Снайпер-инструктор - главы 18 - 19

              Глава 18 - Меня приняли в партию 

    В декабре истекал срок моего кандидатского стажа в члены ВКП (б). Майор  Котов  напомнил мне об этом, и сказал, чтобы я попросил рекомендации  ещё у двоих коммунистов. Всего надо  три, одну рекомендацию написал он мне  сам. Другие рекомендации мне дали Приладышев и Салов. Они мне давно  обещали.
Партийное собрание полка проходило в бывшем длинном  производственном здании, переделанном под казарму. К тому времени  дивизию  перевели  в  другое село.  Войска  часто  перемещали,  чтобы  сбить  с  толку  разведку противника. Коммунистов и кандидатов в полку оказалось около ста человек. Все расселись на нижних нарах казармы, а  президиум собрания расположился за столом  в  конце  этого  длинного  помещения.
Я, конечно, волновался. Ведь будут задавать всякие вопросы, как на экзамене. В  президиуме  сидели  Котов, Приладышев, сержант и два рядовых солдата.  В повестке дня были следующие вопросы: «О  боевых задачах, стоящих перед полком», и «приём в партию». По первому вопросу выступил командир полка Приладышев. Он  встал  с  места, надел очки, и стал читать своё выступление, которое было больше похоже на лекцию.
«Товарищи!» – начал он и, взглянув на присутствующих, продолжал: «После активного наступления наш третий Белорусский фронт временно перешёл к обороне. Мы все с нетерпением ждём приказа о дальнейшем наступлении. Сейчас в полку проводится боевая и политическая учёба, прибывает пополнение. Роты и батальоны по численности приближаются к штатной норме. В целом, на советско-германском фронте, обстановка складывается в пользу Советского Союза. Вся  территория нашей страны, кроме маленькой  Курляндии, освобождена от противника. Военные действия ведутся  в странах Восточной Европы. Для тружеников тыла появилась возможность наращивать производство и восстанавливать разрушенное войной хозяйство. Положение фашистской Германии ухудшилось. Она потеряла почти всех своих союзников: Финляндию, Румынию, Венгрию. Во всех оккупированных  Европейских странах усиливается антифашистская борьба. В гитлеровской армии  нарастает упадническое настроение, однако противник ещё достаточно силён и способен оказывать упорное сопротивление. Группа армий «Центр», на которую Гитлер возлагает оборону Восточной Пруссии, состоит из одной танковой и двух полевых армий. Она  насчитывает пятьсот восемьдесят тысяч солдат и офицеров и двести тысяч ополченцев. Нам  предстоит разгромить врага и установить на его территории свободное демократическое государство с народной  властью».
Далее докладчик рассказал о задачах по боевой подготовке в каждом подразделении полка.  Я  с  интересом  слушал доклад  и  ещё раз убеждался  в том, что победа будет за нами.
«Но какой ценой  добьёмся мы победы? – задавал я себе вопрос. -  Увижу ли я этот радостный момент?  Сколько ещё людей погибнет?»
После доклада никто выступать не стал и перешли к следующему вопросу. Первое заявление о вступлении в партию рассмотрели от погибшего младшего сержанта  Голубцова. Его приняли в партию посмертно без кандидатского стажа. Когда  очередь дошла до меня, то я  вышел к столу президиума, как это делали  другие, и приготовился отвечать на вопросы.   
- По какой причине вступаете в партию? – задал формальный вопрос начальник штаба Соколов, сидевший на ближайших нарах.
- Хочу быть в первых рядах строителей коммунизма, и  быть примером для беспартийных солдат в бою, – отчеканил я заученный ответ. Так же отвечали до меня и другие вступающие в партию.
Приладышев, пристально посмотрел на меня и произнёс громким голосом,  чтобы слышали  в конце длинной казармы:
- Скажи своими словами, что тебя побудило вступить в партию?
Я на какое-то мгновение растерялся, и мои слова получились не связанные одной мыслью. С задних рядов казармы  крикнули:
- Говори громче, не слышно!
Тут я вспомнил наш разговор с Павликом  и  почти прокричал:
«В партию  я  вступаю потому, что верю в коммунистические идеалы,
а точнее, убеждён, что  наступит такое время, когда не будет войн, люди станут жить лучше, не будет денег. Восторжествует коммунистический лозунг:  «каждому по потребности, и  от каждого  по способности». Чтобы  настало такое счастливое время, мы разобьём фашистов. Мой дядя, Сержпинский Павел Николаевич, погиб в сорок втором году под Смоленском, и я мщу за него, продолжаю начатое им дело. Он тоже был коммунистом!»
После моих слов, все присутствующие аплодировали. Председатель собрания  Котов  встал  и,  обращаясь к собранию,  громко спросил:
- Какие будут предложения по заявлению товарища Сержпинского?
- Предлагаем принять! – крикнули несколько человек.
- Кто за то, чтобы  Сержпинского принять в партию, прошу проголосовать.
Все дружно подняли  руки.  Приладышев встал из-за стола и поздравил меня со вступлением в партию. Затем  он  вручил мне медаль «За боевые заслуги».               
