Колесо Сансары

У индийцев есть такое понятие, как колесо Сансары. Моё колесо похоже на велосипедное, причём, с трещоткой.  Кручу его, кручу, а оно всё на том же месте, сопровождаемое монотонным треском. Жизнь состоит из отдельных фрагментов, но все они, как спицы, воткнуты по кругу в резину бытия. Есть анекдот про курицу, которая бежит, бежит, а на неё надвигается асфальтовый каток, вот он уже наехал и припечатал птичку к земле, практически расплющил, а она встрепенулась, посмотрела катку во след и прощебетала: «Вот это мужчина!» Хотя слово «жизнь» женского рода, но хватка у неё мужицкая, железная, как у асфальтового катка. Курица в данном конкретном случае – это я. Такие дела.

Особо мудрствовать у меня никогда не получалось, я просто делала то, что представлялось мне наиболее рациональным. Например, развестись с Ивановым я предполагала рано или поздно, но рано не получилось только потому, что он обещал отсудить у меня детей, ведь моя зарплата против его проигрывала весьма ощутимо, хоть он, в свою очередь, и проигрывал её в карты, да и квартира, которую мы получили, была не только наша.
- Я ведь тебе не очень противен? – сказал он как-то, заглядывая мне в глаза с умильным телячьим видом…
Оставалось только пожать плечами, не отплёвываясь, телячий образ был весьма обманчив и мог перейти в волчью стадию.

Оглядываясь назад, я прекрасно сознаю, что, в общем и целом, я – мать героин, окружённая рвом с крокодилами собственного достоинства. Дети растут, думалось мне, когда-то они тоже будут тётями, надо только потерпеть и постараться впихнуть в них как можно больше знаний, умений и прочих нужностей, ограждая от дурных влияний и опасностей этого мира, всё остальное третьестепенно. И я служила, служила, служила, отселив Иванова в отдельный апартамент и надеясь исключительно на себя.

Наверное, мою жизнь можно было бы разделить на десятерых, и, если бы такое было возможно, всем хватило бы впечатлений. А знаете, бытовой экстрим сильно развивает мозги и делает женщину мудрее, если только она не латентный самоубийца, пасующий перед трудностями. Моя рысь часто переходила в галоп, я жила на нерве, успевая сделать несколько дел сразу. Даже, перемещаясь из одной комнаты в другую, попутно можно совершать волшебные пассы тряпкой для пыли, одновременно слушая музыку и напевая. Моё время было максимально спрессовано, может быть, поэтому я успевала отвести детей в школу, метнуться на рынок, приготовить еду, обиходить животину, снова сгонять за детьми, отвести их в музыкалку и в изостудию, погулять с ними и собакой, и при этом выглядеть не растрепохой, а вполне себе «справной мамочкой», как однажды назвал меня какой-то молодой человек, шедший позади нашей маленькой гурьбы. Что-то я расхвасталась сегодня не в меру. Однако, кто-то же должен меня похвалить, тем более, что я уже давно не та отчаянная бегунья по Хамовникам, куда мы переехали по случаю, а угомонившаяся бабка пятерых внуков.

Именно в Хамовниках началась моя новая история, которая до сих пор имеет продолжение. Димка незаметно стал мне просто необходим, он был моей отдушиной в повседневной рутине, и не только. Все мои нерастраченные чувства, копившиеся в глубине души, выплеснулись наружу. Они окружали меня, как драгоценный кокон, мне казалось, что я могу взорваться, как сверхновая, так как приходилось сдерживаться во имя соблюдения равновесия, во имя детей, впрочем, чего лукавить, во имя одной Кати, которая видела в своём отце идеал мужчины, это был его слепок, она даже тапки стаптывала, как он. Я щадила детей и не щадила себя, хотя Иванов как раз жил так, как ему хотелось. Ящики пива у нас не переводились так же, как Ивановские гости, подобранные им на просторах вселенной. Первый встречный мог оказаться его липшим корешем, из дома пропадали вещи, а обучение детей в музыкальной школе и изостудии он считал моей блажью и говорил, что девочки никогда не станут музыкантами.

