Лиля... - 21

***

До вечера у Ласточкина было достаточно времени, чтобы успокоиться и передумать. На суде ему это поставили в упрек. Истерический испуг, который овладел им в кабинете, действительно, отступил, осталось ощущение загнанности и безысходности. Мужской особенностью доктора было то, что он не умел отказывать женщинам, особенно не переносил слез, ни физически, ни морально. Женские слезы всегда ввергали его в состоянии полнейшей растерянности, чувства вины и готовности взять на себя все грехи мира, лишь бы плач прекратился. И еще: давши обещание, он его всегда держал, даже в ущерб себе. Все мы заложники своих характеров, Юрий Николаевич - особенно.
В гараж он пришел загодя, освободил стол от хлама, застелил его бумагой, пленкой, покрывалом. У него лежала не распакованной когда-то купленная сборная пластиковая этажерка, он собрал ее и разложил на ней инструменты, тампоны, спирт, йод. Из лекарств только анальгин. Подготовил халат, шапочку, повязку. Пришла Светлана. В ее глазах светилась надежда, чувствовалось, что она воспряла духом, это несколько подбодрило Юрия Николаевича, но ровно до тех пор, пока он не увидел ее живот. Господи, там же готовый ребенок! Рвать ему ручки, ножки, мозжить головочку и тельце! Боже, зачем он ввязался в это! Лицо Юрия Николаевича страдальчески скривилось: убежать бы отсюда, убежать!
- На Вас надежда! – сказала Светлана. – Только на Вас.
Она застелила стол чистой простыней, разделась, другой простыней прикрыла грудь, закусила зубами свернутый жгутом платок, легла и раздвинула ноги. Кошмар начался.
Сначала все шло относительно хорошо. Разорванные части полупрозрачного тельца мальчика доктор кидал в подготовленный пакет. Светлана терпела нечеловеческие муки, мычала от боли, платок изгрызла до клочьев, обливалась потом. Приходилось посекундно напоминать ей, чтобы не шевелилась, иначе инструмент мог глубоко поранить стенки матки, она старалась, но боль заставляла ее тело сжиматься и уворачиваться. Юрий Николаевич и сам был мокрый от напряжения и в миллионный раз за этот четверг клял себя и давал обещание никогда больше не делать абортов.
Наконец он сказал:
- Все, удалил.
Она посмотрела на него с такой благодарностью, с таким облегчением мученика, что этот взгляд потом ему снился ночью и мерещился днем. Тогда на миг ему показалось, что этот взгляд оправдывал его, но только на миг. С тех пор он постоянно задавался вопросом, есть ли ему оправдание? Еще в своем кабинете утром того дня, он знал, что поступает неправильно, преступно. Все проклятая слабость! Женщины. Почему их боль всегда воспринималась им как нечто нестерпимое, и почему он всегда ощущал, что приговорен помогать им? Откуда это в нем? Они словно чувствовали его слабину и шли, шли, шли со своими слезами. Женщины инстинктивно полагают, что мужчины несут вину за их несчастья и должны ее искупить. Юрий Николаевич это принимал.
- Спасибо.
Доктор был опустошен, зол, ненавидел себя, ее, всех насильников на свете. В его сознании не вязались ее благодарный взгляд освобожденного от страданий человека и миниатюрные пальчики крошечной ручки, которую он запихивал в пакет. За что ему, ей, нерожденному мальчику все это? Зачем это все есть на земле?
Ласточкин вернулся к Светлане и испугался: кровь хлестала из нее, чуть ли не как из крана. Значит, все-таки не обошлось! Что делать? Срочна нужна кровь, инструменты, операция! Доктор в панике схватился за голову.
- Быстро вставайте! Вам нужна помощь! – закричал он и поднял ее за плечи. – Одевайтесь, я выведу Вас на улицу, попросите людей вызвать «Скорую помощь»! Вам нужна помощь, понимаете?
Но Светлана бледнела и слабела на глазах, осоловело улыбалась ему и уже плоховато соображала.
