Рыцарь... - 4

***

Если бы Инна была мудрым старцем или философом, то она сказала бы, что мысль материальна и неведомые силы выстраивают возможности для осуществления наших желаний. Но она не была ни старцем, ни философом, поэтому считала счастливым случаем то, что с ней случилось через пару лет.
В четвертом классе с Инной случилось чудо – она встретила человека, которого полюбила так, как полюбить еще кого-нибудь было бы невозможно. Слепо, навсегда, преданно. И который впоследствии повел ее за собой в заветную Москву.
На большой перемене Инна играла с другими детьми в школьном дворе. Скакали на скакалке под «Шёл крокодил, трубочку курил…» Инна увидела, что одна девочка из другого класса играет в мяч. Непонятно, где она его взяла, это зеленое резиновое чудо. Забыв про скакалку, Инна прямым ходом направилась к девочке и поступила так, как поступала всегда, и как учил ее отец: «Никто ничего тебе на блюдечке не принесет, пойди и возьми сама». Она выхватила из рук девочки мяч, отбежала в сторону и стала стучать им об землю. Девочка растерялась, но через секунду подошла и сказала:
- Это мой мяч.
- И что?
- Отдай! – в голосе девочке послышалась готовность разреветься. Тогда бы вмешались учителя, и мяч пришлось бы отдать.
- Возьми! – с вызовом ответила Инна и отбежала подальше.
Девочка начала плакать, но пока не громко, не привлекая особого внимания, поэтому можно было поиграть еще. На всякий случай Инна презрительно сказала:
- Давай, давай, громче реви, а то не все еще слышат!
Девочка попыталась плакать тише и подошла ближе, а Инна начала бить мячом по стене. Как же здорово он отскакивал! Новый, упругий, еще не спущенный. Девочка встала рядом и плакала. Но не отбирала же мяч! Значит, можно и дальше играть, слезы Инне не помеха, пусть плачет. Как говорит мама: «Меньше пописает!»
Тут к ним подошла еще одна девочка, незнакомая Инне, наверное, новенькая. Новенькие в их школе были часто, для детей военнослужащих это нормально. Инна бы проигнорировала эту новенькую, если бы не некоторые «но». Она была одета как-то слишком аккуратно, вся какая-то выглаженная и накрахмаленная. Волосы у нее были заплетены непросто, а мудрено красиво. И самое главное, у нее было такое выражение лица и такая улыбка, что становилось понятно, что это не простая девочка, а очень воспитанная. Инна почувствовала смутное беспокойство и волнение: как будто она ее уже видела, но при этом совершенно точно знала, что никогда не видела. Странно.
- Ты хочешь поиграть в мяч? – дружелюбно и миролюбиво спросила незнакомка Инну, очень воспитанно улыбаясь. Она говорила и улыбалась, как говорят и улыбаются девочки в фильмах. Как будто бы сошла с экрана телевизора.
Почему-то Инна не смогла ответить ей заветное: «Тебе какое дело? Катись отсюда колбаской!» и просто перестала стучать мячом, уставившись на непрошенную миротворицу.
- Давай попросим мяч, - предложила девочка и повернулась к той, что ревела, - можно мы чуть-чуть поиграем?
Зареванная хозяйка мяча подошла ближе и согласно закивала, она почувствовала в этой девочке защитницу.
Инна расхотела играть в мяч и бросила его новенькой. Та стукнула им один раз по земле и отнесла рёве.
- Спасибо. Такой замечательный и звонкий мяч у тебя! Это подарок?
Счастливая хозяйка игрушки осветилась улыбкой и энергично закивала.
- Еще раз спасибо тебе.
Когда обладательница мяча убежала, девочка подошла к Инне и этой своей неподражаемо воспитанной интонацией как-в-кино сказала:
- Меня Кира зовут, Зимовская Кира. Будешь со мной дружить?
