немножко удержит трусость.
— Перед кем и перед чем?

— Перед талантливым художником, который всегда может найти средство отплатить за дурное с собою обращение.

— Какие глупости! Какие наивные, детские глупости! Что вы о себе и о них думаете? Какое это средство? ... <мнение самого реалистично мыслящего по имени - Мак>
— Полотно, на котором можно всё увековечить. А Фебуфис всегда останется талантом.

Мак (самый здравомыслящий) махнул рукою и сказал:
— Вы дети! Поверьте, что тому, кому вверил себя упоминаемый вами «талант», никакой стыд не страшен. Он, я думаю, почёл бы за стыд знать, что такое есть боязнь стыда; а что касается «таланта», то с ним расправа коротка: ничто не помешает оставить этот талант и без полотна, и без красок, и даже без божьего света. Да и без того... этот талант выцветет... Не забывайте, что птицы с яркоцветным оперением, перелиняв раз в клетке, утрачивают свою красивую окраску
_____________


В  СЕВЕРНУЮ  СТОЛИЦУ  ГЕРЦОГА  К  ФЕОФУБИСУ   ПРИЕХАЛ  ДРУГ  ПО  ИМЕНИ  ПИК:

«РАБОТАТЬ  ДРУЗЬЯ  МОГЛИ  ТОЛЬКО  ПО ЗАКАЗАМ ГЕРЦОГА, и он же был и ценителем их произведений. В искусстве всё зависело от него, как и во всём прочем: он осматривал все произведения учеников с мелом в руке и писал своею рукой на картине своё безапелляционное решение. Фебуфис — их главный руководитель — при этом только стоял и молчал.

ПИК  ГОВОРИЛ  ЕМУ: "Д л я  ч е г о  т ы  н е  в о з р а з и ш ь?" — но тот не возражал. Без сомнения, он понимал, что находится здесь только для вида и для парада. Программы допускались только старые, совсем не отвечавшие новым живым стремлениям, обозначавшимся уже в других европейских школах».
______________________


ФЕБУФИС  ПОПЫТАЕТСЯ  ПОГОВОРИТЬ   С  ГЕРЦОГОМ об отсталости руской академической школы живописи и о том, что остапвшиеся на родине друзья его справедливо презирают:
— Они не хотят видеть ничего, что явилось не у них; чужое их не трогает,— объяснял герцогу Фебуфис. (Про своих давно подчинившися деспотической системе в северной столице коллег)

— Ты это прекрасно говоришь: да, ты им чужой... Ну да!.. ты мой!
<...>

— С тех пор как я уехал сюда... Им кажется, что я здесь переродился. (Про оставшихся в Италии друзей)

— ЭТО  И  ПРЕКРАСНО. ТЫ МОЙ!
— Нет, они думают, что я всё позабыл...

— Забыл глупости! <...> Это всё зависть!
— Не одна зависть, — я знаю, что они мне не прощают... Измену.
— Чему?
— Задачам искусства.

— ЗАДАЧИ  ИСКУССТВА — это героизм и пастораль, вера, семья и мирная буколика, без всякого сованья носа в общественные вопросы — вот ваша область, где вы цари и можете делать что хотите. Возможно и историческое, я не отрицаю исторического, но только с нашей, верной точки зрения, а не с ихней.

ОБЩЕСТВЕННЫЕ   ВОПРОСЫ   ИСКУССТВА   НЕ  КАСАЮТСЯ. Художник должен стоять выше этого. Такие нам нужны! Ищи таких людей, которые в этом роде могут быть полезны для искусства, и зови их. Обеспечить их - моё дело.

Можно будет даже дать им чины и форму. У меня они могут творить, ничем не стесняясь, потому что у меня ведь нет никаких тревог, ни треволнений. Только трудись. Я хочу, чтобы наша школа сохранила настоящие, чистые художественные предания и дала тон всем прочим. Обновить искусство — это наше призвание.
          
В  ИТОГЕ  МИНИСТР СООБЩИЛ  ХУДОЖНИКУ, что ему дарован новый чин и имения, что означало и смену поддданства, после чего художник навсегда попадал под власть Герцога.
 
ВОЗМУЩЁННОМУ  ФЕОФУБИСУ  НАДО  ОБЪЯСНИТЬСЯ   С  ГЕРЦОГОМ:

УВИДАВ ЕГО ИЗДАЛИ, ГЕРЦОГ КИВНУЛ ЕМУ ГОЛОВОЮ и, прервав речь с тем, с кем разговаривал, громко спросил:
— Т ы   д о в о л е н?

Это была пренеудобная форма для начала объяснений; художник почти столько же волею, сколько и неволею уронил тихо, что он доволен, но осмелится нечто объяснить.

Ответ показался герцогу невнятен, и он переспросил:
— Ч т о?!
— Я благодарю вашу светлость за ваши милости, но...

— ТО-ТО! искусство, <...> как и всё, должно быть национально. А чтобы различные толки не портили дела, я велел принять меры, чтобы... (до тебя) не доходили никакие толки.
__________________

П р и м е ч а н и е. Чтобы куда-то или к кому-то "не доходили никакие толки" меры могут быть только полицейские.


ИЗ ПОВЕСТИ  Л.Н. ТОЛСТОГО  «ОТЕЦ  СЕРГИЙ» (1911). 

В  ПЕТЕРБУРГЕ  В  СОРОКОВЫХ  ГОДАХ  СЛУЧИЛОСЬ  УДИВИВШЕЕ  ВСЕХ  СОБЫТИЕ: красавец, князь, командир лейб-эскадрона кирасирского полка, которому все предсказывали и флигель-адъютантство и блестящую карьеру при императоре Николае I, за месяц до свадьбы с красавицей фрейлиной, пользовавшейся особой милостью императрицы, подал в отставку, разорвал свою связь с невестой, отдал небольшое имение свое сестре и уехал в монастырь, с намерением поступить в него монахом.

Событие казалось необыкновенным и необъяснимым для людей, не знавших внутренних причин его; для самого же князя Степана Касатского все это сделалось так естественно, что он не мог и представить себе, как бы он мог поступить иначе.
<...>
  Восемнадцати лет он (герой  повести Степан Касатский) был выпущен офицером в гвардейский аристократический полк. Император Николай Павлович знал его еще в корпусе и отличал его и после в полку, так что ему пророчили флигель-адъютантство. И Касатский сильно желал этого не только из честолюбия, но, главное, потому, что еще со времен корпуса страстно, именно страстно, любил Николая Павловича.

ВСЯКИЙ  ПРИЕЗД  НИКОЛАЯ  ПАВЛОВИЧА  В  КОРПУС,— а он часто езжал к ним,— когда входила бодрым шагом эта высокая, с выпяченной грудью, горбатым носом над усами и с подрезанными бакенбардами фигура в военном сюртуке и могучим голосом здоровалась с кадетами, Касатский испытывал восторг влюбленного, такой же, какой он испытывал после, когда встречал предмет любви. Только влюбленный восторг к Николаю Павловичу был сильнее. Хотелось показать ему свою беспредельную преданность, пожертвовать чем-нибудь, всем собой ему.

И  НИКОЛАЙ  ПАВЛОВИЧ  ЗНАЛ, что возбуждает этот восторг, и умышленно вызывал его. Он играл с кадетами, окружал себя ими, то ребячески просто, то дружески, то торжественно-величественно обращаясь с ними. После последней истории Касатского с офицером <<за ложь К. ударил старшего офицера>> Николай Павлович ничего не сказал Касатскому, но, когда тот близко подошел к нему, он театрально отстранил его и, нахмурившись, погрозил пальцем и потом, уезжая, сказал:

— Знайте, что все мне известно, но некоторые вещи я не хочу знать. Но они здесь. — Он показал на сердце.
                **********************************************************

КАСАТСКИЙ СТАЛ  БЛЕСТЯЩИМ ОФИЦЕРОМ  И  СОБИРАЕТЯ ЖЕНИТЬСЯ В ВЫСШЕМ СВЕТЕ  ДЛЯ  КАРЬЕРЫ:

ОН  ИЗБРАЛ  ДЕВУШКУ,  КРАСАВИЦУ,  ПРИДВОРНУЮ... Это была графиня Короткова. Касатский не для одной карьеры стал ухаживать за Коротковой, она была необыкновенно привлекательна, и он скоро влюбился в нее. Сначала она была особенно холодна к нему, но потом вдруг все изменилось, и она стала ласкова, и ее мать особенно усиленно приглашала его к себе.

Касатский сделал предложение и был принят. Он был удивлен легкостью, с которой он достиг такого счастья, и чем-то особенным, странным в обращении и матери и дочери. Он был очень влюблен, и ослеплен, и потому не заметил того, что знали почти все в городе, что его невеста была за год тому назад любовницей Николая Павловича.

За две недели до назначенного дня свадьбы Касатский сидел в Царском Селе на даче у своей невесты. Был жаркий майский день... Мэри была особенно хороша в белом кисейном платье. Она казалась олицетворением невинности и любви...
<...>
«Д а,  т е п е р ь  и л и   н и к о г д а,— подумала она. —  Все равно он узнает. Но теперь он не уйдет. Ах, если бы он ушел, это было бы ужасно!»

И она любовным взглядом окинула всю его большую, благородную, могучую фигуру. Она любила его теперь больше Николая и, если бы не императорство, не променяла бы этого на того.

— Послушайте. Я не могу быть неправдива. Я должна сказать все. Вы спрашиваете, что? То, что я любила.
Она положила свою руку на его умоляющим жестом.

Он молчал.
— Вы хотите знать кого? Да, его,  г о с у д а р я.

— Мы все любим его, я воображаю, вы в институте...
— Нет, после. Это было увлеченье, но потом прошло. Но я должна сказать...
— Ну, так что же?

— Нет, я не просто.
Она закрыла лицо руками.

— Как? Вы отдались ему?
Она молчала.

— Любовницей?
Она молчала.

Он вскочил и бледный, как смерть, с трясущимися скулами, стоял перед нею. Он вспомнил теперь, как Николай Павлович, встретив его на Невском, ласково поздравлял его.

— Боже мой, что я сделала, Стива!

— Не трогайте, не трогайте меня. О, как больно!
Он повернулся и пошел к дому. В доме он встретил мать.

— Вы что, князь? Я... — Она замолчала, увидав его лицо. Кровь вдруг ударила ему в лицо.
— Вы знали это и мной хотели прикрыть их. Если бы вы не были женщины,— вскрикнул он, подняв огромный кулак над нею, и, повернувшись, убежал.

Если бы тот, кто был любовником его невесты, был бы частный человек, он убил бы его, но это был обожаемый царь. На другой же день он подал в отпуск и отставку и сказался больным, чтобы никого не видеть, и поехал в деревню.
________________


КАСАТСКИЙ  ОБРЁЛ   НЕКОТОРОЕ  УСПОКОЕНИЕ,  ПРИНЯВ  МОНАШЕСТВО: "М у ч а л о   е г о  только воспоминание о невесте. И не только воспоминание, но представление живое о том, что могло бы быть. Невольно представлялась ему знакомая фаворитка государя, вышедшая потом замуж и ставшая прекрасной женой, матерью семейства. Муж же имел важное назначение, имел и власть, и почет, и хорошую, покаявшуюся жену."
_______________

П р и м е ч а н и е. Несмотря на монашеский чин, вся эта история не слишком хорошо кончилась для впечатлительного Касатского уже по его вине. Но Николай Павлович в этой истории лично более не появится. Есть мнение, что вся повесть Льва Толстого "Отец Сергий" изобличает фальшь всей системы, как впрочем и все произведения Л.Н. Толстого. Собственно, это повесть в том числе и о том, как погибает в николаевской системе слишком нравственный человек.


ИЗ  РОМАНА - САТИРИЧЕССКОГО ПАМФЛЕТА Н.С. ЛЕСКОВА  «ЧЁРТОВЫ  КУКЛЫ» (1890). Ситуация описана Лесковым ранее Л.Н. Толстого. Но поскольку этот памфлет Лескова менее известен и долго не печатался, мы помещаем его после «Отца Сергия» (1911). У Лескова ситуация потери невинности передана с гораздо большим сарказмом.

 Как здесь уже рассказывалось, некий итальянский художник, уехав по предложению Герцога (Николая I) в некую северную страну, сманил к себе друга, который в письмах к друзьям описывает нравы этой страны (России) с восторгом удивления о стране, где:

«ДЕВУШКИ  В  ХОРОШИХ  СЕМЕЙСТВАХ здесь так тщательно оберегаются от всего, что может вредить их целомудрию, что иногда не знают самых обыкновенных вещей, — словом, они наивны и милы, как дети».
_________

ДРУЗЬЯ В  ИТАЛИИ  ОБСУЖДАЮТ ЭТО ПИСЬМО:

— Пик пишет, что он живёт в таком любопытном городе, где женщины целомудренны до того, что не знают, отчего у них рождаются дети.
— Вот так раз!
— Что же? Этим ведь, пожалуй, можно быть довольным, — заметили другие, и стали делать по этому случаю различные предположения.
__________


ПОПАВШИЙ  В  СЕТИ  АМУРА  ДРУГ ХУДОЖНИКА  ФЕОФУБИСА - ПИК  СОБИРАЕТСЯ ЖЕНИТСЯ:

«В НОВОМ ПИСЬМЕ Пик писал уже не о женщинах вообще, а особенно об одной избраннице, которую он в шаловливом восторге называл именем старинной повести: "Прелестная Пеллегрина, или Несравненная жемчужина"...

 "Прелестная Пеллегрина" была дочь заслуженного воина, покрытого самыми почтенными сединами, ранами и орденами. Пеллегрина получила от природы милое, исполненное невинности лицо, осенённое золотыми кудрями, а герцог дал ей за заслуги отца на свой счёт самое лучшее образование в монастыре, укрывавшем её от всяких соблазнов во все годы отрочества.
       
 ДАЛЕЕ  «ПРЕЛЕСТНАЯ  ПЕЛЛЕГРИНА»  -  УЖЕ  ЖЕНА  ПИКА  ПРИЗНАЁТСЯ  КАК  ОНА  ПОТЕРЯЛА  НЕВИННОСТЬ. Новобрачный очень застенчив и целомудрен. После венчания оставшись вдвоём с прелестной супругой:

 ПИК СОВЕРШЕННО ПОТЕРЯЛСЯ, убежал в холодный зал и, прислонясь лбом к покрытому изморозью оконному стеклу, проплакал всю ночь. В этом же положении спасла его утром его молоденькая жена: она подошла к нему с своим невинным детским взглядом в утреннем капоте новобрачной дамы, положила ему на плечи свои миниатюрные ручки и, повернув к себе этими ручками его лицо, сказала:

— Мой друг, ведь я не раздевалась...
— Мне всё равно! — ответил спешно Пик.
— Нет... не всё равно.

У Пика кипела досада, и он ответил:
— Я говорю вам: это мне всё равно!

— А я... я себе этого даже и объяснить не могу...
<...>
— Даже себе не можете объяснить?!
— Вот именно!

— Это становится интересно.
— Я помню одно, что я дежурила в комнате у начальницы, и он неслышно взошёл по мягким коврам, и... он  <Николай I> взял меня очень сильно за пояс...

— Чёрт бы вас взял с ним вместе!

— Но я не раздевалась и только была совсем измучена... и я больше ничего не знаю... я ничего не помню...

— Не помните!
— Да, я затрепетала...
— Затрепетала!
— Да, затрепетала... мы так воспитаны.

— Вы очень оригинально воспитаны... Ничего не понимаете...
— Да... не понимала, а теперь мне дурно.

Пик хотел её оттолкнуть, но вместо того принял жену под руки, отвёл её в спальню, помог ей раздеться и сказал:

— Раз всё было так, то это предается забвению.

Она в полузабытьи, с глазами, закрытыми веками, слабо пожала его руку.
____________

П р и м е ч а н и е. Невинная девушка оказалась опытной любовницей и к тому же  злой интриганкой. В итоге муж сбежал от неё не известно куда.



ИВАН  СЕРГЕЕВИЧ  ШМЕЛЁВ (1873 — 1950) — РУССКИЙ  ПИСАТЕЛЬ,  ПУБЛИЦИСТ,   ПРАВОСЛАВНЫЙ   МЫСЛИТЕЛЬ.   ИЗ  ПОВЕСТИ  ШМЕЛЕВА  «НЕУПИВАЕМАЯ  ЧАША» (1918)

Осматривая очень «романтичное» место - старинный нежилой барский дом компания молодёжи видит:

«ПОРТРЕТ  В  ОВАЛЬНОЙ  ЗОЛОЧЕНОЙ  РАМЕ. Очень молодая женщина в черном глухом платье, с чудесными волосами красноватого каштана. На тонком бледном лице большие голубые глаза в радостном блеске: весеннее переливается в них, как новое после грозы небо,-- тихий восторг просыпающейся женщины. И порыв, и наивно-детское, чего не назовешь словом.

— Радостная королева-девочка! — скажет кто-нибудь, повторяя слово заезжего поэта.

 Стоят подолгу, и наконец все соглашаются, что и в удлиненных глазах, и в уголках наивно полуоткрытых губ — горечь и затаившееся страдание.

— Вторая неразгаданная Мона Лиза! — кто-нибудь скажет непременно.
 <...>
— Секрет! — спешит предупредить сторож, почесывая кулаком спину. — <...> секрет... про   а н п и р а т о р а! (императора) Прописано на ней там...
   <...>
И все начинают вполголоса вычитывать на картонной наклейке выписанное красиво вязью, с красной начальной буквой:

"АНАСТАСИЯ  ЛЯПУНОВА,  по роду Вышатова. Родилась 1833 года майя 23.  Скончалась 1855 г. марта 10 дня... "На балу санкт-петербургского дворянства Августейший Монарх "[Николай  I ]. Изволил остановиться против сей юной девицы, исполненной нежных прелестей. Особливо поразили Его глаза оной, и Он соизволил сказать: "Maintenant c'est 1'hiver, mais vos yeux, ma petite, reveillent dans mon coeur le printemps! "[ "С е й ч а с  з  и м а,  но ваши глаза, малышка, пробуждают в моем сердце весну!" (фр.)].

А наутро прибыл к отцу ее, гвардии секунд-майору Павлу Афанасьевичу Вышатову, флигель-адъютант и привез приглашение во дворец совокупно с дочерью Анастасией. О, сколь сия Монаршая милость горестно поразила главу фамилии благородной!

Он же, гвардии секунд-майор Вышатов, прозревая горестную отныне участь юной девицы, единственного дитяти своего, и позор семейный, чего многие за позор не почитают, явил дерзостное ослушание, в сих судьбах благопохвальное, и тот же час выехал с дочерью, в великом ото всех секрете, в дальнюю свою вотчину Вышата-Темное"».
________________________

П р и м е ч а н и е. В романе Булата Окуджавы "Путешествие дилетаентов"  собственная мать бранит дочь за отказ государю: "Лавиния, в ы  д у р а: он (государь) так на вас смотрел, как ни на кого больше; он унизился, предлагая вам своё покровительство; будь вы умнее и великодущнее, вы бы не позволили себе столь опрометчиво назвать благосклонность государя притязанием..."

По слухам у Николая I  было немало любовниц, которых он потом выдавал замуж. Но есть версия, что Николай Павлович в том числе сам про себя любил рассказывать им же сочинённые анекдоты, в которых сильно преувеличивал свои амурные похождения. Так в романе Булата Окуджавы «Путешествие дилетантов», автор романа в уста царя вкладывает при его жизни с его же слов передававшийся анекдот.


ИЗ  РОМАНА  БУЛАТА  ОКУДЖАВЫ «ПУТЕШЕСТВИЕ  ДИЛЕТАНТОВ». ОДНА  ИЗ  СВЕТСКИХ  КРАСАВИЦ  ЗАПИСЫВАЕТ В  ДНЕВНИКЕ:

 "Я бы не поверила рассказам, ежели бы сама  не ощутила  благосклонности Государя ко мне. В последний раз он так открыто и долго смотрел на меня, словно запоминал."
 
Смеясь над готовой по первому намёку «повеситься на шею» государю баронессой, и над её  сановным мужем, готовым "принести себя в жертву", автор романа скажет:

 «С т а л о   и з в е с т н о,  что у баронессы с государем ничего не вышло. То ли она ему не угодила, то  ли  о н  б ы л   н е  т а к о в,  к а к и м  р и с о  в а л и  е г о   з л ы е  я з ы к и...»
               
И  ОКУДЖАВА  КАК БЫ  МЫСЛЕННЫМ  МОНОЛОГОМ  САМОГО  НИКОЛАЯ ПАВЛОВИЧА ПРОЯСНЯЕТ  СИТУАЦИЮ:


   ОБОЖАЯ  ЖЕНУ, превращая ее жизнь в грандиозный  фестиваль... роскоши, изысканности и безоблачности, он (Николай I) позволял себе все-таки  видеть других женщин, и отмечать их своим вниманием, и тянуться к ним; и вто же время, почитая их как  идею... он никогда не обольщался на их счет.

