Рыцарь... - 3

***

Инна любила представлять себя взрослой, думала, как она будет вести себя, что говорить, кто ее будет окружать. Она наблюдала за взрослыми на улице, в магазинах, за мамиными и папиными друзьями; становилась поодаль и смотрела на того, кто чем-то привлек ее внимание. Восхищалась тетей Надей из-за высоких каблуков и голубых теней на веках, это было красиво. Еще тетя Надя громко смеялась и носила несколько золотых цепочек и колец. Мужчины всегда вокруг нее ходили важными индюками. Перед мамой не ходили, да мама и не красилась, и не носила каблуков, потому что в отличие от тети Нади уже была замужем. Мама только и говорила, что надо выдать Надюху замуж и всегда приглашала «перспективных» мужиков в гости, которые должны были «клюнуть» или «повестись». Если такой мужик сидел возле тети Нади и шептал ей что-нибудь на ухо, обнимал или норовил поцеловать, то Инне было понятно, что он «клюнул» и «повелся», потому что лицо мамы принимало довольный и хитрый вид, она заговорщически переглядывалась с папой.
Инна представляла себя красивой взрослой женщиной, с прической, голубыми тенями и на высоких каблуках. Что она красиво смеется и царственно поглядывает на мужчин, а они перед ней заискивают и шутят, лишь бы ей понравится. Все женщины завидуют ее успеху, а мужчины из-за нее дерутся. От таких приятных мечтаний у Инны румянились щеки. И она отвлекалась от наблюдения и начинала продумывать, какие туфли надо иметь в будущем – хотелось белые и розовые, интересно, такие бывают? Все носят черные или коричневые. У нее будут, потому что она будет богатой и сможет все себе приобрести, ведь в Москве все есть.
Еще Инна очень любила приезды родственников, потому в квартире становилось шумно, весело, из-за стола не выходили целыми днями, а на полу возле батареи постепенно выстраивались рядком бутыли разного калибра из-под бабушкиного самогона, перцовки и горилки. Инне нравилось, что все много смеялись, шутили, перекрикивая друг друга, и оттого, что все ругаются матом, было не стыдно, а смешно. Она любила слушать взрослые разговоры и шутки, и с трепетом в сердце представляла, когда же она сама вырастет и будет точно так же общаться. Специально медленно ела свою тарелку борща, в которой слой смальца был с палец толщиной, и просила себе очередную пампушку с чесноком, чтобы подольше задержаться за столом.
Папины сослуживцы, друзья и знакомые из военного городка любили приходить к ним в гости, тоже много смеялись и начинали разговаривать на манер хозяев, с украинским говором, особым произношением, перемешивая русские и украинские слова. Сосед дядя Коля всегда дотошно расспрашивал перевод слов и ему наглядно объясняли, чем, например, слово «любить» отличается от «кохать». Показывали на крестной и она отчаянно отбивалась под всеобщий смех. Инна тоже смеялась и была счастлива: в такие моменты она забывала про главный недостаток этих людей, что они не москвичи, и любила их.

***

В первом классе Инна начала страдать из-за речи, потому что над ней стали посмеиваться и передразнивали. В детском саду таких проблем не возникало, наоборот, воспитатели любили слушать ее и охотно хохотали. Часто ее специально просили что-нибудь рассказать, сажали на стул и слушали, покатываясь от смеха. Инна такие моменты обожала, потому что была в центре внимания.
В школе же собственная манера разговаривать больно ударила по самолюбию. Инна не замечала, что мешает русские и украинские слова, так говорили в ее семье и вся родня. Что тут смешного? Однако стоило ей сказать, что у нее немаэ карандаша, как все в классе начинали смеяться и передразнивать: «Немаэ!» Инна искренне недоумевала и крутила пальцем у виска, показывая всем их ненормальность. Ее посадили за вторую парту, и она спросила мальчика: «Звiдки ти приiхал?» Он сделал круглые глаза и совершенно ее не понял: «Что ты говоришь?» Пришлось спрашивать по-русски, но передразнивать ее уже начали.
Вечером Инна сказала маме, что над ней смеются. Мама махнула полотенцем, которым вытирала посуду, и нарочито не по-русски сказала:
- Нехай смiються, а всi будуть бачити, що ти панна!
Инну это не утешило. Собственно говоря, насмешки ее не пугали: не на ту напали. Было, конечно, неприятно, потому что из всеобщей любимицы превратиться в осмеянную, это не может нравиться. Но это не было катастрофично. Удручило понимание, что речь станет препятствием на пути к мечте. Это пришло наитием, когда она увидела, что весь класс объединился в смехе против нее. Быть против всех ей не хотелось, хотелось быть лучше всех. Хотелось признания, что она лучше всех. Над тем, кто лучше, не смеются.
- Мам, а мы русские?
- Я - русская, а у папы отец украинец, а мать русская. Хотя, никакая она не русская, молдаванка, кажется, но в паспорте записана русской. Папа тоже записан русским. Просто мы жили в Украине, поэтому тут считаемся украинцами, а там русскими. Выбирай, что хочешь!
- А я как записана?
- Русской.
- Мам, а кто говорит правильно?
Мама кивнула на телевизор, вон, мол, дикторы говорят правильно.
- Правильнiше всiх? Або можна ще правильнiше? – Инна хотела понять максимум.
- Правильнее всех. У них правильный московский выговор, - мама прекрасно умела говорить по-русски, но не говорила, потому что это требовало усилий, а она не любила напрягаться.

Инна начала самостоятельно учиться говорить правильно, так, как говорили дикторы по телевизору. Упорно сидела и повторяла за ними. И чувствовала себя преотлично, потому что знала, что работает для себя, для своего будущего. У нее будет правильная московская речь.
Инну завораживало все, что можно было назвать московским. Профессор Преображенский был оттуда. Лучшие вещи на детях были из Москвы: «Папа из командировки в Москву привез». Красивая посуда, которую она видела в гостях, тоже из Москвы: «В Центральном Военторге урвали». Шоколадные ириски «Забава» и шоколадный сыр «Карат» привозили оттуда же. Все передачи по телевизору шли из Москвы. «Мам, а где живут артисты? – В Москве». Там артисты, правительство, самые лучшие магазины. Мама просила знакомых привезти из командировок в Москву обои, шторы, покрывала, ковры. В общем, все лучшее было в Москве. А теперь еще одно – правильный московский выговор.
Именно в этот период стало оформляться твердое намерение Инны быть москвичкой и обвинение судьбы в несправедливости.