Лиля... - 25

***

- Дожились! - вырвалось у Лили как-то вечером, когда они с Юрой смотрели новостной репортаж из столичного зоопарка о голодании животных из-за прекращения финансирования. – Разруха прямо какая-то.
Она внимательно смотрела передачу, посерьезнела и скоро стало заметно, что мысли ее витают далеко, хотя глаза не отрываются от экрана.
- Я соскучилась по Москве, - тихо сказала она. – В зоопарке была раз сто, родители водили. Изучим с ними какую-нибудь книжку про животных, «Лесную газету» Бианки, например, и идем смотреть-обсуждать. Таких родителей, как у меня были, еще поискать, - ее лицо оставалось серьезным, лишь глаза осветились благодарностью.
Юра понимал ее состояние, но ему хотелось присутствовать в ее мыслях и быть неотъемлемой частью ее желаний.
- Что там хорошего сейчас? Суета, толкотня, дышать нечем. Каменные джунгли, - возразил он.
Лиля перевела взгляд за окно. Здесь, с Юрой, ей очень хорошо. Но этого рая ей мало. Он дал ей силы, которые надлежало расходовать в каменных джунглях. Ей хотелось творить, забраться на какую-то немыслимую до сих пор для себя высоту, заявить о себе, оставить прекрасный след. И еще она истосковалась по своему дому, по родному городу. Ведь Москва – ее родина, ее песочница, неотъемлемая часть ее личности. В памяти всплывали картинки из детства: дворы, проспекты, дома творчества, спорта, занятия в музеях, уроки рисования в парках, экскурсии на кондитерские фабрики, фабрики елочных игрушек, Окский заповедник с его зубрами, пушкинские, лермонтовские места, дворянские усадьбы, дворцы. Как всего этого не хватает! Лиле мало энергии земли, реки, неба, которая есть у нее сейчас. Ей нужна энергетика людского творчества, успеха, свершений, устремлений, и их апогей – запечатленный в камне, в холсте, музыке гений человека. Элементарно не хватало витрин магазинов, шума проспектов, театров, вечного движения и устремления куда-то.
- Меня тянет вперед, мне мало покоя, я хочу в водоворот.
Юра вскинул на нее грустный взгляд, до сих пор он старался не думать, как поступит Лиля после отбытия срока. Осталось-то всего ничего. Он откладывал разговор об их будущем, потому что сама Лиля никогда не заговаривала об этом, и Юрий надеялся, это потому, что она находит их близость нерушимой.
- Мне мало покоя, - повторила Лиля. – Я уже нажилась у Христа за пазухой, чуть не захирела.
- Что хочешь делать? – Юрий надеялся услышать в ее ответе что-то про себя, какое место в своей жизни она отводит ему.
- Мне нужен смысл.
- Смысл?
- Я теперь так внутренне сильна, что нужно отдать все это кому-то или чему-то, полностью зависящему от меня. Понимаешь?
- Возможно, - но Юрий не понял, имеет ли это отношение к нему. Осталось впечатление, что она говорит о чем-то абстрактном. В последнее время его тоже тянуло на неопределенные подвиги, только Лиля обязательно была при нем.
- Во мне так много силы! Это чудесно.
- Что хочешь делать?
Юра представил себя без Лили и похолодел. Она стала его смыслом, давала ценность его жизни. Он понимал ее желания, потому что и сам был полон сил, но только что ему стало ясно, что он был полон сил для нее, а она – для какого-то дела. Ему хватило бы ее, а ей нужен был весь мир. В ней он обрел желанный причал, она же стремилась выйти в море. Это было ему грустно, но не пугало, он чувствовал, что не желает ее плена, пусть творит свои великие дела рядом с ним. Он догадывался, что она в силу страстности своей натуры обязательно должна сделать то, что задумала, иначе, по ее собственному выражению, захиреет. Она уже принадлежала семье, теперь хочет свободы от нее. Это понятно. Но Лиля заблуждается, если опасается, что прочные отношения свяжут ее. С ним ей не грозит несвобода, надо до нее это донести. Они прекрасно сочетались друг с другом, одновременно оставаясь собою и завершаясь до цельности. Это ли не мечта?