ИХ БЫЛО НЕМАЛО В ЕГО ЖИЗНИ,и он умел запоминать и был зорок, и поэтому ничто в их поведении не могло укрыться от  него. Он обогащал свой опыт за их
счет легко и стремительно, не оскверняя семейных святынь. Он хорошо знал, какие многослойные прожекты зреют за их очаровательным  простодушием, какая неукротимая жажда  владеть распирает их робкие души и обременяет их изысканные  плечики, какой наглый расчет таится в прекрасных глазах, переполненных слезами слабости и благоговения, и какие неправдоподобные жертвы приносят они себялюбию - этому  сумасбродному божеству своей природы.

    
ОН ЗНАЛ И ОБ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОМ КОВАРСТВЕ, НА КОТОРОЕ ОНИ СПОСОБНЫ... Он всегда поражался отсутствию в них чувства меры, но то, что оскорбляло его в других, восхищало в представительницах собственной  семьи, ибо семья, она тоже была для  него ритуалом среди множества прочих ритуалов, на которых  он был вскормлен.

 То была семья, а те, иные, вызывали в нем легкое пренебрежение, когдаон с ними сталкивался, и почти забывались, когда отсутствовали. Теперь он лишь изредка  позволял себе снисходить к ним, наблюдая, как они тотчас вспыхивают и теряют рассудок, наподобие баронессы Фредерикс, этой гордой и недоступной... как она... заторопилась  к нему, теряя свое обаяние, словно перышки. О н   з а б а в л я л с я.

В  ДАВНИЕ  ВРЕМЕНА  СЛУЧАЛИСЬ  ИСТОРИИИ  И  ПОПРЕЛЕСТНЕЙ, о некоторых из них он <Николай I> любил рассказывать в тесном кругу, не боясь изображать себя в невыгодном свете, ибо далекое прошлое, как он полагал, уже прощено, а его... идеи и правила неприкосновенны...

– ОДНАЖДЫ  СО  МНОЙ  ПРОИЗОШЛА  ПРЕЛЕСТНАЯ  ИСТОРИЯ  лет двадцать тому назад...  она смешная и поучительна, и я хочу вам ее рассказать...
  <...>
ОДНАЖДЫ, В  ДАЛЕКОМ ЯНВАРЕ, прогуливаясь, как обычно, по набережной (а вставал он на рассвете, занимался делами, кушал чай, около восьми утра принимал первые доклады и ровно в девять выходил на прогулку), на мостике у Зимней канавки он заметил идущую ему навстречу молодую девушку, скромную, но очень мило одетую, с большой нотной папкой в руках.

 Он пристально взглянул на нее, отметив про себя ее достоинства, и прошел мимо, и, верно, позабыл бы о ней, ежели бы на следующее утро снова они не повстречались на том же месте.

ЕГО  ЭТО  ЗАИНТРЕСОВАЛО,  тем более что молодая особа была прехорошенькая, но держалась чрезвычайно скромно и порядочно. Она, видимо, тоже обратила внимание на молодого красивого офицера-измайловца и поэтому, когда на третий или четвертый день он приветливо ей улыбнулся, ответила ему не менее приветливой улыбкой.

Затем последовал обмен дружескими поклонами, а затем и более или менее откровенные разговоры. Так продолжалось около месяца. Его крайне забавляло, что она не догадывалась вовсе, с кем имеет дело, и держала себя с ним на равных.

ИЗБЕГАЯ  ГОВОРИТЬ  О  СЕБЕ, ОН  УЗНАЛ  ВСЮ  НЕСЛОЖНУЮ  БИОГРАФИЮ НЕЗНАКОМКИ. И Оказалось, что она дочь бывшего учителя немецкого языка, оставившего свои занятия вследствие полной глухоты, что она дает уроки музыки... Наконец он узнал, что живут они на Гороховой... и занимают небольшую квартирку в четыре комнаты.

От откровенных разговоров о житье - бытье собеседники перешли к более интимным темам, и он осторожно навел речь на желание свое ближе познакомиться с молодой учительницей. Отказа не последовало. Девушка легко согласилась, чтобы новый знакомый посетил ее и познакомился с ее отцом и матерью... Назначен был день и час первого визита... <…>.

И  ВОТ,  ПОДНЯВ ВОРОТНИК  ШИНЕЛИ, ТОРОПЛИВО  ШАГАЛ ОН  ПО  ТЁМНЫМ  УЖЕ  УЛИЦАМИ... (Бесценный Читатель!  Представавь себе русского  императора в этой роли, будто на сцене хоть БДТ!!!) На углу Гороховой он, как бывалый ловелас, оглянулся с осторожностью во все стороны и направился к указанному ему дому.

У ворот он осведомился у дворника, туда ли попал, и, пройдя двор, стал подниматься по довольно узкой деревянной лестнице. Против всякого ожидания, лестница оказалась освещенной. Правда, все освещение ограничивалось тусклым фонарем со вставленным в него оплывшим огарком, но для Гороховой улицы того времени и это было роскошью.


ОСТОРОЖНО  ПОДНИМАЯСЬ  ПО  ГРЯЗНЫМ  И  СКОЛЬЗКИМ  СТУПЕНЯМ, он еще издали услышал звуки фортепьян и ощутил какой-то странный запах – смесь подгорелого масла и дешевого одеколона. В довершение ко всем странностям перед нужной ему дверью горел такой же фонарь. Удивление его все возрастало. Но что же делать? Не уходить же обратно, как самому простому из смертных...

Он опустил воротник шинели и смело дернул за железную ручку звонка, болтавшуюся поверх совершенно ободранной клеенки. Дверь распахнулась, стремительное облако дурмана нахлынуло на него, и он увидел медно-красную рожу служанки.

– Кого вам? – неприветливо спросила она.

ОН НАЗВАЛ  ФАМИЛИЮ ХОЗЯИНА.
– Дома нету! Вдругорядь приходите... – И она попыталась захлопнуть дверь, но он помешал ей.
 
– А БАРЫШНЯ?..
– Сказано вам, никого... Экие неотвязные, прости господи!

– НО КАК ЖЕ. МНЕ СКАЗАЛИ... МЕНЯ ЖДУТ...
   <...>
– Ждут, да не вас! – крикнула она. – Нынче нам не до простых гостей...

– ТАК, СТАЛО БЫТЬ, ГОСПОДА ДОМА? – СПРОСИЛ ОН, ОЗАДАЧЕННЫЙ.

– Д о м а,  д о м а, – сказала она страшным шепотом, – только пускать никого не приказано... Самого  а м п и р а т о р а   ждут в гости!

– КОГО?
– А м п и р а т о р а... Так что вы по своему офицерскому-то чину ступайте подобру-поздорову, покуда вас честью просят... Поняли?

– ПОНЯЛ,  –  СКАЗАЛ  ОН  ПОСЛУШНО, – только ты мне скажи, ради бога, кто это вам сказал, что сам император должен пожаловать?

– Барышня наша сказала... У нас как есть все приготовлено: и закуска, и ужин... и фрухты куплены!

– И  ВСЕМ  ЭТИМ  ТВОЯ  БАРЫШНЯ  РАСПОРЯДИЛАСЬ?
– А как жа... Сами-с...

– НУ,  ТАК  СКАЖИ  СВОЕЙ  БАРЫШНЕ, ЧТО  ОНА  ДУРА! – проговорил он в сердцах и, подняв воротник, заторопился прочь». (Окуджава Булат. «Путешествие  дилетантов» - «Вставная глава»).


ПАВЕЛ   ЕЛИСЕЕВИЧ  ЩЕГОЛЕВ  (1877—1931)  —  УЧЕНЫЙ   ФИЛОЛОГ  И  ИСТОРИК, БЕЛЛЕТРИСТ.  ИЗ  ПОВЕСТИ  ЩЁГОЛЕВА  «ЛЮБОВЬ  В  РАВЕЛИНЕ  (ТРУБЕЦКОЙ)» (1920)

«ЭТО СЛУЧИЛОСЬ В С.-ПЕТЕРБУРГЕ ВЕСНОЙ 1851 ГОДА, В ПЕРВЫХ ЧИСЛАХ МАЯ.

 ИМПЕРАТОР  НИКОЛАЙ только что отбыл по важным государственным делам в Варшаву на свидание с прусским королем; отсюда он проехал в Ольмюц и виделся с австрийским императором. Вместе с Николаем уехал и всегдашний его спутник в путешествиях начальник III Отделения и шеф корпуса жандармов князь А.;Ф.;Орлов.

 Наследник цесаревич Александр Николаевич остался править столицей, а править III Отделением стал генерал-лейтенант Л.;В.;Дубельт, правая рука графа Орлова. Ежедневно летели из С.-Петербурга фельдъегери и курьеры с краткими докладами Дубельта своему шефу обо всем выдающемся, о всех петербургских происшествиях... Эти доклады граф читал сам, на полях писал резолюции и просто мнения и давал на прочтение Николаю.

5  МАЯ  СЛУЧИЛОСЬ  ПРОИСШЕСТВИЕ, не имевшее никакого отношения к революционным проискам, лишенное какого бы то ни было политического и государственного значения, но оно кончилось заключением в важнейшей государственной тюрьме;—;Алексеевском равелине. Событие это привлекло такой повышенный к себе интерес как в верховном носителе русской государственной власти, поглощенном в это время высокой дипломатической игрой с немецкими монархами, так и в высших представителях правительства; вызвало такой прилив жандармской энергии и привело к такому взрыву административного восторга, какой обычно наблюдался в моменты острой борьбы с революционной гидрой; история, разыгравшаяся вокруг этого происшествия, в своих бытовых подробностях необычайно красочна и характерна для последних лет николаевской России, снаружи как будто мощно блестящей, внутри уже развалившейся и прогнившей, характерна для системы блестяще организованного беспорядка, каким, в сущности, была николаевщина.

6  МАЯ  ДУБЕЛЬТ   ДОЛОЖИЛ  НАСЛЕДНИКУ: "Вчера вечером у сына коммерции советника Жадимировского похищена жена, урожденная Бравура. Ее, как дознано, увез отставной офицер Федоров, но не для себя, а для князя Сергея Васильевича Трубецкого..."»   
       
ТАКИМИ  ДЕЛАМИ  ОБЫЧНО  ВЕДАЛ   ГЕНЕРАЛ - ГУБЕРНАТОР,  А НЕ  ТРЕТЬЕ  ОТДЕЛЕНИЕ, поэтому Леонтий Дубельт только доложил графу Орлову:

«12 МАЯ ГРАФ Орлов в своем докладе царю сообщил: "По полученным сведениям, в С-Петербурге совершенная тишина и, благодаря бога, все благополучно. Но должен сказать Вашему Величеству, что ни жены Жадимировского, ни кн. Сергея Трубецкого по сие время отыскать не могут». И неожиданно произошло Высочайшее волеизъявление: «С т ы д н о, что не нашли, надо Дубельту взять для того строгие меры",;—;написал царь».

ВОТ  ТУТ-ТО  «п о л и ц е й с к и й   и   ж а н д а р м с к и й   а п п а р а т  был приведен в действие и пущен полным ходом. Было написано и отправлено огромное количество всяческих предписаний, донесений и т.;д., разосланы гонцы, потревожен ряд местных властей... из-за чего? Из-за какой государственной нужды?..»  Причём полиция к гневу монарха действовала довольно бестолково и беглецов долго найти не могла, и на их розыск были потрачены изрядные деньги.

«НАКОНЕЦ  ДУБЕЛЬТ... 26 июня... доложил графу Орлову: "Сию минуту получил я из Тифлиса частное известие, что посланный мною поручик Чулков поймал князя Трубецкого и жену Жадимировского..."»

ЦАРЬ  ЛИЧНО  НАЛОЖИЛ РЕЗОЛЮЦИЮ: «Не надо дозволять везти их ни вместе, ни в одно время и отнюдь не видеться. Его прямо сюда в крепость, а ее... сдать мужу».  Арестованные в показаниях старались всячески выгородить друг-друга.

ПРОИЗВЕЛИ  РАССЛЕДОВАНИЕ: «Государь Император Высочайше повелеть соизволил взять с Вас (с Трубецкого) допрос: как Вы решились похитить чужую жену, с намерением скрыться с нею за границу, и как Вы осмелились на сделанный Вами поступок. Почему имеете объяснить на сем же, со всею подробностью и по истине, с опасением за несправедливость подвергнуться строгой ответственности». На что Трубецкой отвечал, что он"любил Жадимирскую без памяти"  и спасал от дурного обращения мужа.
 
«КНЯЗЬ  СЕРГЕЙ  ВАСИЛЬЕВИЧ  ТРУБЕЦКОЙ был посажен в равелин 29 июня 1851 г.; 12 февраля 1852 года из равелина был освобожден уже не князь Сергей Трубецкой, а рядовой Сергей Трубецкой. Военный суд, наряженный над Трубецким, быстро закончил свое дело. Уже 9 августа 1851 года на докладе генерал-аудиториата последовала высочайшая конфирмация, по коей «за увоз жены почетного гражданина Жадимировского, с согласия, впрочем, на то ее самой, за похищение у отст[авного] шт [абс]-кап[итана] Федорова подорожной и за намерение ехать с Жадимировской за границу повелено князя Трубецкого, лишив чинов... дворянского и княжеского достоинств, оставить в крепости еще на 6 месяцев, потом отправить рядовым в Петрозаводский гарнизонный батальон под строжайший надзор...».

«ТОЛЬКО  ПОСЛЕ  СМЕРТИ  НИКОЛАЯ, 20 ноября 1855 года, за болезнью (Трубецкой) уволен со службы в чине подпоручика... 17 апреля 1857 года Трубецкому были возвращены права потомственного дворянства и княжеский титул, но секретный надзор за ним был сохранен и подтверждено запрещение выдавать заграничный паспорт.

Князь Трубецкой поселился в своем имении Муромского уезда Владимирской губернии... В  одном из донесений жандармский штаб-офицер деликатно доложил, что «князь привез с собою из Москвы в марте 1858 года экономку... что «"живущая у князя дама довольно еще молода, хороша собою, привержена к нему так, что везде за ним следует и без себя никуда не пускает". Эта экономка была Лавиния Александровна Жадимировская».
             *******************************************************.


«Роман Трубецкого с Жадимировской Николаю Павловичу угодно было считать "гнусной мерзостью" князя. Все меры, принятые по его личной инициативе против князя Трубецкого вплоть до Алексеевского равелина, были выставкой лицемерия Николая Павловича.

В глазах подданных он был образцом семьянина и верного супруга, ибо преданность семейному очагу;—;необходимая черта в официальном образе русского монарха, но теперь-то мы получили возможность говорить о придворной распущенности нравов, о романах и изменах самого Николая Павловича. И вот этот человек, в стенах своего дома изменявший своей жене, преисполнился священного рвения к охране святости брака и выступил против князя Трубецкого.

Но только ли проявлением лицемерной жажды к охране семейных устоев должно объяснить стремительность Николая в деле Трубецкого и Жадимировской? Не нужно ли искать иных, менее лицемерных и высоких мотивов царского поведения? А поведение было таково, что поневоле вызывало представление о какой-то обиде чисто мужскому чувству царя.

Действительно, есть определенное свидетельство о том, что красавица Жадимировская на дворянском балу обратила высочайшее внимание, в заведенном порядке была уведомлена о царской "милости", готовой излиться на нее, но, вопреки заведенному порядку, она не пришла в восхищение от мысли, что ее телом будет владеть русский император, а оскорбилась и ответила резким отказом на вожделения царя. Царь будто бы поморщился и промолчал, но, когда до него дошли вести об увозе Жадимировской, он остро почувствовал, что ему предпочли другого, вознегодовал и дал волю своему гневу. Отсюда;—;непримиримая стремительность царских волеизъявлений, тяжелая царская расправа с соперником.

Светским приятелям князя роман его с Жадимировской казался последней проказой князя Трубецкого, но не вернее ли признать этот роман настоящим душевным делом князя, первым и последним подвигом его жизни. По мысли Николая, крепость должна была сломить, подавить «мерзостную» в его глазах романическую страсть князя. Монарх оборвал нить внешней жизни, благополучия, карьеры своего подданного, но даже и равелин не мог покорить страсть. Горячее чувство любви в холодных стенах равелина не умерло».- к о н е ц  п о в е с т и  Щеголева.
           **********************************************************

* Есть свидетельство;—;рассказ смолянки А.;И.;Соколовой: «В бытность мою в Смольном монастыре, в числе моих подруг по классу была некто Лопатина, к которой в дни посещения родных изредка приезжала ее дальняя родственница, замечательная красавица, Лавиния Жадимировская, урожденная Бравур.Мы все ею любовались, да и не мы одни. Ею, как мы тогда слышали,;—;а великосветские слухи до нас доходили и немало нас интересовали,;—;любовался весь Петербург.

Рассказы самой Лопатиной нас еще сильнее заинтересовали, и мы всегда в дни приезда молодой красавицы чуть не группами собирались взглянуть на нее и полюбоваться ее характерной, чисто южной красотой.

Жадимировская была совершенная брюнетка, с жгучими глазами креолки и правильным лицом, как бы резцом скульптора выточенным из бледно-желтого мрамора. <...> Жадимировские открыли богатый и очень оживленный салон, сделавшийся средоточием самого избранного общества. В те времена дворянство ежегодно давало парадный бал в честь царской фамилии, которая никогда не отказывалась почтить этот бал своим присутствием.

На одном из таких балов красавица Лавиния обратила на себя внимание императора Николая Павловича, и об этой царской „милости“, по обыкновению, доведено было до сведения самой героини царского каприза. Лавиния оскорбилась и отвечала бесповоротным и по тогдашнему времени даже резким отказом. Император поморщился... и промолчал.

Он к отказам не особенно привык, но мирился с ними, когда находил им достаточное „оправдание“» (Исторический вестник, 1910, т. 119, № 1, с. 104—105).
******************************************

НАДО  ДОБАВИТЬ, Николай I наверняка испытывал не слишком добрые чувства и к старшему брату С. В. Трубецкого;—;Александру Васильевичу Трубецкому, фавориту (совершенно платоническому!) императрицы Александры Федоровны (жены Николая I), а позднее преследовал и его. Так что в случае с Жадимировской старая неприязнь к С В. Трубецкому наложилась, быть может, и на другое личное чувство императора, что и вызвало столь сильную реакцию.
      ***************************************************

ПРИМЕЧАНИЯ  К  ПОВЕСТИ  ЩЁГОЛЕВА «Любовь в равелине (С.;В.;Трубецкой)»:

Случай преследования двух любовников всею мощью государственной машины, рассказанный П.;Е.;Щеголевым, не является уникальным в русской истории. Аналогичное дело случилось, например, при Екатерине II, которая в отличие от Николая I не разыгрывала из себя блюстительницу моральных устоев. Однако, узнав о тайном венчании в сельской церкви (1775 г.) генерал-поручика графа Апраксина и Елизаветы Разумовской (дочери графа Кирилла Разумовского), Екатерина II разослала письма нескольким губернаторам с приказом поймать скрывавшихся супругов и посадить до ее приказа «в крепкое место».

МИЛУЯ   ПОСТРАДАВШИХ  ПРИ  ЕГО  МАТЕРИ... Павел I считал своей обязанностью вмешиваться во все и вся: при нем, например, в Шлиссельбургской крепости оказались безымянные супруги «за самовольное их знакомство и дальнейшие последствия» (там же, с. 204).

За всеми царскими капризами, ломающими судьбы людей, усматривается старинная особенность русской жизни, идущая из незапамятных времен,;—;вмешательство общества (как видим, иногда в лице его самых высших представителей) в личную жизнь человека. Пышным цветом расцвело это вмешательство в годы сталинщины на нашей многострадальной родине;—;кто забудет бесконечные проработки, разбирательства в парткомах, месткомах?


БУЛАТ  ШАЛВОВИЧ  ОКУДЖАВА (1924—1997) — ПОЭТ, ПРОЗАИК, БАРД, КОМПОЗИТОР.   Лауреат Государственной премии СССР (1991).

В  РОМАНЕ  БУЛАТА  ОКУДЖАВЫ  «ПУТЕШЕСТВИЕ   ДИЛЕТАНТОВ (Из записок отставного поручика Амирана Амилахвари)» (часть 1 – 1976 году, часть 2 –1978 году) представлена Россия  40-х - 50-х годов XIX столетия - последнего десятилетия царствования Николая I.

