Лиля... - 11

***

- А что она сделала такого плохого? – спросил Геннадий Лилю. – Объясни мне, что?
- Предала память отца! Завела мужика! Он бы, я уверена, не завел себе бабу!
- Ты предпочла бы видеть мать в слезах и депрессии, находила бы это естественным и повышала бы свою самооценку тем, что поддерживаешь горюющего человека?
Лиля несогласно хмыкнула.
- О каком предательстве ты говоришь? – продолжил Геннадий? – Костьми готов лечь, что Петр Иванович занимает свое место в сердце Ларисы Ивановны! Да-да, занимает! – поспешил он добавить, когда Лиля стрельнула в него яростным взглядом. – Просто у нас, у людей, сердце большое, понимаешь? А у людей с огромной жизненной силой оно вообще безразмерное! Лариса Ивановна еще и этого генерала похоронит, и еще с тройку других! И тесно в ее сердце не будет! Каждый займет свое место. Что плохого она делает? Мужу была верна, жили душа в душу. Теперь он ушел. Даже в венчальной клятве установлен предел: пока смерть не разлучит нас. Понимаешь? Смерть разлучила их. Лариса Ивановна права, тысячу раз права, что живет дальше. Я восхищаюсь и завидую ее воли к жизни. Мне бы такой зов!
- А отец бы остался верен ее памяти! – не сдавалась Лиля.
- Ни капли не сомневаюсь, - неожиданно согласился Геннадий, - но знаешь, почему? Потому что в нем не было такого мощного жизненного стержня, как в Ларисе Ивановне. И во мне его нет. А в тебе есть. И он, и я сдулись бы, жили бы прошлым, разве только какая-нибудь инициативная дамочка прибрала бы нас к рукам, а у вас с матерью порода другая, вас все законы природы тащат вперед, к жизни, уводя от смерти и уныния. Только слабые пасуют, сильные шагают вперед. И потом, у нее же ты да Светка из близких, но у вас своя жизнь. Григорий ваш так на севере и живет, на похороны только за все годы и выбрался, к кому еще ей склонить свою голову? Я рад, рад, что она теперь не одна, что они с этим генералом заботятся друг о друге и занимают друг друга. Молодцы! Он крепкий мужик! Я видел, как он мясо на мясорубке фигачил! Как электромоторчик! Правильно, правильно они сделали, что сошлись! У каждого должна быть своя жизнь, а не служение кому-то или чему-то!
- Так ты его видел?
- Видел!
У Лили на глазах выступили слезы обиды: и собственный муж против нее, знакомится с ее врагом, дружит с ее матерью! Общаются там у нее за спиной, в ней не нуждаются! Хорошо им там, небось, без нее, никто на совесть не давит! Негодяи! Все – негодяи!
- Перестань! – понял ее Геннадий. – Просто перестань! Нет у тебя права судить мать. Для тебя она была образцовая и для Петра Ивановича образцовая! Ничего больше она вам не должна! Себе должна. И ты ей теперь должна! Вот ты ей как раз и должна! Отпустить, поддержать, любить!
Лиля хоть и не согласилась с мужем, все же начала общаться с матерью, изо всех сил стараясь не думать о ней как об эгоистичной женщине, предавшей идеалы их с отцом семьи. Однако она не  приняла Илью Николаевича и Лариса Ивановна, защищая свое настоящее, все больше отдалялась от семьи дочери, теперь она не жила их событиями и не созванивалась с ней каждый вечер, как то было при отце, и предпочитала ворковать по телефону с Геннадием, ограничиваясь приветами для дочери.
- Видел? – клокотала Лиля. – При папе только и звонков было, мол, доченька, я котлеток сделала, завезу вам, я Светочку встречу с занятий! А теперь? Где она?
- Живет своей жизнью. Прими это, - урезонивал ее Геннадий.
- Но при отце почему они жили не своей жизнью?
- По кочану! – досадливо отмахивался супруг.