Он разорвал простыню, натянул на нее трусы, запихал в них толстый валик импровизированной прокладки, напялил платье, плащ, всунул ноги в туфли. Руки его тряслись, страх, что она может умереть от потери крови, придал ему сил, и он взвалил на себя отяжелевшую Светлану и поволок ее к выходу из гаражей. Ее тело тяжелело, все заметнее повисало на нем, но за воротами он отвесил ей пару пощечин, она встрепенулась и посмотрела на него с сонной улыбкой.
- Идите туда! – ткнул он пальцем в правую сторону улицы. – Там много людей, попросите вызвать «Скорую», Вам нужна помощь, понимаете?
Светлана с улыбкой кивнула:
- Спасибо, доктор, - и пошла туда, куда он ее подтолкнул.
Юрий Николаевич стремглав помчался в гараж. Нужно срочно уничтожить все следы этого кошмара и навсегда забыть все к чертовой матери! Когда он увидел окровавленные простыни, им овладела паника: лишь бы она не умерла! Лишь бы его не посадили в тюрьму! Он не хотел в тюрьму! Страх заставлял его метаться по гаражу и заметать следы. Боже, зачем он ввязался в это?
Быстро собрал все окровавленные простыни, завернул в них пакет с растерзанным тельцем нерожденного мальчика, покидал туда же инструменты, вышел за гараж и поджег все в пустой бочке, которую они с соседями использовали для сжигания мусора. Ласточкин смотрел на огонь, пока он не потух, затем раздолбил бруском несгоревшие остатки до состояния крошки. Заставил стол всяким гаражным скарбом, разобрал этажерку, сложил ее в коробку и убрал подальше. Оглянулся: кажется, никаких следов не осталось. Он посмотрел на часы: всего полтора часа назад он мог сказать о себе: «Я доктор, лечу женщин, возвращаю им радость» Теперь, он знал это, никогда не сможет даже подумать о себе так. Он только что отщипывал по кусочкам тело мальчика. Зачем? Как так можно? Только потому, что младенец не рожденный и бессловесный? Ведь по сути это убийство, это то же, что схватить на улице любого мальчишку и начать разрывать его! Давайте теперь убивать всех, кто мешает нашим планам! Уговорил бы беременную родить и отказаться от ребенка, это ведь самый разумный и гуманный выход. Может, она бы смогла принять его, кто знает, материнское сердце разное! Почему он не сделал этого раньше? Все слезы, страх, жалобы, стенания, крики - они парализуют его! А теперь кошмарные картинки, как он вытаскивал из утробы куски разорванного младенца и как из матери струйкой течет кровь, будут сниться ему до конца жизни. Ласточкин схватился за голову и замычал от выворачивающей внутренней боли. Потом встрепенулся, порывисто вскочил, стал разгребать всякий хлам на полке и вытащил бутылку водки, которой зимой угощал соседа; она была наполовину не допита, тогда они приняли немного, исключительно «для сугреву» Присосался к горлышку и вздохнул, только когда опорожнил ее полностью. Но ни опьянения, ни облегчения не почувствовал.
Ласточкин закрыл гараж и пошел вон. На улице он остановился, стараясь угадать по каким-то возможным знакам, что Светлане помогли. Улица была безлюдна. Он сначала обеспокоился, но потом решил, что это хорошо, значит, ее забрала «Скорая» Плохо было бы, если бы она сейчас лежала на земле.
 
***

Светлана шла по улице нетвердой походкой, слабея с каждым шагом. Люди проходили мимо нее, осуждающе качая головами, мол, как не стыдно, такая молодая и пьяная среди бела дня. Светлана ни к кому не обращалась за помощью, она ничего не соображала, сознание ее потухло и лишь отголосок команды доктора : «Иди!» - заставлял ее передвигать ноги. Она схватилась за решетку забора, привалилась к нему и сползла на землю.
- Подумать, какое бесстыдство! – недовольно припечатала ее прохожая.
- Да ей нехорошо! Вызывайте «Скорую»! – подбежала к Светлане молодая пара. – Смотрите, кровь! – на ноге потерявшей сознание размазалась красная полоса.
На счастье Светланы больница находилась за соседним домом, в любом другом случае даже десятиминутное промедление закончилось бы для нее смертью.
На фоне острой кровопотери у нее развился геморрагический шок. Она пролежала в бессознательном состоянии в реанимации шесть дней, когда пришла в себя врачи выдохнули и перевезли ее в палату интенсивной терапии на восстановление. От слабости она все время спала.