- Что ты чувствуешь в себе, Лиля? И что ты чувствуешь ко мне?
Она сидела по-турецки и, услышав его вопрос, несколько подпрыгнула от избытка эмоций.
- О! – руки всплеснулись изящной волной. Как объяснить кратко и понятно то, что наполняет ее? В воображении замелькала череда мыслей, образов, чувств. Ее удивительное состояние. Пришедшая вдруг любовь к себе. Осознание себя прекрасной именно в кругу мира. Восхищение Юрой и их отношениями. Стремление вперед. Боязнь повторения жизненного сценария с Геной – теперь только пользоваться тем, что нажито с ним. И подавляющая потребность дарить доброту – вот что наполняло ее. - Я так верю в себя, и в тебя, и во все вокруг! Нужно этим делиться! – сумбурно подытожила Лиля.
Юра ее прекрасно понял, только она все никак не обозначала его роль в своей жизни.
- Во что же ты веришь? И с кем хочешь делиться?
- В то, что я уважаю жизнь, и ты уважаешь жизнь. Что у меня есть принципы, и у тебя есть принципы, что они нас не подведут. Когда у человека есть принципы – ты знаешь его. Человек без принципов неизвестен, ноль. У нас с тобой есть суть, неизменная суть.
Юра улыбнулся сдержанно и добро:
- Все разложила!
- Раньше я потребляла жизнь, а теперь я ее чувствую.
- Так что же ты хочешь делать?
- Ладно, скажу по секрету! Когда-то видела по телевизору, что в какой-то стране дома престарелых объединяют с детскими домами. Представляешь, как это хорошо? Старики и дети дают друг другу смысл, заботу, любовь. Я хочу и у нас организовать такое. Не знаю, как, но хочу. Это моя идея-фикс теперь. Думаю еще приют для животных притянуть к этому делу. Все тогда обретут завершенность, получат привязанности и смысл. Пусть даже неизбежны потери и слезы, все равно у каждого будет смысл. Можно начать с того, что проще: детдом и животные или старики и животные.
- Очень благородная идея. – Юрия зацепило по-настоящему.
- Пойдешь со мной во все это?
- Меня прямо зуд деятельности охватил! Это же искупление! Так я искуплю свой грех! У нас тут в соседнем городке детский дом есть, зачуханный – ужас! Мимо проезжаю и содрогаюсь всегда.
- Значит, нас уже двое, - улыбнулась Лиля. - У нас много дел! Скорее бы в Москву!
- А дом?
- Вариантов куча! Это будет наша дача. Что здесь, по километражу, всего ничего!
- Может, за местный детдом взяться? Собачий приют им устроить, как ты хотела.
- Хм! Я отсюда тогда не выберусь!
- Квартиру свою сдашь в аренду, а жить вместе тут будем, чем плохо?
Лиля свела брови: надо подумать.
- Что-нибудь, да выберем. Давай съездим на детдом посмотрим, справки наведем.
- Хорошо.
Своим интересом и почти согласием на участие Юра увеличил ее внутреннее стремление, она пружинно привстала с дивана, чмокнула его в щеку и, раскрывая засидевшееся тело, потянулась, высоко подняв руки, встав на пальчики ног, прогнув спину.
- Лиля?! – ахнул Юрий, вскинув руки. – Лиля! Мы что, беременны? – Он с изумлением смотрел на чуть выпуклый животик вытянувшейся женщины. Ее футболка задралась, растянутые спортивки съехали ниже пупка и границы округлившейся, небольшой, уплотненной матки были хорошо видны.
Лиля подняла футболку и тоже изумленно воззрилась на чуть заметный холмик своего живота.
- Мамма мия! – выдохнула она, села на стул, обеими руками прикрыла округлость и некоторое время молчала.
- Вот еще один смысл, - констатировал Юра.
- Я совсем, совсем как моя мама! Я повторяю ее!
- Это хорошо или плохо? – не знал, как реагировать Юра на очередной зигзаг ее мыслей.
