Атланта. Глава 5. 2

— Смотрите, что я нашла! — воскликнула Шостко, и всецело завладев вниманием своих коллег, с радостным воплем: «ТА-ДАМ!», развернула перед ними документ о ссылке Гордеева на фронт, датированный тысяча восемьсот шестьдесят четвертым годом.

— Когда Шостко находит какие-то улики столетней давности, — ехидно улыбнулся Новиков, неохотно отвлекаясь от медицинского справочника, — это всегда «ТА-ДАМ»…

Пропустив мимо ушей его замечание, остальные акцентировали внимание на диковинной бумаженции, которую их коллега с таким зловещим блеском в глазах держала перед ними, намекая на раскрытие очередной авантюры.

— Но что это? — переспросила Маша, не понимая, что вообще происходит и чему так радуется Шостко.

— Как что? — с истерическим визгом переспросила она. — Вы разве не видите?

— Не видим чего? — переспросил Новиков, равнодушно глядя на документ.

— Присмотрись внимательнее! — ткнула она бумажкой в его близорукое лицо. — Видишь подпись и даты?

Новиков молча кивнул.

— Но что это значит?

— Помните, как мы хотели, чтобы Глеба выгнали из госпиталя? — с сияющим видом доложила Шостко, складывая вместе ладони и поднимая свой взор к потолку. — Так вот, господь, услышал наши молитвы!

— У тебя ещё получается кому-то молиться?! — удивился её религиозному порыву Смертин.

— Толя! — осадила его побледневшая Олькович, толкая парня в бок.

— Теперь, надеюсь, вы поняли, что я имею в виду?! — восклицала Шостко, размахивая в воздухе документом. — Так подставить Гордеева…

Внимая её доводам подслушанного накануне разговора между Чеховой и Лобовым, ребята не переставали удивляться её осведомленности в том, что её не касалось.

— Да, похоже, Глеб как был интриганом, так им и остался, — вздохнув, проронила вслух Олькович, до последнего отказываясь верить, что её тайный любовник оказался замешанным в подобную передрягу, иначе ей придется разорвать с ним столь пикантные отношения и снова вернуться к своему прежнему образу жизни с пустовавшей постелью, как ни прискорбно ей было в этом сознаться. — И главное, что бы он ни устроил, ему все сходит с рук.

Собравшиеся утвердительно кивнули.

— Убил пациента — нормально, — начал вспоминать Смертин, обнимая Олькович за плечо, — сбежал из госпиталя во время осады, бросив раненых на произвол судьбы — хоть бы кто слово сказал против; отправил Гордеева на фронт, — тоже ничего, тем более скоро все забудется.

— Да, а маман, похоже, ни слухом, ни духом, что творит её сынок, — вставил и свое словечко молчавший до этого Рудаковский, но сделал это лишь затем, чтобы тоже не остаться в стороне, и если надо было кого-то закидать камнями за былые прегрешения, он был первым готов расправиться с жертвой обстоятельств.
 
— Мне кажется, она одобрила бы любой его поступок, — нравоучительным тоном отозвался Новиков, вспоминая собственные взаимоотношения с матерью.

Вообще, он считал, что его коллеги слишком поздно начали свою борьбу против такого «монстра» как Глеб Лобов, но убеждать их в обратном было бесполезно.

— Нет, ну, а что вы, собственно говоря, хотите от человека, который терпеть не может своих больных! — воскликнул Фролов. — Да он в жизни не признает своей ошибки!

— Именно поэтому его надо проучить, — перебил её на полуслове Толик, — потому что бойкот ему, как видишь, уже не помогает, — и давненько приревновав к нему Олькович, но пока ещё не догадываясь о её связи с ним, и вообще о её измене, к которой она снизошла, как только порог дома Новиковых переступила уроженка Саратоги с ребенком, Смертин принялся всем рассказывать, как Лобов надоумил его сбежать в Техас, а сам его предал, оставшись в Атланте.

Однако стоило ему добраться к финалу истории, как дверь в помещение подсобки открылась, и на пороге появился тот, о ком шла молва.

Оторвавшись от книги, Новиков со смутной тревогой посмотрел на Толика, делая ему вид, чтобы тот заткнулся. Ребята в недоумении переглянулись между собой.

Перехватив затуманенный взор Олькович, которая тут же от него отвернулась, чтобы не выдать себя с головой, Глеб смерил присутствующих испытующим взглядом.

Раз и она была с ними заодно, значит здесь действительно назревало что-то серьёзное и он должен был это выяснить, пока у него было время.

— Если вас не затруднит, доктор Рудаковский, — с нарочитой учтивостью обратился он к коллеге, который в данный момент находился к нему ближе всех, — может, вы объясните мне, с какой целью вы здесь собрались?

— Нет, меня это нисколько не затруднит, — свирепо заявил тот, сверкнув глазами из-под блестящих стекол своих очков.