В центре повествования вымышленный персонаж – князь Сергей Мятлев, которому, так сказать, «за кадром» противопоставлен Николай I - создатель механической «как часы» без отношения к чаяниям личности работающей государственной системы. А Мятлев имеет рассеянность вести себя, не считаясь с велениями системы.

 Герой вымышленный, но прототип его реален: тот самый князь Сергей Васильевич Трубецкой (1815—1859) — сын генерал-адъютанта Александра I князя В.С. Трубецкого, о котором рассказывалось выше в повести Щёголева. Будучи крестником императрицы Марии Фёдоровны и Великого Князя Николая Павловича в молодости испортил карьеру свойственными "золотой молодёжи" шалостями. Дальнейшая судьба  С. Трубецкого была драматичной.

С.В. Трубецкой принадлежал к среде оппозиционно настроенных офицеров, возможно являлся членом кружка «шестнадцати», развивавшегося под влиянием идей П.;Я.;Чаадаева. Несомненно, великосветское, кавалергардское окружение князя накладывало отпечаток на его поведение, но все же во многих его проделках сквозит политическая подоснова, протест родовой знати против деспотизма николаевского правления, так что гнев НиколаяПавловича мог иметь не только личный, но и политический подтекст. 

Героиня романа – реальное лицо даже по фамилии с заменой одной буквы: молодая замужняя красавица Лавиния Жадимироская (1830 -?) отказала в любовных претензиях Николаю Первому. И вдруг после этого Жадимирская в мае 1851-го сбегает от нелюбимого мужа с князем Сергеем Васильевичем Трубецким*, который был старшее ее почти в два раза. И которого Николай Павлович перед тем насильно женил на своей беременной фаворитке, фрейлине Екатерине Петровной Мусиной-Пушкиной. Но Трубецкой жить с нелюбимой женой и не со своим ребенком не стал.

Естественно, государь был вдвойне взбешен побегом Лавинии именно с Трубецким! Беглецов разыскали. За побег с Жадимирской, как уже рассказывал Щёголев,  Трубецкой был арестован, полгода провел в Алексеевском равелине Петропавловской крепости, был судим военным судом, лишен чинов, наград, дворянства и княжеского достоинства, разжалован в рядовые. Служил на Кавказе, где был одним из секундантов на дуэли Лермонтова с Мартыновым, что другие секунданты скрыли.

В 1855 Трубецкой был уволен со службы прапорщиком и поселился в своем сельце Сапун Муромского уезда. Уже разведённая к тому времени Лавиния Жадимировская тут же приехала к нему и жила в его имении под видом экономки. Обвенчаться они не могли, потому что по законам церкви разведенным не разрешалось вторично вступать в брак сколько-то лет или вообще, смотря по приговору церковного суда. В повести Щёголева Жадимирская даже развод получить не могла, потому как это был брак католички с православным: и в одной-то церкви развод было крайне трудно получить. Окуджава о религиозных конфессиях просто не упоминает: это его не интересует.

В апреле 1857 года Т-му были возвращены право потомственного дворянства и княжеский титул, но был сохранен секретный надзор и запрет на выезд за границу. Князь Трубецкой умер 19 апреля 1859 года, и Лавиния Жадимировская тотчас же покинула имение князя.

История их любви описана в очерке Павла Щёголева «Любовь в равелине», входящего в книгу «Алексеевский равелин» (1929), и позже легла в основу романа «Путешествие дилетантов» Булата Окуджавы. Произведения существенно отличаются: в романе Окуджавы всё-таки речь идёт о вымышленных героях, что даёт автору более свободы обрисовать николаевскую Россию.   
_____________________
 

ИЗ  РОМАНА  БУЛАТА  ОКУДЖАВЫ «ПУТЕШЕСТВИЕ  ДИЛЕТАНТОВ». Князя Мятлева недолюбливает государь Николай Павлович, поэтому князю лучше лиший раз государю на глаза не попадаться:

«КТО – ТО   СКАЗАЛ,   ЧТО   ГОСУДАРЬ   вот-вот  должен прибыть (на бал). Пора было уезжать, чтобы с ним не столкнуться. Мятлев боялся государя, как опостылевший пасынок боится отчима, как заяц - январского волка, как дворовая девка - нового барина, как бродяга - околоточного  надзирателя... Он боялся собственной беспомощности, ибо знал, что возненавидит себя, если вынужден будет оказаться перед ним бессильным, а это не могло быть иначе...»
_________________________


БУЛАТ  ОКУДЖАВА  ИЗ  ВСЕХ  ПРОЗАИКОВ  СОВЕТСКОГО  ВРЕМЕНИ  наиболее лояльно отнёсся к Николаю I  как к человеку. Представьте себе, что вам с детства жёстко предписывается играть оределённую роль:

 «ПОЛОЖЕНИЕ  ЭТОЙ  СЕМЬИ (ЦАРСКОЙ) В ОБЩЕСТВЕ  БЫЛО  СТОЛЬ  ВЫСОКО... что каждый из членов этой семьи, сам того  не замечая, с малых лет начинал ощущать себя  подвластным законам некоей высшей идеи, рядом с которой бессильны и ничтожны все тво  маленькиеи робкие пристрастия.

 С малых лет они принимали на  плечи тяжкий груз и сурового регламента... и фантастических ритуалов, которыми  становилось все: походка и одеяние, еда и веселье, брачная жизнь и чтение книг, выбор друзей и выражение чувств; и даже их смерть не выходила за рамки приличествующего их семье и  сама тоже  была не просто кончиной, а трагическим  торжественным  ритуалом.

С  МАЛЫХ  ЛЕТ  ОНИ СТАНОВИЛИСЬ  РАБАМИ... невероятных  условностей, с беспощадностью вычеркивающих из их  жизни все непредусмотренное... Изредка совершая великие дела, они в большинстве случаев старались, чтобы даже житейские мелочи выглядели великими делами, и потому их завтраки, прогулки,  молитвы  приобретали высочайшее  значение и  требовали  не меньше усилий, чем  совершение истинно великих дел. Бьют часы - им надо быть на параде, в театре, на приеме, на  прогулке, не считаясь с тем,  что у  них в сердце. И горе тому, кто отважится на безумство противопоставить себя им или попытаться усомниться в целесообразности  такого существования».
____________

 Окуджава судит Николая I  не как частного человека, а судит государю предками завещанную неоспоримую «роль». И вот за эту роль Окуджава судит уж беспощадно! Никакие трудности тяжёлого детства не оправдывают за всю жизнь бесчеловечности.
               
ОТ АВТОРА  «ПУТЕШЕСТВИЯ  ДИЛЕТАНТОВ»  —  «ВСТАВНАЯ  ГЛАВА» О   ЧАЕПИТИИ  ЦАРСКОЙ   СЕМЬИ ВО   ГЛАВЕ   С   НИКОЛАЕМ  ПАВЛОВИЧЕМ.

В этой «Вставной главе» (название от Автора) есть не сатирическая, но для понимающих всё же отдалённая аналогия с отдалённой на изображение Святого Семейства, в том смысле, что сколько бы Николай I себя святым ни воображал, ни он, ни его семейство святыми не были.

По библейскому ваианту Святое семейство — это Дева Мария с младенцем Иисусом Христом и супругом Иосифом Обручником. Изображения Святого семейства также могут включать родственницу Марии преподобную Елисавету и её сына младенца Иоанна Крестителя (троюродного брата Иисуса), редко — мужа Елизаветы священника Захарию, а также Анну — мать девы Марии («расширенный» вариант Св. семейства).
____________

 «ВСТАВНАЯ  ГЛАВА»:  «ЧАЙ   ПИЛИ,  КАК   ВСЕГДА,  В  ПЯТЬ  ЧАСОВ  ВЕЧЕРА  в малой гостиной у теплого камина, под портретом императрицы Екатерины...в профиль... Императрица сидела, облокотившись правой рукой на спинку кресла, одетая в серо-синее платье, поверх которого красная накидка с рукавами до локтя; на волосах головной убор, едва различаемый; на спинке кресла и под локтем желтая ткань; тонкие губы едва тронуты улыбкой, имеющей откровенно не государственный смысл.

Чай разливала Александра Федоровна, уже бабушка. На рисунке неизвестного художника это чаепитие выглядит несколько неестественно, поскольку дед <Николай I> изображен спиной к зрителю, а старший сын Саша <будущий Александр II> в стороне от стола, будто он не зван или уже откушал, хотя дед любил замкнутый дисциплинированный круг.

Художник... благоговея, перестарался, и потому в каждой фигуре ощущается излишняя торжественность и напряженность. И все-таки впечатление интимности и беседы не исчезло, а если домыслить, то и вовсе могло показаться, что и вы, как ни в чем не бывало, присутствуете при сем обычном частном семейном чаепитии.

ДЕД   БЫЛ   В  РАСПОЛОЖЕНИИ.   Внуки ползали под ногами по потускневшему ковру, и боролись, и повизгивали, и хватали деда за штанины, и инстинкт безошибочно подсказывал маленьким зверенышам, что окрика не последует. Все сидящие за столом тоже понимали это, но были чуть-чуть настороже, ибо обладали многолетним опытом.

В  СВОИ  ПЯТЬДЕСЯТ  С  НЕМНОГИМ  ЛЕТ  ДЕД  выглядел еще достаточно молодо и свежо, и сам сознавал это, и гордился этим, и требовал от всех сыновей, а особенно от Саши, как от старшего и наследника, просыпаться на заре, вскакивать без промедления и ходить, ходить, ходить, а спать на жестком и не стесняться ледяной воды. Ледяная вода обжигает, кровь начинает двигаться пуще, а это самое главное...

 Кроме того, крайне полезно спать даже зимой с приотворенным окном, не распахнутым, а слегка приотворенным, чтобы был доступ свежему воздуху. Для него самого это правило было свято, и все кругом поражались, как он строен в свои годы, крепок, как работоспособен, как ясна его голова, как всю жизнь это физическое здоровье хорошо влияет на нравственность, на понимание долга, на все, все вокруг.

С недавних пор у деда появилось брюшко, и, хотя в том не было ничего предосудительного, он массировал его с ожесточением, и тщательно затягивался, и не любил разговоров на эту тему. Слева от него, как всегда, сидел второй сын, Костя, тайная его любовь. Костя здоровьем не пренебрегал, был невысок, но ладен. Но главное, что нравилось в нем отцу, был резкий ум и внутренняя сила.

Правда, как и отец, он иногда бывал вспыльчив, и это огорчало, но втайне отец любовался сыном, даже его наполеоновский профиль был ему мил, и он машинально сравнивал Костю с Сашей и сожалел, что в старшем сыне мягкости и нежности больше, чем следовало бы для его будущего, и больше в нем умения уйти от спора, но от чего это было – от ума или от вялости, – понять не мог. Его почтительность безукоризненна, но что за нею – только ли сыновняя любовь или сдержанность и сознание долга?

ДЕД   НЕ  ЛЮБИЛ   ГОРЯЧЕГО   ЧАЯ,  но не пользовался блюдечком, а приглашал кого-нибудь из внуков подуть в чашку, и они наперебой старались перед ним отличиться. На этот раз в чашку дул маленький Саша, сын Саши-большого, смешно приподымаясь на носках и раздувая щеки. Брызги разлетались по скатерти, и бабушка, Александра Федоровна, смеясь, пыталась отвести чашку, да дед не позволял. «Сашка, – говорил дед, – да не дуй сильно, вот дурачок. Эдак ты мне весь сюртук забрызжешь...»
  <...>
Эти вечерние чаепития с пяти часов и до шести были единственным временем, когда семья собиралась без посторонних и можно было смеяться и говорить чепуху, не очень заботясь, какое это производит впечатление, тем более что говорить о делах было не принято. Расстегнутый сюртук деда, будничные чепцы на Александре Федоровне... помятые штанишки на внуках – все это было возможно за вечерним чаем, и если не поощрялось, то уж не осуждалось ни в коем случае.

ДЕД  ОТХЛЕБЫВАЛ  ИЗ  ЧАШКИ,  затем отставлял её изысканно, непринужденно и в то же время удивительно величественно, как только он умел, так что всякий раз это с молчаливым одобрением отмечалось всеми присутствующими. Хотя в утонченности и благовоспитанности нельзя было отказать ни одному из них, дед проделывал это с чашкой, да и сидел на стуле, и поворачивал голову, и кланялся, и улыбался, и хмурился, и вообще все, все, каждое движение, которое он себе позволял, были и утонченней, и изысканней, и безукоризненней, чем у них у всех.

И они знали, что это умение деда – целая система, выработанная им, сознательно усвоенная; и они хорошо знали, как он гордился своим искусством и как его большие, слегка навыкате голубые глаза зорко наблюдают за ними за всеми, подмечая досадные промахи и ошибки... Все это, конечно, относилось к любому времени дня или ночи, и только за вечерним чаем, с пяти часов и до шести, он позволял своим большим голубым глазам умерять присущую им зоркость.

ОН  НЕ  ПРИШЕЛ  К  ЭТОМУ  СЛУЧАЙНО.  С того самого злополучного дня, с той самой минуты, когда ему пришлось нежданно и негаданно взвалить на свои плечи тяжкий груз забот, он понял, что все подчиненные ему люди и даже те, что от него независимы, что вообще люди, вообще человечество оценивает и будет оценивать его впредь в первую очередь не по тому, что он для него совершит, и не по тому, что он ему скажет... и не по степени его доброты, или зла, или справедливости, или бесчинств, а по тому, каким он предстанет перед ним, он и его ближайшее окружение.

Недостатком ли ума или мудрой проницательностью объяснялось все это... но он знал, что  божий промысел лежит в основе всех его поступков, и все окружающие его должны быть подобны ему хоть в самой малой степени, а отступление смерти подобно.

ПОСЛЕДНИЕ   ГОДЫ   ДЕД   БОЛЕЛ,  но тщательно скрывал это, и лишь самые близкие были посвящены в его тайну. Впрочем, даже самые тяжкие приступы любого недуга, казалось, не могли бы помешать деду предстать перед людьми таким, каким они привыкли, да и желали его видеть.

 И Костя, поглядывая на отца, как раз и думал о том, как этот человек, пока он не остался наедине с собой, старается, что бы с ним ни происходило, выглядеть сильным, молодым, почти бессмертным. И тут вспомнился въезд в Вену, и даже он, Костя... был поражен, созерцая отца во всем блеске мундира, мужественной красоты, величия всей его гигантской фигуры; прямого, надменного, возвышающегося над всеми окружающими его...<...>

Затем, спустя самое малое время, он... внезапно увидел отца вновь: тот сидел, сгорбившись, с осунувшимся скорбным лицом, неузнаваемый, наполовину уменьшившийся, как бы упавший с высоты своего величия в пучину отчаяния, и был уже не полубогом, а жалким, страдающим, пожилым человеком. Возле него суетился врач...

Д а,  К о с т я  п о н и м а л... что даже невольное соглядатайство с его стороны было бы расценено как предательство и что лучше мнимое неведение, чем обращенные на него, умеющие быть свинцовыми, неподвижные и казнящие глаза отца. Поэтому ни он и никто иной из членов этой счастливой семьи никогда, ни при каких обстоятельствах не решились бы быть судьями деяниям своего могущественного главы. Впрочем, даже робкое сомнение в его правоте, выраженное вслух, было несовместимо с их врожденными представлениями о его правах и власти. Все это могло быть и происходило лишь в глубине души, на самом её дне...

«Д а, – д у м а л   К о с т я , – он так могуществен и так привык к этому, что уже не может видеть маленьких недоразумений, и ничтожных несчастий, и каких-то там несовершенств, которые случаются вокруг, ибо, если напрячься и увидеть их, значит, признать, что и его жизнь, и его мудрость полны всевозможных изъянов. А ведь, пока он верит в собственную непогрешимость, многое вокруг разрушается и многое терпит крах...

Н о  к а к   с к а з а т ь  е м у  о б  э т о м,  ч т о б ы  н е   п  р о с л ы т ь   е г о   в р а г о м?..»  Сухарики похрустывали на зубах. Маленький Саша, вытянув шейку, дул что было силы в чашку деда, но то разбрызгивал чай, то вовсе не попадал в чашку.
  <...>
ЗА   ОКНАМИ   БУШЕВАЛА   ВЬЮГА.   От камина разливалось благотворное тепло....
 <...>
– У плкойной Екатерины в чертах лица было что-то мужско, – сказала Александра Федоровна...  – Вы не находите? Наверное, потому она так сильно румянилась и так высоко взбивала волосы.

– У нее было трудное положение, – сказал Константин. – Она была женщиной и самодержицей. И это надо было совмещать. Правда, рара?

– Пожалуй, – согласился отец – но женщины, сдается мне, в ней было все-таки меньше. Она была одинока и скрашивала свое одиночество несколько своеобразно...
<...>
ВЫ  ЧТО  ДУМАЕТЕ?.. Вот истинная женщина, – сказал он, целуя руку жене, – она ваша мать и бабушка, и все вы растете под ее распростертыми крыльями, и она моя супруга, и моя жизнь зависит от нее стократно, она добра, она всех нас объединяет, и она ангел... Разве вы в этом не убедились?

– Papа, – сказал Саша-большой, – я восхищаюсь вами, и ваша любовь к maman – самый достойный образец любви.

ДЕД  <НИКОЛАЙ I>  НЕ  ЛУКАВИЛ,  произнося свои высокопарности. Он любил Александру Федоровну и питал к ней, к этому хрупкому легкомысленному и изящному созданию, страстное и непререкаемое обожание натуры сильной к существу слабому. Он с фанатической настойчивостью создавал ее культ, который начинал приобретать грандиозные размеры...
       

ИЗ РОМАНА   БУЛАТА   ОКУДЖАВЫ   «ПУТЕШЕСТВИЕ   ДИЛЕТАНТОВ (Из записок отставного поручика Амирана Амилахвари)»

КНЯЗЬ  МЯТЛЕВ  ВЛЮБИЛСЯ  В ЗАМУЖНЮЮ  ДАМУ,  КОТОРАЯ  С  НИМ «ИГРАЛА»:

«Расставляя перед Мятлевым свои... не слишком притязательные сети, баронесса не забывала и о главной цели и только и ждала благоприятного сигнала от нее. Она никак не могла забыть, как однажды на балу, после того как государь протанцевал с нею, его взгляд всякий раз отыскивал ее в самой гуще упоенных дам и кавалеров и мягкий свет его больших глаз достигал ее и не велел о нем забывать.

 В торжественном и жадном легкомыслии двора это не могло остаться незамеченным и вскоре стало достоянием многих. Почувствовав угрозу, я и попытался как-нибудь потоньше намекнуть моему князю, что ситуация складывается не в его пользу...

Действительно, как я и предполагал, вскоре прелестный, но ненадежный экипаж любви, в котором князь катил со своей пассией, ринулся с крутой горы и разбился в щепки. Мятлев посетовал вслух на свою неудачу, не забыв упомянуть имени своего соперника на исповеди, рассказав священнику о мучившем его чувстве ненависти к некоему Николаю.

– Кто сей муж?
– Мой сосед и дворянин, – ответствовал Мятлев шепотом.
– Смирись и прости его.

Выходя из церкви, Мятлев горько рассмеялся. Проделка отдавала мальчишеством...»
               
ПРИЯТЕЛЬ  КНЯЗЯ  МЯТЛЕВА  смеётся над его великосветской влюблённостью: «Он выслушал рассказ Мятлева о злополучной его любви и скривился.

– Я  ВАС  ЛЮБИЛ ЗА ТО,  ЧТО  ВЫ  ХОЛОДНЫ  КО  ДВОРУ, а вы, чтоб не сказать гаже, сунулись в это стойло. Или вы в самом деле испытываете восторг? Вы ходили к этой даме напомаженным? Да?.. Болтали вздор? Ради чего? У нее что, бюст хорош?.. (Действительно хорош, подумал Мятлев.)...

А этот, чтоб не сказать хуже, наместник бога на земле, блюститель нравственности и морали, наш Медведь, который больше всего боится ограничения собственной власти, этот-то, вы знаете, как он разговаривает... с женщиной, которая, чтоб не сказать хуже, ему приглянулась?

«ПОДОЙДИ   КО  МНЕ,  МИЛАШКА  (князь ловко скопировал позу Николая Павловича). Ну-ка, ну-ка, покажись. Да ты прелесть! Где это тебя до сих пор прятали? Ха-ха... Уж не от меня ли» – «Я счастлива, ваше величество!..» – «Разве от меня можно спрятаться? Ну-ка отвечай...» – «О, ваше величество!..»

– «Ну, ладно, ладно, вижу, как ты сгораешь... За чем же дело стало? Идем ко мне в комнаты... Только, пожалуйста, сделай вид, что ты идешь познакомиться с моими портретами...» – «О, ваше величество!..» – «Ты бывала у меня в комнатах? Нет? Так смотри же, как скромен твой монарх. Подойди поближе, поближе, я тебе говорю... Это что у тебя там, а?..»