Женечка напросилась в школу вместе с Катей, хотя ей было только шесть лет, а Катерина уже имела опыт нулевого обучения в МЖК. В классе было сорок человек, и Женю постоянно обижали. Катя со смехом рассказывала, что сестрёнка регулярно получает замечания за то, что мурлыкает на уроках себе под нос, и что на переменках мальчишки дёргают её за белобрысый хвостик на затылке. Я сказала Иванову: «Нам следует в это вмешаться!». Он с большой неохотой пошёл со мной, ворча по дороге, мол, это процесс адаптации и вообще не его дело - выяснять отношения с учителями.
Женька сама никогда не жаловалась, только пальчики дрожали, когда я расспрашивала её о том, что было в школе…
Перед нами предстала нервически настроенная дама лет сорока, которая сходу объявила, что показывала нашу Женьку психологу и та посоветовала перевести девочку в школу для дураков. Да, она так и сказала, «для дураков». Школа для слаборазвитых детей находилась через дорогу от нашего дома, «это большое удобство», добавила классная.
- В чём заключается «слаборазвитость» нашего ребёнка, - спросила я, едва сдерживаясь, чтобы не вцепиться в белёсое существо перед собой. О существовании Иванова я как-то запамятовала, так как он превратился в мышь и перестал колебать воздух своим шумным дыханием у меня за спиной.
- Она неправильно произносит слова и постоянно поёт.
- Какие слова она произносит неправильно?
- Ну, например, она говорит «пёрья» вместо «перья». Вот скажите мне, у птиц пёрья или перья?
- Конечно же пёрья! – я закипела от злости. – Мы так шутим дома, Женя шутит, у неё есть чувство юмора, которое у Вас отсутствует.

Иванов очнулся от анабиоза и вставил свои три копейки в нашу интеллектуальную беседу:
- Не спорь с учителем, Тима, не позорься.
- Я вижу, в вашей семье приняты клички? – училку понесло, она покрылась пятнами. – Вы знаете, что такое образование? Наша страна даёт вашим детям то, чего не было до Великой Октябрьской революции, - возможность учиться!
- Если бы не эта, как Вы изволили выразиться, революция, Вы стояли бы на паперти, а не засирали детям мозги, и я бы Вам копеечку подала на Вашу бедность! Не смейте говорить гадости о моей дочери, не трясите передо мной своим плебейством!
Иванов уже тащил меня к выходу из учительской, а пятнистая дама осталась стоять с открытым ртом, из которого готова была вывалиться очередная порция патриотической мерзости.

Зачем я взяла с собой этого бывшего парторга цеха? Они ведь на одной волне с училкой, у них же пентаграмма коммунизма гвоздиком ко лбу прибита!
Я забрала Женю из школы, а Катя заартачилась и уходить не пожелала, у неё складывались вполне дружеские отношения с теми, кто обижал её сестру.
- Ничего, Женюлина, мы с тобой будем на пинанинах играть и рисовать, а вумные будут ума набираться и учиться говорить правильные слова!
В это время я получила пренеприятнейшее известие о том, что зона отдыха Фрунзенского района приказала долго жить. То есть, податься летом нам было некуда.

Зимой произошло ещё одно трагическое событие. Иванов зачем-то полез на кухонную стенку и опрокинул оттуда электрический самовар, сам он отклонился от траектории падения металлической крышки, и она спикировала на Женю, стоявшую рядом с отцом, выбив ей половину нижнего зубика. Малышка вбежала в гостиную с криком: «Мамочка, зуб, зуб!» - в её ладошке в лужице крови плавал кусочек зуба.
- Скотина, одна девочка со шрамом на лбу, у другой разбита губа и выбит постоянный зуб, ты соображаешь, что творишь?
- А что, надо было свою голову подставить?
- По твоей голове можно бить кирпичом, она не расколется, ты ребёнка чуть не угробил!

Я с трудом успокоила плачущую от боли дочку и начала принимать срочные меры. Димка примчался на зов и привёз золотой лом, мы подхватили Женьку и поехали в детскую стоматологическую поликлинику, где работала моя приятельница. Очередь на коронку, которая должна была спасать зуб до того, как сформируется череп и можно будет нарастить эмаль, оказалась на месяц вперёд, однако по двойному тарифу нам всё сделали в течение трёх дней. Женька расстроилась, увидев железную коронку у себя во рту (золото было отвергнуто врачом), но я убедила её, что больше ни у кого такой красоты нет, и, что это будет её индивидуальная особенность. Моя малышка обладала счастливым характером, к тому же, она мне доверяла. Всё обошлось, а кусочек зуба мы отдали домовому, который жил под раковиной на кухне.