Смутно догадываясь, что коллеги в курсе перипетий, связанных с документом, и даже собирались устроить ему за это «разбор полетов», Глеб не видел больше смысла с ними препираться, пытаясь хоть как-то обелить свою репутацию, которая и раньше не особо отсвечивала приторным благородством.

Подозревая, что Чехова, несмотря на данное ею накануне обещание держать язык за зубами, таки проговорилась, он, тем не менее, был готов к нападению со стороны окружающих, и вновь став центром толпы, ловившей каждое его слово, парень почувствовал себя в своей стихии.

— Сволочную ты штуку сыграл с Гордеевым… — не выдержав, отозвался Толик, не сводя с него досадливого взгляда. 

— Я попросил бы тебя выражаться пристойнее, Смертин, — молвил Лобов, сохраняя прежнее безразличие на своем лице, хотя сердце его отчаянно колотилось в груди, а душа уходила в пятки.

— Я понимаю, ты у нас парень ловкий, — продолжил Толик, — раз считаешь, что для достижения цели хороши любые средства, но с Гордеевым ты поступил как последняя сволочь.

— Как сволочь? Да если бы этот документ не попался на глаза Жуковой, вы бы никогда и ни о чем не догадались. Интрига — это искусство, друзья! А вы в интригах, что свиньи в апельсинах.

— Кто бы мог подумать, что ты окажешься такой сволочью! — воскликнула возмущенная Шостко.

Мало того, что этот негодяй не собирался признавать своей вины в содеянном, так ещё имел наглость обвинять их самих в «недальновидности».

— А тебе будто больше всех надо! — язвительно отозвался Глеб, поворачиваясь к ней. — «Сволочь» нужна, чтобы вы не закисли в компании с нудным Гордеевым. Когда варенье сахарится, в него иногда нужно подсыпать кислоты…

Терпение присутствующих лопнуло. Первым изменив своей выдержке, Толик сделал шаг в сторону коллеги, пытаясь схватить его за шиворот и тем самым призвать к ответу, когда почувствовав нависшую над ним угрозу, Глеб развернулся и ударил его наотмашь в лицо.

Вскрикнув, Олькович бросилась к Толику, опасаясь дальнейшей развязки конфликта. Теперь с Лобовым окончательно было покончено, и ни сегодня, так завтра она собиралась поставить его об этом известность, навсегда закрыв от него дверь своей спальни. Больше так продолжаться не могло. И эта стычка стала для неё последней каплей.

С воплем: «Теперь ты точно попал!», Толик хотел было броситься за ним вдогонку, но ребята, ухватив его за шиворот, оттащили парня в сторону, упрашивая не ввязываться в драку.

Воспользовавшись замешательством толпы, Глеб выскочил из помещения и, подозревая, что за такую выходку с него могут и шкуру снять, (хотя Толика, к примеру, бить он не собирался, — так уж получилось, потому что его нервы были на пределе), поспешил как можно скорее исчезнуть с глаз разъяренных коллег.

***

Ещё совсем недавно ему было плевать на общественное мнение, и не обращая на него никакого внимания, он относился ко всему с легким презрением. Но слова Смертина разожгли в его душе горькую обиду, вызвав желание обороняться.

Когда уже и бывший приятель недостаточно высокого о тебе мнения — большего оскорбления и не придумаешь. Всю свою жизнь он привык верховодить в любой компании, щеголяя своей наглостью, а тут такое…

Да, Глебу было безразлично мнение Шостко, ему было совершенно наплевать, что подумают о нем Новиков или тот же Рудаковский, но Толик не должен был так думать о нем, даже если он спал с его пассией.

Тщетно парень пытался сосредоточиться и найти хоть какой-то выход из ситуации. Поддавшись порыву ярости, охватившего его после выхода из подсобки, он стукнул кулаком по белой колонне госпиталя, в который раз пожалев, что не может разрушить это здание до основания, чтобы ни одна душа не уцелела под его развалинами. Ничего, он им еще покажет!

«Я заставлю их пожалеть о том, что они мне наговорили… Я этого так не оставлю», — мрачно размышлял Лобов, снова возвращаясь в холл, когда его внимание приковала к себе винтовка, оставленная возле стены один из пришлых солдат.

Недолго думая, он подхватил её и, ворвавшись в помещение, где до сих пор оставались возмущенные коллеги, пригрозил публике, наводя в их сторону прицел:

— А ну, к стене все стали! Живо!!!

В его черных глазах играл азарт, как у охотника, поймавшего крупную дичь.

При виде его Новиков накрылся энциклопедией, будто этого было достаточно, чтобы спастись от вооруженного стрелка. Остальные же, застыв на месте, продолжали с ужасом следить за «безумцем» с винтовкой, опасаясь, как бы тот, из-за неумелого обращения с оружием, и впрямь кого-то не подстрелил, совершенно не стесняясь оборвать чью-то жизнь.