– «Ах, ваше величество!..» (Мятлев расхохотался.) И тому подобное, чтоб не сказать хуже. А прекрасный князь льет слезы, представляя, как его даму ведут к тирану под штыками... Да они все потаскушки и только и ждут счастливого случая...  А вы-то!..»
________________
 
П Р И М Е Ч А Н И Е. При этом Николай Павлович от других требовал строгого соблюдения внешних приличий - "формы". В том же романе "Путешествие дилетантов" придворная дама рассказывает историюо о высокой нравственности государя:

«Известная вам госпожа Юрко всякими путями добивалась расположения красавца Марио* - этого, из итальянской труппы, - и вот почему ее экипаж часто
заставали на Мойке (а он  жил там), а его видели выходящим из ее подъезда
совершенно  нагло... вскоре все выяснилось, а государь (он последнее время
особенно нетерпим к проявлениям, безнравственности) велел выслать тенора,
да, да, он уже уехал... вот только что... Госпожа Юрко в отчаянии, при дворе
ее не принимают...»
___________

*Джованни Маттео Де Кандия, более известный как Марио Джованни (1810 — 1883) — итальянский оперный певец (тенор), по происхождению аристократ. Марио Джовани был самым знаменитым тенором своей эпохи. Пел в России в 1849-1953 годах.

 Выступления Марио в России прекратились внезапно после инцидента с супругой Николая I, императрицей Александрой Федоровной, предложившей Марио спеть в задуманном ею представлении в Эрмитажном театре в древнеримском стиле. Одним из условий выступления Марио было требование императрицы, чтобы певец сбрил бороду, в соответствии с древнеримскими традициями. Однако будучи аристократом, Марио ответил: «Madame, я готов положить к Вашим ногам мою жизнь, но мою бороду никогда». 


ИЗ  САТИРИЧЕСКОГО  РОМАНА  - ПАМФЛЕТА  Н.С. ЛЕСКОВА  «ЧЁРТОВЫ КУКЛЫ» (1890)

«САМ ГЕРЦОГ — ОБРАЗЦОВЫЙ  СУПРУГ, и, любя семейную жизнь, он покровительствует бракам. Это даёт патриархальный тон и направление жизни. Случается, что герцог сам даже бывает сватом и после заботится о новобрачных, которых устроил...»
_______________

СНАЧАЛА приглашённый из Италии художник жалуется  Герцогу на якобы презрение русских чиновных коллег. На что получает ответ:

– ТЫ  ОЧЕНЬ  ВПЕЧАТЛИТЕЛЕН. Пора тебе перестать вести одинокую жизнь. Я тебе советую выбрать хорошую, добрую девушку по сердцу и жениться.

Фебуфис благодарил за милостивое внимание и заботливость, но не выразил желания жениться.

ГЕРЦОГ  СДВИНУЛ  БРОВИ  И  СКАЗАЛ:

— А знаешь, мне это очень противно! Семейная жизнь всего лучше успокаивает, и ты это, наверное, увидишь на своём товарище, которого, кстати, поздравь от меня. Он сделал превосходный выбор и, вероятно, будет счастлив.

— Мой товарищ?.. О ком, ваша светлость, изволите говорить?

— Ну, разумеется, о маленьком Пике. Чтобы не забыть — о нём теперь надо лучше позаботиться, так как он женится, то я велю дать ему должность с двойным окладом. Его будущая жена — дочь очень достойного человека и моего верного слуги. Храбр... и глуп, как сто тысяч братьев. Будто ты ничего об этом не знаешь?

— Ничего, ваша светлость.

— Маленький Пик, значит, в любовных делах осторожен. Это, впрочем, так и следует: девушка очень молода и наивна, как настоящая монастырка, но он очень скоро победил её застенчивость. Представь, он нашёл способ разъяснить ей, чем отличается букан от букашки... За это его тюк на крюк! Это довольно смешной случай, но пусть он сам тебе о нём расскажет...
_________

П р и м е ч а н и е. В итоге и "маленького Пика", и гавного героя Герцог женил на своих бывших любовницах. В отличие от этого в романе Окуджавы "Путешествие дилетантов" (отрывок ниже) Николай I  насильно женит князя Мятлева на его собственной любовнице, но выглядит это как-то ещё деспотичнее.


ИЗ РОМАНА  БУЛАТА  ОКУДЖАВЫ  «ПУТЕШЕСТВИЕ  ДИЛЕТАНТОВ (Из записок отставного поручика Амирана Амилахвари)».

НИКОЛАЙ   ПАВЛОВИЧ   ЛЮБИЛ  НЕСКОЛЬКО НАСИЛЬНО УСТРАИВАТЬ СЕМЕЙНОЕ СЧАСТЬЕ ДРУГИХ. И вот он женит князя Мятлева на собственной князя великосветской бывшей любовнице. То есть в этом случае Николай Павлович вроде как совершенно бескорыстен. О играет такую благородную роль:
_____________

«ПО  КРАСИВОМУ  ЛИЦУ <Николая I> УЖЕ  ПРОШЛОСЬ  ВРЕМЯ,  мешки под выкаченными глазами стали заметнее, щеки слегка отвисли, но губы улыбались. Как странно! Он стоял вполоборота к Мятлеву, заложив правую руку  за спину, и  пять шагов  между ними казались пропастью. Смертный был  бессилен  ее преодолеть.
<...>
Он, словно  орел, на мгновение отвлекшийся от заоблачного полета, вдруг различил перед собой ничтожного воробья и подумал: а стоит ли ему, этому, вообще жить? Не опостылел ли он самому себе, этот вороватый, нагловатый, бескрылый и неистребимый трусишка? Однако что-то, наверное, в нем все-такиесть, если...  некогда он мог отличиться в кровавом деле, да, с тяжелой раной в боку...

НУ ЧТО Ж, – ПОДУМАЛ  НИКОЛАЙ  ПАВЛОВИЧ, – этот дерзкий шалопай – все-таки один из моих детей... так неловко пытающийся скрыть свой испуг и свою тщедушность, да, да, он вовсе не мужествен, он тщедушен, виноватый  ередо мной во  многих грехах, он-то помнит...

ТАК, - ДУМАЛ ОН...  отыскивая в себе звонкие струны царственной  снисходительности, чтобы прикоснуться к ним. - Экий негодяй, - думал он, продолжая глядеть на Мятлева в упор, как это он,  тихоня, умудрился все-таки подобраться к графине и обрюхатить ее... слюнявый умник, брюзга...
 – В о т  и м е н и н н и к!  –  с к а з а л  Он.

     ЭТО   "И М Е Н И Н Н И К"  В  ЕГО  УСТАХ  ПРОЗВУЧАЛО  ЗЛОВЕЩЕ. Однако делать было нечего, ибо ничего понять было нельзя.

 "К а к о й   я   м а л е н ь к и й   и   ж а л к и й", – подумал Мятлсв, не сводя, в свою очередь, глаз  с Николая Павловича.

Его не удручало, что все многочисленные в прошлом столкновения с царем заканчивались поражением. Разве могло быть иначе? Но что сулила эта встреча,озаренная слабым светом редких канделябров, словно специально подобранных так, чтобы неведомое таинство этой встречи выглядело значительней?

ЧТО  МОГ  ОБЕЩАТЬ  НЕПОДВИЖНЫЙ  ВЗГЛЯД...  правда не лишенный  интереса, удивления и даже тепла? Какая сила вдруг свела их: этого бывшего кавалергарда с высоким лбом <...>  и этого стареющего гиганта... знающего, что он может все и что все, что он может, нужно и Мятлеву и всем  его многочисленным  счастливым и несчастливым подданным, потому что, как думал он,  если они счастливы, то лишь благодаря ему, его стараниям, его великодушию, а если  несчастливы, то в этом виноваты сами?

Для чего им нужно было сойтись и встать по краям пропасти... Слабая догадка вспыхнула в мозгу Мятлева... "Н е   м о ж е т   б ы т ь! - с ужасом подумал он, всматриваясь  в лицо Николая Павловича, в это непроницаемое лицо. – Н е   м о ж е т   б ы т ь!"
<...>
 – ПОСЛУШАЙ, – СКАЗАЛ  ГОСУДАРЬ, – КАК  ТЫ  НЕРЕШИТЕЛЕН. Устраивать отвратительные выходки - ты первый.

"Н а в е р н о е, он вправе припомнить мне... – подумал Мятлев в смятении, – уж если мы так редко встречаемся, можно даже сказать – никогда, впервые, уж если мы встретились, то он, наверное, должен мне все припомнить... он должен излить желчь, и наверное, хорошо, что он это делает, а иначе я  ходил бы в вечных врагах и меня до конца не оставляли бы в покое.

Теперь он выскажется, и ему не будет до меня дела..." - так он подумал, а сам краем глаза посмотрел в красноватую полумглу, откуда снова выплеснулся слабый вздох. Там... одинокая и позабытая всеми, неподвижно стояла незнакомая женщина, опустив безвольные руки...
<...>
НИКОЛАЙ  ПАВЛОВИЧ... ПОДУМАЛ:  "ЕСТЬ МУЖЧИНЫ, которые теряют дар речи от одного вида округлившегося женского брюха... Хотя он будет валяться потом у ней в ногах, обливаясь счастливыми слезами, как она валялась передо мной, умоляя спасти и защитить... От него, что ли? Нашла злодея, дура!

ВООБЩЕ ВСЕ   ОНИ  НЕВЫНОСИМЫ, КОГДА  У  НИХ  РАЗДУВАЕТСЯ  ЖИВОТ  И  ЛИЦО   ПОКРОЕТСЯ ПЯТНАМИ. Как она кричала о снисходительности и великодушии... А я должен быть снисходителен к этому испуганному соблазнителю, а не к ней, и великодушен с ним, дура..."

 "А х,  с к о р е е   бы  уж,  с к о р е е  б ы! – подумал Мятлев. – Все равно я ничего не смогу изменить, да и он не волен поступать иначе. Скорее бы уж. <...>  Уж ежели вся наша земная жизнь  –  не что иное, как краткое страдание, то смысл ее заключается, очевидно, в том, чтобы не пытаться безуспешно  избежать этих страданий, а стараться соразмерять их со своими возможностями...  Поэтому скорее бы, скорее бы уж...
<...>
– НУ ЛАДНО, – СКАЗАЛ  НИКОЛАЙ  ПАВЛОВИЧ, – ...Я вижу, ты все понял...  Ты действительно принес мне много огорчений, но нынче забудемоб этом. – И он своей большой ладонью ухватил маленькую ладонь Мятлева и сжал ее слегка, и так они мгновение стояли,  соединив  руки над пропастью.

"Как он добр нынче, – подумал князь, слабея, – впору заплакать".

ЛАДОНЬ  НИКОЛАЯ  ПАВЛОВИЧА была мягка, горяча, в меру властна, так что ее пожатие  не оскорбляло, напротив, оно казалось даже отеческим.* От его ладони веяло теплом и великодушием доброго и сильного наставника; он держал Мятлева за руку, словно участливый и мудрый учитель или старый и преданный  гувернер своего маленького неразумного раскаивающегося любимца, воображавшего до сей поры, что вся его предшествующая жизнь... была независима и свободна, и лишь сейчас он понял свое заблуждение и рад от него отречься.
 
Высокая женщина с прекрасными чертами качнулась в их сторону, и снова короткое "ах!" выплеснулось из полумглы. <...> Мятлев старался успокоиться, но горячая ладонь Николая Павловича мешала ему, она его жгла. Скорее бы уж!..  Когда мы бессильны... нам остается лишь скрывать свое отчаяние под маской добропорядочности, веселья или мнимого равнодушия.

 Физически это выражается очень просто: тело перестает подчиняться, что же касается разума, его одолевает одно: это и есть справедливость, я сам стремился к этому, но не мог решиться; слава богу, теперь моя судьба в надежных руках... Но как он добр! Как он добр, и я не стою его мизинца...

 – ИДИ-КА  СЮДА, – ЗВОНКО  И НЕСКОЛЬКО  ТОРЖЕСТВЕННО  ПОЗВАЛ  НИКОЛАЙ   ПАВЛОВИЧ,  обратившись к женщине, и она шагнула к ним.  <...>  Она сделала шаг и протянула свою руку, и Николай Павлович тоже двинулся к ней и тоже протянул руку, а другою он крепко держал князя. До этого он держал его как гувернер, но теперь уже вел как господин, долго и неумолимо, и Мятлев... знал, что теперь всю жизнь будет обливаться холодным потом, вспоминая это краткое мгновение, ибо страшное помнится долго.
 <...>
И ВОТ НИКОЛАЙ ПАВЛОВИЧ  ВЗЯЛ... и ее за руку, затем соединил их ладони...
– Надеюсь, – сказал государь, наклонившись к Мятлеву, – ты не намерен упрекать меня в жестокости? Разве я об себе пекусь? Я все делаю ради вас, для вас, для вашей пользы. Покуда вы не научились мыслить государственно, я должен делать это за вас, это мой крест, мой долг, мое бремя; покуда вы неистовствуете, удовлетворяя свои прихоти, погрязая в счастливом эгоизме, и мните себя гражданами  империи, я не сплю и поддерживаю вас под локотки, чтобы вы не свихнулись от азарта и не сломали себе шеи...

РАЗВЕ  Я  ПЕКУСЬ  О  СЕБЕ? – и улыбнулся, как только он умел – внезапно и резко. – Это  акт справедливости и добра, и не только по отношению к ней, но и к тебе... Я не заставляю, я просто наталкиваю тебя на мысль, которая лежит перед тобой, а ты ее нe видишь...
  <...>
– НУ, ДЕТИ, – СКАЗАЛ  ГОСУДАРЬ звонко и  торжественно, как только он умел, – довольно вам таиться. Я соединяю вас и благословляю. – И он перекрестил сначала женщину и поцеловал ее в лоб, а затем, повернувшись к Мятлеву, перекрестил и его, наклонился и прикоснулся к его холодному влажному лбу своими горячими губами...
________________

*В поэме Некрасова «Русские женщины. Княгиня Трубецкая» Трубецкая говорит:

ТЫ БУДЬ ПОКЛЯТ, МРАЧНЫЙ ДОМ,
Где первую кадриль
Я танцевала... Та рука
Досель мне руку жжет...
     *  *  *

П Р И М Е Ч А Н И Е .  Автор романа тщательно показывает, что Николай верит в им играемую роль отца народа. Отказывая в чём-либо Николай говорил: "В ы  ж е з н а е т е,  что это не в моих правилах...  я же руководствуюсь государственными  интересами, и разве все вокруг не есть доказательство моей правоты?" 

Явно смеясь над Николаем Павловичем, Окуджава мимоходом сообщает, что сосватанная царём молодая жена князя Мятлева вскоре неожиданно умерла от инфлюэнцы (от гриппа): "Н е д а в н е е   могущественное  вмешательство самого
государя теперь выглядело ничего не значащим анекдотом..."  Ведь литературное произведение не совсем жизнь: автор волен оставить своего героя в живых, а волен и позволить ему умереть, если этой смертью будет нечто сказано, так сказать, «за текстом».
             
 ИЗ  РОМАНА  БУЛАТА  ОКУДЖАВЫ «ПУТЕШЕСТВИЕ  ДИЛЕТАНТОВ». Князь Мятлев пытается написать историю об "убитом гусарском поручике"(прототип - М.Ю. Лермонтов). Вроде убитый поручик был героем... а вроде:
 
«Г у с а р с к и й  п о р у ч и к  был и жертвой. Затем Мятлев  намеревался провести  мысль о том,  что...  и  царь,  стало  быть, жертва, а уж никак  не ответчик за злополучную судьбу поэта, но личные  впечатления и обиды повели его перо по непредвиденному пути. Он (Мятлев) хотел быть справедливым, как история, а оказался  несправедлив, как историк...»

 И  МЯТЛЕВ  ПИШЕТ, ЧТО «..."д р е м а в ш и е   в   г о с у д а р е  д у р н ы е   з а д а т к и  проявлялись уже в детстве с неудержимой силой. Что  бы с  ним  ни случалось: падал  ли  он, ушибался или считал  свои  желания  неисполненными,  а  себя обиженным, -  он произносил  бранные слова, рубил  топориком  игрушки, бил палкой своих товарищей,  хотя  и  любил  их...  Впоследствии  всеми  своими действиями он всегда давал понять, что он несоизмерим ни с одним человеком встране, что он бог и ему  все позволено..."

ТАК... С  ПЕРЕЧИСЛЕНИЕМ   ЗЛОДЕЙСКИХ  КАЧЕСТВ   НИКОЛАЯ   ПАВЛОВИЧА...  он, сам
того не подозревая,  пришел к вульгарному решению об ответственности царя за
гибель гения, но концы  с концами не сошлись. Наконец, перечитав написанное,
он вдруг понял, что  писал  не столько об убитом  товарище, сколько <сводил с
царем личные счеты.

НЕ  ИСПЫТЫВАЯ  В  СВЯЗИ  С  ЭТИМ  УГРЫЗЕНИЙ  СОВЕСТИ, он все же прекратил работу, так и  не поставив точку. Тайна гибели гусарского поручика повисла в воздухе. В конце  он признавался с горечью: "Анализ этой трагедии выше  моих  сил... 

Очень может быть, что главный ответчик - вся  наша жизнь, а не капризы владыки, но я не гений: мне больно - вот я и кричу и ругаюсь...  "И  т о т,  к т о  ж и в,  и  т о т,  к т о  у м е р, -  в с е   ж е р т в ы  р а в н ы е   е я <жизни>"...» <<Вольное переложение строк из Эклезиаста, вероятно, самого Окуджавы>>
         
ЗНАКОМЫЙ  КНЯЗЮ   МЯТЛЕВУ  ЛИТЕРАТОР  ПРИХОДИТ ОТ  ЕГО  СОЧИНЕНИЯ  В  УЖАС:

- ПО-ВАШЕМУ,  ВЫХОДИТ   ТАК,  что   общество,  сговорившись, предводительствуемое Его  Величеством,  только  и  мечтало  досадить вашему другу, какая чушь, ей-богу!.. <...> Когда б вы только представить могли, как государь без сна  и отдыха...

Не верю, чтобы и вы относились к числу злонамеренных людей, которых развелось нынче и которые не желают отделить частную жизнь государей от  политической  и,  хуля  их  слабости,  затмевают  блеск  их  царственных деяний!.. Не верю, милостивый государь...
     <...>
 А в том-то и беда, что мы судим о царях со своих  житейских кочек, а их  страданий не видим. Нет и нет!  Вам  бы следовало  описать,  как  наш  друг  пренебрег  общим спокойствием в угоду собственному эгоизму, за что и поплатился, а вы...
- Э г о и з м у? - сказал Мятлев и двинулся на коллежского секретаря...
 

ИЗ  РОМАНА  - ПАМФЛЕТА  Н.С. ЛЕСКОВА  «ЧЁРТОВЫ  КУКЛЫ». Герцог (прототип - Николай I) женил художника  Феофубиса на своей бывшей любовнице. Узнав это, Феофубис был в ярости. Семейная жизнь пары не сложилась до того, что муж с женой от ненависти пробовали друг друга убить. И жена по имени Гелия бежит искать спасения к бывшему любовнику:
_________
 
НЕ  ДАВАЯ  СЕБЕ  ОТЧЁТА... ГЕЛИЯ  ОЧУТИЛАСЬ  У  ГЕРЦОГСКОГО ЗАМКА. Выросши в торговом городе, жившем более во внешних политических сношениях с Европой, чем с своим правительственным центром, Гелия имела очень недостаточные понятия о том, как можно и как нельзя говорить с герцогом; но это и послужило ей в пользу, или, быть может, во вред, как мы увидим потом, при развитии нашего повествования.

В замке и вокруг замка герцога жизнь начиналась по-военному, то есть очень рано, и в тот ранний час, когда Гелия показалась у подъезда герцога, там уже стояла запряжённая для него лошадь.

Гелия пошла прямо к подъезду и стала у колонны. Дежуривший у подъезда офицер настоятельно просил её удалиться...
 <...>
— И вы... должны удалиться, — сказал офицер; но прежде чем он успел настоять на этом, массивная дверь быстро распахнулась, и появился герцог. Гелия к нему бросилась, как дитя, и в то же время как уверенная в своём достоинстве женщина.

ГЕРЦОГ  ОСТАНОВИЛСЯ: ветер сильно перебивал её лепет. Она говорила, но он не понимал её и... не узнавал её. Она в отчаянии закрыла лицо руками...
— Молю вас, спасите!

— ЧТО  НУЖНО? — СПРОСИЛ  ГРОЗНО  ГЕРЦОГ.
И в этот же миг он узнал Гелию и ужаснулся:
— Это вы, Гелия! Что с вами случилось?