Инна поняла, где видела эту девочку: в своих мечтах. Такой должна была быть внучка профессора Преображенского, то бишь, она сама, Инна.
- Буду, - сердито буркнула Инна.
Инна всем своим существом чувствовала, что покорена, хочет быть такой же девочкой, что она ею восхищается и уже обожает.
- Как тебя зовут? – взяла ее Кира за руку.
- Инна.
- У тебя необыкновенно красивое имя! И ты очень красивая, - сказала Кира.
«Точно как в кино разговаривает, - подумала Инна, - это называется быть любезной»
- У тебя руки после мяча грязные, пойдем, помоешь, надо успеть до звонка.
- Пойдем. Ты откуда приехала? – спросила Инна почти стеснительно, отчего-то перед Кирой она утратила обычную бойкость.
- Я из Москвы. Папу сюда служить перевели, года на четыре.
То, что Кира была из Москвы, подчинило Инну окончательно. В Москве находилось все самое лучшее, и девочка-как-в-кино тоже была из Москвы. Кира явилась этакой воплощенной мечтой Инны и стала ее кумиром. С этого момента Инна уже не могла расстаться с Кирой, стала принадлежать ей. К Кире Инна никогда, с самой первой секунды, не испытывала зависти, только хотела приобщиться к тому миру, в котором жила Кира, и через нее попала туда.
Оказалось, что Кира всего третий день в школе и учится в параллельном классе. На прошлой неделе ее привезла бабушка; они с бабушкой ждали, пока родители обустроятся на новом месте. Квартиру им дали в самом центре городка, в лучшем сталинском доме, рядом со школой и Домом офицеров, потому что папа у Киры был полковником. Для Инны это было само собой разумеющимся, где еще могла жить идеальная Кира? Не в бараке же. И ее папа никак не мог быть прапорщиком.
После школы они вместе отправились домой, и, когда подошли к дому Киры, Кира пригласила Инну на обед.
Сердце у Инны замерло еще в подъезде, потому что дом оказался с парадной лестницей, красивыми огромными и тяжелыми дверями и высокими потолками, даже эхо раздавалось. В холле было чисто и стояли горшки с цветами. Очень понравилась плитка на полу, уютно, как ковер. У Инны в подъезде полы были просто цементные, никаких цветов и исписанные стены.
Дверь им открыла красивая старушка, и Инна опешила от того, что старушка может быть красивой. Она считала, что красивыми бывают только молодые. Ее мама и бабушка про какую-нибудь красивую женщину обычно говорили: «Да, молодая! Молодые все красивые» И то, как повела себя старушка, тоже выбило Инну из колеи. Она не шлепнула Киру по попе, не щелкнула по носу со словами: «Привет, коза! Где вымазалась? Много двоек принесла?» Красивая старушка улыбнулась не золотыми, а белыми зубами и ласково сказала:
- Здравствуй, Кирочка! Ты как раз к обеду! – и поцеловала Киру в висок.
- Познакомься, бабушка! Это моя подруга Инна.
- Очень приятно, Инна! Меня Альбина Петровна зовут.
Инна кивнула одеревеневшей шеей. Не баба Катя или баба Вера, или еще какая-нибудь баба, как у всех, а Альбина Петровна!
- Кирочка, мойте руки, и приглашай Инну к столу!
Кира провела Инну по всей квартире:
- Посмотри, как мы живем, и чувствуй себя как дома, - сказала она.
Квартира оказалась трехкомнатной, с высокими потолками и большими окнами. Комнаты были просторные, по два окна в каждой. И, хотя мебели стояло много, все равно было свободно. На стенах висели портреты Киры в разном возрасте.
- Мама пишет, она закончила художественную школу. Очень любит портреты.