Из личного расположения ее взяла под опеку старенькая санитарка, которую все называли нянечкой. Она будила Светлану каждые два-три часа и заставляла ее проглотить пару ложек супа, каши, компота, какао.
- Ешь, ешь, голубка, тебе силы нужны, чуть богу душу не отдала! Кто же тебя так?
Светлана могла лишь слабо улыбаться, живой она себя пока не чувствовала.
День за днем здоровье ее крепчало и скоро она была в силах говорить и есть самостоятельно, правда, кровать почти не покидала, ноги пока еще ее держали плохо.
Пришел милиционер, объяснил, что ей был причинен тяжкий вред здоровью вследствие неудачно проведенного подпольного аборта, и лишь то обстоятельство, что больница оказалась рядом и была в наличии донорская кровь, спасло ей жизнь. Коновал, сотворивший жуткую операцию, должен быть привлечен к ответственности – кто он? Светлана отказалась отвечать на этот вопрос. Сказала, что сама сделала это с собой. Милиционер тщательно записал и ушел. Однако через пару дней вернулся и посетовал, что по заключению врачей она не могла самостоятельно причинить себе те повреждения, которые были обнаружены. Светлана стояла на своем и разговорить ее не мог ни милиционер, ни врачи больницы.
Ее оставили в покое и Светлана несколько расслабилась, ей было невдомек, что следователь взял тайм-аут на то, чтобы придумать, как вынудить ее признаться. Опросив врачей он выяснил, что Светлана со всеми держится настороженно, не разговаривает, расположена только к старой нянечке. Наведя справки о личности и жизни потерпевшей установил, что из родственников у нее родители-пенсионеры, давно перебравшиеся на жительство в деревню, по-видимому, дочь скрывает от них случившееся. Работает в отделе кадров на кондитерской фабрике, но там о ее беременности никто не знал, случившемуся удивились. Близких друзей среди коллег не имела.
Появилась единственная навещающая Светлану, ее подруга Галина. Обе молодые женщины горько тихо плакали и в молчаливом уговоре сжимали руки друг друга. Допросили и Галину, но она показала, что ничего не знала ни о беременности подруги, ни об аборте.
Следователь попросил нянечку заставить Светлану проговориться тем или образом. И Светлана нечаянно проговорилась.
К концу второй недели доктор счел, что она достаточно окрепла для того, чтобы узнать, что у нее никогда больше не будет детей. Услышав это выздоравливающая горько расплакалась. Безжалостный вердикт ставил крест на всех ее мечтах о счастливой жизни: не будет никогда у нее семьи! Нянечка утешала ее, прижав к своей теплой груди, гладя по голове:
- Ничего, ничего, не плачь, девонька! Я тоже всю жизнь одинокая, хочешь, вместе будем жить? Ты мне полюбилась, буду твоей бабушкой!
Светлана крепче прижималась к ее груди, пахнувшей больничной кухней.
- Мне, конечно, хотелось бы внуков понянчить, ну что же теперь? – продолжала нянечка. – Какой срок-то был?
Светлана не ответила, упрямо сжалась.
- Угораздило тебя к коновалу обратиться! – как ни в чем ни бывало продолжила нянечка. - Уж шла бы к доктору, раз грех такой надумала! Что же по шаманкам всяким пошла? Доктора не нашла?
- Он доктор! – обиженно защитилась Светлана сквозь слезы. – Очень хороший, из центра, к нему моя подруга ходит! – тут она спохватилась и замолчала.
Сказанного оказалось достаточно для того, чтобы следователь установил, где наблюдается единственная подруга Светланы, Галина Бойко, с которой вместе учились в техникуме и которая приходит ее навещать. Так вышли на Ласточкина Юрия Николаевича.
Следователь прямо спросил Светлану и Галину, не доктор ли Ласточкин делал подпольный аборт? Обе ответили категорическим отказом. Тем не менее следователь чувствовал, что он на верном пути. Не имея против Ласточкина каких-либо улик, он решил действовать нахрапом - явился в кабинет врача и в лоб заявил:
- После Вашего подпольного аборта Горохова Светлана выжила чудом и Вы ответите по закону.