И он подался к ней ближе и закрыл её от ветра и снега полою своего плаща.

— Ваша светлость! — простонала она, — была ли я вашею любовницей? — и, зарыдав, она не могла продолжать далее.

ГЕРЦОГ  ЗАМЕТИЛ, что она шатается, и подхватил её под руки.
— К т о  с м е л  с к а з а т ь  э т о?

— Вы меня выдали замуж, — произнесла Гелия.

— НУ  ДАН!.. ЧТО  Ж  ДАЛЬШЕ?

Гелия протянула к герцогу руку, в которой был пистолет, и сказала:
— Прикажите скорее взять меня в тюрьму.
— За что?
— Я сейчас хотела убить моего мужа...

— СКОРЕЕ,  ЗА  ЧТО?
— Он...  обращается со мною как разбойник!

И, произнося каждое слово, она колебалась на ногах и вдруг совсем пошатнулась в сторону.

Г е р ц о г плотнее прикрыл её плащом и сказал:
— СМОТРИТЕ... ПРАВДА  ЛИ  ЭТО?

Вместо ответа Гелия взяла холодною рукой руку герцога и приблизила её к своей голове. На белой замшевой перчатке герцога остались капля крови и несколько глянцевитых и тонких чёрных волос...

— ЗЛОДЕЙ!  —  ВСКРИЧАЛ  ГЕРЦОГ,  —  ОН  БУДЕТ  СТРАШНО  НАКАЗАН!

С этими словами, задыхаясь и сверкая глазами, разгневанный Герцог всхлипнул и потом отечески обнял молодую красавицу и, почувствовав, что она падает, поднял её, как дитя, на руки, поцеловал в темя и с этою ношей возвратился назад в двери замка.
___________________

П р и м е ч а н и е.  Когда Гелия во второй раз наскучила Герцогу, он преспокойно выслал её к  "злодею"  мужу, сбежавшему на родину в Италию, хотя Гелия на то время была беременна ребёнком Герцога. Таким образом Герцог избавился от всех хлопот. Между прочим, можно отчасти понять и жену, которую выдали замуж за ей противного человека.
____________________________________________


ИЗ  РОМАНА  БУЛАТА  ОКУДЖАВЫ  «ПУТЕШЕСТВИЕ   ДИЛЕТАНТОВ». НА  ВЕЛИКОСВЕТСКОМ  БАЛУ  В  АНИЧКОВОМ  ДВОРЦЕ  ГОСУДАРЬ  обращает  внимание на юную даму, которую после расставания с баронессой полюбил князь Мятлев. Его спрашивают:

- ВЫ  ЗНАКОМЫ  С  ЮНОЙ  ЛАДИМИРОВСКОЙ?  НЕ  ПРАВДА  ЛИ,  ХОРОША?
- Нет, - испугался Мятлев, - нет, не знаком... А что?

- Ах, просто  маленькая  сплетня, -  сказала Анета профессионально.  - Государь обратил на нее внимание, и cpaзy же вслед за этим (а это ни от кого не укрылось) граф Алексей Федорович* танцевал с юной обольстительницей...

- Это произошло,  видимо,  до моего  прихода, - заторопился  Мятлев  и покраснел.
- ...А вы знаете, о чем говорит граф Алексей Федорович в подобных случаях?
- Нет, - сказал Мятлев, бездарно разыгрывая равнодушие, - впрочем, догадываюсь...
 - Вот именно, - засмеялась  Анета. - О, ничего  непристойного, напротив... но зато настойчиво-то как! О...

 "Н е  м о ж е т   б ы т ь,  - подумал  Мятлев, холодея, - неужели опять? - И  ему показалось, что  мир  обезлюдел, что он, Мятлев, в своих беспомощных  очках стоит на краю пропасти, а по ту ее  сторону -  Он... и никого вокруг, лишь они двое в этом  мире, и наступила пора последнего единоборства. - Эту я ему не отдам..."

- Анета, - проговорил  он срывающимся шепотом, - мне необходима ваша помощь... - и рассказал ей все.

- Бедный Сереженька, - сказала она участливо. - Ах, какой притворщик...
Я попытаюсь что-нибудь предпринять, я надеюсь  это мне удастся... Но я должна  вас утешить: Ладимировские  уехали... а это значит, что граф Алексей Федорович был недостаточно красноречив. Уж вы поверьте...  Хотя это вовсе не значит, что заманчивое предложение не повторится...

 Мятлев вновь покраснел. Мысли сбивались.
 -  Я должен этому помешать, - сказал он неожиданно тоненьким голоском, захлебываясь, - никто не может... в конце концов...
<...>
Лавинии (Ладимирской - предмета любви Мятлева) нигде не было, это его несколько охладило. Он вернулся в зал. Все казались погруженными в молочный туман, даже Николай Павлович, затянутый в мундир и как ни в чем не бывало беседующий  с каким-то расфранченным посланником.


ВНЕЗАПНО  РЯДОМ  С  МЯТЛЕВЫМ  КТО-ТО  ПРОИЗНЕС  ЛИКУЮЩИМ  ЖИРНЫМ  БАСОМ:
- Подумать только, красотка Ладимировская могла бы быть и несговорчивее...

Незнакомый конногвардеец беседовал в своем кругу, и он намеревался продолжить  свою речь, но не успел и только ахнул, ибо локоть Мятлева врезался в его поясницу.

- Князь, - всхлипнул конногвардеец, - что с вами?
- Вы отдавили мне  ногу, сударь, - спокойно сказал  Мятлев, слегка поклонившись.
- Вам, может быть, не понравилось сказанное мною о госпоже Ладимировской?
- Я не знаю этой дамы, - отрезал Мятлев.
- Тогда примите мои извинения! - пробасил конногвардеец, распаляясь.
- Не принимаю...

На следующее утро и произошла та самая  дуэль, с которой я начал свои  воспоминания.
________

* Алексей Фёдорович Орлов (1787 — 1861) — князь, генерал от кавалерии, генерал-адъютант; главный начальник III отделения Собственной Е.И.В. канцелярии и шеф жандармов (1845—1856); любимец Николая I, опытный и удачливый политик - очень талантливый дипломат, блестящий царедворец и по совместительству — сводник для Государя.

Хотя, возможно, Окуджава несколько преувеличивает роль Орлова в подобных делах. Зато он не преувеличивает, что в подобных случаях за честь дамы нельзя было вступиться прямо: это выглядело бы как пощёчина императору.


НИКОЛАЙ   БЕСЕДУЕТ  С  А. Ф. ОРЛОВЫМ  ОБ  ОТКАЗАВШЕЙ   ЕМУ   ДАМЕ,  МЕЖДУ  ТЕМ  КАК  В   ГОСУДАРСТВЕ   ЕСТЬ  ДЕЛА  И  ПОВАЖНЕЕ: 
_________

– Что же до Ладимировской, – сказал Алексей Федорович Орлов*, – то она просто слишком юна, чтобы все это себе вообразить. Вы–то видели ее на расстоянии, а я стоял с нею рядом. Конечно, она прелесть, и все–таки что–то в ней от цыпленка, еще не набравшего силы... Перышки, конечно, уже нормальные, но ручки, шейка, выражение лица, ну, это просто... э–э–э...

 – ПУСТОЕ, – перебил Николай Павлович, – нашел об чем говорить. Я уж и не помню. Так, пять фунтов кринолину и прочего вздора. Но ты, граф, был озадачен ее своенравием, признайся, я видел... – он засмеялся. – Хотя, с другой стороны, что ее, съели бы? Вот недотепа.*

– Через год–два она, может статься, их всех обскачет. Будет новая звезда.

– ЧЕРЕЗ  ГОД – ДВА  ЧТО  БУДЕТ  С  НАМИ,  ГРАФ? – НИКОЛАЙ  ПАВЛОВИЧ  ПОМОЛЧАЛ,   ПОТОМ   СКАЗАЛ:  –  ВОТ  НЕДОТЕПА...

 Это была приятная пауза в деловом разговоре, хотя Николай Павлович все время, с самого утра ощущал какое–то тягостное чувство, причины которого никак не мог понять. Они сидели вдвоем в кабинете императора. Граф, в мундире и при всех регалиях, на краешке малинового кресла, Николай Павлович, в семеновском сюртуке без эполет, на походной своей кровати, заправленной серым суконным солдатским одеялом.
 <...>
 ИХ  ДРУЖБА   БЫЛА   ДАВНЕЙ,  и были любовные истории, и запомнившиеся и стершиеся в памяти, и был навык понимать друг друга без слов или обходиться намеками, особенно когда это касалось женщин. Конечно, во всех этих делах Алексей Федорович выполнял роль амура и очень ловко пускал стрелы в сердца завороженных жертв.

Изредка случалось так, что стрелы возвращались – какая–нибудь из жертв робела оценить внимание государя. К чести его следует сказать, что он не гневался, как это сплошь да рядом бывает среди мужчин, а, напротив, даже проникался удивленным восхищением к даме, сумевшей предпочесть своего супруга соблазнительному вниманию государя, и говорил графу: «К а к о г о   м н е  х в о с т а н а   к р у т и л а... Хороша злодейка!» – и смеялся.
_________

*Однако, Николай Павлович впал в ярость, когда узнал, что Ладимировская предпочла ему другого, да ещё и князя Мятлева
            
«ВСЕ  (у Николая  Павловича) ШЛО  ХОРОШО, если не считать этих мелких осечек, без которых, кстати, никто никогда и не обходился. Все шло хорошо и нынче, но что–то тягостное мучило с самого утра и не давало покоя. Как будто в разгар праздника где–то в почтительном отдалении возникла фигура нежданного гонца, молчаливого и незаметного, но дожидающегося удобного момента, чтобы сообщить роковые известия.

 – НУ ЛАДНО, – СКАЗАЛ  ИМПЕРАТОР, – НЕ  ВСЁ  КОТУ МАСЛЕНИЦА.  ЧТО  У НАС  ДАЛЬШЕ?

Теперь на очереди были внешние тайные дела. Граф докладывал о сообщениях лазутчиков и тайных агентов, которых было видимо–невидимо за пределами России. Все сообщения были утешительны, и все они, как нарочно, подтверждали первоначальные предположения императора.
 – Нынче вы повелели явиться к вам для напутствия флигель–адъютантам Истомину и Исакову, – сказал Орлов, – они уже дожидаются.

- ЗОВИ, - СКАЗАЛ  нИКОЛАЙ  ПАВЛОВИЧ  И  РЕЗКО ВСТАЛ...

 Молодые флигель–адъютанты во всем парадном вошли в кабинет разом, одновременно поклонились и застыли в ожидании.

 – Извините, друзья мои, что так вас захватили врасплох, – сказал он молодым людям, – но задание вам, как вы знаете, весьма секретное... В Константинополе будете через неделю. Ваша миссия, как об этом следует понимать туркам, дружественная. (Дело происходит перед началом Крымской войны в 1853 году)
<…>
– Ты, – тут он оборотился к Истомину, – ...осмотришь турецкий флот во всех его видах и отношениях и какие сделаны турками приготовления к войне на море, равно укрепления Босфора, места высадок на берегу Черного моря.

– Ты же, – сказал он Исакову, – сделаешь то же самое в отношении сухопутных войск... Ведите себя как можно скромнее и осторожнее, чтобы не вызвать никакого подозрения... Ну вот и все. Прощайте, бог с вами... – И он обнял и расцеловал каждого из офицеров и отпустил их, крикнув на прощание:
– Глядите не влюбитесь в какую–нибудь турчанку.

ДЕЛА  ШЛИ  ХОРОШО. Они трудились на славу, все его подданные, преданные ему до гроба; они выполняли свой долг с отменным тщанием: и те, не ведомые никому, живущие в чужих обличьях, под чужими именами, в чужих землях, оборотни, хамелеоны, герои, и эти красавцы и умницы, готовые в любую минуту пренебречь собственной жизнью ради долга. Дела повсеместно шли хорошо. Везде, где того требовали интересы государства, войска совершали подвиги...

ВСЕ   РАБОТАЛО,   КАК   СЛАВНАЯ   МАШИНА, если не считать малой кучки больных и вялых сумасбродов, погрязших в личных капризах, отщепенцев, уродов, мнящих себя исключительными, а на самом деле ничтожных эгоистов, бесполезных, годных разве что на посмешище...
<...>
ВСЕ  БЫЛО  ХОРОШО. Механизм, созданный им, работал отменно. Все его части были продуманы и тщательно подобраны, воздух империи был свеж и благотворен, дети выросли и смотрели на него с восхищением...

Но, в таком случае, что же тогда, как он ни отмахивался, тревожило и беспокоило его, подобно грозной болезни, еще не обнаруженной, не кольнувшей ни разу, но уже диктующей мозгу будто бы беспричинный страх, раздражение, отчаяние? Польша? Но польские дела – просто очередная трудность, без которой не бывает истории; да к тому же трудности не огорчают, не томят, а призывают к действию.
 <...>

ТАК ЧТО ЖЕ ТОГДА? Уж не письмо ли, вылетевшее из французского посольства по направлению к Парижу, но ловко перехваченное, и скопированное, и врученное ему нынче поутру, где среди дипломатической чепухи вдруг обожгли душу подлые строки?.. Неужели это письмо?

НЕУЖЕЛИ  ЭТИ  СТРОКИ, в которых о могучем государстве, созданном им, говорилось подло и с пренебрежением неким безнаказанным трусом и злословом как о колоссе на глиняных ногах, где все разваливается, где громадная армия – пестрая, бессильная, плохо вооруженная толпа под началом бездарностей, где царят нравы Чингисхановых времен, а взятки, чинопочитание и воровство превосходят все известные примеры, что самообольщение российских владык граничит с сумасшествием... Каков негодяй!

 НИКОЛАЙ  ПАВЛОВИЧ  ПРЕДСТАВИЛ  СЕБЕ  ЭТОГО  ЩЕЛКОПЕРА, враля, перемазанного чернилами...   
    <...>
 – КАКОВ  НЕГОДЯЙ! – сказал он графу. – ОТКУДА ОН  ВСЁ  ЭТО  ВЫСОСАЛ?
 – Я не придаю значения лжи, – сказал граф.

 – А МОЖЕТ, ЭТО  ПРАВДА? – внезапно спросил император, уставившись на Орлова большими голубыми немигающими глазами. И засмеялся. – Ты можешь идти, благодарю тебя.

Старый лев по–лисьи выскользнул из кабинета. Николай Павлович подождал несколько минут и, застегнув сюртук, вышел следом. Тягостное чувство не проходило, но он умел брать себя в руки. Он шел по коридору, заложив ладонь за отворот сюртука, откинув величественную голову, весь – долг и порыв, и рослые гвардейцы, стоящие на постах, провожали его горящими взорами».

               
В РОМАНЕ  БУЛАТА  ОКУДЖАВЫ  «ПУТЕШЕСТВИЕ   ДИЛЕТАНТОВ». Сбежавшие из Петербурга князь Мятлев и его возлюбленая по дороги застигнуты грозой, вымокли и приглашены в гости к немолодому странноватому помещиеу: вроде бы человек бесхитростный, а вроде бы и что-то скрывает.  Помещик этот не кто иной, как Иван Авросимов - герой первого романа Окуджавы "Бедный Аврсимов". Постаревший Авросимов говорит недомолвками:

БЫВАЛО, РАСПАХИВАЛАСЬ ДВЕРЬ,  и возникала  золотая голова неугомонного старика, туго набитая всяким вздором: вопросами, сомнениями и недомолвками. "Вы,  значит, в Петербурге живете? Ну как  там крепость, стоит? Ууу... Петербуржище! Ууууу... Как вы там только не промерзнете в страдалище этом!"
<...>
 "Ведь я в Петербурге жил-с, деточка, когда вас  ещё  на свете-то не было...  Ещё государь наш с месяц как на престол вступил-с  вот  когда... Ведь я, деточка, совсем было погиб... Уууу, Петербуржище-узилище!.."
_________________________



  Если Николай Павлович с месяц только вступил на престол, значит ещё шло следствие по делу декабристов. И Мятлеву хочется заставить помещика сказать, что он вправду знает и думает о прошедшем. И вот Мятлев нарочно говорит про декабристов не то, что думает. Мятлев дразнит собеседниеа:
 ____________

«ИГРА  РАЗГОРАЛАСЬ  ПУЩЕ.  Мятлев научился торопливо менять маску и ронять небрежно, как бы между прочим, с беззаботным видом: "Злодеи получили по заслугам, вы правы... Полк взбунтовать  - шутка не хитрая"... И ждал
чуда.

Оно следовало  незамедлительно: "Да  вы-то откуда знаете,  милостивый государь?.. Вы же тогда совсем дитя были! Как это вы можете судить об этаких-то  предметах? Глупому  дитяти наврали обо всем... Может быть, вам наврали, милостивый  государь?.. - "Да вы же  сами это утверждали", - улыбался Мятлев.
Тут старик принимался хохотать, бил себя по коленкам кулаками...и  прятал голубые глаза...»
____________________

ПОТОМ  ХОЗЯИН  ПОКАЗЫВАЛ  "ЧУДНУЮ"  КАРТИНУ:

«ОН  ЗАВОДИЛ  ИХ  В  СВОЙ  КАБИНЕТ  торжественно и благоговейно, где среди нестоящих внимания предметов деревенской  обстановки... на стене...прикрывая линялые обои, в нелепой раме  из переплетенных  позолоченных роз, еловых шишек и триумфальных лент покоилось пространное полотно кистиневедомого сельского безумца.

ВЫСОКОПАРНЫЙ  СЮЖЕТ  ЗАХВАТЫВАЛ ДУХ  И ПРИВОДИЛ  В  ТРЕПЕТ. Слева, на фоне  аккуратных лиловых гор и ядовито-зеленых нив, оживляемых там и сям кронами фантастических смоковниц, высился государь Николай Павлович, еще молодой, срисованный с  календаря четвертьвековой давности, безусый, светловолосый,  обращенный к зрителю правым боком, в Измайловском мундире и в совершенно невероятной какой-то тунике, пронзающий даль  громадным вещим голубым  зрачком; справа же подобострастно преклонил перед ним колена тоже совсем  молодой, розовощекий, рыжеволосый Иван Евдокимович, повернутый к зрителю левым  боком,  наряженный в пышныене правдоподобные одежды, осчастливленный, сияющий  таким же голубым зрачком,выражающим благодарность, а может, и растерянность.

БЕЛАЯ,  НЕПОМЕРНОЙ  ДЛИНЫ  РУКА ИМПЕРАТОРА  покоилась на рыжих волосах верноподданного, и казалось: тонкие пальцы вот-вот займутся  рыжим  пламенем. В правом верхнем  углублагополучно парили в небесах толстобрюхий ангел и оранжевый крест святого Владимира. Краски были плотны и пронзительны, отчего создавалась видимостьфантастического правдоподобия  и даже слышалась музыка из-за  лиловых гор.("Коль славен" играют-с. Музыканты еще все молодые... Да и все молодые...")»
____________________________

И  ВОТ  ЧТО  УЗНАЛИ   ГОСТИ  ИЗ  ПРОЩАЛЬНОЙ  ЗАПИСКИ   ХОЗЯИНА: «И вы миня натурально  можити спрасить мол хто я, ибо хоть на сей запрос чилавек должин дать ответ... а я не магу... Друзей у мине нет, гостей не пренемау... да и вас то хто поймет?.. А посиму я сибе тада паклялся никаму ни доверять никада. Плачу, а клятву сею испалняу... На мне грех... уижайте з Богом...

Особенно поразила подпись: "Бывший писар Высачайшаго Следственного Камитета
Его Императорскаго Виличиства раб Иван Авросимов"».
________________

Когда искавшая уже отправивших в дальнейший путь беглецов полиция попыталась узнать что-нибудь у их гоостеприимного хозяна, тот претворился глухонемым и ничего не выдал.


ИЗ  РОМАНА  БУЛАТА  ОКУДЖАВЫ  «ПУТЕШЕСТВИЕ   ДИЛЕТАНТОВ».   ОПИСАНИЕ  ПРИДВОРНОГО  МАСКАРАДА.  НИКОЛАЙ I в маскарадном костюме смотрит на себя в  зеркало:

 В  ЗЕРКАЛЕ  НИКОЛАЙ  ПАВЛОВИЧ  УВИДЕЛ  СЕБЯ облаченным в рыцарские доспехи шестнадцатого века, в шлеме с поднятым забралом. Латы... скрежетали,  и пригибали к полу но в их холодном блистании был затаен высокий смысл,  разгадывать который и восторгаться которым и стекались к царскосельским угодьям вереницы приглашенных счастливцев.
 <...>
ОДИН  ИЗ  ПРЕДШЕСТВУЮЩИХ  ЛЕТНИХ  МАСКАРАДОВ  БЫЛ  ПОКУДА  НА  ПАМЯТИ  У  ВСЕХ... Когда древнеримские колесницы, сверкающие позолотой, медленно  влекомые  тяжелыми коням утопающими  под  ковровыми  попонами, поплыли через  парк... в озарении ослепительного фейерверка, скопища верноподданных почти расстилались на мягкой вечерней английской траве в безвольных позах; почти безмолвное, восторженное, что-то похожее на "Ооо...  ууу...  а!..", упорное, непрекращающееся лилось со  всех  сторон... широко распахнутые глаза ловили каждое движение Цезаря иего окружающих.