- Я даже превосхожу ее. Так осуждала ее когда-то, а сама натворила куда больше нее! Удивительно, как все это удивительно!
- Так мы рады ребенку или нет?
- Разве у нас есть выбор? Ты девочек любишь?
- Не знаю, у меня были сыновья.
- Значит, еще как полюбишь! У нас будет девочка.
- Поздравляю! – сказал Юра тем тоном, которым поздравлял своих пациенток.
Лиля засмеялась и церемонно ответила:
- Спасибо, доктор! Вашими стараниями! – Потом вернулась к обычной интонации и деловито подытожила: - Пока Евка родится, мне надо многое сделать и начать наметки с нашей идеей просчитывать.
- Евка?
- Мне так нравится имя Ева! Оно такое… такое… первое и многозначительное! Тебе нравится?
- Нежное и первое. Нравится, - кивнул Юрий. Неужели Лиля так быстро усвоила эту поворотную для любого человека новость, что моментально стала деловитой и даже предложила имя?
- Тогда давай думу думать!
Но Юра был еще под первым впечатлением от известия, оно несколько опрокинуло все с ног на голову, поэтому он не особенно успевал за развитием Лилиных мыслей, отвечал ей больше автоматически, и лицо его сохраняло выражение только что ахнувшего от удивления человека. Вдруг почти физическое ощущение ребенка, крошечной девочки стало для него так реально, что он буквально почувствовал тяжесть ее тельца в своих руках, ее молочный запашок, увидел беззубый слюнявый ротик, растянутый в счастливой младенческой улыбке, и сердце его восторженно трепыхнулось: боже, у него будет дочка! Он чуть не заплакал и дрогнувшим голосом произнес:
- Как меня всегда изумляли минуты, в которые меняется наша жизнь! Сейчас была такая минута, понимаешь?
- Да, понимаю. Это нормально, - совершенно серьезно ответила Лиля. – Мы ведь готовы. Когда мы готовы, тогда эти минуты и приходят.
Юра изумился: Лиля была готова? Ведь это он отвечал на предохранение от беременности, они ее не планировали, когда она успела подготовиться? За секунду? Даже не особенно удивилась, не говоря о том, чтобы возмутиться или начать обвинять его, причитать! Просто с ходу приняла как факт и сразу же положительно оценила. Он посмотрел ей в глаза и понял, что Лиля берет ответственность за все в своей жизни на себя. Даже если бы он вдруг исчез, сбежал, она бы не спасовала, она рассчитывает прежде всего на себя, удивительно! Ни одного вопроса о том, что же теперь будет, как жить, на что растить. Как и почему ей это удается? Он для нее счастливое звено в цепочке событий ее жизни! Это вызывало и восхищение перед ней за ее цельность и смелость, и некоторую обиду за себя. Молиться на него она не станет и цепляться тоже. Ему нужно оставаться нужным и ценным для нее. Просто счастье, что они так замечательно подошли друг к другу, как болт и гайка, вроде, и каждый сам по себе достаточная деталь, но вместе их значимость усиливается. Какое счастье! Он обязательно сохранит это!
Лилю охватило вдохновение, энтузиазм, не терпелось строить планы, но и включился внутренний режим сбережения ребенка, поэтому подумать она прилегла на диван.
Юра сел рядом, принялся гладить ее по голове, трепетно шепча: «Мамочка!» Она поняла, что он снова во власти первых эмоций удивления и радости и какое-то время не сможет сдвинуться с них. Лиля тоже решила понежиться в пришедшем счастье, а обдумать все погодя, сладко заулыбалась, разве что не замурлыкала, скоро совсем расслабилась и словно впала в дрему. Провалилась в сон на минуту и внезапно проснулась с абсолютной ясностью того, что ей надлежит сделать: из маминого наследства купить две-три квартиры в Москве и сдавать их в аренду. Для будущего дела ей нужны свободные руки! Живя на арендную плату она освободит себя от необходимости работать за зарплату и сможет нанять няню для ребенка. Спасибо родителям, спасибо Гене! Благодаря им ей можно не беспокоиться о хлебе насущном. Как же мама была права с долларами! Лиля почувствовала в себе невесть откуда взявшуюся рачительность, даже скопидомство: она тоже не сплохует, не растранжирит наследство в никуда, ни одной зеленой бумажки не уйдет мимо цели – все квартиры прокормят и ее, и дочке-внукам достанутся, их обеспечивать будут. Мама осталась бы довольна ее решением. Она удовлетворенно улыбнулась и сказала Юре, все еще гладящему ее по голове:
- Знаешь, в Японии говорят, что если родители работают, как пчелы, то их дети летают, как птицы, а внуки бедны, как мыши.