2.

Зима была слякотная и непогожая, у меня прохудились сапоги, но денег на новые не было. У Иванова просить что-то для себя я не считала нужным, он подался в бизнесмены и варил колбасы вместе с бывшим парторгом завода. Иногда и нам перепадали какие-нибудь сардельки от щедрот нашего папеньки. Дело было прибыльным, бизнес на колбасе процветал. Иванов с гордостью поглядывал на меня, его лицо выражало «ничего, хлебушка ещё попросишь!»

Дима приезжал пораньше, чтобы отвести детей, кого куда. Его помощь была неоценима. Катя брезгливо надувала губы, но спорить со мной не решалась. Как-то, по прочтении книги «Шёл по городу волшебник», я спросила девочек, как бы они распорядились волшебной спичкой, если бы нашли таковую на улице, ответы были под стать каждой из них:
- Я бы загадала сто коробок волшебных спичек! – ответила Катя.
- Я бы загадала маме новые зимние сапоги! – сказала Женя.
И ничего не говорите мне о воспитании, о любви к детям, которая всё побеждает, и тому подобную муть, - всё в человеке решают гены. Старшая дочь – субстрат Иванова и моей матери. Так бывает, и никуда от этого не денешься. С каждым годом Катя наращивала свои требования ко мне, и по прошествии времени это вылилось в одно большое предательство, когда плод достаточно созрел.

А пока я без оглядки обожала их обеих, рассчитывая на ответные чувства, и надеялась, что своим примером смогу воздействовать на все неровности и шероховатости характера старшей.
Однако, к сожалению, многие эгоистичные личности думают, что им все вокруг обязаны уже одним тем, что они появились на свет. Как правило, они говорят:
- А я не просила меня рожать!
Плакать, разумеется, очень хотелось, но слёз у меня давно не было, закончился лимит на мокрое дело. Меня поддерживала и грела любовь к Диме, и тонкие нежные Женькины лапки, обвитые вокруг моей шеи.

Пролетела зима, я не знала, куда вывезти детей. У Димкиных родителей был дом в деревне, но они с самого начала, как только поняли, что сын рано или поздно разойдётся с женой, возненавидели меня и, несмотря на то, что приезжали к нам в зону отдыха, где я катала их на катере и угощала обедом, называли меня старухой и дрянью, которая «окрутила» их чадо. Однажды мне позвонила Димина мать и сказала, что обольёт меня кислотой, встретив у подъезда. Ну, овцой я никогда не была и ответила, что всякое действие равно противодействию.

Итак, надо было что-то придумывать с выпасом детей на травке. Мы могли бы попроситься к дяде Толе в «Былину», но там было слишком шумно, вся эта творческая и театральная братия хороша была на короткие выходные, и то раз в месяц. В каждый приезд мы заставали у Рядинского то голосящую среди сосен Бабкину, то лимузин с Киркоровым и Пугачёвой, приехавших из своей Грязи, то кучу других знаменитостей, кичливых до крайности и не вызывавших у меня симпатии, пожалуй, исключение составил только Род Велл. Он был приятен в общении и вёл себя, как обычный человек.

Я увидела Женьку, вприпрыжку тащившую под мышками двух курчавых негритят с православными крестиками на пузичках, и крикнула: «Где ты это взяла?» Она засмеялась, как колокольчик, кивая на мужчину позади себя, и я узнала в нём известного певца. Он смотрел на меня и улыбался во всё лицо. Мы подружились, он даже приезжал к нам в Саввинский, чтобы прослушать Женьку, и первый сказал о её способностях:
- Она будет джазовой певицей, вот увидишь!
Все эти события обтекали Иванова, как валун посреди бурного потока. Я как-то спросила его, как он относится к своим детям, и он ответил:
- Как к щеночкам в корзиночке.
Да, да, он так и сказал. Только корзиночкой этой была я, а Иванову отводилась роль наблюдателя с театральным биноклем, впрочем, я не помню, чтобы его интересовал театр.

Продолжение следует