ГОЛУБАЯ  ТУНИКА   ЦЕЗАРЯ, возвышающегося в первой  колеснице, казалась  продолжением небес; венок из  благородного лавра обрамлял его высокое чело; пергаментный свиток в руке знаменовал надежды, ради которыхсклонялись ниц его счастливые дети. Николай  Павлович хорошо помнил этотвечер. Ощущение подлинности  происходящего не покидало его на протяжении всего пути...

 Иногда почему-то глухое кратковременное раздражение начинало клокотать в нем, но тут же гасло, хотя еще долго потом  разноцветные фонариказались тусклее, грохот петард заглушал голоса  скрипок...

Наверное, думал он, какой-нибудь одинокий, плюгавый, измученный сарказмом человек, какой-нибудь презирающий всеобщее ликование Мятлев укрывается  на  глухой полянке, кривит рот и притворяется равнодушным... Но толпа дышала глубоко, с благоговением, и жена Цезаря стояла рядом с выражением царственного величия  на бледном, усталом ипрекрасном лице.
<...>

ЭТО  БЫЛ  МИНУВШИЙ   МАСКАРАД. Благодаря своему великолепию... он и теперь не казался давним. Еще звенели в  ушах скрипки, рожки и трубы, еще мелькали перед глазами ликующиемаски и озаренные неверным светом раззолоченные  колесницы, еще маячил  над всеми и он  сам - Цезарь, призванный осчастливить, очистить, возвысить свой горький, мятежный, подобострастный  и  великий  народ...   
<...>
Рыцарские доспехи были весьма тяжелы. Можно бы было, конечно, использовать  облегченные, маскарадные, но Николай Павлович предпочел эти. Вообще, провозглашая что-либо, нельзя выглядеть ненатурально. Толпа должна тебя обожествлять, придворные - подражать и восхищаться, ближайшие сподвижники -  понимать и сочувствовать, семья - гордиться. Он создавал все это вот уже  четверть  века. 

ВЫРОСЛО   НОВОЕ   ПОКОЛЕНИЕ   ДЕЛОВЫХ,  четких, несомневающихся исполнителей его   воли, что же до жалкой  горстки безнравственных, озлобленных  неудачников,  желающих его империи всяческихтягот  из врожденного  злодейства  и духа противоречия, то и им, в концеконцов, не останется ничего другого, как сложить оружие...
<...>
МАСКАРАД,  ПРОТИВ  ОЖИДАНИЯ,  СОВСЕМ  НЕ УДАЛСЯ. Рыцарский выезд был поначалу принят за толпу актеров, а уж потом извинительное неистовство прозвучало столь неправдоподобно, что впору было высечь самых отчаянных за фальшь и глупость... Видимо, что-то произошло... Что-то как будто переменилось...?*
__________

* Автор романа намекает на фразу печального принца Гамлета: "Подгнило что-то в датском королевстве". и что всё в русском государстве при конце правленмя Николая Павловича уже похоже на неудавшийся маскарад.

 И "голубая туника Цезаря", в которого был наряжен Николай I, напоказ перекликается с бездарной картиной в кабинете Авросимова, где молодой государь изображён в "совершенно невероятной какой-то тунике"...


АФАНАСИЙ   АФАНАСЬЕВИЧ   ФЕТ (при рождении Шеншин; 1820 — 1892) — ПОЭТ,  ПЕРЕВОДЧИК,  ПРОЗАИК,  МЕМУАРИСТ,  ЧЛЕН – КОРРЕСПОНДЕНТ   ПЕТЕРБУРГСКОЙ  АКАДЕМИИ  НАУК (1886).

В  РАССКАЗЕ  А.А. ФЕТА  «Н Е  Т Е» (1874) события излагаются ретроспективно: действие происходило до смерти государя Николая Павловича. Афанасий Фет официально всегда выражал монархические симпатии. Однако из рассказа кадрового военного ясно, что приспособленная под парады и смотры николаевская армия, в реальной войне не была боеспособна. Отчего Россией и была проиграна Крымская война.
______________________________


ИЗ  А.А. ФЕТА   РАССКАЗА  «НЕ ТЕ»:

ЕСЛИ  БЫ  ВЫ  В  МОЁ  ВРЕМЯ* спросили офицера, для чего он служит, то каждый, по чистой совести, должен бы был ответить: чтоб отличиться. —  Чем? Строгим знанием своего дела, вниманием к нему, умением, обратившимся в привычку, во всяком данном случае воспользоваться своим знанием, ловкостью, —  словом, молодечеством.

ПОКОЙНЫЙ  ИМПЕРАТОР <Николай I> глубоко понимал это, когда, на последнем своем смотру в Елисаветграде, на прощаньи, вызвал к себе всех офицеров 2-й кирасирской дивизии и сказал:

«Б л а г о д а р ю   в а с, гг., вы показали себя истинными молодцами. Вы славно мне служили, и я уверен, что вы так же славно будете служить моему сыну, моему внуку». Надо было видеть блеск этих сотен глаз, вспыхнувших восторгом. Если бы царь указал на пропасть Курция**, всякий из охватившего его круга всадников, краснея, ринулся бы в бездну.
<...>
Самые лучшие войска могут и на смотру, как в сражении, показаться несостоятельными. Правда, в другой раз они возьмут свое. Но где взять этого другого раза на армейском царском смотру?
<...>
Как воздержаться от желания приложить все силы, словом, отличиться, когда человек полагает в этом цель жизни? Как в данную минуту определить границы должного? Надо в один миг, на собственный страх, решиться на то или другое, и чуть перепустил усердия — вышла каша.

 Это излишнее усердие и бывает постоянным источником того столбняка, который в критическую минуту находит на самых дельных и спокойных начальников или ставит их в те, со стороны комические, положения, которые всякому старослуживому хорошо известны.В подтверждение расскажу случай, подробности которого врезались в моей памяти, так как при этом мне пришлось скорее быть страдательным, чем действующим лицом.
<...>
Полк наш, сформированный при Екатерине из Георгиевских кавалеров, носил название кирасирского Военного Ордена, а на каске и лядунке — Георгиевскую звезду, но на штандартах 709 года значилось: Гренадерский Ропа полк. <<Ныне драгунский Военного Ордена (Примеч. А.А. Фета)>>

Следующие затем по нумерам полки дивизии: Принца Петра Ольденбургского, Принца Альберта Прусского и Великой Княгини Елены Павловны первоначально носили тоже иные имена. История каждого передавалась из уст в уста; причем красноречивыми рапсодами событий польского похода 30 и 31 годов являлись старослуживые очевидцы.

Накануне эпизода, который я обещался рассказать, кавалерии отдан был приказ выходить на одну из Елисаветградских больших дорог и к шести часам утра выстроиться в резервном порядке в общую колонну, тылом к городу, так чтобы в промежутках между правыми и левыми полками приходилась самая дорога...
<...>
За несколько минут до 6 часов по войскам разнеслось электрическое слово: "Е д е т!  И вслед за тем, среди мертвой тишины, за спинами нашими послышался приближающийся топот царской свиты. Известно, что покойный государь никогда не возвышал голоса до крика, даже командуя громадными массами войск. Он только громко говорил, но каждое его слово доносилось на невероятном расстоянии.

«К а к а я   с л а в н а я   а л л е я!» — сказал государь, въезжая между восемью кирасирскими полками, в которых меньшая мера одномастных лошадей была 4 вершка...  С каждым мгновением приближался мерный топот царского коня, уносившегося большим галопом впереди свиты, и вот пред обращенными налево глазами нашими ясно нарисовалась монументальная конная фигура императора.

— ЗДОРОВО, КИРАСИРЫ, ГРЕНАДЕРЫ! Здорово, стародубовцы! здорово, новороссийцы и малороссийцы!
Целая буря: "У р а!" - покрыла последние слова государя, назвавшего полки их старыми именами.

НАКОНЕЦ  ВСЕ  ЗАМОЛКЛО.   ГОСУДАРЬ  СО  СВИТОЙ  УСКАКАЛ  ВПЕРЕД.  НО КУДА? что затем будет? не было никому известно.
<...>
Минут через десять, в промежутках между полками, в пыли, нигде не задерживаясь и погоняя нагайками лошадей, пронеслись флигель-адъютанты, громко повторяя команду: «линейные унтер-офицеры к государю императору»**.

 Разумеется, команда с треском была повторена всеми главноначальствующими... «К а к и е  л и н е й н ы е? К у д а  к государю императору?»  <...>. Еще раз отчаянные голоса повторяют команду. Главные начальники видимо растерялись и кто-то произнес мою фамилию.

Преступник был отыскан, и фамилия моя с самою назойливою стремительностью стала по всем интервалам вылетать из начальнических уст... Сам флегматический корпусный командир не выдержал. Правда, он подъехал ко мне шагом и тыча указательным пальцем по направлению ко мне, не совсем хладнокровно сказал: «Ну, эте! Тут адъютант, как пули, должен быть там!» Это было уже несомненное приказание.

Оглянувшись еще раз на линейных, я бросился вперед по дороге, насколько позволяла быстрота моего лихого серого Арлекина. Куда скачу? В силу какой команды? Кстати ли? Не вышел ли первый блин комом? Все эти вопросы разом мелькнули в моей голове. Но рассуждать было поздно. Надо было возможно хорошо исполнить то, что делаешь. Выскакав из интервала в открытую степь, пришлось отыскивать императора...
<...>
Приблизительно в версте расстояния, влево от дороги, мы заметили одинокого всадника и угадали в нем государя. Дело упрощалось. Оставалось всем нам четырем, не теряя интервалов и равнения, проскакать как можно скорее это пространство, правильно с марш-марша осадить лошадей шагов за шестнадцать до государя, выслушать приказание, выравняться и неподвижно остаться до прибытия полка. Оставалось скакать с четверть версты, а величественная фигура на коне, с каждым мгновением все более убеждала меня, что мы не ошиблись направлением.
___________

ПОСЛЕ  ЛИХОЙ  СКАЧКИ  С  ОПАСНЫМ  ПЕРЕСКОКОМ  ЧЕРЕЗ  ОВРАГ  последовал  краткий  диалог прискакавших с государем:

— КАКОГО  ПОЛКА?  — СПРОСИЛ  ГОСУДАРЬ, милостиво глядя мне прямо в глаза.

— Кирасирского Военного Ордена, ваше Императорское Величество.

— НЕ ТЕ.  НА  СВОИ  МЕСТА!

...Я правильно, как на манеже, повернул лошадей направо-кругом и с места в карьер, тем же следом, поскакал с линейными к полку. С половины дороги мы, щадя лошадей, поехали большим галопом.

— Ну что? — спросил барон <командир>, когда на отдувающейся лошади я стал около него.

— И з в е с т н о:  н е  т е. Только лошадей измучили напрасною суетой.  У   н а с в с ё   т а к,  — прибавил я невольно.

— Ч е р т и! — лаконически заключил барон.
____________

*АФАНАСИЙ  АФАНАСЬЕВИЧ   ФЕТ служил в армии, в кирасирах с 1845 по 1857 годы. Во время Крымской войны он находился в Балтийском Порту в составе войск, охранявших эстонское побережье. В  мемуарах Фет красноречиво изображает царивший не на парадах в русской армии беспорядок, когда два приказа противоречили друг другу. В 1857 Фетполучил по болезни бессрочный отпуск плавно перешедший в отставку.

В «Моих воспоминаниях» Фет приводит случай, когда Николаю Первому показали фотографию парада.
 
«В  НАШЕ  ВРЕМЯ  В  ГВАРДИИ  РАССКАЗЫВАЛИ,  ЧТО  ПРИЕЗЖИЙ  ФОТОГРАФ, владевший тогда уже искусством мгновенной съемки, уловил тот момент майского парада на Царицыном Лугу, когда вся масса находящегося в строю войска взяла на караул для встречи государя Николая Павловича. Невиданная до той поры в Петербурге фотография удостоена была внимания Августейшего Главнокомандующего Цесаревича Александра Николаевича, нашедшего минуту представить ее государю.

— ПОСМОТРИТЕ, ВАШЕ  ВЫСОЧЕСТВО,  ЧТО  У  ВАС  ДЕЛАЕТСЯ,  КОГДА  МЕНЯ  ВСТРЕЧАЮТ,
 — сказал государь, указывая в одном из бесконечных рядов на солдатика, который, держа левою рукою ружье в надлежащем положении на караул, — правою поправлял кивер, сбитый ему на глаза стоящим в затылок неосторожным товарищем.
<...>
ИМПЕРАТОР  НИКОЛАЙ,  УБЕЖДЕННЫЙ,  ЧТО  КРАСОТА  ЕСТЬ  ПРИЗНАК СИЛЫИ, в своих поразительно дисциплинированных и обученных войсках, возбуждавших изумление европейских специалистов, добивался по преимуществу безусловной подчиненности и однообразия. И вот в картине, способной вызвать многосторонние наблюдения и чувства, его поражает слученный и как бы механический беспорядок».

Увы! Парадная красота русских войск не явила себя силой во время Крымской войны.
____________


**Марк Курций  — легендарный персонаж героической истории Рима периода республики. В книге Тита Ливия «История от основания города» рассказывается, что однажды на Римском Форуме «то ли от земного трясения, то ли от какой иной силы земля, говорят, расселась почти посередине форума и огромной толщиною провалилась на неведомую глубину».

Римляне пытались засыпать провал, но ничего не получалось: «по вещанию прорицателей, надо было обречь в жертву сему месту, чтобы римское государство стояло вечно», самое ценное, что есть у римского народа.

«Тогда-то, гласит предание, Марк Курций, юный и славный воин, с укоризною спросил растерянных граждан, есть ли у римлян что-нибудь сильнее, чем оружие и доблесть». Затем, «при воцарившемся молчании, обратив взор к Капитолию и храмам бессмертных богов... верхом на коне, убранном со всею пышностью, в полном вооружении бросился в провал». После этого земля сомкнулась, а на месте провала образовалось озеро, которое получило название «Озеро Курция»
__________

***Линейный офицер по характеру своего назначения в данной ситуации отвечает за дисциплину и может иметь временную власть над офицером более высокого ранга.
______________

П Р И М Е Ч А Н И Е. Тоже самое мнение о состоянии Николаевских войск звучит в романе Окуджавы «Путешествие  дилетантов»:

 «К а в к а з с к а я  в о й н а  заметно захирела перед лицом  к р ы м с к и х  с о б ы т и й, куда потянулось все живое, полнокровное, жаждущее помериться силами с новыми врагами. Лишнюю кровь сначала проливали пригоршнями, щедро и самозабвенно, затем, когда ее осталось мало, вздумали поберечь, но теперь она текла уже сама, не считаясь с расчетами и героическими усилиями многочисленных своихблагородных жертвователей.

 Н  а к о н е ц   п р и ш л о  п и с ь м о... от полковника Берга. От письма  веяло крымской грустью и недоумением,чувствовалось, что... слепая жажда подвига больше не подтачивает  здоровый  организм.... "...Наши  ржавые дымные пушки бессильны перед французской артиллерией, - писал он, - черномазые и англичане проворны и коварны, они расстреливают нас с большого расстояния, военные  фрегаты выглядят старомодными игрушками, мы атакуем стройными парадными колоннами до тех пор, покуда от нас ничего не остается.

Из Петербурга торопятся простодушные, слепые счастливчики, страшась не  прозевать победу, но вскоре разделяют участь остальных... Если бы Вы, князь,  не сделались инвалидом на Кавказе, Вы смогли бы умереть здесь от дизентерии..." Отчаяние развязало язык Мишке Бергу, и воин стал строптивым...» 
__________

Декабрист Иван Пущин назвал Крымскую войну "бойней крымской."


ИЗ  РОМАНА   БУЛАТА  ОКУДЖАВЫ  «ПУТЕШЕСТВИЕ   ДИЛЕТАНТОВ».   НИКОЛАЙ I  УМИРАЕТ  И   ВИДИТ  СМЕРТЬ  В   ОБРАЗЕ   ДАМЫ, что логично, учитывая развлечения Николая Павловича за счёт прекрасного пола.

ОСНОВНАЯ   МЫСЛЬ   АВТОРА   РОМАНА:  не могут идти «д е л а  х  о  р о ш о»  в деспотическо чиновничьем государстве, где отчёты на бумаге не соответствуют действительности. И как отрицательному трагическому герою Николаю I о шекспировской системе нечего делать, как только умереть. Если бы это был вымышленный герой, то логика осталась бы та же.

Уж это зависит от таланта и мастерства Автора - суметь совместить историческое событие с законами трагедии. По крайней мере, в доле человечности на краю жизни Окуджава персонажу своего романа не отказывает, ибо в этом никому нельзя отказывать. Умирающий - уже не император: "великая роль" со страдающего человека неволею  "слетела".
_______________________


ТЕПЕРЬ   ОЧЕНЬ   ТРУДНО  РУЧАТЬСЯ   ЗА  БЛАГОПРИЯТНЫЙ   ИСХОД   БОЛЕЗНИ, – сказал доктор Мандт*, выходя из кабинета императора...**

Вчера действительно бреда не было, но когда Николай Павлович просил утром всех удалиться и оставить его одного в кабинете... и едва тяжелая дверь захлопнулась, он тотчас увидел, как незнакомая дама бесшумно вошла в кабинет и уселась в кресло возле самого его изголовья. Впрочем, нельзя утверждать, что она совсем была ему незнакома. Ему даже показалось, что он ее хорошо знает, но ни имени, ни кто она такая... – ничего этого он объяснить не мог.

– ТЫ КТО ТАКАЯ? – СПРОСИЛ ОН, стараясь быть дружелюбнее, но она не ответила. Она сидела к нему боком, поворотившись к окну, молчаливая, бесстрастная, чужая, в непонятном одеянии, в глубоком чепце. Ее поза не выражала ничего: ни скорби, ни ликования... Она присутствовала.

– ТЫ   МЕНЯ  БОИШЬСЯ? – спросил он и тут же понял, что она–то его и не боится. – Вот дура, – сказал он шепотом, – дура, дура, дура, – и тут она исчезла. То есть она встала, не взглянув на него, и вышла.
  <...>
«И н т е р е с н о, – подумал он, – какие–то случайные прошлые знакомства, уже позабытые лица, они соединились, слились и теперь галлюцинируют передо мной». И он стал ждать нового появления незнакомки, старался не шевелиться, не дышать, скашивал глаза на кресло...

 ОН... ПОДУМАЛ, что если бы не война, то есть пусть даже война, но не этот позор постоянных поражений, этот удручающий стыд, это оскорбительное для него и для всей России неожиданное бессилие оружия, если бы приходили известия о победах, как это и должно было бы быть, и все бы, радостно улыбаясь, только и говорили бы о победах, тогда, наверное, и проклятая простуда, прицепившаяся к нему, не была бы столь удручающа, а вот нынче все одно к одному...

 И в этой незнакомой недавней даме проглядывало молчаливое осуждение, словно она намекала на какие–то его вины, дура, сидела, отворотившись, вполоборота...


ВООБЩЕ   ВСЕ   ДОКТОРА   РАЗДРАЖАЛИ   ЕГО...  Это было унизительно тем более, что болезнь протекала сама по себе, а ухищрения докторов были сами по себе.

– Ваше появление на площади позавчера, – сказал доктор Мандт, – обострило грипп. В легких шумы. Вам не трудно дышать?

– Нет, не трудно, – сказал Николай Павлович с детским упрямством, хотя при каждом глубоком вдохе в груди покалывало и тотчас подкатывал кашель.**

Позавчера он встал с постели и, стараясь ступать бодро, вышел к войскам, которые отправлялись на войну в Крым. Голова кружилась, поэтому он не сел, как обычно, в седло, а принялся объезжать полки в открытых санях. Его окружала свита. Войска были свежеиспеченные – с иголочки.

 Они восторженно его приветствовали, но он–то знал, что и им, как и их предшественникам, не суждено вернуться. Чудес не бывает. Что–то такое случилось, что–то надломилось, треснуло, и армия, нагонявшая на мир страх, рассыпается, как карточный домик, и все, дотоле трепетавшие при одном упоминании о ней, теперь потешаются, тыча пальцами в ее неудачи...