Дни бежали и обе женщины все больше чувствовали, что каждая из них является осью в своем близком кругу и автономна друг от друга. Лиля не могла простить матери ее отдельного от нее счастья, считала это предательством. Разве женщина должна так поступать?
- Это же по-кошачьи! – нет-нет да и возмущалась Лиля. – Появился другой вариант и вмиг забыть о родных! Уму непостижимо! – Она говорила это вслух, прямо не обращаясь к мужу, но ответа ждала именно от него.
- Она была хорошей матерью?
- Чудесной.
- Хорошей женой?
- Чудесной.
- Все. Свой долг Лариса Ивановна понимала и исполняла на пять. Теперь у нее другие отношения и в них она тоже отличница, оставь ее в покое.
- Мне этого не понять.
- Ну и оставь!
Через пару лет Лариса Ивановна ошарашила всех тем, что собралась со своим генералом в Израиль, у того оказалась мать еврейкой, и он оформил себе двойное гражданство. На старости лет решил пожить на исторической родине и не хотел ехать без Ларисы Ивановны. Она деликатно, но решительно отказалась выходить за него замуж: «У меня был и будет один муж, прости и пойми, Илюш! Ты же для выезда предлагаешь? Я как гость поеду» Лиля была в шоке, кто бы мог подумать, что такое случится в их семье? Где они и где евреи? И вообще, настолько забыться, что оставить родных и уехать? Это уже совсем за гранью Лилиного понимания!
Лариса Ивановна прожила в Хайфе несколько лет, возвращалась в Москву только для оформления новой визы и проведать могилу мужа.
Бывший генерал сменами подрабатывал охранником в клинике, Лариса Ивановна устроилась в собачий питомник. Он радовался возможности быть полезным и зарабатывать какие-то деньги. Она утверждала, что никогда не получала столько любви, сколько дарят ей собаки, и светилась от счастья. Оба заботливо готовили свертки с обедом, нежно и воодушевленно целовали друг друга перед уходом на работу и шли на нее с удовольствием, по вечерам с не меньшим удовольствием возвращались домой и делились новостями-впечатлениями. Свои выходные они тратили на путешествия по городам и весям страны, отчего пребывали в полном восторге. Оба досконально изучили Библию с непосредственным посещением мест описываемых событий. Утверждали, что Гроб Господень и прочие святыни дали им, пожалуй, самые сильные переживания и перевернули их сознание. Оба стали не то чтобы религиозными, но признали наличие высшей силы и последнего суда, покаялись в грехах, отчего испытали покой и утратили страх смерти. Генерал утверждал, что ему счастливо сознавать себя в системе мира, ведь он привычен к системе и благодарен устройству вселенной, в котором невозможно быть одиноким пока жив, ведь Бог всегда любит тебя, а когда умрешь - потому что попадешь к своим. Лариса Ивановна полностью с ним соглашалась и скорбела только об обиде дочери, но крепилась, прощала ее и оставляла все на суд времени, ведь некоторые вещи можно понять только с возрастом или с испытаниями.
Лилю ужасало, как ее неувядаемая, ставшая вдруг свободно-окрыленной и жадной до впечатлений мать с не менее жизнерадостным генералом ездили к отцу на кладбище и рассказывали его памятнику о своем житье-бытье под жаркими лучами солнца обетованной земли. Они вместе приходили на кладбище! Разве это нормально? Это же как тащить любовника на День рождения мужа! Но оба старикана сыпали еврейскими шуточками и ничуть не смущались, даже обещали отцу побывать там-то и там-то и потом ему рассказать об этом. Потом они вдвоем ездили на могилу супруги генерала и рассказывали все ей. Уму непостижимо!
Лариса Ивановна приезжала всегда загорелая, позитивная, с каким-то новым взглядом на вещи, ужасалась косности и застойности жизни в СССР, привозила им горы всякого дефицита, но и этим не могла растопить лед в сердце дочери. Геннадию новая теща нравилась, а с Лилей ее отношения совсем разладились, утратили утробную близость.