- О чем ты думаешь? Удивляюсь ходу твоих мыслей.
- Я о том, что надо постараться сберечь семейное добро.
- Не скажу, что у меня прямо «добро», но сберечь надо, согласен.
«А у меня есть» - подумала Лиля, но вслух не сказала, зачем? Ее капитал касается ее и ее потомков, нет у нее права на растрату, только заставить его приносит прибыль. Скоро поедет в Москву и все уладит.
Она снова подумала о матери, о ее жизни после смерти отца: ничем она от нее не отличается. Ничем. Матери можно было бы поставить в упрек отчуждение с сыном, но не Лиле это делать. Во-первых, в любви и заботе росли оба ее ребенка, во-вторых, для самой Лили Света переселилась куда-то за горизонт и вроде как сожалеть о ней незачем. Это странное чувство. Какое-то кошечье. И потом – Юра. А у мамы генерал. Генерал, Израиль... Какими деятельными и жизнерадостными они всегда приезжали! Загорелые, продвинутые, влюбленные в жизнь. И очень, очень честные со всеми и друг с другом. Лиля тоже за честность и ясность.
- Я больше не хочу замуж, - сказала она. – Всю жизнь была замужем. Ты, вроде, тоже. Давай так жить?
Рука Юры на мгновение остановилась на лбу Лили - вот она заговорила о них самих! - потом медленнее, чем до этого, потянулась вниз.
- Если ты так хочешь, я не настаиваю.
- Хочу. Будем любовниками, друзьями, партнерами, коллегами, кем угодно, только не супругами, не хочу больше.
- Ладно, пусть так. Что еще?
- Пока все, это основное, потом по ходу будем разбираться.
- Хотел бы я знать, о чем ты думаешь.
- Думаю, что я очень похожа на свою маму.
- Значит, она была прекрасной женщиной.
- У нее была своя правда и она следовала ей. Кажется, я такая же. Лиля бент Лариса умм Света умм Хавва. Лиля, дочь Ларисы, мать Светы, мать Евы.
- Оригинально! На арабский манер?
- Ага. Когда мы все увидимся, мои родные похвалят меня за то, как я распорядилась своей жизнью, вот увидишь.
Юра лишь кивнул: что бы Лиля не подразумевала под своими словами, он в ней не сомневался.
Она красиво улыбнулась ему, встала, подошла к окну и села на широкий подоконник. Вечернее солнце последним золотом осветило ее лицо. Она по-кошачьи зажмурилась и подставляла то одну щеку, то другую под сладкие поцелуи теплых лучей, поглядывая в насыщенную и томящую сирень неба. Невозможно было не залюбоваться той сладости, с которой она миловалась с солнцем, и Юра не отводил от нее влюбленных глаз.
Насытившись лаской эмпирея Лиля негромко и с большим чувством прошептала:
- Как же щедр наш мир! Боже, как щедр! Спасибо большое!
Юра мягко улыбнулся: он знал, что для этой женщины жизнь прекрасна как таковая, только не ко всем она щедра.
- Но только при одном условии! – строго добавила Лиля, словно услышав его мысли. – Она щедра к тем, кто живет вперед!
Юра одобрительно рассмеялся ее боевому духу. Его жизнь стала прекрасной только с ее появлением. Пусть так, он не в претензии, все равно ему надо куда-то следовать, будет идти на ее свет.
- Perigrinatio est vita, жизнь - это странствие, ничего не надо бояться, - подытожил он и снова рассмеялся. – Вот для чего мы зубрили латынь! Чтобы умничать при случае!