 КАЖДОЕ   НОВОЕ   ИЗВЕСТИЕ   С  ФРОНТА   ЗВУЧАЛО   СИГНАЛОМ   БЕДСТВИЯ. Каждый новый запыленный фельдъегерь, примчавшийся оттуда, выглядел последним оставшимся в живых. Великая армия – дивизии, полки и батальоны, одетые с иголочки... тянущие носок на марше, все, как один, – великая армия, подобно великой реке, стремительно стекала к морю, чтобы уже не вернуться.

«ПОЧЕМУ,  –  ДУМАЛ   НИКОЛАЙ  ПАВЛОВИЧ, – почему, почему они все не в состоянии ударить, опрокинуть французов и англичан в море, ударить и вернуться, вернуться?.. Чем же это они не сильны? Почему, почему?.. – думал он, стоя на февральском ветру. <...>  Может быть, виноваты генералы? Но ведь они все израненные, бывалые, преданные, не щадящие своих жизней, они же все... но почему, почему, почему?..»
<...>

С  УТРА   ЖАР  УСИЛИЛСЯ, начался сильный насморк, кашель, приходилось держать платок в кулаке наготове. Он кашлянул, щеки затряслись. «Совсем постарел», – подумал доктор Мандт и сказал:
– Ваше величество, мой долг предупредить вас, что вы очень рискуете, подвергая себя холоду в гриппозном состоянии.
 
– Дорогой Мандт, – сказал Николай Павлович, – вы исполнили свой долг, предупредив меня, а я исполню свой и прощусь с этими солдатами, которые уезжают, чтобы защищать нас.

 ОН  ПОНИМАЛ,  ЧТО  ЕСЛИ   НАПРЯЧЬСЯ   И  СБРОСИТЬ  ВРАГОВ   В  МОРЕ, то и современникам и потомкам хватит этого, чтобы оправдать любые потери, но он также знал, что это уже невозможно. Вернувшись с проводов, он почувствовал себя хуже, жар усилился. Все бестолково суетились вокруг, переговаривались шепотом, но ему казалось, что все говорят о крымском позоре...

«ИНТЕРЕСНО, – ДУМАЛ  ОН, борясь с кашлем и глухим раздражением, – если позволить им высказаться, что они наговорят? Они, – подумал он обо всех, – считают, что я из амбиции не заключаю спасительного мира. Дураки, они не понимают, что кровь ценится, пока она горяча, одно мгновение, а потом и всегда ценится только слава».

НЫНЧЕ  УТРОМ   ЕМУ   СТАЛО   ХУЖЕ...  та самая незнакомка бесшумно опустилась в кресло и уставилась в окно. У него было странное ощущение: как будто он догадывается о цели ее визита, но не... находит нужных слов... Она сидела неподвижно, не глядя на него, но какие–то тайные нити тянулись меж ними, какие–то незримые волны лихорадочно, упруго сновали от нее к нему и обратно, и уже можно было обходиться без слов...

В первый раз ее молчание показалось ему зловещим, неподвижность – роковой, но нынче этого ощущения уже не было; напротив, он теперь начинал понимать, что она явилась помочь ему, хотя, кажется, не совсем представляет, как это сделать... как это сделать... Он даже огорчился, когда она исчезла вновь.

 – Я   ЕЁ  БОЮСЬ,  –  СКАЗАЛ   ОН...  она мне отвратительна, но я чувствую, что не могу без нее, не смогу... – и улыбнулся.
   <...>
Боль сделалась невыносима. Незнакомка вновь сидела на прежнем месте, теперь он понимал, что она явилась спасти его от этой боли, от позора, от крушения.


«ХОТЕЛОСЬ  БЫ  ЗНАТЬ,  КАКУЮ  ЦЕНУ  ТЫ  ЗАПРОСИШЬ, – сказал он ей, – с тебя ведь станет», – но в глубине души он уже догадывался о цене и просто делал вид, что ничего не понимает. Видимо, она обиделась на него, потому что демонстративно резко удалилась. Тут он почувствовал себя легче, словно что–то тяжелое внутри него наконец оборвалось.

 – Ф Ф У, – выдохнул он, – кажется, отпустило, – и оглядел молчаливых, напряженных присутствующих выпуклыми поблекшими голубыми глазами, – этот февральский ветер… с ним шутки плохи...
  <...>

– Мне, кажется, лучше, и у меня есть идея, – сказал он Александру, – ты не думай, Саша, что я намереваюсь читать тебе нотации или делать напутствия, бог с ними, – и подмигнул ему, – там в столе у меня есть старые записки о моем детстве... и я хочу, чтобы именно ты почитал мне оттуда кусочки... Он с удовольствием видел, как сын раскраснелся, листая старую тетрадь. Он закрыл глаза и услыхал будто бы свой собственный молодой голос.

«МОИ   РОДИТЕЛИ   ИЗВЕСТНЫ   ВСЕМ, и я могу лишь к этому добавить, что я родился в Царском Селе, 25 июня 1796 года... Мне думается, что мое рождение было для императрицы Екатерины последним счастливым событием: она желала иметь внука, а я, как говорят, был большим и здоровым ребенком, так как даже она, благословляя меня, сказала: «Э к и й  б о г а т ы р ь!»
  <...> 
СОСТОЯНИЕ СТРАННОЕ, – СКАЗАЛ НИКОЛАЙ ПАВЛОВИЧ САМОМУ СЕБЕ, – и болен и не болен, ничего не болит, даже страшно... – и снова закрыл глаза.
  <...>
 «Отец мой (Павел I) нас нежно любил и однажды подарил мне золоченую коляску с жокеем и парою шотландских вороных лошадок.... Образ нашей детской жизни был довольно схож с жизнью прочих детей, за исключением этикета, которому тогда придавали необычайную важность...»
  <...>
«А   ПОТОМ   НАЧИНАЮТСЯ   БОЛЕЗНИ...   Болезнь изнуряет организм, ослабляет, размягчает мозг... Чувствуешь себя неполноценным... и они там, в Крыму, заполнили все госпитали тифозными, дизентерийными, помешанными... уходят с развернутыми знаменами и сходят с ума... а эти дураки курьеры, словно машины, одинаково выпаливают и радостные вести и горестные...»
  <...>
«Б е д н ы й   С а ш а, – подумал он, глядя, как сын с удовольствием читает эти старые смешные записки, – бедный Саша: он еще не понимает, каким нужно быть сильным и непреклонным, чтобы тянуть на себе эту страну, чтобы она могла тянуть на себе всю Европу. Каким нужно быть... каким нужно быть... Как нужно все это чувствовать, осязать, угадывать...» Ему вдруг захотелось погладить руку сына и сказать ему: «П р о с т и  м е н я, что я передаю тебе эту страну не в самый ее расцвет, а вот... ты видишь... как все неожиданно обернулось... а ты не сильный, не железный...»

«Б е д н ы й  p a p a, – подумал Александр Николаевич, – какой ужасной трагедией обернулась теперь его самонадеянность и его сила, и как он мучается, не понимая, отчего это все так случилось...»
  <...>
Появился озабоченный Мандт, а она (вот новость!) продолжала сидеть как ни в чем не бывало! Чего может желать женщина, так настойчиво, так дерзко, так откровенно, так прилипчиво навязывая свое общество? Ее бесшумное появление, молчаливое высиживание у его изголовья – бездарная попытка заинтриговать (нашли дурака, сударыня!).

 А после такой заинтригованный дурачок, распустив слюни, побредет за нею, держась слабеющей рукой за ее юбки... Он бунтовал, иронизировал, негодовал, но знал, знал, что теперь она не сойдет с этого места, покуда их руки не соединятся.
<…>
– ЭТА  ЖЕНЩИНА  ОБЕЩАЕТ  МНЕ  СПАСЕНИЕ...  <...>  Я только что вспоминал собственное детство, оно было совсем недавно, но ей нет никакого дела до моих сантиментов. Императрица Екатерина восторгалась моим богатырским здоровьем...Что скажете? Мне снова плохо, и я задыхаюсь.

 – Не желаете ли вы, ваше величество, – сказал Мандт с расстановкой, – чтобы Баженов <придворный священник> пришёл помолиться с вами?

Николай Павлович не ответил. Он посмотрел на даму, она и не думала уходить... Она была красива странной красотой, которая одновременно страшна и необходима, словно серебряный кубок, наполненный спасительным ядом, избавляющим от множества мучительных и неразрешимых ужасов, накопившихся за долгую жизнь.

Мандт отскочил от него со своим стетоскопом и поджал губы.
– Плохо, ваше величество, – сказал он с трудом... Начинается паралич...

Ему показалось, что дама кивнула. Он хотел улыбнуться ей, но не смог: все–таки она была чужая, чужая, пока еще чужая...

– ТАК   ЭТО  СМЕРТЬ?  –  СПРОСИЛ  НИКОЛАЙ  ПАВЛОВИЧ...<...> 

И вот за окнами была уже ночь, хотя только что было раннее утро. Впрочем, это уже не имело никакого значения... <...> Вдруг... выглянуло усталое, растерянное лицо, кажется, графа Орлова, и его старческие губы произнесли смешную фразу:
– Ваше величество, там вечерний курьер из Севастополя...

 «Г д е   э т о   т а м?  –  подумал он, напрягаясь.  –  К т о   э т о   т а м? Севастопольский курьер из вечной ночи... вечернее чудо, которого больше не может быть...»***

– Э т и   в е щ и   м е н я   у ж е   н е   к а с а ю т с я, – проговорил он по складам с облегчением, – уже... уже... –  и с благодарностью улыбнулся молчаливой даме...  Он все теперь делал правильно и не ошибался, и говорил нужные слова, и смотрел только на нее, и уже без страха, хотя и без восторга, и страдал от усиливающегося удушья уже совсем не так, как час назад...

«ТЕПЕРЬ,  ПОДУМАЛ  ОН,  –  я не могу отказать ей, хотя боюсь ее... 
– Я боюсь тебя, – сказал он, – все–таки я боюсь тебя, я не люблю тебя... Ты слишком добра ко мне, и я тебя боюсь...»
 
И, говоря все это, он протянул ей руку. Ее ладонь была прохладна... Грянул свадебный оркестр. Он оглянулся на жену и растерянно пожал плечами, а эта, молчаливая, сгорающая от нетерпения, крепко держала его за руку и вела за собой.

 – Г о с п о д и б о ж е м о й! – крикнул он в отчаянии...***
_____________

СИЛЫ,  КОТОРЫЕ   ПОВЕЛИЧАВЕЕ   НАС,  ВСЁ  РАССТАВЛЯЮТ  ПО  СВОИМ   МЕСТАМ... Медведь всероссийский (Николай I), безопасно украшал собою императорскую усыпальницу, и все, что было меж ними, рухнуло безвозвратно, поглотив и их долгое несоответствие друг другу и оставив самому Времени право решать истинную цену их любви, страданий, ненависти и надежд. Но деревеньки с ветхими крышами, встречающиеся Мятлеву по дороге, были все те же, и все так же клонились к прудам ивы, и пыль вставала над трактом, и в Крыму погибали красивые беспомощные герои...
____________________________________________________


*Мандт Мартын Мартынович (1800—1858) — врач, хирург, доктор медицины, лейб-медик царя Николая I, тайный советник.
_________


** Николай Павлович скончался «в двенадцать минут первого часа пополудни» 18 февраля (2 марта) 1855 года согласно официальной версии от пневмонии: он простудился, принимая парад в лёгком мундире, будучи уже больным гриппом.

Есть недоказуемая версия, что царь желал умереть, так как не мог пережить позора поражения России в Крымской войне. Автор романа «Путешествие  дилетантов» Булат Окуджава эту версию оставляет как бы за текстом, но являющуюся в образе некоей  д а м ы.  По официальной версии Николай Павлович перед смертью только произнес: «Я  н е  з н а л,  ч т о  т а к  т я ж е л о  у м и р а т ь...»
_____________


***Крымская война (1853-1856 г.) — война между Российской империей и коалицией в составе Британской, Французской, Османской империйа. Речь идёт о в ходе Крымской войны 349 - дневной героичесской обороне русскими войсками Севастополя (1854—1854) — главной базы Черноморского флота.

В Крымской войне поражение России было неизбежно вследствие неадекватного состояния русской армии и ошибок командного состава. В поражении россии в Крымской войне решающую роль сыграла ставка Николая на бюрократию: ставка на «верных» и удаление имеющих собстввенное мнение талантливых и инициативных.
_________

П р и м е ч а н и е. Окуджава избежал ошибки судить Николая I  как человека и описывал очередному государю предками завещанную неоспоримую «роль». И вот за эту роль Окуджава судит ужу беспощадно! Никакие трудности тяжёлого детства не оправдывают за всю длящуюся жизнь бесчеловечности.
      
ИЗ  РОМАНА   БУЛАТА  ОКУДЖАВЫ   «ПУТЕШЕСТВИЕ   ДИЛЕТАНТОВ».

«В  ПЕТЕРБУРГЕ...  НОВЫЙ   МОЛОДОЙ   ЦАРЬ, разукрашенный слухами, готовился к  коронации. А тот, с которым столько было связано, беспощадный и равнодушный, покоился в своей усыпальнице, так и непромолвив простого, ничего не  значащего слова, по которому Мятлев мог обрести свободу. Долетали известия, что доброта нового молодого распростерлась на старых сибирских  изгнанников и они вот-вот потянутся в Россию, на старые  места. И только Мятлева обошла милость нового царствования. (Князь Мятлев солан на Кавказ солдатом.)
 <...>
 СИЛЫ,  КОТОРЫЕ  ПОВЕЛИЧАВЕЕ  НАС, все расставляют по  своим  местам...  Медведь всероссийский, безопасно украшал собою императорскую усыпальницу... Но  деревеньки светхими крышами, встречающиеся Мятлеву по дороге,  были все те же, и все так же клонились к  прудам ивы, и пыль вставала над трактом, и в Крыму погибали красивые беспомощные герои...
<...>
Да и торжества не было, если не считать той минуты, когда известие о  смерти императора докатилось до передовой крепости, когда захотелось крикнуть, взлететь, выбить стекло в окне... напиться... Погасло. Сникло... C м е р т ь - э т о   с м е р т ь,  а  н е  р а з р е ш е н и е   с п о р о м... 
<...>
ИМПЕРАТОР-ТО  УМЕР,  НО   ВСЕ   ОСТАВАЛОСЬ  ПРЕЖНИМ...»


АЛЕКСЕЙ   НИКОЛАЕВИЧ  АПУХТИН  (1840-1893) - РУССКИЙ ПОЭТ И ПРОЗАИК.

ИЗ  ПРОЗЫ  АПУХТИНА "НЕОКОНЧЕННАЯ  ПОВЕСТЬ" (1888). В великосветской гостиной только что получено известе о клнчине государя Николая I:

      -- Да, господа... мы переживаем важную историческую минуту. Смело можно сказать, что в нынешнем столетии ничья смерть в Европе не произвела такого впечатления...
       -- Кроме разве смерти Наполеона,-- небрежно откликнулся Дольский.

       -- Действительно,-- отвечал Пётр Петрович,-- если бы Наполеон умер на троне, на высоте своего могущества, его смерть могла бы произвести еще большее впечатление. Но я живо помню то время и могу вас уверить, что известие о его смерти прошло почти бесследно. Да и какое значение могла иметь смерть бессильного изгнанника, тогда как сегодня ушёл со сцены мира человек, который тридцать лет держал в своих руках судьбы Европы, который по величию был настоящим Агамемноном -- царем царей.*
 
       -- Вот за это величие мы теперь и расплачиваемся, -- процедил сквозь зубы Дольский.
       -- Ещё неизвестно, кто в конце концов заплатит, -- возразил уже раздражительным голосом Пётр Петрович. -- Во всяком случае, не нам упрекать государя за то, что он возвел Россию на такую высоту, которой она не достигала ни в одну историческую эпоху. Справедливо сказал известный персидский поэт, Фазиль-хан, в своей оде к покойному государю: "Твое решение есть решение судьбы всемогущей; повеления твои суть главы в книге предопределения".
 
       Дольский... лениво произнес:
       -- Да, я знаю эту оду, в ней есть и такая строфа: "не только мир тебе подвластен, но даже и Паскевич".**

       Граф Хотынцев улыбнулся. Пётр Петрович строго посмотрел на всех через очки. Взгляд этот говорил: в такой день нельзя ни говорить забавные вещи, ни улыбаться.
       -- Если мы обратимся к внутренней политике покойного государя, -- заговорил он, успокоившись и отпив глоток чаю,-- мы не найдем в ней ни уступок, ни колебаний, какие были при его предшественнике. Можно сказать, что в течение тридцати лет царила одна строгая и стройная система.***

       -- Это бесспорно,-- прервал Дольский.-- Но если отнестись критически к этой системе...
       -- Не время, генерал, не время! -- вскричал запальчиво Петр Петрович.-- Предоставим критику истории, а в тот самый день, как закрылся взор, перед которым вы дрожали, нехорошо бросать слова порицания в открытую могилу.

       -- Критика не есть порицание,-- ответил спокойно Дольский.-- Критика есть уяснение. Если вы хвалите какую-нибудь систему, то этим самым вы также подвергаете ее критике...

       -- Генерал, в другое время я оценил бы остроумие ваших софизмов и все ваши диалектические фокусы, но теперь нам, право, не до того. Теперь, заплатив дань непритворной скорби прошедшему, мы должны посмотреть в глаза близкому будущему. Мне кажется, что непосредственных последствий нынешнего ужасного дня будет два: прекращение войны и воля крестьянам.

       -- С первым положением вашего высокопревосходительства я согласиться не могу: война не прекратится.
       -- Почему вы так думаете?

       -- Если я понял мысль вашего высокопревосходительства... вы хотели сказать, что Европа начала войну не против России, а против императора Николая. Это верно, и мир был бы заключен немедленно, если бы не стояло на пути к миру непреодолимое препятствие: Севастополь. Мы принесли на этот алтарь огромные жертвы, но жертвы, принесенные союзниками, еще значительнее, так что теперь вопрос народной чести заключается для них в том, чтобы взять, а для нас в том, чтобы отстоять. А перед этой фикцией народной чести, или, если хотите, народного упорства, бледнеют все химеры гуманности, братства народов и космополитизма...

 Что такое космополитизм?**** Это утлая ладья, в которой можно кататься по морю в ясную погоду. Но вот ветер,-- и первая волна опрокинет ничтожную лодку. Хотя вы, Петр Петрович, и считаете меня либералом, я не менее вас скорблю о постигшей нас великой утрате. Однако есть в России действительно либеральные кружки -- и их, поверьте, не мало -- где эта утрата произведет несколько иное впечатление. Но вряд ли в самом либеральном кружке найдется один истинно русский человек, который бы обрадовался при известии, что Севастополь не существует. Тут уже кровь заговорит, а кровь -- сильнее идеи.
 
       -- Да, это так,-- сказал Петр Петрович.
       
       -- Император Николай Павлович, как человек, всегда будет предметом удивления и поклонения. Это был, в полном смысле слова, джентльмен на троне... он не понимал, как можно не исполнить данного слова. Даже его крупные политические ошибки происходили из того же рыцарского источника... Во всей истории трудно найти монарха, в котором чувство долга перед своей страной было развито более, чем в покойном государе, и который бы меньше думал о личном счастии, чем он. Все свои часы, все свои помыслы он отдал России. Н о   з а т о...

       Дольский перевел дух и возвысил голос.
       -- Н о  з а т о  он требовал, чтобы вся Россия думала, как он; зато всякую независимую мысль он преследовал, как преступление. Вот где корень той гибельной системы, которая привела нас к тому, что в минуту роковой борьбы мы оказались неприготовлены и бездарны. Мы привыкли исполнять, но отвыкли думать. До сих пор за самое полное выражение абсолютизма признавались слова Людовика Четырнадцатого: "L'etat -- c'est moi!" {Государство -- это я! (фр.).} Император Николай выразился, на мой взгляд, сильнее: он сказал однажды: "М о й  к л и м а т".

После этого разговор получил более частный характер. Вспоминались разные случаи из жизни покойного государя, рассказывались анекдоты, передавались трогательные подробности его кончины...
<...>
     ВПЕЧАТЛЕНИЕ,  ПРОИЗВЕДЁННОЕ  СМЕРТЬЮ  ИМПЕРАТОРА   НИКОЛАЯ  В  РОССИИ, было действительно громадно. Сначала это был какой-то ошеломляющий удар, какое-то чувство вроде того, что вся жизнь прекратилась, что вот-вот сейчас всё погибнет. Потом, после первых минут столбняка, русским обществом овладело лихорадочное, неудержимое желание высказаться.