Я немного был разочарован, ожидал более высокой награды. Такие медали были у каждого третьего солдата. Но потом, после войны, эта медаль для меня стала самой ценной, так как она висела у меня на гимнастёрке, и я прошёл с ней сквозь огнь и воду, в прямом смысле этих слов.
19 - Я расстрелял врага по приказу командира
В один из декабрьских дней, ближе к новому году, я прибыл в штаб полка, расположенный в соседнем хуторе, чтобы доложить подполковнику о готовности моего взвода сдать экзамен. Приладышев собирался лично проверить навыки в стрельбе моих подчинённых. Кругом уже лежал снег, но его было не много. Зима в этих краях отличалась от нашей зимы, частыми ветрами и  оттепелями. В тот день стояла безветренная и не очень морозная погода. Со стороны фронта уже несколько дней не доносилась канонада. Наступило затишье,  и  ни что не предвещало неприятностей, настроение было хорошее, я насвистывал «Катюшу».
В  хуторе стояло три дома, один заняли под  штаб, а в других жили  разведчики из роты Винокурова. Местных жителей не было. В  штабе  собралось несколько  человек  офицеров, пришедших туда по  разным  причинам: обычно, это что-нибудь просить у командира полка, или вызвали для отчёта. Когда я вошёл, Приладышев разговаривал с капитаном Карповым, а старшина из хозвзвода начал их перебивать, задавать свои вопросы.
- Подожди,  давайте  разговаривать по очереди, – остановил  командир полка  старшину.
- Вставай в очередь, – заворчали на него другие офицеры. – У нас тоже важные  проблемы, не только у тебя.
О чём  шёл разговор, не помню, но  во  время него в соседней комнате, куда дверь была закрыта, послышалась возня и какое-то странное хрипение.  Приладышев встал из-за стола и заглянул  в ту комнату, чуть приоткрыв дверь. Его лицо переменилось, побледнело, он закричал:
- Сюда, скорее!
Мы все бросились в комнату; там, на полу лежал знаменосец, а из его перерезанного горла, с храпом,  хлестала кровь.
- Где  знамя?! – ужаснулся  Приладышев.
Знамени в комнате не было. Окно было распахнуто,  морозный воздух  заполнял  помещение и шторы, висящие рядом, колыхались. Карпов подбежал к окну и  выглянул наружу.
- Следов на снегу нет, – сообщил  он.
Капитан Соколов, тем временем, склонился над умирающим знаменосцем:
- Позовите кто-нибудь врача, надо спасать парня!
- Бесполезно, помочь уже нельзя,  - сказал Приладышев. – Лучше позовите его брата, он отдыхает в соседней комнате. И надо искать знамя, иначе наш полк расформируют, а меня отдадут под суд.
Капитан Карпов отодвинул возле окна штору, и мы все увидели, стоявшего за ней человека, высокого роста, с ножом в одной руке и со знаменем в другой. С  минуту,  мы в растерянности  смотрели на него. Это был молодой  мужчина в гражданской одежде, спортивного телосложения, с бычьей шеей и с бандитским лицом. Он тоже смотрел на нас. Выйдя из оцепенения, Карпов выхватил пистолет из кобуры, а человек с ножом бросился к окну, пытаясь вскочить на подоконник и убежать. Но Карпов схватил его и ударил пистолетом по голове. Мужчина упал без сознания. В это время пришёл брат-близнец лежавшего в луже крови знаменосца. Ему объяснили, что произошло. Он, спросонья, ни как не мог осознать трагичность этого события. Лежавший на полу брат дёргался в предсмертных судорогах. И вот близнец, опомнившись, с яростью бросился на убийцу, который лежал рядом. Но Приладышев его остановил:
- Подожди, надо  сначала  допросить. Занесите  фашиста  в  ту  комнату, – сказал он  офицерам.
Несколько человек потащили  его, приговаривая: «Ну и тяжёлый бугай»
Прежде, чем привести в чувство убийцу, его связали, и, когда он открыл глаза, то посадили на стул.
- Кто ты такой? Зачем убил знаменосца? – задал ему вопрос подполковник.
- Ихь ферштее нихьт. (Я  не  понимаю) – ответил  тот  по-немецки.
Винокурова поблизости не было и переводчиком пришлось быть мне. Немец на вопросы отвечал не охотно. Выяснилось, что он был хозяином этого дома. Убить знаменосца его никто не заставлял. На это он решился сам. В доме его сразу не обнаружили, так как он прятался в подвале.
- Всё ясно, – тихо произнёс Приладышев. И обращаясь к брату убитого знаменосца, сказал:
- Ну вот, теперь можешь  врезать этому негодяю.