Следователь так и не понял, то ли сработал фактор внезапности, то ли доктор ждал его, только подозреваемый с облегчением выдохнул и устало произнес:
- Как хорошо. И как хорошо, что вы пришли. Я уже совершенно извелся.
Он протянул руки для наручников, но следователь их отвел:
- Не в кино! Так пойдем, прыгать в окно не будете?
- Нет.
- Ну и все.

***

На следствии Горохова и Бойко своих показаний не изменили, обе твердили, что не обращались к Ласточкину за помощью и аборт он не производил. Их пытались образумить, что виновный сам признался, проводили с ними очные ставки, но они лишь заливались горючими слезами и, глядя в глаза доктору, твердили: «Он ни в чем, ни в чем не виноват! Запишите, товарищ следователь: этот доктор ни в чем не виноват!» Получалось, обвинение Ласточкина строилось на его личном признании.
В судебном заседании, правда, доктор публично обратился к ним:
- Спасибо вам, что стараетесь для меня, но лучше скажите правду!
Лица обеих участниц процесса страдальчески искривились и они со слезами рассказали, как все было. Обе страстно обращали внимание суда на то, что доктор не соглашался взяться за эту операцию, что они буквально сломили его психической атакой, пугали самоубийством беременной. И что он наотрез отказался взять деньги. Потерпевшая Горохова настаивала, что после неудачного аборта доктор одел ее и вывел на улицу, чтобы она могла обратиться к людям за помощью, а то, что не вызвал «Скорую» сам, объясняла охватившей его паникой.
Затем были допрошены коллеги подсудимого и персона понурившегося преступника предстала перед судом совсем в ином свете. Оказалось, на скамье за решеткой сидит редкий специалист, авторитет в своей области, вылечивший и спасший сотни женщин и новорожденных. Научные звания и регалии свидетелей тоже внушали уважение и доверие к их заступничеству.
- Если объяснить уровень профессионализма Ласточкина на бытовом уровне, - сказал один из докторов, - свою жену в случае проблем я бы повел к нему, понимаете? И хочу сказать, что никому не желаю попасть в сети слез пациентов, никому! Это такая ловушка, что не дай бог!
Все, бывшие в зале суда, как один посмотрели на потерпевшую Горохову и свидетельницу Бойко, к ним в равной мере испытывали и сочувствие, и осуждение. Председательствующий процесса в сердцах воскликнул:
- Ладно потерпевшая, ее состояние можно понять, готова была на все, лишь бы вернуться в положение до беременности, но Вы! Вы же посторонний человек! Доктор! Как можно было поддаться их истерике? Стукнули бы кулаком по столу, сказали бы: «Цыц, бабы! Всем молчать! Думаю!» Приструнили бы всех и сели бы трезво подумать!
- Да, задним умом я невозможно хорош, - тихо согласился Ласточкин. –  Но не тогда. Если бы назначили операцию на следующий день, можно было одуматься, но так все на нервах вышло, что все сотворили в один день и одумались только потом. Мне очень жаль, простите меня, - с чувством глубокой вины обратился он к Светлане, - последствия ужасны…
- Это Вы меня простите… - заскулила та.
- И меня, Юрий Николаевич, простите! Что втянула Вас в такое дело! – вскочила свидетель Бойко и в который раз за разбирательство сорвалась на слезы. – Я не знала, что так выйдет! Я больше всех виновата, уууу!.. Из-за меня всем досталось! Ни за что больше не буду встревать в чужую судьбууу! Ни за что! Ведь теперь на мне вина перед вами обоимиии!
Рыдания женщин и всеобщую неловкость перекрыл бас адвоката:
- Все виноваты, одни насильники где-то в ус не дуют!
Это замечание отрезвило всех. Каждый из участников процесса и слушателей, взволнованный и терзаемый в соответствии со своей ролью, перемялся на стуле, сменил выражение лица со скорбного на осуждающее и закивал, выражая согласие с адвокатом. Но что толку? Сеятелей зла в зале не было и наказанными оказались в общем-то хорошие люди, сбитые с правильного пути паникой. Тем не менее общее негодование направилось на неустановленных лиц и доктору Ласточкину вынесли относительно мягкий приговор, как говорится, в поучение его податливому нраву, но и как жертве обстоятельств.