 Казалось, что вырвавшаяся из-под гнета мысль силилась наверстать долгие годы невольного молчания. И чем дальше от Петербурга, тем впечатление это было сильнее. Защитники Севастополя узнали о кончине своего царя от врагов. В двадцатых числах февраля, после однбй жаркой вылазки, было заключено трехчасовое перемирие для уборки тел.

Во время этого перемирия французские офицеры передали нашим роковое известие, дошедшее до них по подводному кабелю. Наши не поверили и увидели в этом хитрую уловку, изобретенную врагами для того, чтобы их смутить. Официально севастопольцы узнали о кончине императора только 28 февраля, но, если французы действительно думали их смутить, расчет их оказался неверен: уже в ночь на 3 марта волынцы и камчадалы (как звали в других полках Камчатский полк) доказали зуавам64 на деле, что никакое известие не могло их поколебать и изменить неприятный образ действий.
 
       Первым последствием пробудившейся общественной мысли были повсеместные разговоры о предстоящем освобождении крестьян. Теперь трудно проследить и объяснить происхождение этого слуха. Правда, новый государь, еще будучи наследником престола, не раз высказывал свое отвращение к крепостному праву, но это могло быть известно только близким к нему людям, а между тем несомненно, что в самых дальних захолустьях разговоры о "воле" начались с первых дней нового царствования. Молодежь, литература, все мыслящие люди, не принадлежавшие к помещичьему сословию, горячо приветствовали "зарю освобождения", но большинство дворянства отнеслось к этой заре с недоверием и ужасом...
 ____________________________________
 
*Своей внешней политикой Николай I поддерживал старые европейские монархии в их борьбе с революционным и национальным освободительным движением, заслужив славу ж а н д а р м а  Е в р о п ы.

**Придворный певец кокандского правителя Умархана, поэт Фазли Намангани (1-я пол. XIX в.), известный своими панегирическими сочинениями. По обычаю, прибывавшие в Петербург от среднеазиатских правителей посольства наряду с подарками преподносили царям и их наследникам стихотворное послание. Не известно была ли напечатана упоминаемая ода Николаю I.

Паскевич И. Ф. (1782--1856) -- генерал-фельдмаршал, один из столпов реакционной николаевской военной системы; в 1831 г. подавил восстание в Польше, в 1848-м -- революцию в Венгрии; проводил политику национального угнетения и русификации окраин России.


***Царствование Николая I, начавшееся расправой с декабристами, отличалось жестокостью мер, направленных против передовой демократической мысли. При государе Николае Павловиче было образовано III Отделение собственной канцелярии, занимавшееся надзором за инакомыслящими, введен новый жестокий цензурный устав и др.
 
****К о с м о п о л и т и з м -- идея о том, что все люди являются членами единого сообщества. Космополитизм носит одновременно предписывающий и вдохновляющий характер: люди могут и должны быть "гражданами мира" во "всемирном сообществе", значит, должны  - обязаны союблюдать универсальные моральные нормы и законы. Искусства и науки тоже обязаны подчиняться. Космополитизм всегда чреват "выравниванием по головам", пример чему из современной истории - сталинизм.


НА  СМЕРТЬ  НИКОЛАЯ  ПЕРВОГО  ПОЭТ  ФЁДОР ТЮТЧЕВ  ОТКЛИКНУЛСЯ  ТАКОЙ  ЗЛОЙ  ЭПИТАФИЕЙ:

Не Богу ты служил и не России,
Служил лишь суете своей,
И все дела твои, и добрые, и злые, —
Все было ложь в тебе, все призраки пустые:
Ты был не царь, а лицедей. (1855, опубл.: 1922)
        *  *  *

ПЕЧАЛЬНЫЙ  ИТОГ... Но, видимо, у очевидца царствования Николая I дипломата и поэта Фёдора Тютчева были для такого вывода основания.


НЕИЗВЕСТНЫЙ  АВТОР  НАПИСАЛ  ЕЩЁ  БОЛЕЕЕ  РЕЗКУЮ ЭПИТАФИЮ  НИКОЛАЮ I:

Да помнит вечно русская земля,
Как волей божьей к ней была добра природа —
               18 февраля  [2 марта] 1855 года...(дата смерти Николая I)
 

ИЗ   РАССКАЗА   Л.Н. ТОЛСТОГО  «НИКОЛАЙ   ПАЛКИН» (1886-1888, опубл. впервые в 1891 г.):

«Мы ночевали у 95-летнего солдата. Он служил при Александре I и Николае <I>

— ЧТО,  УМЕРЕТЬ  ХОЧЕШЬ?

— Умереть? Ещё как хочу. Прежде боялся, а теперь об одном бога прошу: только бы покаяться, причаститься привел бог. А то грехов много.
— Какие же грехи?
— Как какие? Ведь я когда служил? При Николае; тогда разве такая, как нынче, служба была! Тогда что было? У! Вспоминать, так ужасть берет. Я еще Александра застал. Александра того хвалили солдаты, говорили — милостив был.

Я вспомнил последние времена царствования Александра, когда из 100 — 20 человек забивали насмерть. Хорош же был Николай, когда в сравнении с ним Александр казался милостивым.

— А   МНЕ  ДОВЕЛОСЬ  ПРИ  НИКОЛАЕ  СЛУЖИТЬ, — сказал старик. — И тотчас же оживился и стал рассказывать. —  Тогда что было, — заговорил он. — Тогда на 50 палок и порток не снимали; а 150, 200, 300... насмерть запарывали. — Говорил он и с отвращением, и с ужасом, и не без гордости о прежнем молодечестве.

— А уж палками  —  недели не проходило, чтобы незабивали насмерть человека или двух из полка. Нынче уж и не знают, что такое палки, а тогда это словечко со рта не сходило. П а л к и,  п а л к и!..  У нас и солдаты Николая  Палкиным прозвали. Николай Павлыч, а они говорят   НИКОЛАЙ   ПАЛКИН.   Так и пошло ему прозвище.

— Так вот, как вспомнишь про то время,— продолжал старик,— да век-то отжил — помирать надо, как вспомнишь, так и жутко станет. Много греха на душу принято. Дело подначальное было... Унтер-офицера до смерти убивали солдат молодых. Прикладом или кулаком свиснет в какое место нужное: в грудь, или в голову, он и помрет. И никогда взыску не было.

— ПОМРЁТ  ОТ  УБОЯ, а начальство пишет:  «В л а с т и ю   б о ж и е ю   п о м р е».  И крышка. А тогда разве понимал это? Только об себе думаешь. А теперь вот ворочаешься на печке, ночь не спится, все тебе думается, все представляется. Хорошо, как успеешь причаститься по закону христианскому, да простится тебе, а то ужасть берет. Как вспомнишь все, что сам терпел да от тебя терпели, таки аду не надо, х у ж е   а д у   в с я к о г о...
_____________

П Р И М Е Ч А Н И Е №1. Рассказ Льва Толстого показывает, насколько образ Николая I был непопулярен среди дореволюционных писателей, и "предсказывает", что этот образ будет ещё более непопулярен среди послереволюционных русских беллетристов, что здесь и было явлено в отрывках из созданных в советское время произведений.
________________

П Р И М Е Ч А Н И Е № 2.  Лев Толстой писал П.И. Бирюкову: «Хотел вдогонку вам писать... что затея моя, о печатании Палкина, глупая, — лучше оставить». На наш взгляд фраза эта означает только понимание, что после публикации очередные нападки властей обеспечены.


ИЗ  РОМАНА  АРНОЛЬДА  ГЕССЕНА   «ВО  ГЛУБИНЕ   СИБИРСКИХ  РУД...». Декабристы  находятся под  следствием и заключены поодиночке в Петропавловскую крепость. Многие закованы в кандалы. Хотя в нижепомещённом  отрывке царь лично не является, зато этот отрывок хорошо иллюстрирует рассказ Льва Толстого  "Николай Палкин":
______________________


«ПОМОГАЯ  КАК-ТО  БЕСТУЖЕВУ  ВЫМЫТЬ  СКОВАННЫЕ  ТОЛСТЫМ  ЖЕЛЕЗНЫМ  БОЛТОМ РУКИ, сторож тихонько предложил ему переставить табурет к теплой печке и неожиданно ласково заговорил:

— Посмотрите на себя, на кого вы похожи, ваше высоко благородие... Вам скучно... Попросите книг...

— Да разве можно?
— Другие читают, почему же вам не можно?..
— Кто подле меня сидит? — решился спросить его Михаил Бестужев.
— Бестужев, — ответил сторож.

Это был брат Михаила, Николай.
— А подле него и далее?
— Одоевский и Рылеев.
— Не можешь ли ты отнести записку к брату?

— ПОЖАЛУЙ,  МОЖНО...  НО   ЗА  ЭТО  НАШЕГО  БРАТА  ГОНЯЮТ  СКВОЗЬ  СТРОЙ...

М. Бестужев готов был стать на колени перед тюремщиком, который, находясь в таких тисках, соглашался передать его брату записку...»


ИЗ  РАССКАЗА  МИХАИЛА  БУЛГАКОВА   «ХАНСКИЙ  ОГОНЬ» (1924) После 1917 роскошное имение князей Тугай-Бег стало музеем под названием "Усадьба-музей ханская ставка", и ещё бывщий старый камердинер последнего князя Иона работает там смотрителем. И вот идёт очередная экскурсия:

И  В  ПОЛОВИНЕ  СЕДЬМОГО   ИЗ  МОСКВЫ  на дачном поезде приехали экскурсанты. Во-первых, целая группа молодых смеющихся людей человек в двадцать. Были среди них подростки в рубашках хаки, были девушки без шляп, кто в белой матросской блузке, кто в пестрой кофте. Были в сандалиях на босу ногу, в чёрных стоптанных туфлях; юноши в тупоносых высоких сапогах.

 И вот среди молодых оказался немолодой лет сорока, сразу поразивший Иону. Человек был совершенно голый, если не считать коротеньких бледно-кофейных штанишек, не доходивших до колен и перетянутых на животе ремнём с бляхой «1-е реальное училище», да еще пенсне на носу, склеенное фиолетовым сургучом. Коричневая застарелая сыпь покрывала сутуловатую спину голого человека, а ноги у него были разные — правая толще левой, и обе разрисованы на голенях узловатыми венами.

Молодые люди и девицы держались так, словно ничего изумительного не было в том, что голый человек разъезжает в поезде и осматривает усадьбы, но старого скорбного Иону голый поразил и удивил...
<...>

Вслед за толпой шли отдельно пятеро хороших посетителей. Дама с толстым животом, раздражённая и красная из-за голого. При ней девочка-подросток с заплетёнными длинными косами. Бритый высокий господин с дамой красивой и подкрашенной и пожилой богатый господин иностранец, в золотых очках колёсами, широком светлом пальто, с тростью.
<...>

— Ноги о половичок вытирайте, — сказал Иона, и лицо у него стало суровое и торжественное, как всегда, когда он входил во дворец... и отпер тяжёлым ключом стеклянную дверь с террасы. Белые боги на балюстраде приветливо посмотрели на гостей.

Те стали подыматься по белой лестнице, устланной малиновым ковром, притянутым золотыми прутьями. Голый оказался впереди всех, рядом с Ионой, и шёл, гордо попирая босыми ступнями пушистые ступени.

Вечерний свет, смягченный тонкими белыми шторами, сочился наверху через большие стёкла за колоннами. На верхней площадке экскурсанты, повернувшись, увидали пройденный провал лестницы, и балюстраду с белыми статуями, и белые простенки с чёрными полотнами портретов, и резную люстру, грозящую с тонкой нити сорваться в провал. Высоко, улетая куда-то, вились и розовели амуры.

— Смотри, смотри, Верочка, — зашептала толстая мать, — видишь, как князья жили в нормальное время.

Иона стоял в сторонке, и гордость мерцала у него на бритом сморщенном лице тихо, по-вечернему. 

Голый поправил пенсне на носу, осмотрелся и сказал:
— Растрелли строил. Это несомненно. Восемнадцатый век.

— Какой Растрелли? — отозвался Иона, тихонько кашлянув. — Строил князь Антон Иоаннович, царствие ему небесное, полтораста лет назад. Вот как, — он вздохнул. — Пра-пра-прадед нынешнего князя.

Все повернулись к Ионе.
— Вы не понимаете, очевидно, — ответил голый, — при Антоне Иоанновиче, это верно, но ведь архитектор-то Растрелли был? А во-вторых, царствия небесного не существует и князя нынешнего, слава Богу, уже нет...

— ...Иона и засопел от ненависти к голому, — ...Насчет царствия — это вы верно. Для кой-кого его и нету. В небесное царствие в срамном виде без штанов не войдёшь. Так ли я говорю?

Молодые захохотали все сразу, с треском. Голый заморгал глазами, оттопырил губы.
— Однако, я вам скажу, ваши симпатии к царству небесному и к князьям довольно странны в теперешнее время... И мне кажется...

— Бросьте, товарищ Антонов, — примирительно сказал в толпе девичий голос.
— Семен Иванович, оставь, пускай! — прогудел срывающийся бас.

ПОШЛИ  ДАЛЬШЕ... <...>  Стены исчезли под тёмными полотнами в потускневших золотых рамах. Екатерина II в горностае, с диадемой на взбитых белых волосах, с насурьмленными бровями, смотрела во всю стену из-под тяжёлой громадной короны. Её пальцы, остроконечные и тонкие, лежали на ручке кресла. Юный курносый(1), с четырёхугольными звездами на груди, красовался на масляном полотне напротив и с ненавистью глядел на свою мать. А вокруг сына и матери до самого лепного плафона глядели княгини и князья Тугай-Бег-Ордынские со своими родственниками.

Отливая глянцем, чернея трещинами, выписанный старательной кистью живописца XVIII века по неверным преданиям и легендам, сидел во тьме гаснущего от времени полотна раскосый, чёрный и хищный, в мурмолке с цветными камнями, с самоцветной рукоятью сабли родоначальник — повелитель Малой орды хан Тугай.

За полтысячи лет смотрел со стен род князей Тугай-Бегов, род знатный, лихой, полный княжеских, ханских и царских кровей. Тускнея пятнами, с полотен вставала история рода с пятнами то боевой славы, то позора, любви, ненависти, порока, разврата...

НА  ПЬЕДЕСТАЛЕ   БРОНЗОВЫЙ   ПОЗЕЛЕНЕВШИЙ   БЮСТ   СТАРУХИ   МАТЕРИ  в бронзовом чепце с бронзовыми лентами, завязанными под подбородком, с шифром на груди (2), похожим на мёртвое овальное зеркало. Сухой рот запал, нос заострился. Неистощимая в развратной выдумке, носившая всю жизнь две славы — ослепительной красавицы и жуткой Мессалины (3).

В сыром тумане славного и страшного города на севере была увита легендой потому, что первой любви удостоил её уже на склоне своих дней тот самый белолосинный генерал (4), портрет которого висел в кабинете рядом с Александром I. Из рук его перешла в руки Тугай-Бега-отца и родила последнего нынешнего князя. Вдовой оставшись, прославилась тем, что её нагую на канате купали в пруду четыре красавца гайдука…

Голый, раздвинув толпу, постучал ногтем по бронзовому чепцу и сказал:
— Вот, товарищи, замечательная особа. Знаменитая развратница первой половины девятнадцатого века...

Дама с животом побагровела, взяла девочку за руку и быстро отвела её в сторону.
— Это Бог знает что такое... Верочка, смотри, какие портреты предков...

— Любовница Николая Палкина <обобщённый смысл: какая-то из...>, — продолжал голый, поправляя пенсне, — о ней даже в романах писали некоторые буржуазные писатели. А тут что она в имении вытворяла — уму непостижимо. Ни одного не было смазливого парня, на которого она не обратила бы благосклонного внимания... Афинские ночи устраивала...
<...>

Пришли в шатёр <в спальню>. Розовый шелк звездой расходился вверху и плыл со стен волнами, розовый ковёр глушил всякий звук. В нише из розового тюля стояла двуспальная резная кровать. Как будто недавно ещё, в эту ночь спали в ней два тела. Жилым все казалось в шатре: и зеркало в раме серебряных листьев, альбом на столике в костяном переплете и портрет последней княгини на мольберте — княгини юной, княгини в розовом. Лампа, гранёные флаконы, карточки в светлых рамах, брошенная подушка казалась живой...

Раз триста уже водил Иона экскурсантов в спальню Тугай-Бегов и каждый раз испытывал боль, обиду и стеснение сердца, когда проходила вереница чужих ног по коврам, когда чужие глаза равнодушно шарили по постели. Срам... Поэтому Иона облегченно вздохнул, когда осмотр кончился. Повёл незваных гостей через бильярдную в коридор, а оттуда по второй восточной лестнице на боковую террасу и вон.
____________________

В  СВОЁ  ИМЕНИЕ  ТАЙНО  ИЗ  ПАРИЖА   ПРИЕХАЛ  ПОСЛЕДНИЙ    КНЯЗЬ  ТУГАЙ-БЕГ (в групе экскурсантов - иностранец в очках). И вот князь ночью в своём бывшем кабинете:


ПЛАМЯ  СВЕЧЕЙ   ЛОЖИЛОСЬ  И  КОЛЫХАЛОСЬ.  В шкафах зарождались и исчезали седоватые зыбкие люди... На продолговатой фотографии тесным амфитеатром стояли и сидели застывшие и так увековеченные люди с орлами на головах. Белые раструбы перчаток, рукояти палашей.(5) В самом центре громадной группы сидел невзрачный, с бородкой и усами, похожий на полкового врача человек. Но головы сидящих и стоящих кавалергардов были вполоборота напряженно прикованы к небольшому человеку, погребённому под шлемом

Подавлял белых напряженных кавалеристов маленький человек, как подавляла на бронзе надпись о нём. Каждое слово в ней с заглавной буквы.(6) Тугай долго смотрел на самого себя, сидящего через двух человек от маленького человека.

— НЕ  МОЖЕТ  БЫТЬ, — громко сказал Тугай и оглядел громадную комнату, словно в свидетели приглашал многочисленных собеседников. — Это сон. — Опять он пробормотал про себя, затем бессвязно продолжал: — Одно, одно из двух: или это мертво... а он... тот... этот... жив... или я... не поймёшь...
_____________________________________


1. Юный курносый - не любивший свою мать Павел I.

2. Шифр — знак фрейлины императрицы. Для женщины в царской России Шифр был вроде высшего придворного звания.

3. Мессалина — третья жена римского императора Клавдия (10 г. до н. э. — 54 г. н. э.), известная своим коварством и любовными страстями. Имя её стало символом распутства. Афинские ночи -здесь в негативном смысле группового разврата.

4. Император Николай I. Лосины — панталоны из лосиной кожи — были частью военной формы в отдельных полках русской армии. В этих лосинах Николай как раз изображён на парадном портрете (смотри иллюстрацию в начале статьи). Николай Палкин - прозвище Николая I, как раз отражённое в предыдущем одноименном рассказе Льва Толстого.

5. "С орлами на головах" - элемент парадного головного убора: на каске довольно обременительного размера фигурка орла в короне и распростёртыми крыльями. Воевать в таких касках невозмоно. Есть портрет Николая с такой каской в руках. Палаш — прямая сабля, рубящее и колющее ручное оружие тяжёлой кавалерии.
 
6. Николай II
________________


П р и м е ч а н и е. Булгаков символично представляет всё вырождение династии Романовых от Екатерины II до Николая II: недаром же он описан как "маленький человек". Как если бы гоголевский Башмачкин вдруг оказался на троне.

 Николай I проиграл Крымскую войну. Тоже воображавший себя великим стратегом Николай II проиграет Первую мировую. Последний русский царь на рубеже 19-20 веков был крайне не популярен среди образованных классов. А Екатерина II, несмотря на государственный ум, в личной жизни вполне подходит на "роль" Мессалины.   

И естественно, что как многие русские писатели Булгаков особенно не терпит Николая I: за создание по типу машины бюрократического государства и за гибель Пушкина.

ЗАКАНЧИВАЕТСЯ   "ХАНСКИЙ  ОГОНЬ"   СИМВОЛИЧНО  —  ОГНЁМ.  Тайно прихавший из Парижа последний князь Тугай-Бег сидя один ночью в своём бывшем кабинете понимает, что ничего уже не вернётся, и с ужасом говорит сам себе: « — Это не может быть. Не... не... не... <...>  По живой моей крови, среди всего живого шли и топтали, как по мёртвому. Может быть, действительно я мёртв?  Я — т е н ь?»

И князь сам поджигает имение, дабы не досталось всяким нищим - "голым", зато много знающим. Но символически выходит будто так, что сгорает всё опороченное из прошлого.

"ХАНСКИЙ  ОГОНЬ" - ЭТО   ПРИГОВОР   РУССКОМУ  САМОДЕРЖАВИЮ, что в данном слуае выражает не линию компартии, а личное отношение автора.