Тот не решительно подошёл и ударил связанного немца. Но немец не упал. Этот удар был слабоват. Тогда офицеры налетели на убийцу, повалили на пол и пинали его ногами. Избили сильно. Всё лицо было у него в крови. Потом  командир полка приказал мне расстрелять фашиста во дворе. Почему он приказал расстрелять именно мне, не знаю. Может, из-за того, что я был снайпером…
На шум, в штаб пришли двое часовых с трофейными автоматами. Я взял у одного из них автомат, чтобы не тратить патроны в моей винтовке. Вместе с часовыми я вытолкал немца во двор. Он прошёл несколько шагов, и я выстрелил короткой очередью ему в спину, в область сердца. Но  здоровяк не упал, а повернулся ко мне лицом. В его глазах я прочитал удивление и боль. Я вновь выстрелил, он опять не упал, а сделал два шага в мою сторону. Это лицо мне запомнилось на всю жизнь. Тонкие волевые губы, широкий подбородок и голубые глаза. Наверное, типичный ариец. Он никак не хотел умирать. Я в третий раз  нажал курок, но в автомате закончились патроны. Второй часовой  из своего автомата уложил арийца. Он  несколько минут дёргался связанный на снегу, и  даже развязал себе руки, Я как  заворожённый смотрел на него. Он попытался  встать, но я  добил его из парабеллума в голову. В окно, из штаба смотрели Приладышев и другие офицеры. Они были поражены крепким здоровьем  и жаждой к жизни этого немца.   
Я не испытывал жалости к убийце нашего товарища. Этих симпатичных знаменосцев - близнецов любили во всём полку. Наоборот, меня охватывал гнев. Но убить человека, всё равно трудно. Тем более, вблизи. Одно дело застрелить на большом расстоянии из снайперской винтовки – другое  в  упор, глядя ему в глаза. Когда  я  вернулся в штаб, меня всего трясло. Капитан Соколов сочувственно налил мне в кружку водки, и  я  выпил её залпом.
Пока не началось новое наступление, каждый вечер, перед сном, появлялось в моём сознании лицо убитого мной немца.
Приладышев, и присутствующие в штабе офицеры, бережно выносили  тело погибшего знаменосца на носилках. Командир полка распорядился, обращаясь к начальнику штаба:
- Товарищ капитан, подготовьте приказ  о  торжественном  прощании с нашим боевым товарищем. Мы должны похоронить его с почестью, перед всем  полком. После этого  Приладышев, стараясь быть спокойным, продолжил вести разговор с офицерами. Когда очередь дошла до меня, он укоризненно сказал:
- Что ж ты с первого выстрела не убил этого фашиста? Устроил здесь представление. Ну, ладно. Дня через три будет твоему взводу экзамен. Готовься.
                ----------------------------------------
Экзамен намечался на тридцатое декабря. Нашу дивизию опять перевели в другое место, на территорию Литвы, во второй эшелон резерва, рядом с городом Кибартай. Но экзамен так и не состоялся. За мной пришёл посыльный  и передал, что надо явиться в штаб на совещание. Штаб находился  на другом конце посёлка,  в котором  нас расквартировали.
Был лёгкий морозец. Я шёл по посёлку, и снег поскрипывал у меня под сапогами. Посёлок находился возле железной дороги, было слышно, как пыхтели паровозы и подавали гудки. Мне вспомнился Данилов, там тоже был железнодорожный узел, и так же гудели паровозы. От паровозного дыма на  снегу виднелась копоть. Это напомнило мне детство, и вкус снега, когда я брал  его в рот, прокопчённый, горьковатый. Задумавшись, я не заметил, как подошёл к штабу полка, расположившемуся в длинном кирпичном здании. В нём до войны была школа. Об этом свидетельствовали  парты, стоявшие, как на улице, так и в самом здании. В бывшей школе теперь размещались не только штаб нашего полка, но и все штабы полков пятой стрелковой гвардейской дивизии. Прибывших командиров подразделений собрали в актовом зале, где на сцене стояла новогодняя ёлка.
На совещании я встретил своих товарищей, снайперов-инструкторов из других полков. От них я узнал, что Костю Рыжова комиссовали, в связи с ранением. Теперь нас осталось в дивизии трое. На совещание приехал генерал-лейтенант, командующий нашим восьмым гвардейским стрелковым корпусом,  Завадовский М.Н. В состав корпуса, кроме нашей, входили ещё две дивизии.  Генерал выступил с длинной лекцией о международном положении. Мне запомнилось из его лекции главное событие, что уже формируется международный трибунал, чтобы судить Гитлера и других военных преступников. После лекции  Завадовский  представил  собравшимся нового командира дивизии, сидевшего рядом с полковником Шеренгиным, за столом президиума. Это был генерал-майор, добродушный на вид, с бородкой, как у Калинина.
- Приказом командующего 11-й гвардейской армии, - читал текст на листке бумаги Завадовский, - командиром 5-й, гвардейской, стрелковой дивизии назначен генерал-майор Петерс Георгий Борисович. 
Потом он зачитал приказы о других кадровых назначениях и перестановках. Для меня и офицеров нашего полка стал неожиданностью  перевод  подполковника Приладышева  командиром  53-го полка, входившего в состав 18-й гвардейской Краснознамённой стрелковой дивизии. О причине перевода сказано не было. Я привык к Приладышеву и очень сожалел, что его теперь рядом не будет, хотя 18-я дивизия находилась от нашей дивизии не далеко. Исполняющим обязанности командира 21-го полка оставался опять майор Котов.

             Продолжение следует....