— Это что такое? Ты стрелять в нас собрался? — вознегодовал Рудольф, уверенный, что тот просто шутит.

— Новиков, ещё одно твое умное слово, и следующую выдержку из медицинской энциклопедии ты будешь цитировать уже из другого измерения! — перезарядив винтовку, Лобов навел прицел на него, поджимая губы. — Что-то вы мне все так надоели… Так и хочется вас всех перестрелять…

В его эксцентричной выходке было что-то такое дикое и пугающее, что никто из присутствующих так и не осмелился возразить этому парню.

— К стене, кому говорю! Рудаковский, у тебя плохо со слухом? Или тебе нужно особое приглашение? — схватив перепуганного парня за шиворот, Глеб швырнул его в сторону шкафа, что ударившись лицом о железо, Вовка разбил себе верхнюю губу.

— Ты чего, больной? — наехал на него Смертин.

— Заткнись, кому говорю! — пресек его выпад Глеб, прицеливаясь уже в него и нажимая на курок.

Отскочив в сторону, но не до конца осознавая, что за одно неосторожное слово он мог прямо сейчас распрощаться с жизнью, Толик машинально поднял руки. Привлеченная шумом, Чехова зашла в помещение подсобки, беспокойно озираясь по сторонам.

— Что здесь происходит?

Рудаковский, заикаясь, указал ей на заряженную винтовку в руках их спятившего коллеги, но уже было поздно. Обернувшись, Глеб подошел к девушке поближе, и с каким-то зловещим торжеством в глазах навел прицел ей на лоб.

— Чехова, а ты вообще САМОЕ ГЛАВНОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ всей моей жизни! — отчеканил он, небрежно касаясь курка.

На какой-то момент вся жизнь прошла у девушки перед глазами. Одно неосторожное движение, и её мозги могли бы оказаться прямо на шкафчике позади неё. З

Застигнутая врасплох, Валерия как будто не до конца верила, что её могут убить. Довольный произведенным на коллег эффектом, которые почему-то так и не осмелились напасть на него с новыми обвинениями, пока он держал винтовку, Глеб подошел к бледному как стена Рудаковскому и, передав ему в руки оружие, заботливо похлопал его по плечу словно передавая эстафету. Но прежде чем покинуть помещение, все ещё продолжая паясничать, он бросил им на прощание следующее:

— Прощайте, господа! Я ухожу отсюда… Навсегда.

Чуть позже, едва первая волна всеобщего напряжения немного спала, и все начали понемногу приходить в себя, переглянувшись с Новиковым, Толик подмигнул в сторону перепуганного Рудаковского, который широко открыв глаза, и уставившись куда-то в окно, словно не веря, что все ещё оставался в живых, продолжал судорожно сжимать врученную ему винтовку, словно так и пришагал с ней сюда с линии фронта.

— Ты думал, он вправду хотел тебя застрелить? — осведомился у него Толик, держась за свою ушибленную челюсть.

— Нет, не думал, — судорожно проронил Рудаковский, с опаской поглядывая на дверь, за которой скрылся Лобов, словно опасаясь повторного его возвращения, — но когда он на меня так посмотрел, мне на мгновение показалось, будто ещё немного, и мне точно конец.

— В последнее время меня его поведение тоже настораживает, — признался Фролов, отряхивая рукава. — Интересно, что с ним происходит? Он ведь никогда таким не был. А может и был, просто мы никогда не придавали этому значения.

— Там, боюсь, умопомрачение… Жестокое и беспощадное, — злобно отозвалась Шостко, будучи уже не рада, что вообще развела всю эту канитель с целью отплатить Глебу за его подставу Гордееву.

— Надо было вместо армии Конфедерации поставить против Шермана пару таких вот психов с винтовками, — они бы за неделю выгнали генерала к Аляске вместе со всем его войском. Не там наш коллега применял свои способности, далеко не там, — добавил Новиков, разглаживая помятые страницы пострадавшей энциклопедии.

— Н-да, — протянул Фролов, — такого бойца потеряла Конфедерация, но теперь уже поздно возмущаться. Война все равно проиграна.

— Ну, все успокойтесь, — вмешался Толик, потирая свою челюсть, которую ему чуть не свернул Глеб во время удара, — все посмеялись насчет Гордеева, а досталось как обычно… МНЕ.

Так, даже толком не начавшись, завершилась медицинская карьера одного вспыльчивого молодого человека, который ни разу не пожалел о своем дерзком поступке.

Покидая в тот день госпиталь, Глеб дал себе обещание никогда не переступать порога этого заведения, тем более после возвращения Гордеева делать ему там было нечего, но прежде всего ему надо было разобраться с Олькович, а уже потом искать себе новую пассию. 

Глава 5.3

http://proza.ru/2024/07/03/715