В очередной свой приезд Лариса Ивановна на полном серьезе заявила, что чувствует, будто час ее близок и хочет завершить все дела. Свою квартиру она оставила внукам от сына, которых почти никогда не видела и чувствовала вину перед ними, а дочери отписала все денежные накопления.
Затем Лариса Ивановна купила себе похоронную одежду и обувь; вещи постирала, погладила, сложила отдельно в коробке. Потом походила по агентствам ритуальных услуг, коих в последнее время разрешенной кооперации расплодилось видимо-невидимо, выбрала понравившееся; отметила гроб в каталоге, который пришелся ей по вкусу; визитку агентства и каталог с отметкой тоже положила в коробку. Сверху - список тех, кого хотела пригласить на похороны и поминки. И совсем сверху – пачечку долларов. Она не хотела быть в тягость. Когда она доложила о своих приготовлениях, Лиля надулась: неужели мать боялась, что ее оставят на лавочке лежать? А Геннадий серьезно ответил:
- Я вас понимаю. Не переживайте, все сделаем!
- Геночка, только помни, что Петя был левшой, вы меня под его правую руку положите, хорошо? Мы с ним под ручку не как все ходили!
- Хорошо!
Лиля оскорбленно фыркнула, мол, как гулять, так с мужиками, а как лежать в могиле, так с мужем!
Лариса Ивановна поняла дочь:
- Илья тоже со своей женой будет похоронен. В том приделе вернемся к своим. Я снова улечу в Хайфу, мне кажется, у меня еще есть время. Если что, Илья меня привезет, мы так договорились. А вы все деньги оборачивайте в валюту! Мой вам совет! Насмотрелась я на то, как люди все теряют!
- Какая валюта? – возмущалась Лиля. Мама с этой заграницей совсем чувство реальности утратила! - Нас всех посадят!
- Советский рубль – самая твердая валюта в мире, - успокаивал тещу зять.
- Не знаю, я свою пенсию меняю на доллары и все, что мы с отцом накопили, тоже.
- Мама, какой кошмар!
- Ничего, на Арбате запросто можно все сделать. Зато я спокойна. – Лариса Ивановна за несколько лет, проведенных за границей, стала по-другому смотреть на жизнь в родной стране и выводы ее, надо сказать, были не в пользу родины. Если бы Лиля могла внимать и доверять ей! Но Лиля осуждала жизнерадостную жадность матери и общалась с ней поверхностно, по необходимости.
- Боже, да я им завидую! – изрек Геннадий, когда они проводили тещу с генералом. – Это же бездна мудрости!
Лиля обиженно и протестно сопела.

Лариса Ивановна ушла из жизни через полтора года. Вернулась с генералом, сказала, что час настал. Она была по-прежнему бодра и ничем не болела. Еще два месяца они вдвоем разгуливали по скверам и театрам Москвы. Однажды она приехала утром в субботу к дочери, была одновременно и собрана и как-то странно обеспокоена.
- Вот, - протянула она Лиле пакет, - это тебе. Здесь тридцать шесть тысяч долларов.
Лиля опешила, не знала, что сказать. Сумма огромная, в валюте, что с ней делать?
- Спрячь. Если у вас есть свои деньги, то эти просто спрячь. Когда-нибудь пригодятся, хоть через десять лет, не тебе, так Светочке или ее детям. Ничего им не будет, пусть лежат. Это моя компенсация тебе за обиду за отца. Ничего не говори! Так надо. Деньги прекрасно компенсируют душевные муки, я знаю. Да и вообще, кому еще, как не тебе? Копили же. Ладно, давай прощаться, пойду я. – Мать обняла дочь, поцеловала еще спящую внучку и ушла.
В воскресенье Лариса Ивановна пообедала, вымыла посуду, включила радио, села в кресло отдохнуть и отдала богу душу. Почти как Петр Иванович.
Генерал около года ходил на могилы обеих своих женщин, трогательно сетуя, что скучает по ним и хочет поскорее их увидеть. Он умер в автобусе, следующем по маршруту до кладбища.