Портретов было, как показалось Инне, штук сто. Как в музее. Все у них было не так как, у Инны дома, другой мир. Даже на балконе оказались горшки с геранью и фиалками, а не мешки с сухофруктами и консервы. Она обратила внимание на шторы и, пораженная, замерла. У Инны был второй любимый фильм после «Собачьего сердца» - «Унесенные ветром». Его два раза показывали по телевизору, и оба раза Инна смотрела не отрываясь. Больше всего ей нравилось платье, которое Скарлетт сшила из зеленых бархатных штор с золотыми кистями. И вот сейчас она увидела точно такие же зеленые бархатные шторы с золотыми кистями. Невероятно! Неужели у кого-то в самом деле висят такие шторы на окнах? Это же из ряда вон! Инна была почти у половины городка в гостях и ни у кого ничего подобного на окнах не висело. Иногда даже сомнение брало: а есть ли на самом деле та красивая жизнь, которую показывают по телевизору и о которой она мечтала? Теперь видела, что есть. В Москве! Вот ее доказательство в этой квартире! Инна испытала что-то вроде чувства победы.
За время обеда Инна неимоверно устала. Оказалось, что едят в семье Киры не в кухне, а в комнате, как будто был праздник, и стол накрыт не клеенкой, а белой скатертью. Инна даже не поняла, что она ела, и было ли вкусно, так переживала, что заляпает скатерть и сделает что-нибудь не так. Ее о чем-то спрашивали, она отвечала, но все как во сне. К концу обеда она хотела уже только одного: поскорее уйти, чтобы перевести дух. А когда вышла из квартиры, то со всех ног побежала домой. Нет, она не мчалась к родному крову, чтобы найти там успокоение и защиту в привычном простом укладе. Вовсе нет. В беге Инна выплескивала напряжение и восторг от знакомства с желанным миром, от того, что она только что окунулась в него, и почти час прожила в нем. Добежав до своего обшарпанного подъезда, она уселась на лавочке у входа и, успокоившись, поняла, что сделает все, чтобы быть как Кира и жить как Кира. Не важно, когда, но когда-нибудь будет.
Зайдя домой, Инна увидела свою квартиру новым взглядом и грустно вздохнула: под стульями, столом и у стенок стояли банки с закрутками, а обстановка была такой, какую позже Инна будет называть «чистенько, но бедненько». Диван покрыт самодельным покрывалом, на стульях красовались связанные крючком из старых вещей круглые подстилки. Бумажные обои заметно выцвели, полировка на мебельной стенке пошла волнами и потрескалась, ножка на тумбочке под телевизором была «укреплена» синей изолентой. Полы не паркетные, а покрашенные коричневой краской. Инна присела на диван и пригорюнилась, ее терзали противоречивые чувства. Она любила свой небогатый дом, атмосферу уюта, рожденную теплом маминых и папиных рук. Многое здесь было сделано ими самими. С кухни, как всегда, доносился поставленный голос ведущих радио «Маяк», звон кастрюль и шум воды. Эти звуки были неотъемлемой частью Инниной жизни, и от них щемило сердце. Окно в комнате было распахнуто, и до боли знакомый силуэт старого тополя привычно шумел ветвями, чуть ли не внутри комнаты. Инне захотелось плакать, и она упрямо поджала губы и передернула плечами. Словно со стороны увидела вошедшую маму, ее уютную полноту, застиранный фланелевый халат и «химию» на голове, и поняла, что она любит и всегда будет ее любить, но не хочет быть похожей на нее. Мама протянула Инне черный хлеб, намазанный смальцем, который ела, предлагая укусить, но Инна отрицательно покачала головой. Инна хотела быть другой не когда-нибудь, а прямо сейчас. Но говорить об этом никому не стоит, чтобы не обидеть. В ее новой жизни не едят бутербродов со смальцем. Мама хорошая, просто другая. Мама не смогла бы быть царицей среди белых скатертей, паркета, ковров, книг и пианино, а Инна сможет. И мама не стала бы пользоваться тканной салфеткой за столом, чтобы не добавлять себе стирки, а Инна станет.